Текст книги "Мертвые бабочки (ЛП)"
Автор книги: Лейси Хайтауэр
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц)
7
Дерек
В двадцати милях от городской черты автомагистраль FM ведет к уединенному месту, окруженному деревьями и ничем другим. Выключив фары, объезжаю заброшенный дом, где паркую серебристый Chevy Tahoe между двумя разросшимися дубами. Под навесом стоит покрытый толстым слоем пыли BMW M5 старой модели, который, как я выяснил, принадлежит Гэллоу.
Я так чертовски возбужден, что кажется, будто дюжина кулаков колотит и скручивает мои внутренности.
Такие люди, как Гэллоу, – жалкие отребья. Паразиты. Дерьмо на подошве моих ботинок. Они заслужили свою участь и должны быть уничтожены. Медленно. Мучительно. И этот человек тронул кого-то близкого моему сердцу, что делает это еще более необходимым.
Это чертовски личное. Это ради моего лучшего друга, ради его двоюродной племянницы и ради его семьи.
Ради моего брата... ради моей матери.
Оглядевшись, с облегчением замечаю, что старый дом на колесах в нескольких сотнях футов дальше по дороге все еще погружен во тьму, все еще заброшен, входная дверь все еще висит на петлях. В стенах обветшалого дома нет ничего, кроме голодных крыс, воркующих голубей, облупившейся краски и гнили. Напротив, на другой стороне улицы, стоит симпатичный домик, в котором в столь поздний час также не горит свет. Владеет им пара пенсионеров, которым далеко за семьдесят, и если мои исследования верны, они не должны стать проблемой. Скорее всего, они уже спят несколько часов.
В час ночи тепло и влажно, а температура все еще держится в районе двадцати семи градусов, и я мечтаю о свежести. Рубашка, пропитанная потом, прилипает к спине, даже несмотря на кондиционер, выпускающий мощные потоки прохладного воздуха. Черт, даже деревья, должно быть, ищут тень в этой затянувшейся жаре. На мгновение поднимаю голову вверх, глядя на серебристый лунный свет, сияющий с совершенной, изящной легкостью, и на миллионы ярких звезд, похожих на падающие слезы. Затем выхожу из внедорожника, натягиваю ботинки и тянусь за одноразовыми чехлами для ног, которые заканчиваются на верхней части бедер, обеспечивая полный доступ к карманам. Затем надеваю флисовую лыжную маску и легкие нитриловые перчатки. Вот тогда чувствую это. Слышу это. Легкий ветерок позади меня. Мягкий звон его голоса в ушах. Шутливый тон слов и наполняющий душу дар его смеха.
И потерю. Мучения. Глубокую, мучительную обиду и возмущение, сдавливающие внутренности.
Оказавшись в ловушке воспоминаний, делаю глубокий вдох и быстро набираю номер телефона.
– Я здесь. Буду готов встретить тебя и автобус около двух. Планирую провести еще несколько веселых минут с этим ублюдком.
Фредди Гэллоу. Двадцать четыре года. Бывший спортсмен, воспитанник одной из крупнейших престижных частных школ Далласа. Происходит из богатой семьи Гэллоу, сколотившей состояние в сфере недвижимости. По слухам, семья молодого Фредди выпроводила его после того, как он погряз в наркотиках и алкоголе вместо того, чтобы строить карьеру в семейном бизнесе.
Мерзкий проклятый ублюдок.
Он умрет молодым. И медленно. Жестоко. Мучительно.
Всего через несколько часов Фредди Гэллоу станет лишь длинным шлейфом холодного, мокрого, неузнаваемого пепла и очередной статистикой неудачной сделки с наркотиками.
– Если принимаешь это слишком близко к сердцу, приятель, Эйб и Марко справятся с этим. Не вмешивайся, если тебе это нужно.
– Ни за что. Я хочу увидеть его кровь на земле и наблюдать, как его чертова плоть превращается в сгоревшую пыль. Я буду спать спокойнее, зная, что дело сделано, и этот человек больше не дышит, – ответ Шона равнодушен, почти злобен.
– Тогда в два часа.
– В два часа, – подтверждает Шон.
Заканчиваю разговор и собираю вещи с заднего сиденья автомобиля Kinnard с затемненными окнами и измененным номерным знаком и улавливаю слабый запах чего-то, напоминающего мертвую плоть, откуда-то издалека. От прогорклой, всепоглощающей вони к горлу подкатывает желчь, и я тяжело и резко сглатываю. Затем, быстро проведя ладонью по переднему карману и клинку за спиной, убеждаюсь, что оружие надежно закреплено, и закидываю рюкзак на плечи. Сдержанными, крадущимися шагами подхожу к задней двери и поворачиваю ручку. Неудивительно, что она заперта, но на то, чтобы открыть ее, уходит всего несколько секунд.
На кухне витает затхлый дым, а из духовки льется приглушенный свет. На столе лежит открытая коробка из-под пиццы, над которой жужжит муха. В раковине стоят две пустые бутылки Heineken, в одну из которых засунута скомканная салфетка.
Это место воняет и нуждается в тщательной уборке.
В нескольких шагах впереди вижу слабый отблеск телевизора с плоским экраном. Гэллоу расположился на коричневом, потрепанном кожаном диване, рядом с которым стоит круглый столик. На маленьком зеркальце ровными тонкими линиями насыпаны четыре ряда кристально-белой пудры. Бутылка воды лежит у него на коленях, и он потирает лоб, словно пытаясь унять головную боль, и смотрит старый вестерн с Джоном Уэйном тот, где он с повязкой на глазу, и потягивает что-то из маленькой темной бутылочки. У парня оливковая кожа, темные глаза и густые почти черные, коротко постриженные волосы. Он выглядит вполне прилично, если не считать того, что весит на добрых тридцать фунтов меньше нормы. Судя по тому, что я видел в социальных сетях, когда-то он был настоящей находкой для дам.
При виде него сжимается челюсть.
– Добрый вечер.
В расширенных, остекленевших глазах Фредди Гэллоу, встретившихся с моими, вспыхивает ужас. Одетый в поношенные спортивные шорты, видавшие лучшие времена, он вскакивает с дивана, и бутылка воды падает на пол.
– Какого хрена? Убирайся из моего дома, или я разнесу тебе башку! – в панике Гэллоу роется между подушками дивана. Но прежде чем он успевает достать то, что, как подозреваю, является оружием, я уже настигаю его и тянусь к шее.
Тупой, идиотский болван.
– Ошибаешься, ублюдок, – шиплю я. – Теперь делай в точности, как я тебе говорю. Отойди от дивана, повернись ко мне лицом. Медленно. Осторожно. Руки по швам.
Гэллоу стискивает зубы: – Поцелуй меня в задницу, мать твою, – говорит он, а затем пытается высвободиться из моей хватки.
– Шаг. Назад. От. Дивана, – повторяю низким и ожесточенным голосом. – Если не хочешь, чтобы я вонзил лезвие тебе в задницу.
Он делает, как я сказал, поворачивается ко мне лицом, его нижняя губа дрожит.
Лезу в карман толстовки и достаю телефон, а затем открываю фотографию. Красивая. Молодая. Длинные блестящие темные волосы. Сверкающие белые зубы идеальной формы. Одетая в форму черлидерши с большой вышитой буквой «Л» на груди, она выглядит счастливой, непринужденной, как и любая другая довольная жизнью девочка-подросток, наслаждающаяся юностью. Но, как и все остальные, она – еще один ребенок, совершивший один бессмысленный поступок, который стал роковым.
– Ты знаешь эту девушку? – сую телефон ему под нос.
Гэллоу пожимает плечами, его взгляд отрешенный: – Может быть. А может, и нет. Тебе то, блядь, какое дело?
Мой ответ – молчаливый, но безжалостный удар коленом по яйцам. Он кричит в агонии и тянется к паху.
– Какого хрена?! – орет он, краска отхлынула от его лица.
– Это было для той маленькой девочки, которая умерла от передозировки дерьмом, которое ты ей подсунул. И прежде чем ты откроешь свою пасть, даже не думай пытаться скормить мне какое-нибудь оправдывающее дерьмо. Они опознали тебя. Пришлось немного поуговаривать, по понятным причинам. Но, в конце концов, как мы оба знаем, деньги решают все. Завтра эта информация будет передана копам. И ты, Гэллоу, окажешься в полной жопе. В любом случае, ты проиграл. Либо ты попадешь в тюрьму на несколько лет, станешь новым красавчиком и сучкой, наклоняющейся за мылом, либо умрешь от моей руки. А теперь, если ты будешь вести себя хорошо и расскажешь мне то, что хочу знать, я, возможно, отплачу тебе тем же, буду немного любезнее и сделаю это менее дискомфортно. Скажи мне, где я могу найти дилера по имени ШД.
Гэллоу разражается смехом и вытирает рукой сопли.
– Иди нахуй, нарк! Я ни хрена тебе не скажу! Эти пиздюки пришли ко мне в поисках приятного времяпрепровождения. Они хотели оттянуться, и мы, блядь, оттянулись. Жестко. Черт, я всего лишь бизнесмен, выполняющий свою работу. Я дал им только то, за что они заплатили. А что касается похода к свиньям? Иди. Это ни хрена не изменит. У моего старика на банковском счете больше нулей, чем ты, наверное, можешь сосчитать. В итоге я получу еще один дружеский шлепок по руке. Может быть, несколько месяцев условно, прежде чем прокурор закроет дело. Как в прошлый раз. Как и в следующий.
Едва не смеюсь ему в лицо, испытывая искушение сказать, что папочка ничем не сможет помочь, а мамочкина сиська совсем, блядь, высохла. Когда тянусь за рюкзаком, колено сводит судорогой – старая авария со скейтбордом дает о себе знать в самый неподходящий момент. Черт возьми, я едва не падаю на землю, и край лыжной маски приподнимается с одной стороны, открывая лицо.
На лице ублюдка появляется ухмылка: – Ну, трахни меня! Как тебе это? Я так и знал, ты показался мне знакомым, – говорит таким злобным тоном, что мне хочется вырвать чертов язык из его рта, отрезать лезвием и скормить ему. – Ты симпатичный миллионер, на которого все дамочки пускают слюни. У тебя что, так мало денег в карманах? Автомобильный бизнес приносит не тот доход, на который ты рассчитывал, стукач?
Рывком опускаю маску на лицо, затем достаю из рюкзака Gorilla на случай необходимости, и полный шприц, который перекатываю между пальцами в перчатках перед его глазами.
– Слышал когда-нибудь о коктейле со стрихнином, ублюдок? – наклоняюсь к его уху. – Пройдут всего десять-двадцать минут, прежде чем начнутся спазмы. А спустя еще несколько минут, каждая мышца в твоем теле будет биться в конвульсиях, пока позвоночник не выгнется дугой. Затем судороги приведут к так называемому лактоацидозу, что в просторечии означает гипертермию или перегрев. Далее, Гэллоу, наступает распад скелетных мышц, постиктальная депрессия и паралич дыхательных путей. И вот, наконец, самое интересное, вишенка на торте. Сладкая, болезненная асфиксия и медленная, мучительная смерть. Ты когда-нибудь задумывался, как долго можешь задерживать дыхание под водой? Я слышал, что большинство людей выдерживают около двух минут.
– Ты, блядь, заплатишь за это.
– Сомнительно. Но, эй, давай-ка мы с тобой не будем торопиться, ладно? Первым делом, – достаю зеркальце и сую ему под нос, – давай, блядь, оттянемся. Жестко. Все, ублюдок. Вдыхай хорошенько и глубоко. Тебе это понадобится.
Гэллоу дрожит, у него выступает холодный пот.
– Нет, чувак. Я не хочу этого прямо сейчас. Мне... мне это не нужно.
Откладываю зеркало в сторону, испытывая сильное искушение вонзить клинок ему в почку и посмотреть, как он истекает кровью.
– Поверь мне. Тебе это нужно, – мое колено снова врезается в яйца этого никчемного паразита, гораздо сильнее, чем раньше. Его мучительный всхлип заставляет меня усмехнуться. Сжимая пах в страдании – сладком, болезненном страдании, – он сгибается пополам, пытаясь отдышаться и удержаться от рвоты.
– Иди нахуй, чувак! Моя семья тебя уничтожит.
Его слова только разжигают во мне огонь. Задыхаясь от смеха, тянусь к его члену, затем выкручиваю и сжимаю его.
– Здесь есть только один человек, который в итоге будет уничтожен, тупой ублюдок. И это ты, Гэллоу. От своей же дерьмовой дури, а также от специального коктейля, приготовленного специально для тебя, – ухмыляюсь, а затем сжимаю снова. Он кричит от боли. – Выбор за тобой, чувак, хотя ты, когда кричишь, больше похож на маленькую сучку. Я могу остаться здесь на всю долбаную ночь и затягивать вечеринку сколько угодно, или ты можешь сделать то, что я сказал, и нюхнуть эту чертову дурь.
– Ты, блядь, собираешься убить меня из-за какой-то тупой шлюхи, которая настолько безмозглой, что не знала, когда нужно остановиться? Блядь, чувак. Я не нянька. Я не могу предотвратить глупые ошибки, которые совершают дети. Я такой же человек, как и все остальные. Пытаюсь оплачивать счета. Пытаюсь выжить. Пожалуйста, не делай этого, – он поднимает глаза, словно находится в нескольких секундах от потери сознания, и я с силой бью его ладонью по лицу, а затем достаю из рюкзака беспроводную полудюймовую дрель-шуруповерт.
– Скажи мне, где я могу найти ШД, или назови его полное имя. Тогда, быть может, я воздержусь от использования этой милой маленькой драгоценности и, возможно, даже позволю тебе сохранить большую часть зубов. И язык. Возможно, даже яйца.
– Я не могу этого сделать, чувак. Я не могу предавать кого-то таким образом. Просто убей меня, – говорит он, нижняя губа дрожит. – Мне уже все равно.
– Да будет так. Мы сыграем по-твоему. Сначала удели несколько секунд. Примирись с Иисусом, – отбрасываю дрель в сторону, вместо нее достаю из рюкзака плоскогубцы с игольчатыми наконечниками и прижимаю их к его губе. – Последний шанс, Гэллоу. Имена! Немедленно! Пока мое терпение не иссякло. Обещаю, ты этого не хочешь, – после того как сжимаю плоскогубцами центральный резец, его зубы окрашиваются красным, и он злобно смотрит на меня, когда показываю ему окровавленный зуб. Он сплевывает мне под ноги сгусток крови, смешанный с кусочками фиброзных связок, и я снова сильно бью его коленом в пах. Он жалобно воет, а из носа течет струйка соплей, смешанных с кровью.
Прекрасно. Идеально. Точно в цель.
Кокаин может вызвать потерю обоняния, носовые кровотечения и общее воспаление носовой перегородки. У Гэллоу заложенность, в основном с правой стороны, и он, вероятно, даже не осознает, что у него идет кровь из носа.
Раздраженно хмыкнув, достаю зеркальце и сую его обратно под сопливый нос.
– Нюхай, ублюдок. Все. Каждую. Белую. Песчинку. Или я медленно и болезненно удалю все твои зубы с помощью этой симпатичной маленькой бормашины, лежащей рядом со мной. Потом я буду джентльменом и позволю тебе вынуть язык изо рта, прежде чем скормить его тебе по кусочкам.
– Хорошо! Блядь! – всхлипывает он с ужасом в глазах. – Делай, что хочешь. Перережь мне чертову шею. Вырви мои долбаные зубы. Впрысни в меня свой яд. Только перестань пинать по яйцам!
Скручивающаяся, непрекращающаяся ярость закипает во мне бушующим огнем. Все они одинаковы, эти мелкие наркоторковцы. Сожалеют, когда приходит время сожалений. Жадные до денег ублюдочные трусы, полагающиеся на маленьких детей, чтобы пополнить свои банковские счета. Из-за знакомой, врожденной, глубокой потребности избавиться от каждого мелкого дилера, с которым могу справиться, монстр внутри меня оживает.
Очевидно, я делаю это не ради денег. На моем банковском счете и в трастовом фонде больше нулей, чем я когда-либо смогу потратить. Деньги, на которые мне наплевать, и которые с радостью бы бросил в огненную яму, лишь бы вернуться в тот день и обрести свою семью.
Это личное. Это необходимо.
Судебная система этой страны, основанная на вопиющей халатности, подводит народ. Она не является ни справедливой, ни равноправной и занимает лишь двадцатое место по качеству уголовного правосудия. Мой брат, двоюродная племянница Шона и сотни других жертв терпят поражение из-за несостоявшегося наказания этих жалких негодяев-неудачников, особенно из богатых семей, таких, как Гэллоу. К сожалению, их число растет, а не сокращается. Так что, брать дело в свои руки неправильно? Это непростительный грех, как гласит Библия? Мгновенная лестница в Чистилище? Полагаю, блядь, по многим стандартам так и есть.
Но где же справедливость для этих невинных детей? Для разрушенных семей?
Где их отмщение?
Где их будущее?
Почему мой брат лежит в чертовой могиле?
Почему моя мать умерла от проклятого разбитого сердца?
Всхлипывая и дрожа, Гэллоу вдыхает кокаин глубоко в пазухи, а я решаю, что с меня хватит, и ввожу шприц в яремную вену.
– Спокойной ночи, Гэллоу. Смотри, чтобы клопы тебя не покусали.
– Пошел ты, красавчик, – отвечает он, – ты ничем не лучше меня.
– Никогда и не утверждал подобного.
Когда его тело начинает биться в судорогах и кататься по полу, напоминая раздавленного клопа, проходит всего несколько минут, прежде чем наступает переохлаждение. На его лбу выступают капельки пота. Дрожь овладевает его телом по мере того, как снижается температура и отказывает нервная система. Речь становится невнятной, сосуды в глазах лопаются от недостатка кислорода.
Идеально.
Полчаса спустя смотрю в расширенные от ужаса зрачки и на кожу, покрытую обильным потом, которая приобретает странный оттенок фиолетового цвета из-за синюшного повреждения тканей. Лужа мочи вокруг его искореженного тела. Пять зубов и часть языка, который этот ублюдок отгрыз себе сам, лежат рядом с его ногой. Тянусь за Ruger, просто потому, что мне, блядь, так хочется, целюсь ему прямо между глаз, спускаю курок и наблюдаю, как из раны выходит тонкая струйка алой жидкости.
– Что посеешь, то и пожнешь, ублюдок.
Делаю глубокий вдох, и еще один, затем фотографирую, собираю вещи и выхожу в ту же дверь, в которую вошел.
Мои дни в качестве убийцы еще не закончились. Еще нет. А может, никогда не закончатся. Я бизнесмен, безумец, истребитель. И я не остановлюсь. Пока не почувствую аромат, который никогда не выветрится даже из самых сильных мужчин, – прожаренный на медленном огне медный привкус горящей плоти человека, известного мне только как ШД.
Я с тобой... всегда.
За окном ванной комнаты гремит гром, и свет на мгновение меркнет. Опираюсь руками на стену душевой кабины, наклоняю голову и крепко зажмуриваю глаза. Горячая вода омывает кожу, смывая дурную вонь горелой плоти, в то время как болезненные воспоминания острыми копьями пронзают мои внутренности.
– Господи!
В моей жизни было всего два случая, когда чувствовал, что нервы на пределе, и терял всякую выдержку. Сегодняшний вечер был одним из них. Не потому, что я жестоко убил человека, а потому, что она снова была рядом. Самая потрясающая женщина, которую когда-либо видел. Губы красные, влажные, так и манящие поцелуями. Невероятные лучезарные глаза, сияющие как безупречный нефрит. Полураздетая и только и ждущая, чтобы ее трахнули.
Когда воздух между нами потрескивал, мое тело реагировало так, как не реагировало уже много лет. В ней было что-то гораздо более глубокое, чем секс, что ставило под угрозу мой взгляд на жизнь и пыталось изменить мои приоритеты.
Боже мой, как же я жаждал ее. Член напрягся под молнией, как только взглянул в эти зеленые глаза с тремя веснушками под левым глазом. Я хотел перебирать руками эти темные волнистые локоны, а языком обводить контур губ. Хотел целовать ее до тех пор, пока у нас обоих не перехватит дыхание, а мои губы и язык не опустятся к подбородку, к груди и не исследуют каждый дюйм обнаженной кожи.
Хотел, чтобы она была в отчаянии, в исступлении и умоляла о моем члене.
Даже когда она произнесла эти три слова, которые словно раскаленные кинжалы вонзились в мое сердце, это ничуть не изменило то опасное и невозможное влечение, которое я испытываю к этой женщине. При всем при этом знакомое прежде чувство все еще здесь, все еще сильное, все еще умопомрачительное.
Кто ты, милая?
И тут она улыбнулась парню в угловой кабинке, ее лицо сияло, сияло, блядь, как солнечный луч.
Улыбаясь, она была прекрасна и ангельски красива.
Она как доза всего хорошего для моего жесткого, неправедного сердца. И все же одно прикосновение к этому безупречному видению может поставить под угрозу все, за что борюсь, а я не могу так рисковать.
Увеличиваю температуру воды, пока она не начинает обжигать тело, затем откидываю голову назад и закрываю глаза. Боже милостивый, эта безупречная фарфоровая кожа. Темные развевающиеся волосы. Эти завораживающие глаза и идеальный изгиб челюсти. А еще этот голос с его шелковистой мягкостью.
Трахните меня.
Впервые за всю свою взрослую жизнь я позволил темной жадности и неправедной похоти овладеть мной, в то время как каждый мускул моего тела скрутился в тугой узел, а руки сжались в кулаки. Я хотел выколоть глаза всем мужчинам, пялившимся на ее сиськи и задницу, и отрезать пальцы каждому, кто пытался прикоснуться к ней. Хотел быть рядом с ней, целовать этот великолепный рот и пробовать на вкус все нежные местечки плоти, облизывая ее тело, пока она не начнет стонать, а я не почувствую ее запах.
Хотел, чтобы она, блядь, улыбнулась мне так же, как мужчине в кабинке.
Но есть и другая часть меня – садистская, – которой нужно нечто совершенно иное. После того как я заставил бы ее смыть косметику с лица, содрал бы с ее тела жалкое подобие одежды и сжег, затем бы подпалил ее задницу за то, что разгуливала полуголой. Я бы наблюдал, как на ее глаза наворачиваются слезы, когда бы нагибал ее, проталкиваясь каждым дюймом члена в тугое отверстие ее задницы практически без смазки. Я бы трахал обе ее дырочки до изнеможения, а потом бы смотрел, как мое семя стекает по ее бедрам.
Я хочу наказать, пометить и сделать ее своей одновременно.
Вода стекает по спине почти обжигающими потоками, и напряжение в теле ослабевает по мере того, как последние остатки смерти стекают в канализацию. Прижавшись головой к кафелю, сжимаю мыльной ладонью твердеющий член, который уже несколько дней ноет и причиняет невыносимую боль. Жар охватывает тело, и яйца сжимаются в адской агонии. Я только что убил человека, но мои мысли не о пытках или мести, а о том, как сломить защиту женщины и подавить ее проклятое поведение. Мысли о том, как трахаю ее чувственный ротик, великолепные сиськи, пизду и задницу, пока она не забудет обо всем, кроме меня и ощущений моего члена внутри нее. Мысли о том, как прикасаюсь, пробую, насаживаю, трахаю и еще раз трахаю, пока она не обессилит от оргазмов, а ее глаза не смогут больше оставаться открытыми.
Кинли Хант – все, о чем я могу думать.
– Господи Иисусе! – задыхаюсь, поглаживая и обрабатывая себя как сумасшедший. Пять, может быть, шесть сильных толчков – все, что требуется. Тело напрягается, бедра дергаются, мышцы живота сокращаются. Схватившись за яйца, извергаю горячие струйки спермы себе в руку, сердце снова бешено колотится в груди, а в голове бушует опасный вихрь мыслей.
– Черт возьми, блядь, – цежу сквозь стиснутые зубы, в то время как вспышка решимости пронзает меня как молния. Эта незнакомка захламляет мой разум, путает мысли и затуманивает здравый смысл. Это опасная дорога к неприятностям и отвратительный путь туда, куда я не могу и не хочу идти. Мне нужно управлять империей, уничтожить наркоторговца. И ничто меня не остановит.
Даже прекрасная, чувственная Кинли Хант.
Не раньше, чем выполню то, что задумал, и найду человека по имени ШД – вторую половину, которую считаю виновной в смерти брата.
Как бы это ни было заманчиво, она останется в прошлом. Неосуществленной фантазией. Я выполнил свою часть работы с этой женщиной. И ровным счетом ничего ей не должен. Я не буду ее трахать. Я не влюблюсь в нее.
Но, черт возьми, есть что-то внутри, делающее все возможное, чтобы убедить меня в обратном.
И это... пугает меня до усрачки.
