Текст книги "Мертвые бабочки (ЛП)"
Автор книги: Лейси Хайтауэр
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 19 страниц)
13
Меня всю трясет, а ладони вспотели.
За свою жизнь я натворила много всякого дерьма. Хорошего, не очень хорошего и до смешного глупого. Но этот город, по-моему, граничит с безумием.
Сбросив скорость до опасно низкой, размышляю, рискнуть ли и выставить себя дурой или развернуть свою задницу и отправиться обратно той же дорогой, и решаю действовать по плану. Во всяком случае, мне нужно прояснить, что между нами происходит, если вообще что-то происходит. К тому же, если этого не сделаю, мне придется иметь дело с Кери.
Когда включаю музыку, а затем сразу же выключаю, адская неуверенность и волны холодного, темного страха проносятся в сознании. Почему я не могу просто набраться смелости и спросить этого человека, помнит ли он меня? Почему я просто не спросила, когда увидела его впервые? И вопрос на миллион – почему меня вообще все это волнует?
Видя приближающийся ярко-зеленый дорожный знак, сильнее вцепляюсь в руль. Уже почти на месте, и я в двух шагах от того, чтобы сказать «да пошло оно все», развернуться и сделать то, что только что обещала себе не делать, – удрать. Если поступлю так, то останусь в том же положении – в недоумении, любопытстве и полной растерянности.
К тому же, черт возьми, я хочу его увидеть.
Въехав в округ Коллин, сворачиваю на первом съезде и направляюсь на запад, в центр Тимбукту. Дом этого человека находится в глуши. Нервы закручиваются в животе, когда навигатор подсказывает ехать прямо по окружной дороге 414, а затем свернуть налево на Лонгхорн-роуд. Выехав на Лонгхорн, проезжаю чуть больше мили, затем поворачиваю налево на окружную дорогу 2121 и доезжаю до тропы Одинокой звезды.
Черт возьми, несмотря на то, что нахожусь в глуши, здесь великолепно. Десятки сосновых деревьев. По обеим сторонам шоссе множество цветущих роз и полевых цветов. Это напоминает Восточный Техас.
Навигатор сообщает, что я на месте, сразу же узнаю дом 107 по тропе Одинокой звезды, который видела на фото в интернете. Это одноэтажный оштукатуренный дом. Крыша покрыта черной черепицей, а на окнах – ставни в тон. Десятки старых деревьев, акры пышной зеленой травы, идеально ровные ряды однолетних и многолетних красочных цветов и округлые кустарники, окружающие подъездную дорожку из песчаника. Место безупречное, но это не особняк. Посмеиваюсь над этим. Теперь странное замечание о том, что я удивлюсь, узнав, где он живет, обретает смысл.
На снимке из Google я не заметила больших ворот, ведущих к дому. Должно быть, он установил их после того, как была сделана та фотография. И они явно заперты.
Это означает одно – мне придется позвонить и сообщить, что я здесь.
Дерьмо. Дерьмо в квадрате.
Я облажалась? Он пошлет меня подальше? Посмотрит грустными глазами и скажет, что всего лишь пытался предложить мне работу получше? Будет ли рядом с ним красивая женщина? Он вообще ответит?
Вот дерьмо! Я выгляжу отчаявшейся. Он даже не был заинтересован настолько, чтобы откликнуться на дружеское предложение поужинать.
– Что я делаю? – шепчу себе под нос, хотя прекрасно понимаю, что и зачем делаю.
Дрожащей рукой опускаю окно и нажимаю серебряную кнопку на домофоне у ворот.
Никто не отвечает.
Что теперь? Мне подождать? Нажать на кнопку второй раз?
– Блин. К черту все это, – поднимаю окно, чтобы убраться отсюда к чертовой матери, но тут из домофона раздается глубокий мужской голос, от которого по спине пробегают мурашки.
– Чем могу помочь?
От его бархатистого тона у меня перехватывает дыхание, и голос срывается: – Это К-Кинли. Я была неподалеку и подумала, не хочешь ли ты попробовать действительно вкусный шоколадный круассан.
Дерек не говорит ни слова, но ворота открываются.
Я настолько охвачена всевозможными эмоциями, что нога соскальзывает и непроизвольно нажимает на газ слишком быстро, в результате чего машину заносит.
– Господи, твою мать! – мысли о том, что позади меня на асфальтированной дороге остался черный след от заноса, заставляют меня подавить нервный смешок. Затем смеюсь как школьница так громко, что даже хрюкаю. Я так нервничаю, что мне уже все равно.
Минуту спустя стою на крыльце дома Дерека, сердце бешено колотится, между ног разгорается огонь, и я чертовски надеюсь, что у него нет компании. Точнее, женской компании.
Волосы растрепаны, на лице щетина, а карие глаза цвета виски пристально смотрят в мои. Выцветшие, потрепанные спортивные шорты опасно низко висят на бедрах. На ногах черные кроссовки Adidas и больше ничего, только прекрасная кожа его рельефной груди и бугры мышц, поднимающиеся по животу до самой шеи. Следы темных чернил, напоминающих племенные, огибают его руку и переходят на грудь, где в жирное черное сердце обведены слова «Смерть обрывает жизнь, а не любовь».
Мужчина больше похож на члена мотоклуба, чем на бизнесмена.
Но, Боже милостивый, как же он сексуальный.
Снова скольжу взглядом по его телу, по шлейфу черного дерева, ведущего к бедрам, прикрытым только легким материалом, не оставляющим фантазии на тему того, что находится под ним.
Матерь божья!
Дерьмо, я мечтаю быть помеченной им, мечтаю принадлежать ему.
Проходит, кажется, минута или две, а может, и десять, пока не отрываюсь от разглядывания его роскошного тела и всей этой грубой мужественности, и не выхожу из оцепенения, услышав его резкий голос.
– Ищешь что-то конкретное, Кинли? – хмурое выражение его лица разгоняет жар по моей шее. – Полагаю, мне не нужно спрашивать, как ты нашла мой адрес. Итак, что именно я могу для тебя сделать? Не думаю, что ты случайно оказалась в этом районе.
Он сердито смотрит на меня, в глазах – лед.
У меня врожденная склонность сказать ему, чтобы он забыл об этом, развернуться и уйти. Но что-то внутри меня подсказывает, что я должна остаться. И я остаюсь. Но когда пытаюсь заговорить, язык заплетается, и слова не складываются в предложение: – Я... я... я просто... – бросаю взгляд в сторону черного внедорожника, припаркованного на подъездной дорожке. – Я не подумала о том, что у тебя могут быть гости. Мне просто нужно было как-то закончить то, что происходит между нами. Но это оказалось еще одной ошибкой с моей стороны. В свою защиту скажу, что меня уговорили на это безумие. Тем не менее, мне не следовало приходить. Прости.
– Хочешь войти?
– Нет. Позволю тебе вернуться к тому, чем ты занимался. Мне также нужно разобраться с кое-какими делами. Прошу прощения за то, что вот так появилась. Это было грубо.
– Что за дела? Искать адреса людей? И являться к ним домой без приглашения?
– Послушай, – говорю мягким голосом, – не позорь меня за находчивость, Дерек, – с незаинтересованностью я могу смириться, но откровенная грубость – совсем другое дело. Я не хочу, чтобы со мной разговаривали свысока, но в то же время понимаю, что заявиться без приглашения так же невежливо, как и его нынешнее поведение. – Я сказала, что сожалею. Если мне нужно сказать это еще раз, то так тому и быть. Извини. Это не свойственное мне поведение.
Он одаривает меня слабой улыбкой, и дразнящим взглядом встречается с моим.
– Не похоже, что ты так уж и раскаиваешься, – он подходит на шаг ближе, а я испытываю отвращение к себе, потому что мне так хочется, чтобы он прикоснулся ко мне, поцеловал или пригласил в дом. – Заходи. Я просто подшучивал над тобой. Здесь нет никого, кроме меня и дикой природы. Это служебный автомобиль. Итак, какое вино ты принесла к круассанам?
Сердце колотится о грудную клетку, жар разливается прямо между бедер, и я уже почти забыла о вине и выпечке.
– Дешевое Шардоне.
– Звучит просто восхитительно.
После еще одной нервной минуты молчания и пристальных взглядов он подмигивает – жест, который, могу поклясться, ощущаю каждой клеточкой своего тела, – и ведет меня внутрь, где первое, что замечаю, – красивые деревянные полы, выскобленные вручную. Насыщенные оттенки дымчато-серого, смешанные с красным и тем, что называю топазным, соединены тонкой нитью белого. Они потрясающие и необычные. На стене слева от меня висят фотографии – несомненно, семейные, – и на мгновение задумываюсь, не спросить ли о них, но не чтобы это выглядело так, будто лезу не в свое дело, поэтому решаю иначе.
Дерек проводит нас через открытую гостиную, оформленную просто, но уютно. Вдоль задней стены тянутся не зашторенные окна, из которых открывается вид на огромную крытую террасу, окруженную лесом из зрелых дубов и сосен.
От вида захватывает дух.
Когда мы добираемся до кухни, заглядываю в другое высокое окно и замечаю, что в нескольких сотнях метров от нас находится небольшая квартира.
– У тебя очень красивый участок. Однако должна сказать, что когда искала его в Google, ожидала увидеть пятиэтажный дворец с вооруженной охраной на лошадях, электрическими заборами и уж точно не Tahoe на подъездной дорожке. Наверняка у тебя есть парочка шикарных Lambo, запертых в одном из дюжины гаражей на заднем дворе.
– У меня нет Lambo. И только три гаража.
– Правда? И нет шикарных дворецких, которые открывают двери?
Он хмурится: – Я что, похож на человека, которому нужен кто-то, кто будет открывать дверь?
– Нет. Конечно, нет, – отвечаю, покачивая головой, дразняще поджимая губы и ощущая разливающийся по телу жар, который пронизывает меня до глубины души, пока стараюсь смотреть куда угодно, только не на изящные V-образные мышцы внизу его живота и причудливые рисунки на руке и груди. – Это было просто предположение. Ведь... ты же мистер Фанат Автомобилей.
– Ложное предположение, как видишь. Выдай что-нибудь подобное еще раз, и окажешься у меня на коленях.
М-м-м... Нет!
Однажды у меня был неудачный опыт чего-то подобного, и я содрогаюсь от этой мысли, наблюдая, как пульсирует жилка на его шее, и представляя, как он прикасается ко мне всеми возможными способами.
– Сомневаюсь насчет порки, но я должна спросить. Почему ты хочешь жить здесь, в глуши, Дерек? Здесь красиво и все такое, но разве тебе не страшно по ночам?
– В глуши, – дразняще повторяет он. – Я выбрал глушь, как ты это называешь, по нескольким причинам. Очевидно, для уединения, но также из-за деревьев. Они красивы, успокаивают и очищают воздух. В самом доме царил настоящий бардак, но я купил его из-за спокойствия, запаха свежести и отсутствия шума транспорта. Большую часть ремонта я сделал сам. И, – добавляет низким голосом, который звучит не только напористо и опасно, но и доминирующе, – меня не так-то легко напугать, мисс Хант.
Удивленно приподнимаю брови: – Отсутствие шума транспорта? Это говорит человек, который зарабатывает на жизнь продажей автомобилей.
Дерек ставит вино и выпечку на стойку, предоставляя кратковременный, но чертовски божественный крупный план своей невероятной задницы.
Готова поспорить на свою любимую сумочку, что он не носит нижнего белья.
– Извини. Я не любитель выпить. У меня нет ни бокалов для вина, ни штопора, – смотрит на Шардоне с отвинчивающейся крышкой, затем достает из белого шкафчика две десертные тарелки и обычный стакан. – Однако у меня есть тарелки, – он наливает вино, и как только его рука касается моей, возникает какое-то наэлектризованное покалывание, отчего его глаза загораются.
– А теперь давайте поговорим о том, почему вы здесь, мисс Хант.
Дерек
– Женщины – чертовски странные создания, – говорит Далтон с серьезным видом. – Я их просто не понимаю. И не уверен, что хочу пытаться.
Вглядываюсь в обеспокоенные глаза брата. Он борется со своей сексуальной ориентацией, но я уже десятки раз объяснял ему, что то, чем он занимается в своей личной жизни, никого, кроме него, не касается. Если им это не нравится, то пусть не смотрят, блядь.
– Не могу сказать, что виню тебя. То, что я знаю о женщинах, – что они непонятные существа, заботящиеся только о том, чтобы их покормили, напоили и позволили победить в споре. Тебе будет лучше без них.
Кинли хмурится: – Нет ничего лучше, чем сразу перейти к делу.
– Я человек прямолинейный, Кинли. Если бы это было не так, мой бизнес не был бы на высоте. Итак, почему ты здесь? Передумала насчет работы?
– Нет. Не передумала. Я здесь потому, что ты заплатил за мою машину, а теперь и за аренду. Это десятки тысяч долларов. Но когда я приглашаю тебя на дружеский ужин, чтобы поблагодарить, ты ведешь себя так, словно готов плюнуть мне под ноги, – она поднимает бутылку вина и наполняет стакан, из которого еще не отпила. – У тебя даже не хватило элементарной порядочности ответить.
Тянусь за потрепанной футболкой с символикой Woodstock, которая висит на одном из четырех барных стульев, и натягиваю ее на голову.
– Садись, – приказываю резче, чем намеревался, затем делаю большой глоток охлажденной воды и указываю на белые кожаных кресла с вращающимися спинками.
– И к тому же властный, – тихо бормочет она, но делает так, как я сказал.
Интересно.
– Думаю, могу посочувствовать женщинам, с которыми ты встречаешься.
Мгновение изучаю ее – эти редкие нефритовые глаза, маленькую ямочку на щеке, изгиб подбородка.
– Я не встречаюсь, Кинли.
– Или, похоже, очень часто убираешься на кухне, – указывает на тарелку и сковороду, сложенные в раковине, затем отпивает вина, ее губы такие красивые, розовые, пухлые, идеально подходящие для моего члена.
– Горничной тоже нет. Только уборщица, которая приходит раз в месяц.
Несколько минут она молчит, витая мыслями где-то далеко. И, наконец, спрашивает: – Кто ты, Дерек Киннард? Помимо мужчины, который во всех рекламных роликах выглядит обаятельным и заботливым, кто ты на самом деле? Что-то подсказывает мне, что в твоей истории есть нечто гораздо больше, чем ты показываешь.
– Я просто трудолюбивый человек, предпочитающий уединение, который не нуждается в посторонней помощи, когда может справиться сам. А что касается моей истории, то разве в большинстве наших историй нет чего-то большего? Хватит обо мне. Расскажите мне о себе и своей семье.
Она внимательно смотрит на меня, прежде чем ответить: – Моя семья, – произносит мягко, почти с сарказмом, – не совсем приятный разговор, – в ее глазах плещется обида, как у ягненка, которого нужно приласкать.
– Расскажи мне о ней.
С ее губ срывается жалобный стон, и у меня так и чешутся руки прикоснуться к ней.
– Ладно. Ты спросил, так вот. Мой отец исчез. Бросил нас, когда я была подростком. Оставил без гроша, так сказать. И у меня есть брат. Ну, был, или... на самом деле он мне не брат. Он сводный брат моего отца. Он переехал к нам, когда мы с сестрой были маленькими, и какое-то время мы росли вместе, считая его старшим братом. Я не уверена, что он вообще жив. Прошли годы с тех пор, как мы о нем что-то слышали, – в ее взгляде мелькают различные эмоции, смешанные с чем-то еще, возможно, с отвращением, и это навевает мрачные мысли о прошлом.
– Продолжай. Расскажи мне больше.
– Ты уверен?
– Увереннее не бывает.
– Отец был строгим человеком. Он был из семьи военных, поэтому у всех нас были обязанности по дому, расписание и все такое прочее. Какое-то время он работал в сфере страхования. В продажах. Не курил. Выпивал редко. Изредка выходил из себя. Просто работяга и человек старой закалки, когда дело касалось устройства семьи, – закатывает глаза. – Он не считал, что женщины должны работать вне дома, и любил, чтобы ужин был на столе ровно в семь вечера. Какое-то время мы жили как любая другая семья «синих воротничков». Выезды на природу по выходным. Поездки на ярмарку штата, в зоопарк, на пляж. А потом, – делает паузу, – все превратилось из прекрасного в ужасное. Папин брат связался с плохой компанией. Сначала это была просто травка. Хихикающий дым, как он это называл. Потом добавились таблетки, кокаин, аресты. Через некоторое время отец выгнал его из дома, начал играть на ставках и тратить ипотечные деньги в казино. Последнее, что я о нем слышала то, что он живет в трейлере в Оклахоме, – ее правый глаз едва заметно моргает, и снова этот уникальный зеленый цвет напоминает мне о чем-то, но будь я проклят, если знаю о чем.
– Должно быть, это было тяжело.
Она прерывисто вздыхает: – Да, но жизнь не всегда прекрасна, не так ли?
– Мне очень жаль, милая.
– Я научилась с этим жить. Жизнь продолжается, верно?
– Так и есть, – соглашаюсь я.
– Просто бывают... действительно тяжелые дни. Подозреваю, что это совершенно не похоже на твое воспитание в стиле Cleaver, где мать всегда в платьях и жемчугах, семейные ужины и дни, полные улыбок и позитива.
Поразмыслив, стоит ли отвечать на ее комментарий о моей семье, решаю, что сейчас не время.
– Ты занимаешься расследованиями. Ты когда-нибудь пыталась найти какие-нибудь зацепки по этому твоему дяде?
На ее лице появляется тревога, но исчезает так же быстро, как и появилась.
– Иногда, – прямо отвечает она. – Дело в том, что наши поисковые системы настроены только на людей, живущих в Штатах, так что если он покинул страну, у меня нет ресурсов, чтобы найти его. И не смейся, когда я это скажу, но с самого детства у меня возникают чувства – очень сильные чувства – по отношению к определенным вещам. Как бы безумно это ни звучало, обычно они подтверждаются, и я просто знаю, – говорит, похлопывая себя по груди, – что с ним случилось что-то темное и ужасное. Он не только растворился в воздухе, но и годами не проявляет активности в социальных сетях. Обычно это довольно хороший показатель.
– Кинли, если проблема в деньгах, я с удовольствием помогу тебе нанять человека, умеющего искать за пределами США, – черт, знаю, что облажался, предложив ей деньги сразу после того, как заканчиваю предложение. Но, черт возьми, я испытываю такую острую необходимость помочь этой женщине.
– Твоя мама еще жива, Дерек?
Удивленный тем, что она не удостоила мое предложение денег высокомерным ответом, быстро отмахиваюсь от этой мысли, когда нить напряжения ползет по шее при упоминании матери.
– Нет. Она заболела вскоре после смерти брата и в итоге скончалась во сне. Она так и не смогла оправиться после его смерти, – открываю кухонный ящик, где иногда храню ключи от машины и тому подобное, и достаю из бумажника помятую фотографию.
– Это Далтон. Он умер в свой восемнадцатый день рождения.
Холодное волнение сжимает грудь, когда протягиваю ей фотографию, которую хранил в бумажнике с семнадцати лет. Кажется, только вчера мама фотографировала нас в день рождения. Коллаж до сих пор висит в прихожей папиного дома, как и всегда.
Господи, как же я по ним скучаю.
– Я должен извиниться за то, что набросился на тебя в тот вечер в Grub 'N' Jugs. Я перегнул палку.
Она поднимает взгляд: – С чего бы это? И что ты имеешь в виду?
– Последнее, что сказал мне Далтон, – увидимся позже. Возможно, ты не помнишь, но ты произнесла то же самое. Просто в тот вечер я был не прав, и за это прошу прощения.
Она снова смотрит на потрепанную фотографию: – Я помню это. А еще помню эти торчащие волосы. Я...
Какого хрена?
Я видел ее раньше. Но когда? И где? И почему не могу вспомнить?
В ее взгляде сквозит жгучая боль, словно она пытается мне что-то сказать.
– Кинли, я что-то упускаю? Мы уже встречались?
– Нет, не официально. Я просто однажды видела вас с братом на вечеринке. Но это было много лет назад, и ты вряд ли вспомнишь. В те дни я была блондинкой. Глупый период, который быстро пережила. К тому же я там пробыла там недолго.
Кто ты, дражайшая Кинли? И что ты прячешь за этими красивыми глазами?
Она явно встревожена и пытается уйти от ответа на вопрос. Черт возьми, не понимаю, почему это так сильно беспокоит меня. Но как я мог забыть встречу с этой женщиной? И почему до смерти хочу прикоснуться к ней?
Голод, необузданный и неподдельный, разжигает мою кровь, когда она подносит стакан к лицу. Прежде чем вино касается ее губ, дотрагиваюсь до ее руки, и эта непреодолимая потребность утешить ее пронизывает меня, словно какая-то неведомая инопланетная сила. Прежде чем успеваю произнести хоть слово, поворачиваю барный стул так, что она оказывается лицом ко мне, и встаю между ее ног. Скольжу руками вверх по ее бедрам, по изгибу талии, затем по округлостям груди к шее, пока нежные щеки не оказываются между моими ладонями.
– Кинли.
– Дерек.
– Не знаю, как я мог забыть, что видел тебя, но прямо сейчас мне чертовски сильно нужно поцеловать тебя. Это нормально? – в шоке от слов, сорвавшихся с моих губ, но, черт возьми, эта женщина меня возбуждает.
Она кивает, в ее зеленых глазах разливается жар, и я наклоняюсь, притягиваю ее губы к своим, ловя пальцами волосы. Целую глубоко, и член мгновенно начинает пульсировать, а звуки в голове затихают впервые за долгие годы.
Господи, как же это приятно.
Яростно хватаю ее за волосы, пульс учащается, а член ноет, но она отвечает на мое отчаяние и целует меня со страстью и рвением, с тихим мурлыканьем в горле, и эти великолепные сиськами упираются мне в грудь. Издаю стон, и ее руки ложатся на мою задницу и притягивают меня ближе.
– Дерек.
Каждая клеточка моего существа, жаждущая и наполненная жизнью, хотя была мертвой и скучной с подросткового возраста.
И все же она недостаточно близко ко мне.
– Боже правый, женщина, – оглушительный грохот раздается в моей груди, отдаваясь в шее, а в голове звучит мрачное предупреждение. Секс только спровоцирует еще больший секс. Потом она начнет задавать вопросы. Копаться в моих личных делах. Узнавать о тех аспектах жизни, к которым не могу и не хочу допускать. Ничего из этого не должно было случиться. Ни одно из этих чувств не должно было возникнуть.
Неохотно отрываюсь от самых сладких, самых теплых губ, которые когда-либо пробовал, и прижимаюсь лбом к ее лбу.
– Почему такая красивая, чувственная женщина, как ты, не замужем? Почему у тебя нет мужа, который любит тебя каждую минуту каждого дня?
– Замужем? Любящий муж? – ее губы растягиваются в неестественной вымученной улыбке. – Я никогда особо не задумывалась о браке и детях, если только не считать игру в дочки-матери с сестрой в десять лет. Подростковые годы убедили меня в этом.
Убираю волосы с ее милого личика: – Ненавижу, что у тебя было трудное детство.
– Да, ну, ты знаешь старую поговорку. Когда жизнь дает тебе лимоны.
– Думаю, нам обоим досталась своя доля дерьма, не так ли?
– Наверное, да, – отвечает шепотом.
– Милая, прежде чем все это зайдет дальше, ты должна кое-что понять. Я хочу тебя так, как никогда не хотел ни одну женщину. Я схожу с ума с тех пор, как увидел тебя. Но важно, чтобы ты поняла, что я не могу дать тебе никаких обещаний, даже если мой член окажется в тебе. И не потому, что не страдаю по тебе. Я страдаю. Господи, правда. Но моя жизнь не позволяет этого сделать.
– Мне все равно, Дерек. Обещания и брачные узы – не то, к чему мы оба стремимся, – отвечает идеальным, сладким шепотом. – Мы просто два взрослых человека, которые хотят познать секс друг с другом. Ничего больше. А теперь, пожалуйста. Перестань болтать и прикоснись ко мне, – в ее глазах светится желание, она берет меня за руки, кладет их на свою пышную грудь и ведет ниже, пока они не оказываются между бедер, раздвигая их. Это движение такое чертовски возбуждающее, что я едва не взрываюсь в этих спортивных шортах.
Кинли заставляет меня нарушить все правила, которые себе установил. Она пробуждает во мне отчаяние и темный голод, которые не позволял себе со смерти Далтона. Она красива. Умна. И за этим непоколебимым жестким характером скрывается мягкая, женственная, похотливая женщина. Хотя голоса в голове говорят мне отступить, пока не стало слишком поздно, я не могу. Мозг не слушает ничего, что не связано с ноющей жаждой в теле. Я хочу попробовать на вкус каждый дюйм ее плоти, узнать все ее достоинства и выявить все слабости. Я хочу, чтобы она умоляла о моем члене и молила позволить ей кончить. Я хочу, чтобы она вошла в свой кабинет с моим семенем, все еще сочащимся из каждого отверстия в ее теле. Моя. Я хочу, чтобы она была моей.
Полный пиздец.
Мои пальцы путаются в ее волосах. Жестоко. Безжалостно. Давая ей понять, как отчаянно жажду этого тела, но каким грубым могу быть.
– Ты действительно этого хочешь? Подумай хорошенько, малышка. Ты умная женщина, так что помни, что я тебе только что сказал.
Она вздрагивает, когда провожу кончиками пальцев по шелковистым локонам.
– Все, что я делала, это думала, – шепчет таким чувственным и женственным голосом, что у меня болит член. – Я взрослая женщина. Я знаю, чего хочу и в чем нуждаюсь. И это ты, так что не отталкивай меня. Не сейчас.
– Черт возьми, Кинли.
Срываю с ее ног ботильоны на каблуках, затем джинсы и трусики, опустившись на колени.
– Раздвинь для меня ноги. Я хочу увидеть каждый дюйм твоего тела, – руками касаюсь ее повсюду, пока целую внутреннюю сторону сладких, гладких бедер и нежную пизду, розовую и набухшую. – Сейчас я трахну тебя языком, пока ты не окажешься на грани, а потом остановлюсь.
Провожу языком по внутренней стороне бедра, пока не оказываюсь между ее ног, вдыхая аромат ее сладкого возбуждения.
– Дерек, – вскрикивает она, когда впиваюсь пальцами в ее бедра, и просовываю язык глубоко внутрь. Ее бедра выгибаются и бесстыдно двигаются, когда прикусываю ее клитор и трахаю языком, она стонет, издавая тихие звуки одобрения и подталкивая меня ближе. – О, Боже, – хнычет, – пожалуйста.
Она всего в нескольких секундах от грани, именно так, как я и хотел. И, Господи, как же я жажду почувствовать вкус ее оргазма и ощутить, как она трепещет у моих губ. И я это сделаю, много раз. Но пока поступаю так, как обещал, и отстраняюсь. Поцеловав внутреннюю поверхность ее бедра, встаю, беру ее за руку и веду в спальню.
Хотя эта женщина, вероятно, воспринимает меня как идеального мужчину с внешностью, деньгами и надежной профессией, ее теория далека от истины. Я просто должен найти способ скрыть свою несовершенную сторону.
Дерек
– Женщины – чертовски странные создания, – говорит Далтон с серьезным видом. – Я их просто не понимаю. И не уверен, что хочу пытаться.
Вглядываюсь в обеспокоенные глаза брата. Он борется со своей сексуальной ориентацией, но я уже десятки раз объяснял ему, что то, чем он занимается в своей личной жизни, никого, кроме него, не касается. Если им это не нравится, то пусть не смотрят, блядь.
– Не могу сказать, что виню тебя. То, что я знаю о женщинах, – что они непонятные существа, заботящиеся только о том, чтобы их покормили, напоили и позволили победить в споре. Тебе будет лучше без них.
Кинли хмурится: – Нет ничего лучше, чем сразу перейти к делу.
– Я человек прямолинейный, Кинли. Если бы это было не так, мой бизнес не был бы на высоте. Итак, почему ты здесь? Передумала насчет работы?
– Нет. Не передумала. Я здесь потому, что ты заплатил за мою машину, а теперь и за аренду. Это десятки тысяч долларов. Но когда я приглашаю тебя на дружеский ужин, чтобы поблагодарить, ты ведешь себя так, словно готов плюнуть мне под ноги, – она поднимает бутылку вина и наполняет стакан, из которого еще не отпила. – У тебя даже не хватило элементарной порядочности ответить.
Тянусь за потрепанной футболкой с символикой Woodstock, которая висит на одном из четырех барных стульев, и натягиваю ее на голову.
– Садись, – приказываю резче, чем намеревался, затем делаю большой глоток охлажденной воды и указываю на белые кожаных кресла с вращающимися спинками.
– И к тому же властный, – тихо бормочет она, но делает так, как я сказал.
Интересно.
– Думаю, могу посочувствовать женщинам, с которыми ты встречаешься.
Мгновение изучаю ее – эти редкие нефритовые глаза, маленькую ямочку на щеке, изгиб подбородка.
– Я не встречаюсь, Кинли.
– Или, похоже, очень часто убираешься на кухне, – указывает на тарелку и сковороду, сложенные в раковине, затем отпивает вина, ее губы такие красивые, розовые, пухлые, идеально подходящие для моего члена.
– Горничной тоже нет. Только уборщица, которая приходит раз в месяц.
Несколько минут она молчит, витая мыслями где-то далеко. И, наконец, спрашивает: – Кто ты, Дерек Киннард? Помимо мужчины, который во всех рекламных роликах выглядит обаятельным и заботливым, кто ты на самом деле? Что-то подсказывает мне, что в твоей истории есть нечто гораздо больше, чем ты показываешь.
– Я просто трудолюбивый человек, предпочитающий уединение, который не нуждается в посторонней помощи, когда может справиться сам. А что касается моей истории, то разве в большинстве наших историй нет чего-то большего? Хватит обо мне. Расскажите мне о себе и своей семье.
Она внимательно смотрит на меня, прежде чем ответить: – Моя семья, – произносит мягко, почти с сарказмом, – не совсем приятный разговор, – в ее глазах плещется обида, как у ягненка, которого нужно приласкать.
– Расскажи мне о ней.
С ее губ срывается жалобный стон, и у меня так и чешутся руки прикоснуться к ней.
– Ладно. Ты спросил, так вот. Мой отец исчез. Бросил нас, когда я была подростком. Оставил без гроша, так сказать. И у меня есть брат. Ну, был, или... на самом деле он мне не брат. Он сводный брат моего отца. Он переехал к нам, когда мы с сестрой были маленькими, и какое-то время мы росли вместе, считая его старшим братом. Я не уверена, что он вообще жив. Прошли годы с тех пор, как мы о нем что-то слышали, – в ее взгляде мелькают различные эмоции, смешанные с чем-то еще, возможно, с отвращением, и это навевает мрачные мысли о прошлом.
– Продолжай. Расскажи мне больше.
– Ты уверен?
– Увереннее не бывает.
– Отец был строгим человеком. Он был из семьи военных, поэтому у всех нас были обязанности по дому, расписание и все такое прочее. Какое-то время он работал в сфере страхования. В продажах. Не курил. Выпивал редко. Изредка выходил из себя. Просто работяга и человек старой закалки, когда дело касалось устройства семьи, – закатывает глаза. – Он не считал, что женщины должны работать вне дома, и любил, чтобы ужин был на столе ровно в семь вечера. Какое-то время мы жили как любая другая семья «синих воротничков». Выезды на природу по выходным. Поездки на ярмарку штата, в зоопарк, на пляж. А потом, – делает паузу, – все превратилось из прекрасного в ужасное. Папин брат связался с плохой компанией. Сначала это была просто травка. Хихикающий дым, как он это называл. Потом добавились таблетки, кокаин, аресты. Через некоторое время отец выгнал его из дома, начал играть на ставках и тратить ипотечные деньги в казино. Последнее, что я о нем слышала то, что он живет в трейлере в Оклахоме, – ее правый глаз едва заметно моргает, и снова этот уникальный зеленый цвет напоминает мне о чем-то, но будь я проклят, если знаю о чем.
– Должно быть, это было тяжело.
Она прерывисто вздыхает: – Да, но жизнь не всегда прекрасна, не так ли?
– Мне очень жаль, милая.
– Я научилась с этим жить. Жизнь продолжается, верно?
– Так и есть, – соглашаюсь я.
