Текст книги "Катастрофа или последний треугольник в Атлантиде (СИ)"

Автор книги: Лилия Хайлис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)

Кстати, Кассандра не богиня... Смертная земная девушка... Смертным был и Орфей. И поэт, который брёл на казнь. Тот, кем в ее видении стал Уэшеми.

Значит, дар Асклепия не для всех? Не для всех амброзия бессмертия? Почему? Не зря, наверно, она, Касс, относится к изобретению Асклепия с непонятным даже себе самой подозрением.

Почему имя должно быть почти тем же? Что заложено в имени, почему меняется внешний образ, но почти не меняется имя? Каким образом, узнается, кто есть кто? Откуда, собственно, эта уверенность в том, что Кассандра, например, – это она сама? А Орфей – Орф? Интересно было бы узнать имя Уэшеми в той, другой жизни.

Касс плавала и размышляла, тщетно пытаясь найти хоть какую-нибудь зацепку. Но не только не находила ответов на мучившие ее вопросы, – даже не знала, с кем можно эти вопросы обсудить.

Всё же насколько это увлекательно, интересно – чувствовать себя на пороге тайны, заглядывать в будущее, приподнимать неведомую, нематериальную, неосязаемую, таинственную завесу... Завесу, отделяющую друг от друга жизни? Времена? Эпохи? Или, наоборот, связывающую... В чем она, эта связь?

Например, связь Орфа с Орфеем в искусстве: оба – певцы, оба – поэты и музыканты.

Связь Уэшеми с тем, кто найдет на кресте свою смерть, – тоже в искусстве владения словом. Оба – поэты, мыслители...

В чем связь Касс с Кассандрой? В ясновидении? В нелюбви к Лону? В любви к Уэшеми?

Чего-то во всех ее рассуждениях не хватало. Знаний, разумеется... Или самого обыкновенного опыта? Касс смутно чувствовала: разгадай она проблемы сегодняшние – и тогда всё, что мучило её вчера, решится само собой.

Потом опять, из прошедшего вечера в памяти ее возникло имя: "Уэшеми", и сразу пришло облегчение. В грудь толкнулась теплая волна, девушка улыбнулась и окончательно пришла в себя.

Касс вышла из воды, встала под сушилку. Послушала шелест теплого ветерка с несильным запахом озона. Закинула руки за голову и с хрустом потянулась. Всем телом, подставляя ветерку каждую клетку кожи.

Обновленная, легкая вышла из сушилки, нагая же вошла обратно в комнату. Теперь девушку вдруг охватило тяжелое предчувствие беды, непонятный страх сдавил горло. Касс догадалась: что-то происходит ужасное, возможно, очень близко, но что именно, где происходит, – не знала, не могла ни осознать, ни разобрать, ни сообразить, ни увидеть. Одна мысль о том, чтобы сейчас наново лечь в транс, передернула, заставила затрепетать всё её маленькое тело.

В доме по-прежнему было как-то липко и душно, видимо, надвигалась гроза. Касс включила кондиционер воздуха и бесцельно побродила по комнатам. Звякнуть кому-нибудь? Кому? Лону?

Поговорить хотелось только с одним человеком: Уэшеми. Ах, да, ведь у него свидание с Эридой, – беспокойно подумала, повела плечами. Искать Уэшеми сегодня не имело смысла.

Касс уже было отбросила переключатель виза, но в это время экран вдруг вспыхнул сам собой, словно кто-то подслушал, догадался о ее одиночестве, о необходимости поговорить. Это была всего-навсего Фадита, но и той сейчас обрадовалась Касс. Она включилась на связь, одновременно доставая и накидывая свежую тунику.

– Куда же ты исчезла? – подозрительно спросила Фадита. – Ты прости за столь поздний звонок: все с ног сбились, ищут тебя и найти не могут.

– Серьезно? – Касс пожала плечами со смущенной улыбкой: – А я давно дома.

– Да? – сказала Фадита. – Я тебе звоню каждые полчаса.

– Может, я спала, не слышала...

– С каких это пор тебя одолевают столь крепкие сны? – Фадита немного помолчала, а потом сказала: – А Эрмс нашел тебя?

– Эрмс? – удивилась Касс. – Зачем я понадобилась Эрмсу?

– Как зачем? А бессмертие? Зев поручил Эрмсу распространить амброзию. Все наши уже. – объявила Фадита. – Только тебя почему-то нет нигде и нет.

– Нет, – возразила Касс. – Эрмс меня не нашел. – Ее охватило беспокойство. Неужели, Уэшеми тоже? Вслух она спросила: – А кто – все?

– Ну, все, кого мы знаем. Что теперь, по именам перечислять? И говорят все только об этом, бессмертные наши...

– Послушай, – сказала Касс. – А зачем это тебе?

– Что – зачем? – Фадита уставилась на нее, не поняв вопроса.

– Бессмертие – зачем? – пояснила Касс.

– Ты что, совсем? – Фадита выразительно показала пальчиком на висок. – Вот, и Орф, заладил тоже: зачем да зачем? А затем, что я жить хочу! Вот просто – жить! И быть прекрасной!

– Ты считаешь, самое главное в жизни – красота?

– Самое главное в жизни – жизнь! – не без пафоса парировала Фадита. – Ну, а что за жизнь без красоты? Богатство тоже не помешает, – выставив указательный пальчик кверху, вспомнила Прекраснейшая. Затем, будто подведя итог, закончила одним словом: – Кстати.

– Значит, вы все теперь вечны... Эрида, и ты, и Орф... – протянула Касс. Два имени, Лон и Уэшеми, она пропустила.

– Да, Орфу только бессмертия не хватало, – горько сказала Фадита. – И пьян еще, как всегда, негодяй. Уж ему-то не до вечности, видите ли...

– Что ж ты будешь делать? – осторожно спросила Касс. Выходит, своё видение она поняла правильно: Орф от бессмертия отказался. Почему?

– Сяду и зарыдаю, – протянула Фадита. – Уж придумаю, что.

– Я полагала, у вас любовь...

– Да, как бы не так.

В голосе прекраснейшей прозвучала злоба. – Я тебе еще не дурочка-этрурочка... – Она возвела глаза к небу. – Любовь, слово-то какое!

– Зачем тогда...

– Вот же заладила! – возмутилась Фадита. – А зачем ты и Лон? Зачем Зев и Эра? Глупое это слово: "Зачем".

Она ещё подумала и прибавила: – Зачем Эрида и этот халдей ненормальный? Тоже, между прочим, против амброзии... "Не то это бессмертие", – говорит. Представляешь, бессмертие ему уже не то. – Фадита покачала головой. – Как же его? Уэшеми, что ли? Скажи мне, зачем: Эрида и Уэшеми?

– Что – Эрида и Уэшеми? – скороговоркой переспросила Касс. Она слишком хорошо знала Эриду.

– Вот-вот, угадай, что именно, – зло засмеялась Фадита.

Смех ее однако тут же и прервался, потому что в комнату стремительно ворвался Лон.

– Фадита, не отключайся, – сходу приказал поэт. По его виду, по тону обе девушки немедленно поняли: что-то случилось. Серьезное, даже страшное.

– Сколько можно болтать... – Лон оглядел обеих и отрывисто сказал: – Все двери настежь. А в Посейдонисе – мятеж.

– Что? – с одинаковым изумлением, синхронным дуэтом спросили обе.

– Рабы под предводительством Рамтея, – даже в этот момент Лон не смог не съязвить. Быстро взглянув на Касс, он подчеркнул: – Твоего любимого друга... Рамтея, – оракул что-то вспомнил, облизнул сухие губы и уже серьезно сказал: – Рабы под началом Рамтея подняли мятеж. Фест помогает Рамтею. Дорвался, идиот... Ну, и все прелести бунта: беспорядки, кошмар, кровь, разорение, насилие.

Обе девушки закричали в один голос: – Как! Почему кровь? А ЗеЗе?

Поэт пожал плечами, внушительно посмотрел Касс в глаза и скаал: – Скорее всего, тот, самый первый кентавр-убийца... Помнишь этого героя-любовника?

Касс машинально кивнула. Душа её трепетала.

– Похоже на то, что те убийства Настоящих машиной были своеобразной репетицией... – Оракул снова пожал плечами и продолжал. – Видимо, Рамтей научился менять программу... – на эту реплику Фадита взвизгнула от ужаса. – Свободу рабам, понимаешь... Свободу выбора... Только свободы выбора кентавров нам ещё не хватало, – поэт вскинул кулак куда-то в небо: – Ну Рамтей... – Апол задохнулся от злобы и сделал глубокий вдох-выдох: – Короче, ЗеЗе явно больше не действует... Пролетели Заповеди Запретов. Нет их. Сгинули.

Лон кивнул бывшей жене и отрывисто приказал: – Хватай своего милого, – он и тут не мог обойтись без сарказма. – Пусть трезвеет поскорее... Пока они не добрались до Парнаса... Или вы у тебя? До нижнего Олимпа они уже добрались... И прорывайтесь к Зеву: бессмертные собираются там.

Касс передернуло от этого определения их круга. Значит, отныне они будут называться бессмертными?

– Уже? – Фадита затряслась от испуга: она жила на среднем Олимпе. – Я ничего не слышу.

– Скоро услышишь, – пообещал Лон. – Если немедленно не уберешься наверх, к Зеву. Или к родителям, главное, – повыше: Верхнего Олимпа им не достать.

Повернув голову к Касс, поэт прибавил: – Ну собирайся же, собирайся.

Экран погас и вспыхнул опять: теперь это были отец и мать, с одинаковыми вопросительными, встревоженными лицами.

– Нашел, нашел. – скороговоркой успокоил их Лон. – Она вам позвонит от Зева. Это я сообщил твоим, пока вы тут... – он кивнул на экран.

– Непременно позвони, – попросила мать. – Сразу, как только долетите...

На прощанье она пожелала удачи.

– Карманный виз захвати... Одежду для охоты... – Лон метался и давал указания. Наконец, рявкнул: – Ты что ж стоишь? Дожидаешься Рамтея с его кентаврами?

– Нет у меня одежды для охоты. Разве не знаешь еще, я не охочусь никогда. И вообще... Не хочу к Зеву.

– Тогда к семье, – приказал Лон. – Главное, – на Верхний.

– Не хочу я на верхний Олимп, – упавшим голосом произнесла Касс.

– Да тебя никто не спрашивает, хочешь ты куда-то или нет! – Лон взревел:. – Я сказал, собирайся немедленно! Вот-вот – и станет поздно: они наверняка уже где-то близко.

Всё это время он не переставал метаться по комнате, выбрасывая из шкафов одежду, из шкатулок – драгоценности.

– Полетишь в своем аэробиле впереди, я – за тобой: нечего оставлять им транспорт на растерзание.

– Не хочу, – твердо сказала Касс. – Я остаюсь.

– Я не дам тебе погибнуть под копытами этих тварей!

Лон посмотрел на нее в упор. – Знаешь, что такое – десяток взбесившихся кентавров? На, погляди, если ты мне не веришь.

Он включил виз на новости и сейчас же, не давая Касс возможности осознать увиденное самой, прокомментировал то, что происходило на экране: – Правильно, разве можно обойтись без этого, – сквозь зубы бормотал Лон. – Это, разумеется, в первую очередь.

Сцена не из видения, не из кошмарного фильма: действительность, снимаемая по ходу дела, из аэробиля сверху. Трое кентавров насилуют Настоящую. Двое за руки удерживают ее на коленях, третий суетится над ней.

Как он мерзко ржет, – мельком подумала Касс.

– Вот тебе справедливость Рамтея, – приговаривал Лон. – Вот тебе отказ от Заповедей Запретов. – Поэт ткнул пальцем в экран виза, хотя Касс и без того смотрела, не отводя расширенных от ужаса глаз. – Вот тебе освобождение от рабства.

Ни лица девушки, ни лица этого третьего не видно: затылок и спина. Напряженная, искаженная отчаянным, но безуспешным сопротивлением шея, которую почти накрыло тело кентавра. Касс заметила, бока его лоснились.

– Вот тебе свобода выбора, – бубнил Лон без передышки.

– Это мог бы быть Горн, – пронеслось в голове. – Или тот, погибший, который любил Легу? – Касс опять забыла его имя.

Щелчок переключателя – дикие, опьяневшие от разрушений, освобожденные от запретов причинять вред Настоящим кентавры. Могучими руками, помогая себе копытами, уже почти звери, в которых ничего от человека не осталось, крушат золоченные колонны дворца Клейто.

Еще щелчок: рабы вдребезги разбивают аэробили.

– А это ещё зачем? Чем же мобили провинились-то, – продолжал комментировать Лон.

Гномы поджигают дома, рвут в клочья комбинезоны в башнях уличных лекарей, эльфы сверху разбивают хрустальные крыши тех же злосчастных лекарей, разносят витрины.

– Дома им, выходит, не нужны, – удовлетворенно кивал поэт. – Лекари тем более... А я всё думал, что-то мародерства давно не видно.

На воде бессильно лежат четыре трупа с посиневшими от удушья лицами: мать, отец, двое детей, а над ними мечтательно улыбается русалка. Покорная, прекрасная, готовая служить. О, творцы! Ведь это же Лега! Быть не может, чтобы Лега... Касс знала точно: это была Лега.

– Ну, достаточно? – Лон отключил виз. – Видала, что творят бедные обделенные обиженные?

Не сказав больше ни слова, Касс стала укладываться.

Глава 12

С высоты, да еще на скорости, с которой летела Касс, а вслед за ней – Лон, трудно было что-либо разобрать. Прежде всего бросалась в глаза непривычная темень, даже не темнота, а какой-то мрак, глубокая беспросветность. Причина этой непроглядной мглы, впрочем, разъяснилась очень скоро. Касс отметила, что количество электронок, витрин, реклам, зеркал, – короче, всего того, что излучает или отражает свет, сильно поубавилось.

– Ты погляди, звезд же нет сегодня. А я никак не мог догадаться, чего мне не хватает.

Сейчас голос Лона по визу звучал почти так же, как на звуковых дисках, и у Касс от этого хрипловатого, всё ещё родного голоса больно сжалось сердце. Действительно, ведь звезды так и не проявились на небе. Чуть ли не единственными источниками света метались внизу языки пламени. Время от времени, от огней, рассеянных по всему пути от Парнаса до Олимпа, слабо тянуло гарью и дымом, но различить, костры это или пожары, с высоты полета аэробиля представлялось невозможным.

Касс хотелось рассмотреть, не по визу, а своими глазами, в действительности, что происходит в городе. "Не выдумывай", – категорически отрезал Лон. "А вдруг понадобится кого-нибудь подобрать или кому-то оказать помощь", – девушка поделилась с ним этим соображением, просто потому что ничего другого в голову не пришло. На этот аргумент Апол, недолго думая, ответил, что для начала помощь нужна самой Прекрасной Деве, а уж потом, когда у нее в голове все прояснится окончательно, когда она сможет самостоятельно отличить опасность от игры, вот после этого и решим, помогать, не помогать, наблюдать, не наблюдать, по визу или из аэробиля.

Выслушав тираду поэта, Касс, сцепила губы и, не вступая больше в споры, молча рванула вниз, на первый попавшийся огонь. На высоте двух-трех десятков шагов от земли круто вырулила, чтобы уже после этого пойти горизонтально вокруг, плавно огибая языки пламени. Теперь она ясно видела: огонь был не пожаром, а костром.

Суетившиеся вокруг мятежники заметили девушку, повскакивали, засуетились еще больше. Касс успела рассмотреть двух большеголовых гномов. Те кричали друг другу смешными, какими-то искривленными голосами, а что – она не могла разобрать. Усердно жестикулируя, гномы показывали руками на ее аэробиль. Заметно торопясь, но не отрываясь от костра, они семенили кругами на своих коротеньких ножках.

– Касс, вверх и левее! Быстро! – раздался предупредительный окрик Лона.

Вслед за этим Прекрасная Дева и сама заметила взметнувшуюся снизу хрупкую тень. Эльф взлетел высоко, лицо его, искаженное испугом и гневом, приблизилось чуть ли не к самому лицу Касс. Она резко отдернулась и взяла повыше. Лицо эльфа уплыло вниз и исчезло из виду. На экране управления появилась трепетавшая в полете хрупкая фигурка, но через несколько мгновений и она оторвалась, а потом скрылась совсем.

– Давай, ускоряй, – потребовал Апол. – Пора уходить, не то еще эти попадут... – и снова завопил: – Шевелись же!

Девушка услышала быструю дробь копыт: за аэробилем мчались кентавры. Взбешенные, почти не целясь специально, бросали вверх все, что попадало под руку: выломанные из мозаики площадей и дорог камни и плиты, обломки колонн и зданий, тяжелые части машин.

Внезапно ее резанула догадка: – Да ведь это в меня они метят, это меня хотят убить.

– Ну что же ты зависла!

Голос Лона дрожал от нетерпения. – Придешь ты в себя когда-нибудь, наконец!

Это разило нелепостью: кто-то, вдруг, ни с того ни с сего желал ее смерти... Кто-то, о существовании кого Касс несколько минут назад даже не подозревала, и кому ничего плохого не сделала...

– За что? – громко удивилась она вслух. – Что я им сделала?

– Не говори глупостей, – тут же отозвался Лон: – Им сейчас без разницы, ты, не ты, сделала, не сделала... Им сейчас кровь нужна, неважно, чья... Насмотрелась? Хватит, уходим. Ну давай, левее и вперед!

Но девушка вывернула вправо, еще на один круг. Она сама не понимала, зачем ей понадобился этот последний круг. То ли нехорошее предчувствие, то ли некая странная сила, непонятная, неведомая связь притягивала Прекрасную Деву к мятежному костру. Потом, вспоминая случившееся, ей казалось, что у костра вдруг на мгновенье вырисовались знакомые черты, как будто промелькнуло лицо Орфа. Но ни сейчас, ни после, сколько ни думала об этом, Касс так никогда и не смогла точно решить, действительно ли видела среди кентавров молодого поэта, или просто почудилось.

Лон следовал за подругой, словно привязанный. Она видела поэта на визе, да его аэробиль модулировался на экранах управления и защиты. Лон все время, не замолкая, ругался похлеще Орфа; ругательства его транслировались по тому же визу, казалось, с удесятеренной громкостью.

Один из брошенных кентаврами предметов попал. Касс могла видеть на экране управления комок, соприкоснувшийся с плавно закругленной линией дна аэробиля. Сейчас же виз передал звонкий всплеск удара.

Мгновенно, в ответ на этот звук, из аэробиля Апола выскочил тонкий лазерный луч. Луч побежал за преследователями. Тот, кого он настигал, оплавлялся изнутри, съеживался, испарялся, исчезал вовсе.

– Вот так! Видала? – раздался довольный собой голос Лона. – Как я их! Даже заржать не успели! Это вам не девчонок насиловать, беззащитных.

Касс, не ответив, стала выруливать вверх: никогда не охотившейся, ей даже в голову ей не приходило заводить оружие в аэробиле.

На площадке перед дворцом атланта номер один царила суета. Но не беспечная, не праздничная сутолока приема: деловитая напряженность, решимость, граничившая со страхом взволнованность.

Прекрасную Деву больше всего поразила скорость, с которой совершенно переменился общий настрой. За один день прирожденная, казалось бы, леность Настоящих исчезла, уступив место стремительности не только в движениях, но и в разговоре, во взглядах, в обличье, во всей ауре толпы.

Развевавшиеся яркие одежды сменились облегавшими тела комбинезонами для охоты и путешествий: серебристыми, золотистыми, телесного цвета, с лазерами на поясах. Легкомысленные прически превратились в гладкие, со строгими узлами на затылках.

Исчез кокетливый блеск в глазах, общее выражение стало озабоченным, серьезным. При этом почему-то не оставляло странное впечатление того, что всем вокруг даже нравилось происходившее... Из-за новизны, нетривиальности?

– У папашки лазерок – видимо-невидимо! – вместо приветствия выпалила подскочившая Фина. Она не скрывала восторга. – Он всем дает, кому нужно.

Касс с изумлением осмотрела дочь Зева и Эры.

Мало, что осталось в Фине от неуверенной в себе, неудавшейся Прекраснейшей. "О, Творцы, как давно это было!", – подумала Касс.

Истеричка по странному волшебству преобразилась в настоящую воительницу: на талии – лазер, на бедре – миниатюрный виз в форме небольшого зеркальца, на другом бедре – плоский экран защиты, тоже в виде зеркала. Свои крупные золотые кудри девушка перетянула серебристой, под цвет комбинезона и сапожек, полукруглой эгидой.

– Ненавижу кентавров, – сообщила Фина. – Я уже пять штук уничтожила, а гномов и эльфов – без счету.

Глаза ее возбужденно горели, она делилась впечатлениями заговорщицким тоном: – Знаешь, ужасно здорово: летишь, а внизу – машина. Ты опускаешься пониже и – шарах ее из лазерки. Что бы это ни было, кентавр, гном, сатир, – всхлипнуть не успеет: сначала...

Голос Фины стал тише и значительнее, говорила она медленно, смакуя каждое слово: – Сначала появляется небольшая дырочка, потом дырочка растет, растет, ОНО оплавляется, сникает, стекает, по краям, изнутри, глядишь – машины нет.

Касс почувствовала подхлынувшую к горлу тошноту.

– Молодец, – одобрительно сказал Лон. – Так их, мятежников.

– Мне бы братца Феста найти! – с угрозой протянула Фина. – Или дядюшку родного. Вот же подлец!

– Фадита уже здесь? – спросил Лон.

– Ни Фадиты, ни Эриды! – ответила Фина. В голосе ее почему-то прозвучал пафос, очевидно, тем фактом, что ни Фадиты, ни Эриды не встретила, она почему-то гордилась тоже. – И вообще, мы с Арсом и Эньюэ уже воюем вовсю, Артема тоже, Эрмс – за разведку, представляете? Стрелять не умеет, Артема взялась его обучить. Папашка, – в голосе ее отчётливо и, наверно, впервые за всю жизнь, чувствовалась гордость за отца: – Папашка за главного, мамашка с нами носится, ей неимоверно нравится палить в машин. Вообще – здорово! Мы – защита и гордость, вся надежда на нас, вы располагайтесь, мне некогда.

И, придав лицу деловитый вид, легко повернулась и убежала.

– Надо подключаться, – сделал вывод Лон.

Зачем Касс прилетела не к матери, а к Зеву, она уже сообразила: надеялась найти Уэшеми. Но теперь, именно после встречи с Финой, поняла, что допустила ошибку. Даже, пожалуй, не только потому, что представлялось нереальным встретить в этой сутолоке ни красивого поэта с непривычным для слуха атланта халдейским именем, ни его отца, свободного ученого Ноэла. Совсем по другой причине. Не могла она, Касс, разделить подъем Фины, не вписывалась со своим отвращением к крови ни в толпу гостей, ни в этот дворец, ни в глупую войну с собственными кентаврами.

Неужели происходившее и есть то, что Ноэл с Аполом предсказывали всего каких-нибудь три-четыре дня назад? Нет, это не могло быть то самое: ведь ученый говорил о катаклизме, а тут... Или это только начало? А вдруг, не приведи Творцы, Уэшеми погиб? Интуиция тихо подсказывала изнутри: он жив.

– Надо защищаться, – голос Лона звучал твердо. – Иначе они нас всех передавят своими копытами.

– Пусть уж лучше давят, – прошептала Касс. – Я убивать не намерена.

Лон не нашел, что ответить, а только изумленно уставился на нее, как будто не верил своим ушам.

– Я не могу выстрелить в человека из лазера, – выкрикнула Касс. В голосе ее, и она сама это услышала, прозвучало отчаянье. – Ты же прекрасно знаешь! Я даже в сеансе заболеваю от вида крови.

– Разве это люди? Ты видела, что они творят?

– Я все равно не могу. Не могу причинять вред. Не в силах лишать жизни.

– Это после всех моих уроков?

Взгляд Лона смягчился. На лице неожиданно появилась ласковая улыбка: – Дурочка ты моя.

Он потерся щекой о ее щеку и задумчиво кивнул: – Ну, что ж... Значит, вот в этом твоя гармония... Ладно, не надо: не женское это дело все равно...

На прощание Лон обнял подругу и напомнил: – Да, родителям позвони. И моим, скажешь, – воюю.

Лон широко, ей показалось, с гордостью, улыбнулся. Приказал: "Не хандри", – и отправился искать Зева.

Касс прошлась по комнатам. Везде суетились Настоящие, носились оставшиеся в подчинении рабы. Кто устраивался, кто что-то решал... Там разбирали оружие, тут делились впечатлениями о пережитом.

На площади перед дворцом не прекращалось движение: одни аэробили садились, другие взлетали. Появлялись всё новые и новые беженцы: пешком, на мобилях, шли и шли, вливались, втекали в огромную площадь перед дворцом Зева.

Ни Эриды, ни Фадиты, ни Орфа, ни Уэшеми, ни Ноэла в этой толпе Касс не встретила, как ни искала.

Девушка забрела в тот дворик, где прошлой ночью выступали поэты. Подумать только, ведь прошли одни сутки, а такое впечатление, будто давным-давно закончилась та, другая жизнь. Воспоминание вызвало прилив тоски и обреченности. Прекрасная Дева бессильно присела на краешек фонтана, вытащила из взятой с собой сумки карманный виз, такое же зеркальце, сияло на боку у Фины, словно оружие.

Касс позвонила своей матери, потом матери Лона. Из разговоров выходило, что Настоящие из элиты, все, кто может, вооружаются и вылетают: ее отец, оказывается, уже где-то носился вместе с Артемой. Воевали.

Подавленная, Касс сидела у фонтана, глядя на погасший экран мини-виза. Ладно, Фина. Ладно, Арс. Ладно, Лон с Артемой. Ладно, Лега... Ее собственный отец летал над Посейдонисом и убивал. Ее собственная мать гордилась подвигами мужа. Можно понять страсть к зачатию: через страсть к физической близости... Или наоборот... Но страсть к убийству?

Одно разумное существо уничтожает другое разумное существо. Касс опять вспомнила того кентавра, которого Лоновский лазер заставил испариться. В буквальном смысле слова, превратиться в пар. Стоило подумать об этом – и она содрогнулась от омерзения и тошноты.

Потом вспомнила Легу, мечтательно улыбавшуюся над трупами детей, – и бессильно заплакала.

Наконец, решилась набрать номер Ноэла. Там не отвечали. Через информацию узнала личный номер Уэшеми. Посидела, собираясь с силами. В конце концов, плюнув на все приличия, на Эриду, на самое себя, набрала этот номер. С замиравшим сердцем стала бормотать в виз, как заклинание: "Уэшеми, прошу тебя ответить". Поэт не отзывался.

Тогда Касс стала набирать подряд номера Рамтея, Орфа, опять Ноэла, опять Уэшеми. Ни один из них не отвечал.

Внезапно экран вспыхнул, она вздрогнула от неожиданности. Это был Зев. Атлант номер один просил никого не включаться на обратную связь, а только слушать его.

Со всех наличествовавших в Посейдонисе экранов владыка разразился длинной предполагавшей вдохновлять на подвиги речью. Речь эта была густо пересыпана словами: "Долг", "Борьба", "Победа", "Родина" и "Подлость". Последнее – в разных вариациях существительного, прилагательного, наречия и даже глагола относилось к Рамтею.

Зев долго клялся, что не допустит, защитит, победит и отомстит.

Потом просил жителей Верхнего Олимпа, по возможности, давать приют беженцам из других районов Посейдониса. Будто не ясно, что надо помогать друг другу...

В заключение, Зев сообщил, что в ближайшие часы намерен употребить всю свободную энергию, имевшуюся в его распоряжении, на защитное поле вокруг Верхнего Олимпа. Прорваться через поле не сможет ни одно живое существо: только те, на чьи голоса вот сейчас, пока мы говорим, настраивается пропускная программа.

Голоса избранцев, между тем, перекликались в эфире: Касс время от времени слышала и отца, и Лона, и Артему, и Фину, и Арса, и Эрмса, и многих других, кого знала, с кем беседовала, танцевала, развлекалась, с кем проводила время на вечерах и приемах.

Зев давно отключился, а девушка в странном оцепенении все еще сидела у фонтана. Она понимала, что находиться в бездействии стыдно, недостойно. Разумеется, надо, необходимо что-то делать.

Касс вздохнула: не знала она и не могла себе представить никакого действия.

Это походило на болезнь. Странную, непонятную, связанную все с той же русалкой Легой. Где она теперь, Лега? Все еще душит и топит Настоящих? Когда-то близкое существо, русалка, у которой отобрали свет из памяти и счастье из сердца, оставив взамен лишь мрак и ненависть.

Случались, конечно, и свои малоприятные моменты в их дружбе. По-видимому, во всяких отношениях возможны срывы. Когда ведешь себя не так, как нормально себя ведешь. Когда говоришь не то, над чем долго думал, а первое, что приходит в голову, что-нибудь такое, что хочется потом забыть. Когда лицо принимает выражение, совсем тебе не свойственное, а присущее кому-то другому, чужому, скорее всего, не приятному тебе человеку. Когда в крике изламывается собственный голос, когда теряешь контроль. Короче, когда перестаешь быть собой.

Касс уже знала, к чему ведут эти мысли. И хорошо знала, что отогнать их не сможет: не удавалось ей избавиться от рокового воспоминания, когда оно порабощало мозг. Не получалось, при всем желании не удавалось забыть, вытравить, стереть из собственной памяти тот эпизод.

Однажды Лега, ни с того ни с сего, шепотом, ежесекундно оглядываясь по сторонам, поведала подруге о страданиях, уготованных для непокорных в лабораториях Баала.

Выслушав первую же фразу, Касс побледнела, затряслась и попросила Легу замолчать, но в русалку словно сам Баал вселился. Вращая выкаченными, неестественно светлыми глазами, рассказчица с присущей ей красочностью, вдохновенно живописала ужасные подробности. Если же что-то и опустила русалка, то воображение девочки, включившееся с первых же слов Леги, мгновенно дорисовало детали. Касс, заткнув уши, пыталась отмахнуться от кошмаров, больно копошившихся теперь в ее собственной голове. Плача, она умоляла Легу прекратить, но та, словно назло, продолжала гнуть свое.

В довершение ко всему сказанному, русалка намекнула еще, что если уж кто попадет в лаборатории, то там без разницы, раб ты или свободный атлант, машина или Настоящий, ко всем приемы одни и те же.

Касс забилась в истерике. Она не могла больше плакать, лишь громко икала и сильно всхлипывала. В конце концов, девочка почувствовала, что больше не в состоянии держаться на воде. Ей стало совсем холодно. Все казалось безразличным, ненужным, неправильным, – если Лега сказала правду, если в Атлантиде, в замечательной, прекрасной, любимой Посейдии творилось подобное, жить больше не имело смысла, – Касс пошла ко дну.

Это заставило русалку, наконец, опомниться. Она вытащила девочку на прибрежный песок и откачала. А потом долго молчала: по-видимому, выдала весь запас красноречия и говорить стало не о чем.

В изумрудных глазах Леги читалось какое-то странное недоумение, немножко осуждение, как будто это она, Касс, виновата в том, что в лабораториях Баала сатиры мучают живые существа.

Девочку стошнило, после этого пришло сознание болезни и уже не покидало Прекрасную Деву никогда. Слабость, озноб, рвота, головокружение, – все это закончилось в тот же день, но болезнь осталась на всю жизнь, и нне спасли никакие лекари, ни башенки, ни врачи. Заключалась же немочь в том, что с тех самых пор вид чужой крови, ощущение чужого страдания, иногда даже слезы другого человека вызывали в Касс тошноту, слабость, а затем – пронзительную физическую боль в солнечном сплетении, постепенно переходившую в острые рези внизу живота.

Даже не увидеть, а только прочитать, услышать о чьих-то муках для нее с тех самых пор становилось достаточно, чтобы по-настоящему заболеть. Стоило ей услышать слово "Пытка", как воображение живо начинало работать, вспоминая все, что нарисовало еще тогда, во внезапном полудетском бреду. С трудом отмахиваясь от кошмаров, Касс в этих случаях содрогалась от болей, насквозь прорезывавшихся через все ее существо. Даже башенкам-лекарям требовалось несколько сеансов, чтобы временно сбалансировать после этого ауру.

Впрочем, она и от дурного запаха могла заболеть легко: ей совсем не обязательно было видеть кровь. Странно, что кошмарные видения пока остались без привычного результата... А, впрочем, кто знает, возможно, прорывы в её тонкой оболочке ещё скажутся...В какой-нибудь усиленной форме... Об этом ещё предстояло подумать. Как бы там ни было, но воспоминание, услужливо подсказанное памятью, теперь означало: и речи не могло идти о том, чтобы ей, Прекрасной Деве Касс, участвовать в кровавом действе. Неважно, стрелять или даже лечить... По выражению Лона, "подключаться".

Касс не только не знала, что делать: она чувствовала себя не в силах даже четко осознать происходившее. Ненависти, или хотя бы неприязни к Рамтею она, сколько ни искала, все же не находила в своей душе. В конце концов, нельзя же требовать от него ответственности за сумасшествия каких-то диких кентавров.