Текст книги "Катастрофа или последний треугольник в Атлантиде (СИ)"

Автор книги: Лилия Хайлис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц)

Вот этот изящный изгиб верхней губы по законам физиогномики непременно должен был означать некую черту характера... Каждая черточка на лице отражает черту характера... Еще когда он улыбнулся в самый первый раз, она с неожиданной радостью нового предчувствия подумала, как всё же он хорош собой, этот молодой халдей. Его черты, скорее, не типичны для атланта. Он, конечно, скорее похож на халдея, видимо, пошел не в Ноэла, а в мать. Особенно, этот длинный с горбинкой нос, огромные, чуть раскосые зеленые глаза. И что-то трепещет у нее внутри, стоит только вглядеться в эти глаза...

– О чем ты задумалась? – спросил Уэшеми.

– О тебе, – честно призналась Касс. – Никогда раньше не встречала таких, как ты... Я тебе нравлюсь?

– Да, очень, – быстро сказал Уэшеми.

Касс с удовольствием отметила, что он покраснел.

– Ты милая.

Своим апломбом он, по всей вероятности, старался скрыть смущение. – И, должно быть, очень умна.

– А сколько во мне жалости... – протянула Касс с небрежной гримаской. – И сострадания... И преданности...

– Только любви немножко не хватает. Пролетела на высоте своего аэробиля, да? – выпалил Уэшеми, покраснев еще больше.

У Касс все похолодело внутри. "Подслушал. Мысли подслушал".

Он уже сам по ее виду понял, что ляпнул, и тогда одним движением бровей смахнул с себя смущение и твердо, словно подведя черту под их разговором,сказал: – Я передам отцу, что ты хочешь говорить с ним.

Глава 6

Выше дворца Зева и Эры на Верхнем Олимпе располагалась только небольшая лужайка. Такая милая, чистенькая зеленая площадка, отгороженная от внешнего мира гранитной стеной. В центре ее сильным фонтаном прямо вверх из-под земли бил родник. От родника по четырем склонам падали вниз четыре голубых потока, разделившие гору на четыре же части. С высоты полета аэробиля создавалось впечатление светлого переливавшегося креста. Стекая, ручьи постепенно обогащались притоками, усиливались, и внизу, на равнине, превращались, в конце концов, в две огромные мощные реки: Тир и Эрат.

– А знаешь, сколько говорят об этом пересечении рек крестом? – заметил Лон. – О том, что обе реки где-то в воображаемой точке пересечения ни с того ни с сего одновременно меняют направление на противоположное...

– Почему в воображаемой? – переспросила Касс.

– Не всякий может себе позволить подняться над Олимпом. Считанные ведь единицы... А много раз ты видела это по визу? Но объяснить непонятное хочется, вот они, то есть, большинство, и воображают эту, недосягаемую, мало чьему глазу доступную точку. А в колониях вообще сочиняют песни, легенды... Дают похожие имена...

Лон описывал небольшой круг, спуская аэробиль пониже, чуть ли не на трехгранную, мерцавшую в собственной тени, громаду, возвышавшуюся над родником.

– Не говоря уже об Эдеме. – оракул кивнул на пирамиду и торжественно прокричал, с каждым словом усиливая звук: – Эдем непроницаемый! Эдем таинственный! Эдем могущественный!

– Кто владеем Эдемом, тот владеет миром, – вспомнила Касс. – Из чьей это речи? Зева? Или кого-то исторического?

– По-моему, обычный фольклор... – Лон покрутил головой, как бы собираясь с мыслями. – А впрочем, не помню. У меня, и даже не стыдно в этом признаться: когда я нахожусь тут слишком близко, – буквально отшибает память.

– Да уж... Пожалуй... – задумчиво согласилась Касс.

– Сколько раз пролетал мимо, и все равно: стоит оказаться поблизости, всегда почему-то нервничаю.

– Есть в пирамидах вообще что-то такое, от чего все замирает внутри... А в этой-то...

– Знаешь, почему наши предки стали строить пирамиды, оканчивавшиеся крестом на верхушке?

Они пошли было на снижение, но Лон, вдруг решив сделать еще круг, опять вырулил вверх и вернулся к вершине Эдема.

Касс отрицательно мотнула головой. Поэт, с видом понявшего все на свете человека, стал вещать: – Да просто, самое обыкновенное изображение Олимпа. Ведь Эдем сначала был только макетом Олимпа. Точно так же, бриллиантовый крест наверху был раньше только отображением родника...

Лон остановил аэробиль. Они зависли над переливавшимся водным крестом и его легкой проекцией на верхотуре пирамиды: крестом бриллиантовым.

– Это гораздо позже стали накапливать и вкладывать туда знания. А еще позже додумались до главного.

– То есть?

– Как это, "то есть"? Кто владеет Эдемом, тот владеет миром. Сама же цитируешь.

– Ну и что?

– Энергия, вот что! Неужели, правда, не знаешь?

– Нет, почему, я знаю: Эдем дает энергию. Я только не поняла...

– И никто не понял. – Лон расхохотался. – Думаешь, свободный ученый Ноэл понял? Или великолепный Асклепий понял? Не говоря уже о маразматиках, вроде Кронота... Случайно оказалось, что Эдем находится на пересечении всех силовых полей Геи... Случайно оказалось, что бриллиантовый крест над крестом водным фокусирует все силы в одной точке... Точнее, в противостоящих друг другу точках: с одной стороны плюс, с другой – минус. Вот и все.

Лон стал размахивать свободной левой рукой. Он пытался воспроизвести движение маятника, раз за разом повторяя в такт: – Плюс – минус, плюс – минус, плюс – минус.

Потом еще слегка пощелкал языком, имитируя фотонный счетчик, и только после того вернулся к своему собственному голосу: – Улавливаешь? Толком никто ничего не понимает, все оказалось случайно, но дармовая энергия бьет из атмосферы наподобие этого родника! А в результате, две реки, с именами "Тир и Эрат", протекают чуть ли не в каждой колонии. А самое главное, в результате, фольклор: "Кто владеет Эдемом, тот владеет миром!". Ну, и пирамиды, конечно...

Выждав ещё чуть-чуть, видимо, для того, чтобы Касс усвоила информацию, Лон со вкусом закончил: – Ведь все эти пирамиды в провинциях: гладкие, ступенчатые, всякие пагоды, башни – это всего-навсего обычное подражание колоний метрополии.

– Интересно, есть ли на Гее еще такие же точки... пересечения?

– Как ты думаешь, для чего я тебя тренирую в ясновидящие?

Касс посмотрела на него с недоумением и поэт продолжил объяснения, как будто давал очередной урок: – Находить эти точки тоже. Это будет одной из твоих задач.

В который раз Лон не выдержал менторского тона и сбился на короткие отрывистые фразы: – А ты как думала? В Круге свои эмоции ломать? Вот и получай свой первый урок на эту тему.

– Мне даже в голову не приходило...

– Знаю, знаю. – Лон насмешливо сложил губы. – И никому поначалу не приходит в голову. Казалось бы, ложись себе в транс, смотри... Будущее там... Прошлое... Если ты оракул. Но ведь от нас еще нужна и реальная польза. Например, точки пересечения. Вот и столбенеешь в трансе, крутишь в воображении глобус. Потому что точек этих – сколько хочешь, их только не всегда легко найти. Но даже у нас в Атлантиде есть еще штуки три похожих Эдемов. Правда, каждый из них гораздо слабее этого... Ну, и подстанции, конечно... Это уж каждый может... Например, у Ноэла во дворе я как -то заметил подстанцию... Явно, сам же с сыновьями и строил...

– Не очень-то свободно себя здесь чувствуешь, – отметила Касс, и Аполу тут же почудилось, что она вообще его поучительных речей не слышала. – Мало тут радости, на пересечении. Слишком торжественно... Что ли... Или жутко...

– А я тебе о чем... Между прочим, название "Эдем" по всей Гее стало именем нарицательным.

Лон ухмыльнулся: – А в знаменитой Халдее, где каждый корчит из себя великого мудреца, Эдем, по иронии судьбы, обозначает блаженное местечко.

– А я все думаю, чего это мы тут висим... Выходит, блаженство вкушаем?

– Навкушалась? – оракул сорвал аэробиль с места. – Ну, в таком случае...

Он вывернул вправо, вниз, еще минута – и поэт осторожно поставил машину на огромную гладкую плиту. Одну из тех, которыми была вымощена площадь перед дворцом Зева и Эры.

Перед входом во дворец на площади уже толпились обозреватели. Сбивая друг друга с ног, искатели сплетен ринулись к аэробилю, не давая прилетевшим ни открыть дверцы, ни закрыть, ни шагнуть. Пришлось проталкиваться сквозь плотную толпу, да еще под раздражавший нервы аккомпанемент ослепительных вспышек и восторженных комментариев.

Эра любила известность. Она получала чуть ли не чувственное удовольствие от сознания, что вся Посейдия наблюдает по визу Ее дворец, Ее прием, Ее семью, Ее. Музы обычно приглашались и охотно посещали ее вечера и приемы, самые знаменитые из Муз – иногда даже в качестве гостей. Конечно, впустить в дом всех, Зев их насмешливо называл сплетне-усилителями... – "Нет-нет, невозможно, ведь у нас тьма людей. Даже для нашего дворца...", – не стесняясь гостей, говорила недопущенным Эра.

А гости уже начали заполнять ярко освещённые залы, комнаты, дворы и дворики. Везде царила суета, беспечность и шум большого приема.

Тут и там сновали гномы, порхали эльфы. Бронзовые, отполированные до зеркального блеска, этрусские подносы, уставленные посудой, снедью, питьем, казалось, сами по себе перелетали с места на место.

В огромных купальнях, выложенных разноцветным мрамором, нимфы раскладывали полотенца, шампуни, губки, щетки, кремы. В обоих, горячем и холодном бассейнах, по протокам между ними носились зеленоволосые русалки, готовые служить, развлекать, массировать, всячески ублажать плоть.

Ароматы жареной, сильно сдобренной чесноком, мятой и другими травами дичи перемешивались с запахом моря, исходившим от раков и крабов. В сложный букет иберийских вин вкрапливался сладковатый цветочный дух нового, по секрету всем обещанного Зевом, крепкого нектара.

Лаванда и хвоя, устилавшие дно бассейнов, вносили в коктейль из запахов свою лепту. А по внутренним дворам пестрели мелкие, невидные, но очень душистые цветы маттиолы.

Вся эта мешанина ароматов обдавалась влажным, теплым вечерним воздухом, создавая колорит этого дома. Особый, щедро приправленный эмоциями звуков и красок, дворец Зева не только до предела возбуждал плотские желания, но и обещал их удовлетворять.

Посреди первой цветочной залы царил хозяин дома, встречая каждого гостя шумным приветствием, широкими объятьями и знаменитым новым нектаром. Дорогие, торжественные, массивные и одновременно изящные, критского золота кубки, были приготовлены и расставлены на столе перед Зевом. Гномы мгновенно убирали опустевшие и немедленно подносили новые подносы с чистыми кубками.

– Приветствую, приветствую, – радушно сказал Зев, протягивая нектар Касс и Лону обеими руками.

– Сегодня по новому рецепту, кто отважится выпить – мой лучший друг. Кто откажется – соответственно...

– Хорошо, что предупредил. – Лон нарочито торопливо схватил кубок и улыбнулся: – Мне в этом дворце враги не нужны.

Зев смотрел на Касс. Видно, ему очень хотелось, чтобы она выпила и оценила.

Касс заглянула в кубок. Запах густой темно-коричневой жидкости был душистый, цветочный и напоминал чем-то запах эльфа из Веселого Грота. Девушка проглотила слюну и бросила короткий взгляд на Зева: тот ждал, уставившись прямо ей в рот. Она перевела глаза на Лона. Поэт уже проглотил содержимое своего кубка и теперь смаковал. Медленно, с видимым удовольствием облизывая губы, Лон все еще пробовал на вкус оставшуюся на них влагу.

Касс наклонила кубок к себе и лизнула, как мороженое.

– До дна, до дна, – потребовал Зев и расхохотался, а потом, с видом гурмана и кулинара, не сомневаясь в успехе, сказал: – Каков?

– Блеск! – в ту же секунду отозвался Лон. – Напиток Творцов, просто номер один. Я твой лучший друг.

Зев с превосходством, не глядя, похлопал поэта по плечу и вопросительно посмотрел на Касс.

– Вкусно, – не без кокетства, подтвердила, наконец, та. После первого глотка мир показался ей уже не таким мрачным.

Зев оживленно взял кубок, громко хлебнул, гулко глотнул, жмурясь от удовольствия. Отечески обняв Лона свободной рукой, атлант номер один со смехом советовал поэту: – Ты у меня возьми рецепт и пои ее, – владыка нацелил указательный палец девушке в нос: – утром и вечером, каждый день по глоточку.

Оба, гость и хозяин, смотрели на Касс одинаково любовно, как будто оценивали её в каком-то особом, чисто мужском сговоре. И оба – чуть-чуть снисходительно, сверху вниз.

– Твоя будет до конца мира, и, главное, – всегда такая же милая, как сейчас, – бравурно закончил Зев.

– Я сразу понял: нектар этот – номер один, – согласился Лон.

Зев, еще раз шумно похлопав его по плечу, откинулся. Этим жестом давалось понять, что хозяину пора заняться другими гостями. Отведавшие нового нектара переправлялись дальше, к Эре, которая здоровалась с гостями там же, в трех шагах от супруга. Глаза ее возбужденно блестели, но не забывали время от времени приглядывать за мужем.

В тот момент, когда подходили Касс и Лон, Эра обнимала Фадиту. Поздравляла соперницу дочери и при этом вся светилась радостью. Выражение лица Эры могло бы, пожалуй, заставить наблюдателя стороннего поверить, что вчерашней победой Фадита осчастливила хозяйку приема, пожалуй, даже больше, чем своих болельщиков.

Орф стоял рядом с Прекраснейшей. Взгляд его, по обыкновению, пустой, словно бы чуть удивленный, блуждал поверх голов.

– К последнему творению Зева он, конечно, приложился изрядно, – шепнул Лон. – Но надо же хоть немножко уметь пить... То ли дело, я... Впрочем, боюсь, теперь он вместо меня окончательно станет лучшим другом.

– Бывают же такие потные лица, – подумала Касс, исподтишка рассматривая Орфа. – И возбужденное до невозможности, да еще совершенно бессмысленное, вдобавок...

Она смотрела на Орфа, тщетно выискивая в себе отвращение к молодому поэту, вместе с его мокрым лицом и прилипшей ко лбу прядью. Орф действительно был пьян, потен и возбужден, но отвращения к себе, при всём желании девушки, у нее не вызывал. Скорее, сильное любопытство. Или это было не совсем любопытство? Или совсем не любопытство? Во всяком случае, хмель ее сразу прошел. Вместе с хмелем исчезло ощущение праздника.

Касс внезапно захотелось подбежать к этому чужому, влюбленному не в нее, человеку, обнять его, прильнуть всем телом... Она с трудом подавила в себе этот порыв, но поняла, какого рода любопытство тянуло ее к поэту. Она, Прекрасная Дева, бессовестно, постыдно желала любовника другой Прекрасной Девы, своей ближайшей подруги. Повторялась история с Лоном?

Касс опустила глаза и немного постояла так, глядя себе на ноги. Может, именно это желание неосознанно мучило ее в прошлую ночь... "Синдром Фадиты", – горько подумала Касс. Необходимость обладать тем, кем владеет Фадита. То есть, говоря простыми словами, самая обыкновенная зависть. Значит, именно то же самое чувство толкнуло ее когда-то в постель Лона? А теперь ей понадобился Орф. Неужели, действительно зависть? Или глупое тяготение к вызывающе порочным людям? Это Лон-то порочен? Нет, значит, не то. Только Фадита... А ведь похоже, именно эти чувства и превратили Эриду в Эриду...

– Ни за что я не стану ею! – Мысленно поклялась себе Касс. Она, правда, не уверена была в том, как могла избежать участи Эриды, но после этой клятвы все же почувствовала себя немного легче. – Да ведь не только Прекрасные Девы... – размышляла Касс. – Лега права: атланты лишены любви на уровне эго... О, Творцы! Почему, за что это страшное наказание? Как случилось с нами, что мы, Настоящие, забыли, не ведаем, знаем только из красивых легенд или со слов русалок о подлинных чувствах!

Касс неожиданно подняла ресницы и заметила: Орф, поймав ее взгляд, быстро отвернулся. Значит, он тоже смотрел на нее... Значит, желает того же... То есть, ее стремление к нему взаимно. Да если эго тут ни при чём, отчего же нет? Ах, этого не может быть, не должно. Некрасиво, неприемлемо, глупо. А мечты о любви эго? О, Творцы! Какое эго? Ничего, кроме этой прилипшей ко лбу пряди. То есть, присутствует у него где-то там, конечно, и эго, но ее-то в нем что привлекает? Ах, оставьте, она не ученый, не философ, – она всего-навсего Прекрасная Дева... Она только знает, что желает Орфа... И не надо, не надо – ради Творцов! – не надо про Эриду! Хватит! И, наверно, не надо про недосягаемую, недоступную, эфемерную любовь эго.

Не без труда оторвавшись от Эры, Фадита взяла Орфа за руку.

"Намертво приклеила!" – раздраженно подумала Касс.

Орф безропотно отдался властной руке уверенной в себе подруги. Впрочем, ни лицо его, ни глаза особого счастья не выразили. Касс отметила это с недостойным, неприятным ей самой чувством злорадства. И тогда же, не без некоторого освобождения, поняла: то, что она чувствует сейчас к Орфу, – еще не само желание.

Возбуждавшими желание волнами ее пронизывало напряженное ожидание. Чего-то! Совсем нового, не испытанного, не изведанного до сих пор, а другого, большого, да-да, ведь не всегда возможно обойтись без громких слов, истинного. И почему-то захлестывала уверенность, что это что-то вот-вот произойдет.

Все-таки, она хотела бы, чтобы ожидаемое, если уж должно случиться, произошло бы с Орфом. Или с Уэшеми? Почему в мыслях Прекрасной Девы ни с того, ни с сего всплыло это, похожее на шуршание конфетной обёртки, имя? Касс не знала, зачем вдруг вспомнила юного халдея. Может, потому что тот так откровенно покраснел, заглядевшись на нее? Но заострять внимание на нем, безусловно, не стоило: слишком уж чужд ей этот четвертый сын Ноэла, со своей непонятно выгнутой верхней губой. Касс внезапно почувствовала прилив нежности и улыбнулась.

"В Халдее каждый корчит из себя мудреца", – сказал Лон. Уэшеми, пожалуй, этого не надо: с первого взгляда видно, что юноша умен и знает об этом. И обо всем имеет мнение.

Нет, все-таки не Уэшеми: слишком он далек от Геи, что ли. Все-таки, пожалуй, Орф. Свой, понятный, доступный... Скажем, не такой уж понятный... И совсем не такой уж доступный... Да, глупо, да, неловко, но, поймите же, наконец: она желает Орфа. Она не знала, к кому обращается. Зато она знала точно: это должен быть Орф. Угадывалась в нем почти осязаемая теплота, которая манит, притягивает к нему Прекрасную Деву.

Тот, безусловно, снова почувствовал на себе ее взгляд. Удаляясь в обнимку с Фадитой, молодой поэт оглянулся, с веселым любопытством, бесцеремонно оглядел Касс сверху донизу. Не только щеки, но и шея ее покраснели.

– Румяная, красивая! – воскликнула Эра, принимая Касс в объятья и одновременно, уж это она умела, провожая Фадиту и Орфа внимательным взглядом, тут же попутно вопросительно всматриваясь в лицо Касс.

– Ну и ладно, – думала та. – Ну и постигай, а все равно тебе не разгадать: сама не в состоянии.

Эра многозначительно улыбнулась. Выражение ее говорило, напротив, о несомненном и полном понимании.

–Это вот это новое? – Касс поняла, что злится. И не столько на Лона, Орфа, себя, сколько почему-то именно на Эру, а еще больше – и уж это было совсем непостижимо, – на ничего, наверно, и не подозревавшего Уэшеми... Касс заодно про себя отметила, что молодого халдея не видно. Хорошо это или плохо, она пока не определила.

– Мелко, скучно, стыдно и уже повторялось десятки раз, и со мной, и с ней, и со всеми остальными. – промелькнуло у нее в мозгу. – И совсем, совсем не то, о чем говорила Лега. Все, все не то.

Задерживаться с хозяйкой, к счастью, надолго не полагалось: только поздороваться и идти веселиться.

Из соседней залы уже раздавалась танцевальная музыка, а в уютном, всегда полутемном, освещенном только лунным светом и подсветкой фонтана, внутреннем дворике готовилось выступление, оно же и состязание поэтов.

Пока Лон со вкусом ел краба, запеченного в черепаховых яйцах, Касс ловила себя на том, что время от времени, поглядывает то на зеркала, то на входные двери, будто поджидает кого-то.

В зеркалах, в ярком электронном свете отражались разноцветные туники, плащи, разлетавшиеся волосы, блестевшие глаза, все то, что составляет обычно милую суету шумного нарядного вечера.

Подскочила Фина, с ней – Эрмс. Касс отметила, что несмотря на явную непохожесть, неуловимые общие черты объединяли всех детей Зева. – Вот, еще... братец появился! – выпалила Фина и с нервозным хохотом добавила: – Хитрый, скользкий, изворотливый.

– Скользкий? – удивленно переспросила Касс.

– Я имею в виду... – Фина оборвала фразу, в точности повторяя мать. – У кого хочешь, что хочешь, уведет... Кому хочешь, что хочешь, продаст... А ещё ученый...

Фина зашлась от смеха. Эрмс посмотрел на нее с одобрением, тоже смеясь: эти двое явно друг другу подходили.

Фест, средний сын Зева и Эры, никого и ничего не замечая, сосредоточенно наливал модное в последних сезонах иберийское. Налив, тут же, не сходя с места, выпивал сам. Выпив, наливал опять. Время от времени, заметно хромая, он тащился к матери, чтобы поднести ей кубок.

Эра отмахивалась от сына отрепетированным жестом левой руки, давно и намертво приклеенной усмешкой левого края верхней губы, раз и навсегда придуманной шуткой: – Даже знаю, какой именно там яд.

На этот шедевр юмора всякий раз полагалось отвечать взрывом хохота, хотя спектакль, разыгрывавшийся между хозяйкой дома и ее сыном из приема в прием, давно уже успел всем изрядно надоесть.

Зато Арс, самый старший из детей хозяев бала, обыкновенно оставался молчаливым и трезвым. Никто никогда не видел бледного, сухого, желчного Арса с кубком в руках. Во всяком случае, на людях первенец атланта номер один не пил. На приемах, соблюдая самим же собой установленные правила, незаметно забивался куда-нибудь в уголок, в тень. Оттуда старший отпрыск семейства незаметно следил за всеми подряд: гостями, музами, машинами. Для него представлялось удовольствием, если в разгаре веселья подворачивался повод собственноручно отхлестать раба. Или, вроде бы случайно, но больно задеть того, кто неосторожно оказывался в досупной близости, да хоть, словно оступившись, неожиданно с силой наступить кому-то на ногу.

О странных наклонностях Арса знали и домашние, и гости. Его сторонились, но жертва все равно всегда находилась, и уж тогда Арс не упускал возможностей.

Своей ленивой кошачьей походкой откуда-то подоспела и Эрида. Лицо ее казалось бесстрастным на вид, но искусно запрятанное любопытство все-таки прочитывалось где-то на донышке глаз: ей очень хотелось знать, что происходит между Касс и Лоном.

Наконец, среди гостей появился Рамтей. Медленно, с обычным выражением лица он приблизился и кивнул, ни к кому конкретно не обращаясь. Касс немедленно поняла: на самом деле тот, кого она ждала здесь с той самой минуты, когда отворила двери этого дворца, был брат Зева.

Касс отошла от Лона. Она придвинулась к Рамтею так близко, что почувствовала запах его духов. Тихо, чтобы никто не слышал, сказала: "Я передала". Он кивнул, а потом тоже тихо, но отчетливо разделяя слова, деловито сообщил: "Сегодня Ее взяли на очищение. Я не успел." В его голосе вместе с сожалением явно проскользнул упрек. Или только почудилось? И вина показалась? Но ведь Лега сама...

В горле девушки мгновенно образовался огромный сухой ком. Процедура очищения кого угодно, хоть русалку, хоть Прекрасную Деву, превратит в машину. В полном смысле этого слова, бездушную машину. Значит, Леги теперь не будет. Звучание ее имени не изменится, движения тела останутся плавными, а волосы – прежними, блестящими, изумрудными, но самой Леги не будет.

Значит, пока она, Касс, пыталась разобраться в чем-то своем, пожалуй, глупом, скорее всего, не особенно важном, где-то в недрах заведения Баала... Кто это был? По всей вероятности, сатиры... Говорят, сатиры этим занимаются... Впрочем, что ей за дело, кто именно... Важен результат: в лабораториях Баала уничтожили то главное, что делало Легу Легой: ее память.

Значит, снимет бедняжка когда-нибудь ожерелье с собственной шеи, поднесет к свету и станет с удивлением рассматривать. Русалку верхом на кентавре, русалку на руках у кентавра, два профиля, губы, слитые в поцелуе. Посмотрит, посмотрит, и натянет обратно на шею. Может, пожмет плечами.

Нет, по-другому: будет всматриваться, напрягаться изо всех сил, мучительно пытаясь поймать, выследить, выловить хоть что-нибудь из глубин своего сознания, но вряд ли вспомнит, потому что сатиры Баала методично, клетку за клеткой, прочистили те участки мозга, где хранится личная память.

Касс тряхнула головой: прием Зева и Эры – далеко не самое подходящее место в Посейдонисе, где можно грохнуться в обморок или хотя бы поплакать, погрустить, подумать.

К тому же, Лон уже медленно поднимался с непреклонным выражением лица, угрожающе выплевывая креветочный хвост. Эрида, Арс, музы с разных сторон смотрели во все глаза и выражение их лиц было абсолютно одинаковым. Напряженное ожидание скандала, склоки. Сладостное предвкушение чужой боли.

– Вот это была бы пара, Арс и Эрида, – промелькнуло в голове...

Все разом смолкли: гости, хозяева, рабы, музы. Во внезапно наступившей тишине раздалось характерное звяканье случайного удара кубка о поднос. Звук ещё больше усугублял тоскливое ожидание.

Рамтей еще стоял близко, чуть ли не касаясь Касс локтем. С неизменно холодным, отчужденным выражением лица исполин равнодушно смотрел куда-то перед собой.

– Что ему нужно? – сдавленно прошипел Лон. Он схватил подругу за руку, с силой дернул ее поближе к себе и сказал все еще тихо: – Да у тебя лицо изменилось!

Затем первый поэт, он же главный ясновидящий Атлантиды, видимо, не считая нужным сдерживаться, обращаясь к возможному сопернику, взревел громче минотавра: – Я спрашиваю, что ему от тебя надо?

– Кровь, – откуда-то послышался глухой голос Арса. – Оскорбления смывают кровью.

– Неужто сразу оскорбления? – донеслось саркастическое заявление Эриды. – Мало ли кто с кем развлекается по ночам в Веселом Гроте?

Касс молча сделала движение рукой, останавливая поэта, но тот, не желая замечать, рванулся к Рамтею.

Вокруг встревоженно, но с явным интересом, молчали, наблюдая.

– Мне не нравятся твои разговоры с Касс, – громко сказал Лон.

– В мире иногда случаются события, которые кому-либо не нравятся, – ответил титан.

– Я не намерен молча терпеть то, что мне не нравится, – продолжал оракул.

Рамтей усмехнулся и пожал плечами, что в сочетании с абсолютным спокойствием и ледяным безразличием могло взбесить кого угодно.

– Второй раз, после разговора с тобой она сама не своя, – отметил Лон. – Прекрати вовлекать ее в свои делишки, чем ты там занимаешься... в Веселом Гроте... или еще где...

– Мало ли, кто чем занимается в Веселом Гроте... – прожужжала Эрида с едва заметной иронией.

– А ты не намекай, не намекай! – заорал поэт. – Я твоих намеков не понимаю!

– Да нет, – смиренно продолжала та, взмахнув ресницами. Только хорошо знавшим эту Прекрасную Деву была ясна её игра ресниц, дававшая Эриде возможность тщательно скрывать зловещее выражение глаз. – Я наоборот, я прямо говорю: может, они там в шахматы играли? В Веселом Гроте можно же вполне и в шахматы поиграть.

Глаза Эриды опять подозрительно блеснули под полуприкрытыми веками, не предвещая ничего хорошего: – Музыка тихая, никто никому не мешает... Опять же, залы для медитации...

– Я сказал, молчать! – проревел провидец в бешенстве.

– Правильно, – уже почти открыто обидно усмехнулась Эрида. – Главное – отыскать виноватых. И легче всего – меня.

– Заткнешься ты когда-нибудь! – Лон задохнулся.

Рамтей поморщился, всем своим видом показывая, что поведение поэта постыдно. Гигант еще раз пожал плечами, но по-прежнему, молчал, и это окончательно вывело соперника из себя. Лон занес руку назад, а потом – Касс показалось, бесконечно медленно, – стал выносить кулаком вперед.

Титан, не меняя положения тела, молниеносным движением перехватил брошенный ему в лицо кулак и сжал у запястья. Рывок не только не сдвинул Рамтея с места, но не заставил даже пошелохнуться. Ни напряжения, ни усилия нельзя было заметить в лице или фигуре исполина, словно перехваченная им рука принадлежала не атлету Лону, а немощной старухе.

Трудно представить конец этой сцены, если бы в тот самый момент не подоспел Зев. Хозяин приема схватил Рамтея под свободную руку и со словами: – Лон, мне необходимо поговорить с братом, – потащил того в сторону выхода. Рамтей разжал кулак, из которого рука Лона бессильно выпала. Выходя вслед за Зевом, великан обернулся, чтобы на прощанье, ни в кого специально не целясь, швырнуть назад исполненный презрения и высокомерия взгляд.

Лон опять задохнулся, с трудом подавив желание рвануться вслед или, еще лучше, – потому что рвануться вслед было бессмысленным, – провалиться сквозь мраморный пол. Возможно, поэт и провалился бы, но в этот момент на сцене появилось новое лицо. Представший взорам гостей молодой человек был долговяз, русоволос, с капризно изогнутой верхней губой. Касс мгновенно узнала Уэшеми.

Четвертый сын Ноэла протянул руку Лону со словами: – Я давно искал возможности познакомиться с тобой, Лон Апол. Я хотел сказать тебе, что очень люблю и часто слушаю твои баллады и песни.

Лон глубоко вздохнул, заставляя себя расслабиться и успокоиться. Одновременно, он принял обычный рассеянно-надменный вид "на публику". Затем поэт номер один улыбнулся, откровенно говоря всем своим видом: "Еще бы мои песни вдруг кому-то не нравились".

Инцидент был исчерпан. Гости вернулись, каждый к своему занятию. Эрида и Арс затерялись в толпе. В зале вновь воцарился обычный для приёма шум.

Касс с облегчением вздохнула, мысленно дав себе слово больше не терять контроля над собой, даже если на очищение к Баалу потащат ее самое.

Уэшеми приветствовал девушку открытой радостной улыбкой. Касс ответила легким кивком. Она ничего не сказала, но опять, как при первом знакомстве с ним, почувствовала тепло, разлившееся по всему телу.

– Моя невеста, – небрежно, но безапелляционно сообщил Апол.

Гость из Халдеи пристально всматривался в Прекрасную Деву, будто желал убедиться в правдивости этих слов.

Лон же, не дав Касс вставить ни слова, обратился к новому знакомому: – Что ты думаешь о последнем открытии Асклепия?

– Ты имеешь в виду Амброзию Бессмертия? – переспросил Уэшеми, медленно перевoдя взгляд на собеседника.

– А, значит, уже и название есть? – беспечно, будто не он только что ввязывался в драку, кивнул Лон.

Юноша уклончиво покачал головой: – А ты что об этом думаешь?

– Да ничего не думаю. – Лон пожал плечами. Он явно не желал больше напрягаться. Поэт стянул с предлагаемого эльфом гостям подноса устрицу и с шумом высосал ее из раковинки. Отшвырнув на поднос подоспевшего гнома-уборщика пустую раковину, оракул поднял голову и хохотнул: – Впрочем, я всегда знал, что так или иначе обрету бессмертие.

Уэшеми рассеянно подтвердил: – Разумеется, разумеется.

Молодой халдей тоже был не дурак покушать. Ел он, на манер Лона, шумно и со смаком. Битых двадцать минут оба, без лишних рассуждений, жевали, обмениваясь одной стандартной фразой с небольшими вариациями:

– Вот это вкусно.