Текст книги "Другие времена, другая жизнь"

Автор книги: Лейф Г. В. Перссон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 24 страниц)

Хотя чертовски жаль, что нет Ларса Мартина, подумал он. Тогда бы как пить дать преступник уже рыдал в кутузке, а Ярнебринг наслаждался бы выходными, поскольку допросы арестованных не входили в круг его обязанностей.

– Ты меня убедил, – согласилась Хольт. – Тогда я повидаюсь со своим парнем.

– А кто он? – спросил Ярнебринг. Почему-то от ее слов у него испортилось настроение.

– Самый видный парень в городе, – ответила она. – Никлас Хольт, шесть лет. В обиходе – Нике.

– Передай ему привет, – попросил Ярнебринг, и они пошли по домам.

Надо было попытаться заключить мир со своей нареченной, прежде чем осенняя темень окончательно упадет на город и его обитателей – тех, что пока еще живы.

6

Пятница, 1 декабря 1989 года, вечер

Закончив дискуссию со своим другом-доктором, Вийнблад позвонил домой – не надо ли купить чего к обеду, но жена его либо уже ушла куда-то, либо просто не брала трубку. Торопиться было особо некуда, поэтому он еще раз завернул на работу и на своем письменном столе обнаружил вонючее заблеванное полотенце, небрежно затолканное в бумажный пакет от «Лизы Элмквист» в Эстермальмсхаллен, дорогом продуктовом рынке в престижном районе Стокгольма. Рядом с пакетом лежала наглая, мягко говоря, записка от Бекстрёма, так что Вийнбладу пришлось задержаться на работе далеко за полночь.

Сначала надо было заполнить новый протокол: как-никак поступило новое вещественное доказательство. Потом, произведя предварительный осмотр заблеванного вещдока, он написал направления на различные криминалистические анализы, что потребовало заполнения целой кучи бланков. Наконец он упаковал полотенце по всем правилам криминалистики. Теперь можно все это посылать в Центральную криминалистическую лабораторию в Линчёпинге.

Закончив, он сварил кофе и съел сэндвич. Сэндвич был куплен еще для ланча, но он про него просто-напросто забыл. Есть ему особенно не хотелось, но зачем он вообще тогда покупал этот сэндвич?.. В конце концов Вийнблад собрался с силами, дошел до метро и в вагоне предался привычным мыслям.

С этим надо что-то делать, подумал он. Так жить нельзя. Просто нельзя. Он, разумеется, имел в виду жену, которая открыто ему изменяла и лишала таким образом всякой возможности жить достойно.

Ярнебринг, придя домой, позвонил невесте, намереваясь заключить мир, но начало не предвещало ничего хорошего. Он услышал в ответ ледяной голос.

– Привет, малышка. Твой малыш еле добрался до дому после долгого дня неустанной борьбы с преступностью. Скоро уже сутки, как мы ищем убийцу.

– Надо понимать, что малыш проголодался и хочет, чтобы я что-нибудь приготовила. – Она сказала это так холодно, что на трубке выступила изморозь.

– Ничего подобного! – возмутился Ярнебринг, ожидавший подобной реакции. – Малыш хочет, чтобы ты попудрила носик и была готова. Через полчаса заеду. Я заказал столик в твоем любимом ресторане, три блюда, свечи и живая музыка. Я заказал ансамбль танго, они, думаю, уже в дороге.

– Ты безнадежен, – уступила она. – Ну ладно.

И что-то было в ее голосе, что сулило надежду на светлое будущее. Вот так, подумал Ярнебринг, проще пареной репы, надо только найти галстук, который она подарила ему на следующий день после знакомства.

Насчет ансамбля танго, он, конечно, выдумал, зато все остальное было правдой. Кому нужен оркестр, когда поет сердце, подумал Ярнебринг, накрывая ее маленькую руку своей огромной лапой.

– Бу… – начала она. Он прекрасно знал, что за этим последует, и не дал ей закончить фразу. Вместо этого он заграбастал ее вторую руку и примерил свою знаменитую волчью улыбку.

– Через несколько недель, – сказал он задумчиво, – ну да ты знаешь… ровно четыре года.

Что за бред, зачем я это говорю? Сказано же – не буди спящего сурка.

– Да. – Она серьезно кивнула и посмотрела ему в глаза.

– Я предлагаю уехать куда-нибудь, чтобы не было никаких родственников и приятелей, им интересно только выпить на халяву. Я бы пригласил только Ларса Мартина… А ты, наверное, Карин? Ведь она твоя лучшая подруга?

– Это что, предложение руки и сердца? – спросила она вслух, а про себя подумала: «Которое по счету?»

– М-м-м… разумеется, – кивнул Ярнебринг. У него было чувство, что в горле что-то мешает. – Я понимаю, звучит глупо… Ну да, это предложение.

– В таком случае я согласна, – еще раз кивнула она.

О шампанском они не подумали. Поехали к ней и прокрутили весь фильм их отношений в обратном направлении, до самого первого дня. Когда Ярнебринг наконец провалился в сон, у него было чувство, что за плотно задернутыми гардинами уже всходит солнце. Однако скорее всего это ему только показалось, потому что красная стрелочка на будильнике показывала три часа. Она лежала, прижавшись спиной и задом к его груди и животу. Как чайная ложечка с половником, подумал он с удовольствием… Так и должно быть в правильно устроенном мире: ее голова на его правой руке, он обнимает ее левой, а кисть мирно лежит на ее животе. И ему почудился запах кофе, свежевыжатого апельсинового сока и яичницы с беконом.

Все образуется, подумал он, засыпая. И никогда он не спал так сладко и спокойно, разве что когда был мальчиком, а летние каникулы только что начинались.

7

Суббота—воскресенье,

2–3 декабря 1989 года

Инспектор Анна Хольт, тридцати одного года, провела выходные со своим сыном Никласом – Нике – Хольтом, шести лет. Они катались на коньках в Королевском саду, ели вредную для здоровья пищу в «Макдоналдсе» на Норрландсгатан, купили Нике новую куртку, играли и валялись на диване.

– Вот так всегда должно быть, мама, – прошептал Нике в воскресенье в ожидании вечерней сказки.

Инспектор Эверт Бекстрём, сорока семи лет, проснулся в середине дня в состоянии тяжкого, даже по его меркам, похмелья. Виной тому, ясное дело, было чертово спиртное этого педрилы, которое он накануне в себя вылил. Сначала односолодовое виски, потом водка и коньяк, и все бы ничего, если бы он уже под утро не начал пробовать – больше из любопытства – содержимое неизвестных бутылок, спасенных им в чисто филантропических целях от Общественного фонда наследования.

Он спустился в ближайший магазин купить что-нибудь к завтраку, и в глаза ему бросились огромные заголовки вечерних газет: «Серийный убийца – сумасшедший». Речь в статье шла о том, что по городу бродит убийца-маньяк и вчера очередной, уже четвертый человек пал его жертвой.

Откуда они это берут? – подумал он вяло и вопреки своим привычкам купил газету.

Внимательно прочитав статью, он ясно увидел перед собой физиономию Фюлькинга и понял, что за выходные, перед тем как прийти на работу, ему следует принять ряд превентивных мер.

А Ярнебринг никаких газет не читал. Он и его будущая жена почти все время провели в постели, вставая разве что по острой необходимости, и, когда она закрыла за ним дверь в понедельник утром, он осознал, что давно не чувствовал себя так хорошо. На завтрак он получил только что сваренный кофе, стакан свежевыжатого апельсинового сока, горячую булку домашней выпечки с хрустящей коркой, салат и большую тарелку йогурта со свежими фруктами.

Надо рассказать Ларсу Мартину, подумал он, открывая дверь следственного отдела.

8

Понедельник, 4 декабря 1989 года

– Вы видели?! – воскликнул Бекстрём.

Он ворвался в кабинет Фюлькинга, размахивая вечерней газетой. Главная задача Бекстрёма была – не выпустить из рук инициативу, ведь кто успел, тот и съел… Ага, посадил я тебя в лужу, Фюлльскалле, с удовольствием подумал он, увидев, как скривилась физиономия Фюлькинга.

Фюлькинг уже видел, во всяком случае, на столе перед ним лежал этот же номер газеты, но он промолчал, сидел, уставившись на Бекстрёма. Его тяжелое лицо налилось кровью, на виске вздулась толстая, как объевшийся дождевой червь, вена.

Вот-вот пробки перегорят, с наслаждением подумал Бекстрём, однако вслух, естественно, ничего не сказал. Вместо этого он сморщился, изображая высшую степень озабоченности, и заговорил, придерживаясь тщательно продуманной линии.

– Сначала я решил, что это кто-то из следственной группы, – начал он. – Ты и сам знаешь, в расследовании занято много новых людей, нам о них ничего не известно… Но потом… – Он сокрушенно покачал круглой головой. – Когда я прочитал, начал сомневаться. – И он еще раз покачал головой, преданно глядя на шефа.

– А почему это ты вдруг начал сомневаться? – проворчал Фюлькинг, поглядев на него испытующе.

– Это было бы слишком глупо. Какой-то религиозный псих мотается по городу и мочит гомиков этим… что они там пишут, эти идиоты… самурайским мечом, потому что в детстве отец его пользовал… Их психолог там, в газетенке, утверждает, что да, такое возможно…

– Самурайский меч?

– Ну да, как у желтомазых… Мы-то знаем, что Эрикссона закололи самым обычным кухонным ножом, он сейчас у криминалистов.

Вот пока и все.

– Мне, к сожалению, надо бежать, – сказал Бекстрём. – Совещание следственной группы.

Фюлькинг проводил его пристальным взглядом, не проронив ни слова.

– Значит, так. – Бекстрём откинулся на стуле и обвел глазами следственную группу. – Начнем с Эрикссона. Что мы знаем о нем? Чем он занимался, пока не сыграл в ящик? Ярнебринг?

Не иначе как с ним что-то произошло, подумал Ярнебринг. Уж не вступил ли он в «Звенья»?[16]16
  «Звенья» – добровольная некоммерческая организация, помогающая избавиться от наркотической и алкогольной зависимости.


[Закрыть]

– Кое-что мы накопали. – Ярнебринг достал исписанный от руки лист бумаги.

В четверг, 30 ноября, Эрикссон с утра был на конференции в САКО, здесь, в центре, однако по непонятным пока причинам ушел за десять минут до ланча. В три часа он вновь появился на работе, как раз к перерыву на кофе. Что он делал в это время, еще предстоит узнать. Пил кофе с несколькими сотрудниками примерно около получаса, потом ушел к себе в кабинет, закрыл дверь и, как свидетельствуют ближайшие сотрудники, занимался служебными делами – переворачивал бумаги, говорил по телефону, а может, посвятил себя какому-то другому занятию, не менее увлекательному. В общем, что он там делал, они не знают, зато знают точно, что без двадцати пяти шесть он с работы ушел. Это, во-первых, подтверждается штемпелем в карточке прихода и ухода, а во-вторых, сотрудник из соседнего кабинета видел, как он уходил.

За несколько минут до закрытия – они закрываются в шесть – он заскочил в Эстермальмсхаллен, купил кое-что из еды, но ничего такого, что позволяло бы сделать вывод, будто он ждет гостей. Нормальные покупки одинокого холостяка, постоянного клиента Эстермальмсхаллен. Затем, по-видимому, он направился прямо домой: спустился по Хюмлегордсгатан до угла Стюрегатан, пересек Хюмлегорден и Энгельбрехтсгатан, а дальше пошел по Карлавеген домой на Родмансгатан. Обычный расчет показывает, что он пришел домой около половины седьмого. Съел купленный полчаса назад полуфабрикат – цыпленка с рисом и карри, выпил две бутылки немецкого пива. Поел, собрал посуду в посудомоечную машину, бутылки выбросил в пакет для мусора.

Около семи, по свидетельству соседки по площадке, к Эрикссону кто-то пришел. Позвонили в дверь, он открыл и впустил гостя. Рассказ свидетельницы, а также то немногое, что удалось выяснить, наводят на мысль, что пришедший был ему знаком или они заранее договорились о встрече.

– Послушаем записи на автоответчике у него дома, – сказал в заключение Ярнебринг. – Возможно, это что-нибудь нам даст. Рабочий телефон можно сразу отбросить: все звонки идут через коммутатор. Но и там распечатку обещали подготовить.

– А его рабочий кабинет? – осведомился Бекстрём, которому внезапно пришло в голову, что кое о чем он забыл спросить. – Осмотр рабочего кабинета что-нибудь дал? Что за кабинет – как у настоящего начальника? Деловитость и порядок?

Вломил ему кто-то, что ли, бедняге? – подумал Ярнебринг.

– Не то чтобы порядок, – покачал он головой, – но никаких личных записей нет, только то, что касается работы, все записано в настольном календаре – ничего интересного.

Он обменялся взглядом с Хольт – не заметила ли она чего-нибудь? Нет, не заметила, все правильно.

– И что будем делать дальше? – спросил Бекстрём, усаживаясь поудобнее.

Итак, к убитому пришел кто-то, кого он хорошо знал, – дальше этого следственная группа пока не продвинулась. Никаких свидетелей, никаких улик, указывающих на какую-то определенную личность. Круг общения Эрикссона, по-видимому, был весьма ограничен, во всяком случае, только два человека позвонили и сказали, что знали его лично. Оба были знакомы с убитым больше двадцати лет, учились вместе в университете и тогда же встречались – все втроем. Первым, еще в пятницу утром, позвонил в уголовку некий Стен Веландер, руководитель проектов в редакции новостей в телецентре на Уксеншернсгатан в Йердете.

– Вы же его знаете, – напомнила Гунсан, довольно оглядывая собравшихся, но энтузиазма не встретила. – Ну как же, этот, с рыжей бородой, он был продюсером программы о полиции. Помните, весной?

– Ага, этот сукин сын, похожий на Густава Васу?[17]17
  Густав Васа (или Ваза; 1496–1560) – король Швеции (1523–1560).


[Закрыть]

– Только потощее, – хмыкнула Гунсан. – Вы что, забыли, что у нас творилось после этой программы?

– Плевать на программу! – прервал ее Бекстрём. – Если это он укокошил Эрикссона, приглашаю всех на торт. А кто еще звонил?

С Бекстрёмом определенно что-то случилось, теперь Ярнебринг был почти в этом уверен. Если он будет продолжать в том же духе, мы сегодня же кого-нибудь задержим.

– Второй – директор фирмы по управлению фондами, контора на Биргер-Ярлсгатан ближе к Нюбруплану. Теодор Тишлер, родился и вырос в Швеции, хотя имя немецкое. Друзья и родственники называют его Тео, в финансовых кругах известен под кличкой ТТ. Богат как тролль, – заключила Гунсан.

– Его дело, – буркнул Бекстрём. – Ярнебринг, у тебя что-то еще? Что наш покойник поделывал после предсмертной трапезы?

Посетитель явился к Эрикссону около семи. Ссора разыгралась, по словам фру Вестергрен, в восемь. Что они делали с семи до восьми? Пили кофе, как выяснили криминалисты, причем один из них пил кофе с коньяком.

Чашки, коньячный бокал и кофейник отнесли в кухню, поставили под кран и сполоснули. Потом кто-то из них пил джин с тоником и лимоном. Следы обнаружены на кухне – нарезанный лимон, пустая бутылочка из-под тоника и ванночка из-подо льда, которой положено находиться в морозильнике, и в гостиной, где на полу найдена полупустая литровая бутылка джина «Гордон» с закрученной пробкой, опрокинутая бутылка тоника и хрустальный стакан. Рядом влажные пятна: джин, тоник и, возможно, растаявший лед.

– Все это стояло на столе, пока они выпивали, а потом началась ссора, и стол опрокинулся, – глубокомысленно заметил Вийнблад.

– Браво, Вийнблад, – вальяжно произнес Бекстрём. – Есть у кого-нибудь соображения, кто именно пил эти благородные напитки?

Кроме меня, конечно, мысленно хохотнул Бекстрём, я-то их пил, но вам до этого в жизни не допетрить.

Если судить по отпечаткам пальцев, пил хозяин. Пил ли посетитель и что именно он пил – неизвестно: других отпечатков пальцев найти не удалось.

– Скорее всего, он протер свой стакан и поставил в шкаф с посудой. У Эрикссона, кстати, полным-полно всяких рюмок и бокалов.

– Не особенно правдоподобно, – отозвался Бекстрём. – Как он мог знать, какой именно стакан в этом месиве на полу – его? К тому же там лежал только один ломтик лимона. Что, он и лимон свой вытер и убрал? Возможно, он пил что-то другое, или из другого бокала, или вообще ничего не пил. Вот кофе они пили вдвоем: было две чашки. Кстати, нашли на них отпечатки?

Вийнблад посмотрел на него с обидой:

– Он же их вымыл.

– Вот так-то, – довольно произнес Бекстрём.

Толстяк стал настоящим Шерлоком Холмсом, с удивлением подумал Ярнебринг.

Этот час, с семи до восьми, прошел сравнительно мирно. Они пили кофе, Эрикссон, возможно, с коньяком, убрали чашки и кофейник и перешли к другим напиткам. Хозяин, во всяком случае, пил джин с тоником и льдом. Потом что-то произошло.

– Спасибо, Ярнебринг, – поблагодарил Бекстрём, не глядя на Вийнблада. Для такой обезьяны, как ты, совсем неплохо, мысленно добавил он. – А теперь, Вийнблад, – любовно посмотрел он на свою жертву, – твоя очередь. Что нам скажет наука? Почему у них началась свара? Есть у тебя что-то?

– Есть, и немало, – произнес задетый Вийнблад. – У нас уже есть результаты и будут еще. Получено предварительное заключение судмедэксперта. – С этими словами он открыл папку. – Скоро будет и официальный протокол вскрытия.

– А кто вскрывал, Труполюб?

– К сожалению, нет. Какое-то юное дарование, женщина, ни разу раньше ее не видел. Поэтому я позвонил Энгелю, заехал к нему, и мы еще раз прошлись по всем деталям. Он обещал проследить за ходом расследования.

– Ну, прямо гора с плеч! – хохотнул Бекстрём. – У Труполюба глаз как у орла. И что он говорит?

– Эрикссон получил ножевое ранение в спину, под острым углом. Нож проник в грудную полость, задел сердце, левое легкое и аорту, – сообщил Вийнблад.

– И все? – Бекстрём выглядел чуть ли не разочарованным. – Никаких признаков, что он защищался? Порезы на руках? Больше ничего такого у нашего трупа не обнаружено?

– Никаких следов самообороны, – покачал головой Вийнблад. – Вообще никаких повреждений, кроме раны, повлекшей за собой смерть.

– А эта баба, которая его вскрывала… у нее такое же орлиное зрение, как у Труполюба?

– Я так понимаю, что ты ставишь под сомнение мою оценку, – холодно сказал Вийнблад. – Ты имеешь в виду, не высказывали ли патологоанатомы каких-либо соображений о личности убитого?

– Вот именно! – Бекстрём заметно воодушевился. – Что они говорили?

– Энгель придерживается мнения, что убитый был гомосексуалистом.

– Надо же! Такая же мысль и мне пришла в голову. Достаточно только поглядеть на место преступления… вообще на его квартиру.

– Но его более молодая сотрудница… В общем, женщина, производившая вскрытие, говорит, что на основании вскрытия очень трудно найти такие признаки.

Всю правду – так всю правду, подумал Вийнблад.

– Я надеюсь, что наш эксперт-следователь поможет нам это выяснить. – И он уставился на Ярнебринга.

Ярнебринг промолчал. Надо сказать, ему тоже приходила мысль о нетрадиционной сексуальной ориентации убитого.

– Моя интуиция подсказывает, что мы имеем дело с обычным гей-убийством, – встрял Бекстрём.

Ну, слава богу, подумал Ярнебринг. Наконец-то узнаю брата Бекстрёма.

– Почему ты так думаешь? – осведомился он.

– А почему папа римский не ходит в кепке? Одинокий мужчина, сорок пять лет, детей нет, никакой женщины на горизонте, живет как фикус, ест как фикус, пьет как фикус, одевается как фикус… Видели эти кокетливые береты у него на полке в прихожей? Сидит парочка на диванчике, лепечут что-то, выпивают понемногу, потом не сошлись в чем-то, и один любовничек подкрадывается сзади и пришивает милого дружка на месте. Идет на кухню, бросает нож в раковину, потом блюет в ванной.

– Откуда это известно? – Ярнебринг вопросительно посмотрел на Вийнблада. – Его действительно рвало?

– Нашли полотенце со следами рвотных масс, – уклончиво сказал Вийнблад. – Мы отправили его в Центральную криминалистическую лабораторию на анализ.

– Мы отправили, – с издевательским намеком повторил Бекстрём.

– Ну что ж, – сказал Ярнебринг. В том, что говорит этот толстяк, в самом деле что-то есть. Этот Эрикссон и вправду парень необычный… Во всяком случае, если сравнить со мной или с другими нашими ребятами. – Ты начальник, ты и решай, что делать дальше.

– Сделаем так. – Бекстрём поставил локти на стол и подпер щеки, отчего, как показалось Ярнебрингу, стал очень похож на бульдога. – Допрашивать его знакомых пока подождем, сначала надо накопать какие-нибудь улики или хотя бы зацепки. Нет никакого смысла кидаться на таких шишек, как Веландер и Тишлер, если на то не будет реальной причины.

Лучше не скажешь, решил про себя Ярнебринг.

– Криминалисты закончили с местом преступления? – Бекстрём поглядел на Вийнблада.

– Да, – ответил Вийнблад. – Еще в субботу. Что ему теперь-то надо? – подумал он.

– Ты ведь дока по части разных находок, – обратился Бекстрём к Ярнебрингу. – Возьми Хольт, переверните весь квартал. Что собой представлял Эрикссон, с кем встречался и кто из них его заколол. Самое время приступать к делу, и начать надо с его жилья.

– Разумеется, – согласился Ярнебринг.

И я бы с этого начал, подумал он.

– А мы посмотрим, не удастся ли что-нибудь накопать относительно его… ну, так называемой сексуальной ориентации. – Бекстрём с намеком поднял мизинец и ухмыльнулся. – Если только сохранилась наша старая база данных по геям.

– Тут все вопросы к юридическому омбудсмену, – сообщил Ярнебринг. – Он распорядился ее уничтожить.

– Идиоты! – воскликнул Бекстрём. – Юридические клоуны! Да я бы на их месте отнес картотеку в подвал и приберег на черный день! Пятьдесят лет работы псу под хвост, и только из-за того, что педрилы, видишь ли, не желают, чтобы за ними следили.

– Не ломись в открытую дверь – я-то с тобой полностью согласен, – проворчал Ярнебринг, поднимаясь. – Если это все… У кого ключи от квартиры Эрикссона?

– Я ведь отдал их тебе, Вийнблад? – с безразличным видом спросил Бекстрём. Конечно отдал, мысленно усмехнулся он, час назад, прямо перед оперативкой. – Передай их Ярнебрингу, мне на месте преступления больше делать нечего.

– Хорошо, – коротко сказал Ярнебринг, взял ключи и в сопровождении своей новой напарницы Хольт вышел из комнаты.

– Тебе приходилось когда-нибудь шерстить квартиры? – спросил он, когда они вошли в прихожую Эрикссона.

Она покачала головой:

– Я помогала пару раз, но… ничего похожего на это… Нет, не приходилось.

– Все проще простого, – сказал Ярнебринг, – существует только одно правило. Это, конечно, потребует много времени, а правило такое: лучше вообще ничего не делать, чем делать кое-как. Когда мы уйдем отсюда, не должно остаться даже дохлого клопа, которого бы мы не заметили и не проверили, что у него на уме.

– Поняла, – улыбнулась Хольт.

– Сейчас я тебе покажу. Иди сюда. Видишь? – Он подошел к двери в гостиную и показал на гардины на двух выходящих на улицу окнах.

– Вижу, – ответила Хольт.

– Любой идиот может заглянуть за гардины, пощупать подрубленные края и складки и убедиться, не спрятано ли там чего. Этим мы тоже займемся… Но пойми меня правильно, в отличие от лодырей, которых в полиции тринадцать штук на дюжину, мы также открутим заглушки на штангах, потому что именно такие штанги внутри полые и туда запросто можно что-то затолкать. Поняла, что я имею в виду?

– Поняла, – кивнула Хольт.

– У меня есть все необходимое. – Он кивнул на большую спортивную сумку, которую поставил на пол. – План квартиры с указанием размеров, карманный фонарь, зеркала, рулетка – иногда приходится проверять, совпадает ли истинный размер с чертежом, обойный молоток – выстукивать стены, электролобзик, обычная пила – в общем, все, чтобы заглянуть в любое место. Не сомневайся, срывай обои, если считаешь нужным, но обязательно надень резиновые перчатки и, если найдешь что-нибудь, не трогай, сначала позови меня. Все, что представляет интерес, складываем на столе в гостиной, записываем, где взяли, берем с собой на работу и в спокойной обстановке изучаем. Лучше набрать лишнего, чем что-либо оставить. Протоколы, пакеты и все такое прочее – в сумке. Вопросы есть?

Он посмотрел на нее и поощрительно улыбнулся.

– Как распределим работу? – спросила Хольт. – С чего мне начинать?

– Я начну с входной двери, – сказал Ярнебринг. – Потом вешалка, сортир для гостей и прихожая – именно в этом порядке. Ты начнешь со спальни, потом будет ванная. Когда с этим закончим, пойдем и выпьем кофе. После этого кухня и кабинет. Кабинет может что-то дать, потому что у него там, похоже, все бумаги…

– То есть все, что может нам что-то поведать об Эрикссоне, кем он был, как жил и с кем общался, – все представляет интерес. Записки, бумажки, календари, записные книжки, дневники, фотоальбомы, видеофильмы, книги на полке, какого цвета носки предпочитал… – подвела итог Хольт.

– Этого мало. Когда мы отсюда уйдем, мы должны, черт меня побери, еще и понимать, как он думал. Заглянуть ему в голову…

– Я понимаю, что ты хочешь сказать.

И они приступили к работе.

За ланч в ближайшем кафе они принялись довольно поздно, после того как Ярнебринг закончил с вешалкой, прихожей, туалетом и гостиной – не осмотрел только большой книжный шкаф – и не нашел ровным счетом ничего, даже дохлого клопа, по его выражению. И это было вполне объяснимо: у Эрикссона царил образцовый, педантичный порядок, все лежало на своих местах, а в карманах одежды на вешалке Ярнебринг нашел только приглашение на выставку и трехнедельной давности аккуратно сложенную квитанцию из книжного магазина NK.[18]18
  NK – крупный (и самый дорогой) супермаркет в Стокгольме.


[Закрыть]

Зануда, подумал Ярнебринг и вздохнул.

Хольт обследовала спальню, ванную, старинный комод и гардероб. Все чисто, аккуратно: дорогие, скромных тонов брюки, сорочки, пиджаки и костюмы, трусы, майки, носки, свитера, галстуки, подтяжки, пояса, запонки, трое наручных часов и золотой зажим для ассигнаций, на фоне всего остального выглядевший оскорбительно безвкусно. Все лучшего качества и содержится в порядке, которому позавидовал бы старый офицер-подводник.

Ничего, что было бы интересно для следствия. Единственную стоящую внимания находку обнаружила Хольт в самой глубине ящика в прикроватной тумбочке – пять стокроновых купюр, аккуратно завернутых в лист бумаги формата А-4. На бумаге мелким, но разборчивым почерком написано несколько слов, из которых понятно, что идеальную чистоту в доме, видимо, поддерживала женщина по имени Иоланта. Она, судя по записи, убиралась раз в неделю, платил он ей наличными, в ноябре она наработала двадцать часов. Двадцать пять крон в час едва ли могли ее обогатить. Самое интересное – рядом с номером телефона почерком Эрикссона было написано: «Сообщить инструкции по рождественской уборке». Значит, женщину можно будет найти.

Иоланта, подумала Хольт. Соседка, фру Вестергрен, ничего не знала о ее существовании. Или знала, но в ее сознании не нашлось места для простой уборщицы? Или она сочла этот факт настолько неважным, что даже не упомянула? И почему эта Иоланта сама не дала о себе знать? Из записки понятно, что пятница – день уборки. Может быть, ее спугнула полиция? Или есть другая, более серьезная причина?

– Посмотри, здесь кое-что любопытное, – протянула она сверток Ярнебрингу, занятому откручиванием шурупов на зеркале в туалете.

– Молодец, Хольт, – одобрил он. – Позвони Гунсан, пусть начнет пробивать базы данных, а потом выйдем поесть. А то помру с голоду.

Это нам по плечу, подумала Хольт. Пять—десять часов – и мы найдем польку, которая убирает квартиры, за что получает деньги наличными, «по-черному».

– Расскажи об этой картотеке гомосексуалистов. – Хольт отодвинула недопитый кофе и внимательно посмотрела на Ярнебринга.

– Это было давно, – ответил Ярнебринг уклончиво. – Старая история.

– А все же?

Ладно, решил Ярнебринг.

Лет сорок или пятьдесят назад, история умалчивает, кто-то из полицейского начальства решил составить список «проституирующих мужчин» и их клиентов. Дело в том, что эти так называемые проституирующие мужчины часто подвергались ограблениям и избиениям. Мало этого, ежегодно происходило как минимум одно убийство в их среде.

– Среди бандитов тогда это был своего рода спорт, – сказал Ярнебринг, отхлебнув кофе, – ущучить гомика.

Картотека содержалась в ящиках, и количество их постоянно росло. Сначала она хранилась в отделе криминалистики в старом здании полиции на Кунгсхольмене, потом переместилась в отдел тяжких уголовных преступлений, а в начале семидесятых осела в хранилище следственного отдела Центрального полицейского управления. Там должно быть около двух тысяч имен.

– Две тысячи! Две тысячи человек, которые развлекались тем, что грабили и убивали геев?

Не так все просто, пояснил Ярнебринг. С годами картотека велась все более небрежно, и, когда вдруг, как ледяной ветер перемен, появилось ведомство омбудсмена, в ней уже были в основном фамилии жертв покушений, а также просто гомосексуалистов, по какой-то причине привлекших к себе интерес того или иного полицейского.

– Целью, разумеется, была профилактика преступности, – сказала Хольт ядовито.

– Говорят, что какой-то шутник занес в регистр гомосексуалистов Вегурру.[19]19
  Вегурра – прозвище Густава V, короля Швеции (1907–1950).


[Закрыть] Ну, ты знаешь, старого короля. Газеты в то время много копались в его личной жизни. Разумеется, поднялся скандал, короля вычеркнули из списков. Мне понятно, почему так горюет Бекстрём.

– Почему?

– Перед тем как его бросили на убийства, он работал по ограблениям. Усерднее его никто не пополнял этот список. А теперь, оказывается, он все это время трудился напрасно. Кстати, как насчет потрудиться? – поинтересовался Ярнебринг, поглядев на часы.

– Будем искать уборщицу? – спросила Хольт, поднялась, одним глотком допила кофе и ловко надела куртку.

– Прежде всего надо позвонить Гунсан. Если она что-нибудь нашла, квартира подождет до завтра. Если есть на земле справедливость, Иоланточка уже должна отыскаться.

Гунсан и в самом деле нашла адрес, соответствующий телефону. Квартира в южном пригороде Стокгольма, в Бредэнге, принадлежит польке, эмигрировавшей в Швецию в тридцатилетнем возрасте более десяти лет назад. Всего два года, как получила шведское гражданство. Иоланта – это ее имя, а что касается фамилии, Фюлькинг вряд ли обрадуется: не выговоришь.

– О'кей, мы едем туда, – сообщил Ярнебринг.

– Мне надо сначала позвонить, – попросила Хольт и поглядела на часы.

Что мне теперь делать? – подумала она.

– У меня есть предложение, – сказал Ярнебринг. – Ты едешь в садик и забираешь Нике, а я поеду к уборщице. Так что увидимся завтра.

Хольт посмотрела на него с удивлением и благодарностью:

– Поосторожней, Бу. Ты расшатываешь мое миропонимание. Но в любом случае спасибо.

– Не за что.

У него у самого трое детей, в свое время ему тоже нужно было отводить их в садик, забирать из садика… – подумал Ярнебринг.

Справедливости ради скажем, что память выдала ему весьма приукрашенную картину выполнения им отцовских обязанностей.

Бу?.. Она назвала меня по имени?

Сначала он проверил, дома ли она, своим обычным способом, только на этот раз не через щель почтового ящика, а через замочную скважину. Ему повезло: направленного на него дробовика он не заметил.

Красивая, умная, держится настороженно, отметил Ярнебринг, когда она открыла дверь после второго звонка.

– Меня зовут Бу Ярнебринг, я из полиции, – представился он, протягивая удостоверение. – Мне хотелось бы поговорить с вами о человеке, у которого вы работали.

Иоланта слабо улыбнулась, пожала плечами и открыла дверь пошире.

– Из полиции, – повторила она. – Кто бы мог подумать? Хотите кофе?

Дальше все шло как по маслу.

Когда и как она познакомилась с Эрикссоном?