Текст книги "Узоры на коже (СИ)"
Автор книги: Лина Манило
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 21 страниц)
– Хм, уютненько, – заявляет Юрий, переступив порог. Удивительно, но на лице нет извечной брезгливости, непривычно так.
– Думали, я в зассатом подъезде малолетней гопоте матюги на задницах накалываю?
Юрий хмыкает и криво улыбается:
– Да нет, почему же? Я о тебе довольно много знаю, и о студии этой знал прекрасно, только внутри подобных…кхм…заведений ни разу не был.
– Всё когда-то бывает впервые, – изрекаю, набившую оскомину, банальность. – О чём поговорить хотели?
Но он молчит, лишь ходит из угла в угол, рассматривает картины на стенах, что-то под нос себе бурчит, щурит синие глаза. Не мешаю человеку приобщаться к прекрасному и начинаю перебирать инструмент. Надо заказать пару новых машинок, образцы кожи для практики студентов, новые краски. Нужно двигаться вперёд, развиваться и обучение талантливой молодёжи – именно то, чем хотел бы рискнуть заняться. А если я чего-то хочу, я этого добиваюсь, по-другому не умею.
– Весьма неплохо, это я тебе как искусствовед говорю, пусть и вынужденный некогда сменить вектор жизни, – заявляет, не глядя в мою сторону. – Почему живопись бросил?
Искусствовед? Вот это неожиданная подробность его биографии.
– А я разве бросил? – указываю подбородком на стену, увешаную картинами. – Мне кажется, очень плодотворно совмещаю. Да и художественная татуировка тоже искусство, нет?
– Ну… Я всё-таки привые мыслить иными категориями, – неопределённо машет рукой и пожимает плечами. – Но, в общем-то, ты прав, в этом моменте я тебя прекрасно понимаю. Когда хочется жрать, и не на такие жертвы способен. Да и если верить моим источникам в налоговой, деньги этот вид искусства приносит очень даже неплохие.
Этот человек не перестаёт меня удивлять. И, главное, всё у него так просто и легко, что хоть плачь, хоть смейся.
– Вы и в кошелёк мой залезли? Какая прелесть.
– Прекращай, – отмахивается, словно пересматривать чужие декларации – обычное дело. – Появится у тебя дочь, сам куда хочешь влезешь, лишь бы уберечь.
По сути он прав, но всё равно чувствовать себя мухой под микроскопом не так уж и приятно.
– Размер моих трусов тоже узнали?
– А как же? – ухмыляется, присаживаясь на сундук. Ха, думаю, то, чем мы с Полиной занимались на этом медном монстре он не выяснил, а иначе сейчас не рассиживался бы на нём. Такая ирония, что почти смешно. – Ладно, Артемьев Павел Егорович, дело вот в чём: отстал бы ты от моей дочери.
Это он серьёзно, что ли?
– С какого это, интересно, перепуга? Или у вас ещё какая-то дочь имеется, к которой я пристал ненароком?
Нервный жест рукой, сведённые к переносице брови – мой юмор здесь точно ценить некому.
– Но ведь она надоест тебе скоро, ты и сам об этом знаешь. Сколько у тебя таких уже было?
Всё это точно добром не кончится, прмяните моё слово.
– Таких?
– Паша, послушай, не затягивал бы ты отношения эти бессмысленные. Поигрались и хватит. Ей же больнее будет, как ты понять не можешь? Девочка увязнет, потом не вытащим. Бросай.
– Вы сами себя слышите хоть? Вы мне ещё денег дайте, чтобы я в закате скрылся. Оперетта какая-то, в самом деле, а вам только плаща не хватает и баритона раскатистого.
– А ведь дам, дам. – Губы расползаются в усмешке, а сам весь собран, будто на деловых переговорах. – Сколько тебе нужно? Могу все картины твои купить или просто на карту переведу. Павел, мы же с тобой деловые люди.
Кровь стучит в висках, а руки сами в кулаки сжимаются. Не знаю, каких сил мне стоит не врезать этому уроду промеж синих глаз. Дыши, Брэйн, дыши.
– Пошёл на хер, ясно? Засунь свои бабки в одно место, усёк? Выметайся отсюда, пока ещё на своих ногах.
– Подумал бы вначале, зачем такая категоричность? – Откидывается корпусом не стену и странно смотрит на меня, чуть прикрыв веки. – Уйти я всегда успею, а бабок таких тебе долго не заработать.
– Ты идиот с рождения или по пьянке в сугроб свалился? – Наплевать, что он её отец, сейчас я в шаге от того, чтобы расквасить этому чмырю физиономию.
– Паша, бери деньги, как сыну предлагаю.
Ну всё, это стало последней каплей: хватаю его за грудки и, когда уже заношу кулак, раздаётся стук в дверь – настойчивый, отвратительно громкий. Меня передёргивает, что-то в последнее время не слишком везёт на посетителей. Делать нечего, иду открывать, потому что иначе прольётся кровь.
Лязг замка, дверь нараспашку, а на пороге стоит Жанна – бабушка Полины и один из близнецов, различать которых я так и не научился.
– Добрый вечер, Павел. Впустите?
Нет, этот день никогда не закончится.
– Проходите, конечно, почему нет? – пожимаю плечами и отхожу в сторону.
– Вы такой любезный молодой человек, – улыбается бабушка Полины и ласково похлопывает меня по плечу. – Знайте, что бы там не придумал мой сын, я на вашей стороне. Моей внучке очень с вами повезло.
На сердце растекается тепло, и я чувствую себя мальчишкой, заслужившим одобрение взрослого хорошего человека.
– Надеюсь, вам не придётся жалеть о своих словах.
– Только попробуй заставить меня пожалеть.
Мы смеёмся, и Жанна – я помню, что только так она просила себя называть – входит в студию, а следом то ли Влад, то ли Стас. Чёрт знает, как их различать.
– Я Стас, – одной фразой решает мою дилемму и протягивает руку для рукопожатия. Он бледный и сосредоточенный и совсем не похож на подростка, больше на взрослого мужчину, который многое для себя уже понял.
– Где брат?
– Он с Полиной остался, она там немножко в панике, – кивает и оглядывается по сторонам. – Ух ты! Круто у тебя здесь!
Улыбаюсь, глядя на горящие восторгом глаза пацана. Всё-таки я тщеславен, как бы не отрицал это.
– Можно машинки посмотреть? Я в инете видел, как татухи бьют, покажешь на практике?
– Покажу, если мешать не будешь.
Вдруг подходит ко мне вплотную и, встав на цыпочки, заговорщецки на ухо шепчет:
– А научишь? – синие, как почти у всех членов их семьи, глаза горят лукавым восторгом, а мне приятен его интерес. Узнаю в этом парнишке себя, каким был целую его жизнь тому назад.
А почему бы и нет? Хотел же молодёжь своей профессии учить, вот и первый ученик. Маловат, конечно, но ведь я и сам таким же был когда-то.
– Договорились, – киваю и подмигиваю, а парнишка смеётся. Нравится он мне всё-таки. – Только тихо, чтобы отец не узнал. Но обещай, что ничего себе и другим бить пока не будешь. Рановато.
Вытягивается в струну и даже руку к сердцу прикладывает.
– Клянусь! Ух, Влад офигеет!
Пока общаемся, Жанна о чём-то говорит со своим сыном, так и сидящим на сундуке. Мне не видно выражения её лица, но по напряжённой позе Юрия ясно, что разговор не из приятных.
– Бабушка сейчас папе мозги промоет, – шепчет Стас, сдерживая смех. – Она сегодня только приехала, а когда узнала, что он вытворяет, просто взбесилась.
Я не так хорошо знаю эту женщину, но верю Стасу на слово.
– Мама, успокойся! – отмахивается Юра и поднимается на ноги. Бабушка у Полины женщина миниатюрная, но сейчас, когда стоит, уперев руки в бока, кажется, её внутренняя сила всё вокруг заполняет.
– Даже и не подумаю! Ты всё разрушил, понимаешь? Всё!
– Мама, – голос понижает до опасного шёпота, только Жанну этим не пронять, восхитительная женщина. – Мы же когда-то решили, что не будем возвращаться к этой теме. Зачем сейчас начинаешь.
Ух, тайны какие-то, скелеты из шкафов выпрыгивают. Любопытно.
– Так, Юра, может быть, ты наконец-то выберешься из своей скорлупы и посмотришь на мир не через мутное стекло? Хватит уже прошлые обиды баюкать.
– Понятия не имею, о чём ты.
А мне вот интересно. Присаживаюсь на кушетку, чтобы не пропустить ни единого мгновения этого увлекательного представления.
– Ты ведь не просто так на мальчика взъелся, да? Это всё из-за той истории? Но он не такой, разве ты не видишь?! И Полина другая!
Юра вздрагивает и кидает предостерегающий взгляд на мать, но ту уже не остановить.
– Юра, мы сейчас со Стасиком уедем, потому что ему незачем обо всём этом знать, а ты постарайся уж объяснить Павлу, что всё это значит. Но запомни, если не сделаешь этого, то ты мне не сын. Я и так слишком долго молчала.
– Мам… – В голосе столько мольбы, но Жанна непреклонна.
– Юра, не один ты угрожать умеешь. Уверена, что ты можешь доверить Павлу эту тайну, он хороший человек, поверь моему чутью. – И резко развернувшись на каблуках громко говорит: – Станислав, поехали домой.
Стас пожимает мне руку, кидает прощальный взгляд, полный восхищения, на мои инструменты, который так и не успел как следует рассмотреть и прощается.
– Одни проблемы от баб, – замечает Юра, когда дверь студии закрывается за внезапными гостями. – Может, выпьем? Есть коньяк? Виски тоже сгодится.
Киваю и через минуту приношу бутылку. Первую порцию выпиваем молча, да и во время распития второй стопки разговаривать не очень-то и тянет. На самом деле мне мало интересно всё, что захочет мне рассказать этот человек, но если это способно что-то изменить, то так тому и быть.
– Эта история настолько давняя и я так усиленно пытался все эти годы о ней забыть, что сейчас говорить об этом почти невозможно, но я постараюсь.
– Валяй, я весь внимание.
Разливаю ещё по чуть-чуть, и Юра выпивает залпом, даже не поморщившись.
– Только об одном тебя прошу: пускай Полина не узнает об этом, хорошо? Во всяком случае, не сейчас. Когда-нибудь этот момент наступит, но пока, боюсь, всё только хуже может стать. Обещаешь?
Спиртное уже заметно ударила ему в голову, и в глазах появился лихорадочный блеск, а на лбу проступила испарина.
– Никогда треплом не был и не намерен начинать.
Юра долго смотрит не меня, будто под кожу влезть пытается, но я выдерживаю его взгляд, потому что камни за пазуху складывать не привычный.
– Понимаешь, Поля моя дочь. Ты понимаешь это?
– Да, вроде, не дебил.
– Не-ет, ты всё-таки не понял, – машет рукой перед моим лицом и криво улыбается. – Она только моя дочь, Анжела ей не родная мать. Уяснил теперь?
Молчу, пытаясь переварить эту информацию, но в голове не укладывается, при чём тут я. Даже, если бы Поля была круглой сиротой ничего это не изменит.
– Не ожидал? – надсадно смеётся и запускает руки в волосы, ероша их на затылке. – Её мать сбежала от меня, когда Поле был месяц. Просто умотала с таким вот, как ты… Мотоциклистом разрисованным. Оставила, тварь, ребёнка голодным и уехала.
– Однако…
Наливаю и себе стопку, потому что на душе так паршиво, что впору на луну выть. Дыши, Брэйн, дыши, а думать обо всём этом будешь на трезвую.
– Вот тебе и "однако".
– Она, видите ли, влюби-илась, – протягивает, морщась. На лице отвращение, а в глазах слишком много боли. – И бросила нас. А потом тот ушлёпок и её бросил, но даже тогда она не вернулась, предпочла в канаве сдохнуть от передоза, чем дочь воспитывать. Но мне повезло, я встретил Анжелу.
– И правда, повезло.
– Теперь ты понимаешь, почему чуть от инфаркта не умер, когда о тебе узнал? – горько улыбается и сжимает пальцами переносицу, а мне даже жалко его становится. Хлебнул мужик, конечно, ничего не скажешь. – Когда увидел вас вместе, у меня в глазах помутилось. Казалось, судьба снова мордой тычет в главный кошмар моей жизни.
– Думал, история повторяется?
Медленно кивает и отводит глаза.
– Я всю жизнь боялся за дочь. – В голосе такая обречённость, что будь я впечатлительной барышней, разрыдался бы. – До паники и сердечного приступа боялся, что она повторит судьбу своей матери. Потому следил за каждым шагом, пути и дороги сам выбирал. Но когда Поля в тебя влюбилась, я был в бешенстве. Мне и сейчас это не очень по сердцу, откровенно говоря, но, наверное, готов попытаться смириться. Мама права, ты другой. Хотя бы не наркоман.
Какие странные у этого человека комплименты.
– Юра, я ведь всё понимаю и не скажу ни о чём Полине, клянусь. Я слишком сильно люблю её, чтобы больно делать.
– Правда любишь?
Кидает на меня испытующий взгляд, а я киваю.
– Но ведь неважно это всё. Ты у Полины прощения проси, я не обидчивый. Даже то, что бабки мне предлагал забыть готов.
– Простит? – Сейчас он похож на побитого пса, а у меня из головы не выходит то, что узнал.
– Она скучает, честно. Потому, уверен, простит. Поехали?
– Куда?
– К ней. Будешь с дочерью мириться.
* * *
Когда открываю дверь, Полина выбегает в коридор. На ней моя футболка, достающая до колен. На лице ни грамма косметики, а волосы взъерошены. Поля кажется такой маленькой и хрупкой, что не выдерживаю и прижимаю её к груди.
Лёгкое покашливание за спиной заставляет улыбнуться и выпустить Полю из объятий.
– Папа… – выдыхает и сжимает дрожащими пальцами подол футболки.
– Да, Полюшка, это я.
Он улыбается, а в ледяных обычно глазах буря эмоций. Даже его светлый костюм уже не кажется столь идеальным, да и сам Юра какой-то помятый.
– Столько времени прошло, а вы даже не убили друг друга, – улыбается Полина и носом шмыгает.
– Ты что?! Мы же вежливые и воспитанные люди, – восклицаю, а Полина смотрит на меня мрачно и недоверчиво. – Ладно, мне нужно смотаться кое-куда, я быстро, а вы, попейте чаю, я скоро вернусь.
И не дав возможности кому-то из них возразить, выхожу из квартиры.
Им нужно многое обсудить, понимаю это. Слишком многое накопилось между ними, но отчего-то верю, что впервые за долгие годы смогут договориться, срастив все трещины.
Эпилог
Полина
– Куда мы едем? – спрашиваю, когда Брэйн протягивает мне большой чёрный мотоциклетный шлем. На душе странное волнение, хотя для этого ведь нет ни единой причины, и я пытаюсь отогнать его, успокоиться, но выходит не слишком удачно.
– Сюрприз ведь, – усмехается, помогая застегнуть шлем под подбородком. – Ты же их любишь, я помню.
Киваю, хоть странную тревогу невозможно истребить окончательно. А может быть, после того, что случилось с Брэйном несколько недель назад просто начала бояться мотоциклов? Вдруг снова что-то случится? Второго раза, наверное, просто не переживу. Но вариантов не остаётся, приходится мириться со страстью Брэйна к двухколёсным транспортным средствам, иначе ведь он не умеет, а менять его не имею желания. Однажды я робко предложила купить какой-нибудь вместительный внедорожник, но на меня посмотрели как на дурочку, разве что у виска пальцем не покрутили.
– О, и почему я сразу не догадалась? – улыбаюсь, слезая с мотоцикла на парковке рядом с «Бразерсом».
Делаю шаг в сторону входа, но Брэйн вдруг хватает меня за руку и останавливает. В глаза заглядывает, пальцами волосы с лица убирает, а у самого такой внимательный взгляд, в котором настоящая буря бушует. Никогда его таким взволнованным не видела.
– Обещаешь, что не будешь злиться? И паниковать не станешь.
– О чём ты?
– Помнишь наш разговор о детях, о свадьбе… помнишь?
Ой, что-то мне не хорошо. С того странного дня, когда так много изменилось в нашей жизни мы больше ни разу не касались темы совместного будущего, официальных статусов, планов. Просто жили, наслаждаясь каждым моментом, словно любой из них может стать последним. Об одном только знала, в этом была уверена: я люблю Пашу, так отчаянно и невыносимо, что поставь хоть сто тысяч печатей во все документы мира, всё равно мало будет.
– Помню, конечно… Но я тогда немного не в себе была. Если не хочешь, то не надо, я же понимаю, что пока что рано очень. Не бери в голову…
Слова вылетают автоматной очередью, и даже при всём желании не могу остановиться. Просто мелю какую-то чушь, но вдруг Брэйн поднимает меня в воздух, и ничего не остаётся, как обхватить покрепче его талию ногами. Какая-то проходящая мимо благообразная пенсионерка возмущённо фыркает, бросает на нас полный негодования взгляд и споро удаляется, бурча себе под нос, что спасу нынче нет от вседозволенности молодого поколения. А я запрокидываю голову и смеюсь, потому что тревога вдруг куда-то испарилась, а мне просто так хорошо, что счастье внутри не вмещается, на части разрывает.
– Посмотри на меня, – просит, а я ловлю на себе восхищённый взгляд ореховых глаз в ореоле густых тёмных ресниц. Всё-таки он очень красивый, хоть скажи кому об этом не поверят ведь, но наплевать, для меня Брэйн самый красивый мужчина во всём мире. – Ты так и не пообещала не злиться.
– Обещаю, – киваю, а он улыбается мне и оставляет горячий поцелуй на виске. – Если, конечно, не собираешься меня вот сейчас прямо бросить. Потому что в таком случае я тебе могу и глаз выбить. Мало ли, что мне в голову прийти может.
– Дурочка. – Снова целует, на этот раз в губы и спускает на землю. – В общем, дыши спокойно, не нервничай и на любой вопрос отвечай «да», хорошо? Это обязательное условие.
– А если меня попросят почку продать? Тоже соглашаться? Или там, допустим, в любовницы к кому-нибудь пойти. А?
– Если тебе кто-то сегодня что-то из этого предложит, сразу зови меня и катафалк заодно подгони, будем избавляться от трупа.
– Дурак. – Хлопаю Брэйна по плечу, потом ныряю ему под руку и направляемся к входной двери бара.
На удивление, несмотря на дневное время, парковка забита мотоциклами. Какие-то узнаю, некоторые вижу впервые. Снова оживает подозрение и копошится на задворках сознания, но отгоняю его прочь, потому что не хочу волноваться из-за всякой ерунды. Возле входа нас встречает высокий широкоплечий парень в кожаных брюках и чёрной футболке. Длинные светлые волосы собраны в хвост, виски выбриты, а над левым ухом вытатуирован плюющийся пламенем дракон.
– Мы вам рады, – улыбается охранник и делает приглашающий жест рукой. – Всё готово.
Брэйн кивает, а у меня всё плывёт перед глазами. Не понимаю, что происходит, но волнуюсь как робкая гимназистка. Если это то, о чём я думаю, то я убью Пашу, собственными руками задушу. Зачем мне такой стресс?
– Паша, что происходит? – Замираю возле двери и сжимаю кулаки, потому что ладони вспотели и дрожат. – Что ты задумал? Говори сейчас! Если не скажешь, никуда не пойду.
Оказывается, я ненавижу сюрпризы, а от этого так вообще готова бежать, вопя от ужаса.
– Повторяю: сюрприз, – растягивает губы в улыбке и мягко подталкивает меня в открывшуюся дверь.
Когда попадаем внутрь, шум голосов, радостные возгласы, громкие звуки музыки оглушают. Приглушённый свет не даёт сфокусировать взгляд хоть на чём-то, и приходится несколько раз моргнуть, чтобы понять, что вообще происходит. Но когда понимаю, что главный зал «Бразерса» забит посетителями под завязку так, что не протолкнуться, становится совсем не хорошо. Очень плохо мне становится, надо признаться в этом хоть самой себе. Тут все, включая моих родителей. Родителей! В «Бразерсе»! И бабушка, и близнецы…
– Пришли! – кричит Арчи, сжимающий в руках белые ленты и цветочные гирлянды. Охапка этого добра такая огромная, что он больше смахивает на ярмарочный столб.
– Дорогу молодым!
– Ура!
– Приготовились!
Голоса доносятся со всех сторон, а я молчу и лишь улыбаюсь, глядя, как Ася – нарядная, с горящими восторгом глазами – спрыгивает со сцены и бежит в мою сторону. Светлые волосы распущены и красивыми волнами спадают ниже пятой точки. Когда обнимает меня и визжит что-то на ухо, смешно подпрыгивая, меня обволакивает аромат нарциссов и лилий.
– Я так счастлива за тебя, так счастлива, – всхлипывает и смотрит на меня, обалдевшая от счастья.
– Паша… Это то, о чём я думаю? – обвожу украшенное цветами и белыми лентами помещение, из-за всей этой мишуры почти неузнаваемое.
– Именно, – кивает настолько спокойно, точно в этом нет ничего особеного.
– То есть мы сейчас жениться будем, да?
Фух, я сказала это и меня даже молния в лоб не припечатала. Я так огорошена этим всем, что даже не волнуюсь о том, что на мне надето. Подумаешь, белая майка и короткие шорты. Чем не свадебный наряд?
– Да. – улыбается и очерчивает длинным пальцем линию моих скул. – Я, наверное, давно должен был это сделать, но вот как-то так. Прости, у меня всё не как у людей, иначе скучно.
Вокруг всё затихает, а Паша отходит от меня и почти бегом направляется к сцене. Свет во всём зале гаснет, остаётся лишь желтоватый круг, в центре которого стоит Брэйн. Смотрю на него и не могу пошевелиться, настолько всё, что происходит сейчас не укладывается в голове, а тем временем мой – жених? будущий муж? – берёт в руки микрофон, несколько раз дует в него, проверяя звук, потом улыбается и начинает:
– Когда я был совсем маленьким, у моей мамы на книжной полке стояла дивная шкатулка. Трогать её не разрешали, но каждый раз, оставаясь один, открывал крышку и любовался бесконечным танцем крошечной балерины. И каждый раз казалось, что ничего красивее увидеть не получится. Потом не стало мамы, а шкатулка куда-то пропала, и те воспоминания казались лишь сладким призрачным сном, блажью маленького мальчика, страстно любящего рисовать.
Но когда я увидел тебя, Поля, меня будто кто-то взял за шкирку и кинул в ледяную реку памяти. Потому что ты – моя ожившая фантазия, сладкий сон и моя любовь. Все картины, что были и будут, вся моя жизнь – только ради тебя.
А теперь, Полина Юрьевна Обуховская, у меня к вам вопрос. Только помните, дорогая моя Поля, что обещали отвечать лишь «да», потому что никакие другие ответы сегодня не принимаются, таковы условия. Итак, согласны ли вы стать моей женой? Разделить со мной каждый день, что отмерян, родить кучу детей и поддерживать во всём?
Его слова разносятся окрест, вливаются в мою кровь, а внутри сворачивается тугой узел, комом подступивший к горлу.
– Согласна… – вырывается, и я медленно иду к сцене, на которой всё ещё стоит Брэйн с микрофоном в руках.
– Я не слышу, – улыбается, и достаёт что-то из кармана. – Поднимайся сюда.
Чьи-то руки помогают взобраться на сцену, минуя боковую лесенку, и через несколько мгновений оказываюсь рядом с тем, кого так неожиданно встретила и так отчаянно полюбила.
– Я согласна, – повторяю, а Брэйн берёт меня за руку и целует каждый палец.
– Уверена? – Взгляд обжигает, а мне так хочется поцеловать Пашу.
– Да.
– Но ты же понимаешь, что это навсегда? И это без шуток.
– Главное, чтобы мы оба это понимали, – смеюсь, а Брэйн цокает языком и головой покачивает.
Потом улыбается и открывает передо мной коробочку, в которой лежит самое красивое кольцо, что видеть приходилось. Без камней и прочих украшений, выполненное из белого золота оно кажется простым, но я терпеть не могу вычурность. Секунда и кольцо переливается на моём пальце, а внутри сердце клокочет, настолько эмоции переполняют. Не могу определиться, чего больше хочется: то ли плакать, то ли смеяться. А может быть, вообще в обморок рухнуть. Когда надеваю дрожащими пальцами точно такое же украшение размером побольше на палец Брэйна, а он притягивает меня к себе и целует, вспыхивает свет и раздаются радостные вопли тех, кто близок нам обоим, дорог и любим.
Неожиданно на сцене появляется какая-то женщина с большой папкой в руке, Арчи с Роджером выносят столик, а Фил оперативно ставит на него два высоких бокала, разливает в них шампанское и, подмигнув мне, убегает. На сцену поднимается Ася с красными от слёз глазами и распухшим носом. Смешная такая, это мне рыдать нужно, но на лице застыла глупая улыбка, потому что такой счастливой как в этот момент не была никогда.
Женщина с папкой задаёт стандартные вопросы, на которые, как и обещала, отвечаю согласием. О радости и горе, болезни и здравии, богатстве и бедности. Наши слова разрывают звенящую тишину на мелкие кусочки, а когда подписи стоят, и я официально, перед лицом закона, становлюсь женой Артемьева Павла Егоровича, посетители клуба громыхают синхронным «Ура!».
Мамочки, я же замуж только что вышла! С ума сойти, замуж…
Но обо всём этом буду думать потом, ибо сейчас чьи-то руки обнимают меня, мама целует и прижимает к себе, близнецы скачут рядом, переполненные бушующей энергией нуёмной юности, и даже отец улыбается, пожимая руку новоиспечённому зятю. Ради этого зрелища я согласна на что угодно. И пусть не было белого платья и шлейфа до соседнего города, пусть кукла на машине тоже осталась где-то в другой реальности, сейчас я счастлива, а большего мне и не нужно.
Брэйн
В домике у озера тихо и до одури спокойно. Полина – моя жена, моя любовь, мой смысл – спит, тихо посапывая и иногда о чём-то неразборчиво болтая. Она такая красивая сейчас, так трогательна и беззащитна, что, кажется, готов задохнуться от накатывающей волнами нежности. Никогда не думал, что настолько сентиментален, но Поля, появившись однажды на моём пороге, смогла что-то внутри изменить.
Встаю и направляюсь к столику в углу. Там лежит моя любимая тату машинка, которой набил, наверное, сотни рисунков на чужих телах. Но в день, когда моя жизнь стала другой, мне хочется подумать и о себе.
У меня много татуировок, самых разных. Некоторые с глубоким смыслом, какие-то сделаны по дурости или даже на спор. Но есть на теле одно место, которое никогда не трогал: участок кожи над сердцем. Не знаю, почему ничего там не набивал, но сейчас понимаю, что всё было не зря. В этой жизни вообще всё не случайно.
Беру эскиз, который нарисовал совсем недавно: моя Поля в образе хрупкой и изящной балерины из босоногого детства. Включаю лампу, ставлю напротив зеркало и обеззараживаю кожу на груди, над самым сердцем, что гулко и мерно стучит под пальцами. Мне не привыкать набивать что-то самому себе, потому проблем не будет. Пара мгновений и эскиз отпечатывается на коже, оставляя необходимый в работе контур, хотя, уверен, с закрытыми глазами, наощупь и по памяти смог бы воссоздать образ той, что люблю больше всех в этом долбаном мире.
Тихое жужжание и привычная боль успокаивают. Улыбаюсь, когда первые штрихи будущей татуировки проступают на коже. Не знаю, сколько времени проходит, когда заканчиваю работу, но Полина всё так же спит, улыбаясь во сне. Наклеиваю широкий пластырь на свежий рисунок и забираюсь под тонкую шёлковую простыню, чтобы кожей ощутить тепло той, чей образ нынче не только в сердце и сознании, но и узором на моей коже.
