Текст книги "Катастрофа или последний треугольник в Атлантиде (СИ)"

Автор книги: Лилия Хайлис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 19 страниц)

Глава 18

– Вот оно, опять, – упавшим голосом отметила Касс.

За последние сутки землетрясение не стихло. Наоборот, устанавливалось, водворялось, словно желая сделаться привычным для атлантов, стать для них одним из повседневных условий существования.

– Знаешь...

Чтобы услышать это, едва ощутимое волнение воздуха, Уэшеми пришлось напрячься.

Так шепчут люди, которые боятся нарушить чей-то сон... Или когда покойник рядом, – подумал юноша.

Касс, между тем, уже погромче продолжала размышлять вслух: – Ведь оно, как живое... Потрудится, потом отдохнет... Потом начнется опять, уже чуть сильнее... Будто хочет освоиться на новом месте, укрепиться, вступить в права, устроиться попрочнее, постабильнее...

– Оно скоро кончится.

Уэшеми через силу улыбнулся, пытаясь успокоить подругу. Но Касс не успокаивалась.

– Мне еще хуже, когда толчки прекращаются: ведь я уже знаю, это временное затишье перед новой атакой. Короткая передышка – и опять... И опять... И мощнее, и длительнее...

– Да, пунктуальность завидная.

Уэшеми обнял Касс. Она прижалась к нему.

– У тебя сердце бьется в такт с толчками, – тихо заметила она.

– Серьезно? – он снова улыбнулся ей так же вымученно, как в первый раз. – У тебя тоже.

– Немногословен ты сегодня, – сказала Касс. – Будто вчера выговорил все, а сегодня и сказать больше нечего. Будто обязательно только о тайнах творения... Зато я что-то вещаю без конца. Удивительно, я же со всеми молчу. Странно, я знаю так постыдно мало, по сравнению с тобой, но не стесняюсь бормотать всякую ерунду. Действительно, ты единственный из всех моих знакомых, с кем я разговариваю, понимаешь? Не только слушаю, но еще и говорю что-то сама.

– Ты хочешь сказать, что я сделал из тебя болтушку? Прости уж, я до смерти люблю твой голос. Он у тебя необыкновенный... Я из толпы, не глядя, смог бы узнать тебя даже по одному, даже по очень слабому, короткому вздоху. Знаешь, как мать узнает плач своего младенца из сотни других... Ну вот, разговорила-таки ты меня. А в это время нам с тобой хорошо бы именно не болтать, а, наоборот, отключиться и работать... Ведь время Круга. Ну, и толчки...

– Прости... Что-то меня сейчас не очень тянет в транс.

– Как жаль! Я ведь чувствую, мы с тобой – единственные, кто сейчас сопротивляется Эдему.

Во время землетрясений и собраний Круга Уэшеми обыкновенно медитировал совместно с Касс. Сначала, по нарастающей, из ладони в ладонь, они передавали друг другу энергию, усиливая ее тем самым до такой степени, что вибрации обоих сливались в единый импульс. Достигнув этого, влюбленные начинали излучать в мир волны своей любви, пытаясь хоть немножко смягчить натиск черного вала, вздымавшегося над Верхним Олимпом.

– Ничего, не можешь, так не можешь... Ты устала. Значит, отдохни на этот раз. Я сам...

Касс посмотрела на любимого, который устраивался, усаживаясь в характерную позу, чтобы один на один выйти на противоборство со всеобщим злом. Молча, чуть откинув корпус назад, она придвинулась, встала перед Уэшеми на одно колено и приблизила к открытым ладоням друга свои, широко распахнутые ладоши. В первую минуту было трудновато сконцентрироваться, но постепенно их вибрации резонировали, обороты энергии увлекли друг друга, импульсы слились, всё вошло в норму.

Удары постепенно замерли. Землетрясение закончилось.

– Ну, на сегодня, пожалуй, конец, – беспечно, словно только что и не отключался, сказал Уэшеми. – Отделались.

– Надолго ли?

– Ты у меня герой. Сильно устала?

Касс потянулась всем телом: – Никогда еще после транса не чувствовала себя так хорошо.

– Да, у нас с тобой отлично получается. Мы прекрасно дополняем друг друга, – Уэшеми с непонятным выражением ухмыльнулся. – Прекрасная Дева Касс.

Он опять обнял ее и поцеловал. – Я же говорю, у нас одна аура на двоих.

Девушка встала, чтобы размять руки и ноги.

– Интересно, где сейчас Рамтей, где Горн, где все, – задумчиво прогуливаясь по комнате, протянула Касс.

– Пробуем виз? – предложил Уэшеми.

Виз с готовностью осветился, едва только Касс включилась на связь.

– Рамтей, конечно, не ответит.

– Носится вокруг, вероятно. Кого-то откуда-то освобождает, кого-то куда-то перевозит... Короче, спасает, кого может, – отозвался Уэшеми. – Попробуем отца?

Ноэл не отвечал, не отвечали и родители Касс.

– Зато мы точно знаем, где Фест.

– Набрать кузницу? – Касс улыбнулась.

– Если бы ты знала, как хороша твоя улыбка, ты бы улыбалась, не переставая.

– Если бы ты знал, как приятны твои комплименты, ты бы выдавал их мне один за другим... И ведь знаю же, он там, что ж не ответить на вызов? – Касс задумалась на минуту и спросила: – Как ты думаешь, что он там без конца кует?

– Человек впервые в жизни почувствовал, что кому-то нужен...

Касс округлила глаза. Вид у нее сделался, будто девушка уразумела нечто, крайне важное, чего раньше долго уяснить себе не могла. – Я знаю!

Торжественно объявила она. – Трезвенность свою он там кует.

Уэшеми засмеялся: – Неплохо!

И непонятно было, на чей счет отнести это одобрение, то ли на шутку Касс, то ли на внезапную трезвость Феста, известного на весь Посейдонис пьянством и дружбой с таким же горьким алкоголиком Вахом.

Действительно, с тех самых пор, как сын Зева наловчился работать с кентаврами в кузнице, он блаженствовал. Несмотря на окружавший хаос и мучительное ожидание конца, Фест чувствовал себя абсолютно счастливым: оказавшись не просто нужным, а нарасхват. Без лишних разговоров шел всюду, куда его звали: там помогал соорудить лодку, там плот, в другом месте чинил брошенный во время мятежа и заново кем-то найденный аэробиль. Гордо хромая, Фест вышагивал вокруг, что-то вымерял, что-то проверял, что-то придумывал. Времени даже на сон у него почти не оставалось, не говоря уже о пьянстве.

– Не отвечают, – подытожила Касс. – И никому мы с тобой не нужны!

– Почему же не нужны? Просто заняты все очень... – Уэшеми посмотрел в окно. – Вообще-то и нам пора. Если ты отдохнула, давай, полетаем? – предложил он.

– Да, наверно, надо, – согласилась Касс. – Пока оно, – девушка подчеркнула это "оно": – Пока оно спит.

После очередной серии толчков они вдвоем облетали Посейдонис: фотографировали, снимали на виз, заносили в память аэробиля. Наконец, запоминали. Все, что происходило вокруг, в том или ином виде.

Первыми рухнули жилища бедняков и рабов в нижнем городе. Затем дома, разбитые бунтовщиками, обессилевшие еще раньше от разграбления и загаженности.

Парнас пока не пострадал, нижний и средний Олимп – вроде бы тоже. Верхний же Олимп по-прежнему скрывался под защитным колпаком. Молчал. Даже прекратились боевые вылеты.

– И то хорошо, – оценил, покачивая головой, Ноэл прежде, чем окончательно нырнуть в свое укрытие.

Центральная площадь, храмы Посейдона и Клейто, окружные улицы и скверы оставались невредимыми, если не считать многочисленных, но еще не смертельных ран, нанесенных городу повстанцами.

Уэшеми и Касс пролетели над Елисейскими полями.

– Ну, здесь все, как было, – сказала Касс. – Мрачно, торжественно, боязно.

– Покой да тишина.

– Как странно.

Сверху, сквозь темно-зеленую листву невозможно было разглядеть ни строения, ни ограды, ни живой души.

– Мне кажется, вся атмосфера здесь пропитана ожиданием смерти, – прошептала Касс. – Впрочем, сейчас это уже не только здесь. Кажется, в воздухе висит общее напряжение и сгущается обреченность. Осязаю всеми шестью чувствами...

Посейдонис волновался. Везде образовывались, распадались и собирались заново группы людей. Обсуждались последние события, землетрясения, предсказания Ноэла о гибели Атлантиды. Имя учёного не сходило с уст. Время от времени то в одной, то в другой группе вспыхивало имя Лона, предсказания которого тоже, непонятным, правда, образом, стали известны. Основными темами разговоров сделались защитное поле и чакры. Всё чаще и чаще вкрапливалось и неслось от одной группы к другой слово "Наказание".

Дом Рамтея оказался пустым, двери настежь: исчез даже гном с веревкой.

– Неужели, улетел совсем, – спросила Касс.

– Между прочим, виз перестал работать, – сообщил Уэшеми. – Я опять пытаюсь набрать Феста или отца...

– Как, не работает? Не отвечает?

– Нет, – вздохнув, возразил Уэшеми. – Не включается на связь. – Уэшеми помолчал, а когда заговорил вновь, Касс не узнала его голоса.

– Это конец, – заявил Уэшеми. – Понимаешь? Всё.

Он сразу же, по-видимому, справился с собой. Во всяком случае, голос его опять стал спокойным и деловитым.

– Связи нет. – Уэшеми посмотрел на подругу с виноватой улыбкой. – Я думаю, осталось еще дня два, максимум, – три... Не больше.

– Я боюсь, – только и сказала Касс.

Уэшеми пожал плечами и сказал обыденно просто: – Бояться надо неведомого, а тут... Все известно наперед, чего уж тут бояться? Мы же знали, что произойдет...

– Все равно боюсь.

– Да, – спокойно согласился Уэшеми. – Конечно... И я тоже... боюсь... – неожиданно признался он.

– Знаешь, я хочу посмотреть... Интересно, цел ли еще Веселый Грот, – вдруг предложила Касс. – На прощанье...

– Что это ты ни с того ни с сего затеяла? – Уэшеми внимательно посмотрел на девушку, пытаясь понять, для чего бы ей вдруг понадобилось прощаться с увеселительным заведением. Подумал. Затем, очевидно, что-то сообразив, кивнул: – Ну что ж, если хочешь...

На площади Веселого Грота, как везде на Парнасе, тоже слонялись встревоженные люди. Фонтан, правда, не работал, пожалуй, с самого первого дня мятежа. Но ещё с утра сорвался ветер, поэтому зной не чувствовался.

Касс поставила аэробиль на развороченные плиты площади. Вот и знакомая, наглухо закрытая темно-красная дверь с вычурной, но изрядно потускневшей под слоем пыли позолотой.

Касс выбралась из аэробиля, подошла вплотную ко входу и решительно толкнула дверь. Та бесшумно поддалась, впуская посетительницу внутрь. Девушка осторожно вошла в зал, из-за пустоты и темени показавшийся ей теперь непривычно мрачным, чужим, торжественным. Никто не ринулся навстречу. Молчала музыка. Исчезли свечи. Неясные очертания столиков отражались в запыленных остатках разбитых зеркал, угрюмые, неузнаваемо неуклюжие, ставшие похожими на гробы...

– Так я и не узнала, где находится камин, – подумала Касс.

Она пошла в ту же сторону, куда вел ее когда-то послушный эльф. Ей показалось, она нашла тот самый столик, где сидела когда-то с Рамтеем.

– О, Творцы, другая жизнь, другая эпоха, ведь это было совсем недавно, а кажется, – так давно!

К горлу нараставшей тоской тяжело подкатывался сухой неподатливый ком. Касс по-детски опустила голову на руки и зарыдала, в который раз за последнее время. Она плакала, но на этот раз слезы не облегчали, не вымывали тяжести, которая прочно гнездилась на сердце, не таяла, а только становилась все горше и горше.

Уэшеми подошел к ней неслышно, так же беззвучно опустился рядом на колени, чтобы гладить по голове и по плечам, целовать волосы... Он говорил тихо и вкрадчиво. Речь его сводилась к тому, что, может быть, раз уж ей так жаль прошлого, нужно подумать, может быть, теперь, накануне, все-таки стоило бы помириться со старыми друзьями... На всякий случай, просто, чтобы не оставаться в одиночестве...

– Почему одиночество, – прорыдала Касс. – А ты? Разве ты не со мной? Разве мы не вместе?

– Нет, я имею в виду, на всякий случай, – убеждал Уэшеми.

Девушка представила себе, что вернулась к Лону, и они живут себе и живут... Пусть не в Посейдонисе, пусть где-нибудь в Элладе, Иберии, Тулане или Чолуле, но живут и стараются не вспоминать всего происшедшего. Вокруг все те же: Фадита, Эрида, Эра и Зев, Эрмс, Фина и Арс... Эньюэ... У каждого свои, не нужные, не интересные ей, глупые россказни... Вокруг все: нет только Его, единственного, без которого не обойтись, потому что без него не будет жизни...

– Но ты со мной?

Вопрос вторично вырвался из ее горла громким взрывом плача.

– Куда ж мне без тебя, – спокойно ответил Уэшеми.

Касс поняла: он просто пытается подарить ей лишнюю возможность выбора и не осудит за решение спастись. Но сам хочет остаться и погибнуть. Один в умирающем городе.

– Я не понимаю тебя.

Голос ее звучал слабо и поминутно прерывался всхлипами и вздохами. – Почему тебе обязательно надо умереть вместе с Атлантидой?

– Зачем умирать, – возражал Уэшеми. – Я и не собираюсь умирать...

– Ведь это даже не твоя родина, – не слушая, продолжала Касс.

– Конечно, – бодро отвечал Уэшеми. – Что мне Атлантида! Улетим куда-нибудь вдвоем, хочешь – в Халдею...

– Врешь ты все... Ты не желаешь улетать... Тебе зачем-то обязательно погибнуть здесь... Зачем? Я понимаю, тоннель, Творец, урок и так далее... Но ведь это самоубийство! Ведь это нельзя! Ты сам говорил, что человек должен пройти свой путь до конца!

– Вот я и должен пройти свой... Не твой, не отцовский, не Лона, а свой!

– А я? А как же я?

– Прости. Каждый из нас волен выбирать своё.

– Это страшная, чудовищная глупость! Если ты, или мы с тобой утонем здесь, кому от этого будет легче? Кому мы этим поможем?

– Нет, ты пойми... Я не намерен умирать специально. Если выйдет, мы улетим, и если к этому ведут наши действия, останемся живы... Но если мы уже исполнили задачу этой конкретной жизни, – значит, – нет, и тогда не стоит суетиться: дожить свое в этом мире, додумать... – Уэшеми как будто что-то знал наперед, то, чего не знала она. Он улыбнулся нежно, но твердо: – Донаслаждаться физической любовью (ведь кто знает, будет ли она там), сколько хватит сил... И уйти. По возможности, достойно... С тем, чтобы ускорить совершенствование своей кармы... Да и провидение обязательно вмешается...

– Это другое дело... Я думала, ты нарочно меня отталкиваешь... Прогоняешь к ним...

– Что ты... Просто я не хочу, чтобы твое решение строилось на одних эмоциях. Не хочу навязывать свой опыт... Свое понимание... Не хочу склонять ни в какую сторону. А с ними безопаснее... Тем более, раз уж в тебе всё ещё так сильна жажда жить... Но это совсем не значит, что отталкиваю. Даже, если б захотел, я не могу тебя прогнать: мне без тебя скверно...

– Ну вот, а мне предлагаешь остаться с ними... Знаешь, как мне без тебя худо... Обещай, никогда-никогда-никогда не гнать меня к кому бы то ни было...

Теперь Касс окончательно успокоилась и перестала плакать. Она еще что-то говорила, но уже, не горячась, лениво, и ни на чем больше не настаивала. Она сидела, уткнувшись лицом в плечо Уэшеми, чувствуя сквозь тонкую ткань его комбинезона теплый запах живой кожи. Напоследок, девушка всхлипнула еще разок и улыбнулась.

– Я обслюнявила тебе все плечо...

– Не только обслюнявила, но вдобавок еще и обсоплила...

Он взял в обе ладони ее лицо, отодвигая от своего плеча. Ее глаза оказались на уровне его губ, и поэт незамедлительно поцеловал мокрые ресницы, а потом – щеки подруги.

– Если кто войдет, подумает, мы сошли с ума, – прошептала Касс.

– Правильно подумает, – подтвердил Уэшеми. Он засмеялся. Смех его звучал совершенно счастливо: – Мы на самом деле сошли. А ведь здорово: вокруг разрушение, ужас, а мы намереваемся заняться любовью... И мы правы...

– Когда ты со мной... – в голосе Касс появились загадочно-шутливые нотки: – Когда мы намереваемся заниматься любовью... Мне тогда наплевать и на ужас, и на разрушения...

– Вообще-то гигантом, в этом смысле особенно, я себя до сих пор как-то не считал, – смущенно признался Уэшеми.

– Значит, я тебя сочту, – засмеялась Касс. – Хоть в этом буду номер один... А если честно, – не имеет значения, гигант, не гигант... Мне нравится прижиматься к тебе... Мне нравится вдыхать твой запах... Мне нравится с тобой целоваться... Все остальное прикладывается, а само по себе, оно, оказывается, существенного значения не имеет...

– Если ты намекаешь на что-то, не особенно для мужчины приятное... – Уэшеми засмеялся тоже... – Учти, намеков не понимаю, упрёки принимать не желаю...

– Я люблю тебя. Вот и все, на что я намекаю. Я уже говорила? До конца тоннеля.

– До конца тоннеля, – подтвердил он. – Я люблю тебя. Или я тоже уже говорил?

– Иногда, в самые решительные моменты, мне приходят в голову дурацкие мысли... Послушай, а не может это быть кощунством? Сейчас, здесь... Вдруг, действительно, войдет кто-нибудь...

– Пусть тогда пеняет на себя... Не бойся никого. И почему же – кощунство? Если мы пока ещё живем в этом мире, нам полагается действовать по его законам, а там дальше видно будет...

Новое землетрясение отозвалось пронзительным звоном зеркал, но ни Касс, ни Уэшеми не услышали этого звона.

Когда они вышли из Веселого Грота, на площади все было по-старому. Вернее, на первый взгляд, оставалось тем же, что и час назад: развороченные плиты, высохший фонтан... Да и ветер метался с новой, нараставшей силой...

Не хватало на площади лишь одного: их аэробиля.

– Что ж, провидение распорядилось. По крайней мере, от необходимости решать чего-то ещё я избавлена. С некоторым, не совсем понятным удовлетворением произнесла Касс. – Кто-то уворовал нашу единственную возможность спасения.

– Ну зачем же обязательно уворовал... – Уэшеми пожал плечами. – Очевидно, решили, брошенный...

– Очевидно, очевидно, – с легкостью согласилась Касс. – Я только удивлена, что меня это совершенно не удивляет... И, кажется, больше не пугает. Ах, представь: я перестала бояться.

Касс действительно выглядела спокойной. Она не кричала, не заставляла его бежать куда-то в поисках Рамтея или Феста, не убеждала идти в сторону Верхнего Олимпа, а вдруг впустят, вдруг простят да помогут... Она больше ничего не требовала, ни в чем не обвиняла, ни на чем не настаивала. Она поняла, а поняв, приняла случившееся, как должное. Уэшеми с благодарностью обнял ее за плечи.

Так, обнявшись, они пешком дошли до ее дома. Лишь у себя во дворе Касс нарушила молчание: – Все-таки это здорово, что с нашим бассейном все в порядке...

Не заходя в дом, она скинула с себя тунику и ласточкой полетела в воду.

Уэшеми все еще прыгал на одной ноге, пытаясь содрать с себя комбинезон, когда Касс услышала бормотание аэробиля.

– Вот оно, провидение!

Сердце забилось, поддавшись всплеску надежды. – Спасены, – подумала она. – Неужели спасены... Нет, этого не может быть. Я запрещаю себе радоваться. Не хочу потом жалеть...

Да, это был аэробиль. Да, он летел прямо к ним. Правда, солнце мешало разглядеть пилота, но радость толкала ее в грудь, билась в висках, щекотала где-то в позвоночнике.

– Спасены! – во всю силу своих легких заорала она.

На мгновение, лишь на одно короткое мгновенье, Касс почувствовала смутное разочарование, но не стала искать в себе его причины. Ликование триумфа жизни вовсю овладело ею.

– Спасены, спасены, спасены! – восторженно орала девушка и, не в силах сдерживаться, прямо из воды, голая, мокрая понеслась к приземлявшемуся во дворе аэробилю.

Лон одним прыжком выскочил из машины и тут же принялся громко и возбужденно выговаривать ей: – Все правильно, знаменитость номер один пусть носится по всей Атлантиде, а Прекрасная Дева Касс принимает хвойные ванны... Прекрасную Деву, как всегда, ничего не касается.

На соперника он упорно старался не смотреть.

– Ну, что стоишь? Одевайся, – приказал ей Лон. – Поехали.

Касс посмотрела в сторону Уэшеми. Тот уже успел снова натянуть комбинезон и сел прямо на траву, на то же место, где только что стоял. Сидел он, напряженно ссутулившись.

– Выбора моего ждет, – со внезапной злостью подумала девушка.

На ходу стряхивая с себя капли воды, Касс пошла туда, где трепетала на ветру брошенная туника. Присела на корточки, взяла кончик серебристого шелка, потянула на себя. Одевалась, не сводя взгляда с напряженной фигуры Уэшеми...

Лон не отставал ни на шаг.

– Готова? – решительно сказал он. – Пойди, собери все, что может понадобиться.

– Я вообще-то вдвоем, ты заметил? – Касс почувствовала: голос ее дрогнул.

Лон, конечно, услышал и оценил этот легкий срыв в ее голосе.

– Пускай берёт твой аэробиль.

– У меня больше нет аэробиля.

– Как это нет! – Лон возмутился. – Мы не можем взять третьего. Я не могу взять этого... – Выдвинув нижнюю челюсть, он кивнул в сторону соперника.

Касс посмотрела в упор на человека, которого совсем недавно считала близким.

– Естественно, у Зева попросим кого-нибудь, кто может... Пусть он, – Лон опять, на этот раз, брезгливо кивнул в сторону Уэшеми: – Пусть подождет здесь, за ним прилетят. У Эриды, кажется, свободное место в аэробиле. Разумеется, его не оставят...

Уэшеми, несомненно, слышал каждое слово. Он не спеша встал и медленно, размеренным шагом, подошел поближе.

– Да, безусловно, – вежливо и очень спокойно согласился он. – Я подожду.

Еще чуть-чуть подумав, Уэшеми добавил без тени сарказма: – Благодарю тебя, Лон.

Касс взглянула на молодого халдея. Тот держался, будто речь шла не о жизни и смерти, не о прощании навсегда... Словно события развивались по единственно верному сценарию. Некоторое время Касс глядела на Уэшеми. Затем перевела взгляд на Лона.

Ветер трепал его прекрасные золотые локоны. Поэт, певец и оракул номер один глядел куда-то себе под ноги. Глаза его были прикрыты длинными золотистыми ресницами, в лице не осталось ни кровинки.

Касс сделала шаг в сторону Уэшеми. Прижавшись к нему боком, она продолжала неотрывно глядеть на Лона.

Уэшеми молча обнял подругу за плечи, подержал так секунду, словно прощаясь, а потом стал легонько отталкивать от себя к Лону.

– Прекрати, – строго сказала Касс. – Ты же прекрасно понимаешь: я без тебя не уйду.

– Я, кажется, чётко объясняю: у меня нет мест для вас обоих, – упрямо глядя то в сторону, то себе под ноги, быстро пробормотал Лон.

– Ты можешь попросить кого-нибудь другого? – спокойно спросила Касс. – Там, у Зева... Чтоб взяли нас обоих?

– Думаю, ты плохо представляешь, как к тебе там относятся, – возразил Лон. – И речи быть не может о том, чтобы ты там появилась без меня.

– Пожалуй, ты прав, – согласилась Касс и так же спокойно закончила: – Пожалуй, я остаюсь.

– С ума сошла? – взорвался Лон. Ресницы его взметнулись вверх, глаза налились гневом. – Жить надоело? Этот бессовестный мерзавец свел тебя с ума. Или ты не веришь мне?

Теперь он открыто смотрел прямо ей в лицо.

Вот, что означает выражение "Глаза потемнели от гнева", думала Касс. Вот, что это такое... Странно, я ведь столько раз слыхала, что глазам полагается темнеть от гнева, но сама наблюдаю впервые... Ах, Творцы, сколько всего я еще ни разу не видела, не замечала, не испытывала в этой жизни... Только читала, что оно бывает, или смотрела по Визу, или слышала от кого-то...

– Говорю, его спасут следом за тобой! – проорал Лон. – Да я сам за ним вернусь, раз уж он тебе так позарез понадобился... – он перевел дыхание и во весь голос заорал ещё громче, обращаясь к Уэшеми: – Ты что ж молчишь, подлец! Крови ее захотел?

– Либо ты забираешь сейчас нас обоих... – начала Касс.

Лон обернулся к ней. – Ты мне лучше условия не ставь. Сейчас моя очередь ставить условия!

Перебил он, не давая ей договорить: – Либо ты летишь немедленно вместе со мной, либо спасайся, как знаешь.

Касс облизнула пересохшие губы и отчётливо, словно он приглашал ее на прогулку или прием, ответила: – Ну что ж, благодарю за беспокойство. К сожалению, этот вариант нам не подходит.

Лон повернулся к сопернику.

– Как ты смеешь молчать?

В эти слова оракул, кажется, вложил всю, накопленную за последние недели горечь. – Я с тобой разговариваю, негодяй!

– Постыдился бы, – Касс с выражением жалости посмотрела на Лона, боком прижимаясь покрепче к Уэшеми. – Ведь ты же потом себя замучишь ты же потом жить не сможешь, всю свою вечность сам будешь себя упрекать.

– Не твоя забота! Сам себя упрекну, сам же себя и прощу. А ты... – он опять взглянул на противника. – Чему ты радуешься, болван? Говорю тебе, образумь ее. Это кто же из нас троих должен чувствовать себя виноватым, в конце концов? Чему ты ее научил? Смерть ее тебе нужна?

Уэшеми виновато улыбнулся, – не могу же я ее заставить...

И тогда произошло нечто, уже совсем невероятное. Лон сделал шаг вперед, правой рукой оторвал девушку от соперника и отшвырнул ее в сторону. Затем левой рукой схватил Уэшеми за край комбинезона, а правой развернулся и ткнул изо всех сил здоровенным кулаком в открытую незащищенную грудь.

Уэшеми пошатнулся, но не упал. Он молчал, не делая даже слабых попыток защитить себя.

Лон развернулся еще раз и дал ненавистнику по уху. Презрительно, обидно, не кулаком – развернутой ладонью. И ещё вдобавок, наконец, по щеке.

Касс во все время эпизода молчала, стоя недвижимо, словно в каком-то столбняке. Только заметив побежавшую по щеке юноши тоненькую струйку крови, девушка закричала.

Лон застыл с занесшейся было для нового удара рукой.

– Мне стыдно за тебя, – тихо сказал Уэшеми.

– А мне не стыдно за себя! – вопил Лон. – Я хочу спасти ее, а ты губишь! Стыдно ему за меня, а ты за себя постыдись! Ты что, не можешь отправить ее со мной? Что ты морочишь ей голову всякими глупостями? А ты не отказывайся, не отказывайся. Знаю я о ваших экскурсах на тот свет, понаблюдал немного, любопытства ради. Сам, между прочим, кое-что умею, сам не последний оракул на Гее. Так вот. Если желаешь подохнуть здесь, твое дело. Но ее за что? Ее-то ты обязан заставить жить!

Лон бушевал. Он размахивался, нанося Уэшеми новые и новые удары. Тот шатался, но молчал.

– Подлый трус! – скандалил Лон. – Даже ударить меня боишься!

– С чего ты взял, что боюсь?

Уэшеми явственно ухмыльнулся разбитым ртом.

– Прекрати это позорище! – закричала, наконец, Касс. – Кто тебя сюда звал? Что тебе от меня надо? Что ты ко мне пристал? Разве ты не видишь, я тебя не люблю! Что ты к нему привязался? Он не виноват, если любят не тебя, а его.

Лон вдруг замер, остановил руку на лету, съежился, виновато посмотрел на избитого в кровь халдея, перевел взгляд на Касс и неожиданно тихо пробормотал: – Хорошо, я не возражаю...

Взгляд его стал затравленным. – Я ничего, я согласен, ладно, потеснимся, влезем как-нибудь все втроем. Он же сам не хочет, я-то знаю.

– Мы остаемся, – устало сказала девушка. – Мне нужно отдохнуть. Я хочу искупаться и отдохнуть.

Никто не отвечал.

Она опять заорала, что было сил: – Устала я, понимаешь? Зверски, безумно устала! И дай мне выкупаться, наконец!

Лон молчал, молчал Уэшеми.

– Оставь нас, – уже тихо попросила Касс.

– Прошу тебя... Заклинаю тебя всем, что было между нами хорошего. Не делай этого.

Лон заломил руки.

Этот жест мольбы принадлежал Лону Аполу. Красавец. Сноб. Атлет. Блестящий поэт. Тренированный оракул. Гордость Посейдии, Лон Апол, а еще бессмертный Бог Аполлон, он умолял её не уходить из жизни, умолял, заламывая руки.

Наверное, самым страшным, самым тягостным зрелищем из всего, виденного Касс в последние дни, был этот жест Лона. Жест отчаянья, жест просьбы человека, который, сколько она помнила его, не просил никогда, никого, ни о чем.

– Прошу тебя, скажи ей... – несколько раз повторил Лон. – Сделай что-нибудь... Заставь ее.

Что-то сломалось в этом человеке. Он был согласен на любое унижение, только бы уговорить ее, спасти от гибели.

– Через два дня здесь не останется камня на камне...

Это был последний, самый значительный аргумент.

Тогда дай нам прожить спокойно хотя бы эти последние два дня, – твердо сказала Касс. – Оставь нас в покое, наконец.

* * *

Двое лежали, плотно прижавшись друг к другу, не обращая внимания на хаос смерти, владевший миром за стенами шатавшегося в последней агонии дома.

Он крепко обнимал ее, она – его, а вокруг... Вокруг рушилась эпоха.

И где-то, вне времени и пространства, начиналась новая.

Неведомое рождалось в кошмаре гибели отжившего.

Что сулило будущее? Для начала – долгую, тысячелетнюю тьму.

Тысячелетия забвения и мрака, тысячелетия отчаянной борьбы за огонь...

Долгий и трудный путь одичавшего, ослабшего человечества к познанию, пониманию, возвращению на уровень цивилизации.

Тысячелетний поиск.

Бесчисленное количество любви, бессчетное число разрушений, сладость зачатия, страсть к убийству. Человечность, жестокость, гармонию, уродство, память, забвение, бессилие, творчество.

Новую жизнь, новую смерть.

Наконец, сцепившиеся в объятьях вечной борьбы Добро и Зло.

А еще – бесконечные переходы, виражи и отсеки тоннеля. И всякий раз новую необходимость личного выбора.

Эпилог

Медленно подкатив к бордюру, Сандра остановила свой «Бьюик». По привычке безжалостно, впритык. Подумала, зря я порчу колеса, чуть-чуть дала назад. После этого, выключив мотор, вылезла из машины. Дверь, небрежно отброшенная ногой, захлопнулась. И дверь от такого стука, наверно, портится, дополнительно мелькнуло в голове. Ну разве можно доверять машины таким безалаберным бабам, вроде меня!

В лицо плеснуло ветром. Сразу же пахнуло свежестью и морем.

Странно, – подумала Сандра: – Там казалось, Сан-Франциско, нечто, вроде Рио-де-Жанейро: жара, солнце, и все ходят в белых штанах... Впрочем, мало ли, что нам казалось там.

Она усмехнулась своим мыслям: это был первый солнечный день. За целое лето.

Как странно, как наивно! Почему-то с умилением подумала Сандра.

Залив Золотых Ворот чуть слышно плескался где-то далеко внизу, со своими белыми гребнями волн и белыми же парусами яхт. Направо уходила вытянутая стрела моста. А слева открыто, ясно обозревался освещенный солнечным закатом белый нарядный город.

Сандра прошла несколько шагов, а потом устроилась на бордюре так, чтобы все видеть. Села, уткнувшись головой в колени.

Быть бы ей русской поэтессой Александрой Гродман или, уж на худой конец, обыкновенной еврейской женщиной, с таким же библейским, как глаза, именем Сара, но нет...

"Бесподобная Сандра, гадалка и советчица, поможет вам решить любую проблему. Если вам одиноко, если застопорилась ваша карьера, если хотите увеличить доход, найти спутника жизни – все ваши несчастья, проблемы, сомнения, – позади: стоит только позвонить по этому номеру..."

Еще бы научиться безболезненно решать проблемы своей отчужденности... Собственного одиночества... Своего безденежья...

Сандра усмехнулась: – Стоит только позвонить...

Девушка представила себе: вот она входит в телефон-автомат через дорогу от дома, в котором сняла жилье, набирает номер своего телефона... В пустой квартире раздается звонок, другой, третий... Каждый гудок в трубке обозначает звонок в квартире. А после гудков раздается щелчок. И тотчас же вслед за тем, ее собственный вежливый голос на чужом языке: – Я не могу сейчас ответить, но ваш звонок очень важен для меня. Оставьте свое имя, номер телефона и я позвоню вам при первой же возможности...

– Приветик, подруга, – скажет она после сигнала. – Я хочу оставить позади все свои несчастья, безденежье и одиночество. Желаю увеличить доход, найти спутника жизни и умотать в Бразилию.