Текст книги "Пугливая (ЛП)"
Автор книги: Лили Сен-Жермен
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)
Крис кивает.
– Я видел его в больнице, – говорит он. – После того, как ты… ну, после того как тебя привезли. Он был просто никакой. Все спрашивал у медсестер, выжила ли ты, но они ничего ему не сказали. Дэймон запретил им говорить с ним о тебе.
Я киваю.
– Надеюсь, кто-нибудь сообщил ему, что я жива, – бормочу я.
– Я ему сказал, – с виноватым видом говорит Крис.
– Спасибо, – удивленно отвечаю я.
Крис предан Дэймону, но думаю, он ведь тоже человек.
– Почему ты по-прежнему так о нем беспокоишься? – выпаливает Крис. – В смысле, после всего, что произошло. Почему?
Я хмурюсь.
– Это был несчастный случай, – медленно говорю я. – То, что он натворил —ужасно, но тем вечером он не собирался убивать мою мать.
– Я имею в виду не аварию, – произносит Крис.
По моей спине расползается липкий, навязчивый страх.
– О чем ты?
– Кэсси. Я говорю о Дженнифер. Всё это выглядит довольно хреново, ты не находишь?
В груди нарастает паника, и я, как могу, стараюсь ее подавить. Я бы сейчас чего-нибудь выпила.
– Крис, он этого не делал.
Крис ничего не отвечает, но у него так напрягается челюсть, словно он раздумывает, стоит ли говорить больше. Словно ему не терпится что-то мне сказать.
– Я считала тебя другом Лео, – потрясённо говорю я. – Я считала тебя своим другом. Если ты что-то знаешь, расскажи мне.
– Я могу потерять работу, – возражает Крис.
– А Лео грозит смертная казнь, – огрызаюсь я. – Но, конечно. Ты беспокоишься о своей работе.
– Ты с окончания школы работала в закусочной, пока я надрывал задницу в поисках мертвых девушек, – говорит Крис, ткнув при этом пальцем в направлении гриль-бара. – Не делай вид, что это ерунда. Я не могу ничего тебе сказать. Расследование еще не закончено!
– Боже мой, – произношу я, ухватившись за край стола. – Ты думаешь, это сделал он, так ведь?
Крис явно взволнован.
– Брось, Кэсс. Карен нашли рядом с его домом! На его участке! А потом не успел он вернуться в город, как тут же пропадает Дженнифер? Как я могу поверить, когда он говорит, что ничего из этого не делал? А?
Глаза обжигают злые слёзы.
– Ты ведь это не серьезно. Когда убили Карен, Лео был со мной.
– Ну, возможно, я и тебе не доверяю, – говорит он.
Представляете, если я скажу ему, что он сейчас стоит на кровавом пятне, оставшемся от человека, убившего Карен. Представляете, если я скажу ему, что Дженнифер погибла и зарыта прямо за этим окном. Представляете, если я расскажу ему всё.
Он ни за что мне не поверит.
Когда пытаешься сказать правду, никто не верит.
– Я хочу тебе кое-что показать, – говорит он.
– Мне не хочется смотреть на твой член, Крис.
– Кэсси!
– Извини. Боже. Ты когда-нибудь слышал о шутках?
Крис достает телефон, пару раз на него нажимает и протягивает мне.
– Мы можем пошутить потом. Я хочу, чтобы ты сказала мне, знакома ли тебе эта машина. Видела ли ты ее когда-нибудь. Кому она может принадлежать.
Я смотрю на фотографию, и у меня внутри нарастает гнетущая тревога.
– Не думаю, – медленно произношу я. – А что?
– Взгляни ещё раз.
Я делаю вид, что снова смотрю на фото, хотя мне это и не нужно.
– Нет. А что в этой машине такого особенного?
Крис вздыхает и кладет телефон обратно в карман. Похоже, он расстроен.
– Ничего. Некоторое время назад Лео попросил меня проверить следы краски на его «Мустанге».
– На его «Мустанге» после аварии? Я думала, эту машину уничтожили или сдали на утилизацию.
Крис кивает.
– Мы все так думали. Оказывается, старый Лоуренс не смог с ней расстаться, накрыл брезентом и спрятал в углу на своей стоянке.
Всё острее чувство тревоги. Все глубже ступор в голове. Во мне крепнет жгучее, яростное подозрение, но я не должна показывать это Крису.
– И что следы краски?
Крис пожимает плечами.
– Скорее всего, с ограждения, в которое он врезался при аварии. Или со свалки металлолома. Честно говоря, он все равно цеплялся за соломинку.
– Постой, – все еще в полном недоумении говорю я. – Значит, Лео пытался сказать, что следы этой краски появились в ночь аварии?
Крис неуверенно кивает.
– От другого автомобиля?
Крис вздыхает.
– Да. Возможно, этот другой автомобиль столкнул машину Лео с моста. Под таким углом и с такой скоростью, это явно был тот, кто в этом разбирается.
Я меняю тему разговора. Не хочу выказывать столько заинтересованности. К тому же я не уверена, могу ли вообще доверять Крису, даже при том, что он кажется милым мальчиком. Он беззаветно предан Дэймону, и потому его нельзя подпускать слишком близко.
Я узнала всё, что хотела.
Теперь мне нужно, чтобы он ушел.
И естественно, примерно через час ему поступает вызов 911. Крис пытается уговорить меня поехать с ним, но я отказываюсь. Он звонит Аманде, просит ее приехать, а затем под визг сирен уносится прочь. Я знаю, что до того, как сюда прибудет Аманда с ее вечно жалостливым лицом, у меня есть около трёх минут, и использую их с умом.
Я пробираюсь в гараж, бесшумно и оперативно подкрадываюсь к накрытой брезентом машине, от которой Дэймон так и не избавился. Ну, не совсем к машине, к грузовику. К грузовику Рэя. Я встаю перед грузовиком, все еще припаркованному на том месте, где оставил его Рэй, устроив мне засаду, в ночь, когда Дэймон продырявил ему голову.
В поисках неизвестно чего, я провожу рукой по металлизированной краске.
Та же самая марка.
Та же самая модель.
Тот же самый цвет, что и у грузовика, который показывал мне на своем телефоне Крис.
Неуловимый темно-красный пикап.
Я вспоминаю, как тогда пригрозил мне Рэй:
«Лежи смирно, или получишь то, что заслуживаешь, так же как получила твоя мать».
В тот момент я подумала, что это всего лишь пустая угроза, но, пожалуй, эта угроза была самой, что ни на есть серьезной.
Производя у себя в голове всевозможные подсчёты, я внимательно рассматриваю резкие изгибы пикапа Рэя.
Я провожу руками вдоль его краёв, и на углу чувствую еле заметные рельефные участки, как будто кто-то закрасил царапины.
Обычно закрашивают пятна ржавчины, но это не то. Это длинные полосы, похожие на выемки, но не вогнутые в металл, а наоборот выпуклые.
Я ковыряю ногтем темно-красное покрытие. Тот, кто латал эту машину, отлично подобрал краску. Если специально не приглядываться, вообще ничего не заметно. Я скребу по небольшим выпуклым неровностям, сдирая темно-красное покрытие. И из-под него проглядывается темно-синяя краска.
О, Боже. О, Боже, О, Боже.
Отшатнувшись назад, я гляжу на номерной знак. Зарегистрирован в Калифорнии.
Конечно, никому не найти эту машину в базе данных Невады.
Рэй позаботился о том, чтобы зарегистрировать ее за пределами штата и тем самым замести следы.
Но этот ублюдок не избавился от грузовика, не избавился от оружия, которым столкнул с моста «Мустанг» Лео.
Он сохранил его как свой трофей.
Потому что это был вовсе не несчастный случай, так ведь?
Дэймону нужна была я, и моя мать явно ему мешала. Ему мешал Лео. Поэтому он одним махом избавился от них обоих. Одно боковое столкновение на обледенелом мосту. Одна старая машина без подушек безопасности, без защитной дуги, вообще без какой бы то ни было подстраховки.
Рэй Линклейтер, вот кто убил мою мать.
Рэй и Дэймон.
Братья без кровного родства.
Сообщники.
Убийцы.
До меня доносится звук подъезжающей к дому машины Аманды и, пытаясь сдержать подступившие слезы, я поспешно прикрываю машину брезентом. Я закрываю за собой гараж и, услышав, как стучит Аманда, направляюсь к входной двери.
Открыв ее, я вижу Аманду, она стоит и улыбается мне чертовски доброй улыбкой. Она, должно быть, видит потерянное выражение моего лица; я совершенно разбита и из последних сил пытаюсь распутать десятилетие секретов и лжи, пытаюсь не упасть на пол.
– Похоже, тебе нужны обнимашки, – говорит она.
Закрыв за собой входную дверь, Аманда притягивает меня к себе и крепко обнимает. От нее пахнет вишневым пирогом, который раньше пекла моя мама, и меня словно прорывает. Я зарываюсь лицом ей в шею и плачу.
– Эй, ну брось, – поглаживая меня по волосам, приговаривает она. – Всё наладится. Всё будет в порядке.
НИЧЕГО НЕ В ПОРЯДКЕ, Аманда. Ничего ни хрена не в порядке.
ГЛАВА СОРОК ТРЕТЬЯ
Кэсси
Горе быстротечно.
Приходит и уходит отрицание, оставляя у тебя внутри ноющую бездну печали, которую ты вынуждена носить в себе, мило кивая, улыбаясь и изо всех сил делая вид, что ты вовсе не выпотрошена изнутри. Горе бесполезно. Это как тонуть в море собственного отчаяния, потому что ты не ухватилась за протянутую тебе веревку. И вот тебя уже затягивает в этот омут, бушующая вода затекает тебе в нос, в рот, в глаза и уши, пока ты не умрешь изнутри, пока не станешь выпотрошенным, ходячим трупом. Горе делает тебя слабой.
Но ярость... ярость полезна. Это крошечное семя, что пускает в тебе ростки и разрастается, словно усики виноградной лозы. Она оплетает твои вены, впиваясь в них своими колючками, и напоминает тебе о том, что ты еще жива. Она кипит у тебя в крови, в крови, что проходит сквозь твое сердце, и со временем зияющая у тебя внутри пустота заполняется чем-то другим. Яростью.… И целью.
Я могу сказать «спасибо» Дэймону за свою ярость. За переданное им мне зерно ненависти, метафорический взаимообмен, за песчинку, из которой рождается жемчужина. Она покоится у меня внутри, словно пуля, спокойная и хорошо спрятанная, и в ней я черпаю силу, которая приходит лишь тогда, когда пережил нечто совершенно катастрофическое.
Авария произошла не по вине Лео. Авария вовсе не была случайностью.
В ярости я нахожу утешение. В ярости я преодолеваю свое отчаяние.
ГЛАВА СОРОК ЧЕТВЕРТАЯ
Кэсси
На следующее утро я, как всегда, варю кофе. Одну чашку для себя и одну для него – кофе свежий, черный и горький, именно такой, как мы любим.
Дэймон чистит свой пистолет, а я между тем сажусь напротив него за стол и придвигаю к нему чашку. Он поднимает на меня глаза, на короткий миг наши взгляды встречаются, и он снова принимается отчищать от воображаемой пыли детали своего пистолета. Этот парень просто помешан на хирургической чистоте. И хотя мне нравится жить в опрятном доме, я не понимаю, откуда такая одержимость идеальным порядком.
Я терпеливо жду, глядя, как в промежутках между глотками кофе он возится с деталями своего пистолета.
– Что? – спрашивает, наконец, Дэймон.
Итак, он заметил мой внезапный интерес. Прекрасно. Мне хотелось бы задать ему пару вопросов.
– Твоя мама часто убиралась? – спрашиваю его я. – Я имею в виду, твоя настоящая мама.
Он замирает, у него едва уловимо дергается правый глаз. Если не приглядываться, то и не заметишь, но я за ним слежу. Внимательно.
– Не помню, – говорит он. – А что?
– Моя мать любила говорить мне, что я прозрачная, – отвечаю я и улыбаюсь, вспоминая счастливые деньки. – Помнишь? Таким способом она узнавала, о чем я думаю. Она всегда догадывалась, лгу я ей или нет.
Он хмурится.
– Я не хочу говорить о твоей матери.
– Думаю, ты прозрачный, Дэймон, – продолжаю я. – Я вижу тебя насквозь. Мне известно, что ты задумал.
Тогда он улыбается. Этой ухмылкой, от которой приподнимается уголок его красивого, чувственного рта.
– О, в самом деле? – говорит он. – Просвети же меня.
Какое-то время я жду, глядя на то, как он возится с маленькой щеточкой и чистым маслом.
– Мне кажется, ты пытаешься повесить на Лео исчезновение Дженнифер.
Его лицо принимает отсутствующее выражение.
– Ты обещал мне, что, если я буду держаться от него подальше, ты оставишь его в покое. И, тем не менее, в деле об ее исчезновении он ваш единственный подозреваемый.
Дэймон стискивает челюсти; он с такой силой сжимает в руке маленькую щеточку, что вот-вот сломает ее напополам.
– А ты держишься от него подальше? – спрашивает он.
Когда я вру, то всегда смотрю в пол. Мама постоянно говорила, что ложь приведет меня прямиком в ад. Наверное, поэтому, когда я вру, у меня сами собой опускаются глаза.
– Да, – отвечаю я, ни на секунду не отводя от него взгляд.
Безупречная ложь.
– Да, я держусь от него подальше. И тебе советую. Найди себе какого-нибудь другого виновного в исчезновении Дженнифер.
Какое-то время он молчит, неотрывно глядя на пистолет; язык его тела кричит о том, что он взбешен. Одно неверное слово – и он сорвется.
– Дэймон, – напираю я. – Обещай мне, что оставишь его в покое.
Он делает вид, будто меня здесь нет.
Мысленно, я точу свой нож. Я смотрю на вену у него на шее, на яремную вену, и представляю, как рассекаю ее насквозь, словно хирург смерти.
– Дэниел.
Дэймон бросает пистолет, словно он из огня. Если бы в этой пушке были патроны, то она, скорее всего, выстрелила бы и попала в столешницу. Вот оно. Я полоснула его, и теперь буду смотреть, как он истекает кровью.
И должна сказать, что ждала от него более бурной реакции. Чего-то неизгладимого, чего-то неистового. Ждала, что он повалит меня на пол, может, запихнёт мне в рот кусок мыла, которым я буду давиться до тех пор, пока не пообещаю никогда больше не произносить его настоящего имени. Но он этого не делает.
Он вообще ничего не делает.
Я снова произношу его имя. Его настоящее имя, данное ему его матерью.
– Дэниел?
Я смотрю на его руки, они дрожат. Дэймон Кинг — Дэниел Коллинз – не шевелится.
Я хватаю его за руки и, потянув на себя, возвращаю в реальность. И хотя нас разделяет стол, я опираюсь коленями на стул и, перегнувшись через столешницу, почти касаюсь его лица своим.
Мы замираем так на долгий миг, его голубые глаза напротив моих зеленых, и я представляю себе ужасы его детства, события, породившие это чудовище.
Я шепчу свою тайну, его тайну, несколько еле слышных слов, которые разносят всё на куски.
– Я знаю, кто ты. И знаю, что ты сделал.
Я отталкиваюсь от столешницы, встаю со стула и выметаюсь прочь из кухни, пока наружу не вырвалась его склонность к насилию. Я поднимаюсь на чердак, тяжелая щеколда уже сорвана. Это заняло у меня каких-то пять минут, ещё когда Дэймон принимал душ. Я развернула все пакеты из-под молока фотографией вперёд и оставила на чердаке ноутбук, это часть моего плана.
– А ну вернись! – кричит Дэймон, взбегая вверх по лестнице.
А вот и он. Маленький мальчик, которого я мельком видела на кухне, бесследно исчез, и на его место вернулся переполненный тьмой и яростью мужчина.
Я запускаю на своем компьютере поиск видео и, нажав на значок воспроизведения, врубаю громкость на полную мощность. Я ставлю ноутбук на закрытый сосновый ящик, в котором когда-то лежала Дженнифер, и комнату наполняет голос матери Дэймона. Его настоящей матери, той, которая его родила, растила и водила в школу. Той, которая ухаживала за пустой могилой с его именем, той, которая тридцать лет ждала его возвращения, а потом, когда он так и не нашелся, умерла от горя.
Из-за угла появляется Дэймон и, ворвавшись на чердак, бросается на меня, но тут видит повернутые к нему пакеты из-под молока и лицо на видео.
«Дэниел был таким любящим мальчиком», – говорит его мать, и отчётливо различимые в ее голосе нотки отчаянья разносятся по тому же самому чердаку, на котором короткое мгновение жил и умер ребенок самого Дэймона.
Я не могу смотреть на говорящую о своем пропавшем сыне Адель Коллинз и потому устремляю свой взгляд на бурое пятно, оставшееся на полу рядом с теперь уже пустым ящиком, в котором истекла кровью Дженнифер.
– Что это такое?
Он в ужасе, к его глазам подступают слезы.
– Это твоя мать, – говорю я. – Разве ты её не помнишь, Дэймон? Дэниел?
– Прекрати это.
Я делаю еще громче.
«Дэниел был таким красивым мальчиком. У него были такие голубые глаза».
Дэймон хватает ноутбук и со всей силы швыряет его на пол. Тот разлетается на миллион крошечных кусочков, и вместо измученного голоса матери Дэймона на чердаке воцаряется гнетущее молчание, не сулящее ничего хорошего.
Я думаю о Лео. О том, как тем, что я сейчас делаю, защищаю его от всего того зла, что приготовил для него Дэймон. Для нас обоих.
– Я выбью из тебя дурь, – прожигая меня глазами, произносит Дэймон.
Я киваю.
– Да, – смиренно говорю я. – Я знала, что ты это скажешь.
По лицу Дэймона пробегает странное выражение. Он делает шаг в сторону и, чтобы удержать равновесие, хватается за сосновый ящик. И оступается.
– Что с тобой? – спрашиваю я его. – Язык проглотил?
Он выпрямляется.
– Ничего. Я в порядке.
Его лоб поблёскивает от пота.
– Не похоже, что ты в порядке, – говорю я. – Похоже, что ты вот-вот потеряешь сознание.
Он снова оступается, и в его глазах вспыхивает догадка.
– Ты… тварь, – выдавливает из себя он, затем падает на колени. – Какого хрена ты мне подсыпала?
Он в исступлении шарит у себя за спиной, видимо, ищет у себя на поясе пистолет, но его там уже нет. Он у меня в руке.
Я вижу, как он, пошатываясь, стоит передо мной на четвереньках, и начинаю смеяться.
– Просто немного лекарства, которым ты пичкал меня все эти годы, папочка.
Он, словно пьяный, бросается на меня, но я делаю шаг назад и уворачиваюсь от его неуклюжей хватки.
– Ты, – шипит Дэймон.
Я чертовски горда собой. Он хватает меня за лодыжку и дергает. Чёрта с два.
– Осторожно, – говорю я, пнув его по лицу своим ботинком «Доктор Мартинс».
Он падает, и у него из носа хлещет кровь.
– Хочешь, чтобы я упала и поранилась? А что, если я умру? У тебя ведь нет желания закапывать еще одну Дженнифер, не так ли, ублюдок?
– Кэсси...
– Шшшш, – шепчу я.
Я представляю, как мои слова кружат в его затуманенном сознании, а перед глазами исчезает последнее пятно света, но Дэймон большой мальчик, и он не свалится от какой-то горстки измельченного Перкоцета. Он опирается на одну руку и снова подползает ко мне на расстояние, достаточное, чтобы меня схватить. Он быстрый, но я быстрее. Я поднимаю зажатый в руке пистолет и бью Дэймона прикладом по лицу, от чего он валится на пол безвольной массой. Не дожидаясь, пока он опомнится, я хватаю его полицейские наручники и, заведя руки ему за спину, наглухо застегиваю железные браслеты у него на запястьях.
Перевернув его на спину, я вижу, что он все еще в сознании, но вот-вот вырубится. Его лицо забрызгано липкой и тёплой кровью, у него закатываются глаза, но он изо всех сил пытается сфокусировать на мне свой взгляд. Я сижу у него на груди, в одной руке у меня пистолет, в другой – недопитая чашка кофе. Вдавив ему в щеку пистолет, я заставляю Дэймона открыть рот, и прислоняю к его губам чашку с оставшимся кофе. Он мотает головой из стороны в сторону, но я быстрее, и к тому же не под кайфом. Ударив его ладонью по рту, я наклоняюсь к нему так близко, что наши носы практически соприкасаются.
– Глотай, сука, – шепчу я.
Он давится и захлёбывается, но всё же проглатывает остатки моего кофейного коктейля. Интересно, достаточно ли снотворного я ему дала, чтобы его усыпить. Может быть, это его убьет. Если мне снова понадобится его уложить, то в комнате моей матери у меня ещё припрятаны пять шприцев с морфином.
– Кэсс, – невнятно произносит он, и я в равной степени и обеспокоена, и чертовски впечатлена тем, что его всё еще не вырубили снотворные и удар пистолетом.
– Мне всегда было интересно, как ты так быстро туда добрался, – говорю я. – Когда они разбились, я была всего в пятнадцати метрах от реки, но ты оказался у машины всего через несколько секунд после меня.
У него подрагивают веки, и закатываются глаза. Осталось недолго.
– Кэсси, чем ты меня накачала?
Ещё настойчивее. Еще отчаяннее. Как бы мне хотелось остановить время, чтобы прижаться губами к его губам и посмаковать его отчаяние так же, как все эти годы он смаковал моё. Держу пари, на вкус оно как мятные леденцы и сахарная вата. Как ярко-красное яблоко в карамели, которым ненормальные старики заманивают в фургоны десятилетних мальчиков, чтобы забрать их у матерей.
– Надеюсь, сукин сын, тебе понравилось разрушать мою жизнь, – говорю ему я. – Потому что я навсегда покончу с твоей.
Я девушка, у которой в груди бьется угольно-черное сердце, а под ногами лежит убийца. С первым я уже ничего поделать не могу, чего не скажешь о втором.
Потому что иного выхода нет: Дэймон должен умереть за то, что он с нами сотворил, и никто никогда не узнает, что это моих рук дело.
Я беру его под мышки и затаскиваю в теперь уже открытый сосновый ящик, где он держал когда-то Дженнифер. Он непомерно тяжелый. Я сбрасываю его в ящик, и его голова с глухим звуком ударяется о деревянную поверхность.
Я собираю всё необходимое: полиэтиленовую пленку, резиновые перчатки, охотничий нож Лео, пистолет Дэймона.
«Ты ведь не из пугливых, да?»
Я смотрю на разрушившего мою жизнь мужчину и ничего не чувствую. Ничего, кроме первых бабочек воодушевления. И облегчения. Потому что сейчас я возвращаю себе свою жизнь. Настало время мне ухватиться за штурвал и выправить курс.
На этом Дэймону Кингу – Дэниелу Коллинзу – придется сказать последнее «прощай».
ГЛАВА СОРОК ПЯТАЯ
ГОД СПУСТЯ
Лео
В этом году весна наступила рано. В саду расцвели все цветы. Кэсси тоже расцвела, она беременна. Нашим ребенком.
Да. У нас будет ребенок. Мне до сих пор не верится, когда я это говорю. Не верится в хорошем смысле. Никогда не думал, что доживу до этого дня. Кэсси, без преувеличений, босая и беременная на кухне своего дома. Нашего дома.
Странно подумать, как много изменилось всего за один год.
С тех пор, как после попытки самоубийства Кэсси, Дэймон слетел с катушек и по причине стресса ушел в срочный отпуск, все очень поменялось. Я вообще ничего не слышал об этом парне с того самого дня, как обнаружил Кэсси в ванной, истекающей кровью и одурманенной от своего почти самоубийства. По словам Кэсси, он время от времени все еще ей звонит и пишет. Похоже, у мужика просто не выдержали нервы, он сдал значок с пистолетом и смылся из города. Во что я поначалу не поверил. Не думал, что он вообще когда-нибудь выпустит Кэсси из своего дома, из своего поля зрения, из своих цепких лап.
Она была для него всем, но теперь Кэсси моя, и если он когда-нибудь вернется, ему ничего не светит, потому что она принадлежит мне.
Я все жду, что он снова объявится. Но с той ночи, когда Кэсси прибежала ко мне по заледеневшему снегу и сказала, что он уехал навсегда, и мы наконец-то можем быть вместе, прошел уже год, целый год. Мое условно-досрочное освобождение почти закончилось, моя девушка со мной, а теперь она еще и носит моего ребенка.
Мы этого не планировали. Где-то через три месяца после отъезда Дэймона, когда у Кэсси на запястьях только начали исчезать шрамы, неожиданно появились две другие полоски. Не запланировано, не идеально, но, возможно, это лучшее, что случилось с нами обоими с тех пор, как мы были детьми. Сейчас она на девятом месяце, и ей бы следовало отдохнуть и дать мне готовить еду самому, но она непреклонна.
– Хочешь бекон? – спрашивает Кэсси, выдергивая меня из моих раздумий.
Она держит над обеденным столом сковороду. У нее на шее поблескивает ключ, который она, не снимая, носит на цепочке. На нём выгравировано слово «Номад», что весьма иронично для девушки, за всю жизнь не выезжавшей никуда дальше соседней Калифорнии. (Номад – истор. представитель кочующего народа, кочевник – прим. пер.)
– Хочу ли я бекон, – повторяю я, ущипнув ее за задницу.
Взвизгнув, она вываливает мне на тарелку груду пригоревших кусочков свинины и, задев меня по руке своим округлившимся животом, возвращается с пустой сковородой к раковине. Она садится рядом со мной, у нее на тарелке лежат ломтики авокадо, омлет и брокколи, и это гораздо полезнее, чем то, что громоздится у меня. Моя еда больше напоминает сердечный приступ, но я уверен, что быстро все это отработаю, как только мы покончим с завтраком.
Естественно, не проходит и пяти минут, как Кэсси уже сидит у меня на коленях, даже не притронувшись к своей еде.
– Знаешь, – говорю я в промежутках между ее неистовыми поцелуями. – Если тебе нужен мой бекон, можешь просто взять его у меня с тарелки.
Она смеется, ловко управляясь с моей ширинкой и боксерами. Кесси сдвигает в сторону свои трусики, и я впиваюсь пальцами в ее круглые ягодицы. Она скользит по мне вниз и, когда я проникаю в нее, закатывает глаза. Теперь, когда Кэсси миновала период утреннего недомогания, и, наконец, набрала вес, она стала чертовски ненасытной. У нее здоровый, а не изможденный вид. Щеки больше не бледные как мел, а румяные. И ей постоянно так хочется секса, что я едва за ней успеваю. Не то, чтобы я жаловался. За все те годы, что меня здесь не было, мы с ней потеряли столько времени. И я твёрдо намерен ей всё это возместить.
После того, как мы поели и потрахались, Кэсси принимает душ, а я мою посуду. Спустя несколько минут она спускается вниз в безразмерном полосатом свитере и леггинсах и собрав волосы в небрежный пучок.
– Ты едешь? – говорит она.
– Еду куда? – спрашиваю я.
– На прием к акушерке, – на одном дыхании произносит Кэсси. – Она собирается сделать расширение и ещё кое-что, посмотрим, получится ли у нас вытащить этого ребенка. Секс явно не помогает.
– Может, мы просто недостаточно стараемся, – отвечаю я.
Она напрягается.
– Я рожу этого ребенка дома, – упрямо говорит она. – У меня уже три дня задержки. Если так будет продолжаться и дальше, меня упекут в больницу на стимуляцию родов, и этого не произойдёт.
Вытирая руки кухонным полотенцем, я направляюсь к лестнице, где давится слезами моя чересчур беременная девушка. Это всё чертовы гормоны, мужик. Я её люблю, но она психопатка с бушующими гормонами.
– Я попросил Пайка помочь мне сегодня утром починить забор, – говорю я и, положив руки ей на живот, целую ее лоб. – Он будет здесь с минуты на минуту.
У нее такой вид, будто она сейчас меня убьет или обрушится на пол потоком слез. Я бы предпочёл убийство.
– С забором мы быстро управимся, – произношу я. – Полчаса, максимум. Почему бы нам не встретиться с тобой уже на месте? Тебе все равно всегда приходится часами сидеть там и ждать.
Я смотрю ей в лицо, а она молча взвешивает в голове все варианты.
– Ну же, – говорю я ей. – Ты права. Тебе не нужна стимуляция родов, если только это не крайняя мера.
Я поглаживаю ей спину.
– Обещаю, что приеду туда ещё до того, как врачи засунут в тебя свои ручищи.
Она кусает губы.
– Хорошо, – говорит она. – Ладно. Но ты ведь меня там встретишь, да?
– Обещаю, – отвечаю я и снова ее целую.
Она уезжает в новом пикапе, который купила на страховые деньги своей матери. По жестокой иронии судьбы именно то, что я натворил, позволило нам оплатить эту машину. Каждый раз, когда я это вспоминаю, у меня по коже пробегают мурашки, поэтому я стараюсь об этом не думать. Кэсси говорит, что прощает меня. Сомневаюсь, что смогу когда-нибудь сам себя за это простить.
Но я должен держать себя в руках, не пить и пахать как лошадь, потому что уже на следующей неделе стану отцом. Предполагаемая дата стимуляции родов у Кэсси надвигается на нас словно Рождество.
Только я собираюсь позвонить Пайку и спросить, где, блядь, его носит, как вдруг раздается стук в дверь. Я открываю её, ожидая увидеть на крыльце Пайка, но вместо него там стоит очень мрачный Крис Маккалистер. Коричневая полицейская форма придает ему официальный вид.
– Крис, – говорю я, пошире распахивая перед ним дверь. – Заходи, приятель. Как дела?
– Спасибо, – произносит он и, сняв шляпу, проходит мимо меня.
Мы оказываемся на кухне.
– Хочешь кофе? – спрашиваю я. – Кофейник еще тёплый.
Он отказывается, неуклюже нависая над противоположной стороной кухонного стола. Я наливаю себе кружку и удивляюсь, где Пайк.
– Все в порядке? – спрашиваю я.
Положив на стол шляпу, Крис достает из кармана лист бумаги и не спеша его разворачивает. Между нами повисает тягостное молчание.
– Что случилось? – уже резче спрашиваю я.
Крис придвигает ко мне листок бумаги.
– Твой последний тест на наркотики оказался положительным, – избегая моего взгляда, произносит он. – Я еще не говорил об этом шерифу Андерсону.
Шериф Андерсон был назначен на место Дэймона после того, как тот смылся из города, прихватив с собой удочки и рюкзак одежды и в торопливом телефонном звонке объяснив свой внезапный отъезд сильным стрессом. Шериф Андерсон – именно такой парень, которого ожидаешь увидеть на этой должности в городе, вроде нашего – с пунцовым от выпивки лицом, как правило, абсолютно бесполезный и считающий дни до своего выхода на пенсию.
Схватив со стола лист бумаги, я пробегаю глазами слова. В основном это непонятные мне коды и полицейская терминология, но на фоне всего остального резко выделяется фраза «ОПИАТЫ – ПОЛОЖИТЕЛЬНО».
– Это какая-то ошибка, – говорю я, чувствуя, как в груди нарастает ярость. – Я ничего не принимал. Да я даже гребаный аспирин не пью!
Я с грохотом ставлю чашку на стол, и на лист бумаги выплёскивается кофе. У меня под кожей закипает странное отчаяние, разъедая ее слой за слоем, словно кислота.
– Я перехватил его перед самой отправкой, – говорит Крис. – Знаю, что Кэсси не сегодня – завтра родит. Должно быть, это сильный стресс. Любой поймёт, если тебе понадобилось как-то снять напряжение.
Я смотрю на Криса, как на долбаного идиота.
– Я. Ничего. Не. Принимал.
Крис откашливается.
– Ну, я пришёл предупредить, чтобы ты уж точно ничего не принимал на следующей неделе. Как я уже сказал, я рано это обнаружил. Через неделю мы проведем повторный тест.
Я киваю.
– Если кто-нибудь об этом узнает, меня выгонят с работы, – добавляет Крис. – Я сделал это только потому, что на долю Кэсси и так уже выпало достаточно дерьма. Ей не нужно, чтобы тебя снова упекли в тюрьму, когда она вот-вот родит.
– Спасибо, приятель. Я очень это ценю.
Я стараюсь казаться благодарным, но я просто в бешенстве. Я совершенно точно ничего не принимал. Вся ирония в том, что мне впервые за много лет не нужно ничего принимать. У меня есть Кэсси.
– Мужик, говорю тебе, это ложный положительный результат, – настаиваю я. – Расскажи мне еще раз про всю ту хрень, которая может привести к появлению в крови опиатов.
Крис пожимает плечами.
– Ну, ложный положительный результат много что может дать. Например, таблетки от простуды и гриппа. Кэсси добавляет в выпечку мак? Если много съесть, то он тоже может показать опиаты.
– Как я уже сказал, я ничего не принимаю. Мак? Может быть. Дерьмо. Я спрошу у Кэсси, когда она вернется домой.
Крис с сомнением смотрит на меня.
– Чтобы получить такой высокий результат, тебе нужно было съесть несколько мешков этого мака.
У него на лице написано, что он мне не верит. Он думает, что я снова скатился до уровня моей семьи. И чтобы я ни сказал, его не переубедить.
– Если ты действительно ничего не принимал, может, тебе стоит вспомнить тех, с кем ты тусовался. Мне не впервой видеть, как кто-то подсыпает в пиво своему другу какую-нибудь дрянь. Возможно, твой брат?
– Я не пью никакого пива! – восклицаю я. – Я вообще ничего не пью! Я скучный автомеханик, который вот-вот станет отцом. И мой брат никогда в жизни бы такого не сделал. Здесь какая-то ошибка.
