Текст книги "Другие времена, другая жизнь"

Автор книги: Лейф Г. В. Перссон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 24 страниц)

10

Среда, 6 декабря 1989 года

В кабинете Эрикссона было огромное количество бумаг. Аккуратно подшитые в папки с маленькими этикетками на корешках, они были расставлены в строго хронологическом порядке. Что касается его биржевой деятельности, то она была отражена в двух десятках папок, занимающих целых две полки. Папка за папкой, расчеты, выписки из счетов в брокерской фирме его друга Тишлера. Судя по количеству документов, в последние годы Эрикссон произвел сотни крупных и мелких биржевых операций и почти всегда оставался в выигрыше. Многие, даже крупные, сделки заняли не больше одного дня.

– Наш парень прямо какой-то финансовый гений, – заключил Ярнебринг, – покупает акции на сотни тысяч, даже на миллион, в тот же день продает и ложится спать богаче на несколько тысяч. К разговору о риске…

– Мы, по-видимому, его недооценили, – улыбнулась Хольт. – Биржевой тореадор.

– У меня есть приятель, работает в отделе экономических преступлений… – задумчиво произнес Ярнебринг.

– Вот и позвони ему, пусть придет прямо сюда.

– Блестящая мысль, Хольт! И тебе не придется мешками таскать эту муру на службу!

Его знакомый, к счастью, оказался не сильно загружен: он работал над одним налоговым делом уже семь лет, так что днем больше, днем меньше – разницы нет. Прокурорша не стала бы возражать, но он предпочел вообще ничего ей не говорить. Уже через час он сидел за кухонным столом в квартире Эрикссона и листал папки. Хольт занялась кофе, а Ярнебринг продолжал обшаривать кабинет.

– Кофе готов, – сказала Хольт, и в тот же момент детектив из отдела экономических преступлений захлопнул последнюю папку.

– Думаю, здесь можно курить, – сказал он, показывая на стоящую на столе хрустальную пепельницу.

– Рассказывай. – Ярнебринг поощрительно кивнул и отхлебнул свежий кофе. – И кури на здоровье. Покойник вряд ли будет возражать, а коллега Хольт сама с сигаретами на дружеской ноге.

– Умираю от любопытства. Нет, спасибо, я бросила, – улыбнулась она, когда коллега из экономического отдела протянул ей пачку сигарет.

Детективу, работающему в отделе экономических преступлений, все было ясно как дважды два: обычный человек, вроде Эрикссона, не может заработать на коротких биржевых сделках – это теоретически неосуществимо.

– Это нулевая игра, – объяснил он и задумчиво затянулся. – Ты можешь сорвать куш, бывает, что даже несколько раз подряд, но рано или поздно обязательно проиграешь, так что со временем в лучшем случае останешься в нулях…

– А если он хорошо информирован? – возразила Хольт. – Тогда он может…

– По-моему, ты сказал, что он работал в Центральном статистическом управлении, – прервал ее экономист, обращаясь к Ярнебрингу. – Забудь. Для тех, кто играет на бирже, там нет ничего интересного.

– Нет, мы имели в виду не то. Его лучший друг – владелец этой самой брокерской фирмы, через которую он пропускал все свои сделки.

– А почему сразу не сказали? – вздохнул экономист. – Тогда бы мы все решили по телефону.

– Слушаю с все возрастающим вниманием, – улыбнулся Ярнебринг.

– Если ты брокер, эта деятельность – как механическое пианино. Ты покупаешь пакет акций, если цена растет, ты продаешь их и зарабатываешь деньги, и все тип-топ. Если цена падает, ты сплавляешь их кому-то из твоих клиентов, кто оставил заказ, чем, вообще говоря, оказываешь ему плохую услугу. А если дело совсем плохо, всегда есть какой-нибудь фонд или управление, где ты рулишь, и там это все легко закопать. В любом случае у тебя на все готов ответ, а биржа за один день может повернуть – ой как!

– Все равно не понимаю, – призналась Хольт. – Ну, скажем…

– Я приведу пример, – перебил ее экономист. – Допустим, ты мой клиент, а я твой брокер. – Он показал пальцем сначала на Хольт, а потом на себя, чтобы не осталось никаких сомнений. – Утром, еще до открытия биржи, ты мне позвонила и выразила желание купить тысячу акций по цене не больше ста крон за штуку. Ну, например, компании «Муттер и сын» – известные шведские заводы. – Он слегка улыбнулся.

– Ясное дело, – подхватила Хольт. – Я так и делаю каждое утро. Только я пользуюсь услугами Нордбанка, туда мне переводят зарплату. Десять тысяч в месяц после вычетов.

– Чтобы мне много не возиться… – продолжил экономист. – Есть, конечно, множество комбинаций, но, чтобы, как сказано, не возиться, я просматриваю распоряжения на продажу от других клиентов, они уже лежат у меня на столе. И вот, представь себе, я нахожу клиента, который хочет продать акции «Муттер и сын» по цене не меньше девяносто крон за штуку. Ну так вот. Если не усложнять, я уже заработал пять тысяч. Он продает по девяносто, ты хочешь купить по сто. Я получаю разницу, которая после вычета налогов и прочего дает пять тысяч.

– Я бы съел пирог сам, – оскалился Ярнебринг. – Зачем делиться с каким-то Эрикссоном?

– Они так и поступают! – театрально воскликнул экономист. – За исключением редких случаев, когда, скажем, хотят помочь приятелю. И помогают при этом и самим себе.

– Что ты имеешь в виду? – удивилась Хольт. – Что значит «помогают самим себе»?

– Предположим, я таким образом зарабатываю для тебя миллион в год. Это примерно соответствует доходу Эрикссона за последние годы. После вычета налогов – семьсот тысяч. Половину ты платишь мне – комиссионные. Триста пятьдесят тысяч идут в мой карман.

– Это не может быть законно, – возразила Хольт.

– Конечно нет, но риска почти никакого, – уверил экономист. – Надо только держать язык за зубами, тогда риск попасться исчезающе мал. К тому же наказания за такие дела очень мягкие.

– Значит, состояние Эрикссон наживал именно по такой схеме? – спросила Хольт. – Тишлер помогал старому приятелю заработать и сам при этом не оставался без навара.

– Примерно так, – кивнул экономист.

– Выходит, Тишлер использовал Эрикссона и приплачивал ему за беспокойство.

– Вряд ли. – Экономист прикурил новую сигарету. – Тишлер, если верить финансовым газетам, стоит как минимум миллиард. И что ему эти несколько сотен тысяч, кроме ненужного риска?

– Значит, просто помогал старому дружку, – заявил Ярнебринг. Интересно, сколько стоит Ларс Мартин, вдруг подумал он. Со всеми унаследованными деньгами от продажи леса и прочим… Нет, на миллиард не потянет. Какой там миллиард, мысленно усмехнулся он.

– Так что мы с вами плохо выбираем друзей, – вздохнул эксперт по экономике. – Общаемся только с такими же, как мы сами. – Он заглянул в пустую чашку. – А кофе еще есть?

– Зарплата всегда кончается двадцатого, а месяц – тридцать первого, – загрустила Хольт, наливая ему кофе. – Почему молчат профсоюзы?

– Интересно другое, – одобрительно улыбнувшись, кивнул экономист, – почему такой вот Тишлер помогает такому вот Эрикссону. Приятели же есть у всех!

– Может быть, он был влюблен именно в Эрикссона, – ухмыльнулся Ярнебринг.

– Трахались они, вот что, – подвел итог трудам Хольт и Ярнебринга на вечерней оперативке Бекстрём.

– У Тишлера по меньшей мере восьмеро детей, он четвертый раз женат, – с сомнением покачала головой Гунсан. – Я, конечно, с ним не знакома, но сомнительно…

– Он соревнуется во всех категориях, – пошутил Бекстрём, – богатый, похотливый, трахает все, что шевелится. А Эрикссону подкидывал деньжат, чтобы тот не так тосковал по молодым розовым попкам. Миллион туда, миллион сюда – для миллиардера что за разница.

– Ну-ну. – Гунсан поджала губы. – Похоже, все его бывшие жены тоже не живут в нужде…

– Щедрый бисексуал, – ухмыльнулся Бекстрём. – Что еще?

– Клубок спутанных нитей, которые нужно распутать и связать, – отозвался Ярнебринг. – Куча вопросов, на которые надо ответить. И ни одна версия не выглядит настолько убедительной, чтобы снять трубку и позвонить прокурору… Мы надеемся скоро управиться с квартирой, – закончил он. – Может быть, на этой неделе.

– А потом желательно поговорить кое с кем еще раз, – сказала Хольт. – В частности, у него на работе.

– Давайте, давайте, – согласился Бекстрём. – А я тем временем припугну обоих его приятелей, этого живчика-брокера и рыжебородого соссе с телевидения.

На лестничной площадке было четыре квартиры, и показания живущих там свидетелей – это тоже был клубок неизвестно куда ведущих нитей. Хольт и Ярнебринг первым делом поговорили еще раз с ближайшей соседкой – фру Вестергрен. Наконец она припомнила: да, действительно, у Эрикссона была уборщица, она даже перекинулась с ней как-то парой слов, фру Вестергрен еще решила тогда, что она из Польши. Разумеется, фру Вестергрен извинилась, что этот эпизод выскользнул у нее из памяти. Однако встретились они всего один раз, и это легко объяснить – по пятницам фру Вестергрен обычно навещает свою девяностолетнюю маму в доме престарелых.

– Если я правильно поняла, она приходила как раз по пятницам, – сказала фру Вестергрен.

Ничего больше ей припомнить не удалось.

– Вы тогда сказали, что Эрикссон в последнее время сильно пил, – напомнила Хольт. – Никаких новых соображений на этот счет?

Нет, это только ее личное впечатление. С месяц назад они встретились в подъезде, ей показалось, что от него пахнет спиртным. Еще раз она видела, как он выходил из такси, походка показалась ей странной. Но она уже отошла от дома, они даже поздороваться не успели. Что-то еще было, она уже не помнит… Важно то, что все это совсем не подходило тому аккуратному, сдержанному и, уж конечно, трезвому Эрикссону, которым он был раньше.

Рядом жила пожилая пара – судя по табличке на двери, а также по сведениям, которые Гунсан удалось выудить из базы данных налогового управления. Ребята из полиции правопорядка несколько раз безуспешно звонили в дверь – никого дома не было. Поговорив с другими соседями, они выяснили, что супруги на зиму уезжают жить в Испанию, так что в начале октября их уже не было.

– Что ж они, сразу не могли докопаться? – проворчал Ярнебринг.

– Ну докопались же, – миролюбиво сказала Хольт. – Полчаса, не больше.

Беседа с третьим, последним соседом по площадке заняла довольно много времени, хотя с ним уже разговаривал паренек из полиции правопорядка на следующий день после убийства. Тогда тот сказал, что ничего не видел и не слышал, поскольку его накануне вечером дома не было, и, если других вопросов нет, он предпочел бы, чтобы его оставили в покое. И так бы тому и быть, если б дотошная Гунсан не обнаружила его фамилию в списке объектов особого наблюдения, составленном стокгольмской полицией в связи с ожидаемыми беспорядками по случаю предстоящей годовщины смерти Карла XII.

Родился в 1920 году, майор пехотных войск на пенсии. В двадцать лет записался в шведский добровольческий корпус, воевал в Финляндии и никогда не делал секрета из своих крайне правых политических симпатий. «Я не нацист, но националист, как и всякий настоящий швед», – сказал он на собеседовании, когда в середине шестидесятых хотел устроиться на работу в штаб Министерства обороны. В должности ему отказали, тогда он немедленно написал прошение об отставке из армии, которое и удовлетворили без лишних проволочек.

Последние двадцать лет он был на пенсии и чуть не все свободное время проводил в различного рода объединениях и обществах, где при каждом удобном случае провозглашал свою «национальную позицию». Финансовых проблем никогда не имел: у него были богатые родители, к тому же еще в юности он унаследовал значительную сумму от одинокой тетки, так что, как истинный офицер и джентльмен, использовал армейское жалованье «на содержание коня». В общем, личность известная, орденоносный герой Зимней войны,[21]21
  Зимняя война – название войны 1940 г. между Советским Союзом и Финляндией.


[Закрыть] участник многих скандальных историй, по-прежнему входящих в стандартный ассортимент офицерских собраний.

В четверг 30 ноября отставной майор участвовал в возложении венков к памятнику Карлу XII, это зафиксировано на нескольких полицейских фото. Сразу после окончания торжественной части отвечающий за операцию полицейский чин распорядился задержать его и его единомышленников, «несмотря на протесты», погрузить в заранее арендованные автобусы и отвезти к станции метро «Эстермальмская площадь», на безопасное расстояние от демонстрации «против расизма». Оттуда он пошел к себе на Родмансгатан и, по словам на всякий случай последовавшего за ним агента, добрался до дома без четверти восемь. Этого агента каким-то образом вычислила безупречная Гунсан – сам он ни за что не догадался бы объявиться. В общем, майор был не где-то, как он утверждал, а дома, поэтому для нового разговора были более чем веские причины. Впрочем, и второй опрос мало что дал, разве что добавил вопросительных знаков.

Поначалу им везло: майор оказался дома и впустил их. Уже хорошо, подумал Ярнебринг. Небольшого роста, суровый, великолепно тренированный, выглядит намного моложе своих почти семидесяти. Он надменно им кивнул и посмотрел на часы:

– Спрашивайте. В мои планы не входит посвящать вам весь день.

И все. Дальше заколодило. Никого не видел, ничего не слышал, мало того, решительно отверг всякие инсинуации, что он якобы давал ложные показания.

– Я пришел около восьми. Так и сказал этому молодому полицейскому в мундире, так что мне непонятно, что хочет инспектор. – Тут майор пронзил взором Ярнебринга.

Значит, он вообще ничего не слышал? После убийства приехала целая бригада полицейских, осматривали место преступления, причем нельзя сказать, что они при этом старались производить как можно меньше шума, – и все это прямо перед его дверью. К тому же в тот вечер к нему дважды звонили. И он даже не выглянул в глазок полюбопытствовать, что происходит на площадке?

Ответ – нет. Во-первых, он неважно слышит, как и многие ветераны войны, а во-вторых, он сидел и смотрел телевизор, увеличив звук почти до максимума – опять же из-за плохого слуха.

– Я смотрел новости. Банда хулиганов с разрешения полиции совершает многочисленные акты вандализма в столице королевства.

Посмотрев новости, он пошел в спальню и немедленно заснул – такая у него привычка. С Эрикссоном знаком не был. Как-то обменялся парой слов, и никакого желания еще раз заговаривать с Эрикссоном не имел. У него сложилось впечатление, что убитый – человек ненадежный. Чересчур уж приторный. Внезапная гибель Эрикссона никаких чувств в нем не вызвала. Он и не такое повидал.

– Что именно? – спросила Хольт.

Он повидал на своем веку многих настоящих мужчин, людей куда как получше Эрикссона, сам был ранен в битве при Салла, когда в двадцать лет сражался в одном строю с братьями финнами против русских большевиков.

– Рана была неопасной, – скромно заметил майор, – уже через неделю я был на ногах. Не всем так повезло. Это довольно необычное чувство, когда тебя подстрелили, – сказал он, почему-то глядя на Ярнебринга.

– Могу себе представить, – поддакнул Ярнебринг.

– Пуля угодила в левую сторону груди и задела ребро. Кровотечение было – дай бог, а кровь хорошо видна на снегу, особенно когда она твоя собственная.

Ярнебринг промолчал. Его по какой-то причине заинтересовал старинный черный телефон с наборным диском на письменном столе майора.

– Меня нашли не сразу, – продолжал майор. – Никогда в жизни я не чувствовал такого одиночества… И после этого я стал другим человеком. Не лучше, не хуже – другим.

– Я понимаю, что вы имеете в виду, – сказал Ярнебринг.

– Вижу, что понимаете. Я это чувствую.

По этой причине, а также и по ряду других, сходных с этой, майор не собирался лишать себя сна, потому что некий Эрикссон имел скверных знакомых и даже умереть не сумел прилично, не тревожа других людей. А что еще ожидать от таких, как он?

– От каких «таких»? – спросила Хольт.

– Переодетый пролетарий, пытающийся разыгрывать аристократа. Меня не обманешь.

– Как вы это узнали?

– По запаху. Он был подонок, – хмыкнул майор.

– Ну и ну… Обаятельный дедушка, – хихикнула Хольт, когда они сели в машину. – Что скажешь? Интересно, сколько раз он рассказывал эту свою геройскую историю на их собраниях?

Наверное, часто, хотя речь не об этом, подумал Ярнебринг, но не сказал: вряд ли Хольт поймет.

– Не думаю, что это он прикончил Эрикссона, хотя мог бы запросто, – вместо этого произнес он. – Не получается. У Эрикссона уже кто-то был, когда старик побузил в городе и пришел домой.

– Мне кажется, он что-то знает.

– А может, он тебе просто не нравится, – сказал Ярнебринг, у которого опыта было куда больше, чем у Хольт.

– Я почти уверена, что он что-то скрывает, – настаивала Хольт.

– Может быть. Но если и так, помогать он нам не будет.

– Мерзкий тип, – заключила Хольт.

Что ты можешь об этом знать, ты же никогда не была в армии!..

– Где ты проходила военную службу, Хольт? – спросил Ярнебринг и улыбнулся по-волчьи.

В этот серый, тоскливый день в начале декабря Бекстрёму так и не представилась возможность кого-либо припугнуть, хоть он и обещал. Когда они с Альмом появились в роскошном, со вкусом отделанном офисе Тишлера на Нюбруплане, дежурный в приемной сообщил, что с директором фирмы по управлению фондами встретиться сейчас невозможно. Бекстрём был не из тех, кто при слове «нет» поворачивается и уходит, он настоял на беседе с личным секретарем Тишлера. Безупречно элегантная дама лет пятидесяти, прекрасно вписывающаяся в изысканную обстановку, сказала, что очень сожалеет, но директор в настоящее время в Нью-Йорке на переговорах и вернется в пятницу утром.

– Он очень хотел бы поговорить с господами, – сказала она. – Так что я бы предложила позвонить в пятницу примерно во время ланча, и я попытаюсь организовать встречу как можно быстрее.

Чертова задавака, подумал Бекстрём. Кого она из себя корчит?

В Доме радио и телевидения на Уксеншернсгатан, где они рассчитывали застать Веландера, их тоже постигла неудача. Их удостоверения не произвели на дежурного никакого впечатления, и только после долгих переговоров их наконец соединили с еще одним секретарем, на этот раз, правда, всего лишь по телефону. Стен Веландер сидит на важном совещании, беспокоить его нельзя. Если вы хотите с ним встретиться, позвоните по телефону и договоритесь. После чего она спокойно положила трубку.

Коммунистическая шлюха, определил Бекстрём. Кого она из себя корчит?

В машине по дороге в управление этот болван Альм начал что-то бормотать о том, как им надо было бы поступить по-умному.

– Я же тебе говорил, Эверт, надо сначала позвонить, – ныл он.

Чертов идиот! А этот-то кого из себя корчит?

Он выскочил из машины – пусть Альм отгонит ее в гараж, а сам схватил такси и поехал домой. В каком поганом обществе мы живем и какие кругом поганцы! – подумал он, откидываясь на сиденье.

Вернувшись в уютную квартиру своей будущей жены на Кунгсхольмене, Ярнебринг тут же позвонил своему приятелю, обер-интенданту полиции Ларсу Мартину Юханссону.

Юханссон взял трубку после первого же звонка и очень обрадовался, услышав голос Ярнебринга.

– Замечательно, что ты позвонил, Бу! Я тебе звонил несколько раз, но ты все время на работе!

– Да, – сказал Ярнебринг, – так вот уж…

– Что, если нам встретиться в пятницу и пойти поесть? – прервал его Юханссон. – В мое любимое местечко, в семь часов. Годится?

– Годится, – согласился Ярнебринг. – Я и сам…

– Вот и отлично. Значит, договорились. У меня есть что тебе рассказать.

Интересно, подумал Ярнебринг. Что он собирается мне рассказать? Вряд ли он слышал, что я собираюсь жениться…

11

Четверг, 7 декабря 1989 года

Хольт пришла на работу рано – еще семи не было. Нике ночевал у отца, и тот обещал отвести его в садик. Она проснулась в обычное время, приняла душ, позавтракала, просмотрела утреннюю газету, но даже и после всего этого у нее оставалось время, так что она решила поехать на работу и в ожидании Ярнебринга за неимением лучшего заняться загадочными книгами с посвящениями.

Через полчаса она нашла адреса четверых из тех, кому были надписаны книги, но от этого легче не стало, наоборот, туман только сгустился. Одна из книг была посвящена даме – женщине 1935 года рождения. Она умерла два года назад, муж по-прежнему живет в их общей квартире на Страндвеген. В1974 году известный шведский писатель, член Шведской академии, надписал и подарил ей свою новую книгу. Писатель жив и здоров, хотя он намного старше своей музы, и совершенно очевидно, что в то время у них был роман.

Ай-ай-ай, улыбнулась Хольт и погрузилась в свои списки.

Еще три адресата жили в одном и том же районе. Восьмидесятилетний директор банка получил экземпляр книги о крахе Кройгера[22]22
  Кройгер Ивар – известный шведский финансист, в 1932 г. обанкротился и покончил жизнь самоубийством, при этом пострадали многие шведские вкладчики.


[Закрыть] с автографом автора – другого известного финансиста. Менеджер с Юргордсвеген получил книгу о шведских дешевых песенниках – автор, некий историк, благодарил его за вклад в изыскания. И, наконец, известный издатель, тоже живущий на острове Юргорден, получил в подарок сборник стихов поэта, имени которого Хольт в жизни не слышала. Поэт намекал, что он не прочь сменить издателя.

Женщина и трое мужчин, все достойные люди, все живут в престижном районе, к тому же почти соседи: Страндвеген, Нарвавеген, Юргорден.

Настоящий детектив, подумала Хольт – и в эту секунду появился Ярнебринг. Его огромное тело просто вибрировало от желания работать – такое бывает, когда начинаешь утро с секса на полную катушку с любимой женщиной, после чего получаешь обильный и вкусный завтрак.

– Доброе утро, инспектор, – приветствовал ее Ярнебринг. – Кого-нибудь уже задержали?

– Пока нет, – весело сказала Хольт и быстро подсунула свои бумаги под стопу старых распечаток.

С утра они вновь поговорили с сослуживцами Эрикссона. Теперь у людей развязался язык, и их высказывания во многом совпадали с характеристикой вахтера, хотя они выражались менее колоритно. Эрикссона трудно было назвать хорошим человеком. Он был достаточно противен, чтобы его избегать, но все же не настолько, чтобы пришить на месте.

– Крайне неприятный субъект, – подвела итог одна из сотрудниц. – Все время что-то разнюхивал. Да он, собственно, ничем другим и не занимался.

Но общей картины новые показания не изменили: никто с Эрикссоном не общался, никто не знал о его личной жизни, ни у кого не было ни мотива, ни возможности убить Эрикссона в его собственной квартире.

Как это может быть? – думала Хольт по дороге на Кунгсхольмен. Человек же не остров…

Вернувшись после ланча, они обнаружили, что непревзойденная Гунсан решила все загадки с надписанными книгами, даже не подозревая, что она их решает. На столе Ярнебринга лежала распечатка, где Гунсан с помощью полицейских телефонов и компьютеров собрала из кусочков биографию Эрикссона. Ярнебринг стал читать, а Хольт – в который уже раз – принялась разбирать свои бесчисленные бумаги.

– Теперь ясно! – внезапно воскликнул Ярнебринг. – Он их просто спер.

– Кто спер? И что? – уставилась на него Хольт.

– Эрикссон. Посмотри. – Он протянул ей листок.

Среди всего прочего там было написано, что Эрикссон с 1964 по 1975 год подрабатывал почтальоном в двух почтовых конторах в центре Стокгольма, обслуживающих районы Юргорден и Эстермальм. В 31 год он окончил Стокгольмский университет по специальности социология, криминология и педагогика, уволился с почты и начал службу в Центральном статистическом управлении.

– Но почему он воровал книги? – Хольт вопросительно уставилась на Ярнебринга.

– А может, и не только книги, – ухмыльнулся Ярнебринг. – Нам-то теперь на это наплевать, преступление за давностью ненаказуемо, к тому же подозреваемый мертв.

– Но книги! – настаивала Хольт.

– Читать любил, – улыбнулся Ярнебринг.

Хольт покачала головой и задумалась.

– Мне кажется, он шпионил. Я почти уверена, на Эрикссона это очень похоже.

На вечерней оперативке выяснилось, что ничего похожего на прорыв в следствии пока не намечается.

– Я не понимаю этого парня, – проворчал Ярнебринг. – Он же ни с кем не общался. Кстати, как с теми двоими? – спросил он Бекстрёма.

– Все будет, все будет, – уклончиво произнес Бекстрём и долго рассказывал о своих изысканиях по поводу гомосексуального следа в деле. Судя по всему, Бекстрём и сотрудники провели большую работу, главным образом – Гунсан. Она разыскала в архивах и базах все дела по нападениям на гомосексуалистов, отсеяла тех, кто, согласно компьютеру, физически не мог совершить это преступление по причине отсидки в тюрьме, и передала списки Бекстрёму. Альм и другие уже допросили многих из них – пока безрезультатно.

– Ясное дело, мы его найдем, – уверенно сказал Бекстрём. – Где-то бродит этакий фикус-убийца, и мы его найдем.

Ну как же, подумал Ярнебринг. Если сравнить следствие с супом, у нас он на редкость жидкий.

Изучение записей на автоответчике и распечаток телефонных звонков Эрикссона почти ничего не дало. Звонил он в основном на коммутатор брокерской фирмы по поводу акций. Ну, еще несколько звонков Тишлеру, Веландеру и уборщице.

Результаты вскрытия, если не брать в расчет мнение Труполюба и Вийнблада о личности убитого, ничем не обогатили первое впечатление Ярнебринга, сложившееся, когда он увидел мертвого Эрикссона на полу.

И криминалистические исследования мало что добавили. Отпечатки пальцев нескольких человек, в основном самого Эрикссона и его уборщицы. Прочие отпечатки принадлежали неизвестно кому, но в полицейских базах не числились. Другие анализы также почти ничего не дали. Заблеванное полотенце лежало в Центральной криминалистической лаборатории в Линчёпинге, которая была загружена так, что раньше Рождества ответа ждать не стоило, хотя Вийнблад звонил туда и напоминал, что речь идет об убийстве.

Так что оперативка прошла раздражающе скучно, жевали и пережевывали какие-то детали, которые в конечном итоге наверняка окажутся абсолютно неважными. Например, куда девался второй ключ от банковской ячейки. Прошло не меньше получаса вялых разговоров, прежде чем Ярнебринг вспомнил про этот ключ, хотя, в сущности, такого намерения у него не было.

Допустим, Эрикссона убил кто-то из этих проституирующих гомосексуалов – почему тогда ничто не указывает на ограбление? И сам Ярнебринг вместе с Хольт, и Вийнблад не обнаружили никаких следов ограбления. Все оказалось на месте, если не считать чемодана, нескольких полотенец и, возможно, каких-то бумаг. И это несмотря на то, что в квартире было немало привлекательного для обычного вора. Трое дорогих часов, множество ювелирных изделий: запонки, булавки для галстука, даже золотой зажим для ассигнаций.

Ярнебринг поделился с присутствующими своим недоумением.

– Да мы же ничего точно не знаем, – возразил Бекстрём. – Мне, например, совершенно ясно, что в этот день он выпотрошил свою банковскую ячейку, так что у него могло быть навалом черной капусты.

Если это так, вот уж не повезло, вдруг подумал он и даже вздрогнул. Нет, конечно, никаких денег там не было.

– Вряд ли, – неуверенно произнес Ярнебринг. – Если и унесли, так что-то из бумаг. С полотенцами непонятно, а чемодан… с чемоданом как раз все ясно – затолкал туда бумаги и унес.

Ты великий детектив, Ярнебринг, подумал Бекстрём, теперь у меня на шее этот чемодан, а я собирался вернуть его, как только все немного успокоится.

– Какие бумаги? – воинственно произнес Бекстрём. Надо немного подразнить эту гориллу, решил он. – Какие еще бумаги?

Ярнебринг только пожал плечами. Зря он вспомнил про этот ключ, слава богу, догадался промолчать о подозрительно пустом ящике письменного стола. Но факт остается фактом – Эрикссон расписался в Торговом банке за два ключа, а нашелся только один, хотя они с Хольт обшарили всю квартиру. Где он?

На этот вопрос существовало бесконечное число вариантов ответа. Его мог унести убийца, однако скорее всего второй ключ Эрикссон просто потерял. Так часто бывает, когда есть два одинаковых ключа, а нужен только один. Это знают почти все – из собственного опыта.

Когда говорильня закончилась, рабочее время истекло. Через несколько часов исполнится ровно неделя с момента убийства, а никакого подозреваемого у полиции и в помине нет.