Текст книги "Последние каникулы, Шаровая молния"

Автор книги: Лев Хахалин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц)

В трехкомнатной квартире было прохладно. К ним, затоптавшимся в прихожей, вышла пожилая женщина. Она же накрыла на стол.

– Хорошо живете,– признал Вадик, выходя из ванной и вытирая руки.– По-городскому. Наши такой же дом строить будут?

– Типовой проект,– отозвался директор, фыркая над ванной.– Хотели улучшить, но – нельзя! Пошли к столу! Нет, доктор, нехорошо отказываться. Извините, я на минутку,– пробормотал он, когда усадил Вадика. Вышел переодетый в свежую белую рубашку, закатал рукава. Села за стол девочка лет десяти, очень похожая на отца.

– Здравствуй!-обратился к ней Вадик. Она робко улыбнулась ему.

Обедали молча. Допив вкусный кисло-сладкий квас и вытерев салфеткой рот (по уверенным движениям отца, дочери и пожилой женщины Вадик понял, что в этом доме такой спокойный, чистый обед-привычка, норма), директор ласково сказал:

– Ну, дочка, давай рассказывай доктору про свою болезнь.

Выслушав жалобы и осмотрев девочку, Вадик смутился:

– Не знаю, что это такое. Надо обследовать всерьез. О многом можно подумать.,. Так вот, с ходу...

– Лежала она в области.– Директор поморщился.– Диагнозов и лечения написали вот сколько, а не помогает.– Он обнял девочку за плечики и потерся щекой о ее лоб.– Может быть, показать ее какому-нибудь специалисту?.. Кому? Подскажите!

– Трудно сказать. Давайте ее на кафедре моего шефа проконсультируем? Там есть очень хорошие специалисты.

– Мы-то на все согласны,– сказал директор.– В Москве, так в Москве. А примут?

Вадик написал адрес клиники и фамилию доцента, который, как он точно знал, оставался на лето в клинике.

– Записочку бы какую-нибудь написали, а? – попросил директор.– А то вот так, с улицы... Направление какое-нибудь.

– Он меня может и не вспомнить...– Вадик покраснел.– Мало ли у него нас... Но человек он хороший, не откажет.

Директор бумажку с адресом сунул за стекло серванта. Лицо у него было усталое и озабоченное.

– Что ж за болезнь такая? – вздохнул он.– Нет у меня веры в медицину,– сказал он грустно.

Вадик представил себе, как директор придет в клинику, как дежурный врач, задерганный, усталый, будет выяснять, где доцент и сможет ли он принять "самотек", и понял, что без записки ничего не получится. Тогда он написал: "Направление. На консультацию по поводу подозрения на... направляется..." И подписался: "Врач Андреев", в первый раз титулуя себя официально.

– Ладно, доктор, спасибо. Сейчас я вас подвезу... Куда? На стройку? А что вам там делать, а? – спросил он по дороге, уверенно правя прыгающим по проселку "газиком".– Ну, как устроились? Без быта и работы не будет. Поэтому хоть понемногу, а строим. Командира своего давно знаете?

– Десять дней. – Директор покосился на него.

– А вы давно здесь работаете? – спросил его Вадик.

– Пятый год. Как с целины вернулся.– Директор остановил машину, выскочил на поле, выдернул какой-то росток. В машине он бросил его под ноги, но так, чтобы не наступить.– Плохо работаем,– сказал он вдруг, уже в пути.

– Кто?

– Все. И мы и вы. Не обижаетесь? – Вадик пожал плечами.– Ваш командир у меня из головы не идет. Знаете, снял треть отряда с объекта и на "отхожий промысел" послал – раскатывать избы в соседней деревне. Деньги на кон! Ну и что? Погоды какие стоят! Сейчас объекту фундамент самое время поднимать: пойдут дожди – наплачутся ребята.

– Я в этом ничего не понимаю,– признался Вадик, держась за сиденье. Хотелось закурить, но при такой тряске и сигарету достать было трудно.– У

нас командир опытный, говорят. Разберется.

– Ну, насчет опыта неверно,– сказал директор.– Советов не слушает. Самостоятельно решать любит, это есть...

– Я его плохо знаю.– Вадик оглянулся на хмурого директора.

– А такую ответственность на себя взяли! Ну, даешь!

– Ведь только на два месяца,– напомнил ему Вадик.– Только сорок восемь суток. И потом, у меня свои права и обязанности. И я их помню.

– Ну, если так, то конечно,– с какой-то иронией отозвался директор. И замолчал, хотя Вадик чувствовал: время от времени, пока они ехали, директор поглядывал на него. Он высадил Вадика на шоссе, напротив стройки, пожал руку и укатил прямо по дороге, спускающейся вниз к водохранилищу, а Вадик зашагал по тропинке через жаркое поле, которое трещало песнями кузнечиков.

Ребята ковырялись в земле, роя рвы непонятной конфигурации. Сейчас, когда их было мало, они казались муравьями на фоне гор стройматериалов.

– Привет, бойцы! – весело сказал им Вадик.– Раненые есть?

– Так, царапины,– из глубины рва буркнул Сережа-комиссар.– Случилось чего или просто навестил? Ну, погляди, погляди, что мы тут наворотили.

Ребята прислушивались к их разговору, молчали. Лица у них были уставшие, запыленные. У двух парней, работавших на дне рва, Вадик увидел запачканные бинты на пальцах. Он нашел аптечку и обнаружил, что пузырек с йодом наполовину пуст, а бинтов нет совсем.

– Вы зайдите ко мне оба, в медпункт,– велел он ребятам.– Сразу после обеда.

– А когда он будет? – спросил один из них. Вадик посмотрел на часы и ахнул.

– Комиссар,– сказал он,– в чем дело? Почему на обед опаздываете? – Комиссар молча перекидывал землю.– Сереж, объясни! – попросил Вадик.

– Норму не выполнили,– хмуро ответил комиссар.– Ладно, шабаш! – крикнул он. И ребята неуверенно стали бросать лопаты.

– А машина где? – Вадик огляделся кругом.

– В Василькове. Они там избы раскатывают. Им машина нужна. Потом за нами придет. Дай покурить.

– Ты ж не куришь! – удивился Вадик.– Много вам еще?

– Начать и кончить.– Комиссар неумело закурил.– Ну что, мужики, пошли обедать?

– А вот командир вернется, и будет нам...– сказал невысокий худенький Юра Возчиков. Ребята загалдели. Вадик спросил комиссара, пристально разглядывающего сигарету:

– Вам что, их норму тоже делать?

– Ну! Вода кончилась в бачке,– сказал комиссар.– Вот темп и упал.

– Идите обедать. Я машину подожду и в лагерь приведу.

– Ладно, пошли, ребята,– подумав, решил комиссар.– Сполоснемся по дороге. Лопаты не оставляй,– предупредил он Вадика.– Привези в лагерь.

Машина пришла через час.

– А где все? – высунулся шофер из кабины.

– А вы где были?

– Обедал,– облизнув губы, ответил шофер.

– А ребята, значит, пешком? Четыре километра.– Вадик сплюнул и принялся бросать лопаты в кузов машины.

– Меня ваш начальник отпустил,– независимо сказал шофер. Он даже не вышел, чтобы помочь Вадику.– Мне что начальник скажет, то я и делаю. Так что все по закону.

Когда Вадик приехал в лагерь, пекло уже спадало. Ребята слонялись по лагерю. Конечно, около медпункта никого не было, и Вадик рассердился: он там в бессмысленном ожидании машины мучился, думал, что его ждут, а тут и на перевязку никто не пришел!.. А фамилии тех двух парней он не запомнил. "Ладно, за ужином поймаю",– понадеялся он. Оставив около медпункта коробки с ампулами, Вадик направился на берег, ничего так не желая, как искупаться. От жары, донявшей его на стройке, даже есть не хотелось. "Тент,– твердил он про себя.– Там нужен тент. И еще один бачок с водой. А я – раззява! И как еще солнечных ударов не было?.."

Когда он проходил мимо кухни, из ее дверей выглянула Оля.

– Доктор!

– Что? – Вадик был сердит и не расположен к разговорам. Он посмотрел на ее незагорелое лицо, заметил встревоженные глаза. Руки Оля держала за спиной и, чувствовалось, сжимала там пальцы. Она подошла ближе и зашептала:

– Тихонько зайдите в медпункт. Там Валя, ну... командир.

Удивленный, Вадик вместе с ней пошел, к медпункту. По дороге она вдруг выставила напоказ порезанный палец. Едва он приоткрыл дверь, как с раскладушки для больных резко вскочил командир и, увидев их, сел, схватился за голову. ..

– Э-э! – протянул Вадик.– Так и не отпускало? Говорил тебе! Сам виноват. Ложись, ложись! – Командир, прикрыв глаза -рукой, только качнул отри-цательно головой.

– Что я тут,– сквозь зубы сказал он,– никто, кроме вас, не знает и не узнает. Ясно?

– Ясно, сохраним твою роковую тайну. Посиди здесь,– попросил Вадик Олю, а сам сбегал со стерилизатором на кухню. Поставил его на плиту и торопливо напился холодного компота. Как ни странно, на кухне сейчас было прохладно.

– Покушайте, доктор! – предложила Таня.

– Попозже, _ Танюша,– нетерпеливо ответил ей Вадик и пошел уже было обратно в медпункт, но вспомнил, обернулся: – Спасибо за заботу.– Таня улыбнулась.– Дай на стройку два бачка для воды, ладно? Жарища там!.. А то начнут некипяченую хлебать,– беда будет, верно?

То, что он увидел, когда открыл дверь.медпункта, неприятно поразило его: Оля гладила голову командира, который лежал, уткнувшись в подушку. При Вадике она отошла от раскладушки, встала у двери, накинула крючок. Вадик дернул плечом: "Ну-ну! Конспираторы!"

Давление у командира было очень высокое. Вадик дал ему две таблетки дибазола.

– Лежи здесь спокойно. Терпи,– сказал он.– Через час сделаю укол. А пока пойду выкупаюсь. Если что – я там.

На берегу комиссар мотал в воде свою драгоценную тельняшку, выжимал ее на себя, жмурился от удовольствия.

– Слушай, вода какая жесткая: мыло не мылится.– Он повеселел.– Полкуска извел, и хоть бы что, а? Хочешь, спину помылю? А водищи-то!.. Благодать!– Он развел руки, словно охватывал "море".– Будто на флот обратно вернулся.

Вадик искупался. Уже выходя из воды, на обрыве увидел Олю. На его вопросительный взгляд она кивнула, он понял, что все в порядке. И опять отметил, как она стройна – кажется высокой, а сама ему по плечо, наверно.

34

– Идите покушайте,– остановила его Оля, когда он поднялся на обрыв.– Мы вам оставили.

Ветер, крепкий, прохладный ветер обтягивал платье, обрисовывая длинные ноги, тонкую талию. Вадик отве-л глаза, заметил, что по ее рукам пробежали мурашки – конечно, после плиты здесь было прохладно,– снова посмотрел на ее незагорелое лицо. Она облизнула обрезанный палец, поморщилась.

– Спасибо, Оля. Шприц кипит? Бот, после укола и вашей перевязки... А что, у вас на кухне аптечка кончилась?

– Так причина в медпункт ходить! – как неразумному, пояснила ему Оля.– Для конспирации. Зря улыбаетесь.– Она сердито отвернулась.– Болезнь не украшение, чего же хвастаться! Вот он и таится. А вы... идем, что ли?

Командир открыл глаза, когда они вошли в темноватый медпункт.

– Лежи! – приказал ему Вадик шепотом.– Не тошнит?

– Полегче стало,– тихо ответил командир.– Что это ты мне дал? Здорово действует. Анальгин никогда так не помогал.

– Сейчас укол сделаю – совсем хорошо будет.

– Не пойдет! – отрезал командир.– Я боюсь.– И тихо рассмеялся.

– Ну, ладно.– Оля потрепала командиру волосы.– Оживел. Я ушла. Принести коробочку?

– Да, пожалуйста,– откликнулся Вадик.– Руки не обожги.

– В задницу колоться не дам,– предупредил командир.– Коли в руку!

– Больно будет? – засмеялся Вадик.– А еще хорохоришься!– Инъекцию он сделал по всем правилам.– Лежи здесь еще час,– распорядился он.– Завтра утром еще один укол. И вот что – ни пить, ни работать физически тебе месяц совсем нельзя. Иначе...

– Не пугай,– глухо отозвался командир.– Не страшно. Хреново, что отряд подвожу. Ребята должны видеть, что я работаю... Высокое давление-то?

– Высокое,– заполняя карточку командира, сказал Вадик.– Поэтому и объясняю. Видишь, что бывает, когда врачей не слушаются?

– А вас слушать-так и жить нельзя. Все противопоказано,– выговорил командир.– А жить – это вкалывать до пота, петь – до хрипоты,– пить – допьяна, любить – до боли. А то!.,

На кухне Вадик сразу же почувствовал, что пахнет какой-то сыростью. Заглянув за печку, в тазу увидел рыбу. Длинная узкая щука еще шевелила жабрами, открывала тонкогубый рот.

– Гонорарчик-с? – отчего-то повеселев, спросил Вадик.

– Тетя Надя вам принесла,– с готовностью подтвердила Таня.– Она говорит, вы дядю Сашу от смерти спасли. От смерти? – В глазах у нее были любопытство и ужас.

– Тань,– ухмыльнулся Вадик.– Я добытчик?

Она от неожиданности сморгнула, и что-то стрельнуло у нее в глазах.

– Ну! – согласилась Таня.

– Как думаешь, даст мне дядя Саша моторку вечером покататься?– Таня кивнула головой и покосилась на Олю, независимо чистившую рыбину.

– Ну, а Оля со мной поедет покататься?

– Сами у нее спросите,– засмеялась Таня.– Поедет. Верно, Оль?

Оля улыбнулась уголками губ.

– Может быть,– сказала она.– Идите кушать, доктор, стынет.

После ужина, уже в темноте, усталые ребята разожгли на обрыве костер, забренчала в руках Игорька гитара. Пламя прыгало по лицам, задумчивым и веселым, бросало неожиданные тени. Подсел к огню командир, угостил ребят папиросами.

– Нам бы каждый день так,– довольно произнес он,– И норму всю сделали, и почти по десятке на брата заработали. Вы меня слушайтесь, ребята,– веско сказал он.– Мы на целине столько не зарабатывали, сколько здесь возьмем.

Игорек запел:

– По реке плывет топор от города Чугуева... – Кто-то засмеялся.

А Вадик тут же, у костра, терпеливо дожидался, когда Оля закончит мытье посуды, и дождался – потом они катались на узкой и легкой, хищно-подвижной моторке егеря.

– Плавать умеете? – закладывая страшенный поворот, такой, что захлебывался мотор, кричал Вадик, едва различая в темноте Олю.– Не страшно?

И слышал в ответ:

– Не страшно.– И следом угадывал короткий вздох.

На очередном повороте мотор захлебнулся. Как-то быстро настала тишина, и, пока глаза не привыкли к темноте, Вадику было не по себе: со всех сторон набегали звуки – плеск воды под кормой, далекие голоса ребят, скачущие по воде; он слышал дыхание Оли, чувствовал покачивание лодки и даже ее дрейф, их поворачивало куда-то, вода причмокивала и плескалась о борта. Но потом там, где, ему казалось, было открытое пространство, прорезались огоньки – длинный ряд окон столовой, переменчивый свет костра и, наконец, красный бакен.

– Подождите заводить,– шепотом попросила Оля. Вадик напрягся, увидел ее силуэт, то, как она, наклонившись и касаясь распущенными волосами воды, гладит ее, ленивую и холодную.

Он вгляделся в небо, осторожно запрокидывая голову, но оно было закрыто толстыми слоями облаков.

– Как хорошо! – вздохнула Оля.– Какая свобода!– Она встала, несильно раскачивая лодку, развела руки.– Я хотела вас спросить.– Она осторожно села.– У Вали, у командира, это серьезно?

– Так же серьезно, как и у вас,– сказал Вадик и полез в карман за сигаретами.– Обоих надо лечить, и в больнице. А почему это вас интересует?

Она долго молчала, сидя спокойно на своей скамеечке, потом объяснила:

– Он муж моей подруги и мой друг. А ваши лекарства помогут ему?

– Немножко.– Вадик закурил и устроился на корме поудобнее.– По всем правилам его следует в больницу класть. А "что вот мне делать с вами?

– Я все равно не разрешу вам меня лечить,– с вызовом сказала Оля.– Да и не больна я сейчас.

– Глупые дети,– ответил ей Вадик грустно и насмешливо.– Хотите казаться здоровыми, а надо ими быть. Нет цены, которую можно дать за здоровье, это-то хоть вы понимаете?

Она усмехнулась.

– Это мы понимаем. Но есть слово "надо". Такое слово знаете? А лечиться у вас я не буду. Потому что... Поплыли, я замерзла.

– Глупость какая! – бормотнул Вадик, возясь со шнуром магнето.– Я и говорю: надо лечиться...

– Спасибо! – уже с берега благовоспитанно сказала ему Оля и ушла в лагерь, а Вадик еще долго пыхтел, втаскивая лодку на берег, а потом мотор – в дом веселому и сегодня трезвому дяде Саше. Он еще измерил ему давление, напоил каплями и уже после отбоя, последним лег спать. Кончился этот долгий, пустой день, еще один, осталось на сутки меньше, подумал он, в блаженстве расслабляясь по системе йогов. И ему показалось, что подушка не такая жесткая, как накануне.

За тонкими кулисами вопреки крупно написанному "Не курить!" дым стоял коромыслом. Вадик, благополучно отчитавший свою лекцию "Профилактика производственного травматизма" и очень этим воодушевленный, толкался среди ребят. Он все пытался стряхнуть с себя столь редко возникающее у него чувство беспричинной радости и возбуждения, но не мог еще позабыть ни чуткости, с которой аудитория, спрятавшаяся там, за рампой, реагировала на страшные и смешные примеры из его лекции, ни аплодисментов, проводивших его за занавес...

Но вот на сцене комиссар последний раз лихо топнул, свистнул и ввалился к ним за кулисы. Широкогрудый, в тельняшке и черных брюках, он словно только что сошел с палубы корабля. Его номер был последний. Это знали: послышался шум, громкие голоса – все выходили на площадь, где прямо у здания клуба начинались танцы.

В фойе Вадик поправил галстук, критически осмотрел себя, с головы до ног и остался доволен. Костюм, промытые волосы, совсем выгоревшие на солнце, тщательное бритье и беззаботность возвращали его к домашнему, московскому ощущению праздника.

Около входа в клуб стояла плотная говорливая толпа, с криками бегали ребятишки; в сильном свете ламп дрожали тучи комаров. Иногда от "моря" на сохранившую дневной жар площадь добегал прохладный ветер и здесь выдыхался, падал.

Танцы открыл обязательный вальс. Вадик разглядел наконец в толпе Олю – она танцевала с командиром, молча, с легкой улыбкой кружась вокруг него, неловко поворачивающегося (Вадик услышал, как командир говорил: "Бутовый камень... дефицит..."), а рядом совсем тяжело крутил Таню комиссар. Таня, захлебываясь, что-то рассказывала ему, комиссар только согласно кивал головой. В танце Оли с командиром было такое, что опять неприятно задело Вадика. Он встал так, чтобы заметить, куда Оля выйдет из круга, и пригласить ее потанцевать что-нибудь более медленное и знакомое ему. После вальса было объявлено танго. Вадик засуетился, завертел головой, но увидел Олю, уже танцующую с Игорьком. Он что-то медленно с ухмылочкой говорил ей, а у Оли лицо было серьезное и губы твердо сжаты. Но красавец Игорек все изгилялся, и каждый раз, когда он наклонялся к ней, на Вадика накатывала волна злости: ему казалось, что Игорек может сейчас поцеловать Олю. А руки Игорька бесцеремонно прихватывали Олю за спину, за талию, нахально ползали.

Всю последнюю неделю каждый вечер после девяти, загасив печку, Оля и Таня приходили на костер, садились возле командира. Иногда рядом оказывался Игорек с гитарой, и тогда Оля пела. Вадик, постелив на траву отцовскую кожаную куртку, садился поодаль и, не встревая в разговоры, тянул сигарету за сигаретой, до горечи во рту. Днем, планомерно обходя дома в деревне-на прием к нему так никто и не шел,– он был занят, да и Оля как-то сторонилась его после той прогулки на моторке; да и в Таниной улыбке Вадику чудилось что-то сочувственное. "А-а! – решил он еще сегодня утром, когда Оля скупо кивнула ему в ответ на комплимент.– Хватит! Не хочет – и не надо".)

Он выждал еще два танца, но Оли среди танцующих не нашел. В кругу выплясывающих ревниво выглядел Игорька, командира и ушел на шоссе, где воздух был сухой и теплый, и зашагал, пугая четким стуком своих каблуков ночную Живность. Глаза постепенно привыкали к мраку, он стал различать верхушки деревьев вдоль обочин и даже узкие светлые полоски песка по краям асфальта. Впереди кто-то маленький торопливо перебежал шоссе, зашуршал в кустах; Вадик вздрогнул. Несколько раз навстречу прошли парочки, перешептывающиеся и хихикающие, по стуку подковок Вадик угадывал, когда шел солдат. Одна из девушек, встреченных им в темноте, показалась знакомой горбуньей-секретаршей директора, она оглянулась на него, но солдат, который вел ее, тесно обняв за плечи, склонился к ней, их шаги смолкли; Вадик отвернулся, усмехаясь,– они целовались.

Он шагал, похлестывая подобранной на обочине веточкой по брючине, и, когда отдалился от центральной усадьбы, остался, как ему почудилось, на шоссе один среди звона и переливов кузнечиков в раскаленном поле, но потом в темноте проявился силуэт и светлым пятном угадался Олин белый отложной воротничок – она неслышно шла по обочине. Когда Вадик поравнялся с ней, она остановилась.

– А я узнал вас, по воротничку. Добрый вечер. Понравился концерт? – Вадик зашагал в ногу с Олей, независимой, суровой.

– Понравился,– безо всякого выражения ответила Оля.– А вы со мной из вежливости разговариваете или как?

– Что-то у нас с вами разговоры не получаются.– Вадик полез, за сигаретами.– Вы меня невзлюбили с того медосмотра, верно? Когда я дал вам отвод, да? А знаете, я до сих пор не забыл тоны вашего сердца. Запомнил их. Может быть, навсегда. Вот так! А вы сердитесь! А я ведь выполнял свой долг.

– Это к делу не относится,– строптиво сказала Оля.– Ну, закурите,– она остановилась,– я подожду.

Вадик торопливо чиркнул спичкой и, прикуривая, опустил глаза. Когда спичка погасла, он ослеп – шагнул и споткнулся,– и тут же его поддержала ее рука.

– Спасибо. Прямо куриная слепота.– Вадик надеялся, что Оля засмеется или отзовется на шутку, но она молчала.

Так они молча прошли еще с километр. Время от времени кто-нибудь из них хлопал себя по руке или шее, сгоняя комара. Потом из-за деревьев открылось поле и проселочная дорога. Свернули на нее, и Оля, отстав, сняла босоножки, пошла по пыли босиком.

– Что же не скажете, что это вредно? Я уже привыкла: это вредно, это опасно.– Даже в темноте Вадик чувствовал, что Оля улыбается. Она обогнала Вадика.

– А это не вредно. Пыль теплая,– примирительно сказал Вадик.

– Верно.– Оля обернулась.– Вы жили когда-нибудь в деревне? А я выросла в деревне. У нас такая хорошая была деревня, красивая. А потом в райцентр переехали. Вот его не люблю. Мне и Москва не нравится.

– Так вы ее не знаете.

– Человек должен жить на природе,– медленно и поучительно произнесла Оля,– тогда он будет видеть, как живут деревья... вода... животные... Как

кружится небо, как встает солнце...– Вадик усмехнулся, и она почувствовала это.– Не так?.. А когда начинается весна?

– Почки набухают?

– Нет. Снег, снег сыреет. Небо – выше, ветер – тише, деревья теплеют.

– Это хорошо, что вы в лесотехнический пошли,– сказал Вадик.

– А может, нет? – сама себя спросила Оля. Она пропустила Вадика вперед и надела босоножки.– Я же буду лесозаготовкой заниматься – пилить, обдирать, щепить, строгать...

Дорога чуть поднялась в гору, и они вошли в пласт теплого травяного воздуха.

– Такого в городе нет,– сказала Оля. Она остановилась.– Домой хочу! Не прижиться мне в городе... Зря говорят: "Жизнь прожить – не поле перейти". Надо говорить: "Жизнь прожить – как поле перейти". Вот дорога, и все есть – и низко и высоко, тепло и холодно.

– Не думал, что вы такая,– удивленно признался Вадик.– Очень уж вы суровы были на медосмотре.

– А вы серьезный, да? Ну а я легкомысленная. Вот и говорю: жизнь прожить – как поле перейти,– с вызовом повторила она.

У самого лагеря Вадик замедлил шаги:

– Погуляем? – Оля кивнула, и они пошли по неровной темной улице в сторону рощи. Там, с обрыва у развалин церкви, открылось водохранилище, "море", мерцающее в свете луны. С порывом ветра странным акустическим эффектом до них донеслась музыка с центральной усадьбы. Танцевали вальс.

– Последний вальс,– сказала Оля и несколько раз медленно покружилась.

Музыка стихла, и стали различимы испуганные шорохи листьев и рокот в кронах старых деревьев, плеск воды. Оля подняла руку, призывая Вадика прислушаться, и вдруг резко и страшно скрипнуло соседнее дерево, они оба вздрогнули, Оля даже подалась к Вадику, на секунду прижалась к нему, и его руки нашли ее плечи, и губы сами по себе скользнули по ее щеке.

Она стояла, не двигаясь и глядя в сторону, равнодушная. Потом мягко отстранилась и долго-долго рассматривала его лицо холодным пристальным взглядом.

– Что? – не выдержал Вадик, заробев почему-то.– Что вы?

– Слышите? – спросила она. Вадик смежил веки, прислушался – музыка, опять вальс. Где-то на середине мелодия оборвалась. Оля вздрогнула, повернулась и пошла через рощу к дороге. Вадик нагнал ее и – а, будь, что будет! – стал целовать в увертывающиеся твердые губы, в закрытые глаза, лоб– по-детски торопливо-быстро, Оля равнодушно и, чуть усмехаясь, отстранялась. Вадик опустил руки. Тогда она открыла глаза и, все еще усмехаясь уголками губ, взглянула на него. Неподвижно стоя, он медленно поднял руку. Осторожно поднес ее к Олиному лицу, коснулся кончиками пальцев щеки и погладил. И снова провел, едва касаясь, от виска, от тонких волос к подбородку. Тихо поднял другую руку, нежно тронул ее лицо... И как будто его жажда передалась Оле, ее рука, легко лежавшая у него на плече, стала тяжелеть, словно с трудом переползла ему на шею, и ее губы открылись, ожили.

Когда он опять стал слышать шум листвы и их собственное запинающееся дыхание, она отстранилась и, будто застыдясь, пошла вперед. У него было пусто в голове; он чувствовал, что нужны слова, много красивых слов, и знал их, эти слова, и уже однажды говорил их – поэтому они сейчас показались ему всего лишь пеной на волне: что-то в поведении Оли сдерживало его.

Впереди зачернел сруб избы. Оля перешла с середины дороги на обочину, и здесь, в густой тьме под кустами, Вадик опять целовал ее, ощущал ее грудь, живот, ноги, слышал ускоряющийся ритм своего сердца. Она отбросила его правую руку, сделавшую что-то непозволительно грубо, и отпрянула. Скрипнули ступеньки крыльца, лязгнул замок, на дорогу упал четкий квадрат света из окна девчоночьей спальни, Олина тень беззвучно двигалась в нем. Потом свет погас.

– Идите сюда!

Она стояла на крыльце. Он сел у ее ног, осторожно прислонился к тёплым коленям; и еще полчаса они побыли, совсем одни; не шевелясь, слушали вздохи ветра и отзывы-шорохи травы, кустов и деревьев. Потом из поля послышались громкие голоса, звон ненастроенной гитары Игорька.. Вадик поднял голову, увидел склонившееся над ним Олино лицо; коснулась и сбежала по его щеке прядь ее волос, и почти в глаза она шепнула ему: "Иди... иди... до завтра!"

Он послушался-ушел на берёг, далеко от лагеря, сел на обрыве и вернулся в лагерь за полночь, чем-то растроганный; и воодушевленный, и долго ворочался в жаркой постели на скрипучей раскладушке, мял жесткую подушку, вздыхал и выходил покурить, маясь от непривычной бессонницы, таращился на окрестности с порожка медпункта.

Вышла луна; на траву лег ее холодный свет, появились неподвижные тени; на минуты все застывало, как на рисунке или фотографии, и каждое движение; нарушало, казалось, всемирный покой и требовало осторожности и было, опять казалось, преисполнено каким-то особым смыслом.

Вадик загасил сигарету и, усмехаясь своим ощущениям; вернулся в остывшую, постель. И теперь скоро заснул, как всегда, крепко, и счастливо, без снов. И проспал. Утром открыл дверь и услышал голоса ребят в столовой, лязганье мисок, увидел веселый, крутящиеся над кухонной трубой дым... Сконфуженно улыбаясь, сунул голову в дверь кухни.

– Привет.!. Я, кажется, проспал? – Таня весело кивнула ему, а Оля дернула плечом.– Виноват, каюсь. Все нормально? Комиссар пробу снял?

– Ты не беспокойся, без тебя не погибли,-сказал за спиной Вадика командир.– На санаторном режиме живешь?– Он хорошо выглядел, командир – курс терапии закончился еще вчера.

Вадик не нашелся, что ответить, и вернулся к себе в медпункт. Там он медленно брился и злился, замечая между тем необычную суету на линейке – время было, ребятам отправляться на стройку, а они все еще не уходили. Потом до него донеслась команда, и в лагере наступила тишина. Тогда Вадик вышел из медпункта. И увидел в дверях кухни Олю. Она держала в руках миску с завтраком.

– Барин, кушать подано,– молвила она с поклоном.

– У меня сегодня разгрузочный день, без завтрака,– покраснев, объявил Вадик.-Не беспокойтесь, прошу вас.

Оля вдруг засмеялась и ушла на. кухню, сказала там что-то– Тане; и Таня тоже засмеялась, а потом показалась в дверях кухни и неуверенно позвала: – Доктор, кушать идите. Остынет все!..

Вадик сделал вид, что не слышит.

Через полчаса есть захотелось совсем уж невтерпеж, и он отправился в магазин. Вера-продавщица набила ему пакет каменными пряниками и крощащимся печеньем и, из личного расположения, одарила его бутылкой сладковатого пастеризованного молока; поэтому Вадик не решился сделать ей замечание– она работала за прилавком без халата, в заляпанном пятнами платье, помялся-помялся и вышел из магазина. На берегу "моря" он выбрал уютное местечко и устроил себе пикничок, поглядывая на голубое нёбо, синюю воду и желтый песок. Кругами парили и падали на воду чайки, шуршал камыш и лепетала вода.

Поев, он заключил, что жизнь не так уж плоха, а здешняя природа просто чудесна, и непоправимых ситуации не бывает. "Главное, чтобы у них не было формальных поводов придираться. А себя мы в деле покажем".

С тем и вернулся в лагерь, залег с "Терапией" на раскладушку и очень скоро увлекся подробностями ишемической болезни сердца.

Когда он поднимался и выходил покурить, слышал, что где-то совсем неподалеку ревут моторы и доносятся голоса ребят. А в полдень к открытым дверям медпункта подошел дядя Саша, заглянул в комнатушку:

– Читаешь? Ты б пошел туда, слышь?

– Куда, дядя Саша? – Вадик отложил книгу, оглядел бритого и трезвого егеря.

– Да к церкве! Бунт ведь у нас, не знаешь, что ли? Ваши-то церкву доламывают, а старухи и сбесились. Крестный ход! Я – туда!..

– Подожди меня!..

Вадик поднялся и побежал на кухню – там никого не было, кипела вода в .огромном котле, а фартуки девочек висели на гвоздиках.

Еще подходя к заросшему кустами взгорку, на котором стояли развалины церкви, услышали громкие голоса, крики.

– Во, бить уже принялись!-весело гаркнул дядя Саша и побежал вперед. Вадик тоже припустился бегом.

Весь отряд сбился в кучу у входа в церковь, лица у ребят были встревожены. Инструменты лежали на земле. В стороне вхолостую урчал самосвал. А женщины, в большинстве своем старухи, напирали. Вадик увидел 'среди них Веру-продавщицу, что-то горячо втолковывающую в ухо высокому старику, опиравшемуся на длинную клюку. Старик слушал Веру и бисерно плакал, голова его тряслась.

– Саранча зелёная! – вопила, перебегая от одной бабки к другой, дородная старуха в красной кофте.-Как есть саранча! Чего выдумали – святые камни ломать! Фашист не разбил – так это племя удумало. Крови-то, крови нашей на этих камнях сколько пролито! Помнишь, Маня? Сколько собрали-то тогда солдатиков?

Остатки стен церкви были испещрены оспинами, язвами. И весь ее угловатый остов каким-то памятником, робко-печальным, укоряющим, торчал среди густой зелени.

– Не дадим! – тонким голосом выкрикнул вдруг старик и пристукнул клюкой.– Уходите отсюдова!..-Он мелко переставлял тонкие ноги, обтянутые высокими вязаными белыми носками.– Пустите меня! Я с ими сейчас поговорю! – грозно кричал он, и старухи расступались, давая ему дорогу.

– Где ихнее начальство? – оглядываясь, спрашивала старуха в красной кофте. – Верно, верно Глазова говорит! Где начальство их?