Текст книги "Узоры на коже (СИ)"

Автор книги: Лина Манило

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 21 страниц)

– Поля, я там тебе деньги приготовила, – замечает, не глядя на меня. – Лишними не будут, уверена.

– Мам, не надо, правда. У меня есть деньги, на карточке. Да и работу собираюсь найти, не волнуйся за меня, не умру с голода.

– Полина, – мама сводит брови к переносице и хлопает себя по коленям, отложив стопку вещей на кровать, – не спорь со мной, хорошо? Ты моя дочь, я люблю тебя, потому возьми деньги и не выделывайся.

Спорить бесполезно – иногда и моя мягкая мама умеет настоять на своём.

– И ещё… я тебе там ключи в кармашек чемодана положила и бумажку с адресом. Квартира недалеко от центра, уютная, хоть и маленькая по сравнению с этим домом.

Она обводит комнату рукой, а я понимаю, что мне-то, на самом деле, и не нужны такие хоромы.

– Ты сняла её для меня, что ли?

Мама хмыкает и впервые со всей уверенностью могу сказать: она не так проста и наивна, как кажется. Вся эта история определённо сделала нас всех другими, сорвала маски, обнажила старые раны.

– Купила я её. Давно уже, когда от отца твоего уходить собиралась. – Вот это новости… – Вы с мальчиками не в курсе, это долгая история, но квартиру по случаю купила. Думала туда с близнецами переехать, но Юра уговорил не рушить семью.

– Однако…

– Самое прекрасное в этой квартире то, что отец ничего о ней не знает. Мир не без добрых людей, потому помогли с документами. А теперь она твоя, так что живи и радуйся.

Стою, ошарашено глядя на маму, в её глязах эмоции, точно в калейдоскопе сменяют одна другую.

– Ладно, не будем пока об этом, – говорит и поднимается на ноги. – Я верю в тебя, милая. Всё будет хорошо – ты умница. А рядом с тобой мужчина, который сможет взять на себя ответственность и позаботиться. Не позволяй кому-то манипулировать собой, диктовать свои условия, хорошо? А то превратишься в такую же мокрую курицу, как и я, которая за детей своих постоять не в состоянии.

Киваю, а мама обнимает меня и продолжает:

– Я очень виновата перед тобой и близнецами, очень. Вы у меня чудесные, хоть совсем этого и не достойна. Просто помни: чтобы не вытворил твой отец, я больше не позволю ему портить вам жизнь.

Сама не понимаю, откуда взялись слёзы, но они текут по моему лицу, а я чувствую себя сейчас маленькой девочкой, которой так отчаянно хочется рыдать на плече у мамы.

34. Брэйн

– Павлик, привет! – Бодрый голос тёти Зины в трубке отвлекает от разговора с друзьями. – Ты дома?

Что это неугомонной женщине снова от меня нужно, скажет мне хоть кто-то?

– Я в ресторане.

Знаками показываю друзьям, что отойду, потому что в таком шуме почти ничего не слышно.

– Снова со своими непутёвыми оболтусами пьёшь?

– Разве что минералку, – усмехаюсь, потому что если кто беспокоится, что закончу жизнь в придорожной канаве с синим носом и бутылкой в кармане, так так Зинаида.

– Даже не думал, но могу начать.

Раз плюнуть, кстати.

– Павлик, вечно у тебя одни шуточки на уме, – бурчит в трубку, чем-то шурша на заднем плане.

Толкаю входную дверь, выхожу на улицу, а в трубке так и продолжается бубнёж на тему моей несерьёзности.

– Говорите быстрее, чего звоните. Стряслось что-то?

– Нет-нет, ничего серьёзного, но у меня телевизор странно шипит, изображение мелькает. И ещё запах странный… – мнётся тётя Зина. – Думала, если ты дома, мог бы зайти, посмотреть. А то у меня сериал любимый скоро должен начаться, боюсь пропустить серию.

Вздыхаю и говорю то, от чего, уверен, соседка готова до потолка прыгать:

– Не включайте его пока, из сети шнур выдерните, а я скоро буду и гляну, что там с ним стряслось такое. Нельзя сериалы пропускать.

– Павлик, ты просто чудо! – радуется и, наверное, чуть не в ладоши хлопает. – Жду!

И отключается. Выбрасываю окурок в урну и возвращаюсь в зал за курткой.

– Куда колёса намылил? – Роджер вопросительно вздёргивает рыжую бровь, а Филин с Арчи затихают, но по мордам видно: жаждут подробностей. Любопытные, как сороки.

– Он к милой своей, наверное, намастырился под бочок нырнуть, – изрекает Арчи и выразительно поигрывает бровями. – Что, Брэйн, пожар в трусишках, да?

– Придурок, – хохочет Филин и пихает Арчи в плечо. Тот натурально взвизгивает и потирает ушибленное место.

Потом снова расплывается в улыбке и становится чертовски похож на того мальчишку, который лучше всех лазил по деревьям, когда нам было по десять.

– Нет, брат, надо тебе всё-таки подарить трусы в ромашку. Я обещал! Мужики обещания держат. Так что красивым трусам на твоей жопе быть!

– Клоун, – бросаю и забираю куртку. – Я поехал соседкин телевизор спасать от вселенского взрыва. Если током шибанёт, принесите мне на могилу ромашки. Или трусы с ромашками.

Удаляюсь под дружный хохот, сажусь на мотоцикл и уезжаю в сторону дома.

* * *

– Всё нормально с теликом вашим, – говорю, поднимаясь на ноги и любуясь чёткой картинкой на плоском экране. – Вечно вам всякие ужасы мерещатся: то газом воняет, то проводка искрит…

Был бы я каким мастером, озолтился на ложных вызовах.

– Нет, Павлик, я уверена, что в этот раз мне не показалось: шипело сильно и запах такой противный, горелым.

– Ну и бог с ним, уже не искрит и не воняет, значит, я пошёл.

Я тороплюсь, потому что с минуты на минуту должна позвонить Полина, а на неё у меня большие планы этим вечером.

– Павлик, подожди! – останавливает у самого порога, будто очень важно удержать меня. – У меня ещё утюг…

– Тётя Зина, давайте потом, хорошо? Куплю вам утюг новый, только сейчас тороплюсь.

Влезаю ногой в сапог, а в дверь кто-то звонит.

– Ой, и кто же это может быть? – всплёскивает руками и плечами пожимает. – Откроешь?

Делать нечего, поворачиваю замок, снимаю цепочку и распахиваю дверь.

Мать твою.

Маша.

Готов рычать, удариться головой о стену или кого-нибудь стукнуть. Это хренов водевиль, в котором кто-то назначил меня на главную роль, и способов расторгнуть контракт просто нет. Снова эта Маша стоит передо мной, как памятник пуританству, в болотно-зелёном платье-балахоне, скрывающем фигуру. Не могу понять, почему она так кутается всё время? Ай, начхать!

– Павел? Какой сюрприз, – произносит тихо, а лицо пятнами алыми покрывается. С неё хорошо бы матрёшек рисовать. – Как у вас дела?

– Отлично, что со мной сделается? – киваю, серьёзный, что монах после пострига. – Я пройду, позволите? Тороплюсь очень.

Маша пару раз моргает, точно и сама не ожидала меня здесь увидеть, потом стремительным жестом касается глухого

ворота платья, немного оттягивает его – машинально, неосознанно, – и улыбается. Вообще у неё, наверное, неплохая фигура, если бы не пряталась за мешковатым шмотьём.

Маша тем временем отходит в сторону, освобождая проход, и я выхожу из соседской квартиры.

– Павел, – доносится до меня, – спасибо ещё раз за картину. Идеально смотрится на моей стене.

Она это произносит таким тоном, будто это я, собственной персоной на её обоях красуюсь.

– Рад, что нравится.

Я так и не поворачиваюсь, потому что Маша эта раздражает меня – взрослого сильного мужика – почти до припадка. Это так дико, что готов кулаком стену пробить. Никогда, кажется, так не злился, даже когда меня в живот пырнули, когда мент по башке лупил, заставляя сознаться в убийстве девушки, которую никогда раньше не встречал. Но вот появилась эта Маша, и зубы ноют от ярости, что вызывает во мне эта неприметная девушка. Чувствую себя диким зверем, которого настойчивый и упорный охотник загоняет в расставленные по лесу ловушки. А я жуть как не люблю, когда меня в угол заманивают.

И, чёрт возьми, нужно что-то срочно с этим делать, потому что до чёртиков надоело натыкаться на неё в самые неподходящие для этого моменты.

Когда оказываюсь дома, достаю телефон и набираю Роджера. Арчи что-то говорил о коллективном разуме? Вот именно его мне сейчас и не достаёт.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍– Чего стряслось? – спрашивает Роджер, когда с третьего раза всё-таки дозваниваюсь до него.

– Сведи меня с Карлом, – прошу, минуя долгие приветствия и обмен любезностями.

Несколько секунд длится пауза, за которую мне даже кажется, что связь прервалась.

– Ты дома?

Когда отвечаю утвердительно, друг бросает короткое «Скоро буду» и отключается.

* * *

– Выкладывай, – говорит Роджер, когда оказывается на моей кухне. Не прошло и пятнадцати минут с момента нашего разговора.

– Помнишь ту Машу?

– Странную девицу, которая тебя за нашим столиком ждала? – ухмыляется, потирая ладонью бицепс, покрытый татуировками. – Такую захочешь забыть, не получится.

– Можешь считать меня долбаным паранойиком, – начинаю, доставая из ящика в углу две бутылки пива, – только у меня такое чувство, что она преследует меня.

– Да уж, нехило девку любовь скрутила, – хохочет Роджер, только взгляд серьёзный. Кажется, даже сквозь повязку прожигает, хотя точно знаю: там пустая глазница. – Только скажи мне, дорогой друг, у тебя с ней случайно не было чего-то эдакого… ну, что-то из того, что девушки потом годами забыть не могут?

– Хочешь знать, не трахал ли я её, что аж трусы на лампе?

Роджер пожимает плечами и подбрасывает вверх зажигалку. Подбрасывает и ловит.

– Без понятия, куда ты там бельишко свою любишь во время секса запихивать. Но да, именно это меня и волнует.

Я понимаю его интерес, потому что будь у меня с Машей хоть что-то, всё стало бы сложнее.

– Роджер, ты видел её?

– Симпатичная, вроде, – пожимает плечами.

– Тебе все симпатичные, – улыбаюсь и делаю большой глоток из бутылки. Сейчас у меня стойкое желание нажраться, потому что понять не могу, что вообще происходит. И вроде бы нет ни единой для этого причины, но что-то внутри просто вопит об опасности. – Я о том, что она очень странная, а с такими либо под венец, либо стороной обходить. Просто трахнуть и разойтись не получится.

– Это да… Да и ты у нас почти семейный человек, – подмигивает и прячет улыбку в бороде. – Полина твоя отличная девка, дураком будешь, если профукаешь.

– Без сопливых придурков в курсе, – усмехаюсь, в глубине души радуясь, словно ребёнок, что друг оценил мой выбор. – Вот и из-за Полины в том числе не хочу, чтобы эта Маша рядом возникала. Но она как чёрт – изо всех щелей на меня вылезает.

– Сталкерша, не иначе, – задумчиво произносит Роджер.

– Понимаешь, я себя говном чувствую, что какую-то девку вроде как опасаюсь. Она вроде и не сделала мне ничего, но спинным мозгом чую, что что-то здесь не так. Только понять не могу, что именно. И мне её прибить охота, когда вижу такую несчастную, жалкую какую-то.

– Да уж… странная ситуация. Ну а от Карла-то тебе что нуждно? Сам знаешь, что он – самый крайний вариант.

– Пусть пробьёт мне инфу на эту Машу. Я знаю, он может.

Роджер хмыкает и несколько раз высекает пламя из серебристой коробочки.

– Карл много чего может. Даже, если очень хорошо попросить, может её в лесочке прикопать и розовый куст сверху посадить.

От подобной перспективы передёргивает, потому что такие крайности мне точно не нужны.

– Надеюсь, до этого не дойдёт, но узнать, что она из себя представляет хочется. Зинаида вещала, что она из очень богатой семьи, потому, думаю, Карл что-то да нароет.

– Из богатой? Что-то по ней и не скажешь.

– Я же говорю: странная.

– Ладно, сейчас наберу Карла, – кивает Роджер, ставит на стол недопитую бутылку и поднимается на ноги. – Может, сразу к нему и рванём, чтобы в долгий ящик не откладывать.

Благодарно улыбаюсь, а друг останавливается в дверном косяке и смотрит на меня долго, будто размышляет о чём-то.

– И почему ни у кого из вас не может быть в этой жизни всё просто и легко? Наверное, это я виноват… сделал вас теми, кто вы есть сейчас, вот теперь одни проблемы.

– О чём ты?

– Надо было шестнадцать лет назад погнать Арчи с Филом из гаража, чтобы под ногами не путались. Но мы с Викингом дали им работу.

– Но это же хорошо. – Мне непонятно его состояние. Какая-то печаль в нём плещется, только природу её разглядеть не получается. Наверное, так выглядит кризис среднего возраста или как там эта хрень называется.

– Ничего хорошего, – бурчит себе под нос. – Так бы перебесились, в институты поступили, женились бы на однокурсницах и водили в детский сад розовощёких карапузов. А так всё время какие-то полукриминальные разборки.

– Родж, прекращай волну гнать, – поднимаюсь и обнимаю его за шею. – В этой жизни всё бывает так, как должно быть. Ты сделал нас людьми. Думаешь, Фил со своей мамашей добился бы хоть чего-то в этой жизни? А не будь у них «Ржавой банки», Арчи бы смог пережить гибель Наташи? А я? У меня своё дело, я людей счастливыми делаю. Это же здорово. Прекрати хернёй маяться и звони Карлу.

Роджер смеётся и выходит из комнаты.

– О, смотри, вон твоя расхитительница сердец, – говорит Роджер, указывая рукой на подъездную дверь.

Маша выходит, натягивая рукава почти до кончиков пальцев, озирается по сторонам и замечает нас. Чёрт возьми, впервые в жизни жалею, что я не неприметный мелкий мужичок среднестатистической наружности. Не зря отец предупреждал, что моя любовь к эпатированию общественности когда-нибудь выйдет мне боком.

Тем временем Мария делает шаг в нашу сторону, улыбается и прибавляет скорость. Вот что ей нужно?

– Не успели, – как-то обречённо произносит Роджер и сплёвывает на землю. – Если так пойдёт и дальше, сам начну от неё шарахаться.

– А я говорил, что она странная…

– Павел, Роджер, здравствуйте ещё раз. – Маша растягивает губы в улыбке, обнажая ряд крошечных зубов. Есть в её облике что-то детское, наивное, только я ничерта в это не верю. – Вы не подвезёте меня домой?

Здравствуйте, приплыли.

– Ты же мотоциклов боишься, если мне память не изменяет.

– Боюсь, но постараюсь пересилить свой страх. Родители волноваться будут, если задержусь.

Перекидывает волосы через плечо и принимается наматывать на палец толстую прядь. Пальцы дрожат, а в глазах такая мольба, что хоть рыдай.

– Мария, садитесь на мой аппарат, – предлагает Роджер, похлопывая по сидению за своей спиной. – Довезу аккуратно, но быстро.

Маша открывает рот, хмурится, но потом отрицательно машет головой.

– Нет, извините, я передумала.

И быстро-быстро семенит в обратном направлении.

– Ты сволочь, Брэйн, – изрекает Роджер, оглаживая бороду.

– Чего это ты такое выдумываешь?

– Девушка вон ради тебя страхи душить на корню готова, а ты… Эх! – грозит мне пальцем, смеётся и продолжает: – А вообще, конечно, лишнее подтверждение, что она на тебя запала, со мной ехать не захотела.

Смотрю на удаляющуюся тонкую фигурку, на несуразные шмотки, волосы, в хвостик собранные и понимаю, что так дальше продолжаться не может.

– Поехали к Карлу, – решает Роджер и первым заводит мотор. – Мне уже даже самому интересно стало, что она за птица такая.

* * *

Карл встречает нас во дворе, а я снова поражаюсь, насколько он необычный. Белоснежные, что первый снег в декабре волосы зачёсаны назад, виски выбриты, чёрные очки закрывают глаза, а из ворота футболки выглядывает татуировка, языками монохромного пламени поднимаясь по шее. Тощий, угловатый, очень высокий, но в каждом движении пластика дикого хищного зверя.

– Никуда вы без Карла, – замечает, растягивая тонкие губы в ленивой ухмылке. – Пойдёмте, перетрём.

Киваю, а Карл поворачивается спиной и направляется куда-то вглубь промзоны, минуя кособокие строения с обветшалыми фасадами. Когда достигаем ангара, Карл открывает ворота и делает приглашающий знак рукой. Он молчит, лишь сверлит взглядом, прожигая им даже сквозь тёмные стёкла очков, а мы с Роджером делаем шаг в сырость помещения.

– Уютненько у тебя здесь, – смеётся Роджер, оглядывая захламлённое пространство. – Новый офис обживаешь?

– Типа того. – Карл флегматичен, будто льдом покрыт полностью, в панцырь закован. – Выкладывай, что нужно от меня.

Он снимает очки, кладёт их на железный сейф в углу. Сам садится на стул, кладёт ногу на ногу и достаёт из кармана белой кожаной жилетки сигареты. Оглядываюсь и понимаю, что мне-то и негде задницу примостить, ну да и похрен – не рассиживаться сюда приехал. Роджер отходит на приличное расстояние, всем видом показывая, что это только наше с Карлом дело. А я, чёрт возьми, чувствую себя малохольным дурачком, которого девка бесит и слегка пугает. А я не привык страх испытывать – мне это просто не свойственно, и это тревожит.

– Ну? – торопит Карл, а сам куда-то за моё плечо смотрит.

– Мне нужна одна маленькая услуга, – начинаю, будто по тонкому льду ступаю.

– Я и большую могу оказать и даже бесплатно. Вопрос лишь в том, заинтересуешь меня или нет.

– Мне не надо бесплатно, – усмехаюсь, представив, какого рода услуги может иметь в виду Карл. – Мы же люди взрослые, деньги не проблема.

– Даже так? – переводит на меня взгляд, а уголок губ дёргается в подобии улыбки. – Вещай тогда. Только коротко и по делу, терпеть не могу плясать вокруг да около.

Киваю, но говорить не спешу. Нужно выразить то, что тревожит, а это не так уж просто. В итоге собираю мысли в кучку и пересказываю всё, что Маши касается. По мере того, как приближаюсь к концу, Карл докуривает третью сигарету.

– Надо, наверное, в частные детективы идти, – ухмыляется, поднимаясь на ноги и доставая из кармана телефон. – Зачем мне вся эта тряхомудия с клубом? Одни проблемы. Буду сидеть за столом – толстый, румяный, – пыхтеть сигарой, пить виски, следить за гулящими мужьями и искать пропавших.

– Вот какое ты себе занятие интересное для пенсионных будней подыскал, – смеётся возникший рядом Роджер.

– Ага, если доживу, конечно, – хмыкает Карл и набирает какой-то номер. Дождавшись ответа, бросает: – Ко мне иди, только быстро, – и кладёт трубку.

Когда разговор окончен, Карл говорит:

– Сейчас парнишка прибежит, обрисуешь ему, что об этой Даше…

– …Маше

– Похрен, – отмахивается, сжимая пальцами переносицу. – Расскажешь ему, что о сталкерше этой знаешь. Он и у нас чёртов гений, и мёртвого найти может, а живого вообще не проблема. Всё понял?

Киваю, и Карл снова надевает очки, делая шаг к выходу.

– Когда всё обсудите, ко мне в кабинет приходите, выпьем, посидим. Лады?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Понимаю, что ему, в сущности, неинтересно, что отвечу. Да и сам чувствую, что от таких предложений нельзя отказываться.

Снова киваю, ощущая себя долбаным болванчиком, и Карл выходит.

– У меня от твоего приятеля мороз по коже, честно, – замечаю, когда остаёмся с Роджером вдвоём.

Тот смеётся, и говорит:

– Ты сам с ним свидания захотел. Но вообще мне сложно судить, я за тридцать лет привык к нему. Он не всегда такой, поверь.

Не успеваю ничего ответить, а в помещение входит высокий тощий парнишка с длинными тёмными волосами, собранными в хвост. Под мышкой у него зажат ноутбук, а на лице самое серьёзное выражение.

– День добрый, товарищи, – кивает парень и плюхается на стул, на котором ещё недавно сидел Карл. – Выкладывайте, на кого инфу нарыть требуется.

Он кладёт на колени ноут, открывает крышку и выжидательно смотрит на меня, подняв бровь. Выкладываю всё, что знаю о Маше: адрес, куда провожал, место учёбы, возраст, приметы. Этого, на удивление, оказывается вполне достаточно, и буквально через пару минут он подзывает меня к экрану, чтобы показать фотографию той, что слишком часто вижу в последнее время.

– Она? – интересуется парень.

– Точно.

Он удовлетворённ хмыкает, захлопывает крышку ноута, а у меня перед глазами стоит фотография Маши. Что-то смущает меня, только не сразу понимаю, что именно. Чёрт! Какой же я дебил… Я же знаю эту Машу, знаю, мать их. И как раньше-то не вспомнил? Да, она выросла, изменилась, но это всё ещё она – маленькая девочка с тонкими косичками из соседнего двора

– Ок, сейчас распечатаю, что нарыл. Бумаги у Карла заберёте.

И, не сказав больше ни слова, выходит из помещения.

Карл точно не из тех людей, время в компании которых летит незаметно, однако, когда сидели в его кабинете, пили виски и разговаривали о жизни и наших местах в ней, мне даже на несколько мгновений показалось, что смог разглядеть что-то человечное сквозь толстую броню ледяного панциря.

Когда еду домой в такси, оставив мотоцикл возле входа в «резиденцию» Карла и его «Чёрных ангелов», из головы не выходит Маша. Это точно она – двух вариантов быть не может, я наконец узнал её. Худенькая большеглазая девочка с двумя косичками, что крысиные хвостики и острыми коленками. Мне примерно двадцать два было, когда увидел её в нашем дворе. Она сидела под проливным дождём, вытирала глаза и раскачивалась на ржавой качеле. Я возвращался с какой-то гулянки – весёлый, довольный, «душа нараспашку». Как раз пошли первые серьёзные заказы, деньги потекли пусть не полноводной, но вполне себе стабильной рекой. Я всегда жил просто, не загоняясь по мелочам и любая боль, жившая внутри меня, не выплёскивалась наружу.

А тут эта девочка вся в слезах и соплях, мокрая и несчастная, что выкинутый на улицу котёнок. Жалко стало, подошёл.

Совсем не помню, о чём говорил с ней – двенадцатилетней пигалицей, но в итоге она начал смеяться. Наверное, не нужно было этого делать, но после того вечера стал часто натыкаться на неё. Не придавал этому значения, просто болтал с ней о чём-то и пару раз угостил мороженным. Так продолжалось года три, Маша превратилась в угловатую и нескладную девушку, а потом пропала. Я и думать о ней забыл, но взаимно ли? Что-то подсказывает, что обо мне-то как раз и помнят.

Это полная задница, потому что я явно не из тех, о ком стоит годами печалиться. А ещё не даёт покоя, что тётя Зина так упорно намерена нас с ней свести, хотя ведь чётко объяснил, что у меня есть девушка и никакие невесты мне нах не упали. Вхожу в подъезд, поднимаюсь на свой этаж и звоню в дверь соседки. Хмель бурлит в крови, решимости во мне сейчас полный организм. Не знаю, сколько толкусь у двери, вдавливая кнопку звонка до упора, не отпуская руки, но в ответ полная тишина. Почему этой женщины нет дома, когда она так нужна? А может и хорошо, что нет, потому что сейчас так зол и растерян, что беда может случиться.

Чёрт с ней, с тётей Зиной. И с Машей тоже – потом разберусь. Открываю свою дверь, вваливаюсь в квартиру, захлопываю замок и иду в сторону кухни, скидывая по дороге шмотки. Когда остаюсь абсолютно голым, а сквозняк приятно холодит разгорячённую кожу, вспоминаю, что Полина так и не позвонила мне. Возвращаюсь к месту, где бросил штаны, нахожу в кармане телефон и набираю несколько раз номер той, кого хотел бы видеть сейчас рядом.

– Паша? Я закрутилась, извини. – Её голос медовой рекой растекается по моим венам, а я чувствую облегчение. Почему-то боялся, что когда поедет к отцу, больше не вернётся.

Такой глупый страх, но мириться с ним невозможно. От одной мысли, что Полины не будет в моей жизни хочется проломить кому-нибудь череп, разрушить целый мир до основания, но сделать всё, чтобы это оказалось лишь дурным сном.

– Всё нормально?

– Да, на удивление, – тихо смеётся, а я представляю, какая она, должно быть, красивая в этот момент. – Кстати, у меня для тебя кое-какие новости… Но это при личной встрече.

– Извини, Поля, я немного выпил, не смогу забрать тебя. Такси вызвать?

Это сам я могу пьяным в хламину рассекать по переполненным машинами дорогам, с ней не могу себе такого позволить.

– Нет-нет, не переживай, я сама приеду. Сейчас только кое-какие дела закончу и сразу приеду.

В итоге прощаемся, а я бросаю телефон на кухонный столик и иду в ванную. Нужно принять душ, чтобы смыть с себя все дурные мысли, прочистить голову. Тёплые струи щекочут кожу, а я опираюсь лбом о стенку душевой кабины и закрываю глаза, позволяя каплям стекать по спине и плечам. Сейчас мне хорошо и спокойно, а на всё остальное плевать с высокой горы.

Вдруг на спину ложатся чьи-то ладони, а я резко разворачиваюсь, чуть не падая. За шумом воды и своими размышлениями даже не заметил, как кто-то вошёл в ванную и открыл дверь душевой кабины.

– Мать твою! – выдыхаю и зажмуриваюсь. В тайне надеюсь, что это дурной сон. Вот открою сейчас глаза, а передо мной окажется хотя бы Полина.

– Ой…

Маша смотрит на меня, вытаращив глаза и стремительно краснеет и отводит взгляд, будто это я в её дом голым припёрся. Выключаю воду, чтобы не раздражала шумом своим.

– Какого хрена ты здесь делаешь?

Чеканю каждое слово, а Маша вздрагивает, будто хлыстом рядом с её лицом воздух рассекаю.

– Я…

– Что "я"? Ты вообще как сюда попала?

Делаю шаг на пол, не заботясь тем, что мокрый и не одет. Мне надоел этот фарс, Маша эта придурочная в печени сидит, что кричать готов.

– Я… – снова блеет и глаза отводит, рукава до кончиков пальцев натягивает. – Там открыто было.

– Хрен тебе, я запирал, – рявкаю и хватаю её за руку. Сейчас узнаю, какого чёрта она кутается в своё шмотьё. – Не дёргайся, поняла?

Маша икает и замирает истуканом. К чёрту порядочность, на хрен воспитание. Когда завалилась к чужому мужику в ванную, должна была башкой своей тупой думать, что делала.

Резко задираю рукав серой водолазки, и в глазах темнеет от увиденного. Мать их!

– Это что такое? – касаюсь большим пальцем белых рубцов на бледной коже предплечья. Тех здесь херова туча: давно заживших, побледневших, но много и свежих. – Говори!

Маша вжимает голову в плечи, пытается руку вырвать, но фиг у неё выйдет. Я намерен расставить все точки над I, или вот прямо здесь в дугу её сверну.

– Паша, Пашенька, – всхлипывает, а карие глаза слезами наполняются. – Я люблю тебя, я всю жизнь тебя люблю.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍– Ты в своём уме? Кого ты там любишь?

Чувствую, что сатанею. Надо успокоиться, а то долбану эту пришибленную головой о стену.

– Тебя! С двенадцати лет!

До последнего надеялся, что показалось, что на самом деле не она это, но дерьмовый сериал со мной в главной роли продолжается.

Маша вскрикивает, когда неосознанно сильнее руку её сжимаю. Наверное, завтра синяки останутся, да только как-то плевать.

– Ты поэтому всюду на глаза попадаешься? – спрашиваю, хотя сам давно уже знаю ответ. В тот момент всё понял, когда юный гений мне её фотку показал.

– Да.

– Почему сразу не сказала, кто ты?

– Мне хотелось, чтобы ты сам меня вспомнил, – снова всхлипывает и обнимает руками дрожащие плечи. В этот момент она ещё более жалкая, чем всегда.

Наверное, по законам жанра сейчас я должен расчувствоваться, прижать горемыку к своей груди и дать выплакаться, а потом мы закружимся в свадебном танце, да только делать мне больше нечего. Карл прав был, когда сказал, что такие фокусы нужно на корню обрубать, пока только хуже не стало. Чёрт, вспомни я её раньше, давно бы уже отделался, а сейчас она торчит в моей ванной, в которую хрен пойми как пробралась, а я, мать их, всё ещё голый.

Протягиваю руку, снимаю с сушилки полотенце и обматываю вокруг бёдер. Хватит стриптиза, только не перед Машей.

– Пошли, – говорю, выходя из ванной.

Прохожу на кухню, достаю из шкафчика бутылку виски, стакан и наливаю себе щедрую порцию. По звукам за спиной понимаю, что Маша мнётся у порога, топчется, но не проходит.

– Садись, – указываю рукой на стул, но сам так и остаюсь стоять, разглядывая что-то за окном. Очередной обжигающий гортань глоток теплом разливается по венам. Мать их, я же хотел протрезветь, но, наверное, не в этой ситуации.

– Павлик… я… извини меня, пожалуйста. Я не хотела тебя пугать.

«Пугать». Какое странное слово, неудобоваримое для моей психики.

– Как в квартиру попала?

– Я у тёти Зины ключи украла, – пищит и всхлипывает. Клептоманка чёртова, но хоть не юлит.

– Воровать не хорошо, но ладно. Ключи на стол.

Я не смотрю на неё, потому что не хочу провоцировать её на какие-то решительные действия. С такими, как она нужно резко и быстро рвать всё, что ещё даже не успело зародиться, потому что только хуже будет.

– Павлик, может, сама тёте Зине отдам?

Она ещё изо всех сил цепляется за какие-то возможности, варианты просчитывает, но делает только хуже.

– Ключи положи на стол.

Вздыхает, но слушается. Молодец, Маша.

– Теперь рассказывай, какого хрена у меня в квартире делала.

– Я хотела поговорить. Поняла, что ты не помнишь меня, рассказать хотела, напомнить.

Это почти смешно, если бы не было так глупо. Будто мест других нет в этом мире, кроме моей ванны, где мне что-то напомнить можно.

– Маша, что ты мне напомнить хотела? – Всё-таки поворачиваюсь в её сторону, а Маша вздрагивает, чёртова истеричка. Что за дёрганое существо? – Что когда-то давно купил тебе три мороженки?

– Черыре.

– Что, прости?

– Четыре мороженки, – горько усмехается и закрывает лицо руками. Вздрагивает всем телом, приглушённо всхлипывает. Когда отнимает ладони и смотрит на меня, в глазах вызов и боль пополам: – Я в тебя влюбилась в тот момент, когда ты подошёл ко мне такой красивый, сильный, улыбчивый. Ты казался очень счастливым, а я ведь из дома в тот момент ушла, хотела пойти на рельсы лечь, только не знала, в какой стороне вокзал.

Слова из горла вырываются с трудом, Маша будто проталкивает их, сглатывая.

– А ты подошёл, просто подошёл, а мне казалось, что меня солнце коснулось. Чуть не задохнулась от восторга, думала, что таких не бывает, что ты снишься мне.

Господи ты боже мой, зачем я тогда это сделал?

А Маша, меж тем, продолжает:

– Ты смеялся так заразительно, а мне ведь всего двенадцать было и я так мечтала умереть, но появился ты и показалось, что можно смотреть на тебя и просто радоваться, что в жизни смысл появился. Не понимала тогда ещё ничего, просто хотела видеть каждую минуту. Со школы приходила, в ваш двор шла и тебя караулила. Иногда до ночи сидела.

– До ночи? А родители?

Маша горько усмехается, а в глазах столько тоски, что словами не передать.

– Родители тогда зарабатывали свой первый миллион и им точно было не до меня. Я потому и умереть хотела, что ведь думала: вот сдохну, и они хотя бы на мои похороны приедут. Дура, да?

Пожимаю плечами и закуриваю. В глубине души шевелится жалость к несчастному ребёнку, которого судьба потолкала вилами в бака, только мы уже давно выросли.

– А куда ты пропала потом?

– Ты заметил? – загорается радостью, от которой зубами скрипеть хочется. – Умерла бабушка, и родители всё-таки приехали… и увезли меня. Правда, не в новую счастливую жизнь, а в больницу упекли, но это долгая история.

– В больницу? Ты заболела?

Снова горькая усмешка, а вместо ответа – закатанный до локтя рукав.

– Зачем ты это с собой сделала?

– И продолжаю делать, – кивает, потирая руку, словно это сможет уничтожить следы сотен касаний лезвиями. – Я просто хотела быть с тобой, но родители решили, что я сошла с ума.

– Маша, прекрати. Мне очень жаль, что так всё вышло, правда.

– Но ты ни в чём не виноват был, – машет головой, вскидывая руки. – Я просто хотела любоваться на тебя. Знала же, что маленькая ещё, что рано мне ещё, но любить-то тебя мне нельзя было запретить. А когда родители приехали, они поняли, куда хожу и кого выглядываю целыми днями. И испугались за меня.