Текст книги "Красными нитями (СИ)"

Автор книги: Лина Николаева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 24 страниц)

– Нет, – девушка покачала головой. – Умер только Кай.

В-Бреймон развёл руками:

– И такое бывает. Опять этот парнишка все портит.

– Пока всё идет неплохо, – Вир пожал плечами. – Да, король не на нашей стороне, что ж, пусть собирает себе армию и идёт против Совета. Не важно, чьими руками, главное, уничтожить шестёрку.

Вир посмотрел на Кату, словно ждал, что та вот-вот сорвётся и начнёт спорить. И слова отчаянно рвались наружу – неплохо, правда неплохо, а как же смерть Кая? – но ей удалось их пересилить.

– Рейн в ярости после гибели брата, – осторожно начала девушка. – У него нет плана, но он готов голыми руками разорвать каждого из Совета, – она выразительно посмотрела на В-Бреймона и повторила: – Каждого.

Ригард рассмеялся:

– Да пусть попробует, главное, чтобы я успел увидеть падение остальных.

Видимо, того, что план брата опасен для главы Инквизиции, В-Бреймон явно не боялся. Сколько же у него набралось поводов для мести Совету? Или от чего было всё начатое?

– Кто настоящий отец Адайн?

Улыбка медленно сползла с лица Ригарда. Вот он, камень преткновения между братьями.

– Я-Эльмон, конечно, – откликнулся Вир.

– Она что, до сих пор думает, что это могу быть я? – в голосе инквизитора почудился страх.

– Адайн больше не верит никому, поэтому хочет узнать правду у матери. Она знает, что та жива, и нашла её.

В-Бреймон побледнел и с силой ухватился за подлокотники кресла.

Ката изобразила растерянность:

– Её ведь звали Эстера А-Даран, верно? Нелан знает её. Она тоже из Детей Аша. Вы не были знакомы? – спросила она у Вира.

Ригард со свирепым лицом повернулся к брату:

– Так ты знал?

– Нет, – Вир покачал головой. – Разве сейчас это важно? Мы…

– Да, черт возьми, для меня это важно! Я из-за неё – из-за неё и отца – начал всё это. Но если Эстера жива…?

– Что тогда? – быстро спросил Вир. – Откажешься от плана?

Ката внимательно следила за братьями, мысленно улыбаясь. Вир остался прежним. Он мог быть самым заботливым другом, отцом, братом, но только пока это не мешало его собственным интересам. Плану, который он лелеял девять лет, и в угоду которому был готов предать всех.

– Что ты ещё знаешь? – прорычал В-Бреймон. – Ну?

– Я не знал о ней!

– Мы… – начала Ката, но Ригард перебил её:

– Помолчи!

Ката потянулась к револьверу, прикрытому плащом. А зачем спрашивать или пытаться поссорить? Она ведь пришла для другого. Вот же, сразу двое. Если прикончить их, это будет победой в нескольких битвах.

Сначала в Ригарда. Он сильнее и опаснее. Затем в Вира. Просто нажать на курок. Ката обхватила рукоятку.

Резко вскочив, В-Бреймон одной рукой сжал Кату за горло, а другой схватил её за предплечье и отвел руку с оружием в сторону.

– Думала, не замечу?

Ката выпучила глаза и нелепо взмахнула руками, не в силах дотронуться, оттолкнуть.

– Отпусти её! – Вир вскочил.

Ригард немного ослабил хватку.

– Зачем? Не наигрался с этой шлюхой? Она пришла убить тебя!

Одной рукой продолжая сжимать горло, второй В-Бреймон выхватил револьвер и бросил перед Виром на стол.

– На, полюбуйся.

– Кем бы она не была, она моя, ясно, и ты не тронешь её.

Ригард просвистел и, брезгливо сморщившись, сделал шаг назад. Ката с трудом отвела от него взгляд и посмотрела на Вира. Он выпрямился во весь рост и с грозным видом уставился на брата. Губы были сжаты в тонкую нить, и Ката читала на них слова, которые он имел в виду: «Моя шлюха».

Глава Инквизиции опустился в кресло и сцепил руки перед собой.

– Хорошо, давайте обсудим, что это было.

Ката задрожала и воскликнула, глядя на Вира:

– Это же ты мне его дал, сказал, что никто больше не дотронется до меня, если я не захочу! – она отодвинулась в сторону и со страхом посмотрела на В-Бреймона, точно он был всего в сантиметре от неё и угрожал.

– Идём, надо поговорить, – Вир взял очки со стола и указал ей на дверь.

Ката, крепко обхватив себя руками, вышла. Уже у выхода она бросила взгляд на стол, где по-прежнему лежал револьвер, такой же как тот, который подарил Вир.

Она в одном доме с двумя лисами, но битву выиграть всё равно надо – и ещё один секрет у неё оставался.

– Не забудь потом со мной поговорить, – бросил В-Бреймон с угрозой.

– Обязательно, – процедил сквозь зубы Вир.

Он провёл Кату по коридору и открыл последнюю дверь, которая вела в маленькую спальню, заваленную книгами. Хотя слово «заваленная» не подходило комнате. Книги стояли на полу, на шкафах, на кровати ровными стопками одинакового размера.

Вир убрал их со стула, предлагая сесть. Девушка осталась стоять – знала, что если уже сядет, снова посмотрит на Вира снизу вверх, и вся решимость тут же пройдет.

– Ката, так зачем ты здесь?

– Я хочу покоя, правда. У Рейна нет плана, и он делает только хуже, а я устала бояться. С тобой всегда было спокойно, что бы не происходило, мне это нужно.

– Но ты потянулась к револьверу.

– Потому что Ригард был так близко! Я его не знаю, я не могу подпускать, это страшно! – «Одна битва». Ката сделала шаг к Виру. – Я слишком хорошо всё помню. Всего одним рукам я могу позволить коснуться.

Она первой дотронулась до Вира – сначала кончиками пальцев до груди, затем положила всю ладонь. Мужчина вздрогнул и впервые показал на лице растерянность.

– Ката… – начал он и не договорил.

– С тобой спокойно, мне это нужно, – повторила девушка.

Вир осторожно коснулся её талии. Ката робко улыбнулась. Вторую руку он положил ей на затылок и медленно, словно боясь напугать, прижал к себе. На секунду они встретились губами, и Вир, сжав Кату уже сильнее, потянул на кровать.

Они упали на неё, и муэчина стал шарить руками, сбрасывая книги. Он, всегда требующий порядка и строго следующий ему, так безжалостно кидал свои любимые книги, освобождая место для их тел.

Ката не сдержала дрожь – а мог ли покой на самом деле быть здесь, таким? Мог ли Вир измениться?

Он сорвал с неё плащ и отбросил в сторону, прижался губами к шее, дошёл до ключицы и двинулся назад.

– Ката, – прошептал Витторио.

Девушка дёрнулась – там, в плаще, крепясь к внутренней подкладке, остался нож. Единственное, что могло прекратить эти прикосновения и закончить череду предательств.

Южанка сжала бедра Вира коленями, оттолкнулась спиной и прижала его к кровати, садясь сверху. Девушка опустилась к нему – между лицами оставалось не больше сантиметра, – и одной рукой ласково дотронулась до заросшей щеки.

Столько раз она представляла, как касается её, но всегда думала, что щетина у него колючая и жесткая, а та оказалась мягкой и приятной на ощупь. И на секунду до безумия, до исступления захотелось задержать пальцы одной руки – на щеке, а другой обвить шею.

Вместо этого свободной рукой Ката потянулась к полу, пытаясь нащупать плащ. А тот, как предатель, лежал слишком, слишком далеко.

Вир потянул губы вперёд, и она ответила на поцелуй. Сначала тот показался совсем лёгким, будто даже детским, но с каждой секундой становился всё более страстным и жадным. Левой рукой Вир вцепился в волосы Каты, крепко прижимая к себе, а правой начал водить по бедру.

Она уже не могла дотянуться до плаща, никак. А Вир всё касался её, касался, и наваждение уже спало – осталось желание убрать с себя чужие ладони как можно скорее.

Ката потянулась в сторону, нащупала края подушки, затем резко оторвалась от Вира и, перехватив её двумя руками, прижала к лицу мужчины.

Это было единственное прикосновение, которого он заслуживал.

Вир дёрнулся, и девушка навалилась на него всем телом, но тот сильным движением сбросил её и ударил по щеке. Голова мотнулась, как у болванчика.

– Так, значит? – прошипел он. – Я поверил тебе!

«Мы тоже», – пронеслась мысль, но произнести вслух Ката не смогла. Она видела разъярённые, жаждущие глаза Вира и, словно кролик перед удавом, не могла ни сказать, ни шевельнуться.

Вир подтянул её к себе, больно ухватив за бедра, и тогда девушка закричала.

– Что, передумала? – ещё более яростно прошипел он.

Ката попыталась оттолкнуть Вира, но его стройное, гибкое тело оказалось до безумия сильным, он крепко прижимал её к кровати, одной рукой надавливая на запястья, а другой шаря по телу вниз, вверх, влево, вправо – с каждым сантиметром всё больнее и больнее.

Перед глазами появился образ мужчины в красивом тёмно-синем костюме, который, увидев Кату, просто улыбнулся, предложил отдохнуть, а сам взялся за книгу. Наверное, того мужчины на самом деле никогда не существовало. Она выдумала его, как выдумывала себе принца каждая девчонка в борделе, чтобы не сойти с ума, переходя из одних жадных липких рук в другие.

– Нет! – прокричала Ката. – Прошу! Вир!

Он сорвал с неё тёмную блузу, штаны, и руки потянулись вслед за одеждой, но мужчина не дал шелохнуться. На какой-то крошечный сантиметр он отстранился и с безумным взглядом, с горечью в голосе произнёс:

– Я же тебе верил! У меня была только ты!

«А ты – у нас», – сил, чтобы сказать, осталось ещё меньше.

Вир потянулся к ремню на своих брюках. С рук исчезла тяжесть, Ката дёрнулась, пытаясь отползти, но ноги уже не слушались.

Вир схватил её, надавил на плечи и губами прижался к родинке над грудью.

Так делали все, кто был там, в Орно, а ещё в Инции, Эрнодамме и других городах Лёна, куда её отправляли. Все: молодые и старые, худые, толстые, косые, красивые, белые, чёрные, желтокожие. Все, у кого были липкие жадные руки, которые она так долго пыталась забыть.

– Вир… – выдохнула Ката с надеждой, самой безумной надеждой – она же так долго верила ему, в него, так не может…

Вир сделал быстрый резкий рывок, затем двинулся медленно и плавно, как с любимой женщиной, будто ничего до и не было – но лишь на пару секунд.

«Лаар Семиликий», – воззвала Ката, но никто не откликнулся, как никогда не откликался на её сотни и тысячи просьб, каждый день, в течение четырёх лет – и ещё сегодня.

Вир двигался грубо, быстро, хватаясь за волосы, шею, руки, грудь. Ката закрыла глаза, стараясь отгородиться от боли, от этих чужих неприятных прикосновений, от запаха, окружавшего со всех сторон.

Она уже не понимала, кто был над ней – а Вир ли? Воспоминания и явь сплелись в единый тугой комок.

Так же унизительно, как в первый раз, когда чернокожий купец из Нангри заставил опуститься перед ним на колени. Так же больно, как после встречи с губернатором Лёна, отстегавшим плёткой. Так же страшно, как за проступок быть проданной сразу троим. И также обидно, как узнать, что единственный, кого посчитала другом, оплатил ночь, чтобы сделать брату подарок на день рождения.

Вир дёрнулся последний раз, потянул за волосы, заставляя выгнуть спину, и отстранился. Ката отползла от него и вцепилась в простыню.

– Можешь идти, спасибо, – послышался холодный голос Вира.

«Идти», – это простое слово отозвалось болью в каждой клеточке тела. Раньше оно всегда означало свободу – может, всего на пару часов, но всё-таки, а сейчас звучало, как самое страшное в мире проклятье.

Ката на негнущихся ногах встала и проковыляла к одежде, раскиданной по полу. Вир потянулся к тумбе у кровати, что-то взял и бросил. Монеты со звоном ударились о пол, прокатились и упали.

Девушка не сдержала дрожи.

Все эти минуты были в тысячу раз длиннее всех минут на Лёне, а каждое прикосновение – больнее прикосновений. Но и там, и тут не было ничего хуже момента, когда давали деньги – и грязнее его.

Ката потянулась к белью, штанам, блузе, но шнурки и застежки плохо поддавались дрожащим пальцам. Девушка взялась за плащ, нащупывая маленький кинжал, спрятанный в подкладке.

Нет, у неё не было сил. Она – не воин. Она зря вышла на эту битву, и теперь могла только трусливо отползти с поля боя.

С ещё большей дрожью Ката прижала к груди плащ и посмотрела на Вира. Пока она возилась, он уже успел одеться и снова стоял со спокойным лицом, в хорошо сидящем костюме – тот самый «профессор», которого слушали все они, слушали и верили.

– Я больше вас не увижу, – сказал Вир.

Это был не вопрос, а приказ, смешанный с угрозой. Он положил ладонь на ручку двери, нажал на неё, та стала открываться…

Эта битва не должна быть проиграна. Слишком многие в ней полегли – вера, честь, гордость.

Ката запустила руку под плащ и взялась за рукоять – короткую, шершавую на ощупь. Она ещё раз взглянула в карие глаза Вира, затем быстро выхватила кинжал и резким движением ударила в шею, туда, где была артерия – он сам рассказал, куда надо бить.

Маленькое лезвие вошло не глубоко. Вир дёрнулся и потянул к Кате руки.

Эта битва не должна быть проиграна. Она – шаг к спокойствию.

Ката вытащила кинжал и ударила вновь, затем ещё раз. Кровь забила фонтаном в такт сердцебиению, в такт хрипу и стону.

Эта битва не должна быть проиграна. Каждому в ней платить за то, что позволил довериться, но потом это доверие извратил, оплевал и обесчестил.

Ката била снова и снова, пока Вир не упал к её ногам, и тогда она посмотрела на него долгим, оценивающим взглядом, точно видела впервые в жизни. Перекошенное лицо напоминало маску ярости, и ничего в нём уже не было от спокойного достойного мужчины, каким она всегда знала его. Тот был выдуман, а правда – вот она.

Ката аккуратно, как можно тише, прикрыла дверь и, быстро шмыгнув к стене, вжалась в неё. Она ещё чувствовала запах Вира: перед собой, сверху, сбоку и даже снизу. Липкий, тяжёлый, намертво приклеившийся к телу. Хотелось его смыть, а не получится, так содрать вместе с кожей!

Ката медленно сделала шаг в сторону, затем ещё один, пока не уперлась в подоконник. Девушка скинула плащ, испачканный кровью, распахнула окно и забралась наверх. Эта битва – самая позорная в её жизни, самая неприятная, самая жестокая, но и самая нужная – закончилась, и с поля пора бежать как можно быстрее.

Спрыгнув с подоконника, Ката помчалась по улицам Сины, всё ближе к Канаве, а потом вдоль неё, на север.

И во имя Лаара Семиликого, пусть это будет последняя битва, а после она обретёт покой.

Ката тенью скользнула за дверь дома, затем по коридору. Она знала, что все её ждали – вернее, её победы или поражения в битве против Вира. Но чем закончилось сражение, она не могла сказать – не понимала и не могла принять любой итог.

Из гостиной, пятясь спиной вперёд, вышел Анрейк. Вслед ему нёсся разъяренный голос Адайн:

– Лучше отойди от меня!

Он прикрыл дверь, стараясь быть как можно тише, и увидел Кату. Они замерли напротив друг друга – две тени, которые пытались стать ещё более незаметными.

Шрамы на лице парня посветлели, а обеспокоенная улыбка сделала его почти таким же милым, как прежде:

– Что с тобой? Ты в порядке?

Ката открыла рот, чтобы ответить, но так и не сказала ни слова. Усталость и отвращение к себе накатили с новой силой. Она опять чувствовала себя липкой, вонючей и мечтала только о горячей ванной, в которую можно будет полностью забраться и лежать, пока кожа не сделается мягкой и чистой до скрипа.

Но Анрейк всё стоял и ждал ответа. Он тоже не сказал больше ни слова, и от этого покорного молчаливого ожидания делалось ещё неприятнее.

– Как мне достать билет до Гоата? – вопрос, казалось, вырвался сам собой.

И он был, наверное, самым правильным из всего, что Ката сейчас могла спросить или сказать. Она говорила, что не воин, что всего раз сможет выйти на битву, и сдержала своё слово. Теперь настала пора возвращаться домой. Это всё было частью одного: она не спряталась от сражения и теперь решила не прятаться от того, чего хотела на самом деле, даже в угоду другим. Слишком уж долгим было это угождение.

– Сейчас сложно уехать… – растерянно начал Анрейк, но заметив взгляд Каты, он кивнул и уверенно ответил: – Я достану тебе билет. На какой день?

– Как можно быстрее, прошу. Я хочу домой.

– Я тебя понимаю. Ты можешь рассчитывать на меня, я помогу, обещаю.

Кивнув, Ката поплелась по коридору. Вслед донеслось:

– Я могу ещё что-нибудь сделать для тебя?

Ката замерла, а затем медленно повернулась.

– Поставь воду греться, пожалуйста. Как можно больше.

Анрейк ответил странным взглядом: то ли догадался, что с ней произошло, то ли, наоборот, ничего не понял.

Как бы то ни было – плевать. Хватит уже скрываться от всех и, особенно, от самой себя. Кем бы она не была в прошлом, что бы не происходило с ней сейчас – всё это часть одной судьбы. А прятаться от неё – самая глупая на свете затея.

Глава 28. Пора

Рейн пристроился в середину вереницы. Впереди – повозка, затем – люди с большими корзинами в руках. В воздухе смешались запахи овощей, фруктов и рыбы. В начале стояли двое в форме, и один, лениво поглядывая в список, монотонно говорил:

– Ага, ага, ага.

Когда король жил во дворце, такой беспечности не было: каждого, кто поставлял продукты на кухню, тщательно осматривали и проверяли. Даже привозящих стало меньше – не было короля, не было приёмов, а вместе с этим не было необходимости поддерживать во дворце жизнь.

– Ты главное молчи, – сказал Дазар, обернувшись на Рейна.

– Ага, – буркнул тот в ответ.

Дазар был хороший малый. Он не задавал вопросов – просто брал деньги. Киро свел Рейна с ним, и тот без лишних слов назвал цену за то, чтобы провести его ко дворцу, и сразу начал действовать.

Чем ближе они подходили к проверяющему, тем теснее народ сбивался в кучу. Рейн заметил, что на него с любопытством поглядывает девушка, и потянулся рукой к клейму, но вспомнив, что метку скрывала краска, просто поправил капюшон.

– И кого опять посадят на трон? – послышался вопрос от женщины рядом, у ног которой стоял мешок с мукой. – Между прочим, короля-то убили!

– Не надо! – воскликнула другая. – Всё успокоилось, а тут и король, и эти рабочие…

Рейн едва сдержал довольную улыбку. Дети Аша начали свою работу. В газетах появились статьи, сочувствующие молодому погибшему королю. На улицах декламаторы обращались к народу и кричали о бесправии, о неравенстве, о беспределе власти. От одного к другому передавалось: короля убили – никто не произносил «Убил Совет», но это читалось в беспокойных взглядах, чувствовалось по сдавленным голосам и скованным позам.

– Ну, уже дело не только в рабочих, – сказал Дазар. – Торгаши вчера окружили здание гильдии и потребовали снятия таможенных пошлин между городами.

– А крестьяне разграбили поместье кира Фаила М-Рида! Хотели, чтобы он разделил урожай на всех поровну!

Люди живо подхватили обсуждение. То и дело звучали слова про короля, требования, стычки.

– Я слышал, – начал Рейн. – что гвардейцы прямо на месте судили и казнили кого-то из рабочих. Из тех, которые вчера стояли перед бумажной фабрикой Дика С-Исайда и отказались выходить на смену.

– Да, я тоже это слышал! – подхватил кто-то.

Рейну хотелось довольно потереть руки, но левой он держал корзину с яблоками, поэтому просто сунул правую в карман куртки и сжал в кулак. Скоро у Совета не останется ни одной опоры.

– Эй, идём, – поторопил Дазар.

– Имя, – спросил проверяющий.

– Брось, Кул, ты меня каждый день видишь.

Мужчина глянул на Рейна:

– А это кто? Ты сообщил, что с тобой новенький будет?

– Да когда? Жазил напился опять, мне срочно пришлось искать хоть кого-то. Кул, не дури, пропускай. Два года здесь хожу уже.

– Двигайся, не мозоль глаза.

Дазар и Рейн, держа корзины с фруктами, прошли по дорожке до входа и оставили их у стены, рядом с другими продуктами. В конце пустой комнаты, больше похожей на предбанник, стояли две женщины и увлеченно разговаривали

– Бывай, парень. Смотри, не чуди, иначе мне это дорого обойдется. Ну, вернее вам. Я своё спрошу, если что.

Дазар подмигнул и ногой задел корзину. Яблоки разлетелись во все стороны. Уже заходили две женщины с мукой, одной плод попал под ногу, споткнувшись, она полетела на пол. Разговаривающие бросились к ним.

– Да кто вас пустил таких! – зашипела служанка. – Что устроили, а ну собирайте все!

Рейн быстро взял одно яблоко, шагнул поближе к коридору, подхватил следующее. Затем потянулся туда, словно подбирая далеко укатившийся фрукт, а под шумок сделал ещё шаг и рванул вперёд.

Он помчался в правое крыло, к покоям, где вероятность встретить слуг была меньше. Завернув за угол и оглядевшись, Рейн стёр рукавом краску с клейма, снял куртку и затолкал её за цветок в горшке. Он остался в тёмной рубашке и светлом жилете – не слишком по-королевски, но лучше его любимых грубых курток.

По-хорошему, требовалось ещё немного времени, чтобы слухи укрепились в почве и расцвели, но каждый день был на вес золота.

Рейн дотронулся до кармана брюк, где лежала, как сказал Киро, самая совершенная бомба, которую делали мастера Канавы. Она не была достаточно опасной из-за малых размеров, но пару человек могла прикончить. Рейн отчаянно мечтал, чтобы эту бомбу удалось использовать – лучше на самом Совете, но его тупые приспешники тоже подходили.

Рейн крался по коридорам, заглядывал за угол, сразу шёл, не увидев никого, или выжидал, и уже почти добрался до зала, как позади послышалось:

– Кир Л-Арджан!

Он быстро повернулся, сразу хватаясь за револьвер, и увидел Насью. Она стояла с пирогом в руках, со смешно растрепанной черной косой и смотрела в ответ, растерянно хлопая глазами.

– Да вы… – начала она.

Рейн наставил на неё револьвер.

– Заткнись. Скажешь хоть слово – отправлю к Мадсу, ясно?

– Что я сделала? – руки женщины задрожали, и пирог упал, сразу став похожим на кучу дерьма, а блюдо с весёлым звоном разлетелось на кусочки.

«Что?» – хотелось громко выкрикнуть, но Рейн только пренебрежительно улыбнулся. Ничего не сделала, в этом и заключался смысл. Промолчала, когда так отчаянно были нужны слова правды. Если бы он узнал о замыслах Совета насчет Аста хоть на час раньше, успел бы сбежать. Но правды не дал никто – её пришлось искать самому.

Рейн вздохнул. Револьвер, казалось, сам просил выстрелить, и всё же он не мог нажать на курок. Эта была обычная трусливая женщина. Такие будут всегда, ведь страх не победить. Бороться надо с теми, кто этот страх внушает.

– Нет, прошу, – пискнула Насья.

– Заткнись, – повторил Рейн. – Ты меня не видела.

Он помчался дальше по коридору. Малый зал был заперт. Рейн достал из кармана отмычки и, присев, поковырялся в замке – совсем простом и старом, для него хватило пары секунд.

Внутри было так пыльно, что в носу сразу зачесалось. Он подпер ручку креслом, затем распахнул тонкие резные двери, ведущие на балкон – тот самый, откуда последний раз вещал король Рис, – и выскочил наружу.

Площадь Яра, выложенная чёрными и белыми плитами, с высоты второго этажа выглядела как шахматная доска с неровными клетками. Было около восьми утра субботы, но народу собралось достаточно – в этот день члены Советы принимали всех желающих. Здесь были и рабочие, и крестьяне, и торговцы, и люди посолиднее – все с одинаково недовольными усталыми лицами. Отличное время и отличная публика, пора.

Рейн поставил ногу на среднюю часть балкона, рукой зацепился за каменного орла на углу и, поднявшись повыше, прокричал:

– Эй!

Сначала всего один или двое, а затем всё больше и больше людей поворачивали к нему головы и тыкали пальцами. Некоторые сложили руки вместе и прижали ко лбу – то ли приветствовали короля, то ли собрались помолиться, решив, что увидели живого мертвеца.

– Я ведь первый раз здесь, чтобы сказать от себя, не по бумаге, заготовленной Советом! – прокричал Рейн.

Прежде перед народом Лица ему приходилось выступать всего дважды: один раз – после выбора Народным собранием, второй – после коронации. Тогда позади него стояли стража и кто-нибудь из Совета, чтобы следить, чтобы король говорил то, что ему «советовали».

Но теперь пора рвать все поводки.

– Что, думали, я умер? – толпа так близко подошла к балкону, что первым рядам пришлось запрокидывать головы. – Да, Совет хочет, чтобы вы решили, что остались одни. Это его слушок, но он недалеко ушёл от правды.

Толпа взорвалась криком, задние ряды насели на передние. Рейн вздрогнул, вспомнив, сколько человек погибло тогда, в день коронации, из-за давки. Он поднял руку, как это делал король Рис, когда призывал к тишине, и его тоже послушали – так быстро, что Рейн не сразу поверил, что люди слушаются его, ноториэса.

«Короля-ноториэса», – с ухмылкой поправил он сам себя.

– Вместо меня погиб мой брат.

Отец написал в письме, что сказал Кай. Сначала Рейн раз за разом перечитывал момент, где тот говорил: «Мой брат – Рейн Л-Арджан, король Кирии» – и только после разглядел, что Кай же обвинил Совет, и это нельзя упускать. Когда новая молва разнесётся по городу, сказанное Рейном и Каем встретится и даст Совету ещё одну пощечину.

– Его убили инквизиторы, с которыми я проработал четыре года, – Рейн сделал голос тише, толпа ещё теснее сбилась в кучу. – И больше всего мне сейчас хочется просто сесть и оплакать его, ведь мы даже не успели поговорить. Но что это даст и кому сделает лучше? – взревел Рейн, подтягиваясь ещё выше. – Я лишь могу продолжить те слова, которые сказал мой брат в Восточной Церкви. Мы не нужны Совету, а значит, мы сами должны взять то, что нам необходимо. Но я не хочу крови…

«Хочу», – подумал Рейн, сдерживая коварную усмешку.

– … Поэтому я обращаюсь к Совету, – он указал рукой на здание напротив, которое полукругом обнимало площадь. – Хватит прятаться! Созывайте Народное собрание, если считаете своё дело правым, и мы проведём новые выборы. Нам больше не нужны ни вы, ни короли, нам нужны мы сами, и власть будет в наших руках!

В дверь с силой ударили. Спрыгнув, Рейн сжал пальцы в кармане брюк. Примерно на такое время он и рассчитывал, больше не требовалось – достаточно посеять смуту и заявить о себе, а люди подхватят, и шестёрка начнёт делать ошибки.

– Я не буду королём, мне не нужна власть, но я не отдам её, пока Совет находится на верхушке. Это ещё моя страна, мой город, а теперь – моя революция!

Дверь с шумом выбили, в проёме показались стражи. Первый нерешительно застыл на пороге, но следующие тут же толкнули его в спину и заполонили комнату.

«Пора», – Рейн бросил бомбу как можно дальше и перемахнул через ограждение, уцепившись за выступ. Раздался взрыв, балкон задрожал, ладони разжались, он полетел вниз. Тело хорошо помнило предыдущую работу: Рейн, успев сгруппироваться, приземлился на ноги, сразу оттолкнулся от земли и побежал сквозь толпу, которая заходилась криком, хаотично двигалась и цеплялась за него.

Он своё дело на сегодня сделал – теперь пора толпе сделать своё.

Рейн листал Основной Закон. Правее лежал открытый Законник двухсотого года. Юридически второй документ содержал только дополнения, но уже более ста лет Совет при принятии решений всегда ссылался на них, несмотря на второстепенное значение.

Когда на это указывали политические оппоненты, шестёрка умело тасовала факты, но против одного она не могла пойти – слово короля было равнозначно всем голосам Совета. Требовалось лишь, чтобы об этом напомнил сам правитель.

Раздался быстрый стук в дверь, вошла Антония, не став ждать ответа.

– Как здесь темно, – она посмотрела на газовый рожок, слабо освещавший комнату.

– Ага, – откликнулся Рейн и положил руки на стол. – Ты что-то узнала?

Девушка опустилась на низкий табурет в углу с таким величественным видом, будто садилась на трон, а заговорила, словно пришла огласить величайшую новость.

– После того взрыва все, кто был на площади, окружили Дом Совета и потребовали от него созыва Народного Собрания, – Рейн довольно улыбнулся. – Гвардейцы и полиция попытались разогнать народ, но к площади стягивались рабочие, ремесленники, лавочники, даже крестьяне. Опять были убитые с обеих сторон.

Рейн кивнул. Это ожидаемо. Церковь учила, что смирение и послушание всегда давались через боль, но настойчивость и решимость тоже появлялись не просто так.

– В срочном порядке собрался Совет. Собрание длилось три-четыре часа, после него советники объявили о вводе военного положения.

Рейн перегнулся через стол, дрожа от нетерпения. Вот же, ну вот, первая ошибка Совета!

– От их имени выступал В-Бреймон. Я его видела, он выглядел не таким бравым, как обычно, да и растерянным.

Рейн довольно потер руки. Ещё бы Ригард не растерялся. Его умника-брата убили, он остался один, на стороне Совета, против которого ещё недавно хотел выступить – так что же, присоединиться, бежать, мстить? Скоро он запоёт, ещё как запоёт.

– Хорошо. А что лицийцы?

– Гвардия вытеснила всех из Прина, но стычки продолжились на востоке и юге, – помолчав, Антония спросила: – Что дальше, Рейн?

Он потер клеймо и расслабленно откинулся на спинку:

– Новые слухи. Люди не должны отступать, иначе, когда соберётся Народное Собрание, оно не выступит против Совета, что бы я не сказал.

– Значит, новая кровь?

Антония задала вопрос с абсолютно равнодушным лицом. Рейн не понял, действительно ей было всё равно или так она скрывала недовольство, а может радость.

– Да. Это ведь революция. Совет должен показать свою несостоятельность как орган правления, иначе к власти просто придут другие ублюдки.

– И какие будут слухи?

Рейн подставил руку под голову и посмотрел в окно. Контур старого пустого дома напротив терялся в сумерках. Скора ложь – под стать той, которой Совет оплетал Лиц – проникнет на каждую улицу, проберётся в окна и двери и овладеет мыслями всех. Да, шестёрка дала хороший пример, как использовать слова в свою угоду.

– Сама услышишь это на улицах, – Рейн улыбнулся.

За слухи отвечала Адайн, оставшаяся с матерью. Эста злилась, хотела всё сделать по-своёму, но она оказалась между двух огней: с одной стороны – недовольные Дети Аша, с другой – король, заявивший о своих требованиях. Женщина уступила, и по городу поползли слухи, умело распускаемые агитаторами.

– Ну а потом? Когда мы выступим против Совета?

– Всему своё время. Посеем вражду, чтобы они наделали ошибок, и перестреляем по одному, как глупых уток на охоте. Но сначала надо, чтобы народ по-настоящему захотел этих смертей.

Антония кивнула.

– Рейн, ты должен быть там, – девушка махнула в сторону окна. – Я не знаю всего, что вы замыслили, но я вижу, чего хочет народ. Им нужен лидер, сейчас это просто дикая толпа. Если ты хочешь, чтобы люди тебя слушали, тебе мало разок появиться перед ними, взорвать бомбу и исчезнуть. Как ты удержишь власть потом, если будешь также далек, как Совет?

Он усмехнулся:

– А мне надо удержать власть? К черту её. Покончу с Советом, и дело сделано.

– Рейн, думаешь, мы все здесь из-за того, что ненавидим Совет? – Антония с недовольным лицом скрестила руки. – Мы здесь потому, что ненавидим свою жизнь и хотим её изменить. Ты должен не просто дать нам шанс, а защитить его

Рейн привычно ухмыльнулся, но на самом деле слова девушки звучали в унисон тому, что думал он сам. Ему не хотелось быть ни королём, ни политиком – только осуществить революцию, передавив всю эту чертову лицемерную знать, а после отойти как можно дальше и обустроить дом под крышей из красной черепицы. Но какой-то противный голосок внутри раз за разом спрашивал: «А то ли это?», «А это ли надо?», «А смысл?».