Текст книги "Мертвые бабочки (ЛП)"
Автор книги: Лейси Хайтауэр
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 19 страниц)
30
Дерек
В ее глазах вспыхивает гнев. Кинли тяжело дышит, губы дрожат, и она несется в сторону спальни, а я стою и смотрю, мысленно перебирая все причины, по которым она мне подходит, и почему я не хочу сдаваться. Большую часть своей взрослой жизни, за исключением одного короткого эпизода с дерьмовыми отношениями, я провел, сосредоточившись только на одной цели – мести. Я отрешился от любви и отвергал все, что могло бы привести к близости. Но я не могу представить, что больше никогда не увижу ее. Никогда не прикоснусь к ней, не почувствую и не попробую ее на вкус. Как бы ей ни было хорошо без меня, Кинли Хант глубоко похоронена в единственном месте, которое не могу заглушить, – в моем сердце.
– Кинли! Подожди!
Она стягивает блузку через голову, сердито комкает ее, а затем бросает в мою сторону, что она оказывается в нескольких дюймах от моих ботинок. Дверь захлопывается, и я слышу ее возмущенные, полные боли слова: – Иди нахуй, Дерек Киннард. Нахуй все. Я закончила. Черт, я больше чем закончила. Мне никто не нужен. И никогда не был. И никогда не будет.
Она никого не обманывает. Она обижена и все отрицает. Я знаю, потому что всю взрослую жизнь провел в той же самой чертовой лодке. Слова «пятьдесят оттенков испорченности» не имеют ко мне никакого отношения. Я ущербен. Грешен и полон ошибок. Но, Господи, помоги мне, я люблю эту женщину всем сердцем.
Открываю дверь спальни и вижу ее силуэт в душе, она прижимается головой к стене, и ее тело сотрясается от рыданий. Я не могу позволить, чтобы все закончилось так. Я, блядь, не могу этого сделать.
Стянув с ног ботинки и раздевшись догола, открываю дверь в душ, и передо мной предстает раскрасневшаяся, с опухшими глазами, взволнованная Кинли. Она тут же обхватывает себя руками как щитом, но я не позволяю и опускаю их по бокам.
– Не прячь от меня свое тело, малышка.
– Я с этим закончила, – заявляет она, ее глаза наполняются слезами. – Я только и делаю, что прихожу к тебе. Всегда делаю первый шаг. Всегда протягиваю руку помощи. Но больше нет. Абсолютно нет. Так что, пожалуйста, убирайся к черту из моего душа. Иди домой. Купи автосалон или переедь на остров, или все, что душе угодно. Просто уходи.
Делаю шаг вперед и прижимаю ее спиной к стенке душевой, затем кладу руки по обе стороны от нее.
– Может быть, ты уже закончила, – говорю, будучи чертовски уверенным в том, что еще далеко не закончил с этой женщиной. – Но я нет. И не думаю, что ты тоже, – скольжу рукой по изгибу ее груди и вниз по животу, пока не провожу пальцем по мягкой плоти влажной щелочки. – Такая восхитительно мокрая.
– Конечно, я мокрая, ты, гребаный мудак. Я же в чертовом душе.
– Хорошо, – говорю с намеком на ухмылку, и мое тело каменеет. – Хорошо, малышка.
– Чего ты хочешь от меня, Дерек? Ты как какой-то псих. В одну минуту говоришь «прощай». А в следующую – лезешь ко мне в душ и говоришь, что еще не закончил. Ты вообще знаешь, чего хочешь? Неужели я всего лишь очередная прошмандовка, которая тебе быстро надоела, но ты считаешь себя обязанным успокоить ее, прежде чем отправить восвояси? Неужели я не более чем очередная насечка на поясе знаменитого и любимого мистера Фаната Автомобилей? Если так, то к черту все это дерьмо. Ты мне не нужен. Я не хочу тебя.
Прижимаюсь твердым членом к ее бедру и опускаю губы на расстоянии вдоха от ее рта: – Чувствуешь ли ты, что кто-то считает тебя бывшей? Или видишь мужчину, который закончил с этим? Ты когда-нибудь задумывалась о том, что я боюсь, малышка? Боюсь сделать тебе больно или разрушить этот прекрасный дух? Впервые после смерти Далтона я могу честно сказать, что мне страшно. Но я хочу тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя, – повторяю, скользя пальцем по ее влажной щели, и сердце бешено колотится от слов, которые никогда не произносил: – Ты, Кинли Хант, запечатлена в моем сердце и выжжена в моей душе. Я был глупцом, думая, что смогу уйти.
– Но...
– Никаких «но». А теперь прикоснись ко мне, малышка. Посмотри в мои глаза, прикоснись ко мне и почувствуй, как чертовски сильно я жажду тебя.
– Дерек. Я... я... – ее голос затихает, и моя малышка делает то, что ей говорят. Пристально глядя на меня, обхватывает мой член и сжимает его, в то время как ее едва уловимые наклонности к подчинению сжимают мои яйца и согревают меня изнутри.
Прижимаюсь губами к ее губам: – Я больше не могу бороться с этим. И не буду. Возможно, я совершаю самую большую ошибку в своей жизни, но я не могу без тебя. Скажи мне, что ты все еще чувствуешь то же самое.
– Ты знаешь, что да, – отвечает она, задыхаясь.
– У нас все получится. У нас все получится, – скольжу губами по ее губам, шее, выдающейся груди, затем прокладываю дорожку поцелуев вниз по влажному животу, пока не оказываюсь на коленях, проникая языком в щелочку и пробуя ее на вкус.
Притягиваю ее ближе, а ее руки находят путь к моей голове. Облизываю ее щель, а затем посасываю с настойчивой и бездонной потребностью, пока кончики ее пальцев перебирают мои волосы, а затуманенное выражение беспомощного удовольствия говорит мне, что она близка к тому, чего добиваюсь.
– Дерек, – выдыхает она, – как ты делаешь это со мной? Как ты можешь заставить меня чувствовать себя так хорошо, когда всего несколько секунд назад не было ничего, кроме злости?
– Ты делаешь то же самое со мной, малышка, – отвечаю я, а затем снова втягиваю ее клитор губами. – Ты такая красивая. Я хочу провести остаток своих дней, показывая тебе, как хорошо могу заставить тебя чувствовать себя. Хочешь кончить для меня?
Ввожу два пальца в ее дырочку, сгибая их, чтобы добраться до сверхчувствительного комочка нервов, и она сжимается, отчего из моей груди вырывается дрожащий стон, а яйца напрягаются.
– Ты делаешь меня таким твердым, Кинли. Твоя пизда такая теплая, тугая и чувствительная для меня. Ты моя, черт возьми. Ты принадлежишь мне.
– Да. Я твоя, Дерек. Но я хочу, чтобы ты был внутри меня. Я хочу кончить, когда ты будешь входить в мое тело. И без презерватива.
Ее слова почти доводят меня до исступления, мой член жаждет освобождения. Встаю и целую ее в губы, чтобы она могла почувствовать вкус своей сладкой плоти, затем осторожно разворачиваю ее и прижимаю ее ладони к бортику душа, и эта соблазнительная задница возбуждает меня до безумия. Прижавшись губами к ее шее сзади, одним медленным, глубоким толчком вхожу своим неприкрытым членом в ее влажную киску.
– Ты сводишь меня с ума, женщина. Мой член твердый каждый день. Мое тело жаждет тебя каждую минуту, – наклоняю ее под таким углом, чтобы задеть внутреннюю стенку и эту маленькую эрогенную точку, а затем начинаю вдалбливаться в нее как одержимый, обхватывая ее за талию, и ее бедра встречают каждый безжалостный толчок, когда я делаю все возможное, чтобы приблизить ее к разрядке. – Блядь, Кинли. Вот так, детка.
Ее тело содрогается, она заводит руку за спину, вынимает мой член из своей промежности и прижимает его к тугой дырочке задницы.
– Что ты делаешь, малышка?
– Я... я хочу тебя вот так.
Да, блядь. Я возьму твою прелестную маленькую задницу.
Голод охватывает меня, мой член так чертовски тверд, что я близок к оргазму. Я хочу каждую частичку тела этой женщины всеми возможными способами. Смазав себя кондиционером для волос, обхватываю ее таз и прижимаю влажную головку к ее отверстию.
– Посмотри на меня, Кинли. Посмотри мне в глаза и скажи, что ты действительно этого хочешь. Я никогда не буду принуждать тебя к чему-либо.
– А я никогда тебе этого не позволю.
– Это моя девочка, – отвечаю с легкой усмешкой, – вот-вот получит член в задницу и все еще полна дерзости, – провожу головкой по великолепной, сморщенной розочке. – Я хочу, чтобы ты была растянута, болезненна и полна моего семени всю следующую неделю. Хочу, чтобы каждый твой шаг был напоминанием об этом дне, об этой минуте, – упираюсь головкой в напряженные мышцы, одновременно скользя рукой вниз, пока большим пальцем не касаюсь ее клитора. Ее тело дрожит, голова по-прежнему повернута в сторону, а глаза, остекленевшие от вожделения. Погружаюсь чуть глубже, затем удерживаю ее неподвижно и щиплю клитор, полностью проникая внутрь.
Так идеально. Так прекрасно.
– Господи, Кинли. Ты чувствуешься так хорошо. Поиграй со своими сосками, малышка. Я хочу, чтобы каждый дюйм твоего тела ощутил это.
Она не колеблется и одной рукой теребит свою грудь, а я двигаюсь внутрь и наружу в медленном нежном ритме, лаская пальцем ее клитор, и ее маленькое тельце отвечает на каждый толчок.
– Дерек, – хнычет она.
– Тебе нравится, малышка?
– Да, – стонет она, – это так хорошо.
– Господи, Кинли. Я долго не продержусь. Только нет так. Я собираюсь кончить так сильно. Блядь, малышка, – пальцем яростно тереблю ее клитор, в то время как из моего горла вырываются хриплые стоны, и я врываюсь в нее с такой силой, что это похоже на нирвану, но не настолько, чтобы причинить боль. Я хочу, чтобы это привело ее в такое возбуждение, которого она никогда не испытывала. Хочу почувствовать, как ее тело содрогается в экстазе, и услышать, как ее дыхание становится тихим и прерывистым. Слегка отстраняюсь, затем вхожу сильнее и глубже, впиваясь губами в ее шею, и мой член становится все тверже с каждым продолжительным толчком.
Она стонет, прижимаясь своей идеальной задницей к моей эрекции, щиплет себя за правый сосок, а другой рукой царапает керамическую плитку. Ее готовность доставить мне удовольствие, а также насладиться запретными областями своего тела просто завораживает. Это необузданный, чувственный, глубоко интимный дар, который рождается из глубокого доверия и любви.
В животе разливается жар, бедра напрягаются. Раненый стон вырывается из моего горла, я жадно хватаю воздух, усиливая толчки и проникая в нее все глубже. Она выкрикивает мое имя, и мой член воспламеняется от яростного, жестокого толчка, изливаясь в ее маленькую дырочку с такой интенсивностью, что становится почти больно, пока она прижимается ко мне всем телом и принимает каждую каплю как гребаный чемпион.
– Ты моя, малышка. Каждый дюйм. Каждая чертова частичка тебя. Любым способом, который я выберу.
Ее голова падает на твердый выступ душа, и я медленно выхожу из нее, наблюдая, как она морщится от дискомфорта.
– Иди сюда, красавица, – притягиваю ее к себе и целую медленно и глубоко, а затем намыливаю ее тело гелем для душа, особенно нежно касаясь местечка между бедер. Смыв пену, выключаю воду, которая уже стала холодной.
– Пойдем в постель. Не знаю, как ты, а я уже давно не чувствовал себя таким уставшим.
Она кивает и улыбается так, что я снова становлюсь твердым. Открываю дверцу душа и достаю полотенце, чтобы укутать ее озябшее тело. Мы вытираемся, и она ведет меня к кровати, прекрасно обнаженная, ее волосы все еще влажные, на лице нет косметики, задница все еще полна моей спермы, а слабый аромат геля для душа, смешанного с моим, все еще ощущается на ее теле.
После смерти Далтона я впервые почувствовал что-то, напоминающее настоящее счастье, и это здорово. Черт возьми, это потрясающее. И все же внутри меня все еще бурлит смятение. Мне предстоит принять решение, возможно, самое важное в моей жизни, и мысль об этом вызывает почти страх. Скоро я встречусь с человеком, которого ждал всю жизнь, чтобы распять его, и, вполне возможно, не только покончу с жизнью женщины, но и потеряю ту единственную, которая когда-либо владела моим сердцем.
Кинли заползает в постель и ложится на свою сторону, а я забираюсь следом, обнимаю ее и притягиваю к себе.
– Я люблю тебя, малышка, – целую нежную кожу ее плеча, и она переворачивается ко мне лицом.
– Ты уверен?
– Я ни в чем не был так уверен в своей жизни.
– Тогда любишь ли ты меня достаточно, чтобы рассказать, как убил моего дядю?
Убираю волосы с ее лица, и волна ужаса пробирается по шее.
– Это не то, что ты хотела бы услышать, Кинли.
– Ты ошибаешься, – говорит она, садясь и подкладывая подушку под спину. – Неужели ты не понимаешь? Секреты управляли моей жизнью, в основном из-за него, и я больше не хочу этого. Они ядовиты и не приносят ничего, кроме разрушения отношений и омертвения души. Я не позволю им встать между мной и единственной любовью моей жизни. Я хочу знать, Дерек. Мне нужно знать. И потом я больше никогда не хочу упоминать его имени. Я больше никогда не хочу думать о нем.
– Это неправильно, Кинли. Ради всего святого, я убил этого человека. Что еще ты хочешь услышать?
– Все.
Подтягиваю подушку к себе, и какое-то время мы сидим в тишине, единственные звуки в комнате – шум вентилятора на потолке, собачий лай где-то снаружи и стук моего сердца, пока я изо всех сил пытаюсь произнести хоть слово.
Блядь!
– Я использовал нож.
Ее глаза расширяются, и именно в этот момент я понимаю, что никогда не расскажу ей о том, с какой мрачной жестокостью это сделал.
– Значит, ты пырнул его ножом?
– Я использовал нож, – повторяю, отказываясь сообщать ей кровавые подробности того, как не только использовал лезвие, но и содрал кожу с мышц его правой руки.
– Ты вырвал ему зубы, как мужчинам с тех фотографий? Или отрезал ему язык?
Я лишь слегка киваю. Ожидая, что она потребует больше подробностей, но она сглатывает, а затем спрашивает: – Каково это было? Наблюдать за чьим-то последним вздохом и обрывать человеческую жизнь?
– Я чувствовал облегчение, Кинли. Полное и абсолютное удовлетворение.
Меня пронзает чувство вины. Не потому, что я вспоминаю неподдельный ужас в глазах Кейса Ханта в те последние минуты, когда сдирал кожу с его руки, прежде чем перерезать сонную артерию, а потому, что я убил бы его снова, будь у меня такая возможность. На этот раз, содрав с него кожу с головы до ног.
31
Дерек
«Бог благословил нас. Твой отец дал нам жизнь, за которую мы должны быть благодарны каждую ночь, когда закрываем глаза. И никогда не забывай, что нет лучшего чувства, чем протянуть руку помощи нуждающимся и предложить им то, за что ты никогда не рассчитываешь получить вознаграждение».
Темнота, словно притаившаяся злая тень, сгущается на служебной парковке с единственной перегоревшей лампочкой уличного фонаря. Черное облако страха окутывает меня, пока мы с Шоном ждем за тонированным Tahoe, а мои мысли сосредоточены на одном – моей малышке и ужасе в ее глазах прошлой ночью, когда я сказал ей, что использовал нож против ее дяди.
Мои поиски внезапно кажутся неуместными.
– Вот, – Шон указывает на высокую, худющую женщину, выходящую из задней двери. Под глазами тяжелые темные мешки, заметные даже во мраке ночи, а тусклые немытые волосы обрамляют пепельно-бледную кожу. Она – мешок с костями. И одна рука на несколько дюймов короче другой.
Она истощена, слаба и недоедает.
Она, блядь, инвалид.
Черт побери! Что теперь? Что, блядь, мне теперь делать?
Женщина... мать двоих детей... с физическими изъянами.
Больше всего на свете я хочу ее возненавидеть. Хочу испытать наслаждение, когда она увидит ярость в моих глазах, и ощутить чувство удовлетворения, когда ужас охватит каждый дюйм ее тела, пока я буду высасывать жизнь из нее. Но нет. Я не чувствую ничего подобного. Ничего из этого.
Я не могу забрать жизнь этого человека.
– Иисус, блядь, Христос, – произносит Шон, встречаясь с хрупкой женщиной взглядом.
Разминая напряженную шею и разочарованно выдыхая, мысленно возвращаюсь к своему восемнадцатому дню рождения. Громкий шум душа в тихом доме. Тошнотворное чувство, которое изо всех сил пытался игнорировать. Крик, рвавшийся наружу, безнадежность в глазах отца, сотрясавшееся от рыданий тело матери и ошеломляющий шок на лице моего младшего брата.
Блядь. Блядь!
В висках начинает пульсировать, руки сжимаются в кулаки, а гнев, вина и месть извиваются в голове как разъяренные змеи. Мне достаточно один раз сжать руку вокруг горла этой изможденной женщины, чтобы вырвать дыхание из ее хрупких легких.
Одно. Ебаное. Сжатие.
Киваю Шону, затем подхожу к незнакомке, которая внезапно кажется мне совсем не незнакомой. Смотрю ей прямо в глаза, а она даже не вздрагивает. Уставшая до смерти женщина просто стоит и отвечает мне пристальным взглядом.
– Я сразу перейду к делу, мисс Доусон. Я возлагаю на вас половину вины за передозировку, оборвавшую жизнь моего близнеца, поскольку вы продали Кейсу Ханту, или Дьюсу, наркотик, от которого умер мой брат. Я пришел сюда, чтобы вернуть должок, – приподнимаю футболку ровно настолько, чтобы она увидела Glock за поясом джинсов. – На вашем месте я бы не пытался кричать, – бросаю взгляд на Шона, который открывает заднюю дверь Tahoe, затем беру ШД за руку и веду на несколько футов вперед к внедорожнику.
– Залезай.
Глаза изнуренной женщины расширяются, она, по-прежнему молча, оглядывается, а затем пытается бежать в сторону улицы. Мне требуется всего десять секунд, чтобы поймать ее и развернуть к себе.
– Кажется, мать в подобной ситуации должна быть немного мудрее, ШД, – подчеркиваю ее псевдоним, одновременно поднимая истощенное тело, которое не тяжелее чертовой птицы, и усаживаю на заднее сиденье внедорожника. Забираюсь рядом с ней, а Шон занимает водительское место.
– Твое лицо, – говорит она, задыхаясь, – такое же, как у него.
– Значит, ты не отрицаешь, что знала моего брата?
– На самом деле я его не знала. Встречалась с ним всего пару раз, – она вцепляется в подлокотник, ее тело дрожит. – Один парень, которому я продавала товар, сказал, что у него есть покупатель, который хочет Virado, или пудру, как ее называет большинство. Пару недель спустя он позвонил и сказал, что ему нужен Гидроморфон, ректальные свечи. Тогда я впервые увидела твоего брата.
Я вздрагиваю и смотрю на Шона, который стискивает челюсть.
– Господи.
– Хочешь верь, хочешь нет, это не такая уж редкость. Некоторые мужчины утверждают, что получают от них значительный сексуальный кайф.
– Где ты берешь свое дерьмо, ШД?
Она опускает голову и смотрит на свои ноги: – Откуда мне знать, что ты не осуществишь свой план и не перережешь мне горло, даже если я тебе скажу?
– Ты не знаешь, милая. Ты ни черта не знаешь.
– Не будь дурой, – добавляет Шон, – скажи ему, где ты покупаешь наркотики.
– Хорошо. Хорошо. Только не трогайте моих малышек. Пожалуйста.
Игнорирую ее мольбу и ловлю взгляд Шона. Я киваю, а он берет телефон и набирает озвученный адрес сельской местности, которая находится всего в нескольких минутах езды.
– Теперь я могу идти? Я дала тебе то, что ты хотел.
– Можешь, но сначала мне нужно, чтобы ты слушала и слушала внимательно. Я предоставляю тебе несколько вариантов, ШД, – предупреждаю я. – Выбор, к которому тебе не стоит относиться легкомысленно.
– Выбор? – хрипло шепчет она, ее нижняя губа дрожит. – Какой выбор?
Наблюдая за тем, как корчатся эти наркоторговцы, я испытываю кайф. Не имеет значения это женщина или кто-то другой.
– Ты можешь уйти отсюда сегодня вечером, отправиться домой, сжечь свою заначку и никогда больше не торговать наркотиками. Или можешь проигнорировать мое предупреждение и продолжать делать то, что делаешь, но при этом до конца своих дней быть начеку. Или, наконец, мы можем встретиться в более подходящем месте и придумать, как упростить тебе жизнь, а также твоим дочерям. Выбор за тобой. На твоем месте я бы, пожалуй, исключил вариант номер два.
Она поступает именно так, как я ожидаю, и тянется к дверной ручке. Хватаю ее за длинные волосы и дергаю достаточно сильно, чтобы она поняла, что я не шучу.
– Я знаю, где ты живешь, Шанталь. Помни об этом, когда будешь целовать своих дочерей сегодня вечером. И когда твои глаза закроются, а пелена дремоты окутает твое тело.
Очевидно, она знает мое имя, поэтому не даю свой личный номер. Она может позвонить в любой из моих дилерских центров и передать сообщение.
– Спокойного сна, ШД. И подумай над моим предложением. Если ты решишь связаться со мной, уверен, ты знаешь, как это сделать.
Мой пульс такой частый, что отдается в ушах, я протягиваю руку и открываю дверь. Выйдя из внедорожника, она поворачивается ко мне: – Твой брат был добрым человеком. И если уж на то пошло, я не считаю, что он заслуживал смерти. Мне искренне жаль.
– Принято к сведению, – отвечаю, одаривая ее бесстрастным взглядом.
– Знаешь, когда я впервые встретила Далтона, он все время смотрел на это, – она жестом указывает на свою изуродованную руку. – Все так делают, и я не обижаюсь. Больше нет, – она пожимает плечами. – В конце концов, я сказала ему, он может пялиться, а он ответил, что смотрел не столько на руку, сколько на пальто, которое было поношенным и на размер меньше. Было не холодно, но шел дождь. Ливень стеной. Я боролась с простудой, меня постоянно знобило, поэтому я схватила первое, что попалось под руку. Твой брат сказал, что мне нужна одежда получше. Позже вечером я зашла в продуктовый магазин, так как у меня в кармане были деньги. И нашла две хрустящие стодолларовые купюры, которых там не должно было быть. Я знала, кто их туда положил. Понятия не имею, как ему это удалось, но он это сделал. И вскоре после этого я увидела его некролог. Еще раз, я искренне сожалею о твоем брате. Он был хорошим человеком. И заслуживал лучшего.
Поморщившись от ее слов, холодно смотрю на нее: – Подумай, что выберешь, ШД.
Адреналин разливается по моему телу, а сердце бешено колотится. Я чертовски взвинчен, пока мы следуем за Шанталь «ШД» Доусон и ее ржавым, полуразвалившимся минивэном к обветшалому жилому комплексу в нескольких милях дальше по дороге. Проследив за тем, как она заходит в свое жилище, мы возвращаемся в дом Шона, обсуждая адрес, который она нам дала. Мы обоюдно решаем, что Шон сделает анонимный звонок и сообщит о наркопритоне полиции Далласа.
– О чем ты думаешь? – спрашивает Шон после долгого молчания.
Прямо сейчас я даже думать не хочу. В моей голове слишком много дерьма, чтобы даже думать о здравом смысле.
– О том, что я вымотался до чертиков.
Шон кивает, в то время как чувство вины пробирается по моему позвоночнику. За последние несколько лет я заставил этого человека пройти через настоящий ад. Он не напрашивался на такую дерьмовую жизнь. Когда Далтон умер, он был всего лишь трудолюбивым, добропорядочным гражданином, и в моей преступной жизни не должно было быть места для него.
– У меня в голове крутятся кое-какие идеи, но мне нужно выспаться, прежде чем принимать поспешные решения.
Шон не подвергает сомнению то, что я только что сказал, и вместо этого отвечает: – Мы в этом новом GT-R. Этот ублюдок просто умирает от желания, чтобы кто-нибудь сел за руль, – его брови приподнимаются, а на губах появляется легкая улыбка. – У Рейчел сейчас один из этих девичников с сестрой, и она вернется домой до позднего вечера... если ты понимаешь, о чем я.
Черт побери, понимаю.
Слегка киваю Шону, и он сворачивает на следующем съезде и петляет по эстакаде, направляясь на юг, в сторону Маккинни. Шон знает, что если что-то и может меня успокоить, так это быстрая езда на машине. Это проясняет беспорядок в моем мозгу. Это в некотором смысле медитация и место, где идеи иногда приходят ко мне даже без размышлений, а думать сейчас я как раз не хочу.
Полчаса спустя мы вдвоем в серебристом четырехдверном Nissan мчимся на запад по улице Джорджа Буша со скоростью 188 километров в час. Внимательно перестраиваюсь из среднего ряда в крайний левый, V6 с двойным турбонадувом – настоящая мечта водителя. Нажимаю на газ чуть сильнее, чтобы проверить теорию о том, что у модели этого года больше лошадиных сил и маневренности, чем у ее предшественницы. Спидометр показывает 206, и машина скользит по свежеуложенному асфальту как по шелку. Как будто мы, черт возьми, летим.
Мозг изо всех сил пытается превратить мысли в беспорядочный хаос, и я поступаю разумно, сбрасываю газ и съезжаю на обочину. Дыхание становится быстрым и прерывистым, пульс гулко отдается в ушах. Будь моя воля, и не будь у меня кого-то на пассажирском сиденье, я бы проехал на этой красавице по всему Метроплексу сегодня ночью. Но, опять же, я не могу позволить себе наматывать лишние мили. Покупатели редких спортивных автомобилей не ценят пробег. Эти GT-R, как правило, уже проданы еще до того, как поступят в продажу, и в большинстве случаев мы даже не разрешаем тест-драйвы. Слишком большой пробег может сорвать сделку. Делаю глубокий вдох и смотрю на Шона.
– Как это было? – спрашивает он, приподнимая брови.
– Охуенно круто. Она уже продана?
– Нет. Вчера звонили, но парень так и не явился. Думаешь оставить ее себе?
– Нет. Но она хороша. Наверное, мне стоит позвонить Дэмиену и сказать, что у нас в продаже появилась новая модель. Почему бы тебе не прокатиться на ней до дома и не опробовать ее самому? Ты сможешь вернуть ее в дилерский центр утром.
– Muy bien, amigo (Прим:– спасибо, друг).
Решение принято. Да, я хотел ненавидеть эту наркоторговку Шанталь «ШД». Она была и всегда будет той второй половиной, на которую возлагаю вину за наркоту, убившую моего брата. Она воплощает в себе все, что я ненавижу. Все, что не могу уважать. Я фантазировал о том, как подвешиваю ее за ноги, смотрю в ее испуганные глаза и злобно улыбаюсь в ответ на отчаянные всхлипы, медленно мучая ее в течение нескольких дней, пока она не потеряет сознание от боли и не превратится в дышащий труп. Но это было до того, как я узнал, что он – это она... и до того, как Кинли Хант украла мое сердце.
Теперь, как и тогда, когда впервые увидел ее, понимаю, что не смогу пройти через это. Как бы ни желал ей смерти, я не могу этого сделать. Не могу причинить вред этой женщине.
Единственное, что могу, – помочь ей изменить жизнь к лучшему.
Завтра я отправлюсь в Shatterproof и поговорю с Кеннетом Джонсоном о своей задумке. Если мы не придем к соглашению, придумаю что-нибудь еще для этой женщины и ее дочерей-инвалидов. Но сначала у меня есть кое-что более срочное.
Мне нужно кое о чем позаботиться для моей малышки.
