Текст книги "Пугливая (ЛП)"
Автор книги: Лили Сен-Жермен
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 17 страниц)
«Все, чего мне хотелось, это чтобы кого-то меня любил. Любил меня».
Вам, наверное, интересно, почему я приложила все усилия к тому, чтобы похоронить их вместе. Почему я так плакала. Почему я по-своему его любила. Нет, мужчину, который убил мою мать и посадил в тюрьму Лео, я не любила. Я любила того, кем он мог бы быть. Мужчину, которым бы он стал, если бы не залез в тот фургон. Если бы он не оказался мальчиком с пакета молока. Думаю, я бы очень его любила, сложись всё по-другому.
Больше всего на свете мне не хотелось, чтобы он – даже после смерти – был совсем один. Он должен быть со своим ребенком, с девушкой, которую он любил так, как умел лишь он. С жестокостью и бесповоротностью, которая была столь же безжалостной, сколь и непоколебимой.
Но я больше не могу думать о Дэймоне. Не могу думать о своей матери, об отце, о Рэе. Не могу думать об Адели Коллинз и о том, как она умерла от горя. Теперь я должна думать о своей семье. О моём муже. О нашей дочери. Всё, что я сделала в этой жизни, я сделала для них, для нас, для вот этого.
Я не знала всей глубины любви, пока не заглянула в сияющие глаза своей дочери. Цвет океана, цвет надежды, цвет всего, о чем я когда-либо мечтала. Ее глаза такие яркие, что мне хочется плакать.
«Какие же у тебя большие глаза, Грейси».
Лео клянется, что они постепенно приобретают зеленый оттенок, как у него и у меня, но когда я смотрю на нее, то вижу лишь лазурно-голубой.
ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ДЕВЯТАЯ
Лео
– Уверен, что я могу забрать машину?
Рядом со мной стоит Пайк, между нами незримым грузом нависают связывающие нас жуткие тайны. Он выглядит почти так же, как я себя чувствую: старше своих лет, опустошенный, одна оболочка от того, кем он был раньше. На какой-то момент мне хочется безвозвратно стереть из памяти все события, частью которых мы стали за последние несколько лет, но это все равно, что отмахнуться от собственных жизней и предаться той же самой смерти, которая унесла уже столько людей.
– Да, конечно. Это не совсем семейный автомобиль.
Пайк фыркает.
– Это уж точно.
– Ты уверен, что управишься здесь с «Хондой»? – настаивает Пайк, и мы оба смотрим сквозь кухонное окно на сидящую в саду Кэсси и ее компаньонку по пикнику.
Нам обоим прекрасно известно, что он спрашивает не о гребаной «Хонде», а о Кэсси. Управлюсь ли я с женщиной, которая больше года мне лгала, которая удерживала у нас на чердаке, прямо над нашей кроватью, где мы спали, взрослого мужчину, убийцу? Я знаю своего брата и понимаю, что тревога за меня душит его, словно наброшенная на шею петля.
– Пайк, – тихо говорю я. – Поезжай. Со мной все будет хорошо. Даже лучше, чем хорошо. Я здесь счастлив.
– Счастлив.
– Осторожный оптимизм.
– Я ей не доверяю, – с жаром произносит Пайк и, прищурившись, глядит на сидящую снаружи Кэсси. – Лео, только не говори, что ты ей доверяешь.
Я пожимаю плечами.
– Чтобы кого-то любить совсем не обязательно ему доверять.
– В самом деле? В этом она убедила тебя, когда сказала, что любит его?
При упоминании Дэймона у меня вспыхивает лицо. Я делаю глубокий вдох и считаю про себя до пяти. Один-два-три-четыре-пять. Я повторяю так два раза. Затем выдыхаю.
– Она его не любила.
Пайк стоит, засунув руки в карманы джинсов, и качает головой. Я знаю, что он хочет сказать. Он хочет напомнить мне о том, как плакала, умоляла и кричала Кэсси, когда я обнаружил Дэймона и запретил ей дальнейшие визиты наверх. Когда между схватками, от которых ее рвало и корёжило, я уговорами вытащил из нее правду.
Когда я наполнил бассейн для родов, и она умоляла меня отнести ему на чердак немного воды, чтобы он не умер. И я, мерзавец эдакий, отказался.
Я обрек этого ублюдка на голодную смерть в сосновом ящике, где его пустой желудок наполнял лишь воздух, а жажду утолял только проступивший у него на ладонях пот. Я обрёк его на смерть в одиночестве, и жалею лишь об одном – что перед этим не смог как следует его помучить. Он отнял у нас все. Всё. Поэтому, когда, тужась и толкая, Кэсси выкрикивала его имя и умоляла меня ему помочь, на самом деле, она этого не хотела. Она не могла этого хотеть. Боль делает с людьми необъяснимые вещи.
Пайк открывает рот, словно хочет что-то сказать. И снова его закрывает.
«Верное решение, братишка».
Я вижу, что ему хочется отсюда сбежать. Он не просто нервничает, он напуган. Он боится этого дома, того, что зарыто во дворе, боится Кэсси. Он боится светловолосой девочки, с которой мы выросли, девочки, которая плакала, когда мы сажали в банки бабочек, и требовала их отпустить. Мой младший брат, ростом метр девяносто, боится сидящей в саду маленькой девочки, которая воровала у него сигареты и смывала их в унитаз, чтобы спасти его от рака легких.
В смысле, я его понимаю. Не знай я ее лучше, тоже бы боялся.
Кэсси сидит, поджав ноги, на разложенном на траве одеяле для пикника и воркует над Грейс. Наша маленькая дочь неуклюже пинается ножками, сосредоточив свои яркие глаза на гримасничающей и без умолку болтающей Кэсси. Я никогда не видел Кэсси такой счастливой, такой жизнерадостной.
– У этой малышки глаза ее отца, – тихо произносит рядом Пайк.
Мы стоим у кухонной стойки, вокруг нашего дома на многие мили простираются зеленые поля. Я долгое время не решался назвать его своим, но живу здесь уже больше года, в документах на дом стоит моё имя, так что, полагаю, он мой. Наш.
Чего не скажешь о нашей дочери, которая может быть и наша, но определенно не моя.
Слова Пайка, словно удар в сердце, словно дыра в плотной паутине, которой мы сами себя опутали. Не считая нас с Кэсси, правду знает только Пайк. И хотя я не сомневаюсь, что Кэсси никогда не причинит ему вреда, от одной мысли, что он так много знает, у меня мурашки по коже. Мне не хочется, чтобы он как-нибудь ненароком вдруг сказал ей что-то плохое. Не хочется, чтобы он разозлился и стал ей угрожать. Нет, чего мне действительно хочется – что мне необходимо – это чтобы он уехал. Я хочу, чтобы у него был шанс. Жизнь. Подальше отсюда.
– Все дети рождаются с голубыми глазами, – отвечаю я, но в моих словах нет ни грамма убежденности.
– Это не твой ребенок, брат, – говорит Пайк. – Ты ведь это знаешь, да?
– Конечно, я это знаю, – шиплю я.
Пайк усмехается.
– И ты собираешься растить его ребенка в его доме, в то время как он похоронен у вас во дворе?
Я поворачиваюсь и заглядываю в ярко-зеленые глаза моего брата, точно такие же, как и у меня самого. Должно быть, он видит в моем взгляде эту решимость, эту абсолютную убеждённость, что я должен защищать этих девочек от всего мира, потому что тут же отступает назад и кивает.
– Ладно, мужик, какая разница. Но не расслабляйся, ладно? Никогда не забывай, на что она способна.
Я не забуду. Меня больше не одурачить.
– Спасибо, что присматриваешь за мной, братишка. Ты думаешь, что в тебе этого нет, но ты ошибаешься.
На лице у Пайка проступает легкая улыбка. Пока он не оглядывается на Кэсси с ребенком, которые закончили свой пикник и теперь направляются прямиком к дому и к нам.
– Твоя жена – опасная женщина, – тихо говорит Пайк, и, как только Кэсси открывает дверь, изображает на лице улыбку гордого дядюшки и протягивает руки к Грейс.
Сияя, Кэсси вручает моему брату Грейс и прижимается ко мне. Я обхватываю рукой ее хрупкую фигурку, касаясь ее своей горячей кожей.
– Ты уже рассказал своему брату? – спрашивает Кэсси, ткнув меня в ребро кончиком пальца.
Она щекочет меня, и я, отстранившись, шутливо шлёпаю ее по руке.
– Я ждал тебя, – улыбнувшись, произношу я и чувствую, как колотится мое сердце.
Кэсси принимает это как призыв к действию и, на мгновение исчезнув в гостиной, возвращается с фотографией в руках. Она вручает её Пайку, для которого, кажется, вполне естественно держать на руках младенцев и одновременно жонглировать другими предметами. Его лицо приобретает непроницаемое выражение, и я вижу, что он борется с собой.
– Мы только что узнали, – говорю я, забирая у него Грейс, чтобы он мог хорошенько рассмотреть снимок. – Два ребенка меньше, чем за год. Можешь себе представить?
– Ирландские близнецы, как и вы, – добавляет Кэсси.
Пайк делает вид, что счастлив.
– Поздравляю, ребята, – говорит он, отдавая мне обратно УЗИ-снимок моего сына.
Сын сейчас размером с персик и растет в животе моей сумасшедшей жены как сорняк. Сын, который был зачат значительно позже того, как мы похоронили Дэймона. Сын, который является моим ребенком по крови, а не из-за моего самоуспокоения.
Мы выдерживаем положенное время, болтая о пустяках, а затем настает пора нам с Пайком расстаться. Я рад за него, и мне грустно, ужасно грустно, словно это конец целой эпохи. Я знаю, что это не так, что он едет всего-то в Рино, а потом, кто знает. Он скоро вернется. Его все еще связывает с нашей матерью какая-то незримая цепь вины, которую мне давно удалось разорвать. Он вернется.
Я вижу, как он вздрагивает, когда его обнимает Кэсси. Если она и заметила, то не показывает виду. Она навострячилась мастерски рассказывать небылицы, притворяться, играть роль Золушки после того, как той пришлась в пору туфелька. Мы живем в чужом замке и убеждаем себя в том, что можем жить такой жизнью. Мы убеждаем себя, что мы нормальные люди с нормальным ребенком, и что под той впадиной, где в лучах полуденного солнца так любит устраивать длинные пикники моя жена, нет зарытых в землю тел. Впрочем, в том, что я люблю ее больше Солнца, мне себя убеждать не нужно – именно благодаря неистовству моей любви и стало возможным всё остальное.
Мы стоим на траве у дороги и смотрим, как Пайк уносится в закат на моём «Мустанге». Мой взгляд останавливается на белой гоночной полосе, которую я так кропотливо восстанавливал. Я смотрю на него, пока он не превращается в маленькую точку. Моргаю, и его уже нет. Я выдыхаю, и только тогда понимаю, что на время затаил дыхание. Кэсси с улыбкой поворачивается ко мне и сплетает наши пальцы.
– Надеюсь, он найдет свою любовь, – мечтательно говорит она. – Такую, как у нас с тобой.
Я улыбаюсь и, кивнув, целую ее в прохладный лоб. Надеюсь, что Пайк никогда не найдет такую любовь, как у нас с Кэсси. Надеюсь, он найдет нормальную любовь, а не такую, которая вынуждает тебя делать то, что тебе даже не снилось.
– Ты грустишь? – спрашивает Кэсси.
– По брату или по моей машине? – шучу я, но при мысли об этом у меня щемит сердце.
Я не грущу, но несу в себе эту грусть; грусть Дженнифер, Карен, моей сестры и моих братьев; грусть моей матери и того, что никому, ни одному из них, не дали даже шанса. Я несу в себе грусть Кэсси. Ее матери. Всех этих людей, которых мне безумно жаль, и если я думаю об их грусти слишком долго, то начинаю в ней тонуть.
Я беру из рук Кэсси спящую Грейс и несу ее на крыльцо. Вместе с ней мы качаемся в старом кресле, и я отрешенно смотрю на ее лицо, изо всех сил стараясь ее полюбить. Она ведь моя дочь. Как бы там ни было. Я буду её любить. Я должен.
Через какое-то время после того, как Пайк давно уехал, а Грейс, напившись грудного молока, отключилась в своей кроватке, Кэсси приходит ко мне в спальню. Я лежу после душа голый, не считая тонкой простыни, которой укрылся, пока читал.
– Это полный пиздец, – говорю я, приподняв книгу «Там, где живут чудовища», которую Кэсси читала Грейс. – В ней говорится о мальчике, который убегает к чудовищам, потому что мать его не накормила? И эти чудовища так сильно его любят, что готовы скорее съесть его, чем отпустить? («Там, где живут чудовища» – детская книжка с картинками американского писателя и художника Мориса Сендака, изданная в 1963г. – прим. пер.)
Рассмеявшись, Кесси забирает у меня из рук книгу и кладёт ее на тумбочку.
– Это всего лишь книга, – говорит она, забираясь мне на колени. – Кроме того, это классика.
Я вскидываю брови.
– В самом деле? Она старая и воняет мокрой псиной.
– Мистер Бентли, – произносит она, положив руку мне на горло. – Сейчас мне не хочется говорить о детских книжках. Мне хочется поговорить о том, что находится под этой простынёй.
– Для вас всё, что угодно, миссис Бентли, – говорю я и, откинув простыню в сторону, прижимаю Кэсси к своему члену.
Я готов для нее, а она для меня, мне даже не приходится бороться с ее трусиками, потому что под ее летним платьем их нет. Когда я вхожу в нее, из нее вырывается слабый вздох, похожий на счастье, и она начинает на мне двигаться. Я должен быть с ней нежен. Она родила меньше трех месяцев назад, а сейчас носит моего сына. Некоторые девушки любят грубость, но я не могу быть грубым со своей беременной женой. Зарывшись пальцами ей в волосы, я притягиваю к себе ее лицо. Я закрываю глаза и целую ее; на вкус она как клубничный йогурт и летний дождь. На вкус она как все то, чего, как я думал, у меня уже никогда не будет.
«Твоя жена опасная женщина», – не дают мне покоя слова Пайка.
Может моя жена и опасная женщина, но я все равно ее люблю. Она во всём этом не виновата, нет. По крайней мере, это я твержу себе, когда Кэсси берет мои руки и кладет их себе на талию. Пока мои глаза были закрыты, ее платье куда-то исчезло, и теперь она неотрывно смотрит на меня. Я стискиваю ей бедра, ее налитые молоком груди прижимаются к моей обнаженной груди. Большими пальцами я нахожу у нее на животе еле заметную округлость новой жизни, и удивляюсь, как ее вообще можно было назвать опасной. А потом вспоминаю зарытые у нас во дворе трупы и снова закрываю глаза.
ГЛАВА ШЕСТИДЕСЯТАЯ
Кэсси
– Жаль, что Стивен Рэндольф меня не убил, – сказал мне однажды Дэймон.
Его заявление было ошеломительным, просто выстрел в грудь, болезненный удар прямо в мое иссиня-черное сердце.
После того, как мы похоронили Дэймона, я, как только могла, отчищала ящик с чердаком.
«Чердак потерянных душ», – подумала я, опустившись на колени, которые все еще болели после всех тех часов, что я простояла на карачках, задыхаясь и крича в родовых муках всего пару дней назад.
После уборки я, скрестив ноги, уселась в стоящий на чердаке ящик. Вокруг не было никакого источника света, лишь слабый, пробивающийся сквозь высокое окно солнечный луч.
Я крутила в руках один из молочных пакетов Деймона.
«ВЫ ВИДЕЛИ ЭТОГО МАЛЬЧИКА?» – кричали на меня напечатанные на нем слова.
Да. Я его видела. Это заняло у меня много времени, больше года, но я разорвала на куски мужчину и отыскала в нем ребенка.
Я видела этого мальчика. С лазурно-голубыми глазами и с ямочками на щеках.
Он был очень красивым.
Я вспомнила все те ночи, что мы провели с ним здесь. Ночи, когда Лео забывался глубоким наркотическом сном в безопасности нашей спальни. Ночи, когда я вытягивала всё больше тайн из мужчины, который чуть не сломил меня полностью. Как близко тогда я его узнала, чтобы его понять, чтобы его возненавидеть.
Как мне было его жаль.
Как сильно мне хотелось попробовать его боль на вкус, точно так же, как он пробовал мою, когда сделал меня такой чертовски несчастной.
Когда я поцеловала его сухие губы и впалые щеки, он уже ощутил вкус собственной смерти, но его тело все еще отлично работало. И когда я расстегнула его грязные джинсы и засунула в них руку, оно по-прежнему меня жаждало и было твердым и крепким. Отшатнувшись от меня, он распахнул глаза. Думаю, он ждал от меня проявления насилия. Может, ждал, что я исполню свою угрозу и отрежу ему член, как обещала много раз.
– Кэсси, – выдохнул он.
Его мускулы были все еще крепки, глаза все еще полны жестокой любви ко мне, только ко мне.
И когда я забирала у него то, что когда-то он забрал у меня, у него в глазах стояли слёзы.
После этого я заперла дверь чердака и дважды ее проверила. Все еще наполненная им, я медленно спустилась по лестнице. Зашла на кухню и выпила стакан молока.
Затем я поднялась наверх и уснула рядом с Лео, всё еще ощущая у себя на бедрах липкий след моего прежнего любовника.
С ума сходят не сразу. Это целый процесс. Это плавающие в колодцах девушки, впавшие в кому матери и упрятанные в тюрьму парни. Это Дэймон Кинг у тебя в постели, в твоей голове, и, наконец, в тюрьме, которую ты для него воздвигла.
ЭПИЛОГ
Кэсси
Ваши глазки, право слово,
Изумрудов красивей!
Принимайте приглашенье –
И входите в дом скорей!
Держу пари, вы подумали, что муха – это я, так ведь? Которая, широко распахнув глаза, испуганно смотрит, как к ней приближается паук.
Но я девушка с темнотой внутри.
С темнотой, осторожно притаившейся. Умело спрятанной. С темнотой, которая может вас поглотить.
Я в этой истории не муха.
Молитесь, чтобы невзначай не причинить мне вреда. Молитесь, как бы не угодить в мою тщательно сплетенную паутину.
Я девушка с темнотой внутри.
Но думаю, вам это уже известно.
***Конец***