Текст книги "Узоры на коже (СИ)"
Автор книги: Лина Манило
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 21 страниц)
17. Полина
Просыпаюсь от того, что солнечный луч прыгает по моему лицу, настойчиво лезет в глаза. Мне так тепло и уютно, что совершенно не хочется не то, что подниматься – шевелиться нет никакого желания. Давно так крепко не спала, хотя после того, что мы с Брэйном устроили, кажется, каждая мышца моего тела отдаёт сладкой болью, посылая импульсы в мозг. И, наверное, ещё и синяки на теле проявятся – вот совершенно этому не удивлюсь.
Перед мысленным взором мелькаю картинки прошедшей ночи… и от этого внутри поднимается волна такой всепоглощающей нежность, что в душе бушует одно желание: приникнуть к Брэйну, спрятаться на его широкой татуированной груди и никуда никогда не уходить. Так и остаться рядом, пусть будет прогонять – не уйду.
И уже почти развернулась, почти нырнула в объятия, как оказалась прижата к кровати широкой ладонью. Брэйн гладит мою спину, спускается ниже, оставляя на коже обжигающие следы, клеймит пальцами, лишая лёгкие воздуха, одним касанием вышибая остатки разума и воли. Да какая к чёрту воля, когда он так близко, и губы покрывают мою спину лёгкими поцелуями, от которых кровь бурлит всё сильнее и сильнее, а внизу живота сворачивается клубок острого, как дамасская сталь, желания?!
Тонкая тёмно-лиловая простынь, служившая мне покрывалом, летит в сторону, а я почти задыхаюсь, настолько мне хорошо сейчас, но вдруг рука Брэйна замирает, от чего хочется закричать на его, чтобы не смел останавливаться, не отдалялся, просто был рядом…
– Слушай, какой идиот тебе тату бил? – слышу ставший родным голос, полный возмущения. – Руки бы ему вырвать и в задницу вставить, уроду такому. Я ещё ночью заметил, что это какой-то треш, просто не имею привычки во время секса всякую хрень обсуждать. Но сейчас смотрю на это и глаза себе вырвать хочется, и руки чешутся этому мастеру криворукому табло о кулак разплющить.
Чёрт, совсем забыла о своих татуировках: как-то вчера абсолютно всё вылетело из головы. Само собой, рано или поздно Брэйн бы увидел их, но не думала, что они столько возмущения вызовут. Чёрт, чёрт! Горели бы они в адском котле, такой момент испорчен. Ещё и стыдно стало настолько, что хочется подскочить, наспех собраться и убежать из этой квартиры, куда глаза глядят. Аж кровь прилила и слёзы веки кислотой разъедают.
– Ну, извините, не всем так везёт с тату мастерами высокого уровня, как твоим клиентам, – говорю и заматываюсь в простыню, чтобы не смел пялиться на мои татуировки. Романтический флёр полностью рассеялся, и от испепеляющего нутро желания ничего не осталось.
– Чего прячешься? Обиделась, что ли? – спрашивает, накрыв меня своим телом и целуя в шею чуть ниже уха – медленно, томно, дразняще. – Не надо, я тебе исправлю эти дикие партаки, мне же не сложно, но с такой дичайшей хренью ходить тебе не позволю.
Вообще-то я и сама их терпеть не могу, но руки всё не доходили свести их лазером или набить сверху что-то более красивое. По сути, я всегда жила в гармонии с собой и меня абсолютно не парило, как эти явно кривоватые татухи воспринимают окружающие, но после слов Брэйна поняла, что хочу в его глазах быть идеальной. Чёрт, опасный симптом…
– Правда? Исправишь?
– Само собой, хоть сегодня, но взамен кое-что попрошу, конечно. Знаешь ли, только в крайних случаях работаю бесплатно, я ещё тот меркантильный засранец.
– Денег, что ли, заплатить?
Брэйн смеётся, словно на юмористический концерт попал.
– Сейчас язык вырву и будешь знать, как глупости говорить, – он прикусывает мочку моего уха почти до боли, но это приятная боль, от которой сладко жмурюсь. – Нет, себя мне во владение отдать должна будешь. Ещё на одну ночь. Ну, как тебе моё предложение?
– Только на одну? – спрашиваю, затаив дыхание, потому что понимаю: всё, что было между нами этой ночью и продолжается сейчас ещё не значит, что мы друг другу не чужие.
– А ты как хочешь?
Он так близко, дышит глубоко и прерывисто, и это кажется настолько волнующим, что готова наплевать на вспыхнувшую обиду и снова наброситься на него. Потому что хочу его безумно и это, похоже, не лечится.
– А вдруг тебе мои желания не понравятся?
Брэйн приподнимается на руках, и это даёт возможность перекатиться на спину и увидеть его лицо. Он, нахмурившись, смотрит на меня, размышляет о чём-то. Протягиваю руку и очерчиваю линию небритого подбородка, покрытого тёмной щетиной, касаюсь рун над ухом, словно смогу понять, что они означают, просто прикоснувшись, провожу пальцами по чётко очерченным скулам.
– Я хочу, чтобы каждую твою ночь рядом была я. Можно не каждую, мы не подростки, которым важно ни на миг не расставаться, но пусть никого больше рядом не будет.
Брэйн заламывает бровь и закусывает губу, обдумывая мои слова, а я, сказав это, на что ни с кем другим не способна была, чувствую такую лёгкость, что, если бы не нависающий надо мной Брэйн, взлетела.
– Ты же хотел честности, помнишь?
– Хотел, – кивает, и лёгкая улыбка появляется на его губах.
– Вот и я её хочу, – прикрываю глаза, когда Брэйн целует мою ладонь и проводит языком по запястью с внутренней стороны. – Я вдруг очень остро осознала, что не перенесу лжи, понимаешь? И если ты так не сможешь, то лучше скажи мне об этом прямо сейчас, я не обижусь, но не затягивай, пока поздно не стало.
– Знаешь, – говорит, и голос его становится ещё ниже, – эта ночь была прекрасной, наверное, даже слишком. Но ты совсем не знаешь меня, а когда поймёшь, насколько со мной непросто, уверен: сбежишь в ужасе.
– Я не из трусливых, – улыбаюсь, представив себя в такой ситуации. Никогда такого не было, чтобы я пасовала. – Для меня главное, чтобы ты был честен со мной.
– Это самое меньшее, что могу тебе дать.
И он запечатлевает сладкий целуй на моей ключице, точно клеймо ставит, потом прокладывает губами огненную дорожку до подбородка, а я готова от каждого прикосновения рассыпаться в пыль, лишь бы он не останавливался.
* * *
– Тут самая лучшая кухня в городе, – говорит Брэйн, когда я слезаю с мотоцикла на парковке клуба «Бразерс». – И обстановка ненавязчивая, думаю, тебе понравится.
– Я, кстати, была здесь несколько раз, – при этих словах Брэйн приподнимает бровь и щурит левый глаз.
– И почему я тебя не видел ни разу?
– Откуда же мне знать? Занят, наверное, был.
– Нет, если бы я заметил тебя, то никакая занятость не помешала мне подойти к твоему столику и познакомиться.
– Часто ты вот так вот с кем-нибудь знакомишься? – задаю вопрос, который волнует меня с первого дня знакомства. Чёрт, да какая мне разница, сколько у него было баб?!
– Случается, – вздыхает и хмурится, сверля меня тяжёлым взглядом. – Знаешь, я ведь не монах, воздержанием себя никогда не мучил. Просто хочу, чтобы ты понимала: Брэйн совсем не святой. И обо мне ходят разные слухи, большинство из которых – чистая правда.
– То есть у тебя было много баб? Именно это хочешь мне сказать?
Ну, что, Полина? Добилась честности? Полегчало, да?
– Много или мало – понятие относительное, – Брэйн подходит ко мне, такой большой и сильный, и приподнимает пальцем мой подбородок, вынуждая смотреть в глаза. – Но прошлое у меня определённо есть и весьма бурное. Просто подумал, что должен был об этом сказать. Но я постараюсь, чтобы оно тебе не мешало.
Он целует меня, ничего и никого не стесняясь, словно вокруг не оживлённая улица, а на нас не смотрят случайные прохожие. Это ли не подтверждение его слов? Поступки ведь красноречивее громких фраз, правильно?
– Ладно, пошли внутрь, а то снова не выдержу, и тогда нас загребут в ментовку за нарушение морально-этических норм.
Он смеётся, а ныряю под его руку, и так вот, в обнимку как два школьника, мы входим в двери клуба.
С порога на нас обрушивается грохот тяжёлой музыки, крики и громкий смех. В нос ударяет смесь ароматов пива и кофе, жареного мяса и сдобной выпечки – контраст поразительный. Приглушённый свет, в котором ярко сияют разноцветные вывески, украшающие стены, создаёт почти интимную обстановку.
Брэйн, не выпуская меня из объятий, идёт к дальнему столику у стены, на которой висит, разукрашенный в кислотные оттенки, руль от мотоцикла. Здесь кругом байкерская символика: на неоштукатуренных красноватых кирпичных стенах висят фотографии с разных фестивалей и слётов, то тут то там валяются покрышки, во всех углах притулились бочки из-под ГСМ. Это если не считать многочисленных мотоциклов, что целыми или по частям выглядывают изо всех щелей. И пусть несколько раз до этого была в «Бразерсе» днём, мне здесь определённо нравится, словно попала в то место, где может быть по-настоящему хорошо.
Когда мы усаживаемся на лавку, обитую чёрной кожей, кладу руки на столик и только сейчас замечаю, как сильно они у меня дрожат. Всё происходит так стремительно, что даже не успеваю остановиться и задуматься: а правильно ли поступаю? Не торопимся ли? Я несколько дней знаю человека, а уже переспала с ним, словно только в этом и состоял смысл всей жизни. Но жалею ли о том, что было между нами? Нет. Я сделала то, чего слишком сильно хотела, так какой смысл сейчас посыпать голову пеплом, если ничего уже не изменить?
Пока Брэйн делает заказ у вертлявого официанта в кожаных брюках, размышляю о том, что до последнего была уверена, что на утро мы расстанемся, словно и не были знакомы. Мы взрослые люди, а я давно уже не так наивна, чтобы верить ночным разговорам и фразам, брошенным в порыве страсти. Но когда утром Брэйн не спешил отвезти меня домой, а сейчас привёл на завтрак в свой любимый клуб… значит, он на самом деле не врал? И я нужна ему?
Внутри стремительно прорастает семечко надежды, что наша история не закончится одноразовым сексом. Я хочу быть с ним, пусть это и принесёт в мою жизнь определённые трудности, о которых в этот момент даже думать не хочу. Сейчас, сидя рядом с Брэйном, не хочу ни о чём волноваться или переживать. Почему-то рядом все тревоги отступают.
– Поля, ты меня слушаешь? – доносится до слуха голос Брэйна. – Задумалась о чём-то… спрашиваю: кофе будешь? Тут отличный варят, кстати.
– Да, прости, – улыбаюсь, – немного отвлеклась. Мне, если можно, Американо с молоком.
– Таким красивым девушкам можно всё, – говорит официант и расплывается в улыбке. Почему-то его комплимент веселит меня безмерно, потому смеюсь, спрятав лицо в ладонях.
Когда любитель сладких речей убегает с блокнотом наперевес, Брэйн спрашивает:
– Ну, что? Готова сегодня тату перебивать?
Всё-таки серьёзно намерен исправить чьи-то косяки.
– А ты, смотрю, слов на ветер не бросаешь.
– Никогда, – кивает, становясь абсолютно серьёзным, сосредоточенным. – Если я что-то решил, меня невозможно переубедить.
– Однако… решительный товарищ.
– Ха, даже не представляешь, насколько, – откидывается на стену и смотрит на меня своими греховными ореховыми глазищами, и от взгляда этого хочется сквозь землю провалиться, настолько он смущает своей интимностью. – Вот, когда увидел тебя впервые, то понял: никогда себе не прощу, если моей не будешь.
– А я твоя?
– Моя, – снова кивает и проводит пальцами по моей щеке. – Целиком и полностью, даже если ещё сама ничего не поняла.
Нет, Паша, я всё для себя поняла, просто не знаю, как это знание в слова облечь, потому молчу, потому что в этот момент все разговоры кажутся глупыми и излишними. Зачем громкие фразы, если на душе так хорошо, что спугнуть боюсь?
Приносят наш заказ: телячьи отбивные с зелёным горошком, блюдо с пирожками, бокал пива для меня, минеральную воду для Брэйна, а кофе обещают принести после.
– И правда, вкусно, – говорю, когда моя тарелка пустеет, весьма, кстати, стремительно. До этого момента и не понимала, насколько голодна. – Спасибо, что привёз сюда. Мне здесь и днём очень нравится, оказывается.
– Я был голоден, как волк, – Брэйн снова откидывается на спинку лавочки и удовлетворённо потягивается, от чего становится похож на дикого, но грациозного зверя. – После такого марафона мог бы и быка, наверное, съесть.
– Ещё скажи, что я во всём виновата, – надуваю губы в притворной обиде, а Брэйн резко наклоняется ко мне, берёт рукой за затылок и притягивает к себе.
Наши лица оказываются в опасной близости, и я, кажется, могу слышать, как гулко бьётся его сердце. Брэйн прислоняется лбом к моему и прикрывает глаза.
– Поверь мне, что я давно никого не хотел так, как тебя. У меня крышу разрывает на части, каждую чёртову минуту представляю тебя голой. Доктор, это лечится?
– Это пройдёт, – говорю, ощущая комок в горле.
– В этой жизни возможно всё, – открывает глаза и целует меня в нос, – но мне бы не хотелось.
Чувствую, что сейчас от нахлынувшей нежности могу разрыдаться. Так, стоп, нужно успокоиться. Не хватало ещё рыдать при нём.
– Мне надо в уборную, – произношу, а Брэйн отпускает меня.
Подскакиваю и чуть не бегом несусь в сторону туалета. Вначале, конечно, путаю всё на свете и распахиваю дверь мужского. Ойкаю, когда в мою сторону поворачиваются три пары глаз, а на лице одного из парней расцветает недвусмысленная улыбка. «Извините, пожалуйста», – выкрикиваю, как сумасшедшая пионерка и захлопываю дверь. Ответом мне служит громкий хохот и фразы, из-за которых можно от стыда сгореть. Наплевать, пусть что хотят, то и кричат.
В конце концов, всё-таки удаётся найти нужную комнату и, заскочив внутрь, забегаю в кабинку. Лицо горит, сердце колотится, а мысли скачут бешеными зайцами. Никогда раньше не чувствовала себя так, словно мне сердце раскалёнными щипцами сжимают. Я же всегда была трезвомыслящей, рассудительной, если дело касалось амурных вопросов. Всегда умела расставлять приоритеты и здраво смотреть на вещи, но рядом с Брэйном я превращаюсь чёрт пойми во что. Он странно действует на меня, обезоруживает своей честностью, оглушает напором. И мне ведь нравится это! Нравится быть слабой, ловить на себе восторженные взгляды, ощущать на коже тепло его рук и сладость поцелуев.
И всё бы ничего, но почему-то мне кажется, что не может быть так просто. С таким мужчиной разве можно надеяться на тихие и спокойные отношения, к которым всегда стремилась?
Сижу на крышке унитаза, спрятав лицо в ладонях, и лихорадочно соображаю, что мне делать дальше. Просто отдаться на волю волн и позволить судьбе самой расставить знаки препинания? Или сбежать прямо сейчас, чтобы не вязнуть в этой трясине по имени Брэйн? Ведь затяну – не выберусь, к гадалке не ходи.
Пока размышляю и прикидываю в уме разные варианты, в туалет кто-то входит, но мне из-за двери не рассмотреть. Да и какая разница?
По голосам и весёлому смеху понимаю, что вошедших двое. Надо выходить отсюда, а то меньше всего на свете хочу слушать чужую болтовню.
– Видела её? – спрашивает одна из вошедших, а её подружка что-то мычит в ответ. – Красивая…
Не знаю, какой чёрт заставляет меня затихнуть и с замиранием сердца слушать дальнейшую беседу двух посторонних девиц?
– Ой, да ничего особенного, чего ты выдумываешь? Таких у него миллион уже было, не парься, – спешит успокоить девушку подруга, а у меня внутри копошится нехорошее предчувствие. Никогда не страдала паранойей, да и в излишней мнительности меня сложно упрекнуть, но что-то подсказывает, что говорят именно обо мне.
Слышу тяжёлый вздох и шум льющейся из крана воды.
– Легко тебе рассуждать, а я не могу не переживать, когда он тискает её на глазах у всех.
– Ха, ну и что из этого? Пусть тискает, главное, что всё равно скоро бросит её, сама знаешь, – эта самоуверенность в голосе поражает. «Обожаю» людей, знающих всё про всех. Но в душе понимаю, что девушка эта может оказаться правой. – Не мне тебе рассказывать, что надолго его не хватает. Пара месяцев, максимум полгода и он снова будет свободен.
– А вдруг это серьёзно? – печалится девушка, на что её подруга заливисто смеётся.
– Ага, конечно, серьёзно. Не смеши меня! В глубине души он знает, что никого лучше тебя не найдёт.
– Твои бы слова…
– Я всегда права, – настаивает девушка, – сама знаешь. Так что расслабься и жди своего часа. И скоро, уверена, вы снова будете вместе.
Мне надоела эта игра в шпионов с подслушиванием в туалете. Распахиваю дверь и вижу двух девушек, которые чуть не подпрыгивают при моём появлении. По удивлённым лицам и прищуренным злобным глазкам понимаю, что именно обо мне и Брэйне они говорили.
– День добрый, милые дамы. Позволите? – указываю подбородком на кран, девушки кивают и расступаются. – Погода сегодня отличная, правда?
Они переглядываются, словно пытаются что-то для себя решить. Не думаю, что они могут полезть драться, хотя и такой вариант нельзя полностью исключать. Подчёркнуто медленно мою руки, словно к операции готовлюсь, а тишина становится почти осязаемой.
– Кстати, спасибо за комплимент, – говорю, чем вызываю недоумённые взгляды. – Ну, слышала, вы меня красивой назвали, спасибо.
Я блефую, потому что до конца не уверена, что не померещилось, но, похоже, попала в точку: одна из девушек – высокая блондинка с тёмно-фиолетовыми прядями в длинных волосах краснеет, а её рыжая пышнотелая подруга демонстративно отворачивается, словно ей даже смотреть на меня неприятно. Интересно, с какой именно у него был роман? Ставлю на блонду.
– Не грустите, дамы, от этого морщины на лице появляются, – говорю и, поймав злой взгляд, улыбаюсь и выхожу из туалета.
Хочется хлопнуть дверью да посильнее, чтобы эти мымры поняли, что со мной лучше не связываться, но всё-таки сдерживаюсь: нехорошо устраивать скандал на глазах у стольких людей. Я, в конце концов, взрослая женщина, которая просто обязана уметь держать себя в руках, хотя так хочется плюнуть и уйти отсюда.
Сколько ещё девушек будут обсуждать меня за моей же спиной? Сколько из них будут ждать, зачёркивая дни в календаре, когда Брэйн меня бросит? И почему именно он? Отчего не допускают такой возможности, что именно я могу порвать эти отношения?
Хотя, кого я обманываю? Таких как Брэйн не бросают. Правда, после услышанного в туалете так и подмывает схватить сумку и убежать отсюда. Кобель чёртов.
– Всё в порядке? – спрашивает Брэйн, когда я возвращаюсь за столик. – Ты грустная. Или мне кажется?
– Тебе кажется, – выдавливаю улыбку, потому что пока не готова к выяснению отношений. Да и не привыкла к такому, если честно. – Мне домой надо, мои уже, наверное, заждались.
Брэйн хмурится, но через мгновение снова улыбается. Всё-таки он слишком привлекательный, и я ничего не могу с собой поделать: мне нравится любоваться его грубой красотой.
– Сегодня всё в силе?
Ах, да… татуировка же!
– Нет, знаешь, сегодня, наверное, не получится, – начинаю, потому что понимаю: мне нужно время, чтобы всё хорошенько обдумать. Да и боюсь, что проведи мы вместе ещё одну ночь, когда ощущения от прошлой ещё разжигают кровь, не смогу больше остановиться и превращусь в вечно плачущую влюблённую дурочку. Мне нужен небольшой перерыв, чтобы обдумать сложившуюся ситуацию. – Родителей после их возвращения ещё не видела, побуду сегодня с ними.
Глубокая складка залегает меж тёмных бровей, и в ореховых глазах мелькает какое-то непонятное выражение. Вот о чём он сейчас думает? И почему я не умею читать мысли?
– А, ну да, родители – это святое, – говорит и улыбается, но меня не покидает мысль, что он обиделся. А может, я и зря рефлексирую?
В итоге, Брэйн расплачивается, и мы, почти в полной тишине, уезжаем из клуба. Внутри скребётся грязным котёнком ощущение: что-то явно пошло не так, но Паша молчит, а я пытаюсь сообразить, что делать дальше. Готова ли я к отношениям с ним? Секс, пусть и настолько прекрасный, ведь не самое главное в жизни. Ну, а с другой стороны, если нам так хорошо вместе, легко и свободно, то стоит ли вообще о чём-то переживать? И ещё не даёт покоя его прошлое… никогда же ни о чём таком не переживала, но вот именно с Брэйном хочу, чтобы был только моим. Ревность… не думала, что вообще способна на такое.
18. Брэйн
После того, как Полина вернулась из туалета, она стала совсем другой. Чужой, отрешённой, и меня это, мать их, встревожило. Что могло произойти за те несчастные пятнадцать минут? Кто-то ей позвонил? Чем-то расстроил? А может, она встретила там кого-то, кто наговорил ей гадостей? Не знаю, но вся эта ситуация не даёт покоя, зудит внутри, мешая нормально соображать. И из-за этого буквально трясёт, точно температура поднялась, потому что никогда раньше я не забивал голову подобной ерундой. Вроде и сволочью никогда не был, но и слишком нежным и чувствительным ни у кого язык не повернётся меня назвать.
А вот Полина так глубоко засела в душу, что не могу не переживать. Я хочу её не только в своей постели, мне просто нравится видеть её, слышать смех, наблюдать за реакциями на мои слова и поступки. Да, чёрт возьми, я снова хочу, чтобы она любовалась моими картинами, восхищённо распахнув кукольные глаза. Да, я тщеславный сукин сын, но я хочу этого.
Я хочу, чтобы рядом была. Как женщина, человек, друг…
Но поведение Полины показалось до чёртиков странным, но не стал акцентировать на этом внимание. Просто подвёз до дома? поцеловал и уехал, потому что не знал, что делать или говорить. Вообще не большой мастак в отношениях, не сильно умею их строить, но с Полиной хочу попробовать, если она, конечно, этого захочет, потому что уже ни в чём не уверен. А я не люблю сомневаться – это разрушает те барьеры, что выстраивал вокруг себя долгие годы.
Полина попросила сегодня дать ей возможность побыть вместе с родными, потому решил не мешать. В конце концов, не тиран же я, чтобы контролировать каждый шаг и круглосуточно не выпускать из поля зрения, хотя очень этого хочется. Но, чёрт возьми, нужно было поговорить, остановить, просто узнать, что изменилось. Я идиот, чёртов придурок!
От осознания собственной тупости бросает в дрожь, но обещал не трогать её сегодня, значит не буду – мне и самому не мешает разобраться в том, что внезапно внутри скопилось. Нужно понять, что на самом деле чувствую к Полине. Симпатия? Страсть? Плотское желание? Любовь, в конце концов? Чёрт возьми, не знаю!
В подъезде тихо и пусто, потому попадаю в свою квартиру, никого по пути не встретив. Это радует, потому что меньше всего сейчас нужна бессмысленная болтовня с любопытными соседями, знающими меня ещё «совсем крошкой». А ещё ведь есть тётя Зина, которая, чует мой хвост, вряд ли выкинула из головы идею свести меня с хорошей хозяйственной девочкой, способной своей лаской, заботой, чистыми занавесками и домашней стряпнёй сделать из меня человека. От одной мысли, что мне собираются устраивать смотрины передёргивает. Ненавижу, когда кто-то лезет в мою жизнь, но тёте Зине ведь не объяснишь – костьми ляжет, но осуществит задуманной, уж такой человек.
В голове копошится шальная мыслишка: после знакомства с Полиной вряд ли смогу заинтересоваться хоть кем-то. Пока, во всяком случае.
Захожу в квартиру, бросаю, не глядя, ключи на тумбочку и не сразу понимаю, что здесь что-то изменилось. Но навязчивый аромат моющего средства, отсутствующая гора обуви у входа явно свидетельствуют о том, что в доме кто-то на славу потрудился. Какого хрена здесь происходит?
Слышу шуршание, доносящееся из кухни, приглушённый бубнёж и ещё какие-то странные звуки. Какого, интересно мне знать, хрена?
В два шага преодолеваю расстояние и застываю в дверях, заметив тётю Зину, взгромоздившуюся на табуретку, поставленную на кухонный стол. Она активно драит окно, напевая себе под нос жутко фальшивым голосом залихватскую песенку. Соседка настолько увлечена своим занятием – о котором её никто не просил, – что не замечает меня. Осторожно подхожу и беру инициативную бабёнку руками за пухлые бока. Она взвизгивает, что-то кричит и размахивает руками, в одной из которых держит тряпку, но стаскиваю хлопотунью с рукотворного постамента и ставлю на пол.
– Павлик, ты совсем с ума сошёл?! – кричит явно повзрослевшая Золушка и лупит меня мокрой тряпкой по плечу. Хорошо, что выше дотянуться не может, а то бы по мордасам огрёб. В своём же собственном, между прочим, доме. – А если бы меня инфаркт хватил?
– А вы, дорогая моя, домушница, оказывается, – смеюсь, глядя как багровеет от злости лицо тёти Зины. – Вламываетесь в квартиры, пока хозяев нет и дела свои тёмные вершите. Ай-яй-яй, как не стыдно-то, а? Хотя, конечно, на пенсии скучно, понимаю…
Вскидывает на меня полный возмущения взгляд и пыхтит, вся переполненная негодованием. От этого становится ещё веселее, и смеюсь, не сдерживаясь, почти до коликов и до слёз из глаз.
– Всё-то тебе лишь бы веселиться, – ворчит, но через мгновение тоже улыбается. – Не могу я видеть, в каком бардаке ты живёшь, честное слово. Вот и решила прийти помочь, потому что сам никогда не уберёшь, я же знаю. А от твоих бедовых дружков толку ещё меньше, те только свинячить и могут.
О, мнение тёти Зины о моих друзьях, кажется, не изменится никогда, но я привык и уже не обращаю внимания.
– Так, прекращайте воду в ступе толочь, – утираю выступившие слёзы и успокаиваюсь. Нужно тормозить соседку в её жажде чистать морали, потому что дай волю, будет бесконечно рассуждать, до какого цугундера доведёт меня мой образ жизни. И друзья, соответственно.
– Ла-адно, – протягивает и машет рукой.
Она так делает всегда, сколько её помню, когда заканчиваются аргументы или понимает, что неправа. Тётя Зина – моя вторая мама – никогда не будет извиняться, но всегда постарается сгладить острые углы, чтобы не затягивать беспричинный спор. За это в ряду прочего люблю её и уважаю.
– Спасибо вам, кстати, – обнимаю и притягиваю к себе. – За всё.
– Прекращай, – отмахивается и украдкой стирает сентиментальные слёзы с покрасневших век.
Она любит меня, как своего сына. Природа – бессердечна своих детей ей не дала, но соседка нашла отдушину в заботе обо мне. Если бы не огромное сердце женщины, вмещающее в себя весь мир, не знаю, где оказался бы в итоге. Когда умерла мама, а отец нырнул с головой в работу, я остался совсем один. Почти бросил школу, перестал рисовать, даже кисть в руки брать не хотел. Не знаю, к чему бы всё это привело, если бы не тётя Зина, взявшая на себя все хлопоты по моему воспитанию, позволяя отцу заниматься любимым делом и почти не возвращаться в квартиру, где его окружали, протягивая из-за углов узловатые руки, воспоминания о маме.
И эта невысокая, пухлая, словно пампушка женщина смогла вдохнуть в мои почерневшие будни жизнь. Сначала я сопротивлялся любому давлению на свою несформировавшуюся, но такую упрямую личность, но тётю Зину пойди попробуй сдвинь с намеченного пути. Она решила сделать из меня человека, значит не существовало в целом свете силы, способной ей помешать.
Правда, она до сих пор не может мне простить, что не поступил в Строгановку, а связал свою жизнь с татуировками. Считает, что как художник я добился бы гораздо большего, однако рада, что мне не приходится голодать – всё-таки даже она понимает, что в искусстве быстро разбогатеть могут только самые удачливые. Или беспринципные. В общем, кое-как, но она смирилась с тем, что я не сижу на бульваре с мольбертом на перевес, но на мой выбор друзей никак не хочет закрывать глаза. И хоть знает Филина и Арчи с самого детства, не перестаёт называть их шалапутными раздолбаями и алконавтами-затейниками. А когда видит Роджера чуть не крестится. Это неизменно их веселит и иногда эти идиоты не придумывают ничего лучше, как, выпив лишнего, лезть к ней с задушевными беседами.
– Павлик, кстати, у меня к тебе дело. Крайне важное.
Ох, не нравится мне это всё. Молчу и смотрю на неё, ожидая продолжения.
– Приходи ко мне сегодня на ужин, – просит, как-то даже жалобно глядя в глаза. – Давно мы с тобой не болтали о жизни. Я скучаю, Павлик.
Даже это ненавистное «Павлик» готов ей простить, потому что, хоть и не родная мне по крови, но любит беззаветно, а таким не разбрасываются.
– Хорошо, приду, – обещаю, зная, что не смогу отказать.
– Хороший мальчик, – смеётся и шутливо хлопает меня по плечу на этот раз ладошкой, а не мокрой тряпкой. – Ладно, отдыхай пока, а в пять жду тебя у себя, не задерживайся.
И уходит, взяв с меня чуть не клятву на крови.
* * *
Звоню в соседнюю дверь, где уже наверняка всё готово к моему приходу. Тётя Зина права: мы слишком давно не ужинали вдвоём. Чёрт, мне без малого тридцать, я взрослый самодостаточный мужик, но в глубине души радуюсь, как маленький, что на ужин ждут. Да и хрен с ним. Можно успокоить себя мыслью, что пожрать нормально никогда не будет лишним. А готовит неуёмная соседка просто феноменально, за это ей можно многое простить.
– Павлик, дорогой мой, – всплёскивает радостно руками хозяйка уютной квартиры, когда видит меня на пороге. – Проходи, не стой в дверях.
Следую её просьбе и уже через несколько мгновений попадаю в просторную светлую кухню, где, оказывается, уже кто-то находится. От увиденного сводит нижнюю челюсть, и ладони сами собой сжимаются в кулаки. Мать их за две ноги одновременно, знал же, что Зинуля не успокоится, знал и всё равно повёлся, точно последний идиот. Наивный идиот.
– А это – Машенька, – полным патоки голосом произносит соседка и слегка хлопает меня по плечу. – Машенька – дочь моей старинной приятельницы. Вот совсем неожиданно решила заглянуть в гости на чашку чая. Какой совпадение, правда? Просто фантастическое!
Слушаю этот монолог и смотрю на Машеньку, вцепившуюся в край белоснежной скатерти тонкими бледными пальцами. Краска заливает её невыразительное лицо до самых ушей, а нижняя губа заметно подрагивает, словно девушка вот-вот готова разрыдаться.
– Давай, дорогой, садись за стол, самое время ужинать, – разливается соловьём тётя Зина и мягко подталкивает меня в поясницу. А мне хочется плюнуть от всей души и уйти отсюда, но чудом сдерживаюсь.
– Ужин так ужин, – говорю и сажусь на стул на другом конце стола. – Чего не пожрать-то, а?
– Павлик, прекрати! – шипит соседка, не переставая лучиться радостью.
– О чём вы? Я ещё даже не думал начинать.
Тётя Зина тяжело вздыхает и слегка мрачнеет. Это заставляет меня улыбнуться, потому что уверен: она планировала усадить нас с Машенькой рядом, но я ей весь гениальный план разрушил.
– Может быть, я пойду? – спрашивает девушка писклявым голоском и нервным движением перекидывает косу через плечо. – Мама, наверное, волнуется уже. И папа…
– Ничего с твоей мамой не случится, – отмахивается хозяйка квартиры и демонстрирует белоснежные ещё довольно крепкие зубы. – Я ей сейчас позвоню, предупрежу, что ты задержишься.
Произносит это и резво покидает кухню, оставив нас с Машенькой наедине. Мы молчим, потому что я совершенно не имею никакого желания участвовать в этом спектакле, который устроила тётя Зина. Я, в конце концов, не племенной бык, чтобы на привязи по невестам бегать. Бросаю украдкой взгляд на девушку, покрасневшую настолько, что хочется приложить к щекам лёд. Осматриваю скучающим взглядом кухню, где на стене висит одна из моих ранних работ: натюрморт, выполненный в классической технике. Я давно уже не пишу таких картин, но осознание, что эту пустую по сути работу, юношеское баловство, нарисованную несмело и слишком неопытно, не выбрасывают на помойку, греет душу.
