Текст книги "Мертвые бабочки (ЛП)"
Автор книги: Лейси Хайтауэр
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)
– Просто бывают... действительно тяжелые дни. Подозреваю, что это совершенно не похоже на твое воспитание в стиле Cleaver, где мать всегда в платьях и жемчугах, семейные ужины и дни, полные улыбок и позитива.
Поразмыслив, стоит ли отвечать на ее комментарий о моей семье, решаю, что сейчас не время.
– Ты занимаешься расследованиями. Ты когда-нибудь пыталась найти какие-нибудь зацепки по этому твоему дяде?
На ее лице появляется тревога, но исчезает так же быстро, как и появилась.
– Иногда, – прямо отвечает она. – Дело в том, что наши поисковые системы настроены только на людей, живущих в Штатах, так что если он покинул страну, у меня нет ресурсов, чтобы найти его. И не смейся, когда я это скажу, но с самого детства у меня возникают чувства – очень сильные чувства – по отношению к определенным вещам. Как бы безумно это ни звучало, обычно они подтверждаются, и я просто знаю, – говорит, похлопывая себя по груди, – что с ним случилось что-то темное и ужасное. Он не только растворился в воздухе, но и годами не проявляет активности в социальных сетях. Обычно это довольно хороший показатель.
– Кинли, если проблема в деньгах, я с удовольствием помогу тебе нанять человека, умеющего искать за пределами США, – черт, знаю, что облажался, предложив ей деньги сразу после того, как заканчиваю предложение. Но, черт возьми, я испытываю такую острую необходимость помочь этой женщине.
– Твоя мама еще жива, Дерек?
Удивленный тем, что она не удостоила мое предложение денег высокомерным ответом, быстро отмахиваюсь от этой мысли, когда нить напряжения ползет по шее при упоминании матери.
– Нет. Она заболела вскоре после смерти брата и в итоге скончалась во сне. Она так и не смогла оправиться после его смерти, – открываю кухонный ящик, где иногда храню ключи от машины и тому подобное, и достаю из бумажника помятую фотографию.
– Это Далтон. Он умер в свой восемнадцатый день рождения.
Холодное волнение сжимает грудь, когда протягиваю ей фотографию, которую хранил в бумажнике с семнадцати лет. Кажется, только вчера мама фотографировала нас в день рождения. Коллаж до сих пор висит в прихожей папиного дома, как и всегда.
Господи, как же я по ним скучаю.
– Я должен извиниться за то, что набросился на тебя в тот вечер в Grub 'N' Jugs. Я перегнул палку.
Она поднимает взгляд: – С чего бы это? И что ты имеешь в виду?
– Последнее, что сказал мне Далтон, – увидимся позже. Возможно, ты не помнишь, но ты произнесла то же самое. Просто в тот вечер я был не прав, и за это прошу прощения.
Она снова смотрит на потрепанную фотографию: – Я помню это. А еще помню эти торчащие волосы. Я...
Какого хрена?
Я видел ее раньше. Но когда? И где? И почему не могу вспомнить?
В ее взгляде сквозит жгучая боль, словно она пытается мне что-то сказать.
– Кинли, я что-то упускаю? Мы уже встречались?
– Нет, не официально. Я просто однажды видела вас с братом на вечеринке. Но это было много лет назад, и ты вряд ли вспомнишь. В те дни я была блондинкой. Глупый период, который быстро пережила. К тому же я там пробыла там недолго.
Кто ты, дражайшая Кинли? И что ты прячешь за этими красивыми глазами?
Она явно встревожена и пытается уйти от ответа на вопрос. Черт возьми, не понимаю, почему это так сильно беспокоит меня. Но как я мог забыть встречу с этой женщиной? И почему до смерти хочу прикоснуться к ней?
Голод, необузданный и неподдельный, разжигает мою кровь, когда она подносит стакан к лицу. Прежде чем вино касается ее губ, дотрагиваюсь до ее руки, и эта непреодолимая потребность утешить ее пронизывает меня, словно какая-то неведомая инопланетная сила. Прежде чем успеваю произнести хоть слово, поворачиваю барный стул так, что она оказывается лицом ко мне, и встаю между ее ног. Скольжу руками вверх по ее бедрам, по изгибу талии, затем по округлостям груди к шее, пока нежные щеки не оказываются между моими ладонями.
– Кинли.
– Дерек.
– Не знаю, как я мог забыть, что видел тебя, но прямо сейчас мне чертовски сильно нужно поцеловать тебя. Это нормально? – в шоке от слов, сорвавшихся с моих губ, но, черт возьми, эта женщина меня возбуждает.
Она кивает, в ее зеленых глазах разливается жар, и я наклоняюсь, притягиваю ее губы к своим, ловя пальцами волосы. Целую глубоко, и член мгновенно начинает пульсировать, а звуки в голове затихают впервые за долгие годы.
Господи, как же это приятно.
Яростно хватаю ее за волосы, пульс учащается, а член ноет, но она отвечает на мое отчаяние и целует меня со страстью и рвением, с тихим мурлыканьем в горле, и эти великолепные сиськами упираются мне в грудь. Издаю стон, и ее руки ложатся на мою задницу и притягивают меня ближе.
– Дерек.
Каждая клеточка моего существа, жаждущая и наполненная жизнью, хотя была мертвой и скучной с подросткового возраста.
И все же она недостаточно близко ко мне.
– Боже правый, женщина, – оглушительный грохот раздается в моей груди, отдаваясь в шее, а в голове звучит мрачное предупреждение. Секс только спровоцирует еще больший секс. Потом она начнет задавать вопросы. Копаться в моих личных делах. Узнавать о тех аспектах жизни, к которым не могу и не хочу допускать. Ничего из этого не должно было случиться. Ни одно из этих чувств не должно было возникнуть.
Неохотно отрываюсь от самых сладких, самых теплых губ, которые когда-либо пробовал, и прижимаюсь лбом к ее лбу.
– Почему такая красивая, чувственная женщина, как ты, не замужем? Почему у тебя нет мужа, который любит тебя каждую минуту каждого дня?
– Замужем? Любящий муж? – ее губы растягиваются в неестественной вымученной улыбке. – Я никогда особо не задумывалась о браке и детях, если только не считать игру в дочки-матери с сестрой в десять лет. Подростковые годы убедили меня в этом.
Убираю волосы с ее милого личика: – Ненавижу, что у тебя было трудное детство.
– Да, ну, ты знаешь старую поговорку. Когда жизнь дает тебе лимоны.
– Думаю, нам обоим досталась своя доля дерьма, не так ли?
– Наверное, да, – отвечает шепотом.
– Милая, прежде чем все это зайдет дальше, ты должна кое-что понять. Я хочу тебя так, как никогда не хотел ни одну женщину. Я схожу с ума с тех пор, как увидел тебя. Но важно, чтобы ты поняла, что я не могу дать тебе никаких обещаний, даже если мой член окажется в тебе. И не потому, что не страдаю по тебе. Я страдаю. Господи, правда. Но моя жизнь не позволяет этого сделать.
– Мне все равно, Дерек. Обещания и брачные узы – не то, к чему мы оба стремимся, – отвечает идеальным, сладким шепотом. – Мы просто два взрослых человека, которые хотят познать секс друг с другом. Ничего больше. А теперь, пожалуйста. Перестань болтать и прикоснись ко мне, – в ее глазах светится желание, она берет меня за руки, кладет их на свою пышную грудь и ведет ниже, пока они не оказываются между бедер, раздвигая их. Это движение такое чертовски возбуждающее, что я едва не взрываюсь в этих спортивных шортах.
Кинли заставляет меня нарушить все правила, которые себе установил. Она пробуждает во мне отчаяние и темный голод, которые не позволял себе со смерти Далтона. Она красива. Умна. И за этим непоколебимым жестким характером скрывается мягкая, женственная, похотливая женщина. Хотя голоса в голове говорят мне отступить, пока не стало слишком поздно, я не могу. Мозг не слушает ничего, что не связано с ноющей жаждой в теле. Я хочу попробовать на вкус каждый дюйм ее плоти, узнать все ее достоинства и выявить все слабости. Я хочу, чтобы она умоляла о моем члене и молила позволить ей кончить. Я хочу, чтобы она вошла в свой кабинет с моим семенем, все еще сочащимся из каждого отверстия в ее теле. Моя. Я хочу, чтобы она была моей.
Полный пиздец.
Мои пальцы путаются в ее волосах. Жестоко. Безжалостно. Давая ей понять, как отчаянно жажду этого тела, но каким грубым могу быть.
– Ты действительно этого хочешь? Подумай хорошенько, малышка. Ты умная женщина, так что помни, что я тебе только что сказал.
Она вздрагивает, когда провожу кончиками пальцев по шелковистым локонам.
– Все, что я делала, это думала, – шепчет таким чувственным и женственным голосом, что у меня болит член. – Я взрослая женщина. Я знаю, чего хочу и в чем нуждаюсь. И это ты, так что не отталкивай меня. Не сейчас.
– Черт возьми, Кинли.
Срываю с ее ног ботильоны на каблуках, затем джинсы и трусики, опустившись на колени.
– Раздвинь для меня ноги. Я хочу увидеть каждый дюйм твоего тела, – руками касаюсь ее повсюду, пока целую внутреннюю сторону сладких, гладких бедер и нежную пизду, розовую и набухшую. – Сейчас я трахну тебя языком, пока ты не окажешься на грани, а потом остановлюсь.
Провожу языком по внутренней стороне бедра, пока не оказываюсь между ее ног, вдыхая аромат ее сладкого возбуждения.
– Дерек, – вскрикивает она, когда впиваюсь пальцами в ее бедра, и просовываю язык глубоко внутрь. Ее бедра выгибаются и бесстыдно двигаются, когда прикусываю ее клитор и трахаю языком, она стонет, издавая тихие звуки одобрения и подталкивая меня ближе. – О, Боже, – хнычет, – пожалуйста.
Она всего в нескольких секундах от грани, именно так, как я и хотел. И, Господи, как же я жажду почувствовать вкус ее оргазма и ощутить, как она трепещет у моих губ. И я это сделаю, много раз. Но пока поступаю так, как обещал, и отстраняюсь. Поцеловав внутреннюю поверхность ее бедра, встаю, беру ее за руку и веду в спальню.
Хотя эта женщина, вероятно, воспринимает меня как идеального мужчину с внешностью, деньгами и надежной профессией, ее теория далека от истины. Я просто должен найти способ скрыть свою несовершенную сторону.
14
– Сними футболку и лифчик, – тепло разливается по мне от его низкого и сексуального тона, в котором слышна властность – признак того, что он не собирается скромничать в спальне, и это впервые заводит меня. Я хочу уступить его грубым и подавляющим требованиям. Хочу всего, что он предлагает.
Его глаза цвета виски смотрят на меня сверху, окутанные темной аурой, он слизывает мое возбуждение с пальцев, и я делаю, как мне велели, снимаю футболку через голову, затем расстегиваю лифчик. Грудь тяжелая, соски твердые и ноющие. Ощущения волна за волной проходят через меня, словно электрические токи, пронизывающие каждый дюйм тела, и я откликаюсь на каждое его слово и действие. Я настолько мокрая, настолько возбужденная и настолько потерянная в моменте, что веду себя так, как поклялась никогда не вести.
– Ты олицетворяешь все, чего я никогда не хотела. Я никогда не позволяла мужчине властвовать надо мной или трахать меня, заставляя подчиниться.
Дерек смотрит на меня своими глазами, похожими на темные магниты, его тело кажется больше и сильнее, чем пятнадцать минут назад. Он контролирует, доминирует. И в этот момент мы оба, как я подозреваю, понимаем, что если кто и может заставить меня подчиняться, то это он.
– И я думаю, – отвечает, пока теплой рукой опускается по моей груди и вниз по телу, пока не добирается до влажного бугорка, – что тебе нравится то, что я делаю, и что ты хочешь контроля и нуждаешься в нем, малышка.
Сердце бешено колотится от осознания того, на что он намекает. Я, конечно, не девственница и не ханжа в постели, но не позволяла ни одному мужчине полностью властвовать над моим телом и уж тем более над разумом. И все же, как будто все обещания, которые давала себе в прошлом, остаются лишь воспоминаниями.
– Но... нет... или не знаю.
Он улыбается, затем наклоняется и страстно целует меня, проталкивая палец внутрь, его твердая эрекция оказывается между нами. У меня перехватывает дыхание, когда он нащупывает бархатистую эрогенную точку и начинает ласкать ее подушечкой пальца.
– Не уверена, что знаю, как стать покорной женщиной, которую ты ищешь, Дерек.
– Я никогда не просил тебя быть кем-то другим, кроме той, кем ты являешься, Кинли.
– Но ты явно доминантный мужчина. Это чувствуется в каждом движении. В каждом слове.
– Доминант и сабмиссив – глупые, стереотипные ярлыки. Да, мне нравится контролировать ситуацию. Но мне также нравится сильная женщина, знающая, чего хочет, как в сексуальных, так и в других отношениях, и не боится об этом говорить. А судя по тому, что я узнал о тебе, малышка, ты не боишься заявлять о своих намерениях.
В его тоне слышится дикость, от которой мурашки страха пробегают по спине. Разрываюсь между тем, насколько хорошо он меня понимает, и тем, на что намекает.
– Может быть, – отвечаю полушепотом, и волна нетерпения, смешанного с беспокойством, захлестывает меня.
– Я так чертовски сильно хочу тебя, Кинли Хант, – он убирает палец и подхватывает меня на руки, укладывая на кровать. – А теперь я сделаю то, в чем мы оба нуждаемся. Трахну тебя.
В его глазах горит огонь, под шортами он тверд как камень, но не двигается и не говорит. В отчаянии нарушаю тягостное молчание: – Пожалуйста. Я хочу этого и тебя.
С учащенным дыханием и раскрасневшимся от вожделения лицом он снимает ботинки, затем сбрасывает шорты и берет в руку феноменально торчащий член. Это движение настолько сексуальное, что кончики моих пальцев сжимаются, а внутри разливается еще одна волна жара. Свободной рукой он нащупывает на прикроватной тумбочке презерватив и открывает его зубами. Надев, опускается на меня и прижимается горячей эрекцией к животу.
– Господи, как же я изнывал по тебе.
– А я по тебе.
Большим пальцем проводит по моей челюсти: – Сегодняшней ночью два человека знакомятся и учатся друг у друга. Речь не идет о границах, контроле или чем-то большем, – тон нежный, почти ласковый. – Только ты, я и наши тела.
Он жадно целует меня, а я отвечаю на каждое прикосновение его языка, опуская руку между нами, чтобы обхватить длинный, толстый и горячий даже через презерватив член.
Он вздыхает, издавая глубокий нечленораздельный звук, одновременно болезненный и сексуальный, соблазняя голодным и похотливым взглядом.
– Возьми меня, малышка. Введи мой член внутрь.
И я делаю это.
Наслаждение пронзает меня при звуке его эротичного стона, когда поглаживаю клитор толстой головкой, а затем ввожу член в свою дырочку.
– О Господи, Кинли, – шепчет, посылая дрожь удовольствия по моей спине.
Раздвигаю ноги, принимая его, пока он полностью не входит в меня, поглаживая, проникая глубоко, растягивая, достигая нетронутых частей и вызывая чувства, которые считала невозможными. Сдавленный стон срывается с губ, когда его головка ласкает бархатистый комочек нервов глубоко внутри меня.
– Дерек, – хнычу, сжимаясь вокруг него, когда он издает низкий звук удовольствия. Прижимается губами к моим, двигая языком настойчиво и резко и вбиваясь в меня с совершенством, лаская, словно смакуя, и наблюдая, как ломаюсь и распадаюсь на части.
Боже мой, как легко этот мужчина может разорвать меня на куски.
По телу разливается жар, и я хватаюсь за его волосы, когда он издает еще один низкий, сексуальный стон и начинает облизывать мой подбородок, горло, пока не добирается до соска.
– У тебя красивая грудь, – произносит шелковистым, низким голосом, который ощущаю где-то глубоко внутри.
Спина выгибается навстречу глубоким, одурманивающим толчкам. Он заявляет свои права. Владеет мной. Ласкает с той же настойчивостью, которую чувствовала с того дня, как увидела его в автосалоне.
– Кинли, – отстраняется, задирая мои бедра, а затем одним сильным движением входит обратно, и я задыхаюсь от того, как он растягивает меня и задевает чувствительные места. Бисеринки пота выступают над его верхней губой, горящие карие глаза прикованы к моим, пока он трахает меня глубокими, безжалостными толчками, которые, кажется, достигают внутренностей живота.
– Боже, это так хорошо. Так хорошо, Дерек, – ладонями скольжу к пульсирующим мышцам его задницы, надавливая и заставляя двигаться еще быстрее и глубже. Его хриплые сексуальные стоны посылают дикие волны удовольствия, прокатывающиеся по моему животу, и еще один прилив отчаяния от желания утолить этот мучительный голод. Впиваясь кончиками пальцев в упругие ягодицы, отвечаю на каждый толчок, и мы вгрызаемся друг в друга непрерывно, яростно, как два нуждающихся диких зверя.
– Я собираюсь кончить чертовски сильно, малышка.
Он приподнимает мои бедра, задевая чувствительные нервные окончания внутри моей сердцевины, я бьюсь в конвульсиях вокруг него, извиваясь и теряя себя в блаженстве и экстазе, погружаясь в самое мощное и приятное ощущение в моей жизни.
– О, Боже, – рычит он, после чего следует еще один глубокий толчок, его взгляд дикий от вожделения, а лицо кривится от потребности в кульминации. – Блядь.
Очередной хриплый звук вырывается из его горла, когда он утыкается лицом в изгиб моей шеи, его тело дергается, когда он, содрогаясь, освобождается в горячем, сильном порыве.
– Господи, блядь, Иисусе, – выдыхает в бессилии. – Ты такая красивая, когда кончаешь, – говорит тихо, прижимаясь губами к моему плечу.
Мы лежим в неподвижном молчании, наши тела все еще переплетены, он прижимает меня к своей вздымающейся груди, пока его дыхание не приходит в норму, а учащенное сердцебиение не замедляется. Как раз в тот момент, когда мои глаза закрываются от усталости, слышу звук телефона Дерека.
– Черт. Прости, милая, – быстро целуя меня, вскакивает и снимает презерватив. – Это рингтон моего отца. Он уехал из города, и мне нужно ответить на звонок. Оставайся в постели, – добавляет с улыбкой, – или делай все, что захочешь. Чувствуй себя как дома.
15
Кинли
«Я хочу тебя так, как никогда не хотел ни одну женщину. Боже, помоги мне, я хочу. Но важно, чтобы ты кое-что поняла. Я не могу дать тебе никаких обещаний, даже если мой член окажется в тебе. И не потому, что не страдаю по тебе. Просто моя жизнь не позволяет этого сделать».
Между бедер все еще скользко, и я хочу большего, но предостерегающие слова Дерека прокручиваются в голове снова и снова, пока неохотно встаю с кровати, натягиваю одежду и направляюсь на кухню. Он практически заявил, что это всего лишь секс, что должно было заставить меня бежать. Вместо этого я практически умоляла его прикоснуться ко мне. И, черт возьми, ничего не могу с этим поделать. Даже если это не более чем одноразовая интрижка, я хочу чувствовать его руки, губы и этот феноменальным член.
Я никогда еще не хотела чего-то так сильно.
Этот мужчина из прошлого, который даже не помнит меня и не хочет ничего, кроме нескольких случайных перепихонов, разжег во мне огонь и воскресил те части, которые были мертвы и похоронены годами.
Кухня Дерека – мечта шеф-повара: двойные встроенные духовки, отдельная газовая варочная панель с шестью конфорками, множество шкафчиков и ящиков и огромный кухонный остров. В течение нескольких минут потягиваю Шардоне, пока дыхание успокаивается, и сердечный ритм приходит в норму. Проверяю электронную почту на телефоне, отправляю сообщение Кери, а затем оглядываюсь на потрясающий вид из окон. Это место поражает обилием деревьев, уединением, мыслями об оленятах и полевыми цветами, растущими повсюду. Я начинаю понимать, почему ему так хочется жить в деревне.
Испытывая чрезмерное любопытство к зданию в нескольких сотнях футов от дома, которое заметила ранее, выхожу на улицу и направляюсь к нему. Это кажется небольшой квартирой, мужской берлогой или каким-то складским помещением. В моей голове бурлит бесконечная жажда узнать обо всем, что связано с Дереком Киннардом, и хотя понимаю, что не имею права совать нос не в свои дела, не могу сдержать интерес. Хочу знать, что такой человек, как он, хранит в своей берлоге. Может, грязные журналы? Бутылки редкого бурбона и скотча? Дорогие кубинские сигары? Огромный плоский экран на стене? Вероятно, все вышеперечисленное.
От угрызений совести сводит желудок и учащается пульс. Стучу, потом еще раз, прежде чем открыть незапертую дверь, прекрасно понимая, что это сто раз неправильно, грубо и переходит все границы дозволенного. Но, будь я проклята, если меня не интригует все, что связано с ним. К тому же он сказал, чтобы я чувствовала себя как дома, не так ли?
– О Боже! – вздрагиваю от сильного рвотного позыва.
Ощущаю запах или, скорее, отвратительную вонь, как от подгоревшей пищи, смешанной с серой и чем-то цитрусовым. Это отвратительно и, возможно, самое ужасное, что я когда-либо чувствовала.
Пытаясь подавить рвотные позывы, натягиваю футболку на нос и брожу по комнате, которая выглядит так, как, наверное, должна выглядеть мужская берлога. Фотографии ретро-автомобилей, лампы GT-R, бутылки со спиртным и письменный стол, над которым висят семейные портреты, сразу привлекающие мое внимание. На одном – улыбающаяся пара, держащая за руки малышей Дерека и Далтона. На втором – тот же мужчина, стоящий рядом с блестящим красным Corvette, которому, должно быть, не меньше двадцати лет, с логотипом Kinnard Chevrolet на переднем номерном знаке. И наконец, фотография, от которой сжимается сердце. Близнецы в окружении миллиона голубых цветов, на вид не старше шести лет, оба одеты в одинаковые белые шорты и голубые футболки, улыбаются смеющемуся малышу – у них нет двух верхних зубов, – который, должно быть, Дэмиен.
– Боже мой! – с глубокой печалью понимаю, что потерять Кери – все равно что лишиться половины души.
Моргая, отвожу взгляд и смотрю на незахламленный письменный стол, выглядящий антикварным. На аккуратной поверхности нет ничего, кроме ноутбука Mac, нескольких пустых синих папок с файлами под пресс-папье в форме хрустальной пирамиды и, по иронии судьбы, стационарного телефона.
– Ничего себе. Кто-то еще пользуется этими вещами?
Помимо отвратительного запаха, здесь довольно прохладно, и я вдруг задумываюсь, не может ли вонь исходить от несвежих сигар. Но, опять же, я не вижу ни пепельниц, ни каких-либо признаков курения. К тому же запах больше похож на жженую резину или пластик, а может, и на мясо. В голове целый рой вопросов. В месте, которое, мне казалось, является мужской берлогой, не
хватает нескольких вещей, которые себе представляла. Здесь нет ни плоского экрана, ни больших мягких кресел, ни доски для игры в дартс, ни покерного стола, ни спортивных сувениров. Впрочем, возможно, он использует это место под офис.
На самом деле это не мое дело. Меня вообще не должно здесь быть.
Опускаю футболку и провожу пальцем по деревянному столу, безупречно чистому, без единой пылинки. Когда подношу к губам обычную чернильную ручку Bic, зная, что она побывала в его руках, сердце сжимается при мысли о том, что он войдет в дверь, сбросит эти спортивные шорты и возьмет меня сзади на этом столе, на этот раз обнаженную.
В углу, прямо напротив стола, стоит необычная и большая дровяная печь, которой определенно пользовались, но она выглядит исключительно чистой. Возможно, ужасный запах как-то связан с ней. Но что это, интересно?
Скептически настроенная, выдвигаю верхний ящик стола и не вижу ничего, кроме аккуратных стопок фирменных бланков и конвертов Kinnard, записок, нераспечатанной коробки скрепок и нескольких визитных карточек. Меня снова охватывает чувство вины. Это так неправильно. Так явно грубо и неуместно.
Стыдясь, все же выдвигаю второй ящик.
По спине струится ледяной пот, а желудок сводит судорогой. Что-то не так. Неправильно. Но, скорее всего, это из-за чувства вины. Но стоит ли мне прекращать?
Нет.
Я пересчитываю их. Шесть папок, все подписанные. Пальцами открываю первую. Фредди Гэллоу, двадцатишестилетний белый мужчина. Справочная информация, напоминающая распечатки из информационной системы Tracers, которую мы используем на работе, заполняет папку, которую листаю до последней страницы. И тут вижу это. Кровь – много крови – на фотографии тела, которое либо стало жертвой трагической аварии, либо замучено и убито. Верхняя губа увеличена вдвое, нижняя рассечена. Из уголков рта сочатся алые струйки, глаза огромные и остекленевшие – взгляд, слишком хорошо мне знакомый по фотографиям судмедэксперта.
От ужаса кровь стынет в жилах.
– О Боже!
Это не случайность. У него были удалены зубы и язык.
Сердце колотится о ребра, быстро закрываю папку и открываю следующую, с надписью «Джеффри Чепмен», пропуская справочную информацию и переходя сразу к последней странице. Еще один погибший белый мужчина. Зубы разбросаны слева от головы. Глаза широко раскрыты и полны ужаса. Одиночный выстрел в середину лба. Тошнота подступает к горлу, я в нескольких секундах от рвоты. Я видела более чем достаточно фотографий смертей, чтобы понять, что эти снимки явно не из офиса судмедэксперта.
– Срань Господня! На что я смотрю?
Этих людей избивали, пытали... или убивали.
Откуда у Дерека такие фотографии? Зачем ему эта информация? Почему...
– Нашла то, что искала?
По спине пробегает леденящий страх, и я вздрагиваю от неприкрытой ненависти в его голосе. Захлопываю ящик и поворачиваюсь лицом к нахмуренным бровям и широко распахнутым сверкающим глазам. Огонь, лед и опасность пылают в его пронзительном взгляде, когда он шагает в мою сторону, не сводя с меня пристального взгляда. Движется с таким выражением лица, словно готов разрубить меня на куски и бросить в ту печь. Он яростно поворачивает ключ, закрывая ящик.
– Сначала ты появляешься на моем пороге без приглашения. А потом берешь на себя смелость совать нос, куда не следует, – смотрит на меня с отвращением в глазах, плотно сжимая челюсть. – Кинли, ты хочешь стать детективом? Или что-то другое?
Мой голос дрожит: – Я... я не собиралась. То есть... – пытаюсь придумать правдоподобное объяснение, но не нахожу, что сказать. – Я не собиралась подглядывать. Я смотрела из кухонного окна на деревья и думала, есть ли здесь олени или другие дикие животные. А потом просто увидела это место, и мне стало любопытно посмотреть на то, что, как мне показалось, вероятно, является твоим логовом. Я не планировала совать нос в твои дела.
– И все же ты это сделала.
Он смотрит на меня, не веря ни единому слову, с таким злобным выражением лица, что я вздрагиваю.
На мгновение мы замолкаем, наши глаза встречаются, и я почти верю, что он собирается дать разумный или даже шутливый ответ на то, что находится в ящике стола. Но потом он проводит рукой по волосам, и гнев в его глазах только усиливается, и я жалею, что не дала Кери его адрес.
– Кто они? – выплевываю я. – Мужчины на фотографиях?
– Не твоя забота.
– И почему здесь пахнет так, будто только что что-то горело?
– Я ни черта не чувствую.
Живот скручивает, внутри все переворачивается, когда он смотрит на меня холодным, пустым, как смерть, взглядом. Пытаюсь сделать шаг вперед, но прежде чем мне это удается, его руки обхватывают мою шею, и он прижимает меня к стене с такой силой, что один из портретов падает на пол и разбивается вдребезги.
– Я мог бы свернуть эту прекрасную шею в одну чертову секунду, – говорит тоном, пронизанным чистым злом, – парализовать тебя или еще чего похуже, – ослабляет хватку, но продолжает прижиматься ко мне.
– Ты сумасшедший, – говорю, дрожа от страха. – В одну минуту ты прикасаешься ко мне, а в другую угрожаешь. У тебя не все в порядке с головой, Дерек.
– Мой рассудок тебя не касается, и ты права. Я должен извиниться за то, что зашел туда, куда не следовало. А теперь сделай себе одолжение и иди домой. Забудь, что мы вообще встречались. И если ты такая умная, какой кажешься, то также забудь все, что только что видела.
Задыхаясь, толкаю его в грудь: – С радостью. Отодвинься, и я уйду, – делаю шаг к открытой двери, потом останавливаюсь на секунду. – И знаешь что? Пошел ты к черту! Не знаю, в каких злодеяниях ты замешан, но в одном я уверена. Ты ничем не отличаешься от себя прежнего.
Он смотрит на меня с непреклонной холодностью, словно я антихрист, но при этом добровольно придерживает дверь.
– Молчание – золото, мисс Хант. И разумнее промолчать, чем рисковать стать жертвой.
У меня щемит в груди, и я поднимаю подбородок, не зная, как ответить на леденящую душу угрозу.
– Счастливой жизни, Дерек. Это было по-настоящему.
Когда возвращаюсь к дому, где оставила сумочку и ключи, он не следует за мной, и я не хочу, чтобы он это делал. Все неприятные ощущения, какие только можно себе представить, пронзают мое тело как раскаленные ножи, когда хватаю сумочку, бегу к Altima и покидаю тропу Одинокой звезды.
Во что, черт возьми, я только вляпалась?
Кто этот мужчина, сделавший мое тело горячим и влажным и готовым на все, что он попросит?
И почему шестое чувство подсказывает мне, что нужно обратить внимание на его последние слова, держаться подальше и держать рот на замке?
Он хотел напугать меня, и ему это удалось. Дезориентированная и напуганная, я в полном замешательстве. Тело дрожит, на глаза наворачиваются слезы. В голове проносится миллион мыслей, но одна из них кристально ясна – у Дерека Киннарда есть и другая сторона, не имеющая абсолютно ничего общего с автомобильной промышленностью. Что-то скрытое и зловещее. Я чувствовала это и раньше.
Но теперь уверена в этом.
Не знаю, как мне удается преодолеть сорокапятиминутную дорогу домой, но каким-то образом это делаю. И я все еще жива и дышу, потому что чувствую себя так, будто у меня состояние бегуна, но не в эйфорическом смысле. Скорее, бегу, спасая жизнь.
Вхожу в свою квартиру, запираю дверь и включаю везде свет. Мое лицо липкое от высохших слез, а по позвоночнику все еще ползут холодные мурашки. Я одновременно взбешена и напугана, и не могу думать ни о чем, кроме крови, пыток, смерти и злобы в выражении лица Дерека.
И все же мое тело жаждет его.
Набираю теплую ванну и снимаю одежду, бедра все еще скользкие, тело все еще будоражит запах возбуждения, а разум все еще жаждет. Страстно желает почувствовать, как он входит в меня.
Что, черт возьми, со мной не так?
Неподвижная и ошеломленная, лежу в ванне, пока вода не остывает. После этого кормлю Ангуса, затем включаю телевизор, делаю яичницу, съедаю два кусочка и выбрасываю остатки в мусоропровод. Я не могу есть, не могу сосредоточиться на канале Food Network, не могу делать ни черта, потому что вспоминаю две фотографии, которые только что увидела.
И зловещую, неподдельную ярость в Дереке.
При включенном свете во всех комнатах заползаю в постель, напуганная и несчастная, и ничего не делаю, только ворочаюсь с боку на бок и вспоминаю. Голод в его глазах, когда он покрывал поцелуями внутреннюю сторону моих бедер. Провокационные стоны, когда входил в меня. Как содрогался в момент кульминации.
И двух мужчин, очень сильно мертвых. И кровь... и ужас.
Мечусь в постели, в голове роятся противоречивые мысли, пока, в конце концов, не погружаюсь в изнуряющую дремоту, но только для того, чтобы увидеть кошмары о сексе, смерти, Кейсе и Дереке Киннарде.
Дерек
В отчаянии рву волосы, а в голове все еще бушуют шок, ярость и неуверенность. Боже мой, я поднял руку на женщину и не в интимном смысле.
