Текст книги "Когда наши миры сталкиваются (ЛП)"

Автор книги: Линдси Илер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 21 страниц)

Пока я жду, когда она выйдет, мой разум продолжает кричать мне: Что за черт? Что случилось с невинной Кеннеди, которая дрожит от одного моего прикосновения? Ее заменили на эту сильную, уверенную, кокетливую девушку, которая открыто дразнит меня. Я создал монстра, но не стану жаловаться. Я с удовольствием подыграю ей в эти кошки-мышки. Если Кеннеди собирается мучить меня весь день, то я могу подыгрывать ей, пока она не начнет умолять меня прикоснуться к ней.

Глава 33

Кеннеди

Я и правда это делаю? О чем я думаю?

Как может один парень, только один парень так сильно влиять на меня? Я становлюсь такой девушкой, какой никогда не была. Каждое движение, которое я делаю, когда Грэм рядом, обдуманно и кокетливо, как будто я пытаюсь удержать его внимание. Я живу в страхе, что какая-нибудь новая блестящая игрушка появится в поле его зрения, и он быстро избавится от меня.

Наверное, именно этого я и боюсь больше всего. Боюсь, что мои чувства к нему слишком сильные. То, что он заставляет меня чувствовать, когда смотрит и касается меня, совершенно невероятно. То, что я чувствую сейчас, возможно, не может длиться вечно. Было бы нечестно позволить кому-то испытывать так много интенсивного блаженства слишком долго. Так жизнь не устроена.

Я натягиваю одежду медленнее, чем нужно, чтобы отсрочить то, что ждет меня по ту сторону двери. Все в нем кричит о неприятностях, но я не могу сопротивляться желанию, которое пульсирует в моем теле, когда он рядом. Он смотрит на меня так, словно больше никого не видит.

Я распахиваю дверь и вижу Грэма, сидящего на кровати с разложенными перед ним учебниками. Должно быть, он притащил их из машины. Парень не замечает, как я прислоняюсь к дверному косяку, прежде чем войти в комнату. Я использую несколько секунд, чтобы полюбоваться им. То, как его футболка плотно облегает каждый мускул на груди и бицепсах. То, как его глаза расширяются, когда он слишком много о чем-то думает. Его растрепанные каштановые волосы. Все в нем сделано, чтобы быть привлекательным. Я сознательно попала под его чары.

– Делаешь домашнее задание? – наблюдаю я.

– Это чертовски хороший способ отвлечься, – заявляет он, подмигивая, что без особых усилий заставляет меня покраснеть.

– Хорошая идея, – я наклоняюсь, чтобы взять свои книги. – Поможешь забраться на кровать?

Грэм хватает мои книги, сдвигая их ближе к стене рядом со своими, прежде чем протянуть руки и подхватить меня на руки словно я ничего не вешу. Он замирает, когда наши тела соприкасаются, а затем быстро укладывает меня на кровать. Я думаю, ладно, я надеюсь, что он собирается поцеловать меня, глядя в его глаза, когда мы смотрим друг на друга. Он сопротивляется этому желанию.

«Черт возьми, просто поцелуй меня. К черту домашние задания. Алгебра может подождать, насколько я могу судить по учебнику».

Мы работаем молча, ничего не говоря. В комнате слишком тихо. Я несколько раз раздраженно вздыхаю, чтобы попытаться сломать ненужное сексуальное напряжение, которое можно разрезать ножом. Грэм каждый раз просто смеется. Мне хочется ударить его за то, что он мучает меня. Огонь зажжен, и почти невозможно потушить его, когда он сидит так близко.

Я чувствую его прикосновение прежде, чем вижу его. Моя ладонь лежит на матрасе между нами. Сначала он скользит мизинцем по чувствительной коже моего запястья, и каждую минуту или две парень добавляет еще один палец, пока не скользит по моей руке всей ладонью, пытаясь отвлечь. Его план работает.

Я несколько раз провожу свободной рукой по груди, пытаясь успокоить дыхание. То, что Грэм так на меня действует, не удивительно. Тем не менее, я чувствую себя как невинная школьница. Грэм тихо смеется, наблюдая, как я впадаю в бред, в котором он виновен. Он захлопывает учебник, откладывает свои блокноты. Я знаю, каковы его намерения, но предпочитаю не шевелиться. Не собираюсь вестись на его игру. Я тихо сижу, пытаясь сделать вид, что не замечаю, как его тело гудит рядом с моим.

Грэм убирает мои волосы с плеча, осторожно отводя их в сторону и обнажая шею. Нежно целует меня в затылок. Я сижу молча и читаю ту же фразу, которую начала читать в начале этой игры. Чувствую, как его язык скользит по моей ключице, привлекая все мое внимание. Мне удавалось держать себя в руках, пока он не достиг этого места. Того места, прикосновение к которому как он знает, сводит меня с ума.

Мое тело дрожит под его губами, когда он касается чувствительной кожи за моим ухом.

– Черт возьми, Грэм! – вскрикиваю я, не в силах контролировать дыхание. Я бросаю учебник на стопку его книг, толкая парня на матрас. Перекидываю ногу через него, чтобы оседлать его твердое тело. – Почему ты пришел и сделал это со мной? – я наклоняюсь и целую его в твердый подбородок.

Его руки исследуют мою спину, проскальзывая под майку.

– О чем ты говоришь? – невинно шепчет Грэм, пытаясь сдержать хихиканье.

Я сажусь и смотрю то, как Грэм смеется. Я игриво шлепаю его по груди. Он быстро хватает меня за запястье, чтобы удержать на месте.

– Меня смущает это, Грэм, – признаюсь застенчиво.

– Мне нравится, что я тебя смущаю, – и он делает это снова, заставляя мое тело дрожать напротив его. Я чувствую, как ему это нравится. Твердое доказательство этого упирается в то место, которое жаждет, чтобы он прикоснулся к нему. Понимаю, что он имеет в виду, чувствуя удовлетворение от осознания, что способна завести кого-то.

– Прикоснись ко мне, – шепчу я ему на ухо, заставая его врасплох тем, что хватаю его руку и пододвигаю ее ближе к тому месту, где он мне необходим.

Парень отдергивает руку.

– Пока твои родители в другой комнате? – Грэм сомневается в моих требования, но судя по выражению его глаз он хочет этого так же сильно, как и я.

– Ну, если ты не готов принять вызов, – я сажусь и смотрю на него сверху вниз мысленно давая себе пять за такую прямоту.

– Поверь мне, я готов принять вызов. Вопрос в том, сможешь ли ты вести себя тихо? – Грэм одаривает меня своей безупречной улыбкой.

Он сталкивает меня со своих колен и укладывает на матрас рядом с собой. Его губы встречаются с моими с тем же рвением, которое может произойти только между нами двумя. Его руки двигаются вниз по моему телу, не торопясь, чтобы зажечь это чувство в моей коже. Тепло ощущается через мою тонкую майку. Он касается рукой моей груди и медленно ведет ею вниз к моим шортам, где я с нетерпением жду его. Когда Грэм, наконец, добирается до резинки на моих шортах, то дразнит меня. Я приподнимаю бедра, чтобы попытаться подтолкнуть его, отчего парень ухмыляется. На мой взгляд, это могли быть секунды или дни. Я узнаю, что моменты с Грэмом заставляют меня терять счет времени. Раньше меня интересовали структура и правила. Грэм же заставляет меня выбросить все мои правила в окно.

Я встречаю его руку, когда она скользит по моему бедру, кладя свою поверх его. Направляю наши ладони себе в трусики, в то место, которое зовет его, как будто это его собственный личный маяк. Дыхание Грэма ускоряется вместе с моим. Я чувствую, как его сердце бьется о мою руку, когда прижимаю ее к его груди.

Он прерывает наш поцелуй.

– Господи Иисусе, Кеннеди! Какого черта? – в его голосе одно лишь желание. Он следует моим молчаливым указаниям. Мое тело дрожит вокруг его пальцев, когда приближается освобождение. Он должен мне после того, как мучил меня каждым намеренным прикосновением.

– Срань господня, – шепчу я, когда меня накрывает.

Грэм целует меня в губы, быстро отстраняясь, чтобы посмотреть на меня.

– Я собираюсь кое-что сказать, и не хочу, чтобы ты поняла это неправильно, но откуда это взялось? Это было самое горячее, что кто-либо когда-либо делал со мной, – шепчет он мне, пытаясь говорить тихо, чтобы мои родители не услышали его.

Я тут же краснею.

– Думаю, что это больше связано с тобой, чем со мной. Каждый раз, когда ты прикасаешься ко мне, я словно не могу насытиться тобой.

Грэм убирает выбившуюся прядь волос мне за ухо. Я знаю, что должна чувствовать себя неловко из-за моей маленькой исповеди. Удивительно, но щеки не краснеют, как это обычно бывает в присутствии Грэма.

– Я знаю, что ты имеешь в виду, – улыбается он мне.

И я ощущаю, как мое сердце начинает биться о грудную клетку в попытке вырваться в его ждущие объятия.

Глава 34

Грэм

– Как прошла игра? – спрашивает мистер Конрад, прежде чем сделать большой глоток пива.

До сих пор нам удавалось избегать разговора о моей семье. Я благодарю свою счастливую звезду за это. У меня такое чувство, что Кеннеди прыгнет, чтобы спасти меня, прежде чем ее родители начнут копать слишком глубоко. Она защищает меня. Я к этому не привык.

– Мы выиграли. Если в эту пятницу мы обыграем «Окридж», тогда у нас будет шанс поехать на чемпионат штата, – объясняю я с волнением. Кеннеди наблюдает за мной через стол с огоньком в глазах, как будто я рассказываю самую интересную историю, которую она когда-либо слышала.

– «Окридж» серьезная команда и последние несколько лет они не проигрывали, верно?

– Думаю, мы сумеем выстоять против них. Их шортстоп⁸ пропустил сезон после того, как его поймали за вождение в нетрезвом виде. Он зверь на поле, но они отстранили его до конца сезона.

Миссис Конрад протягивает руку через стол, хватает миску с зелеными бобами, берет ложку и кладет их себе на тарелку.

– Ему повезло, что он никого не убил, иначе он бы гнил в тюрьме, – ее голос полон враждебности.

Кеннеди замечает мою реакцию на откровенное отвращение ее матери. Я чувствую ее напряжение, когда она переводит оценивающий взгляд с меня на маму. Она думает о той ночи. Это написано у нее на лице. Я знаю ее слишком хорошо, чтобы знать ход ее мыслей. Я мог бы легко убить ее той ночью, но она выжила – едва выжила.

– Детектив Джонсон звонил, чтобы поговорить с тобой. У них до сих пор нет никаких зацепок по расследованию. Он хочет еще раз поговорить с тобой, – мистер Конрад смотрит на Кеннеди, которая сохраняет спокойствие, стараясь ничего не выдать. – Я оставил тебе номер на стойке, милая.

– Что с того? – Кеннеди смотрит на своего отца, переводя настороженный взгляд со стола на нас.

– Ты что-нибудь помнишь о той ночи? – миссис Конрад повторяет вопрос мужа.

Кеннеди бросает вилку на тарелку.

– Нет, и я хотела бы забыть, что это случилось, если вы не против.

Ее родители смотрят друг на друга через стол с отчаянием в глазах. Они недовольны ее полным игнорированием этой ситуации.

– Не думаю, что это так просто, милая. Кто-то сбил тебя и оставил на грязной дороге... в одиночестве. – От слов мистера Конрада по моему телу пробегает ледяной холод.

Никто, кроме меня и Кеннеди, не знает, что произошло той ночью. Когда я слышу, как кто-то говорит о моей самой большой ошибке, мне становится только хуже. Вот почему я никогда не буду достаточно хорош для этой девушки, сколько бы времени ни прошло. Как только кто-то узнает, особенно ее семья, они навсегда выбросят меня из их жизни. Может быть, я этого заслуживаю. Я, конечно, не заслуживаю ее.

– Ты помнишь, что завтра у тебя прием у врача? Может быть, ты сможешь снять этот гипс, – миссис Конрад пытается поднять настроение без всякой решимости.

– Да, может быть, – выражение лица Кеннеди твердое, как гранит.

– Как только снимут гипс, начнете физиотерапию? – задаю этот вопрос любому, кто готов ответить.

– На это вся надежда. После нее, может быть, мы снова увидим, как она танцует, – миссис Конрад улыбается, восхищаясь талантом дочери и повторяя мои мысли и надежды на Кеннеди.

– Это займет много времени. – Кеннеди играет вилкой в куче зеленых бобов, которые больше не собирается есть. Я могу сказать, что новая реальность беспокоит ее. Девушка сидит на стуле напротив меня, стараясь не показывать слишком многого. Вижу, как гнев скапливается внутри нее, ожидая, когда она сдастся. У каждого есть свой предел прочности, и Кеннеди быстро приближается к своему.

Она резко отодвигает свой стул, заставляя остальных подскочить в ответ на неприятный звук ножек, скребущих по деревянному полу. Кеннеди убегает в свою комнату, хлопнув дверью и оставив меня с родителями, которые не сводят глаз с двери ее спальни.

Я встаю из-за стола, чтобы проверить ее, когда миссис Конрад нежно кладет свою руку на мою.

– Просто дай ей несколько минут, милый. Ты поймешь, что иногда ей просто нужно время, чтобы выпустить пар.

Я киваю в знак согласия, не желая нарушать ее инструкции и продолжаю молча есть, как мистер и миссис Конрад. Они не чувствуют необходимости заполнять тишину ненужной болтовней. Не уверенный в том, что делать, я просто смотрю в несуществующую черную дыру. Может она раскроется и поглотит меня целиком. Ничто из того, что я могу сказать Кеннеди, не облегчит эту ситуацию.

Когда мысленно возвращаюсь в ночь аварии, настойчивая потребность Кеннеди защитить меня становится особенно заметной. Я не заслуживаю, чтобы она защищала и лгала ради меня. Она лжет всем, кто ей дорог ради кого-то, кого едва знает. И я все еще не понимаю, почему она рискнула ради меня. Как такая девушка, как Кеннеди, может любить кого-то вроде меня? Она видит то, что никто никогда не видел и не удосужился увидеть. Во мне есть нечто большее, чем способность хорошо играть в бейсбол. Она видит человека, которым я способен быть, человека, которым я хочу быть для нее.

Когда я спрашиваю ее, Кеннеди всегда говорит, что верит, что есть что-то внутри меня, что мне стоит знать. Я в это не верю. Во мне нет ничего особенного. Если бы я не родился в королевской семье маленького города или если бы не играл в бейсбол, как будто мне уже платят за это, тогда во мне не было бы ничего. Я пуст без всего этого. Единственное хорошее, что у меня есть сейчас – это девушка, у которой я почти все отнял.

– Я пойду проверю, все ли с ней в порядке, – встаю я и жду, когда родители Кеннеди начнут протестовать. Они смотрят на меня одинаково. Это своего рода признание, но также и предупреждение. Почти такое же, как то, что дал мне ее отец днем раньше.

Войдя в спальню Кеннеди, нахожу ее сидящей на полу, прислонившуюся к кровати. Из ее глаз текут слезы, вызывая знакомую боль в груди. Девушка пытается скрыть их от меня, как только замечает, что я вхожу в ее комнату, закрывая дверь. Я смотрю вниз и вижу фотоальбом, лежащий у нее на коленях, и сажусь рядом с ней. Наши ноги соприкасаются, вызывая знакомую искру, пробивающуюся в том месте, где мы соприкасаемся. Я никогда не буду использовать ее для этого. Взяв фотоальбом с ее колен и положив его на свои, медленно просматриваю страницы, ожидая, что Кеннеди возразит, но она не делает этого. Она просто сидит рядом, позволяя мне заглянуть в ее мир.

Первая половина ее фотографий, когда ей три или четыре года. На Кеннеди эти отвратительно яркие красочные костюмы и трико на каждой фотографии. Единственное, что не меняется, когда она растет передо мной – это ее яркая улыбка, такая же, как сегодня. На каждой фотографии ее улыбка излучает блаженство. Вы можете прочитать ее мысли через ее улыбку, и каждая из них рассказывает одну и ту же историю. Танцы – это ее жизнь, единственная причина, по которой она просыпается утром. Это ее цель.

Я закрываю альбом, положив его рядом с собой. Медленно поворачиваюсь к ней лицом. Она все еще смотрит прямо перед собой в глубокой задумчивости.

– Кеннеди... Я... – я даже не могу подобрать нужных слов.

– Если ты скажешь, что сожалеешь, я надеру тебе задницу, – угрожает Кеннеди, прежде чем повернуться и посмотреть на меня, сгорбленного в поражении. Ее рука находит мою, сжимая ее в утешении. Мне даже не нужно ничего говорить, она точно понимает мои мысли.

– Это моя вина, Кен! Из-за меня на тебе этот гипс. Я заставляю тебя лгать своей семье, хотя на самом деле должен гнить в тюрьме, как сказала твоя мать. Кто-то вроде меня не заслуживает подобного отношения. – Я вырываю свою руку из ее, встаю и расхаживаю по комнате. Я оставляю след на ковре своей ходьбой туда-сюда. Кеннеди молча смотрит на меня. Она просто наблюдает за мной.

– Хватит извиняться! Это моя жизнь. Моя нога. Мое все. Ты не можешь решать, что мне с этим делать. Я приняла решение и не жалею об этом! – Она встает и садится на край кровати, все еще не сводя с меня глаз.

– К черту Кеннеди, прекрати это! Я причина, почему ты не можешь танцевать. Не забывай об этом. Я должен жить с тем фактом, что украл это у тебя, а ты просто сидишь, как будто это не имеет большого значения. Ты бредишь, если думаешь, что это не правда, – мой голос повышается достаточно громко, чтобы напугать ее. Кеннеди в ответ сжимает кулаки. Я жду, что она взорвется, но этого не происходит.

– Не думай, что я не знаю этого. Я больше, чем кто-либо другой, понимаю, что я не могу танцевать. Я не смогу соревноваться в этом году с моей танцевальной студией. Не смогу сделать ничего из этого, но это не значит, что я никогда больше не смогу танцевать. Это займет время, и я справляюсь с этим, день за днем. – Кеннеди пытается оставаться спокойной, когда говорит. Сделав глубокий вдох, она качает головой, пытаясь собраться с мыслями. – Я думаю, тебе лучше уйти, – ее лицо остается нейтральным. Кеннеди хочет, чтобы я ушел. Помните, как я сказал ранее, что Кеннеди двигается по нисходящей спирали к срыву. Мы уже там. Она больше не может с этим справляться. Она ломается.

– Кеннеди... – испуганно шепчу я.

Я не могу потерять ее. Не тогда, когда только что получил.

– Грэм просто... иди. Если ты не понимаешь, почему я сделала то, что сделала в ту ночь, то ты меня совсем не знаешь и не понимаешь. Пожалуйста, уходи! – Кеннеди открывает дверь своей спальни, чтобы заставить меня двигаться. Я собираю рюкзак и иду к двери. Останавливаюсь рядом с ней, где она стоит, тупо глядя вперед. Я не смотрю на нее. Мне и не нужно. Я чувствую ее, даже не протягивая руки.

– Я ухожу, потому что ты меня просишь, но клянусь тебе, это не то же самое, что отказаться от тебя, – обещаю я.

– Кто-то вроде тебя не способен на такое обещание, – голос Кеннеди резкий, далекий. Ее слова обжигают, когда срываются с ее языка, ударяя меня по лицу. Она злится и имеет на это полное право.

Я выхожу из комнаты Кеннеди, благодарный за то, что проскользнул через парадную дверь незамеченный ее родителями. Я бы не смог им ничего сказать, даже если бы знал что сказать. Холодный ночной воздух бьет мне в лицо, когда я опускаю окна, выезжая с подъездной дорожки. Возвращение домой – это не вариант.

Я езжу и езжу, пока не оказываюсь перед старым сараем, секретным убежищем для некоторых довольно безумных парней, которые почти всегда разгоняются департаментом шерифа округа. Чувство уединения должно быть успокаивающим, но оказывает противоположное воздействие. Я не просто один посреди этой проселочной дороги. Я один в самом прямом смысле этого слова. Никто в этом не виноват, кроме меня, как и во всем остальном в моей жизни.

Я выхожу из машины, хлопая дверью. Сажусь на капот машины и смотрю в небо, наблюдая за звездами. Я легко нахожу большую и маленькую медведицу. Когда смотрю на скопление звезд, то подвергаю сомнению все, что когда-либо делал, все решения, которые повлияли на окружающих меня людей. Кеннеди родилась, чтобы танцевать так же, как я родился, чтобы играть в бейсбол. Я чуть не лишил нас обоих мечты. Такой талант, как наш, дается не всем. Люди идут по жизни, пытаясь решить, что они должны делать или кем быть, но мы с ней счастливчики. Мы поняли это в тот момент, когда впервые вышли на сцену и бросили мяч.

Глава 35

Кеннеди

Раздается слабый стук в мою приоткрытую дверь. Все во мне кричит, чтобы не обращать на это внимания, притвориться, что я не слышу того, кто стоит по другую сторону от меня. Такой вариант заманчив, но не тогда, когда в комнату заходит мама. Как и большинство мам, она знает, когда у меня что-то не так, так же как она может сказать, что у меня температура, просто поцеловав меня в лоб. Это материнская интуиция. Прямо сейчас я ненавижу ее.

– Что с тобой происходит, Кеннеди? – тихо спрашивает она, садясь на кровать рядом со мной. – И не смей говорить «ничего». Я – твоя мать. Я знаю тебя лучше, чем кто-либо. Это написано на твоем хорошеньком личике.

Как я могу говорить об этом с ней? Решительный взгляд на лице моей мамы говорит все, что мне нужно знать. Я не смогу легко отделаться, поэтому ныряю прямо в воду.

– Думаешь два человека, у которых есть куча причин не быть вместе, могут найти способ быть вместе? Например, если весь мир находит всевозможные причины, почему эти двое не могут быть вместе, могут ли они все еще найти причину для борьбы? – бормочу я, чувствуя себя настолько смущенной, что бросаюсь на кровать, натягивая подушку на голову в попытке спрятаться.

Мама быстро хватает ее, открывая мое розовое от смущения лицо.

– Я думаю, все зависит от них. – Она улыбается мне, как будто у нее есть все ответы. – Это просто два человека, или мы говорим о тебе и Грэме? Потому что если мы говорим о тебе и том очаровательном парне, то я готова поспорить, что он будет сражаться за тебя до последнего. Я мало что о нем знаю, но в курсе, что у него есть репутация. Все это не имеет для меня никакого значения, когда он так смотрит на тебя.

– Что ты имеешь в виду? Как он на меня смотрит? – Я прячу слезы, угрожающие показать, что происходит в моей голове. Говорить о таких вещах с моей мамой странно. Для нас это чужая территория. Это определенно первое обсуждение того, как в моей жизни появился Грэм. У меня никогда не было парня, и я даже не признавалась вслух, что влюблена в кого-то.

– Как будто его мир начинается и заканчивается с тобой. Я не в курсе, что произошло между вами двумя, но я знаю, что вы вместе недавно. С учетом сказанного, этот мальчик обожает тебя. Не позволяй себе надумывать лишнее, ты можешь не найти путь обратно к нему. – Она нежно целует меня в макушку и выходит из комнаты, оставив меня с ее советом.

Я часами смотрю на стену, как будто ожидаю, что она откроется и даст ответы на все мои вопросы. Как будто могу выудить ответы из холодных белых стен, просто глядя в них. Я прокручиваю в голове мамин совет. Выгнать Грэма из моей комнаты кажется неразумным решением, когда успокаиваюсь. Я знаю причину своего опрометчивого поведения. Я была разочарована в нем, во всем.

Но моя мать права. Как обычно, но не говорите ей, что я это сказала. Я просто чувствую слишком много и слишком быстро к Грэму, что это кажется неестественным. Мы учимся в старшей школе и не должны быть так поглощены друг другом. Если вселенная хочет, чтобы мы были вместе, то она перестанет давать нам причины не быть вместе.

Все, что есть и будет в Грэме, пугает. Он из тех парней, которые умудряются быть великолепными после тридцати лет, из тех, кто может быть дерзким, а затем развернуться и доказать вам, что у него также есть эта невероятно милая сторона. Он не просит тебя измениться, но ты все равно меняешься. Он – главный приз, видит он это в себе или нет.

Всякий раз, когда Грэм рядом, я чувствую его, как будто нас связывает невидимый трос. Мы чувствуем друг друга. Первый раз это случилось в ночь аварии. Стоя на сцене, я нервничала и чувствовала себя неловко. Зажегся свет и его взгляд сфокусировался исключительно на мне. Когда посмотрела на толпу, прежде чем заиграла музыка, я увидела его. Он – все, что я видела. Он был моим маяком, а я – потерянной лодкой. Он провел меня через этот момент, осознавал он это в то время или нет. Уверена, что он понятия не имел о том, что я чувствовала в ту ночь, а потом произошел несчастный случай. Тогда я не была уверена, что происходит, но знала, что во мне что-то изменилось. Я не искала Грэма. Он все равно пришел. Я верю, что именно так начинаются все любовные истории. Как они заканчиваются – это совсем другое дело.

Это Грэм виноват в моем несчастном случае. Когда он появился передо мной той ночью, глядя на мое разбитое и растрепанное тело, я почувствовала облегчение, проходящее по моим венам. Он смотрел на меня со страхом в глазах. Он знал, что сделал, и был так же напуган, как и я. В то время я ничего не знала о таких парнях как Грэм, но это не имело для меня большого значения.

Я приняла решение, основываясь на его взгляде. Я никогда не говорила ему этого. Это все еще не имеет большого смысла для меня даже после всего этого времени. Когда он склонился надо мной, разглядывая мои раны, схватил за руку и посмотрел на меня так, как будто действительно видел, вот тогда я это увидела. Его взгляд обнажил его душу, хотя он и не осознавал этого. Я могла только восхищаться тем, что видела. Он оказался именно тем, каким я и думала, даже когда он снова и снова пытался доказать мне, что я ошибаюсь.

Раздается еще один стук в мою дверь, когда я начинаю готовиться ко сну. Наверняка мама вернулась чтобы снова поделиться своей мудростью. Она относится к тому типу людей, которые думают о том, как все сделать правильно, даже после того, как момент прошел. Я унаследовала эту черту от нее. Вот почему каждый раз, когда я хочу на кого-то накричать (в первую очередь на Грэма), я не могу придумать, что сказать.

– Можно мне войти? —эхом разносится по комнате голос моего отца, когда он входит.

– Конечно, – отвечаю я, садясь на кровать.

Он никогда не приходит сюда, если это не важно. Он всегда говорит: «Комната девушки – это не то место, где я хочу быть», или «Здесь слишком розово». Он такой забавный.

– Я знаю, что ты переживаешь из-за своей ноги, и что это может значить для твоего будущего…

Я останавливаю его прежде, чем он успевает сказать что-нибудь еще. Он так далек от истины.

– Папа, дело не только в этом. Конечно, я волнуюсь, но на данный момент я ничего не могу сделать. Все так как есть. Я разберусь с этим, – объясняю я как можно лучше.

– Я никогда не понимал, откуда у тебя такая зрелость.

– Мама, – произносим в унисон и смеемся.

– Этот мальчик заставил тебя плакать? – спрашивает папа с такой решимостью, как будто я должна сказать: «Да», а потом он проведет ночь, мстя за мое разбитое сердце.

– Мама тебе сказала? – спрашиваю я, очень хорошо зная, что это правда.

– У нас в семье нет секретов, и ты это знаешь. – Это заставляет меня смеяться. – Знаю, что я всего лишь твой старый отец, но у меня есть для тебя совет.

– Хорошо... – я осторожно продолжаю, не совсем понимая, что происходит. Мы обычно избегаем любого разговора по душам.

– В юношеской любви есть что-то такое, что заставляет нас, взрослых, втайне ревновать. Любить в твоем возрасте легко. Вы, подростки, оказываетесь полностью поглощенными этим чувством. Порой вам даже не обязательно знать этого человека. Когда станете старше, вы узнаете, что любовь больше зависит от обстоятельств, а не от волнения вашего сердца. Обещай мне, что ты не позволишь своему сердцу состариться раньше тебя. Если ты это сделаешь, ты можешь в конечном итоге упустить что-то важное, желая каждый день, чтобы это все еще было в твоих руках, – он ободряюще и успокаивающе похлопывает меня по ноге, прежде чем встать.

– Ты толкаешь меня в объятия Грэма, папа? – спрашиваю я с легким смешком, насколько забавна эта идея. – Большинство пап пытаются удержать свою дочь от свиданий, но то, что ты только что сказал, заставляет думать, что у тебя противоположные намерения.

– Я хочу, чтобы ты была счастлива. Это работа родителей, и если этот мальчик делает твое сердце счастливым, то как я могу винить его или тебя? – папа не получает от меня ответа. Он его и не ждет.

В ту ночь я ложусь спать, чувствуя себя опустошенной и растерянной. Я боюсь, что после того, как выгнала Грэма из моего дома и, возможно, моей жизни, его не будет там утром. Честно говоря, я бы не удивилась. Он не парень с плаката для успешных отношений и никогда не был ни на одном из них. Его определение успешных отношений – это связь с безликой девушкой, пока они снимают свою рубашку на заднем сиденье его машины на парковке средней школы или в лодочном доме Крейга. Вряд ли это та вещь, которую вы хотите знать о своем будущем парне.

Мне страшно завтра встретиться с Крейгом без Грэма рядом. Было бы проще, если бы я не думала о Крейге, но это неизбежно. Мы вместе ходим в школу. Я увижу его завтра, и не готова к этому. Я знаю, что взгляд Крейга только вернет воспоминания о его спальне, о том, как он навис надо мной, зажав мне рот рукой.

Моя жизнь была совершенно счастливой до того, как появился Грэм и все испортил. Сейчас все сложно и неуместно. Такие девушки как я, не должны быть рядом с такими парнями, как Грэм. Наши миры не должны были сталкиваться, но сейчас я жалею, что была не права.

Не знаю, когда засыпаю среди всей раздумий и переосмысливания сложившейся ситуации. Когда срабатывает будильник, чувствую себя так, будто только что заснула. Заставляю себя встать с постели и иду в душ. Теплая вода успокаивает и навевает мысли о Грэме. Воспоминания о том, как он держал меня в своих объятиях, когда вода смывала мой гнев и страх, только заставляет меня скучать по нему еще больше теперь, когда солнце взошло, и я позволила всему этому играть в моей голове.

Одеваюсь на автопилоте, сушу волосы феном, собираю их в высокий беспорядочный пучок и выхожу из спальни, где меня встречает веселый отец, насвистывая песенку, и мать, продолжающая смотреть на меня, как будто знает секрет изменения жизни. Я в замешательстве. Так не бывает по утрам. Большую часть времени они спорят о том, кто получит первую чашку кофе из кофейника. Мой папа считает, что первая чашка кофе вкуснее всего, а мама любит получать удовольствие, крадя ее прямо из-под его носа. Они такие милые.

– Что на вас двоих нашло? – Я хватаю коробку кукурузных хлопьев с холодильника. Родители игнорируют мой вопрос о своих делах. Папа передает мне бутылку молока и чашку с ложкой.

– Вайолет заедет за тобой сегодня утром? – мама избегает смотреть мне в глаза, когда спрашивает, но не сводит глаз с моего отца, который сдерживает смех.

Я хмурюсь и в замешательстве качаю головой. Что случилось с этими двумя? Меня так и подмывает обыскать их комнату в поисках тайника с марихуаной.

– Да, она будет здесь минут через пять, а это значит, что мне нужно спешить. – Я ем быстрее, чем нужно, зная, что Вайолет рассердится, если я заставлю ее ждать слишком долго. Я все еще не могу ездить сама и мне приходится надеяться на любого, кто хочет быть моим шофером. Надеюсь, что все изменится сегодня после назначения моего врача.

Хватаю свой рюкзак и направляюсь к входной двери. Мама останавливает меня в коридоре, блокируя выход.

– Подожди, милая. Прежде чем ты уйдешь, мне нужно кое о чем тебя спросить, – серьезно говорит она.

– Что случилось, мама? – отвечаю я, взволнованно перекидывая рюкзак через плечо.