Текст книги "Катастрофа или последний треугольник в Атлантиде (СИ)"

Автор книги: Лилия Хайлис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц)

Лон вопросительно вздернул брови.

– Любит ли твоя душа мою душу? – настаивала Касс.

– Не задавай глупых вопросов.

Он зевнул. Тогда она отключилась и долго, сколько хватило слез, плакала, не отвечая на его вызовы. Заснула Прекрасная Дева только под утро, когда рассветная прохлада стала просачиваться сквозь оконные стекла.

Глава 5

Где-то неподалеку, не то на улице, не то во дворе у Эриды взвизгнули струны теры. И сейчас же, будто только того и ждал, грянул вызов виза. Одновременно, с сумасшедшим стуком заплясала на двери игрушечная бронзовая горгона.

Экран виза почему-то никак не оживал, оставляя вызывавшего неизвестным. Отчасти именно поэтому Касс долго не могла проснуться окончательно. Она металась по комнатам, сбивчиво пытаясь сообразить, почему при темном экране виза захлебывается сигнал вызова, да еще бесится дверь, требует открыть, непонятно, кому, непонятно, зачем.

"Если сознание не включается, не мучай себя, не пытайся думать, – подсказал один из намертво зазубренных уроков Апола. – Дай своему телу возможность действовать свободно: подсознание не подведет".

Лон знал, чему учил. Едва ей стоило прекратить напрягаться, руки автоматически проделали правильные манипуляции с нужными кнопками. Правая включила виз на связь, левая хлопнула горгону на вход в дверь.

Экран виза, наконец, осветился, на нем возникло лицо Эры с властными очертаниями рта и подбородка. Линия в линию, этот рот и этот подбородок повторялись в чертах Фины.

– Привет, малышка Касс, – Эра улыбнулась, как будто в этот момент ей в рот попал хороший кусок лимона. – Привет и тебе, Лон. Рада видеть вас вместе в хорошем настрое.

– Главное в нашей жизни – хороший настрой, – бодро объявил только что вошедший Лон. Дверь за ним чуть хлопнула. Поэт изрядно нервничал. Он, скорее всего, сильно не выспался: лицо его и голос выражали веселую злость на весь мир.

– Здравствуй вечно, Эра, – сказала Касс, кивнула Лону и, наконец, проснулась.

– Сегодня приятный сюрприз, – кокетливо сообщила Эра. – Но вам, так и быть, скажу. Обещаете молчать до вечера?

Лон сделал страшное лицо, обозначив этим жестом непреклонную решимость хранить клятву, и тут же оговорил условие: – Но только до вечера!

Эра расхохоталась: – Верю, верю... Так вот, Асклепий получил, наконец!

Для того, чтобы усилить впечатление, жена Зева замолчала с раскрытым ртом, резко оборвав себя на самой высокой ноте.

– Не может быть! – Лон сделал нарочито круглые глаза.

– Представляешь?

– Значит, назло всем тем, кто не верил, Асклепий получил-таки свою амброзию? Вот это сюрприз! – Задумчиво произнес Лон и тут же начал провозглашать: – Новость номер один! Труд всей жизни учёного мужа завершен!

– Ту самую амброзию, которая замедляет скорость старения клетки? – переспросила Касс. – Это же невозможно.

Эра счастливо засмеялась: – Возможно! Я, правда, плохо понимаю... – жена Зева задумалась, явно потеряв мысль.

– Эра, кого волнует, как ты понимаешь? – Лон ободряюще улыбался. – Главное, чтоб ты передала правильно.

– Нет-нет, то есть, да, я правильно... – Эра передохнула и выпалила на одном дыхании: – Новая амброзия сулит вечную жизнь!

– Это-то ясно... – протянул Лон. – Если Асклепий получил именно то, что искал.

Поэт выжидающе смотрел на Эру, но очень скоро понял, что та исчерпала свои умственные возможности. – Ладно, не мучайся: доживем до вечера...

Эра быстро закивала головой, в том смысле, что доживем.

– Неужели, действительно получилось! Что ж, я всегда знал: в конце концов, так или иначе, обрету бессмертие. – Лон усмехнулся и на всякий случай еще раз подозрительно спросил: – Так ты уверена, что не спутала с реальностью желаемое?

– Я-то? – Эра возмутилась, но быстро спохватившись, заметно потише, добавила: – Вообще-то я, конечно, могу, но здесь вроде бы... – она перевела дыхание и задумчиво забормотала, проверяя себя вслух: – Старение клетки... Амброзия... Бессмертие... Что тут можно перепутать? А впрочем... Сам сказал, доживем до вечера, так что уж...

До Лона, казалось, только что по-настоящему дошел смысл того, что пыталась сообщить Эра. Он уставился на Касс и заорал: – Звучит-то! Звучит! Бессмертие! – Поэт блаженно улыбнулся и уже спокойно заговорил: – Если это правда, то молодец, наш Асклепий! Ну просто номер один.

Лон еще раз улыбнулся, тягуче, блаженно-бессмысленно, и мечтательно произнес: – Вечность!

Затем он подумал и, почему-то криво усмехнувшись, прибавил: – Именно то, чего нам всем до сих пор не хватало.

– Вечная молодость, – Эра умела придавать своей улыбке нужный, в зависимости от обстоятельств, вид.

– Так. – Лон хлопнул ладонями по коленям. Посидел секунду, как бы о чем-то раздумывая, затем решительно встал и наклонил голову. Касс точно знала, что означала эта последовательность жестов. Набыченная голова Апола вслед за хлопком по коленям иллюстрировала желание поэта номер один основательно пожевать, и тем самым успокоиться.

– По этому поводу я оставляю прекрасных дам одних и убираюсь готовить завтрак, – как бы именно для того, чтобы подтвердить мысли Касс, заявил Лон.

– А мой супруг обещает угостить нас сегодня нектаром по новому рецепту, – вспомнила Эра. – как-то он его назвал, забыла... А, ладно...

– Я чувствую, сегодняшний вечер превзойдет все предыдущие, – улыбнулся Апол, удаляясь на кухню.

– Не забудь теру, – крикнула вдогонку Эра и тоном заговорщика добавила, уже только для Касс: – сегодня будет много песен...

Жена Зева возвела глаза к небу: – сплошная поэзия. Орф...

Она хитро, очень похоже на самого Зева, подмигнула: – Фадита сегодня угощает нас Орфом. И еще, я пытаюсь разыскать старика Ноэла...

– Ноэл ударился в поэзию? – с откровенной иронией спросила Касс.

– Ноэл привез из Халдеи не то сына, не то ученика, вы еще ничего об этом не слыхали?

Едва заметным движением губ Эра придала лицу многозначительное выражение и прибавила, как всегда делала, когда не знала, чем закончить фразу: – Ну, ты понимаешь...

Она покачала головой и продолжала: – Говорят, великолепный поэт, к тому же, весьма и весьма...

Супруга Зева сделала неопределенное движение ручкой, что могло означать: "Да, очень привлекательный молодой человек", а могло означать: "Мало ли, что говорят?", а могло просто вносить некую законченность в повисшее ни на чем предложение.

– Кто говорит? – чтобы поддержать беседу, спросила Касс.

– Эрида говорит, – со странным смешком ответила Эра. – Пахнет свежими интригами.

– Пахнет свежим шоколадом, – в тон сказала Касс.

– Я ничего не чувствую, – возразила Эра и тут же, громко рассмеявшись, хлопнула себя по лбу. – Совершенно забыла, мы же ведь по визу...

Глаза ее округлились, обозначив зародившуюся в голове идею. – Надо дать задание этим бездельникам, ученым мужам: пусть придумают, чтобы по визу передавать запахи...

Одним из негласных правил тех, кто поддерживал близкое знакомство с Эрой, было: ни в коем случае не давать ей возможностей развивать идеи. Уж кто, кто, а Касс правила знала хорошо. И потому вернулась к Эриде. – Значит, Эрида ударилась в поэзию?

– Не отставать же от сестрицы, – презрительно усмехнулась Эра, немедленно забыв про передачу запахов по визу. Мечтательный тон легко сменился на ядовитый: – Прекраснейшая наша.

Обиженная мать вложила в эти два слова всю злость, желчь и горечь, всплывшую в ней с последним поражением дочери, а заодно, издевку над обеими сестрами, судьями и их несправедливым выбором первой красавицы. – Ты смотрела вчера виз?

– Я смотрела, Ноэл спорил с Кронотом. – вспомнила Касс.

– Спорят, спорят, – недовольно вздохнула Эра. – И что на этот раз?

– Ноэл предвещает гибель Атлантиды или даже всей Геи.

– Тоже мне, всезнайка. – Эра зевнула, прикрыв рот рукой: – В общем, жду вас сегодня вечером, обоих и с терой.

Тут до жены Зева с небольшим опозданием дошел смысл слов собеседницы. Эра передернула плечами: – Подумать только! – возмущенно произнесла она: – Весь настрой полетел! То вечная молодость, а то вдруг общая погибель.

И отключилась.

По дому окончательно распространился запах горячего шоколада. Лон, чьё расположение духа заметно улучшилось, по-сравнению, со вчерашним, с улыбочкой внес в комнату резной поднос. На подносе, в чашечках хаттийского фарфора дымился пахучий напиток, сверкал вымытый виноград, блестел сахарной глазурью жареный миндаль, сдобно пахли пшеничные пышки с медом. Ещё, по-видимому, для остроты вкусовых ощущений, на подносе красовалось блюдо с солёными маринованными оливками.

Касс с благодарностью взглянула на друга.

– Так не желает ли Прекрасная Дева поделиться со мной... – Лон замялся. – ...своими горестями?

– Я не знаю, что на меня нашло, – тихо сказала Касс.

– Рамтей на тебя нашло, – немедленно парировал Лон. Пожалуй, рановато было судить об улучшении его настроя. – Это я помню. А дальше? Не желаешь говорить? – Апол заглянул ей в глаза, поджидая ответа.

Касс молчала.

– Что с тобой? – Лон на какой-то короткий период времени казался действительно заинтересованным узнать, что происходило с подругой, но очень скоро не выдержал и пошёл выкрикивать. – Рамтей так на тебя подействовал? Мне что, его убить? Или публично обозвать номером два?

Выдав самое наболевшее, Апол потоптался вокруг постели, подыскивая для подноса место. Настрой поэта портился на глазах.

– Или ты обиделась из-за Орфа? Да считай его кем хочешь, хоть мной...

Так и не найдя места для завтрака, Лон, в конце концов, поставил поднос прямо на покрывало.

Поэт уселся напротив девушки, протянул ей чашечку с шоколадом. Затем схватил пышку и целиком запихнул в рот.

– Причем тут Орф, – вздохнула, наконец, Касс. – У тебя здорово шоколад получается!

– Понял, – разом проглотив всё, что было во рту, сказал Лон. – Ну что ж... Давай любить друг друга молча, – он подумал и заметил: – Самое лучшее – любить друг друга молча... Особенно по ночам...

– Прости за то, что посмела разбудить тебя.

Лон не успел найти достойный ответ, как снова заверещал виз.

Увидев на экране Прекраснейшую, поэт сделал движение, недвусмысленно означавшее желание уйти, испариться, спрятаться, на худой конец, но Фадита сразу обратилась именно к нему: – Приветствую тебя, моя бывшая любовь, нам было хорошо вместе...

Лон поперхнулся виноградными ягодами, которые забрасывал в широко отверстую пасть, по нескольку штук одновременно, и закашлялся. Пробормоченное при этом ответное приветствие вышло невразумительным.

– Привет, Прекраснейшая! – вмешалась Касс. – С новой удачей!

– Да что там удача! – протянула та, явно считая свою победу чем-то само собой разумевшимся. – Но все равно, благодарю.

Фадита презрительно-надменно улыбнулась. Видно, вспомнила соперниц... А может, по-своему поняла смущение Лона. Затем улыбка ее несколько изменилась и стала обычной: слегка холодной, слегка рассеянной, слегка жеманной, слегка загадочной. Знаменитой полуулыбкой-полунасмешкой первой красавицы Посейдониса.

– Рада видеть вас вместе... – будто что-то вспомнив, протянула Фадита.

– Да что это вы все, – взъярился Лон. – Конечно, вместе, почему этот факт должен кого-то удивлять или... – он ехидно улыбнулся и с тонкой иронией закончил: – Или радовать...

– Потому что Эрида сегодня проснулась рано, – подумала Касс.

– А ты, как всегда и везде, в своем ложе, – отмахнулась Фадита.

– Зато ты в чужом, – немедленно огрызнулся Лон. Он, похоже, оправился от смущения.

– Из тебя скоро вместо жизни желчь потечет. – Фадита презрительно усмехнулась и закончила: – Горгон плодить...

– Прекраснейшая в гневе, – театрально объявил Лон и сделал вертлявое движение нижней частью туловища. Кривляние, по всей вероятности, должно было изобразить бывшую супругу в гневе. Этого, однако, поэту показалось мало, он повторил: – Прекраснейшая заколотилась в благородном гневе. – В довершение покачав головой, сочувственно закончил: – А гнев так портит прекраснейших...

Фадита задохнулась от злости, замолчала, сглотнула что-то, но быстро опомнившись, дернула головой в сторону Касс, не желая, или делая вид, что не желает более обращать внимание на Лона.

– Слышала ли ты, Касс, о последнем открытии Асклепия?

– Если ты имеешь в виду новую амброзию, то под большим секретом.

– Я имею в виду бессмертие, – мечтательно протянула Фадита. Она лениво потянулась и поправила сама себя: – Да что бессмертие! Вечная молодость! Вечная красота!

– Заманчиво, – согласилась Касс.

– Эра меня стала по-возможности избегать, – ни с того, ни сего сообщила бывшая жена Лона. – Все ревнует.

– Ревнует? – Касс удивилась: она ни разу не слышала, чтобы имя Прекраснейшей упоминалось в связи с похождениями атланта номер один.

– Ну да, больно мне нужен Зев, – усмехнулась Фадита. – Но тут же еще Фина со своим тщеславием... Подумать только, спит и видит Прекраснейшей себя. А тут я... – она опять усмехнулась. – Зато Зев с утра прилетел поздравлять... Выходит, от меня никаких секретов...

– Вот так Зев... – Лон усмехнулся. Видимо, это оказалось новостью и для оракула номер один.

Удивительно было не то, что Зев навестил Фадиту: странно было бы, если бы его любвеобильность почему-то обошла красавицу своим вниманием. Удивительно было то, что никто не болтал об этом раньше.

– Значит, он теперь тебя обрабатывает? – Касс задала этот вопрос без особого интереса, просто, чтобы доставить удовольствие подруге.

– Ну да, теперь! – с готовностью возразила Фадита. – Всегда!

– Поздравляю с невиданным успехом, – язвительно изрек Лон. – Сам Зев! Правда, он когда-то ухаживал еще за моей мамой, насколько я помню...

С тонкой усмешкой он нанес последний удар: – Правда, мне вообще-то помнить сложновато: меня тогда еще не было на свете...

Фадита продолжала упорно смотреть в сторону, но Лон громко и почему-то гнусаво гнул свое: – Говорят, Эра страшно ревновала его к нашей родительнице. Я даже слышал, что нас с Артемой зачинали... – Лон фальшиво расхохотался. – То ли не без его участия, то ли не без его присутствия, во всяком случае, не без! – Лон поднял указательный палец в виде восклицательного знака.

– Я тоже люблю твою маму, Апол, – заметила Фадита.

– Этого я и боялся больше всего. – Лона теперь трудно было бы остановить: он разошелся. – Что ты все еще любишь мою маму.

– Касс, посоветуй ему заткнуть свой фонтан, – процедила Прекраснейшая.

– Я чувствую, Орф успешно дает тебе уроки языка и хороших манер. – Лон вежливо улыбнулся и стал закидывать в рот остатки винограда.

– Уж кто-кто, а ты бы о манерах вообще помалкивал!

– Гладенький лобик Прекраснейшей избородили две глубокие линии: одна от философского раздумья, вторая – от благородного гнева, – все так же громко и все так же гнусаво произнес Лон.

Фадита приняла непроницаемый вид. Бросив Лону последнее короткое: "Заткнись", она продолжала говорить, упорно не глядя в его сторону.

– Обработает какую-нибудь... такую... дурочку-этрурочку – и с утроенной силой на меня, а я ему – вот! – Прекраснейшая позволила себе неприличный, даже для плебса неприличный жест ("Вот это воспитание", – сейчас же громко ввернул Лон, не переставая, впрочем, жевать), затем, не переводя дыхания, сообщила: – Зев опять повздорил с Рамтеем. То есть, чуть ли не до драки. Но никто толком не знает, почему.

– Да ты сегодня настоящая муза по новостям, – прокомментировал Лон.

Касс не успела ни узнать, чем кончилась ссора, ни ответить: из-за спины Фадиты возникла голая мужская рука. Опустившись на стройную шею Прекраснейшей, рука стала медленно сползать вниз, разглаживая белую, и без того гладкую кожу.

Касс почувствовала, что перестает дышать.

Что-то там у них еще произошло с переключателем: рука увеличилась настолько, что закрыла весь экран: крепкие пальцы приблизились, на них даже стали видны светлые волоски.

Затем все куда-то поехало, показалось бессмысленно-возбужденное лицо Орфа, следом – невозмутимое лицо Фадиты. Похоже, она спокойно наблюдала впечатление зрителей.

– Острая сердечная недостаточность, – многозначительно протянул Орф. – Нет, острая эмоциональная недостаточность, – поправил он себя.

– Вот так и создаются бессмертные творения, – усмехнулся Лон и сморщился, вместо оливковой ягоды случайно сжевав кусок острого чеснока из маринада.

– И катастрофическое отсутствие понимания, – так же многозначительно закончил Орф.

Белое глянцевитое плечо Прекраснейшей заняло половину экрана. Орф наклонился к Фадите и, вызывающе глядя с экрана на Касс, сочно поцеловал это яркое плечо.

Касс тихонько, будто боясь помешать, вдохнула и выдохнула.

Фадита, наконец, сделала вид, что смутилась. Пробормотав что-то из-за прильнувшей к ее груди головы Орфа, Прекраснейшая поспешно отключилась. На прощание она успела бросить на бывшего супруга торжествующий взгляд, а бывший супруг отвесил ей вдогонку хорошую порцию презрения.

– Мелочность, скука, спесь и пустота... – бормотал Лон. – Фадита и вечность... Орф и вечность... Хамство и вечность...

– Это ты кого-то там упрекаешь в хамстве? – поразилась Касс. – Образец приличия, называется... Видели бы тебя сейчас твои поклонницы.

– А мне-то что? Подумаешь, поклонницы!

Лон наклонился к подруге. Бормоча: "Надолго ли оставили в покое. А Орф-то, Орф! Конкурент ещё!", поцеловал в шею, чуть выше ключицы. Затем деловито снял на пол поднос с остатками еды и также деловито стал приближать к лицу Касс свое лицо, целясь открытым ртом в ее губы.

– Пора вставать, – твердо сказала Касс. Как бы демонстрируя своим движением, что действительно пора вставать, она приподнялась на локте.

Взгляд Лона стал ледяным.

– Я хотела бы поговорить с Ноэлом, – мягко, пытаясь загладить только что нанесенную другу обиду, объяснила Касс.

– Это, конечно, важно, – мрачно согласился поэт. Он быстро встал и потер рукой щеку. Выглядело так, будто он пытался стереть с лица пощечину. Прибавив свое: – Разумеется, дело номер один... – и не желая дольше искушать судьбу, оракул выскочил из комнаты, не забыв, однако, прихватить поднос.

"Хоть бы раз забыл что-нибудь", – с внезапной злобой подумала Касс.

Она чувствовала себя виноватой.

О мужьях типа Лона, говорят: "Как за гранитной стеллой".

Касс представила себе: Лон с подносом в руках по утрам, изо дня в день... Из утра в утро... Лон рядом на ложе. Из ночи в ночь... Лон рядом перед визом, каждый вечер... Из вечера в вечер... Из года в год... Из столетия в столетие... Вечно... На тысячи лет обещанного Асклепием бессмертия. Выходило томительно, скучно, тоскливо. Даже нечто страшненькое просматривалось в картине счастливой совместной жизни с Лоном Аполом. Да и само это бессмертие почему-то пугало.

Девушка рывком выскочила из постели, подумала мимоходом: "Не везет с подругами бедному Лону". "Бывшая любовь моя", – вспомнила она обращенное к Лону приветствие Фадиты и подумала, что не знает никого, кто подходил бы друг другу больше, чем эти разведённые супруги, оба лощеные, прекрасные, подтянутые.

А потом вспомнила прошлую ночь: Эриду и Эрмса, Веселый Грот, нимф, Рамтея, Легу, ожерелье.

Касс подошла к зеркальной стене и стала рассматривать все свое обнаженное маленькое, мягкое, по-женски вылепленное тело. "Никогда, никогда, никогда не было ничего такого, о чем говорила Лега", – с горечью подумала Прекрасная Дева.

Все ее существо охватило неясное томление. Вернулась вчерашняя тоска. Сначала протянула где-то под ложечкой, затем перекинулась под грудь, на ходу превратившись в неопределенный гул. Гул этот разрастался, пока не стал яснее и отчетливее, и, наконец, превратился в пронзительное жжение плохого предчувствия.

Касс прикрыла глаза, заставляя себя успокоиться.

Когда она опять посмотрела в зеркало, из-за ее спины возникла голая рука Орфа. Рука плотно легла на шею и неторопливо поползла вниз по груди. По ее груди. Сразу заныло тело.

Рука не уходила: то делалась меньше, то крупнее. Временами на ней выделялся каждый волосок, совсем, как на экране виза. Погоди-ка, причем тут Орф? Или, значит, ты превращаешься в Фадиту?

Касс попыталась вызвать в себе чувство стыда, но это не получилось. Вместо стыда из-за спины опять высунулась рука Орфа, на этот раз ещё более осязаемая.

Прекрасная Дева дернулась: каждая клетка ее кожи прочувствовала тепло этой руки и ответила призыву этих коротких мужских пальцев. Оставалось только напялить на лицо ту самую улыбку. Знаменитую улыбку Фадиты.

Рука Орфа исчезла, но взамен появилось хитро улыбавшееся лицо Эрмса. "А потом ты превратишься в Эриду... И будешь хватать любого, кто попадет. И начнешь ссорить всех, кого сможешь... И влезать в чужие души и постели..."

Красивое лицо Эрмса заменилось породистым лицом Зева, с чувственными губами, плотоядным взглядом. "А потом, останется только превратиться в Эру, и тогда уж начнется: ревность, интриги, месть... И Лон, на манер Зева, станет хвататься за плеть... Интересно, сколько раз за вечность можно схватиться за плеть".

Наконец, наступила очередь Рамтея. Его честное лицо смотрело серьезно, сочувственно, но холодно и почему-то с упреком.

Касс поспешно прогнала аскета прочь: Рамтей и любовь не совмещались.

Сколько времени прошло? Видно, немало. Пожалуй, довольно долго она простояла вдвоем со своим воображением перед зеркалом, примеряя к себе знакомых мужей и юношей. Перемерила с десяток и стало совсем худо. Выходило, ко всему прочему, что сравнения с Лоном не выдерживал ни один.

В зеркале опять цинично осклабился Орф, орудуя над ней, колдуя своими жадными пальцами. Снова требовательно заныло все тело.

Касс стала стряхивать с себя видение, а оно прилипло и не хотело отлипаться.

Но теперь в дверях, подозрительно всматриваясь в подругу, показался Лон. Поэт молча потоптался, выразительно приставляя к виску мизинец. В точности повторяя ночной тон, поэт номер один спросил: – У тебя все в порядке?

Затем подумал и горько заметил: – И вообще, ты, кажется, очень торопилась...

Он сам себе понятливо кивнул: – Полюбоваться на себя голую? – И уныло закончил: – Зрелище, конечно, – номер один...

– Я видела, – без особой радости сообщила Касс.

– Поздравляю, – оживился Лон. – Это первый раз без меня, да? Теперь надо заниматься, как можно больше.

Он подумал и, увлекшись, начал было перечислять: – Прежде всего, надо добиться, чтобы видеть не спонтанно, или не только спонтанно...

– Ну не сейчас же, – перебила Касс. – Что ты, сразу...

– Тебе решать. – Лон было опять обиделся, но во-время взял себя в руки и вспомнил: – И что же ты видела, ученица оракула?

"Да, вот именно, что я видела! – смущённо подумала Касс. Она даже вздрогнула, представив на миг, что рассказывает ему о своем видении. – Неужели вот это и есть то самое то? Моя любовь. Пожалуй, ведь не худшее из того, что попадалось до сих пор. Ну что ж, если так, то..."

Она легко обернулась и приговаривая: "Да так, ерунду всякую видела, но все же... Видела сама, без тебя. Как ты полагаешь, это надо отметить?" Подбежала к Лону и сразу стала похожа на кошечку: по-кошачьи приласкивалась и по-кошачьи мурлыкала что-то насчет того, все ли в порядке у него самого.

Лон, сначала недоверчиво, опасаясь опять получить оскорбительный отказ, а потом все более уверенно, с широкой улыбкой, со словами: – У меня-то? Хочешь, давай проверим, – с готовностью протянул к ней руки, неожиданно оказавшиеся прохладными.

– А Ноэл? – успел еще съязвить поэт.

Даже сейчас он остался самим собой. Ему необходимо было сделать это последнее замечание, которое Касс с трудом уговорила себя проигнорировать.

– Ты в другой раз так и говори, – строго сделал последнее наставление Лон. – Что подступает транс. Ясно? Чтобы мне не переживать зря.

Потом, когда все кончилось, они долго купались в бассейне на заднем дворе, с плеском и гиканьем плавали, изо всех сил изображая друг другу счастье и веселье.

"Он никогда не уберется!" – с неожиданной злобой подумала Касс и ей снова захотелось плакать. Может, даже не просто плакать, а в голос, взахлеб, навзрыд... Или, еще лучше, завыть. Громко, протяжно. Как взбесившаяся волчица... Она опять сдержала себя. Сдерживала изо всех сил, дожидаясь только, когда он исчезнет.

В конце концов, мечта девушки сбылась: поэт оставил её одну. Ушел, посвистывая, довольный тем, что все вернулось на свои места. И наступил покой. Через жизнь, через вечность Касс села прямо на пол, совершенно обессиленная, вконец измученная. Она просидела так, в одной позе, без мыслей, без видений, даже уже и без слез еще одну вечность.

Наконец, девушка заставила себя подняться. Оделась. Бесцельно побродила по дому. Включила и выключила виз. Включила опять, на связь... Опять отключила. Тут же включила наново и уж тогда набрала номер Ноэла. В последнее мгновенье подумала: "А что я ему скажу?" – и чуть-чуть не отключилась. Но не успела, потому что Ноэл успел ответить на вызов, вернее, ответил вовсе не Ноэл.

Касс вопросительно посмотрела на светловолосого бородатого молодого человека, который одной рукой пытался отложить в сторону теру, а другой что-то перенастраивал в переключателе виза.

По-видимому, не без труда справившись с переключателем, незнакомец в свою очередь вопросительно уставился на Прекрасную Деву.

– Приветствую тебя, хоть и никогда не встречала прежде, – вежливо пробормотала Касс первое, что пришло в голову.

– Приветствую и я тебя, – молодой человек улыбнулся.

Касс почувствовала, что с этой его улыбкой стало исчезать ее напряжение, а заодно и ощущение безнадежности. Уходила усталость. Противная костлявая рука, которая со вчерашнего вечера жестоко давила горло, понемножку расслабила хватку, отпустила, испарилась совсем...

Девушка сразу поняла, что ответивший по номеру Ноэла очень хорош собой. Но не безукоризненной красотой Лона, не развязной привлекательностью Орфа, не властной сексуальностью Зева, не слащавой картинностью Эрмса, даже не могучим притяжением Рамтея, а совсем по-другому. Что-то вне обычно принятых критериев было в нем, что выделяло из всех.

– Хоть и я не встречал тебя прежде, – закончил незнакомец.

Оба посмеялись.

Верхняя губа молодого человека была необычно изогнута и заметно выдавалась вперед над нижней. Это его не портило, хотя и придавало лицу удивительное выражение: не то чрезмерной обидчивости, не то жесткости, не то обыкновенного юношеского упрямства. Такого нельзя, однажды встретив, потом не узнать. Даже через бессмертие вспомнишь и отличишь...

– Я полагаю, ты из Пекрасных Дев? – перебил ее мысли юноша.

– Да, конечно, ты угадал.

Касс назвала себя и спросила о Ноэле.

– В делах, – коротко ответил молодой человек. Затем представился: – Четвертый сын Ноэла, Уэшеми... Вчера прилетел из Халдеи. О Прекрасных Девах знаю, в основном, по учебникам хороших манер для провинциалов.

– Я думаю, здесь ты очень скоро по реальной жизни узнаешь о нас все, что тебя интересует...

– Меня интересует все. Кстати, не только о Прекрасных Девах. Меня вообще инересуют люди: их привычки, одежда, история, вкусы... Их взгляды на жизнь. Ну, и, конечно, искусство... Больше остального – песни, поэзия, музыка. Люди, с искусственно измененной генетической программой, которых вы называете машинами, меня интересуют тоже.

– Ты хорошо владеешь языком атлантов.

Менее всего ей сейчас хотелось говорить о машинах.

– Я говорю на семи языках, – объявил Уэшеми, легко меняя тему. – В том числе, – он легко, но заметно подчеркнул это "в том числе", – и на языке атлантов.

– Пытаешься ли ты выразить мысль, что раса атлантов ничем не выше других рас? – осторожно спросила Касс.

– Выше? – протянул юноша. Действительно ли проскользнула только что в его голосе тень насмешки или почудилось? – Только потому, что сильнее?

– Хотя бы... А сильнее, потому что древнее...

– Древнее, сильнее, мудрее!

Вот теперь видно, что из провинции: не подобает сыну Ноэла раздражаться на слова Прекрасной Девы. Нет, вряд ли это раздражение. Или четвертый сын Ноэла во-время вспомнил учебники хороших манер? Во всяком случае, он опять заговорил спокойно: – Кто знает, что на самом деле выше: может, и не сила совсем? А, может, и не мудрость?

– А что? – жадно спросила Касс. – Что может быть выше мудрости?

– А хотя бы сострадание, например, – немедленно отозвался Уэшеми. – Жалость... Понимание...

– Разве это не одно и то же? – Касс медленно прибавила: – Разве сострадание, жалость, понимание – не проявления той же мудрости?

– А может, – любовь? – Уэшеми похоже не слышал ее последней реплики. Он продолжал размышлять вслух. – Или преданность. Доброта, наконец.

– И любовь, и преданность, и доброта – разве не результаты все той же мудрости? – сказала Касс, приказывая себе не поддаваться на слово "любовь".

– Да, конечно. – Уэшеми вздохнул. – Почему же атланты жестоки?

– Неужели совсем ничего хорошего ты не видишь в нас?

– Ну почему же? Вижу в атлантах и хорошие качества. Например, вы доверчивы и прямодушны. Вы не признаете подлостей. Вы говорите вслух, что думаете. Это отнюдь не плохо.

Он сделал вид, что не заметил смущения собеседницы.

– Мне нравится, что Настоящие не удостаивают притворяться. Все откровенно, будто намеренно предупреждают: "Вот я такой, хотите – принимайте". Это хорошо, всегда четко распознаешь. Ведь во всем остальном мире, а я привык бродяжничать и наблюдать... На мой взгляд, одно из самых неприятных в мире зол – притворство и хитрость.

"С испорченной машины хоть сигнал", – подумала Касс.

– Но я вообще, в принципе люблю Гею. – Уэшеми улыбнулся. Лицо его сразу стало милым и трогательным. – И все, что живет на ней: ведь доброта – свойство всего живого.

– Как же, – съязвила Касс, не заметив, что опять съезжает на машин: – Например, кротость – отличительная черта горгон. Или, еще пример, сатирам свойственно милосердие. Вампирам присуще понимание. А уж сколько сострадания в Медузе! Ничего, что эти машины опасны! Зато они такие добрые.

– Какие же они машины! – запальчиво возразил юноша. – К тому же, что, собственно, мы знаем об этих созданиях? Взять хоть Медузу...

Уэшеми явно хотел поспорить: в нем бродили молодость и протест против всего на свете. – Что горгонам придается вид, Настоящему не особо приятный?

– Ну да, только вид, – свои слова Касс отчеканила, подчеркивая их нарочитость. А почему бы и не поспорить, раз ему интересен спор. – А в душе они совершенно другие: стоит только кому-нибудь при взгляде на них случайно окаменеть, как горгоны тут же обливаются слезами от жалости и сострадания.

– Кто знает, – не замечая иронии, прошептал Уэшеми. – что чувствует тот, кого сотворили с целью устрашать других, сотворили, между прочим, не спрашивая, желал ли он устрашать, или наоборот, совсем даже и не устрашать, а может, к примеру, возиться с детьми.

Касс не нашла, что возразить, и Уэшеми еще раз улыбнулся своей необыкновенной, заново осветившей все лицо улыбкой.