Текст книги "Увидеть Дельфы и умереть"

Автор книги: Линдсей Дэвис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 20 страниц)

«Все становится слишком напряженным, парень?»

«Я сказала Минасу, что мне придется уйти с вечеринки пораньше из-за моего зятя, который поджимает губы, и моей сестры, которая портит все удовольствие».

«Спасибо, пёс! Итак, между могучими глотками, что хочет сказать Минас?»

Минас из Каристоса никогда не посещался группой «Семь достопримечательностей».

хотя теперь, узнав об их многочисленных судебных разбирательствах, он сказал, что будет рад помочь им с исками о компенсации ущерба от туристической компании.

«Должно быть, плата за обучение недостаточна», – пробормотал я.

«Ему скучно», – сказал Авл.

«Ну, это не какая-то игра для вечеринок!»

«Успокойся, Фалько».

«Твоя сестра может мне это рассказать. Даже не пытайся!» – Минас бросился на поиски группы. Авл был уверен, что, если они всё ещё находятся в районе Афин, это произойдёт.

Минас знал всех, выпросив обеды и так называемые симпозиумы у большинства людей, у которых была столовая или дворик рядом с хорошим винным погребом. Сегодня, сидя на благоухающем банкетном ложе, Минас разнесёт слух; кто-нибудь из знакомых наверняка видел наших людей.

Елена села рядом с братом и взяла его за руку. «Я рада, что тебе здесь так хорошо, Авл».

Авл, как истинный брат, как можно скорее освободил ему руку. «Ты издеваешься?»

Елена изобразила обеспокоенное лицо старшей сестры. «Тебя отправили в эту замечательную школу для первоклассников, чтобы за два года овладеть интеллектуальным совершенством. Но тебе не обязательно здесь оставаться, если тебе не нравится».

«В Риме есть свои преподаватели юриспруденции», – согласился я. Если бы мы когда-нибудь предположили, что Авл – застенчивый цветок, которому в Афинах слишком жарко, я бы, наверное, счёл себя обязанным терпеть. Я тоже был прав.

«Здесь прекрасная обстановка», – довольно сухо ответил Авл. – «Я чувствую себя здесь как дома и многому учусь».

Ну, мы попытались.

Гай и его сокровищница – краденые религиозные приношения – меня тревожили. Я решил пристальнее присматривать за нашими юными товарищами. Я оставил Елену и Авла уплетать ореховые лепёшки, которые он принёс с сегодняшней вечеринки, а сам на цыпочках пошёл шпионить за смутьянами.

Так я услышал трогательную сцену.

Молодой Главк вернулся с Авлом. Освобождённый от обязанностей смотрителя, он теперь прятался в одном из прохладных, пахнущих вином двориков, которыми изобиловала эта роскошная гостиница. Я заметил его сидящим на каменной скамье и разговаривающим с Альбией. Обычно он молчал, и это меня вывело из себя.

Альбия просто слушала. Это был ещё один шок. Она по натуре была склонна к вмешательству.

Я видел, как она сидит довольно прямо в своём любимом синем платье, обхватив руками позднюю розу, которую, должно быть, сорвал кто-то из них. Я догадался, кто подарил ей этот цветок. На его месте я бы набросился на Альбию с пакетом полумесяцев с изюмом, но Главк был всего лишь огромным комом костей и мышц; он ничего не знал о женщинах и их слабостях. Когда-то я был личным представителем Купидона на Авентине; годы спустя моей обязанностью всё ещё было понимать женщин, особенно тех, кто непрост. Ему следовало сначала поговорить со мной.

Главк произнёс речь, кратко изложив свои долгосрочные планы остаться в Греции и посетить все Панафинейские игры. Он надеялся когда-нибудь триумфально вернуться в Рим олимпийским чемпионом.

По его словам, при правильном пакете поддержки и личной преданности

Это было возможно. Его отец, мой тренер, вложил бы деньги и, возможно, даже приехал бы руководить программой сына. Молодой Главк теперь просил Альбию

Остаться здесь, как его родственная душа. Разделить с ним жизнь, натереть его маслом, поддержать его.

Альбия сама сделает свой выбор. Я бы поворчала втихаря и убралась, но я видела, как Гай и Корнелий прячутся за старой треснувшей амфорой с молодым инжиром. Пока что Гай в совершенстве овладел искусством беззвучного хохота, но на него нельзя было положиться. Я осталась, готовая вмешаться.

Главк говорил слишком долго. Он явно никогда раньше этого не делал. Я был поражён, как он мог выдержать такой длинный монолог. Он оставался односторонним, поскольку Альбия лишь поджала подбородок и слушала, склонив тёмную голову набок. Планирование своей жизни было страстью молодого человека. Разобравшись в деталях, он уже не мог остановиться. Если ты любил спорт, он был не слишком скучным. Если же ты его ненавидел, он был ужасен.

Наконец Главк нанёс свой мастерский удар. Из складки своей туники он извлёк маленький движущийся предмет. В свете масляной лампы, висевшей на колонне неподалёку, он показал Альбии сову, пойманную во дворе. С красивым оперением, но крайне раздражённая, это был его торжественный дар любви. Альбия, будучи рассудительной девушкой, отказалась принять его и быть заклеванной.

Затем Главк снова изложил свою биографию. Сова билась между его огромными тёмными лапами. Альбия, должно быть, тоже хотела сбежать.

Гай и Корнелий, негодяи, обмочились от смеха. Я готовился пересечь двор и схватить мальчишек за вороты туник, если их насмешки взорвутся.

В этом не было необходимости. Альбия резко вскочила на ноги.

«Это было очень интересно. Я подумаю над этим, когда будет время!» – поморщился я.

Молодые женщины такие жестокие. Елена, должно быть, давала советы, как заставить мужчин гадать. Альбия указала на маленькую сову. Итак, Главк, твоя сова очень милая, но тебе лучше отпустить её поскорее. Это символ Афины Паллады. Но мне говорили, что греки суеверны, если сова залетает в дом. Они прибивают её к входной двери за крылья...

жив!'ма

Альбия убежала. Через мгновение безутешный Главк раскрыл ладони и выпустил сову, которая, взъерошив перья, яростно взлетела на крышу. Мальчики юркнули в сторону. Я же незаметно проскользнул к выходу.

Только тогда я увидел Авла, очертания которого проступили в тёмном дверном проёме. Если он меня и заметил, то виду не подал, а тихо скрылся из виду.

LVII

На следующий день мы с Еленой попытались найти на агоре группу «Семь достопримечательностей». Я уже начал думать, что они, должно быть, плавают вокруг близлежащих островов, покупая по завышенной цене губки на Эгине или поддельные вазы с троянскими героями у разрозненных гончаров на Гидрии. Возможно, Финей и Полистрат уже переправили их на Родос и во все культурные центры на востоке.

В тот день мы снова расстались с остальными и провели время вместе. На этот раз мы немного отъехали от Афин, где нас раздражала шумная толпа. Мы наняли резвый двухколёсный экипаж и поехали осматривать окрестности.

Наконец мы добрались до горы Гиметт, которая, несмотря на клубы пыли из мраморного карьера, славилась своим мёдом. Неудивительно, что вокруг неё было множество лотков, продающих мёд. Елена выполнила свой долг и снабдила нас множеством сувениров – горшками, похожими на ульи, с сотами из Гиметта. Обе наши матери были бы в восторге от них, или, по крайней мере, мы так убедили себя, отчаянно пытаясь найти им подарки.

Мы привезли Нукс. Обычно Альбия с радостью о ней заботилась, но сегодня она казалась угрюмой. Я подумал, что лучше объяснить это Елене. «Возможно, мы скоро потеряем Альбию».

«За молодого Главка? Не думаю», – сказала Елена. «Она говорит, что он измотает своё тело спортом и умрёт в двадцать семь лет».

«Это очень точно! Так она тоскует по кому-то другому?»

«Она не готова». Елена держалась сдержанно. Она делилась со мной своими мыслями по большинству вопросов, но могла быть скрытной в сердечных делах.

«Не готовы тосковать вообще или не готовы наброситься на кого-то конкретно?»

«Я уверена, что у нее никого нет на примете».

«Ты хочешь сказать, что она еще не разработала окончательный план, как его заполучить?»

«Фалько, ты такой хитрый!» Я?

Во всяком случае, недостаточно хитрый, чтобы добиться желаемого. Эта послеобеденная идиллия могла бы привести к роману между мной и Еленой, но Накс положил этому конец. Вы когда-нибудь пробовали целоваться с женой, когда за вами наблюдает ревнивый пёс?

Не беспокойтесь. Это была та самая зарубежная поездка, из которой мы не собирались возвращаться домой, ожидая следующего ребёнка, зачатого на вершине холма. Если мы когда-нибудь хотим стать уважаемыми родителями троих детей и получить дополнительные социальные привилегии, нам нужно будет лучше всё организовать.

Были и другие холмы, пейзажами которых, за неимением другого выбора, мы неустанно любовались. Возвращаясь в город, мы достигли горы Ликавитос, крутого утёса, возвышающегося над северо-восточной частью города. Мы видели её с Парфенона; оттуда, должно быть, открываются великолепные виды прямо на море.

«Лицей». Заметки Елены об экскурсии становились лаконичными. «Аристотель».

Даже она уже начала уставать; на этот раз она осталась с повозкой, пока я принимала Нукс для пробежки. Собака шла рядом довольно тихо, пока мы поднимались в гору, словно то, что случилось с Клеонимом на Коринфском акрополе, окончательно её усмирило.

День выдался ещё один прекрасный, хотя я благоразумно взяла шляпу. И всё же я была рада, когда мы с Нуксом свернули за поворот дороги и наткнулись на небольшую соломенную хижину. Снаружи, скрестив ноги, сидела местная жительница на небольшой платформе; она напоминала низкую скамейку без спинки. На ней тоже была шляпа – соломенная, с высоким остриём, причудливого узора, словно она сама её неумело сплела. Рядом с ней стоял большой кувшин для воды; проезжающие могли остановиться здесь, чтобы купить прохладительного напитка.

Сердце у меня ёкнуло. Неожиданно я нашёл свидетеля. Должно быть, я наконец-то догнал старуху, которую Гай и Корнелий встретили по дороге в Акрокоринф, продавая воду из пиренского источника.

Я тихо подошёл. Нукс села и почесалась. Она всегда умела создать непринуждённый тон на собраниях. Мне налили напиток в приличных размеров стакан; я бросил медяки в протянутую руку. Только тогда старуха – как я и предполагал – подняла взгляд из-под

Эксцентричная шляпа в знак благодарности. Теперь я испытал второй шок. Это была не старуха; она была просто средних лет и неопределённой. Это была Филомела.

«Мы встретились снова!»

«Ты любишь штампы, Фалько».

Я пила воду, задумчиво смакуя её. Нукс облизывала носик большого кувшина, поэтому я налила ей ещё. Собака решила, что если пить разрешено, то она не хочет.

«Глупышка, Нукс! Почему-то я теперь с тоской думаю о своих детях; они тоже ужас... Пора ехать домой, я думаю».

«Тогда я должна кое-что сказать», – заявила Филомела. «Я хочу передать тебе одно сообщение, Фалько. Я хочу, чтобы ты объяснил кое-что кое-кому в Риме».

«Кто? Что? Где что-то произошло?»

«Олимпия».

Гай и Корнелий сказали, что их торговка водой рассказала им, что она работала на холме Кроноса. Что бы Филомела мне ни рассказала, я знал, что это будет важно.

Я присел на корточки и оглядел её. Филомела молчала, словно желая добиться максимального напряжения. Она лишь разозлила меня.

Я попытался её подбодрить: «Надеюсь, речь идёт о том, что случилось с Валерией Вентидией или Марцеллой Цезией. Полагаю, ваша профессия позволяет вам видеть Цезию?»

«Моё ремесло!» Она коротко рассмеялась. «Живу скромно, как видите…» – она указала рукой на хижину позади себя, крошечную и, без сомнения, крайне грубую внутри. Я предпочитала этого не знать. Ненавижу деревенские хижины; от них воняет дымом и куриным помётом. «Продаю воду, чтобы заработать гроши, просто чтобы выжить».

«Нет семьи, которая могла бы тебе помочь?»

«Родственники по браку. Они не знают, что я вернулся в Грецию.

Они думают, что я путешествую по другой провинции. Меня это устраивает. Я хотел затеряться.

Я не мог заставить себя потакать ее романтическим чувствам. «Люди, которые

«теряют» себя – либо неудачники, либо мошенники с постыдными секретами».

«Вы печальный человек».

«Я – доносчик. Когда-то я был весёлым оводом, но доносы делают тебя жестоким. Филомела, скажи мне правду. Ты была в Олимпии, когда Марцелла Цезия поднялась на холм Кроноса, а затем исчезла?»

"Я был.'

«Вы действительно были на холме Кроноса в тот день?»

«Да, я там был».

«Вы видели, как она поднялась? Кто-нибудь был с ней?»

«Два человека поднялись на холм вместе».

«Один из них был мужчиной?»

«Нет. Одной была Марцелла Цезия; другой была женщина, Фалько».

Это заставило меня задуматься.

«Ты знаешь, что случилось с Цезией?»

"Я делаю.'

В этот драматический момент нас прервали. Меня окликнул знакомый голос. Должно быть, Елена всё-таки привязала пони и пошла за мной на холм. Нукс побежал ей навстречу. «Так у тебя всё-таки есть жена!» – прокомментировала так называемая Филомела.

«Я так и сказал». Я представился. «Елена Юстина, дочь благородного Децима Камилла Вера, любезная жена моя; Елена, это дама из Тускула, которая теперь называет себя Филомелой».

Елена смотрела на него, широко раскрыв глаза от удивления. Я уже предупреждала её, что, по-моему, Филомела не совсем в себе. «Кажется, я знаю, кто ты», – бодро заявила Елена.

Филомела сняла свою необычную соломенную шляпу, словно обнажая свою истинную сущность. Елена сама заправила свои тонкие волосы за уши, вытащив костяную булавку и неосознанно вернув её на место. Они были…

словно две подруги, усевшиеся за чашечкой мятного чая на женском вечернем собрании.

«Скажите, вы Марцелла Невия?»

«У тебя необыкновенная жена, Фалько!» – пропела тетя Марцеллы Цезии.

Цезий Секунд уверял нас, что эта женщина путешествовала по Египту. Всё это время она слонялась по Греции под вымышленным именем.

Я никогда не предполагал, что смерть племянницы в Олимпии превратила её в нимфу, помешанную на луне. Марцелла Невия, должно быть, всегда была склонна к широко раскрытым глазам и тоске перед лицом реальной жизни. Это придавало трагедии мрачный оттенок. Доверять юную девушку её единоличным заботам в дальнем путешествии было крайне неразумно. Не то чтобы мы когда-либо сказали это Цезию Секунду. У него и так было достаточно проблем, и он не винит себя за доверие к непутёвой тётке.

Она была более чем неудовлетворительной, как мы вскоре выяснили. Я был рад, что Елена присоединилась к нам. Мне нужен был свидетель. Елена поддержит меня, когда мне придётся рассказывать эту историю. Теперь Цезий Секунд наконец-то мог перестать гадать, хотя, узнав, что на самом деле случилось с его дочерью, он ещё больше разволновался. По крайней мере, он мог наконец примириться, похоронить те кости, которые я видел в свинцовом гробу, и определить виновных, если бы захотел.

«Мы с племянницей хотели обрести покой и уединение». Это соответствовало всему, что я видел в Марцелле Невии. И я уже смотрел на неё с опаской. Мне стало интересно, не мечтала ли эта девушка; возможно, и нет.

В рассеянности тёти таилась сталь. Я представляла, как она коварно убеждает свою гораздо более молодую спутницу, подталкивая Цезию к своим странным поступкам. Проведя несколько недель в изоляции с тётей, совершенно нормальный подросток мог бы потерять чувство реальности.

«Мы поднялись на холм Кроноса, чтобы пообщаться с богами. Пока мы там были, разразилась ужасная гроза. Мы почувствовали близость к Зевсу, Всемогущему Громовержцу».

«Это не мирно!» – пробормотал я. Мы сами видели, как бури бушуют вокруг Олимпии.

«Мы находились в другом измерении мира. Мы ушли далеко-далеко от других людей», – восторженно восклицала Марчелла Невия. «Мы сбежали...»

.» Она помолчала.

«От кого сбежала?» – резко спросила Хелена. «Ваша племянница была молода, с живым характером», – добавила она. «Отец описывал её нам как любопытную, познающую мир, но ей было… сколько ей было? – восемнадцать, кажется. Она была незрелой для своего возраста? Я имею в виду, в социальном плане?»

Марселла Наэвия кивнула.

«Предположим, – продолжала Елена, – среди группы, с которой вы путешествовали, был мужчина, который пользовался женщинами, приставал к ним и домогался их. Марцелла Цезия бы это возмутила».

«Вижу, ты понимаешь!» Тетя расплылась в благодарности.

«Ну, я бы чувствовал то же, что и она. Я могу представить твою роль. Ты пытался защитить девушку. Вы с ней держались особняком. В конце концов, вы поднялись на холм Кроноса, чтобы скрыться от него».

«Он следил за тобой?» – перебил я.

«Он этого не сделал».

«Значит, он её не убивал?» Вот вам и теории.

«Нет!» Тетя выглядела почти шокированной тем, что я это предложила.

Я медленно объяснила ситуацию этой нелепой женщине. Её отец считает, что Марцелла Цезия стала жертвой сексуального хищника. Эта мысль мучает Цезия Секунда. Если вам известно обратное...

«Лил сильный дождь». Марчелла Невия резко продолжила свой рассказ. Она впала в транс, который меня так раздражал. «Я знала, что прятаться опасно, но моя племянница не вняла моим предостережениям. Она ненавидела мокнуть; она визжала и пыталась спрятаться под деревом. В дерево ударила молния. Она погибла мгновенно».

«Ради всего святого! Я не мог поверить своим ушам. Если ты это знаешь, почему бы не рассказать людям?»

Елена тоже была возмущена. «Вы вернулись к группе; вы ничего не сказали в тот вечер, но утром вы подняли большой шум. Вы подняли

Спланировал путешествие и заставил всех искать – но ты ни разу не сказал, что знаешь, что случилось с Цезией? Тогда

Ты позволил Цезиусу Секунду целый год изнывать от горя, прежде чем он сам приехал в Грецию и нашёл тело! Даже тогда, сказал он нам, ты притворился опустошённым... Одно твоё слово могло бы всё это спасти. О чём ты только думал?

Голос женщины был холоден. «Я решила, что Зевс забрал её. Вот почему, – подчеркнула тётя Цезии, как будто кто-то разумный мог это заметить, – я оставила её там».

Я привык к неестественным смертям, к смертям, которые приходилось скрывать из-за жестокости, с которой они происходили. То, что я просто бросил тело после несчастного случая, потрясло меня гораздо больше. «Ты только что оставил Марцеллу Цезию лежать на холме Кроноса, под сгоревшим деревом?»

Марцелла Невия снова заговорила мечтательно: «Я уложила её прямо. Я нежно сложила её руки на груди. Я осыпала её сосновыми шишками и иголками. Я поцеловала её и помолилась над ней. А затем я позволила богам, которые так явно любили её, оставить её с собой в этом святом месте».

LVIII

Преступления не было. Поскольку Камилл Элиан был связан с юристом, мы проверим этот момент, но я был уверен в результате. Минас из Каристоса подтвердит, что по закону смерть Цезии была естественной. Мы не могли привлечь Зевса к ответственности.

Конечно, в жизни то, что произошло потом, было предосудительно. В жизни ни один здравомыслящий, ни один гуманный человек не откажет отцу в том, чтобы он узнал о судьбе своего ребёнка. Не помешает ему похоронить её и поставить памятник. Не обречёт его на годы одержимости и бесконечных душевных мук.

Даже в Афинах, обществе, заложившим демократические правовые принципы, существовал огромный разрыв между законом и жизнью.

Мы с Хеленой вернулись в город, глубоко расстроенные, но беспомощные.

Мы оставили Марцеллу Невию жить на склоне холма. Если кто-то захочет преследовать её за её поступки, они её найдут. Она никуда не денется.

Греция забрала её. Скорее всего, она проживёт свою полузатворническую жизнь без помех. Скудное питание и отсутствие ухода лишат её возможности

Долгая жизнь. Мечты и духовные фантазии поддерживали её ещё несколько лет, пока она не начала медленно увядать, возможно, под присмотром озадаченных местных жителей.

Люди поверили бы, что у нее есть деньги (возможно, так и было; когда-то она наверняка была богата). Это гарантировало бы ей некоторое внимание со стороны общества.

Мы даже не могли сказать, осознавала ли она, что тело её племянницы уже вывезено из Олимпии её обезумевшим от горя отцом. Разговаривая с женщиной, было трудно понять, какие из наших слов до неё дошли, а какие она предпочла проигнорировать.

Я никогда не считал её сумасшедшей. Она была по-своему разумной. Она сделала себя другой из-за своей извращённости. По моему мнению, если Марцелла Невия и была виновна, то её следовало бы винить за её намеренный уход от нормального общества.

Добрые римляне уважают общество.

Она потворствовала себе, пожертвовав уничтожением Цезия Секунда.

Ему могли бы рассказать правду, когда мы с Еленой вернулись в Рим, но он так и не оправился бы полностью от своих долгих поисков. Когда-то он, возможно, научился бы жить с природной катастрофой, унесшей жизнь его дочери, но вмешалось слишком много горя. Он навсегда потерял равновесие. Теперь душевный покой для него был невозвратим. Елена сказала, что в каждой семье есть сумасшедшая тётя. Но не все они причиняют столько страданий и наносят столько вреда.

ЛИКС

Мы с Еленой вернулись в нашу гостиницу, потрясённые и подавленные. Затем мы разрядили обстановку для наших юных подруг, рассказав им, что узнали от Марцеллы Невии и что мы думаем о её поведении.

Мы все рано легли спать.

Вечер выдался душным и сделал нас раздражительными. Казалось вполне уместным, что нас разбудили через несколько часов, когда погода улучшилась.

Сначала меня разбудили вспышки света сквозь веки, а вскоре за ними – короткие раскаты грома. По мере приближения грозы проснулась и Елена. Мы лежали с ней в постели, прислушиваясь к надвигающемуся дождю. Гром стих, но ливень продолжался. Он соответствовал нашему меланхоличному настроению. Я снова уснул, убаюканный непрерывным плеском воды по ставням нашей комнаты.

Позже я проснулся во второй раз, внезапно осознав свою ошибку. Потрясённый рассказом Марцеллы Невии, я не задал важный вопрос. Мне следовало бы настойчиво потребовать у неё имени мужчины, который приставал к женщинам. Мне нужно было заставить её официально опознать его. Предположительно, Финея. Возможно, он и не убивал Цезию, но тётя обвиняла его, а её отец всегда считал Финея причастным. Даже сам Финей бежал обратно в Рим, словно опасаясь последствий своего дурного поведения. Это сделало его моим главным подозреваемым в убийстве Валерии Вентидии три года спустя. Но чтобы обвинить его, мне нужны были доказательства того, что он представлял угрозу и опасность для женщин, совершавших его поездки. Мне нужно было, чтобы Марцелла Невия сделала заявление с его именем.

Мне предстояло снова вернуться на гору Ликавитос. Мне предстояло снова поговорить с этой сумасшедшей. Ещё больше опечалившись, я погрузился в жалкую дремоту.

Елена схватила меня за руку. Она услышала что-то, что я пропустил сквозь бурю. Стоннув, я снова заставил себя проснуться. Мы прислушались. Мы услышали голоса во дворе гостиницы, этажом ниже. Кричали мужчины. Среди прочего, они кричали моё имя.

Меня вызывали по ночам по разным поводам – и все скверные. Старая паника тут же охватила меня. Будь мы в Риме, я бы сразу подумал, что этот переполох учинили вигилы – мой дружок Петроний Лонг, начальник дознания Четвёртой когорты, снова вызвал меня на какое-то мрачное зрелище, полное крови и хаоса, к которому, по его мнению, я был причастен. А здесь кто знает, как охраняются улицы? И зачем кому-то просить меня помочь в случае неприятностей?

«Дидий Фалько, где ты?»

Я схватил одеяло и, спотыкаясь, выбрался на балкон, окаймлявший тёмный двор гостиницы. Ночь была непроглядной, и дождь лил как из ведра. В таком состоянии мог оказаться только человек, у которого возникла чрезвычайная ситуация, или же идиот. Сердитые крики из других спален подсказали нам, что большинство гостей посчитали, будто это идиоты. Вскоре я с этим согласился.

Тусклые факелы с трудом горели, освещая нам наших гостей. Они были слишком пьяны, чтобы обращать внимание на погоду. Волосы облепили их лбы. Туники липли к спинам и ногам, по ним стекали ручейки дождя. Один или два всё ещё

У них были венки из цветов, с которых капала вода на покрасневшие глаза. Некоторые опирались друг на друга, чтобы удержать равновесие, другие качались в одиночку. Я заметил молодого Главка, узнаваемого по росту, трезвости и тому, что он один пытался навести порядок в процессии. Елена подошла ко мне сзади; она натянула длинную тунику и держала другую на плечах.

«Что случилось? Это Авл?» – встревожилась она, думая, что её брат, должно быть, находится в отчаянном положении.

«О, это Авл, все в порядке!»

Авл посмотрел на меня с намёком на извинение. Затем склонил голову и беспомощно прижался к молодому Главку. Главк поддерживал его одной рукой, а другой стукнул себя по лбу, выражая безумие.

«Вы Фалько!» – торжествующе крикнул мужчина, говоря по-латыни с таким сильным акцентом, что он казался почти греческим. Не обращая внимания на погоду и поздний час, на хорошие манеры и хороший вкус, он кричал нам во весь голос. Голос был хороший. Баритон. Привык обращаться к публике. Привык заставлять замолчать учёных критиков и оппонентов в бурных судебных заседаниях. Ругать его было бесполезно. Он бы с удовольствием принял вызов.

«Привет тебе, Фалько! Я Минас из Каристоса! Это мои друзья». Он помахал рукой группе из почти двадцати мужчин, все в состоянии глубокого и доброго настроения. Я видел, как один из них долго и протяжно мочился на колонну; звук его монументального писса терялся в дожде. Некоторые были молоды, многие постарше, достаточно взрослые, чтобы понимать, что к чему. До этого момента у всех был прекрасный вечер. Они жаждали продолжения.

«Можно войти?» – потребовал их отвратительный главарь. Слава богу, он держался с формальной вежливостью пьяницы. Сможем ли мы дать ему отпор, оставалось под вопросом.

Быстро сообразив, я нашел ответ: «К сожалению, нет – с нами спят дети».

Мы с Еленой выстроились в стойку, словно те немногие при Фермопилах, готовые держать поле боя, пока нас не заберёт смерть. Мы отказались сдаться перед этой разношёрстной ордой, хотя, казалось, они неизбежно нас сокрушат. Под крышей балкона лил дождь, и мы промокли насквозь. Мои ноги тоже были в стоячей воде.

Минас из Каристоса представлял собой любопытную фигуру. Он был невысокого роста, пожилой и увлечённый, словно дедушка, везущий внуков на стадион. На нём была длинная туника яркого цвета с вышитой каймой шириной в шесть дюймов, в которой блестели драгоценные металлы. Под аккуратно наложенным венком из цветов седые волосы свисали мокрыми прядями.

«Минас из Каристоса, я много слышал о вашем преосвященстве и |

Репутация. Я рад с вами познакомиться.

«Спускайся, Фалько!»

«Уезжай, и это развод!» – пробормотала Хелена. Я по своей слабости решила остаться.

«Тогда избавься от него!» «Как я могу? Не позволяй им подняться, Маркус».

«Если это произойдет, план такой: мы бросаем мальчиков и выбрасываем багаж.

Мы просто уйдём, сбежим. Отправляйтесь в гавань и садитесь на первый же корабль.

Вот это парусный спорт... Минас, уже очень поздно, и моей жене нужно отдохнуть.

«Вот именно, вините женщину!»

«Она беременна.

«В этой поездке на это нет никаких шансов!»

«Фалько, ты герой; ты наделал столько детей!» О боги! Я видел, как Авл в ужасе спрятал лицо. Я ткнул в него пальцем, давая понять, кто будет виноват в этом.

«Вы, римляне, слишком строги! Отпустите! Будьте свободны! Вам следует научиться жить, Фалько!» Почему пьяницы так неприятно самодовольны? А иностранцы ещё хуже? Если бы мы оскорбили кучку греков, которые пытались хорошо выспаться, это вызвало бы международный скандал. Губернатор отправил бы Аквилия Мацера, чтобы тот отправил нас домой за то, что мы поставили под угрозу стабильность провинции. Но Минас мог быть таким же грубым, как и он.

понравилось и было не остановить. «Научитесь наслаждаться жизнью, как освобожденный грек!

Приезжайте к нам, у нас есть вино, у нас здесь превосходное вино.

Внезапно он сдался. Чувствуя, что здесь развлечений не будет, он поспешил перейти к следующему месту. «Ах, тогда завтра мы тебя порадуем, Фалько! У меня есть план, у меня есть захватывающий план – у меня есть новости!» – воскликнул он, запоздало вспомнив причину этого ночного звонка. «Спускайся и послушай».

Я покачал головой. Я указал на дождь и сделал вид, что собираюсь зайти в дом. На этот раз это сработало.

«Я нашёл твоих людей!» – взревел Минас, желая удержать меня. «Я видел их. Я говорил с ними. Мы заставим преступника явиться. У меня есть план; я покажу тебе, как, Фалько. Мы соберём их всех вместе, ты и я. Тогда они вступят в схватку, и он будет раскрыт!»

«Потрясающе. Минас придумал поместить всех подозреваемых в одну комнату и ждать, пока убийца признается... Скажи ему, Елена. Эта старая уловка перестала работать ещё до того, как персы построили мост через Геллеспонт».

«Ты герой. Расскажи ему».

«Я собираюсь устроить для этой компании грандиозную вечеринку!» – пропел Минас. «У нас будет прекрасная еда и чудесное вино, танцоры, музыканты, разговоры, и я научу тебя играть на коттабо. Все всегда хотят играть на коттабо. Ты приходи и приведи моего дорогого юного друга Элиана. Смотри и увидишь. Я найду для тебя истину!» Дождь продолжал идти, и участники вечеринки снова растворились в ночи.

LX

я

Люблю хорошую вечеринку. А кто её не любит? Поверьте, мне эта не понравилась.

Я пытался сделать вид, что ничего не происходит. На следующий день я вернулся на гору Ликавитос в поисках мечтательной Филомелы. Её не было в хижине. Я смотрел на равнину, простирающуюся до океана, и мечтал оказаться на борту одной из трирем и торговых судов, которые я едва различал, пришвартованных в далёкой синей воде. Мне хотелось домой.

Вернувшись в нашу гостиницу, расстроенный, я обнаружил, что Елена читает «Пир» Платона в качестве исследования на вечер.

«Некоторым повезло! Интригующая штука?»

«Страницы споров о природе любви. В остальном среди старобородых афинян мало что изменилось. Послушай этот отрывок, Марк.

«Я не в настроении для Платона, фрукт».

«Вам понравится».

«Будет ли у меня выбор?»

Пока я снимал пыльные ботинки и угрюмо чистил их, она мне читала.

Внезапно раздался громкий стук в дверь дома, словно кто-то пировал, и послышались звуки флейтистки. Агафон приказал слугам пойти и посмотреть, кто вошел. «Если они наши друзья, пригласите их войти, а если нет, скажите, что попойка окончена». Вскоре после этого они услышали голос Алкивиада, разносившийся по двору; он был очень пьян и не переставал кричать: «Где Агафон? Ведите меня к Агафону!»

Наконец, поддерживаемый флейтистом и несколькими своими свитой, он добрался до них. «Приветствую вас, друзья», – сказал он, появляясь на пороге с массивным венком из плюща и фиалок, с головы его развевались ленты.

«Вы хотите, чтобы на ваших пирушках был очень пьяный человек?» ... Я же говорил вам, что философия – это весело».

Я рассмеялся; Елена, как всегда, меня успокоила. «Признаюсь, это ужасно знакомый портрет очень пьяного человека. Думаю, Минас из Каристоса – платоник».