Текст книги "Обо всем по порядку. Репортаж о репортаже"

Автор книги: Лев Филатов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 22 страниц)

IV

Существует в истории сборной смутная страница. Перед чемпионатом 1974 года наша команда попала в отборочную группу, победитель которой должен был встретиться в двух матчах с победителем одной из южноамериканских групп. Наши футболисты стали первыми в турнире с участием Франции и Ирландии. И теперь на очереди два матча с командой Чили. Первый – в Москве 26 сентября.

А за две недели до этого дня в Чили произошел переворот, власть захватила военная хунта, приспособившая стадион в Сантьяго под концентрационный лагерь. Мне довелось побывать на стадионе «Насьональ» прежде, в 1965 году: четкий контур, простор, молодой парк вокруг. Нашу команду тогда тепло встречала чилийская публика, возле отеля, где мы жили, с утра до вечера толпилась молодежь, каждому из делегации аплодировали. Превратить в концлагерь стадион, на котором люди собирались в свои веселые часы, было вызывающим оскорблением народа. Уже по первым телеграммам было понятно, что нашей команде не к лицу появиться на обесчещенном стадионе.

А день матча с чилийцами в Лужниках приближался. И наша спортивная дипломатия сплоховала, не разобралась. Логично было бы обратиться с просьбой к ФИФА оба матча с чилийцами провести на нейтральных полях: один в Европе, другой в Южной Америке. Сделано это не было, и 26 сентября первый отборочный матч СССР – Чили состоялся. Ему сопутствовала обстановка растерянности, его не транслировали по телевидению, прессе не рекомендовали его освещать. Но 60-тысячная аудитория собралась.

Задолго до этих событий в редакции «Футбола – Хоккея» было обговорено, что писать об этом матче поручается мне. Так уж было у нас заведено, что заковыристые встречи комментирует редактор. Я, разумеется, не мог предположить, что меня ожидает. По своему значению матч заслуживал разворота – двух страниц еженедельника. Но накануне стало ясно, что появиться может лишь небольшая информация. Она и появилась – 50, строчек. Под ней нет подписи, но по праву автора приведу ее:

«Матч получился шаблонный и малоинтересный. Одна сторона, в лице нашей сборной, непрерывно вела атакующие операции, другая, чилийская, самозабвенно оборонялась. Бывает, что и при нулевом счете игра запоминается, если в действиях команд есть содержание и острота. В данном случае атакующие, постоянно пребывая на территории соперника, тем не менее создали считанные опасные моменты, обороняющиеся же даже не ловили шансов для контратак и все внимание сосредоточили на том, чтобы подальше отбивать мяч либо подольше его держать в сетях мелких передач.

Судя по составу, в котором вышла на поле наша сборная, она изготовилась к обоюдоострой игре, не предполагая, что развитие событий примет односторонний характер. Сделанные довольно быстро замены, после чего в команде оказалось четыре форварда, показали, что курс был изменен – на решительное наступление. Однако, выступая, по сути дела, в новом варианте состава форвардов (Гуцаев, Кожемякин, Онищенко, Блохин) при двух полузащитниках, из которых лишь Мунтян оказывал помощь передней линии, наша команда не нашла подходящего для данного случая способа игры. Атаки носили индивидуальный характер с явно обозначенным направлением угроз, что облегчало защищающимся, которых возле ворот никогда не было меньше девяти, перекрывать эти направления. Наша сборная в этом сезоне провела немало ответственных матчей в Лужниках перед аудиторией любящей и взыскательной. Редакция надеется вернуться к впечатлениям и выводам об этой серии международных встреч».

Заключительная фраза, звучащая несколько зловеще —сейчас момент не подходящий, не до того, а после мы вам зададим, – требует пояснения.

Перед встречей с чилийцами для сборной в Лужниках были устроены четыре товарищеские встречи. И какие! Со сборными Англии, Бразилии, Швеции и ФРГ. Весь цвет мирового футбола «контролировал» наших. А результаты вот они, в том же порядке, в котором перечислены противники: 1:2, 0:1, 0:0, 0:1. Один гол Владимира Мунтяна – вот и все, что удалось в этой выдающейся серии. Что и говорить, экзаменаторы были строжайшие, и все же тщетность атак нашей команды была выявлена с предельной наглядностью.

И вот 0:0 с чилийцами. Все то же самое, если не принять во внимание, что противник был не чета предыдущим, да и значение матча во всех отношениях особое.

После того как первый матч был сыгран, наши организации обратились в ФИФА с заявлением, что ответный матч должен быть проведен на нейтральном поле. Заявление было отклонено, и право на поездку на чемпионат мира в ФРГ получили чилийцы, где они дальше первого круга не продвинулись.

Международные футбольные организации, как всемирная ФИФА, так и европейская УЕФА, сколько я помню, отличаются тем, что свято чтут букву закона, она, буква, символ их веры. Руководители ФИФА рассудили элементарно: коль скоро первый матч проведен на поле одного из противников, второй должен состояться на поле другого; правило это освящено веками, и, хоть все вокруг будет гореть ярким пламенем, оно должно соблюдаться. Если же кто-то не согласен, то это его дело, мы не неволим.

Повторю: наше заявление имело бы вес, если бы было сделано до матча в Лужниках. Теперь же, будучи правы по существу, наши футбольные организации оказались уязвимыми с точки зрения буквы регламента.

Футбольная дипломатия, как и любая другая, имеет свой «протокол». Отказ от встречи с чилийцами (она была назначена на 21 ноября) для всех нас был совершенно естественным, никому и в голову не могло прийти, что советская команда может появиться на поле «Насьоналя». Но жаль, что не был использован шанс с предложением о двух играх на нейтральных полях.

Что же до футбольного состояния нашей сборной, то оно большого доверия не вызывало. Хороших игроков немало, а постоянная командная игра не вытанцовывалась. Футболистов тасовали как карточную колоду, меняли, пробовали то одно сочетание, то другое. В упомянутой серии из пяти матчей на поле выходили 27 игроков, и только трое – Ловчев, Мунтян и Блохин – во всех пяти. Не было ясно, ни кому играть, ни как играть.

Какой разговор, конечно, хочется, чтобы твоя команда была на чемпионате. Но если бы она тогда и поехала в ФРГ, мне трудно представить ее среди лучших; скорее всего выше «своей» восьмерки она не поднялась бы, было бы повторение пройденного, не больше. Хотя, конечно, полезные уроки могли быть получены.

  В 1974 году объявились две превосходные команды – сборные ФРГ и Голландии. Наверное, вернее было бы написать – Голландии и ФРГ, хотя чемпионом стала немецкая команда. Бразильцы на том чемпионате были не в ладах с самими собой, дерганые, злые, обиженные на весь свет за то, что не получается, как у их предшественников четыре года назад. Неоправданные претензии всегда вызывают жалость.

Но и в те дни, и сейчас, когда я их вспоминаю, всё затмевало одно имя – Круифф. Чемпионат Круиффа. Может ли быть такое, справедливо ли по отношению к смотру мировых сил, в котором участвовали прекрасные команды, замечательные мастера? Прошли годы, но я не отказываюсь от своего впечатления. И попробую его защитить.

Прежде всего я даю себе зарок обойтись без прилагательных в превосходных степенях; они сделались слишком стертыми от нашей чрезмерной щедрости в превознесении звезд разной величины. Образ Круиффа может только проиграть от шлейфа эпитетов, он заслужил право в пересказе отличаться от других звезд.

В январе 1967 года в редакцию «Футбола» доставили заграничный материал из трех фотографий и небольшого текста. Это было рекламное сообщение об игроке, которого признали самым большим открытием в европейском футболе 1966 года. Говорилось, что в первом круге чемпионата Голландии он забил 20 голов в 17 матчах. Результат хорош, но голландский футбол в ту пору считался провинциальным, и успех форварда «Аякса» в цифровом выражении фурора вызвать не мог.

В сообщении привлекло другое. Мимоходом, как о чем-то само собой разумеющемся, было упомянуто о технике и скорости, а упор делался на то, что 19– летний голландец, будучи хрупкого сложения, наделен неиссякаемой энергией и неистребимой волей к победе. И фотографии должны были доказать именно это: на первой позировал худенький юнец с аккуратным пробором школьника, на другой он буйно радовался голу, на третьей, как петушок, наскакивал на судью, годящегося ему в отцы и раза в два его массивнее. Были приведены слова вратаря английского «Ливерпуля» Лоуренса, пропустившего от юного голландца в двух матчах три мяча: «Я не мог угадать, собирается ли он дать пас, начать дриблинг или пробить по цели». Комплимент не общего свойства – наблюдение профессионала. В 19 лет так владеть собой и мячом – большая редкость.

Фотоочерк был напечатан, заочное знакомство с Круиффом состоялось.

А увидел я его в деле на стадионах ФРГ в дни чемпионата мира. К тому моменту он был знаменит, как Пеле. Бразильский «король» только что ушел в тень, и все взоры перекинулись на Круиффа, вожака сборной Голландии, внезапно из безвестности шагнувшей к рампе и потому особенно импонировавшей всесветной аудитории, обожающей чудеса.

У Круиффа к чемпионату вся грудь была в орденах: и его клуб «Аякс» трижды подряд выигрывал Кубок чемпионов, и два «Золотых мяча» хранились у него дома.

Но награды лишь отчасти характеризовали Круиффа. Тогда у всех на устах был термин «тотальный футбол», его связывали с «Аяксом», со сборной Голландии, с тренером Михелсом, а чаще всего с Круиффом. Иными словами, титулованный форвард имел славу первооткрывателя, сказавшего новое слово в футболе, что повыше, чем репутация сильного игрока.

В начале семидесятых годов «тотальность» выглядела модерном, доступным далеко не всем, ее изучали, к ней примеривались и от чемпионата мира ждали полной ясности.

Стадион в Гельзенкирхене, матч Голландия – ГДР. Самое первое впечатление от Круиффа—мальчишество и увлеченность. Это было странно, потому что ему 27 лет, возраст расцвета, он знаменитость, его только что приобрела у «Аякса» богатая испанская «Барселона», он не мог не знать себе цену. Но это было и прекрасно, ибо счастлив тот мастер, которому, несмотря на возраст и заслуги, футбол в радость, как и в те дни, когда он с нетерпением ждал своего часа.

Худое лицо с впалыми щеками, легко рассыпающаяся прическа, которую он не спешил поправить, мелькание по зелени газона беленьких игривых подошв его бутс, ловкость лавирования среди преследователей и сторожей, словно он, как в детской возне, удирал, не позволяя никому себя коснуться.

А когда игра закрутилась, вскипела, Круифф открылся в зрелом искусстве. Приходилось вертеть головой и напрягать внимание, чтобы не терять его из виду. Форвард, он оказывался в любых точках поля, за исполнением любых обязанностей, даже на месте заднего центрального защитника, «чистильщика». Складывалось впечатление, что Круифф поступал так, чувствуя себя хозяином игры, обязанным наведываться всюду, где могло понадобиться его участие. Он играл и руководил, собственным примером заставляя партнеров быть верными избранной для всех линии. И атака, и оборона, и отбор мяча касались всех, кто был в оранжевых, огненных, жарких футболках, все должны были уметь сделать то, чего требовал момент, отвергнув старые представления о разделении труда, никому не дозволялись паузы и простои, постоянно в движении все десять.

В футболе давно ощущалась потребность ухода из-под гнета строгих тактических схем – это генеральная линия развития игры, ради нее пускались на разные ухищрения, но никто до голландцев, до Круиффа не заходил так далеко, никто так решительно не менял строя всей игры.

Тот матч сборная Голландии выиграла 2:0 без каких-либо затруднений, он был для нее не из сложных.

А следующий, полуфинальный, ей предстояло провести с бразильцами. Испытание по всей строгости.

Прекрасная была игра, одна из тех, по которым складывается суждение о чемпионате в целом. Бразильцев одним движением и скоростью не одолеешь, более всего они не выносят, когда их подолгу оставляют без мяча. В отчете об этом матче, удивленный увиденным, я написал: «Кто тут бразильцы?!» Сопоставление с изощренными в технике мастерами открыло еще одну сторону классного тотального футбола. Не будучи внешне столь пластичными, как бразильцы, угловатые с виду голландцы не уклонились от вызова посостязаться в тонкой работе с мячом и вышли победителями. А Круифф так тот просто отводил душу в этом состязании, оно его вдохновило, прибавило интереса.

Два красивейших гола увенчали игру – именно игру – голландцев. Они были похожи: прорыв по флангу, передача в центр на бегущего партнера и удар по летящему мячу. В первом случае комбинационный росчерк принадлежал Круиффу и Неескенсу, во втором – Кролу и Круиффу. Роли и пасующего, и забивающего Круифф исполнил безукоризненно.

Оказался прав тот безымянный автор, который в 19-летнем голландце выделил неиссякаемую энергию и неистребимую волю. Таким же выглядел Круифф и в 27 лет, это было его человеческой сутью, его природным даром. Он как нельзя лучше был создан для того футбола, который избрал для себя.

Он выделялся бы и в команде среднего достоинства. Его счастьем стало, что одновременно с ним выдвинулась группа больших мастеров: Хаан, Рисберген, Крол, Янсен, Неескенс, Реп, Ренсенбринк, Сурбиер, Ван Ханегем... Мастеров, которым по плечу и по нраву была игра нового направления. Голландская сборная во главе с Круиффом была нова, как в витрине на Елисейских полях, любой непредвзятый наблюдатель не мог не вообразить ее чемпионом.

Финальный матч голландцы проиграли сборной ФРГ —1:2. Объективно рассуждая, ничего несуразного в этом нет. Их противники в том году были сильны как никогда, среди них было достаточно звезд– Майер, Беккенбауэр, Мюллер, Фогтс, Брайтнер, Бонхоф. Да и коса нашла на камень: сборная ФРГ вовремя уловила тенденцию и перестроилась согласно требованиям тотального футбола.

Все это так. И, однако, осталось загадкой, почему не нашел себя в том матче, матче всей его футбольной жизни, Круифф. Он начал с поразительно дерзкого рывка на первой же минуте, в результате которого был назначен пенальти, забитый Неескенсом. Но больше ничего ему не удавалось. В гущу борьбы он не вторгался, на себя ничего не брал, лишь помогал, подыгрывал, подавал угловые, бил штрафные, но не руководил, не вел партнеров за собой, выглядел в лучшем случае советчиком, подсказчиком, суфлером.

Как такое могло случиться, судить не берусь. Тот день, 7 июля на стадионе в Мюнхене, не стал днем Круиффа. Большой футбол не так уж объясним, как может показаться, и эта загадка – одна из многих, хранящихся в его долгой истории.

Пеле дважды участвовал в финальных матчах чемпионатов мира и оба раза был их героем и в памяти остался не только искуснейшим, но и победителем. Круиффу не судьба была повторить путь Пеле, стать с ним вровень.

А в заслугах перед футболом Круифф способен потягаться с кем угодно. И с Пеле тоже. Если великий бразилец создал образец игрока, то Круифф – образец игры. Желание подражать вызывали и другие звезды – Диди, Копа, Чарльтон, Беккенбауэр, и это шло футболу на пользу. Но они становились примером для мастеров определенного круга обязанностей – свободных защитников, диспетчеров, атакующих хавбеков. Круифф, как и они, оказал влияние, имел последователей в разных странах. Скажу больше: в каждом из ныне играющих футболистов есть что-то от Круиффа. Хотят они того или не хотят, думают об этом или не думают, получается у них или не получается, но, играя в футбол, который мы называем современным, они продолжают начатое Круиффом и его партнерами по «Аяксу» и сборной Голландии. Вот уж истинно – звезда путеводная!

Еще раз напомню: рассказываю о чемпионатах мира как об отправных точках для работы репортера. Оперативные заметки, впечатления о странах, знакомства, переживания на стадионах – все это можно предвидеть, даже запланировать. А для работы впрок что– то должно удивить.

Вот, например, центрфорвард чемпионов мира– Гердт Мюллер. Он забил в финале второй, решающий, гол. И в полуфинале – тоже. Его я не раз видел и раньше, и можно было сколько угодно разводить руками по поводу феноменальности этого игрока, с гаубичными короткими ногами, приземистого, которого ни разу не видел лежащим на земле, настолько он устойчив. Играя в своей сборной, Мюллер голов провел больше, чем матчей, – один он, наверное, такой в мировом футболе. Но он – сам по себе, играл по-своему, в свой собственный, уникально результативный футбол, был исключением и ни для кого не мог служить примером. Скажем, если бы я, вернувшись с чемпионата, печатно заявил, что «нужно воспитывать мюллеров» – это было бы несбыточной нелепицей.

А игра Круиффа – хотя и было ясно наперед, что снять с него копию, пустить его под копирку невозможно, да и не нужно, – останется надолго образцом, по которому можно сверять игру не обязательно звезд, но и рядовых мастеров, отыскивая не похожесть, а принципиальное повторение.

V

Следующий чемпионат, аргентинский, заставил задуматься над новым явлением. Так повелось, что с 1958 года, как только приближалось время очередного чемпионата, наибольшее любопытство вызывали сообщения из бразильского лагеря. Три победы, завершившиеся тем, что «Золотая богиня» была навечно увезена в сейфы Рио-де-Жанейро, создали сборной Бразилии неслыханную репутацию. Перед ее победами и блеском ее игры склонялись самые гордые головы. Неудачи других достаточно известных команд на чемпионатах тут же забывались, когда же неудача подстерегала бразильцев, ее обсуждала на все лады пресса всего мира не один месяц и не один год. Бразильцы были завоевателями в том, должно быть, единственно приятном значении этого слова, когда оно несет не беду, а удовольствие и благодарность. И когда они не доходили до вершины, это комментировалось не как закономерность или отступление, на первый план выходили побочные причины: просчеты тренера, травмы игроков, внутренние распри, финансовые неурядицы, роковые случайности. Первенство в футбольной одаренности не оспаривалось. Так было и в 1966, и в 1974, и в 1978 годах, замечу наперед, что и в 1982, и 1986 годах. И это не было всеобщим ослеплением, низкопоклонством, гипнозом, традиционным мышлением. Бразильцы, и не добираясь до главного приза, успевали восхитить аудиторию, оставить ее под впечатлением незаслуженности своей неудачи, вызвать сочувствие и симпатии.

И всегда были наперечет команды, которым можно было бы со спокойной совестью предсказать большую удачу, игра которых просилась бы в образец. Большинство участников чемпионата проходили по его сцене незамеченными.

Аргентинский чемпионат 1978 года заставил смотреть во все глаза, не дожидаясь финала, там интересных, играющих классно команд оказалось больше, чем можно было предположить, больше, чем бывало на прошлых чемпионатах. Редакция мои маршруты не контролировала, я мог выбирать какие угодно матчи и писать о чем душе угодно. Благодаря этой свободе, я повидал команды Венгрии, Австрии, Испании, Франции, Швеции, Италии, ФРГ, Бразилии, Голландии, Аргентины на стадионах, да и все остальные в пресс– центре – по телевидению. И хотя чемпионат этот был пятым, на который меня командировали, он оказался сложнее для выводов, чем остальные. Впечатления дробились, как отражение солнца на водной зыби. Так называемых проходных матчей не было, едва ли не каждая команда предлагала собственное истолкование господствовавших тогда идей. Впереди – по игре – оказались не одна-две команды, как прежде, а несколько, и то, что неумолимый турнирный нож отсекал их одну за другой, вызывало сожаление.

Царственные бразильцы ни разу не проиграли, и в этом выразились их ловкость, помогавшая выпутываться из головоломных ситуаций, их интуитивное, в детстве приобретенное понимание игры. Однако в свои наступательные операции они не вкладывали вдохновения и азарта, словно ожидая, что удача явится сама в награду за виртуозность. От своих великих предшественников эти бразильцы унаследовали шикарные внешние манеры, но духом борьбы пренебрегли. Как это ни чудовищно, ни оскорбительно звучит по отношению к бразильской сборной, но она по всему своему поведению была оборонческой. Вот уж чего никто не мог предположить! Ее третье призовое место не отвлекло наблюдателей от более чем странного превращения. Мне думается, бразильцы пустились на наивную попытку сыграть на чемпионате в европейской манере, «по-научному». Но это был не их футбол, не родной. Какие-то иностранные бразильцы! Их не признали ни на стадионах Аргентины, ни тем более на родине – маскарад не удался.

Общее впечатление о чемпионате сложилось быстро и в оптимистическом духе: футбол хорош, борьба нешуточная, никто ни перед кем шапку не ломает. И вдруг диссонанс: Италия – ФРГ. Немцы предложили образчик примитивного, отсталого футбола. Махнув рукой на свое звание чемпионов мира, они запрограммировались на нулевую ничью. Оставив на всякий случай впереди одного форварда, Фишера, они занялись мельничной работой, жерновами спрессованной обороны перемалывали наступление итальянцев. Искомая ничья и очко были добыты. Вскинулся, зашумел, сердито застрекотал клавишами машинок всесветный пресс-центр. Сборной ФРГ не простили, в том числе и журналисты ее страны, добровольного ухода от игры самостоятельной, которая только и может принести признание. Такая дружная реакция мировой прессы показала, что представление о большом футболе несовместимо с опасливой, перестраховочной линией поведения, с поисками половинчатых шансов. Такую реакцию видеть было приятно, она подтверждала, что и ты у себя дома не белая ворона.

На том чемпионате мне пришлось давать интервью. И очень трудное. Ко мне то и дело обращались в пресс-центре с вопросом: «Что у вас происходит?» – имея в виду, что советская сборная уже второй чемпионат пропускает. Я пожимал плечами, отшучивался, переводил разговор на другое, в общем актерствовал. Но один журналист, из Швейцарии, вцепился в меня как клещ. Человек в возрасте, с розовым лицом, обрамленным сединой, он отверг шуточки и солидно, по-деловому попросил дать ему интервью. На следующий день он отыскал меня, с ним был переводчик, нашли тихий уголок, и деваться было некуда. Да в конце концов существует профессиональная солидарность, в пресс-центре принято помогать друг другу.

Сразу выяснилось, что мой собеседник знает все, что служит поводом для интервью. Знатоками я не решился бы назвать всех, кто носит значок прессы, немало и случайной публики. Но есть знатоки. Это люди, следящие за футболом в мировом масштабе, энциклопедисты, располагающие обширным досье, с широким кругом знакомств, они с усталой скептической улыбкой отвергают возможность каких-либо симпатий, кроме совершенно объективных, заслуженных – по достоинству игры. Это считается высшим классом поведения и работы. Они не суетятся, не гоняются за сенсациями и слухами, не ходят на пресс– конференции слушать тренеров после матчей, живут своим– умом, следуют собственной программе. Вот такому знатоку и потребовалось запастись сведениями о советском футболе, несмотря на то, что он не был представлен на чемпионате.

Журналисту из Швейцарии было известно, что в отборочном турнире наша сборная проиграла венграм в Будапеште и грекам в Салониках, что и не позволило ей приехать на чемпионат. Он помнил, видел воочию проигрыш наших в 1970 году уругвайцам и, упомянув о нем, покачал головой. Были названы и неудачи наших олимпийцев в 1972 и 1976 годах. И то, что нашей команды не было в заключительных матчах чемпионата Европы 1976 года. Он сослался на матч ФРГ – СССР в Брюсселе, финальный чемпионата Европы, проигранный 0:3, и опять покачал головой.

Второе место, занятое в том розыгрыше, мы вправе числить среди заслуг, что и делаем, составляя исторические хроники. Но собеседник был не промах, он призвал в свидетели тот финал, потому что слишком легко, не в пример прошлым встречам этих же команд, была переиграна наша сборная. Он даже – и это меня удивило – знал, что у нас в чемпионате страны с этого года введен лимит ничьих, и знал, по каким причинам. Выговорив всю эту информацию, видимо, для того чтобы не заниматься фактами, он и задал свой единственный вопрос: «Как вы все это объясняете?» Дальше я видел его розовый лоб, склоненный над листом бумаги, и бесстрастные глаза изготовившегося переводчика.

Я признал, что семидесятые годы наш футбол переживает трудно, что он потерял ранее забронированное место и что наша пресса сейчас тем и занимается, что ищет причины. Я говорил намеренно медленно, как будто диктовал, по фразе, по слову. Сидя над бумагой, какую-нибудь фразу переделаешь несколько раз, пока она тебя не устроит, а тут сказал – и возврата нет. На всю жизнь запомнил один фокус. Писал я для «Франс– футбола» и выразился так: «Не каждый год удается увидеть всех лучших мастеров». Что может быть безобиднее? А там, в редакции, ее перевели следующим образом: «Не каждый год советским журналистам удается увидеть всех лучших мастеров». Ловко сработано, и не придерешься.

Доложил я швейцарцу все, о чем сам думал. Что сборная наша и ее тренеры не сумели примениться к происшедшим в футболе изменениям, не перестроились на тотальный лад и, видя свое отставание, чтобы остаться на плаву, ударились в оборонительные построения, как сборная ФРГ в матче с Италией, вместо того чтобы развивать игру, искать новое, принялись хвататься за соломинку спасительных очков и ничьих, которые до поры до времени создают видимость приличного существования. Но это чистой воды обольщение, и пока так все и будет продолжаться, ничего путного не получится.

Сказал я и о том, что, как всегда, в борьбе идей и концепций рано или поздно побеждают здоровые силы, напомнил о выигрыше киевским «Динамо» Кубка кубков в 1975 году (швейцарец, не поднимая головы, одобрительно закивал), о победе советских юниоров на чемпионате мира в Тунисе в 1977 году (и опять он согласно закивал). Пообещал, что на следующий чемпионат мира, в Испанию, наша сборная приедет.

По опыту встреч с иностранными журналистами знал, что может прозвучать вопрос о нашем любительском статусе. Репортеры пожелтее задавали этот вопрос с подвохом, вроде бы разоблачая. Такие знатоки, как этот швейцарец, относились иначе: «Послушайте, вам же самим хуже, футбол – серьезное дело!» Предваряя этот вопрос, сказал о том, что нам еще предстоит отыскать наилучшую форму существования футбола, что его юридическая и финансовая сторона не реализованы, но мы пока не знаем, как это полагается делать (швейцарец опять закивал).

Закончив монолог, я почувствовал облегчение. И не потому, что формулировки требовали напряжения. Я одновременно и для себя самого выговорился. Мне это, наверное, было необходимо: первоклассный футбол, предложенный на чемпионате, дразнил, травил душу, заставлял каждую минуту остро чувствовать отсутствие своей команды.

В самолете, который нас повез домой через Чили, Перу, Кубу, салон первого класса пустовал, и экипаж любезно предложил его занять нам, журналистам и тренерам-наблюдателям. Знак внимания был приятен вдвойне: не забыли, верят, надеются. Командир выдал каждому из нас диплом о пересечении экватора, и я его храню как память не столько о полете, сколько о бодром настроении нашей компании. Летели мы к своим делам, к своему футболу. В салоне ночью мы уединились с Валерием Лобановским возле задернутого шторкой окошечка. Не помню, о чем шел разговор. Помню только, что круто спорили. И это было хорошо: нам всем предстояло разобраться во впечатлениях, понять, что ждет, что делать. Мы увидели сразу много сильных команд, и не быть среди них нашей просто нестерпимо.

На XII чемпионат мира, проходивший в Испании, «Футболу – Хоккею» командировку не выписали. Меня спрашивали: «Как же так?» Я ответить не умел. Дела этого рода в учреждениях решали келейно, окружали тайной, так что было бесполезно, да и некому, задавать вопрос, почему единственное специальное издание осталось без корреспондента.

Люди мы ко всему привычные, и я вовсе не себе в утешение, а умиротворенно решил: «Нет худа без добра, проведу месяц возле цветного телевизора, полюбуюсь в свое удовольствие, голова не будет заморочена необходимостью писать, в конце концов, на своем веку и поездил и поработал достаточно».

Не вышло как хотел. «Огонек» и «Юность» в покое не оставили, несмотря на отговорки: «Но я же в Москве». «Ну и что?»—услышал я в ответ. С редакциями этих журналов я дружен много лет и артачиться было бы некрасиво. Работать с телеэкрана мы научились, в «Футболе – Хоккее» на этот случай изобрели рубрику «Вместе у телевизора». Читая материалы под этой рубрикой, читатель понимает, что у журналиста те же наблюдения, что и у него, и предстоит сверить оценки.

Способен ли диван напротив домашнего экрана конкурировать со скамейкой ложи прессы? Не упоминаю дорогу, толкотню в метро, дождь, холод, отвлекающие пожимания рук и разговоры– для репортеров все это несущественно, к месту события нас тянет, мы ни с чем не считаемся, у нас собственный, с оттенком гордости отсчет: «Был, присутствовал», и отсчет этот с годами дорожает: приятно козырять тем, что не прозевал, был свидетелем. И все же то и дело остаешься один на один с экраном.

Многим сидевшим на стадионе известно ощущение после матча: «Надо будет обязательно взглянуть «по телику», в программе «Время» или в «Футбольном обозрении», как забивали гол. То ли рикошет, то ли защитник столкнулся с вратарем? А пенальти за что?» Когда-то, в дотелевизионную эпоху, обо всем, оставшемся неясным, мы выведывали друг у друга, обращались к авторитетам, выуживали объяснительное словечко в газетах. Теперь к нашим услугам телеповторы, рентгеновские показы драматических моментов с разных точек.

Во время Олимпиады 1972 года в Мюнхене несколько дней из-за радикулита я провел в гостиничном номере возле телевизора. Вечерами меня навещали коллеги, вернувшиеся со спортивных арен. Разгоряченные, они живописали увиденное, прежде чем сесть за работу. Я им завидовал, однако не без удовольствия поправлял и уточнял их рассказы – какое-то преимущество перед ними у меня было. Не знаю, пользовались ли они моими замечаниями, но уши вострили.

Достоинства телепоказа несомненны. И все же, если говорить о футболе, который пока в экран не вмещается, достоинства эти не в силах полностью заменить впечатлений, полученных на стадионе. Совершенно точно знаю, что не взялся бы подробно писать о Круиффе, если бы видел его только по телевидению. Думаю, что не написал бы и книжку «Форварды» о членах Клуба имени Григория Федотова, если бы всех их воочию не перевидал на зеленых газонах.