Текст книги "Катастрофа или последний треугольник в Атлантиде (СИ)"

Автор книги: Лилия Хайлис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 19 страниц)

Юноша закатил глаза и протянул: – В глубокой яме... – Эрмс глубоко вздохнул, потом продолжал, уже нормальным тоном, но со значением: – Я имею в виду, ту самую яму... С запахом... – и немного погодя прибавил: – Понимаешь, да? Ждет, пока отец допросит его.

Младший сын Зева еще чуть-чуть подождал. Затем, так и не удостоившись ответа, уставился на слушательницу в упор и стал уточнять: – Твой дружок?

– Слушай, что ты ко мне пристал? – Эрида широко открыла глаза. На лице ее выразилось недовольство. – Дружок, не дружок, яма не яма, тебе-то что?

Она покачала головой и, обернувшись к Касс, все с тем же недовольным видом сказала: – Надоели все.

– Что это с тобой? – Касс сама услышала в своем голосе едва прикрытую гадливость, но потом вспомнила утро.

Нет, она, Касс, не имела права на брезгливость. Она не имела права вообще ни на что, кроме стыда: все в ее жизни обернулось ложью.

Эрида, вероятно, была слишком увлечена собой, потому не заметила того, что в другое время не упустила и не простила бы.

– Не знаю, – просто сказала она. – Не знаю, что на меня нашло. Все время, с тех самых пор, как ты вышла из моего дома, я в дурмане, в кошмаре, в чаду, в бреду. И не понять ничего.

– Ты собиралась на свидание, когда мы с тобой виделись в последний раз, – напомнила Касс. Стараясь придать своему голосу безразличие, она проронила: – С халдеем, кажется... Или нет?

Глаза собеседницы округлились, взглядом в упор уставившись на девушку. Теперь этим выражением подозрительности лицо Эриды стало чуть ли не точной копией сестры. Касс же изо всех сил старалась сохранять хотя бы видимость спокойствия.

Эрмс суетился вокруг еды. С полным ртом он увлечённо обходил столы. Высмотрев лакомый кусок, хватал приглянувшееся прямо с выставленных блюд и пускался в новый оборот вокруг пищи. Челюсти и руки юноши находились в постоянном движении: он то бросал себе что-то в рот, то, наоборот, что-то выплёвывал, попадая всякий раз точно в посудину для мусора.

– Вот-вот, халдей, – промычал Эрмс.

– Что?

В Касс взметнулась надежда получить хоть какие-нибудь, пусть ничтожные, но сведения, наконец. Не в силах более выдерживать безразличие, девушка ринулась к Эрмсу, тревожно ожидая, пока тот прожует и проглотит.

– Чудак, который отказался от бессмертия, – вспомнил Эрмс. – Уэшеми.

– И что? Погиб? – с ужасом спросила Касс.

– Мне-то откуда знать, – он равнодушно пожал плечами. – Слушай, ты же вся побелела...

Эрида подозрительно сверлила глазами, изучая. Значит, пришла в себя.

– Между прочим, сама-то ты собираешься в этой жизни брать амброзию? А то после смерти будет поздно...

Касс молчала.

– Пока из всех, кого я знаю, не взяли только три человека. Если не считать самого Асклепия. Вот этого мне уже никак не понять. Говорят, Асклепия так потрясла беседа с халдеем, что учёный совсем спятил, даже отказался от собственного бессмертия.

– Ну да! – усомнилась Эрида. – Кто же от бессмертия-то откажется?

– Представь себе, сам Асклепий, да еще трое. Этот самый Уэшеми, вот она, – он кивнул подбородком на Касс, – и певец Орф. Последний, всем известно, уже погиб. С другой стороны, никто не знает, как бы с ним обернулось, если бы амброзию он взял, а терзали бы не меньше...

– Орф погиб? – переспросила Эрида и с видимым сожалением прибавила: – Надо же, упустила-таки я одного.

– Никому не говори, все равно не поверят, – посоветовал Эрмс. Он выплюнул осколок раковой шейки, снова попал в круглую вазу, полузаполненную шкурками, и без надежды на успех сказал: – А то, может, ко мне вернешься?

– Может, и к тебе вернусь, – без особых эмоций согласилась Эрида.

– Между прочим, кентавр там этот твой, – совершенно непоследовательно вспомнил Эрмс. – Все тебя зовет. Говорит, любовь у вас. Ты бы хоть подошла: он на заднем дворе, в яме... Из-за тебя, между прочим, пропадает...

– Отстань, – лениво приказала Эрида. – Мало ли кто там из-за кого пропадает...

– Представляешь.. – Эрмс обернулся к Касс: – Человек, можно сказать, из-за нее попал не куда-нибудь, – в знаменитую яму...

– Ага, тоже человек. – Эрида вздохнула: – Кентавр-то. И вообще, тебе что до этого? Занимаешься бессмертием? Вот и занимайся, уговаривай, – она кивнула на Касс.

– У нас, в Тулане принято считаться с чувствами других... Глупо, конечно, провинция... – Эрмс пожал плечами.

– Подумаешь, чувства. – Эрида криво усмехнулась. – Это у машины-то... Надоели вы мне все, хоть с чувствами, хоть без.

– А кто этот кентавр? – чтобы что-нибудь произнести, спросила Касс. Больше всего на свете, ей сейчас хотелось узнать, что с Уэшеми. Но где-то, на задворках сознания мелькнула мысль: – Горн.

– Тебя это очень волнует? – Эрида пожала плечами. – Или нет, это же ты привела его тогда.

Конечно, Горн. Значит, бедняга принял Эриду всерьез на свое несчастье. И мечется сейчас в яме на заднем дворе...

– Пойдем, посидим у фонтана, – предложила Эрида. Она слегка озабоченно посмотрела на Эрмса и выразительно прибавила: – Без мужчин.

Тот пожал плечами, бросил им вслед: "Ладно, пережили мятеж, переживем и это как-нибудь" и с новым рвением занялся едой.

Девушки вдвоем вышли в сумеречную прохладу внутреннего двора, устроились на широкой и низкой круглой стенке фонтана. Совсем недавно здесь пели поэты, все трое: Лон, Орф, Уэшеми... О, Творцы, что с ними стало теперь! Со всеми с ними. Что будет с Посейдонисом, мучительно подумала Касс. С Атлантидой!

Полуобернувшись к фонтану, девушки опустили руки в воду.

– Привела ты мне этого кентавра... – сетовала Эрида. – Едва я от него избавилась.

– Ну, рассказывай. С самого начала.

– Да что тут рассказывать... Встретилась я с этим... халдеем в Веселом Гроте... Ну, как полагается... Выпили, потанцевали...

Касс облизнула внезапно пересохшие губы. Она вспомнила, как стояла в это время перед дверью Веселого Грота, представляя себе обнимавшуюся парочку.

– Слабосильный он, – продолжала жаловаться Эрида. – Бедная я, бедная, не везет мне, хоть умри.

Касс молча ждала продолжения.

– Потом привезла его к себе. Смотрю, он ни то ни се, задает разные вопросы... Ведет со мной разговоры... Беседует, то есть. Нужны мне его беседы!

Эрида подставила руки под холодные брызги, собрала, плеснула себе в лицо.

– Я к нему и слева, я к нему и справа, а он вопросы задает... Представляешь? И вдруг, говорит: "Я очень хотел бы тебе помочь". – Эрида опять подозрительно уставилась на Касс и повторила: – Представляешь? Нужна мне его помощь!

Касс охватило безумное, бесконечно растянутое ожидание радости.

– Ну, я ему, естественно, отвечаю: "Есть только один способ, которым мужчина может мне помочь".

Эрида снова криво усмехнулась: – Сбрасываю, естественно, с себя тунику и на высокой скорости – к нему на шею.

Касс отвернулась ближе к воде, чтобы Эрида не видела ее глаз.

– И, ты думаешь, что делает этот слабосильный? Может, он отказывается? Может, посылает меня прочь?

Касс напряженно молчала.

– Как бы не так!

Для большего эффекта Эрида выдержала небольшую паузу, а затем торжественно сообщила: – С большим удовольствием он протягивает руки! Он-то, бедный, даже мечтать не мог, что ему такая я вдруг достанусь...

Нечестно по отношению к себе самой надеяться на то, что Прекрасная Дева лжёт. Лучше не думать вовсе... В конце концов, было, не было, мало ли у кого что было... Главное, ничего нет... Или, может... Нет, не думать, не думать.

– И все напрасно.

Рассказчица глубоко вздохнула: – Он оказался мало на что способен. Несмотря на все мои старания...

В ее взгляде мелькнула озабоченность, Эрида поправилась: – Несмотря на все его старания, почти ничего не вышло. В общем, выпроводила я халдея...

Эрида криво усмехнулась: – Он, правда, умолял, несчастный, дать ему еще хотя бы один шанс. Хотя бы один... Но я держалась: мне эти дела ни к чему. Ты меня знаешь: второй попытки не допускаю никогда.

Теперь на лице ее поочередно появлялось то умоляющее, то вопросительное выражение. Очень хотелось ей по лицу Касс угадать, произвел ли рассказ нужное впечатление... Не думать, не думать... Нет, думать. Хорошо подумать. Какую бы правду ни увидела в случившемся Эрида, Касс необходимо подумать и понять свою...

Сделав свои, одной ей понятные выводы, Эрида с видимым облегчением вздохнула: – Ну ничего... Я послала эльфов за кентаврами, уж отвела душу...

– За тем кентавром, который меня к тебе привез?

– Да без разницы, тот или другой... Нет, этот, кажется, возник потом, на другой день...

Все понятно, думала Касс.

Горн, друг Рамтея, конечно же участвовал в мятеже, безусловно, был одним из предводителей... В ту страшную ночь до любви ли ему было? Не до любви, не до Прекрасных Дев... Бедный Горн.

Касс представила себе: вот он мечется в яме на заднем дворе, ожидая допросов, унижений, пыток... Обманутый любимой женщиной. Бедный, доверчивый, наивный кентавр, надо же было ему попасться на крючок... Разумеется, его будут мучить... Прежде, чем убьют... Или отправят к Баалу...

Она содрогнулась.

Эрида, не замечая, бормотала еще что-то, но Касс уже не слушала ее: думала о том, справедливо ли для Прекрасной Девы помочь кентавру... Или вопрос стоит по-другому: вправе ли она не помогать Горну.

Или еще, совсем по-другому: достойно ли ей вообще сидеть здесь, под колпаком защитного поля, в полном бездействии... А что можно сделать? Сначала вырваться отсюда, а там будет видно...

В таких случаях необходимо придумать план, продумать детали... Но какой уж тут план, когда в голове царит полный сумбур: тут и Лон, и остальные, плюс пропускная программа защитного поля.

А самое главное, Касс впервые за все это время всерьез решила попытаться найти Уэшеми, в чём бы ни заключалось его свидание с Эридой. И самое-самое важное, она не запрещала себе больше мечтать о поэте и о том, что любит его. И самое-самое-самое основное, не упрекала и не стыдила себя за эту, быть может, и придуманную любовь.

Глава 15

Яма была вырыта на заднем дворе давным-давно, еще до рождения Арса.

Зев и Эра, тогда совсем молодые, охваченные рвением власти, новоиспеченные хозяева дворца, задумали построить на заднем дворе беседку для рабов. "Пусть и им хоть что-то...", – с умилением объясняла Эра каждому встречному. Глаза ее при этом увлажнялись от сознания собственной добросердечности.

Рабов в те времена предписывалось содержать по-хозяйски, в порядке, основой которого считались сытость и милосердие. А щедрость, и не только на Олимпе или в Посейдонисе, но во всей Атлантиде во все времена была в моде.

И куда только делись милые старинные обычаи, с тоской думала Касс. – "Если хочешь, чтоб машина работала, не насилуй ее. Заповеди Запретов поддерживай собственным добром и мягкостью, иначе программа собьется с логики..." О Творцы, как давно исчезли, растворились в забвении древности те времена! О Творцы, что с нами стало!

Сколько же горя принесла несчастным тогдашняя временная благожелательность Эры. Вырыли углубление для основы. Уже собирались приступить к строительству, но тут провинился кто-то из гномов-уборщиков.

В чем состоял тот, самый первый грех, кому именно пришло в голову посадить раба в то самое, только что вырытое углубление на заднем дворе, история замалчивала. Факты, даты, имена – все это со временем забылось, стерлось из памяти участников событий. Известным оставалось только то, что с тех самых пор беседку строить отменили. Неоконченную основу, раз и навсегда переименовав в "яму", оставили для наказания и устрашения. По сей день неудавшаяся беседка успешно применялась в качестве тюрьмы.

Постепенно дно дурно прославившейся ямы заполнилось грязью и нечистотами. Стенки покрылись слизью. Даже подходить близко было противно. Сажали теперь туда только очень провинившихся.

Касс, да и пожалуй, все окружение хозяев дворца знали о яме, знали, где именно яма находится. Но никогда, ни Касс, ни ее знакомые, не упоминали, не думали о той смрадной мерзости, которая называлось "ямой". Да что там, мысли об обсуждении чего-нибудь подобного в голову не приходили. Будто ничего такого и вовсе на свете не было.

Когда, не без труда отвязавшись от Эриды, Касс вышла на задний двор, у нее не намечалось конкретных планов. Да, ей хотелось помочь Горну, но желание это было сомнительным, смутным, расплывчатым. Не откроет ли поступок, на первый взгляд добрый, дорогу новому злу? Не будет ли потом, до конца ее дней, мучить чувство вины перед своими? И что за сила заставляла сейчас, вместо того, чтобы, как часто в последнее время, думать о любимом, переключить все свои мысли на малознакомого кентавра.

Ну видела его у Рамтея, ну проехалась на нем по Парнасу разок... Ну пытался он ее предупредить... Невразумительно, правда, но все же пытался... Тем не менее, не только другом, – даже знакомым нельзя его назвать... Знает она о нем что-либо, кроме того, что видела его у Рамтея?

Да, знает: Горн – враг. Бунтовщик. Один из зачинщиков мятежа. Вот и все, что известно. Нет, не все. Кентавр пытался предупредить ее. Не просто чужого – чуждого ему человека. Не просто незнакомку, чью-то там бывшую подругу, не просто Настоящую, – Прекрасную Деву.

Рамтей, кстати, словом не обмолвился, а ведь знал заранее... Разумеется, знал: не мог не знать, должен был, обязан был предвидеть последствия. Тот, кто планирует действие, не может не подумать о всех возможных результатах... Тем более, мятеж, да ещё вкупе с отторжением от Заповедей Запретов, непременными атрибутами которого не могут не выступать кровь, разрушения, пожары... Насилие.

Сам-то Рамтей, конечно, ни в чем этом прямо не участвовал: наблюдал, ждал перед экраном своего виза... Чего ждал? Справедливости? Или единственного номера? Отвоеванного для него кентаврами первенства? Того самого первенства, которое должно было бы по праву первородства принадлежать Рамтею, но почему-то досталось Зеву?

Впрочем, все это эмоции. Интересно, конечно, понять Рамтея, но сейчас не это самое важное. Главное сейчас решить совсем другое: мог ли Горн участвовать в насилии? Погодите, а собственно, почему она считает основным именно это? Каждый имеет право судить только себя. Ей-то что до Горна? Да, вот именно, ей-то что? Ах, да, он пытался предупредить ее... Спасти... Значит ли это, что она, Касс, должна в ответ попытаться спасти его? Нет, конечно, никто никому ничего не должен. Она желает, всем своим эго она хочет спасти Горна.

А спасение кентавра означает участие. Другими словами, она, Касс, всерьез размышляла о своем участии в насилии полулюдей над людьми. На стороне полулюдей. Нет, нельзя так категорично. Но можно ли иначе? Ведь все, что Касс наблюдала с момента восстания, не говорило – кричало, вопило о дикости, безнравственности мятежников.

А до момента восстания?

Как долго можно безнаказанно называть живые существа машинами? Мучить болью и унижениями? Лишать памяти? Распоряжаться чувствами?

Как долго можно безбедно жить, спокойно спать, растить детей, имея на заднем дворе "яму"?

Насколько высоко способна подняться цивилизация, выдумавшая наслаждение тонкими запахами шоколада, фруктовых нектаров, цветочных масел, и, одновременно, утонченную пытку зловонием?

Высокая, мощная цивилизация, в фундаменте которой зияет яма...

Но с другой стороны... Можно ли, нужно ли оправдывать зверства одних зверствами других? Кровь кровью? Боль болью? Наверно, да. Наверно, дикость есть порождение дикости... А безнравственность – следствие безнравственности... Но это означает, что выхода нет... От дикости происходит безнравственность, от безнравственности – дикость... И беспросветно, до бесконечности, одно и то же: дикость – безнравственность, безнравственность – дикость... И непременно вонь.

Вот что такое – заколдованное колесо, думала Касс.

Кентавры насилуют и убивают, потому что до этого насиловали и убивали их. Лон убивает рабов, потому что те убивают хозяев. Но разве можно не делать этого, если лазеры Настоящих уничтожают рабов. Да и кто из них, в итоге, полуживотные, а кто люди? По принципу: машины – Настоящие? Старые принципы сейчас тонули в крови мятежа, значит, распознавать, кто есть кто, надо было бы теперь по-другому. Но как?

Выходит, Лон прав. Выходит, вся история человечества оказалась, продолжает являться и долго будет одним сплошным всеобъемлющим злом. Без перерыва, без просвета... Пока сама Гея, будучи не в силах терпеть дольше, не восстанет против заколдованного колеса... Встряхнется, чтобы разорвать порочный клубок убийств и насилий... Чтобы уничтожить источник боли и крови, который не в состоянии иссякнуть сам... Остановить, прекратить существование всего того, что называется цивилизацией... А, может, не Гея? Может, все-таки сами люди?

В любом случае: Творцы ли, люди, Гея, – важен результат. А результат грозен: скоро, скоро конец, человечество на грани гибели.

Скорее всего, и тут он прав, оракул, именно то же произошло с Лемурией...

Человечество гибнет, но потом, по необъяснимой причуде природы, возрождается из руин, пепла и грязи. Опять и опять. А вместе с человечеством мгновенно возрождается боль. Вместе с человечеством все начинается сначала: убийства, насилия, кровопролития... Безнравственность и дикость... Пока хватит наново терпения Геи. Сколько же раз могут повторяться кровавые циклы?

Гибель поставила точку на Лемурии. Теперь очередь Атлантиды... Если верить Лону и Ноэлу... Но если не верить этим двоим, то кому? Рамтею можно сочувствовать, симпатизировать, но верить? Справедливость Рамтея уже выявила себя во всей красе, оказавшись значительной частью чудовищного круговорота.

Неужели Зев прав? Неужели Рамтеем действительно движет самая обыкновенная зависть?

Неприятно думать, что не высокое стремление к справедливости, а именно наоборот: самое низменное из человеческих чувств являлась двигателем Рамтея. Стыдно, неловко.

Как, например, стыдно думать, что один человек вообще, в принципе, способен унизить другого. Или, о жестокости ребёнка, пусть, неосознанной... Или, наконец, о возможности любви привести хоть кого вот сюда... В едкий смрад, в липкую грязь ямы...

Подойдя ближе, Касс сразу заметила: у края обретался первенец Зева, по обыкновению, сухой, с бледным лицом. Приятельница Арса, живая, очень хорошенькая и, что её украшало ещё больше, донельзя возбужденная, Эньюэ, находилась здесь же. У обоих в руках было по длиннющей палке с металлическим наконечником на конце. Едва стоило этому наконечнику прикоснуться к живому телу, раздавался треск разряда, а на теле, в том месте, куда втыкался разряд, немедленно возникала кровь.

Горн, с налитыми кровью глазами, похожий сейчас на матёрого, но ослабшего затравленного волка, метался на дне. Он по-собачьи крутился волчком, подпрыгивал и падал в грязь, пытаясь увернуться от жутких разрядов. Но не один, так другой доставали его, впивались в плечи, грудь, шею, бока, лицо – треск их почти не смолкал. Со всех сторон по могучему телу кентавра, смешиваясь с нечистотами, стекали грязно-бурые струйки пота и крови.

Касс с трудом подавила в себе приступ тошноты. Она сдерживала дыхание, старалась не вдыхать, но все равно дышала, не могла не втягивать в себя с каждым вдохом отвратительную вонь, которой мгновенно проникли все поры, заполнилась каждая клетка тела, забились дыхательные пути, пропиталась одежда.

Арс бросил на подошедшую быстрый взгляд, криво улыбнулся и с силой ткнул в Горна в последний раз. Затем, опрокинув свою палку вертикально, наконечником вниз, отодвинулся от края.

– Хочешь развлечься? – Эньюэ не заметила выражения брезгливости на лице Касс, до такой степени ее захватила ужасная игра.

– Развлечься? – выдавила из себя Касс. – Я вообще не понимаю: что это? Где я? Куда я вдруг попала?

Она правдиво изобразила на лице недоумение, потерла лоб рукой.

– В трансе гуляешь, что ли? – подозрительно спросил Арс.

– С оракулами это случается, – с пониманием и сочувствием кивнула Эньюэ. – Я тоже попробовала разок. Легла в транс, очнулась после, смотрю – подо мной снега... Что это? А это, как потом выяснилось, я в своем аэробиле в бессознательном состоянии летала над облаками... Больше не пробовала... Расхотелось что-то мне заниматься ясновиденьем. Особенно, когда еще каждый день – Круг.

– Действительно, – согласилась Касс. – Я сидела в своей комнате, думала... И вдруг – вы... Кентавр какой-то... Значит, вы с ним развлекаетесь?

– Ему все равно не жить, – рассудительно ответила Эньюэ.

Касс посмотрела на Горна. Тот не подавал виду, что знаком с ней. И глазом не моргнув на последнее высказывание мучительницы, кентавр, судя по его внешнему виду, просто тихо радовался внезапной передышке. Облизывал губы, оттирал, сколько мог грязными ручищами, глаза и лоб, поминутно всхрапывал, отдыхал.

И ведь все знали... Совсем рядом, стоит только пройти через двор, и сразу... Залы, бассейны, цветы, фонтаны дворца, чисто промытая зелень, яркая мозаика полов и стен, музыка балов и приемов, блестящие наряды, благоухающие тела, глубокомысленные беседы... Амброзия бессмертия... Совсем рядом...

У кого-то заверещал карманный виз. Ах, это у Арса, затем у Эньюэ... Наконец, ее собственный: муза по событиям собирала всех в Эдем.

– Опять этот противный Круг! – капризно заныла Эньюэ. – Как жаль!

– Перестань, – лениво сказал Арс. – Все равно же не отвертишься. Это только Лон умудряется отсиживаться в своей комнате. Как будто, остальные не устают от ночных полетов.

– Да нет, дело совсем не в усталости, – будто извинялась, пробормотала Касс. – Просто для сильных оракулов повышенные концентрации чужих полей очень опасны. Слишком мощное влияние общей ауры на отдельную...

– Что-то ты такое умное сказала, что я ничего не поняла. – Эньюэ пожала плечами. – Я вот как-то участвовала в групповом трансе...

– Ладно, пошли. – Арс ухмыльнулся. – По дороге расскажешь про групповой транс.

Эньюэ бросила на Горна последний, полный сожаления взгляд... Они двинулись к Эдему все втроем: Касс, Эньюэ и Арс, неторопливо вливаясь в нестройные цепочки тянувшихся туда же участников предстоявшего Круга...

По дороге Эньюэ, не замолкая ни на миг, трещала: "И вот как-то раз я чувствую – взлетаю, а пропускная программа требует образец голоса, а у меня вдруг голос пропал. Тогда я включаю виз"...

"Да, я спасу его, – поняла Касс. – Не означает это никакого ни в чем участия. И не из чувства обязанности. Спасу несчастное существо, потому что не желаю, чтобы его терзали Эньюэ с Арсом, вот и все. Что делал или чего не делал кентавр – это его собственная карма. Я отвечаю за свою."

Сомнения моментально улеглись, сформировавшись в четкий план.

Пришло решение. Ясное, простое, легко выполнимое. Касс остановилась, невразумительно промямлила какое-то извинение, отстала сначала от этих двоих, затем повернула назад, в свою комнату... Лон, намаявшись за ночь, спал крепко. Она поцеловала его на прощанье. Попала куда-то в затылок: поэт лежал, обхватив руками голову.

Затем, когда Круг вобрал в себя всех, когда ворота Эдема плавно съехались вместе...

Сколько времени заняло это путешествие на одном дыхании: кратчайший путь бегом через дворец, площадку до ворот, площадь, короткий полет на аэробиле... Мгновенный спуск авральной лестницы, мгновенный подъем Горна... И бегство... Пока все заняты в Круге... Пока никто из своих ничего не понял... Пока спит Лон...

Время мчалось еще стремительнее аэробиля. Мгновенья отсчитывались не пульсацией электронов на календаре – гулкими ударами собственного сердца.

У самого защитного поля Касс обеспокоенно подумала: вдруг не выйдет. Нет, она не желала отступать. К тому же отступать все равно было поздно: вот-вот пропускная программа потребует образец голоса. Что-то такое полезное сообщила Эньюэ... Вспомнила! Включив виз на полную громкость, Касс набрала номер Лона. Она рассчитала точно: оракул пробудился вовремя. Голос поэта раздался точь в точь, в нужный момент: – Да. – рявкнул Лон: – Это я.

Он заворочался и с хрустом потянулся, не обращая внимания на Горна, копошившегося в глубине аэробиля.

– Ну вот, – тихо сказала Касс.

Ловушка уже выпустила ее. Они с Горном были вне защитного поля.

– Я хотела узнать, как ты.

– Блеск!

Во всяком случае, Лон ничему не удивлялся. – Спал сном младенца. Безмятежно спал. Спал безмятежным сном.

Оракул помотал головой. – А можно, и в стихах: Сплю безмятежными снами...

Поэт еще раз помотал головой, потом быстро несколько раз крутанул головой справа налево. Горна он так и не заметил. Громко, чтобы окончательно проснуться, сделал "Бр-р-р". Еще несколько раз крутанул головой слева направо. С удовольствием потянулся.

– Эх, ты, подруга поэта, бедная моя, что тебе приходится от меня выслушивать. А ведь получилась поэтическая строчка... Почти...

Лон с сомнением повторил нараспев: – Что тебе приходится от меня выслушивать... Нет, опять пошлятина какая-то. Вдруг что-то как будто дошло до его сознания. Тон стал серьезным: – Погоди, а где ты? Я что-то не пойму. Ты же мне только что снилась.

– Счастливо, – пожелала Касс.

– Ты куда? – заорал окончательно пришедший в себя поэт. – Воевать собралась? Спятила? Назад!

Беглянка отключилась. На последовавшие вызовы брошеного друга она больше не реагировала.

Девушка неожиданно поняла то, о чем не подумала раньше, чего еще не желал понимать Лон: вот сейчас, сию минуту произошло их окончательное, самое последнее прощание. А лишь только поняла, немедленно что-то сдавило в сердце. Жаль стало прошлого: и теплоты, и спокойствия, и уверенности, и легкости, и всего того, что было раньше.

Куда нес ее аэробиль, к какому будущему – Касс угадать не могла, да и не пыталась угадывать. Непредсказуемость, конечно, пугала, но и придавала чувствам новый оттенок: бессознательную радость ожидания, трепетную тревогу появившейся вдруг возможности свершения невероятного.

Горн мотнул головой, когда над его ухом ни с того ни с сего раздался рев Лона, но продолжал сидеть с отсутствовавшим видом. Пожалуй, он так ничего и не сообразил.

Всю дорогу девушка и ее пассажир молчали. Горн так и не понял, что происходит. Даже, когда они приземлились на площадке перед домом Рамтея, кентавр все еще казался безучастным.

А Касс... Ей мерещилась погоня, но погони не было. Лону изменницу уже не догнать. Остальные еще заняты в Круге. Верили Прекрасной Деве на Верхнем Олимпе... Все, кого она только что предала и обманула... Ах, как легко обманула и предала... Друзья, родители... Нет, простите уж все великодушно, она не чувствует себя виноватой. Наоборот, в полете прочнее укрепилась уверенность, что вот сейчас, наконец, она, Прекрасная Дева Касс, может быть, впервые за всю свою самостоятельную жизнь поступила правильно...

Открыл им все тот же гном, с тем же сопением таща на себя дверь все за ту же веревку.

В доме Рамтея видимых перемен не наблюдалось.

Хозяин находился в том же зале, у того же камина, опять не один. На этот раз гостем исполина оказался свободный ученый Ноэл. Тот самый Ноэл, кого последнее время тщетно разыскивала девушка.

Оба они, и Рамтей, и Ноэл, пребывали в непонятном для смутного времени бездействии. И в каждом из них, или это только показалось Касс, вырисовывались какие-то странные перемены.

Рамтей, впрочем, курил знакомую трубку. Выглядел он подавленным, непривычно смятенным. "Скомканный", – отметила про себя гостья. Ноэл производил импульсивные нервные движения, то рукой, то ногой, то всем телом.

Они поздоровались. Гном бесшумно выскользнул из зала. Горн последовал за ним.

– Ты не торопись, – вдогонку бросил кентавру Рамтей. – Умоешься, поешь, отдохнешь, придешь в себя, тогда поговорим.

Ноэл потянул носом воздух, сморщился и, тяжело уставившись на Прекрасную Деву своими умными глазами, напрямик спросил: – Зачем ты это сделала?

Касс молчала с ощущением, что на неё почему-то перешла подавленность Рамтея.

Рамтей кивнул и коротко приказал: – Объяснись.

– Я вас не понимаю, – наконец, вымолвила Касс. Голос ее звучал обиженно.

– Что могло заставить Настоящую прилететь сюда с Верхнего Олимпа?

– Уж не сам ли Зев прислал тебя? – догадался Рамтей.

Касс пожала плечами: – Что может заставить Настоящего бунтовать против друзей и родных на стороне рабов?

Она опять пожала плечами.

На холодном лице гиганта не дрогнул ни один мускул.

– Причем тут Зев?

– И всё же? – Рамтей настаивал. Во взгляде его сквозило недоверие.

– Мне стало жаль Горна.

– Сострадание? – недоверчиво переспросил Ноэл. – Это, после всего, что натворили кентавры в городе? – Ноэл неожиданно улыбнулся: – Неужели, сострадание?

– Жалко его стало, – повторила Касс. Она чувствовала тяжелую, мрачную усталость. Смутная надежда опять, в который раз за последнюю неделю, подводила девушку.

– Погоди-ка... – протянул Рамтей: – Как тебе удалось проскочить через защитное поле? Как тебе вообще все это удалось?

– Я обманула. – Касс опустила голову.

– Ты? – Ноэл покачал головой. – Невероятно.

– Да. – сказала Касс и скороговоркой прибавила. – Мне очень стыдно.

– Неужели умеешь говорить неправду? – сомневался Ноэл.

Касс горестно кивнула.

Ноэл опять потянул носом и поморщился. Вонь ямы, исходившая от Горна, которой за дорогу пропахли одежда и волосы девушки, устойчиво обволакивала ее, понемногу расходилась, завоевывая пространство вокруг...

– Что ж, если так, то...

Свободный ученый задумался.

– Что – то? – не без раздражения переспросил Рамтей.

– То понятно, почему мы все еще живы до сих пор, – засмеялся Ноэл. – Я имею в виду, сострадание. Не то, что Прекрасные Девы вдруг выучились нечестности...

Затем свободный ученый еще раз шумно потянул носом и не выдержал: – Да что ж это такое, последний всплеск моды?

Касс недоуменно взглянула на него.

– Духи! – рявкнул Ноэл. – Это у вас там под защитным колпаком додумались до этой мерзости? Очередной дар Асклепия?

Касс покраснела, съежилась и одними губами выговорила: – Яма.

– То есть, ты его из ямы?... – Рамтей покачал головой. – Той самой?

– Как странно, – задумчиво произнесла Касс. – Ведь не думали об этой злосчастной яме. Жили, развлекались, разговаривали... Знали, но не думали... Ну, яма. Была и была. Но ведь это... – Касс посмотрела на Ноэла, перевела взгляд на Рамтея. Оба слушали ее внимательно. – Это даже не вяжется... Мы, атланты: аэробили, лазеры, амброзия бессмертия – и яма на заднем дворе... Лаборатории Баала – и яма на заднем дворе... Бессмертие и яма...

– Что ж, – пробурчал Ноэл. – Все правильно... Земля наша Посейдия... Но, скорее всего, не обязательно наша... Яма на заднем дворе – это, по-видимому, неизбежный...

Небольшая заминка в поисках нужного слова: – Непреложный атрибут любой цивилизации. Где прогресс, там и яма. Разумеется, иначе быть не может!

Пока Рамтей раздумывал над последним восклицанием, а Касс над тем, как бы побыстрее да потактичнее убраться отсюда, вымыться, избавиться от проклятого запаха, а куда убираться, тоже неизвестно, – вспыхнул экран виза. На Касс исподлобья смотрели укоризненные глаза Зева.