Текст книги "Другие времена, другая жизнь"

Автор книги: Лейф Г. В. Перссон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 24 страниц)

Ее отец был детским врачом, имел частную практику, мама занималась историей искусств, работала в Северном музее. Хелена выросла на Эстермальме и училась во французской школе. Единственный ребенок в семье. Когда ей было семь, родители разошлись. У обоих были дети в новом браке – так у Хелены появилось четверо сводных братьев и сестер. При разводе родителей Хелена захотела остаться с отцом.

Осенью 1974-го ее отец получил очень почетную должность – его назначили экспертом ЮНИСЕФ, детского фонда ООН, – передал свою практику коллеге, взял с собой новую жену и двоих детей и уехал в Нью-Йорк, где прожил больше года. Хелена осталась одна в квартире на Риддаргатан, причем ее контакты с матерью в связи с отъездом отца не участились. Очевидно, она вполне справлялась и без посторонней помощи.

Той же осенью у нее завязался роман с ближайшим приятелем ее двоюродного брата Тео Тишлера – Стеном Веландером. Ей было шестнадцать, Веландеру двадцать семь, у него были жена и двое детей, и когда он осенью 1975-го развелся, то заодно порвал и с Хеленой Штейн.

В тот период Хелена увлеклась политикой, что часто приводило к конфликтам с матерью и с некоторыми из учителей.

Взгляды ее были типичны для молодых радикалов. Она металась между различными левыми группировками, пока не вступила в Шведскую коммунистическую партию. Так она стала коммунистом. Ее буржуазное окружение особого восторга по этому поводу не испытывало, но все надеялись, что с возрастом это пройдет.

Кроме членства в компартии, она принимала участие в движении против войны во Вьетнаме и даже в борьбе за улучшение условий содержания заключенных.

– Эта борьба за левые идеалы прямо красной нитью проходит по ее жизни, – подвела итог Маттеи.

– Да-а, – протянул Юханссон. – Типичная юная левачка веселых семидесятых.

– Нет, не типичная, – мотнула Маттеи головой. – Шеф ошибается. Впрочем, это распространенный предрассудок.

– Вот как! – улыбнулся Юханссон. Его, казалось, нисколько не задело замечание Маттеи. – Объясни.

– В то время среди молодых радикалов было очень мало детей из хорошо обеспеченных семей, а почему-то принято считать, что левыми идеями баловались выходцы из буржуазии.

– Ты хочешь сказать, Штейн была, напротив, исключением?

– Да. Во всяком случае, ее происхождение делало ее белой вороной среди левых.

– А насколько искренним было ее увлечение политикой?

Если у нее такое уж неподходящее происхождение, подумал он.

– Убеждена, что ее политические взгляды были абсолютно искренними, – сказала Маттеи. – Иначе она не попадала бы в истории.

– Ты имеешь в виду посольство? А может, для нее этот эпизод был просто интересным приключением? В меру опасно, очень романтично… Она же не думала, что все кончится так, как кончилось.

– Не исключено, что отчасти так и было, но есть и другие, не такие приятные для нее обстоятельства.

– А именно?

– Если я все поняла правильно, в гимназии ее довольно сильно травили одноклассники. В первый год на юрфаке в Упсале ее поколотили два студента после праздника стокгольмского землячества, – сообщила Маттеи. – В объяснении для полиции указано, что ссора возникла в результате политической дискуссии, и, если шефу интересно посчитать ее синяки, я вложила в дело копию врачебного осмотра в Академическом госпитале в Упсале. – На ее лице не было ни тени улыбки.

А ты смелая девочка, подумал Юханссон, куда смелее, чем выглядишь.

– Скоты, – сказал он вслух. – А дальше что? Что она делала осенью восемьдесят девятого, когда помогла Эрикссону отправиться на тот свет?

– К этому времени она давно уже была членом Социал-демократической партии. Вступила в семьдесят седьмом и состоит до сих пор. Член женского союза и юридического совета в рамках партии. Представляет левое крыло. Несмотря на внешнюю скромность, ее считают очень значительной фигурой.

– Вот видишь, – довольно сказал Юханссон. Была у него такая слабость – примерять чувства и мысли других людей на себя.

– Извини, шеф, – не поняла Маттеи. – Вижу что?

– Люди постепенно смещаются вправо.

– Да, по мере того как становятся старше. На эту тему написаны сотни диссертаций.

– Приятно слышать, – обрадовался Юханссон.

Всегда приятно слышать, что люди более или менее нормальны, подумал он.

– Но нельзя сказать, что с тех пор, как она подалась в социал-демократы, у нее все шло как по маслу, – продолжила Маттеи.

– А в чем дело? – спросил Юханссон.

Ее и потом поколачивали? – подумал он, но вслух не сказал – это выглядело бы несерьезно.

– Она очень трудолюбива, и сейчас, помимо работы на посту госсекретаря, у нее есть и другие доверительные поручения. Она даже недолго сидела в риксдаге, замещала заболевшего депутата.

– Но в ноябре восемьдесят девятого года она работала адвокатом.

– Да. Штейн окончила юридический факультет в тысяча девятьсот семьдесят девятом году в университете Упсалы. Работала сначала в народном суде, потом проходила практику в адвокатуре до восемьдесят пятого, когда получила звание адвоката. Работала адвокатом до тысяча девятьсот девяносто первого, потом ушла в политику; в правительственной канцелярии – с девяносто четвертого, после возвращения социал-демократов к власти. И все же она, как я уже говорила, белая ворона среди них.

– Почему?

– Отчасти из-за своего происхождения… Шеф сам же говорит, что Штейн аристократка, и об этом ей, конечно, не раз напоминали. Но дело не только в этом.

– А в чем же еще?

– Она белая ворона потому, что она высококлассный юрист, свободно говорит на нескольких языках и среди ее сотрудников невозможно найти ни одного, кто сказал бы о ней хоть одно дурное слово…

– Она замужем? – прервал ее Юханссон. – Дети есть?

– Была замужем за сокурсником несколько лет, пока училась в университете и работала в суде. С восемьдесят первого разведена, детей нет. Еще у нее было несколько связей, более или менее продолжительных, однако, с тех пор как ее назначили госсекретарем, живет одна.

– Ты в этом уверена? – спросил Юханссон, почему-то широко улыбнувшись.

– Да. Последние годы она живет одна.

– Интересно… Я должен спокойно просмотреть все материалы. На что еще ты хотела бы обратить наше внимание?

– Ее назначение на пост госсекретаря в Министерстве обороны, безусловно, представляет интерес.

– Это еще почему?

– У нее сформировавшиеся взгляды на оборону и особенно на экспорт военной продукции. Это стало ясно как день, когда ей поручили курировать внешнюю торговлю. Не думаю, чтобы военные прыгали от радости, когда ее назначили в их министерство.

– Вот оно что. – Юханссон задумался. – Новая Май Бритт Теорин?[36]36
  Теорин Май Бритт (р. 1932) – шведская политическая деятельница, депутат риксдага, позже депутат Европарламента, пламенная сторонница разоружения.


[Закрыть]

– Идеологически – да, очень похоже. И ведь она юридический виртуоз, а это пугает ее противников больше всего. Говорят, она просто неподражаема.

– И несмотря на такие дарования, Штейн получила должность замминистра? – удивился Юханссон.

– Вот именно! Единственное разумное объяснение – правительство или кто-то в правительстве, но на очень высоком уровне, решили щелкнуть военных по носу.

– Значит, ты так ставишь вопрос, – неопределенно высказался Юханссон.

Уж я-то прекрасно понимаю, как именно ты его ставишь, подумал он.

Когда после обычных незначительных вопросов и заключительной болтовни совещание закончилось, Юханссон поблагодарил всех за проделанную работу и пожелал хорошо провести выходные.

– Езжайте по домам и отдыхайте, – сказал он. – В понедельник соберемся и попытаемся наметить план действий.

Вид у него при этом был приветливый, но в достаточной мере начальственный.

Он отвел Хольт в сторону и попросил ее составить резюме по важнейшим пунктам и проследить, чтобы прокуратура получила материал как можно быстрее, самое позднее – на следующий день.

– А потом можешь отдыхать, как и все. У тебя же маленький сын?

– Не такой уж маленький, – пожала плечами Хольт. – Скоро семнадцать.

– И меня он, разумеется, ненавидит, поскольку я вступил с ним в конкурентную борьбу за мамино время.

– Не думаю, – ответила Хольт. – Если бы он знал, чем мы тут занимаемся последнее время, ты стал бы его кумиром.

– Вот как! – Юханссон вспомнил, что и ему давно надо бы позвонить своему собственному сыну, хотя у балбеса уже есть невеста и намечается ребенок. – Но у тебя же есть какой-нибудь мужчина?

Юханссон решил проявить человеческий интерес к делам сотрудников: он должен налаживать дружеские, доверительные отношения с подчиненными, тем более что делать ему все равно нечего.

– Нет. – Хольт слабо улыбнулась. – Я, как и Хелена Штейн, давно живу одна.

– Так пойди в кабак и сними кого-нибудь, – без всякого намека на сентиментальность заявил Юханссон. – Не так уж это трудно.

На ужин к Юханссонам были приглашены лучший друг Ларса Бу Ярнебринг с женой. Вечер прошел, как всегда, очень приятно. Когда гости ушли, Пиа почти тут же уснула, положив голову на правое плечо мужа. Он обнял ее левой рукой.

Интересно, послушалась ли Хольт его совета – снять парня в кабаке? С этой мыслью уснул и он.

38

Понедельник, 10 апреля 2000 года

В выходные Юханссон занимался самыми разными вещами, главным образом изучал биографию государственного секретаря Хелены Штейн, составленную Лизой Маттеи. Закончив, он понял, что целиком и полностью с ней согласен: если бы Маттеи и в самом деле взялась писать роман и потерпела неудачу, свалить на отсутствие материала ей бы не удалось.

Но ведь и фантазия тоже важна, подумал Юханссон, без фантазии книгу не напишешь, она так и останется журналистской историей, пусть даже интересной… Только фантазия превращает факты в мысли и вдыхает в персонажей жизнь. Что там истина, а что ложь – какая разница? Разве самые великие, вечные истины не стали таковыми исключительно благодаря человеческой фантазии?

Все эти и подобные им рассуждения настолько подняли его настроение, что он решил вознаградить себя еще одним стаканом красного вина на сон грядущий. Жена отправилась к подруге и предупредила, что вернется поздно, так что у него не было никакой необходимости сидеть и ее дожидаться.

Хорошее настроение не улетучилось даже в понедельник утром, и он был очень этому рад, поскольку в начале рабочего дня ему предстояло встретиться с прокурором СЭПО, а для такого разговора он должен был быть в форме.

– Что скажешь? – спросил Юханссон прокурора, который то и дело вздыхал и ерзал на своем стуле за огромным письменным столом.

– Слишком много самых разных и неприятных совпадений, – ответил прокурор с весьма озабоченным видом.

– В том-то и дело, – сердечно поддержал Юханссон.

Так всегда бывает, когда начинаешь копаться в совпадениях, подумал он. Все разные и все неприятные.

– Нет-нет! Всего этого не хватает на более или менее обоснованные подозрения против нее. Об этом и речи нет! – поспешно сказал прокурор, подняв для убедительности обе ладони, словно отталкивая только что зародившееся в пространстве перед ним необоснованное подозрение. – До этого далеко. Очень далеко. Я попытался сейчас оценить улики, и прямые, и косвенные, как мы это обычно делаем, по отдельности и в сочетании… Нет, единственный разумный вывод – этого недостаточно. Это совершенно очевидно!

– Мы пришли примерно к такому же заключению, – поддакнул Юханссон.

– Единственно разумному. Разумеется, мы не можем пройти мимо альтернативных версий убийства. Я имею в виду, что все могло произойти и без участия Штейн.

– Как ты себе это представляешь? – невинно спросил Юханссон, хотя прекрасно знал, что сейчас услышит.

– Ну… вспомни хотя бы свидетельство комиссара Бекстрёма. У него совершенно иная точка зрения, нельзя же сбросить со счетов его мнение, ведь именно он руководил следствием.

– Да, конечно… руководил.

– Бекстрём – очень опытный полицейский, – сказал прокурор. – Знаешь, этакий старый филин…

Юханссон одобрительно покивал, он не ожидал такого развития разговора – прокурор его удивил.

– Это точно: из настоящих старых филинов, – с максимальной доступной ему теплотой подтвердил Юханссон. Филин и есть филин, подумал он. – Гомосексуальный след, безусловно, заслуживает внимания.

Если иметь глаза на затылке, как у тебя, ехидно подумал он.

– Как ты смотришь на то, что мы спишем это дело? Против Штейн?

– Спишем как полностью несостоятельное.

– И следствие, которое твои ребята провели – между прочим, образцовое следствие, я специально подчеркиваю – образцовое, – останется в этих стенах. – Бодрости у прокурора заметно прибавилось.

– Конечно-конечно, – согласился Юханссон. – В противном случае это будет чистой воды оговор. – Как быстро ты сможешь подготовить все бумаги?

И тогда я поговорю со своими, решил он.

– А когда ты хочешь их иметь?

– Лучше всего прямо сейчас.

Если ты начнешь вилять, я удушу тебя собственными руками, подумал Юханссон.

– После ланча, – осторожно предложил прокурор. – Мне понадобится несколько часов – ну, сам знаешь, отточить формулировки, – и во второй половине дня ты получишь заключение.

– Договорились, – согласился Юханссон.

Лучше бы ты ничего не оттачивал, подумал он. Обрежешься!

– Сожалею, – сказал Юханссон час спустя на оперативке. – Прокурор наотрез отказался принять дело. Перепугался до смерти, бедняга.

– Такова жизнь, – философски заявил Викландер.

Уж из-за Эрикссона-то мне бессонница не грозит, подумал он.

– Да, стокгольмская полиция вряд ли сможет похвастаться достижениями в этом деле, – опечалилась Хольт.

Хоть Бекстрёма там уже и нет, тут же мысленно усмехнулась она.

– Доработались, так их… – высказалась решительная Мартинес.

Трусы чертовы! – продолжила она про себя. Будь это не Штейн, от нее бы мокрого места не осталось.

– А я думаю, это очень правильное и мудрое решение, – сказала Маттеи. – Несмотря на то что Юханссон рассказал нам в пятницу, неопровержимых доказательств, что Эрикссона убила именно Штейн, у нас нет.

– Это тоже верно, – кивнул Юханссон. – И еще: я попросил бы всех зажмуриться. – Он улыбнулся. – А теперь пусть те, кто считает, что мы поступили правильно, поднимут руку. Раз, два три, открываем глазки.

Трое из четырех моих сотрудников, подумал Юханссон. Однако сам он поднял обе руки, так что рук снова было пять.

– У тебя еще будут шансы, Мартинес, – доброжелательно кивнул он ей. – Хочу, кстати, воспользоваться случаем и поблагодарить всех за отличную работу. Подчеркиваю – всех, всю группу.

Остается самое трудное, подумал он.

После ланча Юханссон встретился с двумя сотрудниками из отдела контршпионажа. Они дали ему объективку на Майкла Лиску, родившегося в Пеште в 1940 году и ставшего в 1962 году гражданином США.

– Мы знаем не так уж много о наших американских друзьях по причинам, которые тебе наверняка известны, – сообщил ему интендант полиции, заместитель начальника отдела, – но про друга Лиску все же кое-что накопали. Здесь все. – Он протянул Юханссону дискету. – Не так много, как я уже сказал.

Стоило бы узнать и побольше, мир меняется, подумал Юханссон, но вслух не сказал. Пусть этим занимаются другие.

– А можешь вкратце рассказать, что там есть, на этой дискете? – попросил он.

– Разумеется.

Майкл Лиска работает на ЦРУ уже около тридцати лет, до этого был в разведке военно-морского флота. В мире разведки и шпионажа о нем ходят легенды, особенно сейчас, когда он уже не так засекречен. Утверждают, что операцию «Роузвуд» спланировал и организовал именно он.

– Впрочем, в последнее время он больше ездит по миру и выступает с лекциями, – сказал интендант. – Дал несколько интервью по американскому телевидению, очень удачных. Лектор, говорят, он тоже хороший. И у нас бывал, последний раз в декабре, когда военные проводили конференцию в Карлбергском замке.

В период активной деятельности Лиска работал главным образом за границей, в основном в Европе, более всего интересовался, естественно, странами за железным занавесом, но выполнял задания и в Скандинавии, в том числе в Швеции.

– Парень даже выучился вполне понятно говорить по-шведски, – продолжал интендант, – вернее, по-скандинавски, знаешь, какая-то смесь шведского, датского и норвежского. В общей сложности он провел в Швеции и Норвегии около двух лет. – Интендант, по-видимому, был польщен повышенным вниманием Лиски к его родине. – Обычно он появлялся в американском посольстве на Юргордене.

– А что за контакты у него были в Швеции?

– Ты спрашиваешь, надо понимать, не об официальных контактах? Военная разведка… Разные крупные шишки из прошлых времен – этих-то ты найдешь на дискете…

Конечно найду, подумал Юханссон, этих старых филинов… Не пойти ли на курсы орнитологов? Работа, похоже, этого требует.

– Был ли у него какой-нибудь близкий приятель, о котором мне следовало бы знать?

– А как же. – Интендант слегка улыбнулся. – Один был. Очень пикантное знакомство.

– И кто же это? – спросил Юханссон, хотя уже был почти уверен в ответе.

– Ты его прекрасно знаешь. Серый кардинал премьер-министра по вопросам безопасности… известный в определенных кругах бывший особый эксперт… ныне госсекретарь в правительстве.

Странно, что его почти никогда не называют по имени, подумал Юханссон. Неужели так трудно запомнить его фамилию – Нильссон. И написание самое обычное – с двумя «с».

– Значит, госсекретарь Нильссон и агент ЦРУ Лиска – лучшие друзья? – спросил он.

– Что значит – «лучшие»? Нет, я бы так не сказал, но известно, что они поддерживают знакомство уже очень много лет.

– И как же господин Нильссон и упомянутый Лиска… каким образом они это знакомство поддерживают?

– Мы можем смело исходить из того, что они поддерживают знакомство целиком и полностью с благословения вышестоящих инстанций, – кротко покивал интендант.

– Извини за занудство, – сказал Юханссон, – и все же не могу не поинтересоваться: неужели за все время этого благословенного знакомства никто из нашей конторы не проявил достаточно такта, чтобы проинформировать госсекретаря, кто является истинным работодателем его собеседника? Исхожу из того, что эти сведения вряд ли указаны в его визитной карточке.

– Ни в одной из тех, что мы видели, – весело подтвердил интендант, – да ведь и секрет невелик. Госсекретарь, ясное дело, знает, на кого работает Лиска.

– Конечно знает. Я не об этом.

– Ты имеешь в виду, что мы должны были предупредить его официально? – спросил интендант, уже не улыбаясь.

– Вот именно! А вы предупредили?

Наконец-то клюнуло, подумал Юханссон.

– Нет, – сказал интендант помрачнев.

– Тогда это необходимо исправить, причем немедленно. Проследи, чтобы подобрали документы для аналитиков, и пусть они включат свои выводы в обычный информационный отчет госсекретарю. Копия – министру юстиции, чтобы они потом не валили друг на друга.

– Когда?

– Через пару часов.

К тому времени я успею ознакомиться с дискетой, а там поглядим, говноед, подумал Юханссон.

– Никто этому отчету особенно не обрадуется, – проворчал интендант, и, если судить по выражению его физиономии, в этом высказывании была большая доля правды.

– Меня это не волнует, – сказал Юханссон. – Предположим… вопрос, конечно, представляет чисто академический интерес, и все же: что было бы, если бы наш Лиска работал не на ЦРУ, а на советское ГРУ… или КГБ в те времена, когда они рассматривали Швецию как объект своей внутренней политики? Что было бы с нашим госсекретарем?

– Это некорректное сравнение, – попытался вывернуться интендант. – Я хочу сказать…

– Отвечай на вопрос, – прервал его Юханссон. – Что было бы с нашим госсекретарем?

– Угодил бы в кутузку, ясное дело.

– Вот и договорились, – закончил разговор Юханссон.

– Пожалуйста, подготовь мне три встречи, – попросил Юханссон секретаршу.

– Как шефу будет угодно. – Она улыбнулась и взяла ручку.

– Во-первых, мне надо встретиться с генеральным, но не раньше чем через два часа, а лучше к концу рабочего дня. – Юханссон поднял вверх указательный палец. – Мне нужно полчаса.

– Во-вторых?

– Во-вторых… – К указательному пальцу добавился средний. – Закажи на завтра встречу в Розенбаде с нашим дорогим госсекретарем по безопасности. Лучше с утра.

– И в-третьих?..

– И в-третьих, – сказал Юханссон, но следующего пальца не поднял: по отношению к женщине такой жест выглядел бы неприлично, – после встречи с вышеназванной персоной мне надо повидаться с Хеленой Штейн, заместителем министра обороны. Вечером, без огласки и желательно в ее квартире.

– Вот это да! – весело воскликнула секретарша. – Надеюсь, ничего такого…

– Нет, – сказал Юханссон.

Даже наоборот, подумал он.

39

Вторник, 11 апреля 2000 года

В десять часов утра Юханссон уже был в Розенбаде, в кабинете заместителя премьер-министра по безопасности, и передал ему памятную записку с объективкой на американского гражданина Майкла Лиску, составленной накануне сотрудниками отдела контрразведки и одобренной генеральным директором СЭПО в тот же вечер.

– Хочу поблагодарить за оказанную мне честь, – иронически кивнул госсекретарь на папку, которую он даже не открыл. – Я, разумеется, поделюсь с шефом вашими открытиями.

– Вы, сдается мне, не особенно удивлены! – хохотнул Юханссон. Он решил подыгрывать собеседнику до последнего.

И не надо давить на меня высокими покровителями, подумал он.

– Почти уверен, никто в этом здании не удивился бы, узнав, каким образом Лиска зарабатывает себе на картошку. Если вам известны и другие его контакты, я искренне надеюсь, что вы с нами поделитесь.

– Конечно-конечно, – вздохнул госсекретарь. – Вот уж не думал, что вы такой формалист, Юханссон.

– Да, я законченный, можно сказать, прожженный формалист, – улыбнулся Юханссон. – И когда меня ущемляют, я становлюсь таким формалистом, каких свет не видывал. И еще, чтобы избежать взаимонепонимания, хочу подчеркнуть, что вам не следует рассматривать меня и моего шефа как своего рода вспомогательный ресурс, которым вы можете располагать по своему усмотрению. Напоминаю, что это противоречит Конституции, а к покушениям на основной закон я особенно чувствителен.

– Ну и ну, – спокойно произнес госсекретарь. – Звучит, как прямая угроза. Кстати, не хотите ли кофе? – Он приглашающим жестом показал на журнальный столик, где стояли кофейник, чашки и вазочки с выпечкой. – Как видите, я хорошо подготовился к вашему визиту.

Вижу, подумал Юханссон. Он сразу заметил необычное разнообразие булочек, плюшек и пирожных и решил, что ни за что не позволит себе соблазниться коньячным кренделем. Хотя почему бы и нет? Вон тот наполеон выглядит просто божественно…

– Как там, кстати, дела с госпожой Штейн? – спросил госсекретарь, наливая Юханссону кофе.

– Дела с госпожой Штейн не особенно хороши, – ответил Юханссон.

Сейчас самое время, подумал он.

– Не особенно хороши? – Удивление госсекретаря казалось совершенно искренним. – Неужели вы имеете в виду эту старую историю с западногерманским посольством?

– Нет, – сказал Юханссон. – Если бы все было так просто…

И не лей кофе мимо чашки, подумал он. Госсекретарь явно нервничал.

– Я начинаю беспокоиться. – Он поставил кофейник и пристально посмотрел на Юханссона без обычной иронической гримасы. – Как вам известно, мой уважаемый шеф намерен предложить ей пост в правительстве, и, если вы с вашими помощниками придерживаетесь другого мнения, имейте в виду, что мы не пожалеем сил и времени, чтобы ваши аргументы…

– А ей уже предложили должность? Официально? – перебил его Юханссон.

– Пока нет. Но скоро предложим.

– Тогда скажите вашему уважаемому шефу, пусть поищет кого-нибудь еще. Если вам это не с руки, я могу поговорить с ним сам.

– Юханссон, Юханссон, – укоризненно протянул госсекретарь, – пора уже рассказать, в чем закавыка. Надеюсь, ваш отвод не связан с захватом посольства двадцать пять лет назад?

– Нет. Не связан.

– Слава богу, – обрадовался госсекретарь, примеряя улыбку. – Да перестаньте же, наконец, дразнить мое любопытство. Что она еще натворила? Замешана в убийстве Пальме?

– Нет. – Юханссон достал из портфеля голубую пластиковую папку. – Но прежде чем я скажу хоть слово, вы должны расписаться, что получили предоставленную нами информацию – вот, у меня есть бланк, – а также подписать гарантию сохранения этой информации в тайне – вот другой бланк. Я посоветовался и с генеральным директором, и с начальником юридического отдела, и генеральный сказал, что, если вы откажетесь подписать эти бумаги, он будет вынужден просить аудиенции у вашего шефа.

– Дайте ручку, – попросил госсекретарь. – Я должен успеть все подписать, прежде чем умру от любопытства. Итак? – спросил он, пододвигая Юханссону папку с подписанными документами.

– Итак… Я должен проинформировать вас о двух проблемах, возникших в связи с персональной проверкой государственного секретаря Штейн, а именно: у нас есть подозрения, что Лиска и его работодатель совместно со шведским так называемым оборонным лобби в случае назначения фру Штейн на должность министра обороны или другую, равноценную с точки зрения системы безопасности должность в правительстве попытаются влиять на ее решения.

– Вот оно что! – сказал госсекретарь. – Поправьте меня, если я ошибся, но в вашей замечательной фразе я насчитал как минимум три допущения.

– Несколько месяцев назад Лиске удалось, не без помощи нескольких услужливых идиотов из военной разведки, реанимировать уже почти списанное дело о захвате западногерманского посольства. По нашему мнению, они открыли так называемый канал, по которому они могут гнать любую дезу, могущую повлиять на Хелену Штейн и ей подобных…

Почему у него такой странный вид? – подумал Юханссон. Куда девалась обычная сардоническая ухмылка, это же его всем известный бренд…

– Звучит довольно странно, если учесть добрые отношения между нашими странами… Но продолжайте, я слушаю. И, если можно, поконкретнее.

– Не сейчас, – сказал Юханссон. – Но мы, разумеется, будем отслеживать ситуацию и информировать вас как можно более подробно.

– Так это же замечательно! – воскликнул госсекретарь. – Мы предупреждены, следовательно, готовы к любым неожиданностям. И больше всего ситуация на руку самой Штейн. Она может не опасаться, что американцы станут дергать ее за удила.

И тебя может не опасаться, подумал Юханссон.

– Нет, американцы не станут «дергать за удила», – заверил Юханссон.

И ты не станешь, подумал он, не надейся.

– Вот и превосходно! – Госсекретарь словно не заметил легкости, с какой Юханссон с ним согласился. – Пока, правда, я не понимаю, в чем проблема. Что мешает назначить ее на должность?

– К сожалению, это невозможно.

– Что значит «невозможно»? – Госсекретарь уже не пытался скрыть раздражение. – Что она, убила кого-нибудь?

– Да. И это вторая проблема.

– Что?!

Этого-то ты не знал, подумал Юханссон, глядя в вытаращенные глаза госсекретаря.

И он рассказал всю историю, как Хелена Штейн заколола Челя Йорана Эрикссона одиннадцать лет назад. Примерно в тех же выражениях, как он рассказывал на оперативке следственной группе. Или мог бы рассказать – но не рассказал – лучшему другу.

После чего он доложил о принятых им мерах, описал всю бюрократическую цепочку от решения прокурора о списании дела до всех лично им поставленных штемпелей «совершенно секретно» и малейшего клочка бумаги, также лично отправленного в мельницу.

– Совершенно неправдоподобная история! – простонал госсекретарь и горестно помотал головой.

– Может быть. – Юханссон хотел добиться ясности еще в одном пункте. – Однако назначение фру Штейн представляет собой риск, на который премьер-министр, ваш шеф, пойти не имеет права.

Он подивился высокопарности собственных слов. Хотя все так и есть, подумал он. Словно бы орел истории задел своим могучим крылом лоб простого деревенского парня, каким он себя и считал в глубине души.

– Я вас прекрасно понял, – сказал госсекретарь, которому больше всего хотелось завыть в голос.

– Чтобы и вы, и я лучше поняли, о чем идет речь, попробую уточнить. Можно выделить четыре источника риска. Во-первых, утечка информации в нашем отделе. Нас, конечно, не без оснований считают людьми, умеющими хранить тайны, – по сравнению, скажем, с «открытым» сектором мы по части говорливости мало чем отличаемся от бетонной стены, – но все равно, этот риск не равен нулю, хотя я и оцениваю его как минимальный.

– Сколько человек в СЭПО посвящены в эту историю? – спросил госсекретарь.

– Вместе со мной – восемь. И еще человек семь, которые знают отдельные детали, и не исключено, что смогут свести их воедино и сообразить, где собака зарыта.

– И все они будут хранить тайну? – недоверчиво спросил госсекретарь.

– Я уже объяснил, – ухмыльнулся Юханссон. – Кстати, нас уже девять – считая вас.

– Что еще, кроме нашей болтливости?

– Коллеги в криминальной полиции Стокгольма. Дело Эрикссона будет передано им в том же виде, в котором оно поступило к нам – максимально бесшумно. И все равно, это открытое дело об убийстве, и нельзя исключить, что раньше или позже оно может попасть в достаточно компетентные руки и кто-то сумеет вычислить Хелену Штейн… Страшно представить, что начнется, если к тому времени она будет министром обороны. – Юханссона передернуло. – Ее вываляют в дерьме.

– Что дальше?

– Средства массовой информации. Какой-нибудь мозговитый журналист запросто может связать известное событие – захват посольства – с именами Эрикссона, Тишлера, Веландера и Штейн. Да еще одного из членов «банды четырех» внезапно убивают. Не все журналисты идиоты… далеко не все. И к тому же не надо забывать, что многие из них в то время были моложе и, вполне возможно, вращались в тех же кругах.

– Этого более чем достаточно, – грустно вздохнул госсекретарь. – Но у вас еще что-то есть? Вы назвали только три источника опасности…

Круг знакомых Штейн, и в первую очередь Тишлер, который прекрасно знает, как было дело. Тишлер с его болтливостью, нескромностью и, мягко говоря, авантюрным стилем жизни. Что произойдет в тот день, когда он почему-либо разозлится на свою «очаровательную кузину»? Или просто даст волю языку? Или угодит в конфликт, неважно с кем – с налоговым управлением, с полицией или и с теми и с другими? Наверняка он захочет использовать ее как весомый аргумент…

– Тишлер – это бомба замедленного действия, и вы это прекрасно понимаете. Собственно говоря, его надо было бы убрать… – произнес Юханссон с широкой улыбкой.

– Я не против, – отозвался госсекретарь. – Я всегда недолюбливал этот тип людей…

– Ну как? – Юханссон откинулся в кресле и сложил свои длинные пальцы в некое подобие церковного купола. – Договорились?

– Договорились, – в очередной раз вздохнул заместитель премьер-министра. – Но ведь кому-то надо поговорить со Штейн?

Ага, значит, вы все-таки уже сделали ей предложение, подумал Юханссон. Насчет места в правительстве.

– Вам не надо себя затруднять, Юханссон, – быстро сказал госсекретарь. – Что касается распространения нежелательной информации, у нас те же проблемы, что и у вас…