Текст книги "Горбатые мили"

Автор книги: Лев Черепанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 20 страниц)

Второй вал

1

По-вечернему прохладный сумрак оттеснил зарю в приморском небе на запад, за хребты, из-за чего они утратили объемность – стали плоскими, а свет от переносных прожекторов «Тафуина» за мысом Астафьева сделался насыщенно твердым. Три белых дымящихся столба с разных сторон сошлись на ограниченном пространстве, связав таким образом носовую часть траулера и середину тершегося у него под боком плашкоута со всем тем, чем принимал завпрод от находкинских снабженцев.

В световом пятне то заунывно, то слишком бодро и легко гудели шестерни грузовой лебедки. У элеваторной будки сбегались, рассредоточивались и деловито копошились сведенные по тревоге из разных команд хваткие, проворные тралфлотовцы. Бочки с квашеной капустой, с солониной, сушеные фрукты в суровых холщовых кулях, тусклые алюминиевые бидоны, всякие ящики – дощатые, фанерные, картонные – на решетчатом квадрате из полосового железа с уходящими вверх стропами (в «парашюте») взвивались, как из глубины, и, никуда не смещаясь, повисали на столько мгновений, сколько требовалось старшему помощнику Плюхину для того, чтобы контакторы управления подъемного механизма приняли надлежащее положение.

Как только доставленные с плашкоута продукты оказывались где полагалось, за чем следил назначенный сигнальщиком Кузьма Никодимыч, они, не успев разъехаться между Серегой и матросом с бородой викинга, взлетали в их цепких твердых руках на высоту выгнутых прочных спин, не совсем по прямой двигались к отдельному спуску, что рядом с входом к опреснителям, и без шараханья, с первого раза находили свои полки за дверями складских помещений.

Сбоку от едва пришедшего в себя Кузьмы Никодимыча недовольно сутулился высвеченный со спины Зубакин, наполовину белый и черный.

– Так, значит… – заговорил он, не подняв головы. – Второй штурман?

– А что с него взять? – презрительно воскликнул Лето.

Зубакин сжал зубы и отвернулся, потому что Кузьма Никодимыч опоздал скрестить руки над головой; чуть не по уши завалил Серегу с напарником увязанными в тюки одеялами.

– …Малютин, списанный, наотрез отказался прийти сюда, – раздумчиво закончил фразу Зубакин. – Заявил, что он занят! Как?.. – саркастически спросил толкавшегося там Ершилова о нем же, о Малютине: – К нему прибыла персона грата?

– С пограничником встретился, – ввязался беспечальный Зельцеров. – Вроде служил с ним где-то вместе.

– На Курилах!

– Гордец – куда там! А я-то думал, явится ко мне с повинной, и прощу ему выпивку… может быть. («Постой! – прервал себя. – Рейс у нас сдвоенный: дай план, притом еще полноценные научные сведения. Каков Скурихин, всем известно. Его заменили образцово-показательным. Чтобы соответствовал»). Видимо, – сказал, все более раздражаясь, – новый первый помощник тоже такой. Не желает сюда. Не идет. Вроде кто-то передал, что обойдусь без него.

Когда Лето отскочил от улетающего ввысь порожнего «парашюта» к Зельцерову, среди безумолчного топота Серега каким-то образом уловил расплывчатое – как бы безвольные шаги.

Напротив Зубакина, на обочине пятна, остановился Назар – высокий, нескладный, с болтающимися руками.

– Анатолий Иванович… – Откашлялся: – Это правда, что вы списываете члена партии?.. – Не договорил: «без моего ведома».

Зубакин гневно наблюдал за Кузьмой Никодимычем и чуть не распорядился подменить его более расторопным Игнатичем, загнанным в «люльку» у свободного борта подновить опознавательные знаки. Узнав Назара по голосу, он отмахнулся от него:

– Погодите!

«Опять некстати, – посмеялся над собой Назар. – Хотя…» Попробовал, не уступит ли ему капитан:

– Может, заглянете ко мне?

– Сигнальщик! – чуть не взревел Зубакин. – Эй! – громче позвал Кузьму Никодимыча, а сам занялся рукавицей, торопливо расправил на ней морщинки, сразу перебрал по памяти сотрудников НИИ, еще не осознав, зачем они понадобились. Кажется, что среди них высокого ростом, под стать Назару, не видел. А тем не менее злился на него, сжал кулаки: – Сначала приведите себя в порядок…

Кузьма Никодимыч уперся коленями в ограждение черного провала, не настолько захваченный общим подъемом на громыхающем полубаке, чтобы не думать о Венке. Тайком от капитана помаячил Назару: так-то еще ничего, терпи, перемелется – мука будет.

На виду у всех Назар оглядел брюки. Тогда же Зубакин прикинул, в чем мог помешать ему первый помощник. Сказал презрительно, через выпяченную нижнюю губу:

– Поправьте галстук.

Какой он избрал, однако, тон?!

– Я – слышите? – все же вполне учтиво произнес Назар. – Протестую.

Кузьма Никодимыч сразу забыл о необходимости следить за перемещением прод– и промтоваров вовнутрь «Тафуина», а Серега встревоженно поднял глаза.

У Зубакина тотчас исчезло желание дознаться, был или нет Назар на совещании с руководством НИИ.

– Это вы о Малютине, что ли? – усмехнулся.

«А галстук-то у меня никуда не сбился, Зубакин зря сделал замечание», – как само выговорилось в Назаре.

– Да, о нем. О Малютине. – Затем посмотрел на Серегу, вроде попросил разделить недоумение: с чего такой капитан? Как с цепи сорвался!

Чтобы поторопить освобождающих «парашют», Зубакин вышел на них и, когда к нему повернулся Бич-Раз, ступил за край света – почти исчез, только угадывался:

– Продолжайте! Разрешаю! Ну! («Первого помощника, наверно, обработали, чтобы гнул, куда нужно научникам».)

У Назара свело скулы:

– Надеюсь, вызову его на партбюро.

Оттуда, из-за бока Бича-Два, Зубакин сказал сквозь смех:

– Куда-а?

Для Назара нетрудно было изложить все толково, с доводами, из-за чего у Зубакина пропала охота говорить:

– Малютина?.. («Что за окружение у меня!»)

То, что донеслось до Сереги как с неба, заставило его взглянуть на Назара с большим интересом.

– И вас.

– А я же не член партии! – похвастал Зубакин, какой неуязвимый.

К Назару подступил страх: «Уйдет капитан. Ушагает куда-нибудь. Мало ли у него дел? А что потом?..» Сказал:

– Нельзя таким образом…

– Вы здесь кто?

«Ты!.. Он же на пределе! – упрекнул себя Назар. – Это по всему… Как предотвратить? Чтобы не взорвался».

– Так что?

– Помилуйте! – изумился Зубакин.

«Не прохлопай, скорей скажи: «Знаю свое место», – поторопил себя Назар. – Иначе все. Ни за что не подпустит к себе».

Услышав короткое, без каких-либо условий подтверждение первого помощника, что по-другому не может быть, существующая подчиненность на «Тафуине» будет соблюдаться неукоснительно, Зубакин облегченно вздохнул:

– Так помогайте мне. Чего… связались с забулдыгой?

А Назар ломал голову, как стать вровень с Зубакиным, какой еще подход можно испробовать?

– Когда обсудим его, может, тоже решим направить в распоряжение отдела кадров.

– Не понимаю!.. – куражливо растянул Зубакин. – К чему двуступенчатость?

– Товарищ капитан!.. – в ином тоне, едва ли не встревоженно начал Назар.

Ершилов, не будучи бесчувственным, воровато наклонился к Зельцерову, приготовился что-то шепнуть, и Зубакин пронзил его взглядом: «Чего ты тут, такой-сякой, околачиваешься? А чуть что, завопишь: «Не успеваю»… Знаю: тебе только бы что-нибудь услышать про меня».

– Для вас, полагаю, – снова взялся за Назара, – совершенно безразлично, что с экипажем?

«Не ровен час!..» – рассудил Ершилов, более всего боясь быть замешанным. Сделал вид, что очень удручен. Удалился. Зельцерову понадобилось подсобить Клюзу, иначе ему не удалось бы улизнуть за элеватор. А Кузьма Никодимыч опасался за Назара: как для него закончится?.. В замешательстве не опускал скрещенные кисти рук, из-за чего лебедчик не знал, что делать, «парашют» угрожающе раскачивался над Серегой, пока не вмешался рулевой с бородой викинга.

«Я выполню… на чем настаиваешь. Побывать в помещении, где матросы. Хотя… бессмысленно. Ничего не изменится. Потеряю время», – взяла злость Назара.

Нервными, быстрыми шажками Зубакин обошел его, попадая в свет и тени, становясь таким образом попеременно черно-белым. В центре светлого пятна заложил руки за спину, выдохнул:

– Может, позволите? Траулер у нас, в конце-то концов, или пьяный корабль Рембо?

«Что же выходит?.. – терзался Назар, непроизвольно ощутив, как плашкоут с силой налег на «Тафуин». – Зубакин… ни в какую. Что напрашивается? В жизни точно такой: черный и… без переходных оттенков. В самом деле! А еще?..» – Постарался быть безукоризненно объективным.

«Тафуин» гневно оттолкнул плашкоут – саданул в его едва обозначенную скулу.

Во всем мире, скрытом во тьме, вроде ничего больше не существовало, кроме залитого светом клина-полубака. С него как ветром сдуло Зубакина.

Снова не к добру сблизились плашкоут и «Тафуин». Так же решительно, как первый помощник и капитан. У воды по клепаному железу пробороздила резина надувного плавающего кранца, больше ничего не произошло. Опять разошлись на длину швартовых. Надолго ли?

«Полез я к Зубакину!.. – превозмогал свое отчаяние Назар. – А с чем? Хоть что-то противопоставил?..»

– Ты в океане!.. – произнес глухо, безрадостно.

Едва ли он, побитый Зубакиным как бы играючи, заметил, что по соседству с заливом «Америки» старые масштабы сменили новые. Все континенты из области географических абстракций перешли в категорию физически осязаемых, непостижимо как дали о себе знать Новый Свет, Азия, Австралия. Как раз с северо-запада, от Алеут, на «Тафуин» шел накат – отголосок недавней, такой же, тоже ни к чему не приведшей, схватки между циклоном и его извечным антиподом.

2

В коридорчике у кают-компании взбудораженного Назара окликнула Нонна:

– Как будто рьяно приступаете к своим обязанностям? Все не по вам?.. – Намекнула на его запрос насчет списания Малютина. – Хочется переиначить?

Мимо них по магистральному коридору пронесся с мешком на пояснице Бич-Раз, вслед за ним так же залихватски – Бич-Два, тоже, разумеется, с «пассажиром». На ком-то промелькнул поставленный на попа бочонок с солониной. А наклоненная палуба ритмически или суматошно, в зависимости от того, кто на нее прыгал, будто уверяла, что с ней ничего не сделается, нечего ее беречь: бум-м!

Смеясь, Нонна схватилась за шиньон, иначе бы он упал.

«Вырядилась тоже!» – сказал про себя Назар. Она вспорхнула по трапу и тут же чуть спустилась, чтобы он услышал каждое ее слово.

– Только, видно, вам ясно, что один с Зубакиным ни за что не справитесь. Подмога нужна. Да?

– Мать честная!.. – Назар поразился тому, как переменилась Нонна. – Так, значит, против меня. Впрочем!.. – Наклонил голову, полез на тот же трап, чтобы выбраться на воздух.

Ему хотелось обмозговать все получше. «Та-ак, – попридержал бег своих мыслей, – Малютин излил мне свое перед вынужденными сборами на берег. Причем между прочим. Не просил: защити. А все же?.. Что мной руководило?.. Полез!.. Эффектно, конечно: «Объясни, Зубакин, свои действия». Теперь с одной стороны я, а с другой – он. Налицо противостояние: кто кого?..»

В отвесном ступенчатом круге света, наложенном на белый, в метр шириной прямоугольник с черными литерами TAFUIN шевелились две тени: от Венки, присланного подменить Игнатича, и от разжалованного из сигнальщиков Кузьмы Никодимыча. Внизу, под «люльками», беспрестанно буйствовала вода: вскипала, вся из упругих раскручивающихся струй, и звонко плескала, закладывала круги, а потом обрывалась, чтобы взобраться выше и что-то ухватить.

«С чего капитан понес на меня? Сразу, не раздумывая, к чему я могу прибегнуть? Так… вовсю, напористо? Нонна тоже наскоком не с дуру, это меньше всего. Не только из-за пристрастия к острому словцу. Как будто ей надо было на кого-то излить злость. Чего-то не подметил раньше, не усек как надо. Может, пустяка…»

Ни Венка, ни Кузьма Никодимыч никуда не смотрели – уткнулись в отсвечивающие им в глаза белые крашеные плоскости с едва заметными карандашными линиями.

«Нонна, по всей вероятности – возможно же! – примкнула к сильному. К предержащему власть. Поскольку… не в корысти суть. Ее культ привлек, – снова те же размышления подступили к Назару. – Что ж, в этом-то как раз нет ничего. Так бывает. Проявилась закономерность. Тогда – как поступит экипаж? Ведь капитана ничто не ограничивает… – Первому помощнику показалось, что угодит в ряд списанных. – Это для острастки… Чтобы другим… Однако… кому захочется отстоять меня? Кто найдется… заступник? Ведь я… кто такой? Не по должности, а… порядочный – нет? Потом, когда понадобится… на что конкретно способен? Насколько? Борец ли?»

Сразу же Назар ощутил собственную неуступчивость: «Не лыком шит!» Навис над бортом.

Кузьма Никодимыч («Здесь тоже не опростоволосился бы, как в сигнальщиках!») боязливо повел кистью по вертикальной плоскости, придерживая на шее пол-литровую баночку с кузбасслаком. Венка ухватился одной рукой за ограждение из сварных труб, обернулся, насколько смог, до крайней наклонной веревки.

– Сэр! Как вы там?

Кузьма Никодимыч услышал крик, а не отозвался.

– Рентгенолог!

«Ты не меняешься, Венка, – печально покачал головой Назар. – Тебе он кто?..» – вытянулся над леером, чтобы увидеть лицо Кузьмы Никодимыча.

Венка недоверчиво взглянул на подкрашенную F – такой ли получилась? Потом рассказал Кузьме Никодимычу, за кого принял Назара на причале базы тралового флота.

– От него зависело, как следовало поступить со мной… Взял и поручился! Крестным теперь мне приходится.

Кузьма Никодимыч дал ему выговориться и намеренно весело, чтобы расположить к себе, посмотрел вверх.

– А помнишь тельняшку?..

Венка только что привстал перед N. Сказал небрежно. Как бы затем, чтобы отвязаться:

– Мать покупала.

– Один якут подарил ее мне, – вежливо заспорил Кузьма Никодимыч. – В госпитале. Я просил сестру: «Перешей для моего мальца». То есть для тебя.

Венка живо припомнил:

– Я вовсю щеголял в ней, как флотский. – Отогнулся назад, полез в карман за ветошью, чтобы стереть те капли лака под T, что сорвались с кисти. Сказал про мать: – К чему же она тогда врала? С какой целью? – Выругался вдобавок.

У Кузьмы Никодимыча сразу же пошло дело. Преображенный, он воспроизвел, как приехал к Венке и они гуляли в рабочем предместье, взобрались на гору, откуда открылся вид на речку, на косогор перед ней с мужским монастырем за высокой кирпичной оградой. Оба хотели пить. А в киосках ни газировки, ни соков – ничего не нашлось. Взяли малиновый сироп.

Венка потер высвобожденную из-под себя ногу и запрокинул голову:

– Густой попался. – Отодвинул от себя белила.

– Не выветрилось в тебе, а? Не забыл?.. А я-то думал!.. Вениамин? Ты у меня!.. – Кузьма Никодимыч не смог скрыть свою радость.

У Назара чуть отлегло от души: «Это уже что-то, милый Кузьма Никодимыч. Следуй дальше».

Только вылез Кузьма Никодимыч подразмяться, так столкнулся на плашкоуте, среди любителей подразвлечься, с Плюхиным, запаленным на бегу, потным.

– Я говорю…

– Что, жарко? – Венка подбоченился, как ухарь. Отставил ногу.

– Я говорю, у третьего штурмана нет твоего паспорта.

– Чего сразу началить? – обиделся за Венку Кузьма Никодимыч.

А Венка протянул к Плюхину руки, повернул их, испачканные в кузбасслаке и белилах:

– Понятно почему?

Плюхин стерпел.

– Вас вместе селить или как? – обратился к обоим.

– Ладно! – отошел Венка. А Кузьма Никодимыч, как тогда, на пирсе, заложил палец за галстук, дернул его от себя, и в прорези ворота показалась шея. Она будто засветилась, старчески морщинистая и в фиолетово-голубых прожилках.

Плюхин недобро взглянул на них: «Что-то не поделили?»

– У меня тоже нет ни минуты. Придете потом. – Предупредил: – Скоро пограничный досмотр.

На мостике левого борта Назар потянулся могуче, со вкусом – до приятного хруста в плечах. Снова ему стало ясно, кто он, за что отвечал, и чувствовал себя способным дать бой кому бы то ни было, в любых обстоятельствах. «В поддержке нуждается только слабый, – с особым значением помахал Кузьме Никодимычу. – Венка тоже орешек. Что-то у него?.. Не на поверхности, нет! Не хочет жить с отцом. Оттолкнул».

На полубаке враз потухли все переносные прожекторы.

3

С верхнего капитанского мостика Назара вел Плюхин. Кое-где умудрился приотстать от него на два шага и взять влево как младший чин при старшем.

Трап, ведущий на ботдек. За ним еще более длинный, внутренний – от капитанской каюты до второй палубы. Подступы притихшей кают-компании. В ее дверях взгляд Назара привлек рояль под вымпелом на проволочной штанге с подставкой – профсоюзный подарок экипажу «Тафуина» за успехи на путине. Белый, среди отделанных красным деревом переборок, он в свете подволочных плафонов благородно сверкал всеми плоскостями, клавиатурой, а также откидной подставкой из узорчатой латуни.

Середину главного стола (метр двадцать на четыре с половиной) занял пузатый никелированный самовар. По обе стороны от него, за фарфоровыми чайниками благоухал только что испеченный хлеб. Горой возвышалось сливочное масло. Накат от Алеут не прекращался, и потому все это, вместе взятое, плавно уходило куда-то, как во вздернутом в воздух гигантском «парашюте»: рояль у бортовой переборки, главный стол, окруженный молодыми людьми, а также стол для практикантов – небольшой, всего полтора метра на полтора, совершенно свободный.

– Итак… – напустил на себя суровость Плюхин, как будто иначе никто не признал бы его распорядителем кают-компании. (По статуту Назар являлся главным в столовой команды.) – Вы не ошибаетесь, кто перед нами. Я говорю, он с утра наш. Назар… Э-эээ, забыл, как по батюшке!

Нонна находилась в посудной, грунтовала холст.

– …Глебович, – лениво помогла Плюхину.

– А! – огорчился Плюхин. – Точно, Глебович. – Хлопнул себя по лбу кулаком.

Она только раз посмотрела на него, не больше. Притом украдкой. А затем скривила губы, считая себя обязанной относиться к нему так же, как Зубакин. В форме не по размеру и при брюшке Плюхин напоминал ей переодетого матроса-первогодка. Не обладающий хваткой, холеный, он не побывал еще ни в каком происшествии, а возомнил, что стал вровень с соответствующими высшей статье распространенной среди мореходов устной аттестации. Таким же, как ни с кем не сравнимый боцман.

Звякнул подстаканник.

– Товарищи… как вас? – усилил голос Плюхин, собираясь изречь избитое присловье. – Прошу любить и жаловать…

Назар ничему не придал значения, даже тому, что его выставили на всеобщее обозрение. Поздоровался и опустил голову. Как будто забыл, где очутился, в каком качестве.

Что же Плюхин-то? Распорядился бы! Пора уже, пора. Ага, выбросил руку, пригласил:

– Сюда прошу. На диван.

– По левую его посадил, – шепнул Зельцеров Ершилову.

Лето тотчас же затих, прищурил веки – попросил обоих умолкнуть. Это сам Зубакин не дольше как две-три минуты назад избрал себе место за столом с левого торца, чтобы все взяли в толк, кто у него правая рука.

По правую сел Плюхин. Стоило Назару только скосить глаза к незанятому креслу, как он сдвинулся, всем туловищем повернулся туда же:

– Локаторщика выдернули уложить по-штормовому запчасти.

«В компетенции Дмитрия Дмитриевича Шеметова… – взял на заметку Назар. – А еще ты не довел до конца… Допустим, спишем Малютина. Какая же начнется для него жизнь потом? Тем более что Зубакин, может, только вспылил и теперь кусает локти?»

– Для всех так?.. – приподнял чайную ложку над столовым прибором Димы. – Чтобы помнили, кто отсутствует?

– А как же? – загордился заведенным порядком Плюхин. – На судне кто-нибудь задержится или где-то, хоть на берегу, – обязательно. Как у военных.

«Тебе надо бы к нему… – снова заболело в Назаре. – К Малютину…» Осмотрел столовый нож.

Нонна заменила самовар на такой же, только что вскипяченный. Склонилась к иллюминатору.

Полубак обезлюдел.

– Где они?.. – ругнула Ксению Васильевну и начальника рации. – Тянутся!

Рефрижераторный механик уминал за обе щеки. За его спиной на переборке у памятного штандарта Дальрыбы топорщилась табличка – квадратик старой, желтоватой от времени миллиметровки со схемой кают-компании и кружочками, кому где сидеть. Назар чуть приподнялся. «Такая, значит, раскомандировка! – прочел сокращенные наименования: «ст. мех.», «пом. по пр.», «ст. эл. мех.»… – Ого, мой предшественник, оказывается, занимал кресло!»

Это не обескуражило его.

Двадцатидевятилетний старший механик Ершилов владел частью стола у дальнего торца, напротив капитана. Помощник по производству Зельцеров, его сверстник, откинулся на спинку дивана рядом с Назаром. Один, полный, вырядился в форму как на смотр, другой, худой, забрел в пестрой ковбойке. Только они остались в партбюро.

Остальные в свой черед мотанули в отгул по деревням, на учебу перед южной поляркой, ловлей мраморной рыбы.

Ершилов успел ополовинить стакан чая. Он подмечал, в чем Назар не похож на своего предшественника. Только заявился, а уже какой!.. Осваиваться будто совсем не надо. Нарвался на конфликт с Зубакиным…

Первый помощник попросил Ершилова и Зельцерова в свою каюту.

– «Пройдемте!» Как в органах! – фыркнул Зельцеров.

Откуда-то взялся Игнатич в старой списанной спецовке:

– За дело Зубакин с Малютиным или – что?

– Ты позарез мне… Выйдем! – пристал к Игнатичу Зельцеров, взял под руку.

Ершилову тоже не терпелось сбежать куда-нибудь. Высматривал вроде позарез ему нужного в кучке у шестьдесят четвертого шпангоута, среди добытчиков. Палуба под всеми пошла вверх – он же не перестал крутить головой, озабоченности у него не убавилось. Только машинально сбоку от себя поводил рукой, чтобы узнать, далеко ли до переборки, если на нее навалит.

– Какой из себя подлежащий списанию? – вернул к себе Зельцерова Назар. – Обучен высокой классности? Удовлетворяет как специалист? – попросил подтвердить это или высказать иное суждение, обязательно категорично. Вынул для желающих закурить пачку сигарет.

Зельцеров помрачнел. Как будто оказался на приколе. Ведь от Зубакина зависело продвижение к очередным должностям. Обсуждать его распоряжение – это что ж? Без последствия не останется.

У Игнатича язык не повернулся уличенного в пьянстве матроса назвать коммунистом:

– Этот… член партии так ли незаменим на самом деле?

– Я могу повременить, – порадовался Зельцеров. – Давай! – подстрекательски задел Ершилова. – Утилизационная установка под твоим началом. Чего ты, как воды в рот набрал?

– Моя, – выдавил из себя Ершилов. – А Малютин, по-твоему, в какой команде? Не в производственной, что ли? У него только одно звание что машинист. А производственная – твоя, вся за тобой, до последнего.

– Кто против?.. – воскликнул Зельцеров и еще, сверх того, приподнял плечи. – Чудак-рыбак! От тебя что требуется? – как за грудки взял своего друга. – Ты только начни! – подтолкнул его, чтобы самому остаться где-то с краю.

– Что?

– Пойди к Зубакину.

Наконец Ершилов все понял и вскипел:

– Не надо, Зельцеров. Он – точно специалист, лучше не сыскать. Прямо-таки виртуоз. При вакуумном котле что превыше всего? Графики и рекомендации? Нет же, известно: навыки, вот. Пока они у кого-то из вновь назначенных появятся, все промысловые показатели у нас упадут. Начнем переводить рыбу или на клей, или на пережженную труху. Тогда и взъестся на нас Зубакин: «Где вы, раз такую поэтому… Немедленно исправляйте положение!»

– Крут Зубакин? – обвел их взглядом Назар.

– Ему некогда воспитывать, – ухмыльнулся Зельцеров.

– Как только уйдем от Находки подальше, – сказал Назар в заключение, – так ничего не сыщется пить, никакого зелья. Заходов в порты не предвидится. Иначе, навязать нам, что машинист всегда будет, каким себя показал, никто не в силах… Ставим точку, – примиренчески полуобнял спорщиков. – Обсудили. Поскольку Малютин, чтоб ему, машинист, а не кто-нибудь, приставлен к механизмам, то он, – прижал Ершилова, – твой человек. Поскольку выдает продукцию, – подтянул к себе помощника по производству, – твой. А что вытекает? Идите к Зубакину вдвоем. Ходатайствуйте оставить… Требуйте. Причем толково. Доказательно. Я уже ходил.

– Видели, – рассмеялся Зельцеров не то с ехидцей, не то сочувственно.

Уверовав, что «союз в верхах», с Зельцеровым и старшим механиком Ершиловым, как надо предопределит дальнейшее развитие событий, Назар бодро прошелся по главной палубе и воспользовался трапом, восходящим к беседке добытчиков. К тому времени Плюхин уже закрыл столовую: начался пограничный досмотр.

Бравые парни с зелеными погонами, занимаясь своим делом, не старались показать, что у них чрезвычайные полномочия и права. Особо не рыскали. Тем более без насущной необходимости.

– Чего бы нам не присесть где-нибудь? – закрутился Венка.

Стульев и кресел не хватило, в том числе прихваченных снизу, из кают. Те, кто опоздал, коротали время как могли: уперев руки в бока, за что-нибудь чуть-чуть придерживаясь, стремясь удержать вроде бы вышедшую из подчинения голову.

Командир-пограничник, подтянутый, уверенный в себе старший лейтенант, как будто приготовился одарить всех, объявил: «Перекличка». Взял со стола из общей стопки паспортов самый верхний, выкликнул Селиверстова.

– Есть! – по-старому, как на военном флоте, откликнулся Игнатич. Точно так же бойко в разграфленном листе напротив его фамилии четвертый штурман поставил «птичку». Кто следующий?

Старший помощник Плюхин тоже не блеснул, ответил подобно безнадежно сухопутному:

– Здесь.

– Как в пехоте… – печально причмокнул пораженный боцман.

После того как отозвался последний, а им оказался Кузьма Никодимыч, старший сержант в сопровождении разбитного тралмейстера отправился  з а ч и с т и т ь  помещение на главной палубе, внизу, где лежали неспиртоемкие, на приморском жаргоне – малолитражки, кочегар и два электрика.

Прошло с четверть часа. Перед притомленными пограничниками, взмокшими от пота, с темными плечами, легли раскрытые паспорта с превеликими усилиями опознанных и оставленных с тяжелыми, почти непрерванными снами.

– Подобьем бабки. Практиканты у нас?.. – перелистал страницы офицер. Повел пальцем по колонке. – Электромеханики… В количестве. А списанных?.. – Начал считать: один, два…

Зубакин взъерепенился, полез за шариковой ручкой во внутренний карман, не нашарил ее – выхватил вечное перо у Лето. Оно не поддалось сразу. Только потом, после четвертой попытки, обнажил его и влепил перед своей фамилией в круглых скобках утверждающую жирную загогулину:

– Как будто не знаете! Четверо!

Назар съежился. Знал бы он, что списание не единоличный акт, без согласия первого помощника невозможно!

– Теперь еще приложит руку первый помощник, и конец, – сказал кто-то из рядовых.

– Вы о чем?.. – разозлился Зубакин. Уже ненужное ему вечное перо он сжал, как навсегда, на всю жизнь необходимый ему жезл. – Совсем не обязательно. Нет.

На Назара уставился возмущенный Серега: «И ты все сносишь? Тебе не хочется постоять за себя? Возмутительно!»

Игнатич подался вперед, к Назару. «Теперь твоя очередь. Выдай то, что причитается Зубакину». Явно подначивал.

А главный среди пограничников, не склонный на чем-либо настаивать, а в то же время честно следующий требованиям службы, заступился за своего подчиненного:

– Это не придумки. Существует соответствующее наставление. Где же ваш первый помощник все-таки? Куда запропал? Мы на ужин опоздаем.

Перепуганный Кузьма Никодимыч пододвинулся к Венке:

– Стоит Назару Глебовичу только качнуться, и они поймут, кто он.

Гневный Бич-Раз поддал им:

– Ш-шш! – сам навострил уши: «Что врубит капитан? Что?»

Корму «Тафуина» относило к мысу Астафьева. С другой стороны, от скрытой во мгле бухты Врангеля, к левому борту, катили новые валы. Назар, уступая качке, больше продольной, чем бортовой, поворачивался левым боком к экипажу, правым – к Зубакину.

Нонна во все глаза следила только за Назаром, потому пропустила, когда Зубакин, как бы уступив силе обстоятельств, отшвырнул вечное перо.

Назара качнуло к Зубакину, словно вымотанного уже, обмякшего, пребывающего в кошмарном полузабытьи. «Если распишусь… – шевельнулось в его рассудке, – то выйдет, что соглашусь с капитаном. Нет, я погожу. Еще не то время. Не подоспело. Моя роспись?.. Вроде одобрю. Так получится. А упрусь – сразу же поднимется переполох, дойдет до управления, понаедут к нам со всех служб, нечего гадать, нагорит строптивцу Зубакину: «Почему позволяешь себе не считаться с первым помощником? На что это похоже? Смотри!» Мне тоже, конечно, достанется: «Где был? Почему допустил? За что, собственно, хлеб ешь?» В итоге что же, быстрей уйдем в океан?»

Тоненько, боязливо скрипнул притвор носовой двери, и мимо странно утихшего Плюхина легкой бесшумной тенью проскользнула судовой врач Ксения Васильевна.

– Где первый помощник-то? – на миг задержалась возле боцмана, рассчитывая на его дружеское соучастие.

– Где?.. – тормошила всех, не переставая разыскивать на ходу все его же, первого помощника. – В чем?..

Находясь все там же, Назар принуждал себя стоять по-мужичьи прочно. Не глядел никуда – опустил голову. А затем вроде обдуманно, с определенным смыслом – глядите, с кем я, – сделал окончательный выбор! – качнулся от Зубакина к экипажу.

Более всего он переживал за осложнения после справедливого возмездия не за себя. «Если исполню волю Зубакина, то что же? Нанесу непоправимый ущерб своему положению в экипаже, я стану уже никто и, как следствие, сорву всю политическую работу. Теперь подсчитай-ка, от чего ущерб государству окажется наитяжелейшим – от пяти-, пусть десятичасовой задержки на внешнем рейде или от безотлагательного полугодового рейса?»

Ксения Васильевна близоруко прищурилась, стала всматриваться в тех, кто толпился впереди, справа от рулевого с бородой викинга: «Что-то взяло людей. Как в лапах держит того, высокого, со смешной стрижкой и раскосого. Постному, с иконным ликом хуже всех. Нет, пожалуй, широкоплечему со шрамом через всю щеку».

Ее поразило, что стольких видела впервые.

«Где-то Игнатич, добрая душа. Только что копошился вблизи от меня тот, из палатки с разухабистым предупреждением: «Осторожно, здесь холостяки». А кому вздумалось положить себе за ухо притушенный окурок? Обработчику? Мастеру?»

Среди рослых, подобранных один к одному добытчиков, как между обкатанных валунов-волноломов спасительного прибрежья, затерялась камбузная группа, За ними, ни с чем не считаясь, злорадствовала отталкивающе бледная Нонна – вытягивалась во весь рост, чтоб ничего не упустить в поединке капитана с Назаром и дергала Ершилова, чего-то от него добиваясь.

Ксения Васильевна поднапряглась, стараясь припомнить всех, от кого избавлялся Зубакин.

«Кто такой? – Приняла близко к сердцу худого парня в немыслимом, неизвестно где подцепленном одеянии. – Кем он записан, я не знаю. Соседа его – тоже, с босым черепом…»

Назар перенес тяжесть своего тела на носок левой ноги, уперся в палубу, и тем не менее его потащило к экипажу. «Как же у меня в одно время сложно и просто!»

На него шло одно видение, тотчас возникало новое… Снова предстал во всех подробностях плашкоут под бортом «Тафуина» – продолжался прием всего того, что не успело вовремя попасть в трюмы у пирса. В белом кругу уперлись лоб в лоб он, первый помощник, и Зубакин. А к чему это привело?