Текст книги "Мертвые бабочки (ЛП)"
Автор книги: Лейси Хайтауэр
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц)
21
Дерек
– Достаточно быстро? – проверяю, застегнуты ли джинсы и надел ли одинаковые ботинки, а затем огибаю дверь в спальню.
Желудок опускается. Она ушла.
И что хуже всего? Я улыбаюсь. Не потому, что счастлив, а потому, что чертовски хорошо знал, она найдет способ избавиться от ослабленных стяжек. В качестве проверки я специально оставил их незакрепленными. Да, я надеялся, что она подождет, но знал, что, как только отвернусь, она не будет ждать. Я только что признался в убийстве шести человек, один из которых был ее дядей. Ожидать, что она сделает что-то, кроме побега, было бы оскорбительно для ее интеллекта.
Внутри меня что-то меняется, появляется что-то похожее на душевную боль, от чего желудок сжимается от разочарования. Внезапно возникает такое чувство, будто я нахожусь под водой и не могу выбраться на поверхность. Черт, все просто болит.
Как бы я ни пытался это отрицать, у меня есть чувства к этой женщине, страстное желание, намного превосходящее все, на что я когда-либо был способен. И все же к лучшему, что она ушла. Наши тела могут реагировать, но я все еще убийца, а она все еще заслуживает большего, чем голову, полную безумных демонов и бесконечных угрызений совести.
– Черт! – хватаю стяжки с пола, затем складной стул и швыряю их в стену, после чего выхожу из спальни и направляюсь на кухню, где делаю то, что делаю редко.
Достаю бутылку спиртного.
Так и не открытый Macallan Edition No. 6 был подарком в честь закрытия сделки с дилерским центром Lexus в Парк-Сити.
С бутылкой и бокалом в руках выхожу на улицу и устраиваюсь в мягком шезлонге с одной целью – напиться до бесчувствия. Я не хочу думать. Не хочу вспоминать или слышать голоса в своей голове. Все, чего хочу, – избавиться от боли хотя бы на пять минут.
Выпив первую порцию, наливаю еще одну и произношу тост за небо.
– Выпьем за тех, кого нет с нами.
Заткнув уши наушниками, слушаю Five Finger Death Punch и пью, пью и пью еще, пока веки не тяжелеют, а действие алкоголя, смешанное с полным психическим истощением, наконец, не погружает меня в дремоту.
Далтон наигрывает на гитаре песню Стиви Рэя Вогана.
– Ты когда-нибудь задумывался о своей сексуальной ориентации? Или о том являются ли мысли в твоей голове такими, какими их задумал Бог, или ты просто ебанутый?
– Нет. Я ни в чем не сомневаюсь, Далтон. И знаю, что ты ебанутый.
Подушка летит через всю комнату и ударяет меня по лицу. Несколько минут мы оба молчим, Далтон возится со своей гитарой, а я смотрю на адскую научную работу, которую задал старик Келсо, мне нужно написать о том, как изменение климата повлияет на дикую природу мира через двадцать лет.
– Я серьезно, бро. Если объявлю, что я би или гей, мама с папой возненавидят меня? Дэмиену будет стыдно называть меня своим братом? Будут ли мне надирать задницу каждый день после школы?
– Далтон, мама с папой никогда не будут ненавидеть или осуждать тебя за твои сексуальные предпочтения, а Дэмиен не идиот. Он знает, что ты предпочитаешь мужчин, и я уверен, что и он тоже. И я даю тебе слово, что тебе не надерут задницу после школы. Как я уже сто раз тебе говорил, я с тобой... всегда.
– Тогда почему мы не вместе, Дерек? Я скучаю по тебе.
Резко вскакиваю с ужасной болью в шее и за висками, а где-то рядом со мной раздается звон, исходящий от моего мобильника, причем примерно на десять октав громче, чем нужно. Застонав, потираю пульсирующую от боли голову, затем сползаю с шезлонга и хватаю телефон. Сейчас 10:57 утра, и у меня ежемесячная встреча в Кэрролтоне, а также съемка рекламного ролика.
– Черт! – ненавижу этот чертов алкоголь. Это неприемлемо, если не сказать позорно.
– Джери, – мой голос звучит как гравий, – приношу извинения за опоздание. Закажи что-нибудь вкусненькое на обед за мой счет. Я буду через час.
Джери Хэнкок – менеджер по персоналу нашего офиса в Кэрролтоне. Эта поразительная рыжеволосая девушка сообразительна и является отличным сотрудником. Мне чертовски повезло, что она работает на меня, и я мысленно отмечаю поблагодарить ее за выдающуюся преданность делу и извиниться за свою профессиональную некомпетентность.
– Не беспокойся, Дерек, – говорит она своим мягким голосом, в котором слышатся голод и покорность. Красивая, умная и сексуальная, эта сногсшибательная женщина не скрывает своих склонностей к подчинению и того факта, что я могу засунуть свой член в любую из ее дырочек. Но она не та, кого я хочу. И никогда ей не будет.
– Просто хотела убедиться, что все готово. Они уже здесь и готовятся к съемкам.
Блядь, ненавижу эти штуки. Тем не менее, они необходимы для роста продаж.
– Дай мне час, Джери. Еще раз прошу прощения за опоздание.
Во рту пересохло как в пустыне Мохаве, а привкус такой, будто в него насрала птица. Возвращаюсь в дом, беру бутылку воды и осушаю ее одним длинным глотком, замечая на полу порванную салфетку, которую не заметил вчера вечером.
Прости меня. Смотрю на два слова на клочке салфетки, и в груди не остается ничего, кроме холодного и гнетущего страха.
– И ты меня прости, малышка. Абсолютно за все.
Через двадцать минут после того, как надрачивал так сильно, заболела вся область паха, принимаю душ, бреюсь и надеваю джинсы, рубашку в стиле вестерн и ботинки. Это не совсем обычный наряд для рекламы Kinnard, но сегодня я какой угодно, только не обычный. На самом деле могу честно сказать, что чувствую себя хуже, чем когда-либо за долгое время. Мало того, что я потерял единственную женщину, которую когда-либо считал любимой, так после того, как покончу с Шоном, вполне могу потерять и самого близкого друга.
Уже почти десять вечера, я вымотан, голоден и жажду шести часов непрерывного сна. Во мне закипает ярость, когда стою во внутреннем дворике Шона с гневом, бурлящим в груди, и руками, сжатыми по бокам. Я изо всех сил стараюсь не заехать кулаком в рот лучшему другу.
– Ты, блядь, пытался откупиться от нее, хотя я никогда на это не соглашался. Почему, Шон?
– Мы же договорились, Дерек.
– Нет, черт возьми, не договорились. Мы обсуждали это. Размышляли об этом. Но я никогда не говорил тебе доводить это до конца. Зачем тебе это делать, если мы не пришли к согласию? Ты переступил границы дозволенного.
Шон стискивает челюсть: – Я сделал это, потому что беспокоюсь о тебе и о том, что может сделать эта женщина, если ей взбредет в голову. Пусть ты младше меня всего на несколько лет, но я все равно считаю тебя младшим братом и самым близким другом. Я предложил ей деньги, потому что хотел знать, клюнет ли она. Черт возьми, я хотел знать, настоящая ли она или просто очередная жадная до денег шлюха.
– Ты получил свой чертов ответ? – огрызаюсь я.
– Да. Получил, – Шон придвигается ближе и сживает мое плечо. – Она влюблена в тебя. Бесспорно. И мне жаль, что я перешел черту, но мне нужно было это сделать. Ради тебя, ради себя и ради твоей семьи.
– Ты переступил через мою голову и испортил жизнь тому, кто мне небезразличен, Шон. Принимаю ли я твои извинения? Да. На этот раз. Но хочу тебя предупредить. Больше так не делай.
22
ШД
– Я не понимаю геометрию, – говорит Эддисон, – не вижу в этом необходимости.
– Должна быть необходимость, иначе ее не было бы в учебной программе, милая.
Эддисон и Эйвери сидят за кухонным столом и делают домашнее задание, пока их репетитор, мисс Лорен, мягко рассказывает Эйвери о вершинах и точке пересечения двух сторон.
Господи, я люблю этих девочек. Они дают мне надежду и повод каждый день открывать глаза. Они прошли через ад и вернулись обратно, и все, о чем я забочусь, – это их благополучие, безопасность и обеспечение им хоть какого-то подобия счастья.
Беру бутылку воды, затем кладу немного наличных на сумочку мисс Лорен.
– Спасибо за поздние занятия.
Она кивает, и я выхожу из кухни в свою спальню, где переодеваюсь в рабочую одежду, вспоминая первый год жизни девочек и то, какими они казались идеальными, как по учебнику, а затем, три месяца спустя педиатр спокойно высказал свои опасения, что у них обеих может быть задержка в обучении. Во время этого визита ради блага моих дочерей я держалась стойко, но позже вечером, когда уложила их в кроватки, сломалась как идиотка.
Эддисон и Эйвери не были запланированы. Как раз наоборот. Они были всем тем, чего я никогда не хотела и о чем говорила себе никогда не думать.
Когда слышу, как Эйвери зовет меня, на губах появляется редкая улыбка. Какой бы дерьмовой ни была эта жизнь, все деньги мира никогда не смогут заглушить голос одного из моих отпрысков. Я бы прошла через горящее здание, если бы думала, что их жизнь может быть проще, радостнее и успешнее, чем моя собственная.
23
Кинли
Несмотря на то, что в Далласе снова стоит невыносимая жара, прихожу на работу, дрожа от холода. Голова раскалывается, а желудок скрутился в узел. Прошли шесть ужасных недель с тех пор, как я видела Дерека, и в голове как будто перемешались «но», «что, если» и все мыслимые вопросы, которые только можно себе представить. Я не могу спать, аппетит практически отсутствует, веду себя настороженно, почти воинственно. Я только и делаю, что работаю, возвращаюсь домой, плачу и так по кругу. Ничто больше не имеет смысла.
Я не могу любить убийцу. Не буду. Не должна.
– Доброе утро, Стройняшка, – Марк входит с кофе в одной руке и портфелем в другой.
– Привет, – отвечаю я. – Кофе вкусно пахнет.
Как и каждый день, он ставит чашку кофе темной обжарки на край моего стола, а портфель – на двухстворчатый шкаф слева от меня, затем придвигает стул, стоящий рядом с кабинетом Клейтона. Марк платит половину арендной платы и половину моей зарплаты, но у него нет собственного кабинета, и он предпочитает, чтобы все так и оставалось. Живя в десяти минутах ходьбы от офиса, он утверждает, что успевает больше сделать на своем личном рабочем месте. Помимо того, что Марк и Клейтон придерживаются одинаковой трудовой этики, эти два человека – полярные противоположности. Марк скромный, покладистый и многое делает сам, в то время как Клейтон производит впечатление самодовольного, склонного к осуждению человека, который и не подумает делать то, за что платит кому-то другому.
– У нас еще одно дело. Определенно, понадобится твой опыт. Нам нужно разобраться с двадцатью двумя анкетами.
– Двадцать две?
– Еще одно дело о наркотиках. Похоже, они продолжают поступать. Это печально. У тебя найдется минутка, чтобы послушать о нем, прежде чем перейдем к Кери Смиту?
– Время – это все, что у меня есть.
Марк прищуривается: – Ты в порядке? Кажется, ты немного не в духе.
Эмоции захлестывают меня, и я колеблюсь, не зная, как много готова сейчас рассказать. Почему я все еще думаю об этом человеке? Об этом обманщике? Об этом жестоком убийце?
Никогда еще не чувствовала себя так неуверенно.
– Я в порядке, – лгу я. – Давай послушаем об этом новом деле.
Марк несколько секунд изучает меня с обеспокоенным выражением лица, что заставляет меня отвести взгляд и сосредоточиться на входящих письмах.
– Дело может подождать. А теперь расскажи мне, что с тобой происходит, Стройняшка.
Слезы застилают глаза, и я киваю, удивляясь его пониманию.
– Ты когда-нибудь думал, что тебе суждено провести жизнь в одиночестве или что ты ничего не сделал, кроме как облажался?
– Это как-то связано с Дереком Киннардом?
– Нет. Не знаю. Или может быть. Дерьмо, наверное. Иногда мне кажется, что я проклята или послана на эту землю, чтобы жить в одиночестве. Большую часть своей жизни я избегала отношений. Я не хотела их и даже не задумывалась особо. Но сейчас я просто...
– Сейчас ты встретила человека, который изменил твои взгляды. Это случается с каждым из нас, Кинли. К сожалению, жизнь не всегда складывается так, как мы надеялись. Я могу это подтвердить, – жена Марка, с которой он прожил двадцать два года, ушла от него, оставив лишь записку, в которой говорилось, что она несчастна и хочет реализовать свои мечты. После развода у него не было отношений, и он утверждает, что никогда не будет.
– Я знаю, что можешь, – отвечаю полушепотом.
– Не позволяй этому мужчине сломить твой дух, Стройняшка.
– Между нами действительно никогда ничего не было. Ничего, кроме мечтаний с моей стороны. Мне просто нужно принять это и двигаться дальше.
– Ты сильная женщина, – отвечает Марк. – Черт возьми, ты бесстрашная. А еще заботливая и великодушная. Не позволяй ему изменить твою сущность. Ни один мужчина не стоит этого.
Марк прав. Я потратила слишком много лет, чтобы достичь того, что имею сейчас. Я не могу и не позволю таким, как Дерек, сломить меня. Сказать себе это – проще простого. А вот следовать этому – совсем другое дело.
– Хватит о пустяках. Давай перейдем к новому делу.
Роб Уорд и компания Ward & Holt, L.L.P. – адвокаты по корпоративным и гражданским делам, специализирующиеся на бизнес-правах и разрешении гражданских споров. Как партнер-основатель Роб рассмотрел более сотни дел, по которым выносились вердикты присяжных, и подавал апелляции в Апелляционный суд Техаса, а также в Апелляционной суд 5-го округа США. Семьдесят пять процентов следственной работы Марка приходится на Роба.
По словам Марка, нет никого лучше Роба Уорда.
Марк объясняет, что в этом деле речь идет о молодой девушке, которая умерла от передозировки диазепамом. Девятнадцатилетняя девушка училась на втором курсе Калифорнийского университета в Арлингтоне и получала полную академическую стипендию. Согласно документам, она надеялась поступить в колледж медсестер.
– Боже милостивый, что за передозировки в последнее время? Неужели в наши дни люди не могут довольствоваться тем, что есть, не накачивая свой организм ядом?
– Я тебя понимаю. И эти фотографии ужасны. Ты уверена, что хочешь их увидеть?
Я просмотрела немало фотографий с мест происшествий и из офиса судмедэксперта, и большинство из них заставили меня содрогнуться от ужаса. На безжизненные тела, особенно детские, всегда нелегко смотреть, и нужно быть каменным, чтобы не проникнуться сочувствием. Но то, что я обнаружила в картотеке Дерека, вполне может превзойти все, что когда-либо видела.
– Я уверена.
Симпатичная брюнетка сидит на переднем сиденье своего автомобиля, голова покоится на средней консоли. На лице вздулись вены. Опухшие губы стали синевато-фиолетовыми. Зрачки крошечные и сужены.
– Господи, – возвращаю фотографии Марку. – Она была такой молодой. Такой красивой. Могла ли она покончить с собой?
– Не уверен. Со слов Роба, она была на большой вечеринке возле университета. Там было много выпивки и наркотиков. По словам ее лучшей подруги, она боролась с депрессией. Говорит, дети стыдили ее за то, что она толстая.
– О, Боже.
– Она сказала, что девушке было жарко, и та ушла немного подышать свежим воздухом. Час спустя ее нашли в машине. Клиент хочет, чтобы мы допросили всех детей с вечеринки. Они утверждают, что эта девушка занималась спортом и придерживалась программы питания. Сказали, что она вела здоровый образ жизни и вообще не употребляла наркотики. Поскольку всем им, скорее всего, меньше двадцати одного года, ты, вероятно, мало что найдешь. Просто сделай то, что сможешь.
От внезапного приступа уныния у меня перехватывает горло, и я не могу не думать о Далтоне. Несмотря на то, что я видела его лишь однажды мельком, у меня такое чувство, что знаю его каким-то странным образом.
– Какая жалость. У нее было целое будущее.
– Чертовски уверен в этом, – Марк закрывает папку с делом и заменяет ее папкой Кери Смита. Несколько минут мы обсуждаем записи с камеры наблюдения, и я объясняю, что мне тоже не удалось извлечь ничего полезного. К сожалению, это дело так и останется холодным и нераскрытым.
Спустя час и две просмотренных, хоть и скудных, анкеты, передаю телефоны Клейтону и собираю вещи. Сев в машину, делаю то, чего не делала уже слишком давно, звоню маме. Впервые за много месяцев мне просто необходим материнский совет.
– Привет, милая. Ты звонишь с работы? – мама звучит бодро, как никогда за последние годы.
– Нет. Я в машине, еду домой. Просто хотела узнать, как идут дела.
– Я планировала позвонить тебе сегодня вечером. У меня все хорошо благодаря тебе и твоей подруге, Рейчел Эрнандес. Она думает, что нашла мне работу бухгалтером на дому в крупной компании по производству пластмасс. Боже, Кин, работа на дому была бы для меня идеальной.
– Бухгалтерия? Правда? Ты знаешь что-нибудь о кредиторской задолженности?
– Немного. Мне понадобится обучение, но как только я пройду оплачиваемый двухнедельный курс, они начнут платить мне более чем приличную зарплату. Плюс льготы. Мне это нравится, Кин.
– Это здорово, мама.
– Я в восторге. Правда. Но голос у тебя нерадостный. Что случилось?
Проходит двадцать минут, и я въезжаю на парковку своего дома, все еще шмыгая носом и вытирая слезы, которые, кажется, постоянно текут в последние пару недель.
Мама однажды сказала: «Выходи замуж за самого богатого мужчину, которого сможешь вынести». Однако сегодня ее последними словами были: «Доверься своему всемогущему инстинкту, данному Богом, Кинли. Ты была наделена этим даром не просто так. Копай глубже, милая. Следуй тому, что подсказывает сердце. Ты не пожалеешь».
Впервые за много лет мама сказала что-то, что действительно задело за живое.
Я знаю, чего хочу и что мне нужно делать. Думаю, у нас только один шанс на настоящую любовь в этой жизни, и несколько слов моей матери убедили меня в этом. Жизнь, проведенная в размышлениях на тему «если бы я только…», – слишком тяжелое бремя, чтобы его нести. Дерек Киннард – нечто большее, чем просто похоть или физическое влечение. Он в моей голове и в душе. Я хочу помочь ему исцелиться. Хочу помочь стать тем мужчиной, который скрывается под печалью и чувством вины. Удивительно, но после короткого разговора с матерью я готова сражаться за то, чего хочу, и внутреннее чутье подсказывает мне, что в этом человеке есть нечто большее, чем просто тьма и месть.
Глядя в лобовое стекло автомобиля и мысленно обдумывая план, который прокручивался в голове с тех пор, как наткнулась на Шанталь Доусон, задаюсь вопросом, смогу ли я жить спокойно, если буду ответственна за то, что она окажется в тюремной камере. Или того хуже. Или если я не предприму хотя бы жалкую попытку познакомиться с этой женщиной, которая, возможно, наконец-то успокоит Дерека. С другой стороны, успокоит ли это его?
И готова ли я рисковать своей карьерой?
Черт возьми, неужели все это того стоит?
Этот мой план неэтичен и коварен. Во-первых, я даже не лицензированный детектив. И хотя Марк сказал, что мы больше ничего не можем сделать по этому делу, он не давал мне разрешения преследовать кого-либо из свидетелей. Если я пойду вопреки его воли, это может испортить не только наши рабочие отношения, но и личные. Более того, из-за этого меня могут уволить. Но, с другой стороны, это может значить все для мужчины, которого я люблю, так что если не доведу дело до конца, придется ли мне потом сожалеть? И если да, то смогу ли я с этим жить?
Голова идет кругом от вопросов, но в глубине души я уже знаю, что есть только один выход. Я собираюсь последовать зову сердца и проведу собственное расследование в отношении Шанталь «ШД» Доусон. И даже если Дерек не испытывает ко мне тех же чувств, что и я к нему, по крайней мере, буду спать спокойнее, зная, что сделала все возможное, чтобы доказать свою преданность и оправдать себя тем, что я в этом деле надолго. Может, я и не окажусь в его объятиях и в его сердце, но, черт возьми, я люблю его опасную сторону так же, как и красивого бизнесмена и властного любовника, и я не сдамся, не приложив всех усилий.
С этим я могу смириться.
Борясь со всевозможными эмоциями и дюжиной тревожных сигналов в голове – предательство по отношению к семье, к работе, к здравомыслию, – выхожу из машины и направляюсь к входной двери, только чтобы встретиться с дымчато-карими глазами и пристальным взглядом Дерека Киннарда.
24
Кинли
Молчание словно нож по сердцу, когда он смотрит на меня с глубокой печалью, от которой в моих глазах вспыхивают эмоции, а голос срывается на извинения и рыдания. А потом я оказываюсь там, где хочу и должна быть. В его объятиях, дрожащая, взволнованная, с его губами, прижавшимися к моей голове, и кончиками пальцев, ласкающими мою поясницу. Как будто эта война, которая велась внутри меня годами, наконец-то достигла предела и завершилась, а все мои силы иссякли.
– Я пытался отпустить тебя, – говорит он и в его голосе слышится страдание. – Я никогда не хотел, чтобы все это случилось, малышка. Господи, помоги мне, я бы хотел знать, как бросить тебя. Но ты, блядь, уничтожаешь меня, – он сжимает мой подбородок и смотрит мне в глаза так пристально, что во мне разгорается желание. – Я хочу сделать твою жизнь проще, дать тебе все, о чем ты когда-либо мечтала, и избавить тебя от любых сомнений и трудностей.
Что-то мелькает в выражении его лица, а затем исчезает так же быстро, как и появилось.
– Раньше вокруг Далтона летали бабочки. Монархи, – мрачно добавляет он. – Это было самое ужасное, но каждый раз, когда мы были на свежем воздухе, особенно у бассейна, они просто появлялись. Разумеется, мы с младшим братом всегда ругали его за то, что их привлекало обильное количество геля в его волосах, а не мамины лаванда и жимолость. Как ни странно, но когда Далтон умер, бабочки, казалось, просто улетели вместе с ним. Они так и не вернулись. Удивительно, но сегодня я увидел одну прямо перед своей входной дверью. Считай меня сумасшедшим, но мне показалось, что она была там не просто так.
Дерек гладит меня по щекам, и я даже не замечаю, как соленые слезы текут по губам, пока он не вытирает их.
– Не знаю, почему я почувствовал необходимость сказать тебе это. Но, Господи, – добавляет, прерывисто дыша, – я просто хочу поделиться с тобой всем.
Меня пробирает дрожь, и чувствую, что мне нужно проплакать долгий час. Я так устала от одиночества и притворства. Мне нужна жизнь, дом и кто-то, с кем можно проводить время. Я хочу близости, нежных занятий любовью, но, Боже, помоги мне, я также хочу чего-то более грубого и требовательного. Я хочу всего этого с Дереком, даже зная, кто он такой и что сделал.
На самом деле все просто. Я хочу Дерека. Хорошего, плохого и беззаконного.
Вздрагиваю от звука открывающейся двери квартиры, он целует меня в макушку и протягивает ладонь.
– Дай мне ключ, малышка.
Протягиваю брелок Kinnard, в глазах у меня стоят слезы, а сердце бешено колотится в груди. Как только он открывает дверь, я включаю все освещение в комнате, а он смотрит на меня с неуверенностью во взгляде.
– Думаю, у нас обоих есть секреты, – пожимаю плечами. – Я такая с подросткового возраста. С-с тех пор как... – никто не знает о том дне. Ни мама. Ни даже Кери. И никто из них не понимает, что никтофобия, от которой страдаю, вызвана не уходом отца. Впервые я хочу и нуждаюсь в том, чтобы рассказать кому-то об этом.
– Господи, Кинли, – Дерек снова притягивает меня к своей груди, гладя меня по спине, а между нами повисает неловкая тишина, пока она не сменяется длинной чередой неразборчивой птичьей болтовни. Смотрю на Ангуса, его перья распушились, когда он раскачивается на качающемся мостике лестницы, затем снова на Дерека.
– Птица? – в глазах Дерека мелькает веселье.
– Не просто птица, а чрезвычайно сквернословящий какаду, который, в основном благодаря моей сестре, считает себя человеком и ругается как матрос. Это Ангус.
– Ну, здравствуй, Ангус. И, возможно, мне нравится твоя сестра.
Вот так мы вдвоем устраиваемся на диване, веселые, расслабленные, разговариваем о птицах, музыке и о том, как я убедила Кери, что в нашем шкафу живут ведьмы.
– Расскажи мне о страхе темноты, малышка. Он возник из-за того, что ты боялась шкафа?
Замираю на несколько секунд, чертовски желая, чтобы у меня не было этой проблемы. Это унизительно. Но причина, стоящая за этим, еще более унизительна. В то время как часть меня хочет согласиться с тем, что это было вызвано чем-то таким глупым, как детские убеждения о ведьмах в шкафу, другая часть не хочет сдерживаться. Я не хочу скрывать, кто я и какие трагедии произошли в моей жизни. Больше не хочу. Не с ним.
– Я расскажу тебе об этом. Обещаю. Только не сейчас.
На долю секунды кажется, будто он собирается возразить, но вместо этого протягивает мне руку, и я беру ее.
– Скажи мне, когда будешь готова. А сейчас, ты голодна? Я могу заказать еду. А еще лучше мы могли бы пойти в какое-нибудь хорошее место.
– Я не очень голодна, но могу приготовить тебе что-нибудь. Если, конечно, ты сможешь переварить разогретый пирог с мясом или, скорее всего, обгоревшую пиццу.
Дерек отпускает мою руку, приподнимая мой подбородок, и целует в кончик носа, его глаза наполнены нежностью, которой раньше не замечала.
– Я бы съел с тобой замороженную пиццу в любой день, малышка.
Пожимаю плечами и улыбаюсь: – Имею в виду, я уверена, что ты привык к изысканному ризотто с крабами, идеально выдержанной говядине и тому подобному. Но я всего лишь девушка из бедной части города, которая питается полуфабрикатами, дешевой едой навынос или яичницей-болтуньей, когда мне хочется побаловать себя.
Проведя рукой по моему подбородку, он пронзает меня взглядом: – Как и с твоей теорией об особняках, шикарных Lambo и наемных работниках, ты ошибаешься. Я всего лишь обычный человек, который ест обычную еду и, по случайному совпадению, готовит чертовски вкусное ризотто, когда мне хочется побаловать себя.
– Ты совсем не обычный.
– Не делай этого, Кинли.
– Чего? Не дразнить тебя тем, что ты богатый магнат? Состоятельный человек? – ослепительно улыбаюсь и встаю с дивана, но прежде чем успеваю направиться на кухню, крепкие руки разворачивают меня, а темные, властные глаза вглядываются в мои с отнюдь не веселым выражением.
– Не говори этим вечером о деньгах, – приказывает он сильным и властным тоном.
– Тогда о чем же, Дерек? – спрашиваю, чувствуя, как меня охватывает неуверенность. – Ты угрожал задушить меня. Твой лучший друг пытался манипулировать мной. И вот уже несколько недель от тебя нет ни слова. Почему бы мне не предположить, что это не просто интрижка, чтобы вытрахать меня из твоей системы?
– Интрижка, чтобы вытрахать тебя из системы? Ты так думаешь?
– Нет. Или, может быть. Черт, я не знаю, что думаю.
Он скользит ладонями по моим волосам.
– Я облажался, Кинли. Как и Шон. И, полагаю, да, я вытрахал женщин из своей системы. Но ты, малышка, не одна из них.
– А я не из тех, кто легко относится к домашнему насилию. Я не позволю мужчине издеваться надо мной ни физически, ни морально. Даже тебе.
– Домашнее насилие? Это грубо. Это из-за порки?
– Нет, – выдыхаю я, – или да, возможно. Боже, не знаю. Я просто...
Он снова прижимает меня к себе, и его эрекция раскаленной сталью упирается мне в живот.
– Я бы никогда не стал издеваться над тобой, Кинли. Ни физически, ни как-либо еще. Но как бы ты ни пыталась это отрицать, – требовательно говорит он, касаясь губами моей челюсти, – тебе понравилась эта порка. Тело не лжет, малышка. И как бы мне ни хотелось раздеть тебя догола и покрыть поцелуями твое тело, пока ты не начнешь умолять меня трахнуть тебя, я также готов выйти за эту дверь. Последнее, чего хочу, – это усложнить тебе жизнь. Тебе решать.
– Я люблю тебя, Дерек. Ясно? Я сказала это. Так что нет, я не хочу, чтобы ты уходил. Я не уверена, что у нас что-то получится, но я люблю тебя, черт возьми. Думаю, я полюбила тебя с первой нашей встречи, – потрясенная внезапным признанием в своих чувствах, отвожу взгляд, но он не позволяет.
– Посмотри на меня, Кинли, – приподнимает мой подбородок и смахивает одинокую слезинку, стекающую по щеке. – Мне жаль, что я причинил тебе столько боли. Мне нужно, чтобы ты поверила в это. Но мне также нужно, чтобы ты поняла, я никогда не буду раскаиваться в убийстве ни одного из этих людей. Ты сможешь с этим жить?
Сдерживаю дрожь, пытаясь выкинуть те фотографии из головы. Еще одна слеза скатывается по моему лицу.
– Я могу пережить все, что угодно, если в моей жизни будешь ты.
– Милая, прекрасная Кинли, – вздыхает он, и в голосе слышится облегчение. – Это будет нелегко, но я сделаю все, что потребуется, чтобы убрать этот страх из твоих прекрасных глаз.
– Это значит то, о чем я думаю?
– Это значит, что я хочу тебя. Я люблю тебя. И сделаю все, что в моих силах.
– Все?
– Все, что в моих силах, – твердо повторяет он, но в его взгляде пылает нежность. – Вернись ко мне домой сегодня ночью. Спи рядом со мной и будь в моей постели, когда я проснусь утром. Позволь мне показать тебе сотню способов, как нам может быть хорошо вместе. Блядь, мне нужно быть внутри тебя, малышка.
– Я тоже хочу всего этого. Больше всего на свете. Но твой дом в трех миллионах миль отсюда. Пожалуйста, – добавляю, и моя сердцевина сжимается от его мягкой ответной улыбки.
– Хорошо. Мы останемся здесь. Но до наступления утра ты произнесешь это слово много раз, потому что я планирую трахать тебя так, что ты будешь повторять «пожалуйста» даже во сне.
Контроль и собственнический огонь сверкают в его взгляде, когда его губы накрывают мои, горячие и требовательные, а язык проскальзывает сквозь зубы, глубоко и страстно проникая в мой рот и вырывая воздух из легких. Его глаза сверлят меня, он запускает руки в мои волосы, впивается губами в мои с грубым и безжалостным доминированием, а мои бедра бесстыдно трутся о твердую длину его члена.
– Я устал ждать, Кинли. Устал тосковать по тебе и каждую минуту беспокоиться о том, все ли с тобой в порядке. Я так чертовски изголодался по твоей плоти, что не могу сосредоточиться на делах. Господи, я умираю по тебе, – он тянется к моей футболке и поднимает ее вместе с лифчиком, а затем берет в рот мой сосок. Проводит языком по твердому кончику, а затем прикусывает чувствительную плоть, и, будь я проклята, если резкое жжение не заставляет меня хныкать и жаждать большего. Он берет ту же грудь в ладонь и сжимает сильно, почти грубо. Боль пронзает меня, но я так возбуждена, что теплая жидкость струится между бедер.
– Моей малышке это нравится, не так ли? – его губы возвращаются к тому же пульсирующему соску, и я задерживаю дыхание, понимая, что да, мне это нравится. Контроль, небольшие, но сильные уколы боли и тот факт, что я не смогу взять верх.
– Скажи, что тебе нравится, когда дразнят твои соски.
– Да.
– Ты хочешь, чтобы я заставил тебя кончить вот так? – его рот пробегает по выпуклости второй груди, а затем смыкается на соске, сильно посасывая и покусывая нежную плоть, в то время как от всех этих ощущений и боли я в нескольких секундах от того, чтобы закричать от оргазма.
