Текст книги "Другие времена, другая жизнь"

Автор книги: Лейф Г. В. Перссон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 24 страниц)

3

Пятница, 1 декабря 1989 года, утро

День для Ярнебринга начался не особенно удачно, но продолжение оказалось значительно лучше. Потом, когда все уже закончилось, он прокрутил в памяти события дня. Если бы он не собрался по-настоящему перед вечерней оперативкой и не сообразил вовремя что к чему, все могло бы кончиться скверно. Однако обошлось, и его ждали очень приятные выходные. Причин к тому было много, но в основном они были связаны с его личной жизнью. Правда, он старался о ней не думать, а еще меньше – говорить.

Уже четыре года, как Ярнебринг был обручен. Его невеста работала в полиции правопорядка на Норрмальме. Она была красивая, приятная в общении, к тому же обладала немалыми хозяйственными талантами и редкостной аккуратностью. Ко всему прочему Ярнебринг ей очень нравился – казалось бы, большего и желать нельзя. Проблема состояла в том, что помолвка затянулась, а время бежало все быстрее, и он не знал, как поступить.

Поначалу все шло лучше некуда. Он переехал к ней домой. Она приняла его просто замечательно, с теплом и заботой, и он был уверен, что помолвка вскоре завершится браком, полным взаимопонимания и тихого семейного счастья. Он поправился на пять кило, кольцо на левой руке стало жать, это его раздражало… и их отношения дали трещину.

Он обнаружил в ее характере новые черты. Она, например, злилась, когда он называл ее подругой, а не невестой. Если, говорила она, ты считаешь, что наше обручение было не всерьез, можешь убираться сейчас же, потому что мне надо устраивать свою жизнь. Он тут же переехал домой, потом они помирились, он опять поселился у нее, потом опять съехал… А время шло и шло. В настоящий момент он жил в своей квартире, определенности никакой не было, но он, как уже было сказано, предпочитал об этом не думать. Иногда ситуация напоминала о себе самым неприятным образом, вот как сейчас, в четверть седьмого утра, когда он открыл дверцу холодильника.

Ярнебринг проснулся в шесть. Он никогда не спал больше шести-семи часов, даже после выпивки. Ему этого было достаточно, чтобы проснуться бодрым, отдохнувшим – и свирепо голодным. Еще с вечера его тревожили неприятные предчувствия, и они подтвердились, когда он заглянул в холодильник.

Ничего хорошего он не увидел. Вчерашняя скукоженная булка в пакете – какой идиот догадался сунуть ее в холодильник, но кто-то все же сунул!.. Изогнутый кусочек сыра, глоток, не больше, апельсинового сока в бутылке и сморщенный помидор, явно знававший лучшие времена. Единственное утешение – почти полная коробка яиц. Когда он все это увидел, тут же возникло желание немедленно позвонить своей подруге-невесте, она все равно жила по дороге на работу, но он взял себя в руки.

Что же, как настоящему полицейскому мне должно быть интересно преодолевать трудности, попытался он себя убедить. Мы не такие, как все. «Мы» – это большой мужской коллектив, к которому принадлежала и его подруга. Мы, черт нас подери, как дети, раздраженно подумал он, наливая в кастрюлю побольше воды, чтобы хватило и на кофе, и на яйца.

Через полчаса он уже сидел в метро, переваривая завтрак, состоявший из растворимого кофе без молока, полстакана сока, сомнительного помидора, вчерашней булки с несколькими стружками сыра и пяти яиц всмятку. Настроение было скверным, и он подозревал, что причиной тому не только завтрак.

Войдя в кабинет, Ярнебринг застал там Хольт, которая была на месте, судя по всему, уже давно, потому что успела написать объективки по убитому, соседям и стоявшим на улице машинам.

– Ничего существенного. – Она покачала головой.

– Черт возьми! Ты что, ночевала здесь, что ли? – Ярнебринг кивнул на толстую пачку распечаток на ее столе.

– Пришла час назад. – Она слегка улыбнулась и опять покачала головой. – Нике у отца эту неделю, так что у меня дома особых дел нет.

Ну, с этим я бы мог тебе помочь, подумал Ярнебринг, однако без знакомой уверенности, которую он испытывал до того, как обручился со своей девушкой. Идиот, мысленно обругал он себя, а вслух спросил:

– Нике?

– Мой сын. Разве я не говорила? Ему шесть, на будущий год пойдет в школу.

– Хороший возраст, – неопределенно протянул Ярнебринг. – А братья и сестры у него есть?

О чем я говорю? – подумал он.

– Только Нике. Других пока не предвидится. Так я тебе и поверил, подумал Ярнебринг, который вел подобные разговоры уже несколько лет.

– Ну-ну, – улыбнулся он. Что еще он мог сказать? – Есть новости?

– Йес, – ответила Хольт и достала откуда-то желтую записку. – Звонил коллега Фюлькинг из уголовки и спрашивал, не мог бы ты зайти к нему перед оперативкой.

– Вот оно что, – сказал Ярнебринг, прочитав записку.

Наверняка этот болван Бекстрём, подумал он.

– Фюлькинг, – повторила Хольт. – Это его называют Фюлльскалле?[10]10
  Fyllskalle – пьянчуга (шв.).


[Закрыть]

– Вот именно, – кивнул Ярнебринг, – хотя непонятно почему. Он пьет не больше других, к тому же почти не пьянеет, даром что скоро на пенсию.

– Ладно, увидимся на оперативке. – Хольт пододвинула к себе еще одну пачку бумаг.

– Садись, Ярнебринг. – Фюлькинг кивнул на стул для посетителей.

– Хорошо выглядишь, старина, – дружелюбно сказал Ярнебринг.

Вот таким и должен быть настоящий полицейский, подумал он.

– Выбора нет, – хохотнул Фюлькинг. – Водка опять подорожала, так что надо продолжать тянуть лямку.

Он был таким же огромным и грубо скроенным, как Ярнебринг, но на двадцать лет старше и на тридцать килограммов тяжелее, со свекольной физиономией. Галстук на складчатой бычьей шее смотрелся удавкой.

Ну вылитая чугунная печка! – с восхищением подумал Ярнебринг, глядя на это чудо природы.

– Зачем вызывал? – спросил он.

Оказалось, просто так. Поговорили о том о сем, как водится между коллегами, потом Фюлькинг в качестве заместителя начальника отдела тяжких уголовных преступлений поблагодарил его, что он принял вызов.

– После убийства Пальме все пошло кувырком, – сказал он. – Ты, наверное, удивляешься, почему Бекстрём руководит следственной группой. Если он начнет выкаблучиваться, скажи мне, я вправлю мозги этому болвану.

– Все нормально, – ответил Ярнебринг. – Все идет нормально.

– Ну, я так и думал, – одобрительно хрюкнул Фюлькинг.

Этот парень – настоящий полицейский, подумал он.

Потом они заговорили на любимую тему – насколько раньше все было лучше, особенно во «времена Дальгрена», легендарного начальника уголовки… Он застрелился из служебного пистолета, чтобы избавить общество от больничных расходов, а себя – от жалкой жизни. Хотя об этом предпочитали не говорить. Даже в те времена, когда о его самоубийстве знали и помнили все, когда с бандитами еще можно было разговаривать и фамилии их не состояли из одних согласных. Языковую проблему Фюлльскалле сформулировал по-своему:

– Помнишь, Ярнис, мы тогда, не сомневаясь, записывали в протокол фамилию преступника? Не боялись ошибиться? И понимали, что он говорит?

– А как же! – улыбнулся Ярнебринг. – Хотя со Свартеном, Чингизом, Ниссе-Пистолетом и Калле-Пушкой тоже было мало удовольствия. До смешного доходило…

– Ларс Петер Форсман… Буссе-Динамит… – произнес Фюлькинг мечтательно. – Даже Кларкан, вся эта история на Норрмальмской площади… Хотя, может быть, он не так уж виноват. Помнишь, на первой странице в «Правдочке» писали, что у Буссе-Динамита коэффициент интеллекта как у профессора? Ты помнишь, как он взбеленился, этот прохвост? Талантливый был парень, как ни крути! Не хочу, говорит, чтобы меня сравнивали с этими придурками профессорами, я нормальный мужик. Он даже хотел привлечь журналистов к суду.

Ярнебринг украдкой поглядел на часы.

– Славные ребята, – ностальгически вздохнул Фюлькинг. – А что сейчас? Юги, поляки, турки, арабы… И в довершение ко всему Бекстрём. А на полке – папки с нераскрытыми убийствами. – Фюлькинг кивнул. – Вон, в два ряда. Дальгрен убил бы меня на месте. Хотя он никогда даже голоса не повышал…

– Хороший был мужик, – согласился Ярнебринг, – хотя и пытался всех уверить, что закончил гимназию.

– Вот именно. А я вот сижу и несу всякую ахинею…

Наконец они расстались. Ярнебринг пошел на оперативку, а Фюлькинг откинулся на стуле и посмотрел на часы, обдумывая, не сходить ли в «Системет»[11]11
  Сокращенное название «Систембулагет», сети магазинов, имеющих в Швеции монопольное право на торговлю алкоголем.


[Закрыть] до обеда, ближе к вечеру появятся очереди. В последние годы его мучили боли в коленях, к тому же начинаются выходные, и вообще скоро Рождество.

Бекстрём, к немалому удивлению следственной группы, был бодр, несмотря на ранний для него час, явно с утра принял душ и прямо-таки излучал энергию. От него сильно пахло ментоловыми таблетками.

– Добро пожаловать на первое совещание, – решительно начал он и открыл папку с записями. – У нас, как вы знаете, убийство, так что прошу внимания.

Не усложнять и не доверять случайным совпадениям, подумал Ярнебринг и ощутил теплую волну в груди: он вспомнил своего лучшего друга, обер-интенданта полиции Ларса Мартина Юханссона и три его золотых правила следствия по делу об убийстве. Надо ему позвонить. Давно уже не говорили… Интересно, что это с Бекстрёмом? Должно быть, высыпал в вечернюю выпивку целую горсть витаминов.

– «Посмотрим», – сказал слепой, – сострил Бекстрём, перелистывая толстым пальцем бумаги. – Ну, во-первых, труп… Чель Иоран Эрикссон, родился в сорок четвертом, одинок, бездетен, родственники неизвестны… насколько мы на этом этапе можем утверждать… – Он вопросительно посмотрел на Хольт.

– Все верно, – подтвердила Хольт, не открывая свою папку. – Ни жен, ни детей, ни родственников.

Все это слишком хорошо, чтобы быть правдой, подумал Бекстрём и с удовольствием потрогал ключи от квартиры убитого в правом кармане брюк.

– Был какой-то шишкой в Центральном статистическом управлении на Карлавеген. Это ведь тот домина на перекрестке у Дома радио?

Хольт кивнула, но на этот раз не так уверенно.

– Шишка… Не знаю. Начальник бюро в одном из отделов – вряд ли, – с сомнением сказала она.

Типично, подумал Бекстрём. Чертова выскочка. Только начнешь с ними по-человечески… Протянешь палец – оттяпает всю руку.

– Да, – подтвердил он вслух, – начальник бюро. Я ведь так и сказал.

– Я могу ошибаться, – пояснила Хольт, – но начальник бюро отдела – не шишка. Это низшая руководящая должность. Вроде инспектора у нас, если сравнивать.

«Я ведь так и сказал», передразнила она мысленно. Ничего ты не сказал, толстомордый.

– Как бы то ни было, он мертв, – мрачно подытожил Бекстрём.

До чего же бабы любят, чтобы за ними оставалось последнее слово! Слава богу, он не женат.

– Где, когда и как? – спросил Ярнебринг и посмотрел на Бекстрёма ободряюще. Сдвинется он когда-нибудь с места или нет?

– Вот именно, вот именно… – Бекстрём вновь обрел уверенность. – Место преступления – квартира покойного. Точнее – гостиная в его квартире на Родмансгатан, и в этом пункте сомневаться не приходится.

Вийнблад покивал с умным видом, хотя к нему никто не обращался, а Бекстрём даже головы не повернул в его сторону.

– Теперь время, – продолжил Бекстрём. – Если верить свидетельнице, вся история разыгралась вчера около восьми вечера, может, в четверть девятого. – Бекстрём обвел взглядом присутствующих: нет ли у кого возражений? Все молчали. – Причина смерти – одно или несколько ножевых ранений грудной клетки в области… в общем, со спины. Вийнблад?

Вийнблад утвердительно покивал головой:

– Я сегодня буду у судебных медиков, что еще они скажут, но у меня тоже такое впечатление. И нож мы, похоже, нашли.

– Ну вот. – Бекстрём откинулся в кресле и сложил руки на животе. – Остается только два вопроса: кто убийца и, разумеется, какой у него мотив. Что касается мотива, у меня есть некоторые соображения, однако подождем немного: я попросил Вийнблада сначала кое-что проверить. Так что остается только найти преступника, и мне кажется, это не займет много времени. – Бекстрём хитро оглядел собравшихся.

Приятно слышать, подумал Ярнебринг. Он работал в следственном отделе, где команда была куда более профессиональной.

В небольшой комнате для совещаний отдела тяжких уголовных преступлений собралось в это утро всего девять человек – гораздо меньше, чем обычно бывает на первой оперативке по делу об убийстве. Старший следователь Бекстрём, его маленький оруженосец Вийнблад – эксперт-криминалист, Ярнебринг, Хольт, один из сотрудников Бекстрёма, имя которого было Альм, но иначе как Дуболомом его никто не называл, вольнонаемная секретарша Гунсан – ей была поручена регистрация всех материалов предварительного следствия – и, наконец, три молодых дарования из полиции правопорядка. Сотрудники уголовки рассчитывали, что они займутся делами, хотя и сугубо второстепенными, но необходимыми, ведь никто их до сих пор не отменял. Судя по тому, как дарования чуть не подпрыгивали от рвения, этот коварный замысел был им неизвестен.

– Вот и все, – заключил Бекстрём и захлопнул папку. – Вопросы есть?

– Будем работать в выходные? – спросил Ярнебринг.

– Мне очень жаль, – сказал Бекстрём, пытаясь изобразить скорбную мину. – Сам знаешь, как у нас с финансами после убийства этого соссе на Свеавеген.[12]12
  Имеется в виду убийство Улофа Пальме. Соссе – кличка социал-демократов.


[Закрыть] То есть об оплате переработки и речи не идет.

Во всяком случае, вам-то не перепадет, ублюдки, подумал Бекстрём – на себя он уже заполнил платежный формуляр.

– Так что увидимся в понедельник. Если что случится, дам знать.

Как же, как же, мысленно ухмыльнулся он, обязательно дам знать, только тебя мне и не хватало.

– Да? – обратился он к Вийнбладу, поскольку тот поднял руку.

– На вскрытие пойдешь?

Вопрос вовсе не был странным: со времен Дальгрена вошло в обычай, что кто-то из старших следователей обязательно присутствовал на вскрытии.

– Спасибо, что напомнил, но у меня срочные дела, – сказал Бекстрём. У него были совсем иные планы. – Увидимся позже.

4

Пятница, 1 декабря 1989 года,

первая половина дня

Сбор сведений о личности потерпевшего – главная ось, вокруг которой постепенно раскручивается колесо следствия. Поэтому Ярнебринг и Хольт единодушно решили начать с его сослуживцев.

Сначала они поговорили с начальником отдела ЦСУ – Центрального статистического управления, где работал Эрикссон. Тот был совершенно потрясен. Если верить его словам, Эрикссон был не только идеальным работником, но и замечательным человеком, которого любили все. Профсоюзный активист, заинтересованный и болеющий душой за свое дело.

Кто из сотрудников знал его лучше других? Может быть, с кем-то он общался и вне работы?

Начальник отдела назвал две фамилии, эти люди работали в том же подразделении, что и Эрикссон. Больше он никого не мог вспомнить. Насчет того, общались ли они помимо службы, лучше спросить у них. Он сам с Эрикссоном вне службы никогда не виделся.

– Даже в городе никогда не встречал, – вдруг добавил он после некоторого размышления.

Хольт опрашивала мужчин, Ярнебринг – женщин, хотя вполне достаточно было бы выборочно опросить пару сотрудников.

Никто не сказал худого слова об Эрикссоне. С порученным делом справлялся хорошо, хотя профсоюзная деятельность требовала много времени. Никто лично с ним не общался, не сталкивался с ним где-то вне работы, и никто не мог вспомнить, с кем он дружил или, по крайней мере, встречался. Всегда был корректным, поддерживал определенную дистанцию, был очень вежлив, но не заискивал, чувствовалось, что знает себе цену.

Негусто, подумал Ярнебринг.

Негусто, подумала Хольт.

Они уже собирались возвращаться, когда наконец-то клюнуло. Склонившийся над ксероксом вахтер в холле медленно проводил их глазами – каждый настоящий следователь понимает, что означает такой взгляд.

Ярнебринг замедлил шаг, улыбнулся и дружелюбно кивнул. Он знал этот тип людей, им нужно время, чтобы на что-то решиться. Среднего роста, худой, лысоватый блондин, сутулый, отметил Ярнебринг автоматически.

– Я слышал, Эрикссона убили, – сказал дежурный, даже не взглянув на них. Он собирал какие-то бумаги в картонную коробку.

– Вы его знали, – произнес Ярнебринг без малейшей вопросительной интонации.

– М-м-м, – промычал дежурный и кивнул.

– Давайте встретимся внизу в кафетерии минут через пять, – предложил Ярнебринг.

– Хороший кофе в Доме радио, – сообщил их будущий свидетель. – Там спокойнее. Дайте мне десять минут.

Через четверть часа они пили кофе за самым дальним столиком, хотя кроме них в кафе никого не было. Хольт начала беседу с полицейского трюка.

– С фильтром или без? – спросила она, улыбаясь, когда их подопечный, неопределенно пошевелив тощими, желтыми от никотина пальцами, начал шарить по карманам.

– Лучше с фильтром, – ответил тот, и она неведомо откуда извлекла на свет божий красно-белую пачку «Мальборо» и зажигалку. Дальше все шло как по маслу.

Она же не курит, подумал Ярнебринг с удивлением. Он был почти уверен, что она не курит.

– Что он был за человек, Эрикссон?

– Надеюсь, разговор останется между нами, – сказал вахтер, пригладив редкие волосы.

Ярнебринг кивнул, Хольт кивнула. Дежурный задумчиво затянулся сигаретой и тоже кивнул.

– Что он был за человек… – задумчиво произнес их свидетель, – э-э-э… даже не знаю, как сказать…

– Попробуйте, – предложил Ярнебринг с улыбкой, больше напоминающей волчий оскал.

– Людей много проходит… Я ведь скоро уже тридцать лет здесь работаю… – Вахтер криво ухмыльнулся, покачал головой и стряхнул пепел.

Ярнебринг и Хольт терпеливо ждали. Ага, подумал Ярнебринг, клюнуло. Леска побежала с катушки.

– Что за человек был Чель Эрикссон?.. Я бы сказал так… Из всех людей, что я повидал за свою жизнь, это слово к нему подходило меньше всего. Никакой он был не человек, а гнида. – Он несколько раз кивнул, как бы подтверждая сказанное, вид у него был чрезвычайно довольный. – Дерьмо он был, не человек, а дерьмо, причем дерьмо выдающееся, – вот кто он был.

– Надеюсь, это не вы его укокошили, – весело сказал Ярнебринг.

– Ну нет. – Вахтер покачал головой. – Я тут ни при чем. Но и ребенку было ясно, что рано или поздно это случится, непонятно только, почему так поздно. Он у нас лет десять работал. Зажился, зажился, черт его побери! – Он смотрел на них, и глаза его сияли от удовольствия.

– А что в нем было плохого?

– Лодырь, махинатор, трус, подхалим, хвастун, наглец, стукач, вор и вообще дерьмо, у него даже изо рта пахло. Других недостатков у него, кажется, не было, во всяком случае, сразу на ум не приходят.

– Симпатичный человек, – отозвался Ярнебринг.

– Эрикссон был не человек, а гнида, – подытожил бывший коллега убитого. – Но не дурак. Нет, не дурак. Хитер был, сукин сын.

Наверху в отделе Бекстрём проводил пресс-конференцию. Народу было мало: полдюжины газетчиков и кто-то с радио. Телевидение не удостоило его вниманием, а жаль: те несколько раз, что он появлялся на экране, немедленно приносили плоды в виде даровой выпивки в ресторане. Лентяи и неумехи, подумал он, стоит им неделю почитать сводку погоды с экрана, как они уже уверены, что они и есть погода.

Впрочем, сенсациями он их не порадовал. Мы, естественно, напряженно работаем, не отказываемся ни от одной версии, у нас есть улики и кое-какие зацепки. Если не для печати, то сам он уверен, что преступление будет скоро раскрыто.

– Расскажите об обстоятельствах убийства, – попросила пожилая женщина-репортер в первом ряду.

– Сейчас не могу, – значительно произнес Бекстрём. – Эти сведения я должен предъявить преступнику.

– Известно ли что-нибудь о мотивах? – На этот раз вопрос задал мужчина у двери.

– У меня есть определенные соображения, – сказал Бекстрём, – однако поделиться ими я в данный момент не имею права. Рано.

– Если я правильно понял, все как обычно: вы плутаете в полной темноте? – с вызывающей ухмылкой спросил какой-то парень, похоже очередное молодое дарование. Он даже сесть не позаботился – торчал у стены.

Бекстрём посмотрел на него со злостью.

– Никаких комментариев, – произнес он. – Как хотите, так и считайте.

Ну и прохвост, подумал он про себя. Из таких надо клей варить.

– Не знаю, как у почтеннейшей публики, – продолжил он вслух, – но у меня масса работы, так что если больше вопросов нет, то… – Он поднялся и многозначительно откланялся. Никто не возражал.

Покуда Бекстрём проводил пресс-конференцию, его сотрудник Альм занимался организацией своего рода центра по приему «сигналов населения». Как только средства массовой информации сообщат об убийстве Эрикссона, в ту же минуту следствием займется Великий Детектив – общественность и начнется сумасшедший дом: люди будут звонить и звонить, так бывает всегда, хотя довольно трудно припомнить случай, когда добровольные следователи сообщили хоть что-нибудь существенное.

– Не забывай об этом, – наставительно сказал Альм молодому полицейскому, получившему почетное задание дежурить на телефоне. – Никогда не начинай с ними что-то обсуждать: завязнешь и не выберешься. Звонят в основном старые ведьмы, алкаши и прочий сброд.

– И что, никогда не бывает, чтобы кто-то позвонил по делу? – Парень поглядел на Альма с детской серьезностью.

– Насколько я помню – нет, – ответил Альм. – Во всяком случае, за все мои двадцать лет в уголовке. Главное – уметь их окорачивать, у них же головенки вот-вот лопнут от идей… А ваша задача – дополнить вчерашний опрос свидетелей, – с видом полководца обратился он к двум молодым ребятам из полиции правопорядка.

Уж лучше, чем околачиваться здесь без всякой пользы, подумал он.

– Я только хотел спросить… – робко произнес один из них.

– Список фамилий получите у Гунсан, – прервал его Альм.

– Я хотел спросить, на что мы должны обращать особое внимание…

Где их только набирают, кисло подумал Альм.

– Обратите особое внимание на то, чтобы найти Родмансгатан. Найдете?

– Я не это имел в виду, – заупрямился строптивец. – На что мы должны обращать внимание при опросе? Когда мы будем обходить свидетелей.

– Спросите, видели или слышали они что-нибудь. Неужели это так трудно?

Очевидно, им все стало ясно, потому что все трое немедленно ушли.

Ну ладно, подумал Альм, откинулся на стуле и поглядел на часы. Если успеть в «Системет» до ланча, не придется наживать аневризму, стоя в бесконечной очереди среди бездельников, которым нечем заняться.