Текст книги "Хранитель вселенной. Одобренный брак (СИ)"
Автор книги: Лидия Миленина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 32 (всего у книги 38 страниц)
И это заставляло терпеть. Терпеть ее отсутствие – не ее присутствие рядом с другим мужчиной – а ее отсутствие рядом с ним. Создающее пустоту, кровоточащее, как вскрывшаяся старая рана.
....Он был настоящим благородным Древним. И не мог не радоваться возвращению сына Правителя, принесшего бесценную информацию, где находится планета врага, каков его внешний облик, уклад жизни и тому подобное. Он искренне хотел победы... Но знал, что с возвращением Рон’Альда его счастью, его обретенному долгожданному счастью, пришел конец.
И при этой мысли его охватывало отчаяние. Устоит ли его Одобренный брак перед давней любовью и связью Ки’Айли с черноглазым телепатом?
***
Ки’Айли, поглощенная заботой о любимом, действительно почти не думала о своем браке с Эл’Боурном. Но сам он неудержимо время от времени лез ей в голову, и еще больше – в чувства. Словно в том, что его нет сейчас рядом, крылось какое-то мучение. А иногда, стоило ей подумать, что она должна выбирать и всегда выберет Рон’Альда – где-то в солнечном сплетении начинал ползать маленький червячок. Как будто кто-то живой поселился внутри и ползает там по кругу, разъедая органы. Физически ощутимо. Не больно, но мучительно до тошноты.
А когда она осознавала, что уйдет от Эл’Боурна, ей становилось трудно дышать. Да еще и сочувствие к мужу накатывало без всякого контроля... Она ведь ощущала его чувства почти как свои. Его эмоции, его сдерживаемую боль и отчаяние, его метания и страх за их отношения.
Это была пытка. Но Ки’Айли отодвигала ее усилием воли, чтобы даже ее тень не коснулась Рон’Альда. Сейчас она просто должна быть рядом... Разговаривать с ним, обрабатывать раны, гладить его – спокойно и целомудренно, приносить обед... Развлекать, как может. Или просто быть рядом и сплетать зеленые лучи своих глаз с бесконечным, исполненным любви, тепла и боли космосом в его глазах.
...И быть по возможности веселой, игривой, такой, как до войны. Чтобы ему было хорошо. Чтобы ее свет для него был полным.
...Говорить о своих путешествиях по мирам, о драконах и веселых битвах вроде той, где она встретила Эйнара. Словно не было в жизни сотни с лишним лет военного мрака и еще более горьких лет, когда он, ее антео, пропал.
...Она знала – он ценил и был благодарен за этот свет. А отвечал все больше тем же мыслечувствием, что было у них особенно сильным и без телепатии.
И смотрел, смотрел... Из своей черной бесконечности.
***
– Все, здесь готово, поворачивайся, – сказала Ки’Айли и провела кисточкой по здоровому и гладкому участку его груди. Уже в третий раз она обрабатывала его шрамы целебной коралийской эмульсией. Было достаточно одного использования, но Ки’Айли решила повторить процедуру несколько раз. Невыносимо было смотреть на любимое тело со следами страшных пыток.
Рон’Альд перевернулся на живот, и теперь, когда он не видел ее лица, она в очередной раз сжалась от боли, подумав, что же нужно делать с Древним, чтобы у него остались такие шрамы... Обычно любая рана затягивалась максимум за несколько часов, кости срастались за пару суток, а шрамов и следов не оставалось никогда. Что эти твари с ним делали?! Об этом Рон’Альд молчал, и никто не смел настаивать на рассказе.
С неслышным вздохом Ки’Айли снова обмакнула кисточку в банку с эмульсией и легонько, чтобы не причинить боли, стала наносить ее на бордово-красные рубцы и бело-розовые шрамы, прорезающие смуглую кожу.
– Один оставь, – вдруг сказал Рон’Альд, когда почти вся спина была смазана ароматной бесцветной эмульсией. – Какой тебе больше нравится, – усмехнулся он.
– Мне ни один не нравится, – поморщилась Ки’Айли. – Зачем?
– Хочу узнать, за сколько он рассосется. Если рассосется вообще, – с новой усмешкой ответил он. – У Древних еще не бывало шрамов, это экзотика. Полезно узнать, как быстро он сойдет.
Ки’Айли задумчиво провела ладонью по его обнаженной спине, ощущая неровности.
– Пожалуй, вот этот – ладно уж – оставлю, – сказала она, невесомо обрисовав пальцем длинный прямой шрам поперек всей поясницы. – Не очень уродливый...
– А еще он будет напоминать мне, как ты их сводила, – с горьким спокойствием сказал вдруг Рон’Альд. – Всегда.
Сердце Ки’Айли сжалось, как уже сжималось тысячи раз за эти дни – от сострадания и желания спасти его от этой боли. Она хотела быть на его месте, чтобы избавить от мучений. Но прошлое... Будущее можно изменить лишь иногда, а прошлое – и вовсе неизменно.
– Рон’Альд! Антео... что они с тобой делали?!. – не выдержала она. – Я приму все, я разделю с тобой это...
Он резко перевернулся на спину, заложил руки за голову и снова посмотрел на нее из своей черной бездны. В которой – она знала – был не одинок лишь вот так, глядя на нее.
– Наверное, придет время, когда я не захочу вспоминать об этом ради себя самого, – ответил он. – Но не сейчас, антеоли. Сейчас, ты знаешь, я не смогу просто «рассказать» тебе... Ты знаешь мои свойства. А я не позволю, чтоб даже тень этого коснулась тебя, Ки’Айли.
– Лучше бы я была на твоем месте! – не в состоянии сдерживать слез, сказала она.
Лицо и все тело Рон’Альда передернуло, словно его ударило током.
– Не говори так! – сказал он резко. Подвигал руками и ногами, словно приводил себя в порядок, и вдруг спокойно продолжил:
– Сейчас я могу сказать лишь, что... У нас было двести лет счастья. И этого хватило, чтобы вытерпеть тридцать лет пытки. Все время, что мог... я думал о тебе. И вспоминал. Подробно, как могут Древние. Этого хватило, чтобы выжить.
– Антео... – только и смогла прошептать Ки’Айли. И затаила дыхание, потому что он перевел дух и неожиданно продолжил. Хоть она и не рассчитывала, что он еще расскажет о том, как это было и что это было.
– Просто физическая боль не страшна, – сказал он спокойно. – От нее быстро привыкаешь отрешаться. Но эти твари добирались до самых болевых точек сознания. Не знаю, как технически им это удается. Видимо, так же, как это их поле, блокирующее нашу способность ходить по мирам. Поголовно телепаты, они преуспели в подобной технике.
Рон’Альд помолчал под ее сочувственным взглядом, потом вдруг резко вздохнул, а Ки’Айли положила ладонь на его руку: все понимаю, принимаю, люблю. И он продолжил:
– Знаешь, те, кто столкнулся с пытками и насилием, нередко винят себя. Мне всегда казалось, что Древние устойчивы к этому – у нашей психики куда больший резерв. Достаточно посмотреть, сколько десятилетий ты справлялась с видениями, способными свести с ума... Но иногда я винил себя. За свою самоуверенность подойти к их кораблю так близко, что эта техника, блокирующая межмировые переходы, подействовала на нас. Потом... Когда умер Ар’Дейн.
– Ты не мог выжить за двоих, – мягко произнесла Ки’Айли. – И для Вселенной было важнее, чтобы выжил ты... И... для меня тоже.
– Я понимаю. Но не в этом дело, – Рон’Альд перехватил ее руку и сам накрыл своей ладонью. «Надо же, даже температура тела у него сейчас ниже, – подумала Ки’Айли. – Сколько еще времени ему восстанавливаться? Какую силу духа имеет мой антео, если выжил в такой ситуации?»
– Ар’Дэйн не был телепатом. Поэтому я блокировал его память – грубо, бескомпромиссно, на другое не было времени и сил. Ведь эти твари хотели не только знать наши возможности и предел прочности. Они хотели выяснить многие вещи. Например, откуда мы знаем, где произойдет их следующая атака. А позволить, чтобы за тобой началась охота по всей Вселенной, я не мог. Ценой за это была жизнь Ар’Дэйна, но я не сомневался. Думаю, мое постоянное воздействие, чтобы под пыткой он не выдал тайны Древних, доконало его быстрее... Я не сомневался тогда. Но когда он умер... Иногда сомнения стали приходить.
– Ты сделал все правильно, – мягко улыбнулась Ки’Айли, подняла к губам и поцеловала его руку. – Не во мне дело, ты должен был спасти нас всех...
– Да, возможно, – усмехнулся он. – Когда умер Ар’Дэйн, стало совсем... тяжело. Не знаю, как я продержался еще тринадцать лет. Наверное... очень хотел победить. И постоянно думал о тебе. Ты ангел, Ки’Айли, – теперь он поднес ее руку к губам и легонько поцеловал. – Ты ангел, если даже только мысли и воспоминания о тебе спасают душу и разум.
– Это не я, это твоя любовь... – со слезами на глазах произнесла Ки’Айли. Он открывал ей душу – столько, сколько мог, не давая коснуться той невозможной тьмы и боли, через которую пришлось пройти.
– Моя любовь – к тебе, а значит – ты, – уголками губ улыбнулся он. – Я должен был вернуться... Под конец я понимал, что либо я смогу уйти в ближайшее время, либо умру. Чувствовал, что умираю. И так же я чувствовал, что умираю, когда полз по мирам к Орлеану... Понимал, нужно чудо – например, эльфийская благодать, чтобы выжить. Он помог мне. Но, конечно... Знаешь, антеоли, со мной до этого никогда такого не было, – в черной бездне мелькнула молния. – Я ведь всегда хорошо владел собой... А тут. Как только мне стало лучше, как только понял, что буду жить, я вернулся и положил их всех, весь исследовательский центр, где нас держали. Эти твари ничего не стоят в ближнем бою... Даже изможденный Древний – смерть для них. Я преодолел их технику единожды, и она больше на меня не действовала. Они не могли заблокировать мои способности: хождение по мирам, не могли и причинить боль своими пыточными установками. И все же... Мне не понравилось мое состояние аффекта. Древний не имеет право терять над собой контроль. Никогда. Это опасно не только для него.
– Тебя пытали тридцать лет, антео, – тихо сказала Ки’Айли. – Я сама готова идти туда и мстить за тебя. Жаль, что ты не показываешь мне дорогу... – чуть усмехнулась она. Они оба понимали, что именно поэтому не показывает.
– Потому и не показываю, – вслух усмехнулся Рон’Альд.
– Ты герой, истинный герой во всем, антео, – сказала Ки’Айли и прильнула к нему, потянулась губами к его губам. Мимолетно она подумала, что скоро обязательно скажет Эл’Боурну все прямо. Они выдержат. У каждого свой героизм. Рон’Альд сделал невозможное – выжил там, где не выживают, и принес сведения для победы. Теперь их черед – расторгнуть то, что расторгнуть нельзя – как раз ради Рон’Альда. А кстати, почему нельзя расторгнуть? Ки’Айли догадывалась почему. Но признаваться себе в этом не хотелось... И уж тем более даже краем сознания она не позволяла себе думать, что не сможет справиться.
И словно в подтверждение ее подозрений в тот момент, когда губы почти соприкоснулись с губами ее антео, «червяк» в солнечном сплетении сделал круг, словно пробуравливая траншею внутри нее. И ее согнуло пополам, заставило инстинктивно отпрянуть от Рон’Альда.
Но «червяк» не угомонился. Резко он ударил «хвостом» вверх, прямо по легким, лишая ее способности дышать. И Ки’Айли замерла, беспомощно глотая воздух, как рыба, вытащенная из воды. Она Древняя, она выдержит... Можно не дышать несколько часов. Но это была не задержка дыхания. Это было другое. Червяк Одобренного брака активно и сильно душил ее изнутри, лишая не только воздуха, но и сил.
Рон’Альд аккуратно, но крепко взял ее за плечи, развернул к себе, вгляделся в ее лицо. На мгновение отвернулся, словно сглотнув горькое осознание.
– Иди к своему мужу, Ки’Айли. Тебе это нужно, – сказал он, отпустив ее. И снова лег, заложив руки за голову. – Ты не сможешь. Я ведь чувствую твою пытку.
– Я Древняя, я смогу! Я выдержу! – с горькой твердостью сказала Ки’Айли. При мысли, что можно пойти к Эл’Боурну, воздух бурным потоком устремился в легкие, и она смогла говорить.
– Нет, Ки’Айли. Этот брак задушит тебя, если попробуешь его расторгнуть. Как мы видим – в прямом, физическом смысле. Иди, это пытка для нас троих. Но я хотя бы привык, – усмехнулся он.
– Да, пожалуй, нужно сказать Эл’Боурну, что я возвращаюсь к тебе. Я ведь еще не расставила точки над «и», – твердо сказала Ки’Айли. А тело ее возликовало, что все мучения закончатся. Оно снова будет в единстве с Эл’Боурном. В полном комфорте, симбиозе.
– Иди, антеоли, – повторил Рон’Альд. – Побудь с ним сколько нужно. И... я пойму, если ты не сможешь прийти...
Ки’Айли с сомнением в глазах встала. Подумала, что, может, не стоит уходить даже на час... «Червяк» в груди недовольно заворочался и обхватил хвостом ее печень, чуть-чуть сжал. Тошнота снова подкатила к горлу.
– Я... я вернусь. В любом случае, – сказала она, и сделала шаг в другой мир.
***
– Эл’Боурн, я... – начала она, а все тело и часть души облегченно выдохнули, расслабились. Комфорт. Спокойствие. Легкость. Слияние. Никуда не нужно спешить, не нужно бороться. Опереться на его земную твердую силу, ощущать его чувства. Расслабиться. Отдаться этому.
Нет! О Господи, что делает с ней этот Одобренный брак!?
Он кинулся к ней, поднял и с нервной силой прижал к себе, провоцируя обвить его ногами и руками.
– Эл’Боурн, я... – снова начала Ки’Айли.
– Не сейчас, Киа! Пожалуйста, не сейчас... Ты здесь, этого достаточно... – Элб жадно прижал ее голову к себе, исступленно пробежал рукой по спине, словно не верил своему счастью, что она снова здесь, с ним. И она ощущала его радостное, безумное, полное боли смятение. – Я не могу без тебя дышать... Я... умираю без тебя... Пожалуйста, Киа, все потом...
Отчаянно он впился губами в ее губы, и как всегда между ними не было границ. Вот он – Одобренный брак. Когда двое становятся одним целым, хотят они этого или нет. Вернее, их тела и части их душ сливаются – что бы ни думала об этом большая часть души. А то, что действует на тело, бывает таким могущественным... Слишком могущественным.
Ки’Айли могла бы устоять перед его напором. Но она не в силах была устоять перед его болью, которая становилась ее собственной, перед его жадным обретением, перед... перед тем удушьем, что кольцом сжимало ее, стоило лишь подумать о расставании с Элбом.
Она так и не смогла толком поговорить с Элбом о будущем. Больше суток их изможденные разлукой и сомнениями чувства бешено обретали недостающее, жадно возвращали свой утерянный комфорт, бесконтрольно, неуправляемо...
– Ты снова к нему? – спросил он, когда Ки’Айли нашла в себе силы попробовать разлуку снова.
– Ты знаешь, – кивнула она.
– Тебе совсем не жалко меня? – внимательно изучая ее, спросил Эл’Боурн. Он сидел на краешке кровати, опершись локтями на колени.
– Ты знаешь мои чувства, – бросив на него пронзительный взгляд, ответила Ки’Айли. – И знаешь, что жалко. Мне не жаль лишь одного... вернее, лишь одну... Древнюю. Что не дождалась, поверила в смерть любимого. И испортила жизнь сразу трем людям.
– О, Бог мой! Ки’Айли... – Эл’Боурн уперся лбом в кулак. – Никто не виноват в этом... Просто теперь все так, как есть. А ты... борешься. И это убивает нас. Думаешь, я не хотел бы просто отпустить тебя?! Думаешь, мне нравится быть третьим?! Это ведь и унизительно, в конце-то концов!.. Если бы я мог..! Но в том и беда, что не могу.
– Я знаю, Элб, – спокойно кивнула она. – А я не могу не бороться. Что иначе? Сдаться? Умереть? Хотя ты прав. Как раз смерть решит все проблемы.
– Не говори так! – Эл’Боурн схватил ее за руку и развернул к себе. – Иди к нему, будь с ним! Мучай меня! Только не говори так!
Ки’Айли аккуратно отняла руку и пошла. Потом не выдержала – вернулась к мужу, обняла его темноволосую голову, прижала к себе.
– Я... Ты знаешь, Элб... Все знаешь. Я люблю и тебя. Просто...
– Просто, я – если не он. А он – всегда, что бы ни происходило, – горько, с долей злости сказал Эл’Боурн. Но тут же с отчаянной страстью обнял ее. – Я так тебя люблю, Киа... Так люблю. Поэтому иди... Если тебе это нужно.
***
На самом деле почти ничего не изменилось. Спустя семь дней после происшествия Карина стояла у зеркала и вдруг подумала... Странно, говорят, от подобного сходят с ума, получают невосполнимую психологическую травму, навсегда теряют доверие к противоположному полу, впадают в неконтролируемые состояния... Да много что еще. Об этом она читала, видела в фильмах. А она вот совершенно нормальная, словно ничего не произошло. С ней все в сущности нормально. Она ничего не чувствует на этот счет, да и Артура не боится...
Да и чего ей бояться или переживать? Она ведь почти ничего не помнит. Отрывочные детали все больше стирались из памяти. И постепенно осталось лишь чистое знание, факт: однажды ее бывший парень ее изнасиловал. Все. Ни деталей, ни картинок, ни переживаний на этот счет. Голый спокойный факт. Даже гибель Земли она помнила лучше.
Только вот взгляд на себя со стороны стал совсем привычным. Но после гибели Земли было то же самое, да и потом много раз повторялось. Немного противно, словно не живешь свою жизнь, а наблюдаешь за собой. Но, может, оно и к лучшему.
А легкого чувства удушья, что появлялось, стоило на горизонте возникнуть Артуру, и волнения при его приближении она просто не замечала. Да и зачем?
Ничего не изменилось. Она ходила в «Голос жизни», общалась с друзьями. Даже получала некоторое удовольствие от работы и общения с близкими людьми. С Артуром общалась ровно, не отдаляясь.
А вот он эти дни ходил как побитая собака. И этим бесил ее, но она давила в себе раздражение, заменяя его жалостью и пониманием. Но иногда... Ну почему нужно постоянно вести себя, как пес, ожидающий пинка от хозяина? Неужели нельзя просто сделать вид, что ничего не было, а не мучиться совестью и мучить ее этим? Ведь ясно, что в сущности он-то ни в чем не виноват. Только она. Да и планет Артур не уничтожал. Так только, чуть не прибил случайно одну вполне заслужившую это девчонку....
И все же его присутствие напоминало, что в ее жизни было еще кое-что костоломное – плюс к гибели планеты, осознанию насчет Рональда, плюс ко всему остальному. Напоминало, что с ней не просто что-то не так – всегда было – но еще и о том, что она испорченная, другая навсегда.
И на фоне этих редких вспышек неприятия вдруг вспоминалась безбрежная нежность Рональда. Его невообразимо бережное отношение. Эта бархатная бездна, которой она уже больше не увидит... И от этого она чувствовала саднящую боль. А в голову вдруг лезли мысли, что Древний, обладающий такой бездонной мудростью и невероятной нежностью не мог сделать того, что сделал...
Что-то в ней сдвинулось на этот счет. Какие-то искры начали мелькать, как вспышки, словно высвечивая детали, что Суд был не прав. Не факты, не логические доводы, а мелкие вспышки осознаний и подозрений.
Она снова начала ходить в информационный центр. Там тоже ничего не менялось. Какие бы исследования ни проводили тайванцы, высокая фигура в черном все так же стояла на корабле и отдавала приказ выбросить снаряд смерти... Карина смотрела, вздыхала. Но больше не давила в себе сумасшедшую надежду. Просто не могла ее больше давить. Подавить ее означало добить себя полностью, лишить последней искры жизни. Может быть, поэтому однажды в ней что-то щелкнуло, и она пошла к Кеурро поговорить лично.
Собранный, немного расстроенный, немного усталый, Кеурро Найр стоял, глядя на свой инфоблок в кабинете, выделенном ему в Белом Замке. К военному главе Тайвани все относились уважительно. Да и взаимодействие между ней и Коралией происходило вполне мирно, договоренности исполнялись, возник небольшой торговый обмен. Однако говорить об особо теплых дружеских отношениях между планетами не приходилось, ведь Тарро Тайвани так и сидел в тюрьме в Розовом Замке.
– О, арра Карина, – Кеурро отключил инфоблок, и они с Кариной обменялись привычными тайванскими полупоклонами. А Карине вдруг неудержимо захотелось... домой, на Тайвань. Ведь там у нее даже завелся дом – белый особняк у озера и небольшие апартаменты Рональда в правительственной полусфере. Иными словами, те два места, где они с Тарро жили чаще всего.
– К сожалению, мы сворачиваем расследование, – словно догадавшись, о чем она думает, сказал Кеурро. – Мы три раза прогнали неоквантовое исследование, как это называют здесь. Десять раз проверили результаты на достоверность. Сомнений нет. Либо это какое-то чудо, – Кеурро грустно вздохнул. Ему не хотелось верить в виновность Тарро. А оправдать полностью подобное преступление не мог ни один тайванец. – Какая-то фантастика...
– Подождите, – Карина оперлась рукой на стол, решаясь. Она говорила задумчиво, но сердце забилось от волнения. – Подождите, арро Кеурро! У меня есть вопрос про неоквантовый метод... Вы ведь разбираетесь в нем?
– Не лучше наших специалистов, но вполне, – кивнул Кеурро, внимательно глядя на нее. – Что вы хотели спросить?
– Вы можете включить то изображение? – попросила Карина. Тайванец, конечно, понял о чем она, и на голограмме, развернувшейся перед ними, появилась уменьшенная копия Рональда и небольшие черные роботы-манипуляторы на трех парах ног. Карина поморщилась. Впрочем, она уже столько раз видела эту картинку – наяву, и просто перед глазами, что привыкла.
– Вот смотрите, – продолжила она. – Мы видим все эти объекты: Тарро, роботов, пульт управления как бы снаружи. Потому что неоквантовый метод работает с поверхностями? Позволяет восстановить, какие поверхности присутствовали в этой точке пространства в такой-то момент? Я правильно понимаю?
– Совершенно верно, арра Карина, – с уважением в голосе подтвердил арро Найр.
– Но ведь, например, в нашем организме тоже сколько угодно поверхностей. Любой орган, допустим, печень, ограничен поверхностью. А значит, мы можем рассматривать как отдельно взятые объекты и то, что внутри всего этого...
– Я начинаю понимать, о чем вы, – улыбнулся Кеурро. И Карине показалось, что в его глазах промелькнула надежда и какая-то озорная искорка. Вроде тех бесенят, что порой вспыхивали и плясали в глазах Тарро.
– То есть можно, например, посмотреть, что у этих роботов внутри? А то мы решили сразу, что это роботы-манипуляторы. А может, это нечто совсем другое?! Да и что у него внутри посмотреть, – Карина как можно непринужденнее махнула рукой в сторону Древнего на голограмме. – Заодно, может, узнаем что-то новое из анатомии Древних, – усмехнулась она. – Возможен такой анализ, арро Кеурро?
– Возможен, – спокойно ответил Кеурро. – И удивительно, что это никому не пришло в голову... Это займет еще очень много времени... Не меньше тридцати-сорока дней, придется заново снять данные и работать уже с другими поверхностями, другого уровня. Но это возможно. И я даже рад... Не то, что бы мне нравилось, что лучшие наши техники торчат на этой планете, – усмехнулся он. – Да и сам я устал от нее и этих бесконечных изысканий. Но... арра Карина, вы даете нам... мне надежду!
– Я и себе даю, – вдруг улыбнулась Карина. – Жаль только, что, скорее всего, бесплодную.
– Не хотите домой слетать? Таи-Ванно ждет вас по-прежнему, – тайванец внимательно взглянул на нее.
Карина на мгновение задумалась. На Тайвани будет любимая служба, верные друзья, не будет Артура... Только вот и друзей-землян там не будет, да и Брайтон не отпустит ее так просто. А еще... если совсем честно – оттуда миллиарды парсеков до Розового Замка...
– Благодарю, арро Кеурро, – Карина сделала почтительный кивок-поклон, означавший у тайванцев глубокую благодарность. – Я и в третий раз могу ответить, что вернулась бы на Таи-Ванно только с Тарро.
Кеурро грустно кивнул в ответ и вздохнул.
***
Первое время Ар’Тур был растерян. Он был ошарашен, мир перевернулся с ног на голову. Все оказалось не так, как он думал. То есть его представления о самом себе перевернулись. Всю жизнь он считал себя благородным, нравственным, положительным человеком. Из тех, кто может иногда согрешить в мелочах, но сохраняет благородство в важных вопросах.
А оказалось, что в нем сидит чудовище. Злое, неистовое, склонное к горячей ненависти и неудержимой жестокости чудовище. Конечно, взрыв вызвало черное Каринино кольцо, но все же... Кольцо кольцом, но, не будь в нем этой злости и жестокости, ничего бы не произошло. Кольцу просто нечего было бы разбудить в нем.
Конечно, у него всегда был горячий нрав. Он легко взрывался, эмоции бурлили. Но Ар’Тур привык видеть в себе дипломата и умел сдерживать свои порывы для пользы дела. Теперь же оказалось, что, стоит ему утратить контроль, и на свободу может вырваться монстр вроде тех низких тварей, что он сам нередко крошил в мелких стычках в средневековых мирах.
И теперь Ар’Тур не знал, что делать. Вроде бы и в «дурку» сдаваться (на Коралии таких не было, но в Союзе-то были!) нет смысла. Во-первых, Карине это не понравится, а во-вторых, даже сейчас, когда он думает об этом, он совершенно нормальный и полезный член общества. Жалко, если Союз потеряет его. Пойти к Б’Райтону, попросить совета у отца? Но Карина просила этого не делать. Да и что-то подсказывало Ар’Туру, что благостный глава Союза не даст нужного совета, не поможет. Только захочет отнять у Карины кольцо. А этого нельзя допустить, это ее доконает.
Теперь Ар’Туру хотелось во всем беречь ее волю, следовать ее желаниям... Только вот поводов не было. Они общались регулярно, но на редкость сдержанно и ровно. Она не бегала от него, не падала в обморок при его приближении. Ничем не укоряла. А Ар’Тур предпочел бы, чтобы она билась в истерике, кричала и проклинала его... Ему самому так было бы легче. А в ее спокойствии, в ее ровном теплом отношении ему виделся незримый упрек. Именно от этого ее непрошибаемого поведения он ощущал особенно большую вину и ловил себя на том, что ходит за ней, как провинившийся пес. Ожидающий, когда хозяин накажет его, потому что, получив наказание – перестаешь его ждать, да и на душе легчает.
...А еще в голове порой навязчиво звучала фраза из прошлого, сказанная им брату, когда тот на спор пробил кулаком обшивку космического корабля: «Сам сломал – сам и почини». И Ар’Туру казалось, что это теперь его главный долг. И пока не «починит» – совесть его не успокоится. Только вот живая, нежная девушка – не космический корабль... Но фраза казалась символичной. Она упорно всплывала в голове и заставляла думать о том, как он может помочь Карине.
Облегчить душу ему, конечно, было нужно. И, раз Б’Райтон для этого не подходит, да и вообще никто в этом мире – Карина просила – он пошел к тому, кто раньше нередко давал ценные советы. Просто Ар’Тур давно не посещал этого человека.
Дело в том, что в более юные годы у Ар’Тура был «духовник». Примерно в тридцать лет, путешествуя по мирам, он познакомился со странствующим монахом из одного средневекового мира. Монах оказался изумительным собеседником, а его история сама по себе была весьма интересной.
Когда-то нынешний «отец Кравий» был разбойником с большой дороги. Ограбить и убить путников было для него так же просто, как отобедать. Человеческую жизнь он не ценил, уважал лишь своих подельников, что помогали наживаться на богатых странниках. Постепенно они награбили очень много, и Кравий ушел из леса, купил себе особняк, дворянский титул, создал семью... И долго жил в достатке и процветании, никто и помыслить не мог, что это головорез с большой дороги.
Он нежно любил свою жену и четверых детишек, занимался благотворительностью, заслужил уважение соседей. Было ли тогда в его сердце раскаяние – никто не знает. Может быть, и нет.
Но благоденствию бывшего разбойника пришел конец. Нет, он не потерял своего богатства, напротив, грамотно вкладывая его в дело, он его приумножил. Но неведомая болезнь унесла сначала его жену, потом старшую дочь, потом горячо любимых сыновей и обожаемую младшую дочурку. Кравий был повержен. Он любил семью, берег и заботился, словно за его спиной не было множества жизней, взятых им на большой дороге. Он молил Всевышнего – в том мире исповедовали монотеизм – забрать его вместо жены, потом – вместо каждого из детей... Просил он Бога забрать его и после смерти последней, маленькой дочки. Но странная болезнь миновала самого Кравия. Да и все хвори обходили стороной. Словно Господь, как горькое лекарство, вливал в него боль от потери близких.
А потом в нем что-то повернулось. Кравий отдал все средства церкви, запер свой большой дом в центре города и ушел в монастырь. Много лет он был странствующим монахом. Без единого гроша в кармане ходил по тем же дорогам, где прежде грабил и убивал, жил скудным подаянием, много раз был бит. Впрочем, даже разбойникам было нечего взять с него, таких не трогают...
А вскоре люди заметили, что, где появляется этот оборванный монах – крепче колосятся поля, выздоравливают больные дети, бесплодные женщины зачинают... И его стали приглашать в дома, просить отведать пищу, поговорить.
Так он прослыл святым мудрецом. И, видимо, это стало правдой. Потому что, когда Ар’Тур случайно повстречал бывшего разбойника, то сразу понял, что такого кладезя мудрости и спокойствия не сыскать во всем Союзе. Кравий как будто все понимал. Все на свете. Ар’Тур даже открылся ему, рассказал правду о себе. И она была принята без лишних эмоций, лишь с проницательным блеском в старческих глазах:
– Большие возможности у тебя, парень, – сказал ему тогда Кравий. – И большая ответственность. С таких как ты Господь много спрашивает. Но и дает много.
Но Ар’Тур много занимался союзными делами и все реже посещал монаха. С последней их встречи прошло почти десять лет. Ар’Тур вошел в его келью (старик уже не мог странствовать) с громко бьющимся сердцем – жив ли Кравий.
Кравий был жив. Но теперь он стал совсем древним старцем: густые седые волосы до плеч, одет в серую хламиду до колен, из-под нее выглядывают босые ноги. Он всегда соблюдал строжайшую аскезу, и Ар’Туру пришла мысль, не следует ли ему пойти тем же путем во искупление своего проступка...
Только глаза под густыми топорщащимися бровями горели так же ярко, с тем же проницательным блеском, что и раньше. А на губах читалась понимающая усмешка.
Внутри Ар’Тура хрустнуло, и все, что тревожило его, полилось бурным потоком. Не сказав ни слова, он упал на одно колено перед старцем и неожиданно для себя уткнулся лицом в его ноги.
– Вижу, ты пришел за помощью, Хранитель, – с пониманием сказал Кравий. Несмотря на то, что Ар’Тур когда-то рассказал ему о Хранителях Вселенной лишь как о красивом мифе, гуляющем среди его народа, старец всегда называл его именно так.
– Я не Хранитель, отец Кравий, – со слезами сказал Ар’Тур. – Я преступник.
Он позволил Кравию усадить его на единственный в келье стул (сам монах устроился на краешке своей жесткой кровати) и рассказал все – с самого начала. Как спасли землян, как он, Ар’Тур, влюбился в девушку Карину, как землян похитили, как он вел игру против Рональда и победил, и все, что произошло потом...
– Я просто не достоин жить, – завершил свою исповедь Ар’Тур, утирая слезы и хлюпая носом, как маленький мальчик. Потом собрался и добавил. – И теперь я реву, как ребенок. Слабак! А она, как всегда, спокойная, собранная... И только Господь знает, что творится у нее внутри.
