Текст книги "Пугливая (ЛП)"
Автор книги: Лили Сен-Жермен
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)
Я не утруждаю себя рассказом о том, что шериф в данный момент, скорее всего, уже у меня дома.
– Ну, мою мать ты уже нашел, – отвечаю я, пытаясь сдержать свой гнев. – Что еще тебе нужно?
– Я тут на днях рыбачил на реке и подумал, – развязно говорит мэр. – Кажется немного странным, что ты находишь у себя в колодце, прямо рядом со своей спальней одну мертвую девушку, а затем, как только ты возвращаешься в город, без вести пропадает еще одна.
Фыркнув, я выскальзываю из-под машины со сжатым в кулаке гаечным ключом. Я выпрямляюсь, тут же став выше мэра Картера и нависнув над ним. Я всегда был высоким, но тюрьма меня изменила. Дело не в рельефных мышцах, проступивших ото всех этих отжиманий, которые я делал рядом с кроватью в своей тесной камере. На самом деле выше я не стал. Дело в том, как я держусь. Я больше не стою перед кем-то вроде Картера, теперь я над ними возвышаюсь. Из-за всего того дерьма, что творилось в тюрьме я стал метра на четыре выше и чертовски несокрушимым.
– Кажется немного странным, что я позвал полицию, если убил эту девушку и запихнул её в свой колодец, – отвечаю я, двигая языком у себя во рту мятную жвачку. – Ты так не думаешь?
Он пялится на меня своими маленькими глазками-бусинками, этими гребаными глазками, которыми смотрит на маленьких девочек, когда думает, что никто его не видит.
– Черт, Картер, – говорю я. – А может, это ты прикончил Карен. Может, она знала что-то, чего не должна была знать, а?
– Она была дочерью моего двоюродного брата, гребаный ты хуесос, – шипит он, тыча пальцем мне в грудь.
Фу. Частицы ярости снова взмывают вверх, словно остервенело рвущиеся к человеческой плоти пираньи. Мне хочется его ударить. Я, блядь, не могу его ударить. Особенно сейчас, когда так нужен Ханне.
– Будь любезен, убери с моей рубашки свой палец, не то я оторву твою чертову руку, – спокойным тоном говорю я.
Я медленно и отчетливо произношу каждое слово. Убийственным голосом. Интересно, слышит ли он кипящий во мне гнев? Знает ли он, как близок к тому, чтобы умереть от руки парня в спецовке.
– Ты починишь машину?
Я считаю про себя до пяти, как меня учил тюремный психолог.
«Один-два-три-четыре-пять».
– Ты сказал, что она помята? – спрашиваю я.
Мэр разворачивается и идёт к своей машине, новой модели «Каприс» с кожаными сиденьями и отделкой из дерева. Я знаю эту машину, потому что раньше я в ней бывал. Мы с Пайком сидели на заднем сидении и играли с электрическими стеклоподъемниками, пока Картер навещал нашу мать. Когда родилась Ханна, он перестал заходить, уговорив маму ездить к нему. Думаю, ему доставлял слишком большие неудобства вид его внебрачного умственно-неполноценного ребенка. Ханна оставалась со мной и Пайком, и пока моя мать, забравшись к нему в машину, оставляла своих маленьких детей одних, без присмотра, рядом с гребаной рекой, мы следили, чтобы с Ханной ничего не случилось.
Мне нельзя его бить.
Вместо этого я отбрасываю гаечный ключ и, выбрав из ряда висящих на стене инструментов молоток-гвоздодёр, иду вслед за Картером на улицу. Может, я пробью ему грудь расщепом молотка.
Он показывает мне небольшую вмятину на водительской двери. Она такая крохотная, что, будь я постарше, мне понадобились бы очки, чтобы ее увидеть. Черт, может мне и правда нужны очки. Я такие штуки не ношу, разве только, чтобы прочитать номера двигателей или заказать детали из одного из этих идиотских каталогов поставок, где всё печатается самым мелким шрифтом.
– Похоже, кто-то напротив неудачно открыл дверь, – говорю я. – И что ты от меня хочешь?
Он поднимает брови.
– Я хочу, чтобы ты это исправил, тупой ты болван. Господи, и что эта Карлино в тебе нашла, ума не приложу.
Кэсси. Он говорит о Кэсси. Теперь я знаю, зачем взял с собой молоток. Я улыбаюсь Картеру, и он, похоже, ошарашен.
– Возможно, ты и прав, – говорю я. – Поэтому я исправлю всё бесплатно.
И я знаю, что мне не стоит этого делать, потому что я пробыл дома всего сколько… неделю?
Но они думают, что я как-то связан с Дженнифер, я просто это знаю. И что-то мне подсказывает, что пройдет совсем немного времени, и шериф Кинг или мэр Картер найдут способ вытолкать меня из Ган-Крика.
И я столько грёбаных лет провёл в тюрьме, что для меня теперь насилие – это ответ на все вопросы.
Так что, да. Я знаю, что не должен поддаваться на провокации. Попробуйте сказать это акуле, почувствовавшей в воде запах крови.
В полном недоумении он смотрит на то, как я отвожу молоток назад и, размахнувшись, что было сил, превращаю крошечную вмятину в кратер размером с небольшой пригород.
– Черт! – произносит он, отступив назад. – Погоди, вот я расскажу об этом твоей матери.
Я снова замахиваюсь и обрушиваюсь на металл. Какое обалденное чувство.
– Не говори о моей матери, – рычу я и, переключившись на окно водительской двери, одним движением разбиваю стекло.
Надеюсь, он сядет своей жирной задницей на осколки, перережет себе бедренную артерию и истечёт кровью.
– Ты заплатишь за это, Бентли, – произносит он, отступая еще на один шаг.
Мне нельзя его бить.
– Вали нахрен из моего гаража, – говорю я, хотя это вовсе не мой гараж. – Я же говорил, что у нас всё занято.
– Пожалуй, я просто вычту это из счета твоей мамы, когда в следующий раз её навещу, – цедит он, и в его глазах снова вспыхивает нечто похожее на угрозу.
Мне нельзя его бить.
Я его бью.
К счастью, всего лишь своим кулаком, а не молотком-гвоздодёром. Потому что, если бы это был молоток, то мэр Картер сейчас валялся бы у моих ног мёртвый, а шериф Кинг уже мчался бы сюда на всех парах, чтобы радостно сопроводить меня в тюрьму на всю оставшуюся жизнь.
– Слушай, ты, гребаный кусок дерьма, – говорю я, схватив его за шкирку и пригвоздив к машине его жирную задницу.
У него из носа идет кровь, и мне надо быть осторожнее, чтобы она меня не запачкала.
– Я знаю, что ты отец Ханны. Об этом никто не заикался, но я знаю. У нее такие серьезные проблемы с папашей, что она трахается в этом городе со всеми подряд, кто постарше нее. Представляешь, забеременела? Ну что за фигня?
Он ничего не говорит. Слегка бледнеет, но не произносит ни слова.
– Я забыл тебе сказать, Хэл. У меня очень хороший адвокат из «Правовой помощи». Какая-то большая шишка из крупной юридической фирмы в Рино, выросшая в здешних краях. Она – единственное, с чем мне в этой чертовой жизни повезло. Поэтому ты, блядь, сейчас пойдёшь и купишь для моей сестры и ее ребенка кроватку, и пришлёшь ее анонимно, а я притворюсь, что этого разговора не было.
Его лицо становится белым, как мел.
– Ты все равно скоро вернешься в тюрьму, неудачник, – говорит Картер, держась за свое разбитое лицо.
Облизав губы, я ухмыляюсь и провожу пальцами по острому расщепу молотка.
– У тебя есть собака, Хэл? – спрашиваю я.
Он вскидывает брови.
– Что?
– Одна из этих тявкающих пуделей, – говорю я, глядя на него с таким угрожающим видом, какой только могу на себя напустить. – Бьюсь об заклад, собаке такого размера этот молоток начисто снесёт башку.
Разумеется, я блефую. Я бы никогда не тронул собаку. Никогда не причинил бы вред животному. Люди – это совсем другая история.
– Эти собаки хорошие охранники, Хэл? – спрашиваю я. – Кажется, в этом смысле от них немного толку. Я имею в виду, что зубы у этого молотка гораздо больше, чем у комнатной собачонки.
В доказательство своих слов, я вдавливаю острие молотка в середину ладони до тех пор, пока оно не вонзается мне в кожу. По руке течет кровь, и я демонстрирую свою рану мэру. Он отшатывается назад. Он, наверное, думает, что я конченый псих, но это хорошо. С психами не связываются. Их не достают. И уж совершенно точно не угрожают их матерям и не бросают их сестер.
– Кажется, такой раной незваного гостя не убить, а, Хэл?
Он сглатывает, на его усыпанной пигментными пятнами шее подпрыгивает кадык. Меня от него тошнит. Все в нем вызывает у меня тошноту, и я напоминаю себе, что, по крайней мере, он точно не мой отец. Что Ханна достаточно простодушна, чтобы оставаться в стороне от реальности человека, который дал ей жизнь.
– Тебе никогда не выбраться из этого города, парень, если только с билетом в один конец до «Лавлока», – говорит он, вытирая кровь рукавом рубашки. – Помни об этом.
Он возвращается к машине своей жены, а я смотрю на его лысеющую голову и представляю, насколько лучше бы она смотрелась, расколоти я её в кровавое месиво своим гаечным ключом.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Кэсси
– Мне нужна твоя помощь, – говорит Дэймон, вырвав меня из раздумий.
Я набираю в большой пластиковый шприц мамину смесь, чтобы ввести его в ее трубку для кормления, и проверяю все ли стерильно, все ли правильно закреплено. С противоположной стороны кухонного стола Дэймон бросает передо мной стопку листов.
Объявления. На меня со школьной фотографии смотрит Дженнифер. Я никогда раньше не замечала, как она похожа на своего брата. У них одинаковые глаза, одинаковые слегка вздернутые носы. Даже передние зубы одинаковой формы.
– Кэсси.
– Да, – отвечаю я, откладывая в сторону шприц и вытирая о джинсы руки. – Тебе нужна моя помощь?
– Можешь их расклеить? – он постукивает пальцем по стопке объявлений. – И друзей своих тоже попроси помочь.
«Нет у меня никаких друзей», – хочется сказать мне.
– Конечно, – отвечаю я. – Завтра я работаю с обеда. Утром этим займусь.
Мне не хочется торчать на морозе и расклеивать плакаты девушки, которая, скорее всего, уже мертва. Но, пока я была на работе, Дэймон похоронил за меня собаку. Так что, думаю, я должна что-то сделать, чтобы ему помочь.
***
На следующее утро я отыскиваю на дне шкафа свой старый школьный рюкзак. Он по-прежнему весь в дырах и украшен наклейками. Я сглатываю подступивший к горлу ком, отгоняю нахлынувшие воспоминания и запихиваю в него кучу объявлений с фотографией Дженнифер. Беру из гаража степлер, рулон скотча и я готова. Дэймон отвозит меня в закусочную, в которой собираются остальные добровольцы, чтобы обсудить дальнейший план действий.
К нашему приходу в гриль-баре снова полно народу. Я придерживаю дверь, пока Дэймон, постукивая ногами об стену, стряхивает с ботинок снег и грязь. Аманда носится туда-сюда, как одержимая, выкрикивая заказы на завтрак и едва удерживая в руках тарелки.
Полагаю, исчезновение хорошеньких девушек благотворно сказывается на бизнесе.
Шелли и Чейз тоже здесь, на этот раз без детей. У Шелли такой вид, будто стоит ей присесть, и их ребенок выскочит из нее прямо на пол закусочной. Все вокруг пялятся на Чейза, делая при этом вид, что заняты совсем другим. Я осматриваюсь по сторонам в поисках каких-либо следов Лео, и, поняв, что его здесь нет, чувствую в равной степени разочарование и облегчение.
Дэймон ведет всех в угол закусочной и раздает дополнительные стопки объявлений. Видно, что Шелли и Чейз плакали, у них покрасневшие глаза, на лицах застыло напряжение. Представляю, как бы я себя чувствовала, если бы у меня пропала сестра. Если бы у меня была сестра.
Раздав всем объявления и маленькие карты, Дэймон отводит меня в сторону. Мне досталась закусочная и ее окрестности, видимо, чтобы Дэймон мог за мной следить.
– Не приближайся к этому гребаному гаражу, – шепчет мне на ухо Дэймон. – Кэсси, я серьезно.
Я киваю.
– Хорошо. Не буду.
На улице очень холодно. Прошлой ночью выпало довольно много снега, и всё вокруг стало белым. На какой-то момент я задумываюсь, а не надо ли было кому-нибудь ламинировать объявления, чтобы защитить их от непогоды. Я озираюсь на парковке у гриль-бара, и невольно вздрагиваю, увидев, как за мной отовсюду следят глаза Дженнифер, фото которой я уже прикрепила ко всем твердым поверхностям.
Я собираюсь приклеить объявление к основанию деревянного столба, как вдруг замечаю на нем обрывки старого плаката. У меня леденеет кровь, когда до меня доходит, что это то самое место, на котором мы с Лео девять лет назад клеили объявление с фотографией Карен Брейнард. То же самое место.
Я выбрасываю оставшиеся плакаты с Дженнифер в ближайшую мусорку.
«ВЫ ВИДЕЛИ ЭТУ ДЕВУШКУ?»
Нет, я не видела. И никто не видел. В том-то всё и дело.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
Лео
На следующий день я пропускаю свою смену в гараже. Ханна жалуется на боли в животе, и мне нужно убедиться, что с ней всё в порядке.
Я хочу отвезти ее к врачу, но она боится больниц. В детстве у нее были проблемы со здоровьем, это неотъемлемая часть ее патологического состояния, и теперь вам ни за что не удастся отвезти ее в подобное место, если предварительно не накачать лекарствами.
Даже для визита к стоматологу, когда у Ханны был абсцесс, нам с Пайком пришлось ее держать и, чтобы хоть как-то успокоить, запихнуть в нее несколько сильных маминых обезболивающих.
За свою короткую жизнь этой девочке через многое пришлось пройти.
Я мог бы и сейчас ее накачать таблетками, только это невозможно – она беременна. Поэтому я попросил Пайка отвезти нас в закусочную, и как только завтракающая толпа более-менее рассасывается, я веду Ханну по коридору в кабинет Аманды. Часть меня надеется, что я снова столкнусь с Кэсси. Другая часть следит за тем, надвинул ли я на лицо бейсболку, чтобы если она вдруг окажется здесь, мы могли бы притвориться, что друг друга не видим.
Я уже обрисовал Аманде всю ситуацию. Она хороший человек, и оказывает нам необходимую помощь, усадив Ханну на стоящий в углу старый диван и ласково с ней разговаривая. У нее в руках маленькая штуковина под названием «Допплер», которую она раздобыла через сайт объявлений после того, как я пару дней назад рассказал ей о Ханне. Теперь она скользит им по животу Ханны.
Вот оно.
«Тук-тук, тук-тук», – раздается лошадиным галопом, снова и снова.
Не думаю, что Ханна понимает, что это такое, или хотя бы осознает, что у нее внутри ребенок. Осмотрев ее, Аманда протягивает моей сестре меню и, сказав ей заказывать все, что захочется, отправляет ее в одну из расположенных перед входом кабинок.
Мы выходим в зал и смотрим на то, как Ханна шагает, или скорее ковыляет, мимо кухонной стойки, а затем проскальзывает в кабинку. У нее на это может уйти несколько часов – дать бесплатную еду ребенку из нищего трейлера все равно, что вручить наркоману ложку и пакетик чистейшего героина. Она широко улыбается, и я мысленно беру себе на заметку почаще устраивать ей нечто подобное – посещение закусочной, а не остальное.
– В этом году твоей сестре пришлось нелегко, – говорит Аманда. – Когда у меня была возможность, я пыталась к вам заглядывать, но в последние месяцы твоя мать не пускала меня в дом. Теперь я понимаю, почему.
Ханна не ходит в школу. Она всё время сидит в трейлере, смотрит телевизор, болтается без дела, раскрашивает картинки. В этих местах нет школы, готовой ее принять, а отсылать ее в одно из этих специализированных заведений никому из нас не хочется. Наверное, я думал, что дома она будет в большей безопасности.
Видимо, я ошибался.
Я прикусываю внутреннюю часть щеки и мысленно ругаю свою мать.
– Я очень это ценю, – улыбнувшись Аманде, говорю я. – Спасибо.
– Не вопрос, – отвечает она, и мы с ней смотрим на то, как Ханна не спеша скользит пальцем по пластиковому меню, внимательно читая каждый пункт. – Думаю, твой брат пытался, но он это не ты.
Я складываю руки на груди и киваю.
– Пайку всегда нужен кто-то, кто скажет, что делать.
– Должно быть, на тебя много навалилось, бремя ответственности. Особенно в твоем возрасте.
– Честно говоря, в последнее время у меня такое чувство, будто мне лет сто.
– Ты снова начал пить?
– Большинство людей не решаются меня об этом спрашивать, – удивлённо говорю я, приподнимая в ухмылке уголок рта.
– Леонардо Бентли, когда ты был ребенком, я меняла тебе подгузники. И тебя совсем не боюсь.
Я над ней посмеиваюсь.
– Кроме того, я знаю твое настоящее имя. У меня есть чем торговаться.
Я оглядываюсь по сторонам, чтобы убедиться, что нас никто не слышит. За столиками сзади никого нет.
– Вчера приходил шериф и копался в гараже, – тихо говорю я. – Кажется, он считает, что я имею отношение к исчезновению Дженнифер.
Улыбка Аманды мгновенно исчезает и сменяется хмурым взглядом.
– Господи, Лео.
– Ага.
– Будь осторожен с тем, что говоришь. И с кем говоришь. У тебя есть адвокат?
Я киваю.
– Хорошо. Обязательно его предупреди. Сюда из любого города путь не близкий.
Эти слова ещё какое-то время висят между нами в воздухе, пока Ханна, напевая песенку, делает свой выбор и, наконец, машет нам рукой. Аманда машет в ответ и отправляет к столу одну из незнакомых мне официанток.
– Ты разговаривал с Кэсси с тех пор, как вернулся? – спрашивает Аманда, так неуверенно, словно боится.
Я сую руки в карманы, внезапно почувствовав себя всего с полметра ростом.
– Нет, – говорю я. – Ну, только в тот день с пролитым молоком, но больше нет.
– Ты не ответил на мой вопрос. Ты пил с тех пор, как вышел? – спрашивает она меня.
– Нет, – невозмутимо отвечаю я.
Мне хочется разозлиться, но я понимаю, что это совершенно закономерный вопрос. Я пинаю пол мыском кроссовка.
– Нет, ни капли.
Мы глядим, как Ханна делает заказ.
– Твоей сестре нужно сходить к настоящему врачу в медицинский центр, – говорит Аманда, когда к нам приближается Ханна.
Я качаю головой, прижимая к губам палец.
– Она ненавидит больницы. Нам придется ее обмануть. Не говори этого при ней.
Аманда кивает и, когда Ханна оказывается в пределах слышимости, широко ей улыбается. Она ведет ее обратно в кабинку и дает ей поиграть со своим Айфоном. У нас нет Айфона, у нас дома нет ничего подобного, поэтому ее мгновенно увлекает ролик на YouTube, в котором люди разворачивают разные игрушки и статуэтки. Она совершенно очарована, всё видео комментирует какой-то противный высокий голос, и Аманда возвращается ко мне.
– Ты спрашивал ее, кто отец ребенка?
Я качаю головой.
– Мне это уже известно. Дерек Джексон, тот, что работал уборщиком в больнице, пока его не уволили. Помнишь?
Аманда хмурится.
– Ты уверен?
– Практически уверен. В смысле, я застукал их в спальне…
– Когда ты вернулся домой, Лео?
Я подсчитываю дни.
– Сегодня ровно неделя.
– Ну, мне жаль тебя расстраивать, но судя по габаритам твоей сестры, она где-то на пятом-седьмом месяце беременности.
– И что?
– А то, что Дерека Джексона не уволили. Его арестовали. На него выписан ордер за неоплаченные штрафы. Это было... на Рождество. Он вернулся в Ган-Крик всего за пару недель до тебя. Если бы отцом был он, то Ханна сейчас была бы на одиннадцатом месяце беременности.
Внезапно я чувствую себя полным идиотом.
– Откуда тебе все это известно? – спрашиваю я, в голове раздаются тревожные сигналы.
Потому что если отец ребенка не Дерек, тогда кто? В смысле, это может быть буквально кто угодно. Она так чертовски доверчива, и все, чего ей нужно – это внимание, вот только она не может отличить хорошее внимание от плохого.
– По выходным я работаю в больнице, – говорит она. – Дерек проник в аптеку и украл оттуда кучу фармацевтического морфина.
«Наверное, поделился с мамой», – криво усмехаюсь про себя я.
– Я видела, как его арестовали. Вот откуда мне известно, что случилось.
– Дерьмо, – говорю я.
Я не знаю, что и думать. Только то, что теперь мне придется убить двух мужиков за то, что они прикасались к моей младшей сестре. Дерека, потому что я сам его видел, и ещё того, кто с ней это сделал.
Мне скоро негде будет хоронить все эти трупы.
Очень надеюсь, что это мальчишка того же возраста, что и Ханна. Так или иначе, от этого все станет менее ужасно. Я по любому разбил бы этому молокососу лицо, и по своему умственному развитию она всё равно еще слишком мала, чтобы заниматься с кем-то сексом, но, по крайней мере, если бы отцом оказался такой же четырнадцатилетний подросток, я бы еще понял, как это произошло.
– Мне нужно знать, кто отец ребенка, – говорю я.
Аманда бросает на меня быстрый взгляд.
– Дай-ка угадаю – чтобы его убить?
– Что-то типа этого, – бормочу я.
«Да, что-то нереально близкое к этому»
– Давай посмотрим, может, нам удастся с ней поговорить, узнать какую-нибудь информацию, – говорит Аманда. – Если ты пообещаешь, что не используешь эту информацию во вред.
Я на мгновение задумываюсь.
– Тогда зачем эта информация нужна?
Эта женщина такая терпеливая, должно быть, она святая.
– Если понадобится, мы всё сообщим властям, и пусть они с этим разбираются. Если он взрослый, мы проследим, чтобы об этом узнали в социальной службе.
– А что, если они попытаются ее забрать? – рявкаю я, напрягшись всем телом. – Нет. НЕТ.
– Хорошо, тогда мы никому не скажем. Пока оба не придём к согласию. Хорошо?
Я киваю.
– Да. Хорошо. Да.
Аманда подходит к кабинке и разговаривает с Ханной. Я подбираюсь как можно ближе, чтобы слышать, о чем они говорят, но мне необходимо очень внимательно сосредоточиться, иначе я пропускаю каждое второе или третье слово Ханны.
– …прогнал его. Теперь мне грустно, – говорит Ханна, нажимая что-то на Айфоне.
«Дерек. Видимо, она говорит о Дереке».
Услышав, как Аманда объясняет Ханне, какой особенной ее создал Бог, и как важно найти особенного отца ее особенного ребенка, я про себя улыбаюсь. Не знаю, как и почему, но моя сестра начинает говорить, и тут я чертовски жалею, что вообще спросил.
– Мамин друг тоже говорит, что я особенная, – произносит Ханна. – Раньше он приносил мне подарки, пока я не начала толстеть. Теперь он просто забирает маму и не хочет со мной разговаривать.
Я смотрю на Аманду и вижу на ее лице проблески тревоги.
– Какой друг, милая?
«Теперь он просто забирает маму. Господи. Пусть это будет не он. Кто угодно, только не он».
– Мистер Картер, – радостно пищит Ханна.
Черт, нет.
– Он приносил мне подарки, а потом у нас с ним было особое время. Я не должна никому рассказывать.
Я сжимаю зубы, кулаки, напрягаюсь всем телом, только чтобы не метнуться к Ханне и не вытрясти из нее всё от начала до конца. Я считаю про себя до пяти, продолжая слушать свою сестру.
Аманда спрашивает ее, когда он начал к ней приходить. Ханна не знает, как определить время, поэтому Аманда помогает ей описать погоду.
Было жарко, потому что сломался кондиционер, и мама попросила его заплатить за его починку. В это время он и начал «навещать» Ханну.
«Моя мать знала о том, что происходит?»
Ханна говорит, что Картер перестал к ней приходить, когда на улице шуршали листья.
Осень.
Он навещал ее летом, именно в это время она и должна была забеременеть.
Мужик, который пятнадцать лет назад заделал Ханну, это тот же самый мужик, что заделал Ханне ребенка, пока я гнил в тюремной камере, а Пайк продавал в Рино мет.
«Ханна».
Я всегда был с ней так осторожен. В детстве, когда она бродила вокруг с заплетенными в косички волосами, у нее отсутствовало какое бы то ни было чувство опасности, ее глаза никогда не могли толком ни на чем сосредоточиться. И если бы я не следил за ней двадцать четыре часа в сутки, то она пошла бы прямо в эту проклятую реку и утонула. Она была моей сестрой, но она была моей. По ночам я кормил ее из бутылочки. Я менял ей подгузники. Расчесывал ей волосы и завязывал шнурки.
Я думал, что защитил ее. Теперь я понимаю, насколько удручающе несостоятельным оказалось мое квази-воспитание. Нисколько я ее не защитил. Я оставил ее, как ягненка среди волков, и как только я ушел, она тут же стала лёгкой добычей.
Я вижу только красную пелену гнева, чувствую только то, как меня засасывает зияющая во мне пропасть. Я его убью. Я умру в тюрьме, потому что должен убить его за то, что он сделал с моей сестрой.
Ханна снова утыкается в Айфон – на этот раз на ней плотно прижатые к голове накладные наушники – а Аманда опять отводит меня в свой крошечный кабинет и закрывает за нами дверь. Выражение лица у нее мрачное, как та могила, в которой я закопаю Хэла Картера. У меня дрожат руки.
– Лео, – говорит она, когда я бью кулаком в стену.
Мне больно, но я делаю это снова и снова. Аманда хватает меня за руку, и я не сопротивляюсь. Однажды, когда мама меня так схватила, я стал сопротивляться и, взмахнув локтем, чтобы ее оттолкнуть, в итоге случайно поставил ей синяк под глазом. Когда это случилось, я был совсем мальчишкой, но меня очень напугало то, как она тогда схватилась за лицо и закричала. Когда вымещаешь свой гнев на безжизненной стене, и тебя хватает женщина, лучше замереть.
Я стою неподвижно, глядя на костяшки пальцев, из которых сочится кровь. Она стекает на запястье, на рукав моей рубашки, где между хлопком и плотью образует влажную липкую лужу.
– Лео. Пожалуйста, посмотри на меня.
Я смотрю. Смотрю прямо в ее воспалённые голубые глаза, и она не отворачивается.
– Мы с этим разберемся, – заявляет она, и внезапно у меня возникает такое чувство, будто кто-то подсунул мне таблетку Перкоцета, дал затянуться травкой, от чего я откидываюсь на стену, на которую только что бросался.
Я перестал бороться. У меня жжёт в глазах, к горлу подступает такой огромный ком, что его невозможно проглотить. Не помню, чтобы кто-то хоть раз взял ситуацию на себя, как Аманда, пускай даже на секунду. Я имею в виду, никто, кроме Кэсси. Она постоянно решала все проблемы, постоянно всё улаживала, но если не считать ее, этим всегда занимался я. Только я. Следил за тем, чтобы никто не пострадал, не умер или что похуже.
– Если всё, что сказала Ханна, правда, мы добьемся, чтобы его арестовали. Хорошо? Но мы ничего не можем сделать, пока не убедимся. Понимаешь, Лео? Ты не вправе наведаться к этому человеку, пока не проведешь анализ ДНК, пока у нас нет доказательств. Потому что Ханна – прекрасная, она особенная, но мы не можем относиться к ее словам, как к неоспоримой истине.
Я качаю головой, она ничего не знает о Ханне. О том, кто ее отец.
– Ханна не похожа на нашу мать, – еле слышно говорю я. – И на моего отца она тоже не похожа. Знаешь, на кого похожа Ханна?
Она замирает. Я вижу у нее в ее глазах проблески догадки.
– Ханна похожа на своего отца. На своего настоящего отца.
– Ты ведь не хочешь сказать, что это…
– Да.
– Мэр…
– Хэл Картер – настоящий отец Ханны. Он больной, мерзкий старый ублюдок. И если она говорит, что он сотворил с ней такое, я отношусь к ее словам, как к неоспоримой истине.
Лицо Аманды становится пепельным; она все время подносит руку ко рту. У нее дрожат пальцы. Думаю, у меня тоже. Дрожат и истекают кровью. Блядь.
– Что ты собираешься делать? – спрашивает она меня. – Тебе нельзя возвращаться в тюрьму, Лео. Ты сейчас нужен твоей сестре как никогда.
Она права. Меня бесит, что она права. Бесит, что, как я ни старайся, я всегда буду наименьшим общим знаменателем. Бесит, что, если я что-нибудь сделаю с Хэлом Картером, он выйдет сухим из воды, а я буду тем единственным, кто огребет по полной.
– Это несправедливо, – бормочу я.
– Жизнь вообще несправедлива, – говорит Аманда.
С тем же успехом она могла бы облить меня напалмом.
– Блядь! – ору я, пиная стену. – БЛЯДЬ-БЛЯДЬ-БЛЯДЬ!
Кто-то стучит в дверь кабинета. Я распахиваю дверь, заранее сочувствуя тому, кто бы там ни был, потому что теперь мне придется прикончить и его за то, что он прервал мой боксерский поединок.
Кэсси. Увидев меня, она отшатывается, словно от огня.
– Я услышала крики, – произносит она.
– Все в порядке, – безапелляционно заявляет Аманда.
Кэсси смотрит на лужицу крови, натёкшую с моих кровоточащих костяшек.
– Ты уверена?
Аманда кивает.
– Конечно, более чем. Кажется, двенадцатому столику нужен чек.
Подтекст: исчезни.
Кэсси кажется почти расстроенной, возвращаясь в зал закусочной. После ее ухода, Ханна устремляется ко мне и, врезавшись в меня, изо всех сил обнимает за пояс.
– Ты по ней скучаешь, да?
– По кому? – спрашиваю я.
– По Кэсси, – произносит она, прижавшись ухом к моей груди.
И в этом вся прелесть Ханны. Она даже не понимает, что все это из-за того, что с ней произошло.
– Да, сестренка, – говорю я, ероша ей волосы. – Вот почему я разозлился. Прости.
Перед нашим отъездом Аманда дает мне снотворное, которое можно принимать во время беременности, и адрес клиники в Рино. И заставляет меня поклясться душой Ханны, что я не причиню никакого вреда Хэлу Картеру.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Кэсси
После закрытия закусочной Аманда отвозит меня домой. Подъехав, мы видим припаркованную у моего дома машину скорой помощи.
Свет нигде не горит.
И еще несколько автомобилей. Патрульная машина Дэймона. Внедорожник Криса. Я никогда не видела здесь так много людей сразу. В маминой комнате горит свет, он слишком яркий. В импровизированной палате моей матери мы всегда включаем только приглушенные лампы. Сквозь кухонное окно я вижу Дэймона, он сидит за столом, обхватив руками голову.
И еще до того, как открыть дверь машины, я понимаю, что моя мать умерла.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
Лео
Мне нельзя убивать Хэла Картера, по крайней мере, не сейчас. Пока Ханна не получит надлежащую медицинскую помощь. Поговорив с Амандой, я попросил Пайка отвезти Ханну домой. Сам я не рискнул туда ехать, пока не найду какой-нибудь способ справиться со своей яростью. Потому что если я зайду в трейлер и увижу там свою мать, то прикончу ее на месте голыми руками. За то, что случилось с Ханной. За то, что она такое допустила.
И вот я глубокой ночью сижу в пустом гараже, вокруг ни души, только кузова старых автомобилей.
Я проторчал здесь весь день. Я смотрел, как солнце поднимается высоко в полуденное небо, а затем опускается ниже горизонта, и кромешная тьма снова провозглашает наступление ночи. И я сидел здесь, морозя свою задницу и трясясь от жгучего, сжигающего меня изнутри гнева.
Мне нужно выместить на чём-то злобу. Я вспоминаю Дженнифер, ее изогнутую шею и раздвинутые бедра. Думаю о том, как причинил ей боль. Если бы она оказалась здесь, я бы сделал все это снова, и мне стало бы легче. Но сейчас ее здесь нет. Она пропала. И я уже вижу зловещее предзнаменование. Шериф Кинг хочет повесить ее исчезновение на меня. У меня, в лучшем случае, несколько дней, прежде чем он снова засадит меня в тюрьму.
Сбежать я не могу. Так я нарушу условия своего условно-досрочного освобождения, и вдобавок, кто тогда позаботится о Ханне?
Я не могу рассказать правду о Дженнифер. Если я это сделаю, мне обеспечена смертная казнь. И дело даже не в том, убил я ее или нет. Всё дело в том, что если найдут ее автомобиль, то там наверняка повсюду будет мое ДНК. А если отыщут ее тело... тогда мне действительно крышка.
В час ночи я, наконец, встаю. От долгого сидения и от холода у меня онемели ноги. Чтобы хоть что-то разглядеть в этой темноте, я щелкаю зажигалкой. И нахожу лом. Я иду с ним туда, где лежит мой «Мустанг», включаю прожекторы и выбиваю всё дерьмо из машины, которую много лет назад оставил мне мой отец.
Я колочу ее так сильно, что у меня начинает идти кровь. По крайней мере, мне так кажется. На бампере виднеются какие-то красные пятна. Я роняю лом, и он со стуком ударяется об асфальт у моих ног. Я внимательно смотрю на свои руки, трогаю лицо – никакой крови.
