Текст книги "В дальних плаваниях и полетах"

Автор книги: Лев Хват

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)

– Город Феникс, – объявила стюардесса, когда «Дуглас» стал заходить на посадку.

Рассчитывая хорошо отдохнуть за время ночного рейса, Громов просил не оповещать о пролете экипажа «РД», но авиационная компания распорядилась по-своему. В небольшом Фениксе самолет ожидала пестрая толпа смуглолицых, будто выскочивших из кинофильма ковбоев. Мировых рекордсменов обступили батраки-скотоводы в широкополых черных шляпах, коротких рубашках, обшитых по краям полосками кожи, в коричневых брюках с широченными лампасами и бахромой. У некоторых были в руках гитары с яркими лентами на грифе. Широко расставив ноги, лихо подбоченясь и вращая черными глазами, ковбои трижды прокричали «хуррэй». Полусонный Юмашев оживился:

– Обидно, не удастся их зарисовать! Какие славные, непосредственные парни – не то что в больших городах, где у тебя первым делом требуют автограф…

Не успел Андрей Борисович договорить, как послышался знакомый шелест листочков… Летчики покорно извлекли авторучки и, стараясь не глядеть друг на друга, начали расписываться… Выручил пилот «Дугласа»:

– Летим, джентльмены?

Ночь не обещала покоя: на пути к Атлантике предстояли посадки в штатах Нью-Мексико, Тексас, который у нас называют «Техас», в Арканзасе, Теннесси…

«Дуглас» в полдень подошел к Вашингтону и, как я ожидал, спикировал над злосчастными трубами у аэродрома.

Экипаж «РД» пригласили на летнюю дачу посольства, в густую сосновую рощу на берегу Атлантического океана.

У пристани гостей ожидала быстроходная яхта. Мы стали крейсировать вдоль побережья.

– По-видимому, это к нам спешат, – сказал Громов, заметив катер с флажком пограничной службы США.

На носу катера стоял морской офицер, отыскивая взглядом Константина Александровича Уманского, поверенного в делах СССР.

– Вас вызывает к телефону Москва, – доложил моряк.

Мы отправились на берег.

– Новость! – сказал наш дипломат, закончив разговор с Москвой. – На Аляску в ближайшие дни вылетает четырехмоторный «Н-209» под командованием Леваневского. Посадка намечена в Фэрбенксе. Оттуда самолет, вероятно, пойдет через Канаду в Нью-Йорк… Михаил Васильевич Беляков выезжает из Сиэтла на Аляску.

Константин Александрович рассказал, что экипаж состоит из шести человек: пилоты Леваневский и Кастанаев, штурман Левченко, инженер Побежимов, механик Годовиков, радист Галковский, Всех их я знал, а с Виктором Левченко был связан дружбой.

Леваневского давно уже увлекала идея трансарктических рейсов. Воздушное сообщение между Европой и США существовало лишь в смелых проектах. Бывалый полярный пилот считал возможным организовать авиалинию Советский Союз – Северная Америка и доставлять грузы кратчайшим путем – через Центральную Арктику. «Старые мерки расстояний пора забыть, – говорил он. – Помните, какой далекой казалась нам в детстве Камчатка? А сегодня мы можем слетать без посадки из Москвы на Аляску часов за тридцать».

Наиболее подходящим самолетом Леваневский считал четырехмоторный «Н-209». На этой машине весной 1937 года мне довелось участвовать в полете на побитие международного рекорда; с пятитонным грузом самолет показал скорость более двухсот восьмидесяти километров в час.

В наше время, во второй половине двадцатого века, такой рекорд, конечно, вызывает улыбку, но тридцать лет назад у авиации были более скромные масштабы. О реактивных самолетах тогда могли лишь мечтать. Необузданным фантазером назвали бы человека, решившегося утверждать, что в 60-е годы появятся самолеты, для которых скорость три тысячи километров в час не предел, и пассажирские экспрессы, летающие из Москвы в Хабаровск за восемь часов… Прежде мы были тихоходами, – в те времена «Н-209» представлял собой выдающуюся конструкцию.

– Значит, через несколько дней к вам пожалуют новые гости, – сказал Громов.

– Милости просим! – откликнулся Уманский.

Мне подали телеграмму. «Из редакции! Аляска?!» – мелькнула мысль. Я вскрыл бланк: «Немедленно выезжайте в Фербенкс».

Грустно было расставаться с родными людьми; лишь накануне я рисовал себе планы совместного возвращения в Москву, и вдруг – неожиданный маршрут на Аляску, к Берингову проливу, куда я впервые попал три года назад, но с другой стороны…

Заглянув в справочник воздушных линий, Уманский сказал:

– Мы закажем для вас место на ночном самолете, завтра утром будете в Сиэтле.

– А дальше?

– Там сложнее. Авиалинии между Штатами и Аляской нет, разве что попадете на случайный самолет. Видимо, придется вам ехать из Сиэтла пароходом до Джуно, главного города Аляски. Оттуда два раза в неделю ходят рейсовые самолеты в Фэрбенкс… Да, вот что: в сиэтлской гостинице «Атлетик-клуб» вы, вероятно, застанете Михаила Васильевича Белякова, вдвоем вам будет веселее.

– Сколько же времени займет поездка?

– При удаче дней пять-шесть.

Константин Александрович принес карту и показал путь с юго-востока США, из Вашингтона, на крайний северо-запад. Путь этот пересекал по диагонали страну, вел вдоль тихоокеанского побережья Канады и далее в центральную часть Аляски. Меня ожидали неведомые этапы дальней дороги на американский Север, к Юкону, незнакомые места, новые встречи, быть может, приключения.

Воздушный путь между двумя океанами длился на этот раз больше восемнадцати часов. Третий раз за полмесяца я пересекал Американский континент. От мормонского Города Соленого озера «Дуглас» повернул к северу и пошел над незнакомой мне местностью к Сиэтлу. Промелькнула река Колумбия, разделяющая города Портленд и Ванкувер, откуда понеслась во все концы света весть о благополучной посадке Чкалова.

Сиэтл с его полумиллионным населением, крупными заводами авиационной и строительной индустрии – самый северный город на тихоокеанском побережье США. Дальше лежит Канада, провинция Британская Колумбия, а еще севернее – Аляска. Из Сиэтла отправлялись пароходы в аляскинский порт Сьюард; на пути они останавливались в Кетчикене и Джуно.

Выскочив из такси, я вбежал в вестибюль гостиницы «Атлетик-клуб», надеясь встретить здесь соотечественника и попутчика. Увы, гостиничный клерк сообщил, что «рашен метео-ролоджист Майкл Белиакоу» отбыл накануне пароходом «Юкон» на Аляску. Мне оставалось последовать примеру нашего метеоролога – случайных самолетов не было и в помине.

В номер гостиницы явился немолодой, облысевший джентльмен, маленький и тощий, необычайно подвижной, с печально повисшими желтыми усиками. Прижимая к бокам лоснящиеся локти и церемонно изогнувшись, он отрекомендовался: коммерческий представитель компании «Постэл телеграф». Посетитель шаркал ножками и нес неслыханную тарабарщину на чудовищной смеси польского, английского, итальянского и еще какого-то диалекта собственного изобретения. Он гордо вскидывал остренький подбородок, от чего хвостики усов беспокойно вздрагивали. В конце концов цель визита разъяснилась: узнав о прибытии московского журналиста, пользующегося услугами «Постэл телеграф», сиэтлская администрация компании прикомандировала к гостю-клиенту мистера Уильяма Джонсона, своего «коммерческого представителя», в качестве гида-проводника и отменного знатока русского языка.

Уильям Джонсон, в отдаленном прошлом – Владислав Коханецкий, в 1906 году юношей покинул Петроковскую губернию и направился в Америку, как он признался мне, за счастьем.

По словам мистера Джонсона, лишь сегодня на него нежданно свалилось счастье в образе «дорогого земляка», о чем он напоминал поминутно. Шевеля усиками, коммерческий представитель выкладывал факты из своей биографии и почему-то каялся в поздней женитьбе. Потом он заговорил о необыкновенных талантах юных Джонсонов, и подбородок его взлетел еще выше: «Чтеры хлопец, сэр! Фор бойс, проше пана…» Хлопцев звали: Джемс, Джон, Джозеф и Джек.

Вспомнив вдруг о своей роли, Джонсон засуетился. Он предлагал ознакомиться с лучшими фильмами, посетить лучший ресторан, побывать на лучшем матче бейсбола… Стоит мне мигнуть, и он, Уильям Джонсон, урожденный Владислав Коханецкий, представит дорогому земляку все наилучшее, что имеется в Сиэтле, в Америке, на земном шаре!..

Но я сказал, что тороплюсь на Аляску и заинтересован лишь в приобретении билета на завтрашний пароход.

В один миг забыв свою печаль, Джонсон повис на телефоне. Минут через двадцать подросток из пароходной компании принес билет. Мне удалось вежливо спровадить коммерческого представителя. Уходя, он все грозился, что не позволит земляку скучать.

На сиэтлский рейд вернулись в тот день с маневров корабли тихоокеанской эскадры. Стайки моряков носились по городу. У входа в кино подгулявший рыжий верзила в матросской тельняшке затеял драку с уличным разносчиком фруктов. «Боксеров» обступили зеваки, радуясь даровому зрелищу. Рыжеволосый коротким ударом свалил противника и, нагнувшись над его бесчувственным телом, деловито отсчитывал: «Уан. Ту. Фри. Фор. Файф… Эйт… Тен!» Полисмен поощрительно кивал головой.

Не без тревоги я возвращался в гостиницу: вероятно, в коридоре дежурит урожденный Коханецкий и мне придется снова выслушивать его восторженные излияния о четырех хлопцах и надеждах на пятого. Как ни странно, его не было. Впрочем, Джонсон еще раза три звонил, чтобы узнать, не нужен ли он, и предупредил, что ровно в восемь утра заедет и проводит меня на пароход.

Первый, кого я увидел наутро, открыв глаза, был, понятно, мистер Джонсон. С часами в руках он склонился над моей кроватью в позе врача, отсчитывающего пульс.

– Проше, сэр… Осемь годин… Плииз, пане…– замурлыкал коммерческий представитель.

У причала аляскинской линии стоял пассажирский пароход с неожиданным названием «Баранов». Пароход носил имя первого главного правителя Русской Америки, строителя поселков и кораблей.

РУССКАЯ АМЕРИКА

Не одно только имя Александра Андреевича Баранова напоминает о былых аляскинских владениях России и о деятельности людей, открывших и заселивших северо-запад Америки. Главная честь в этом открытии принадлежит Великой Северной экспедиции. Но после Беринга и Чирикова Аляску исследовали многие русские мореплаватели и промышленники, имена их увековечены на картах.

24 августа 1784 года в гавани на острове Кадьяк, открытом близ южного побережья Аляски за сорок лет до того, появилось судно «Три святителя». Шел на нем со своими промысловыми людьми русский купец Григорий Иванович Шелехов, прозванный впоследствии «Колумбом Российским». Промышленники выстроили жилища, начали добывать пушнину. С Алеутских островов прибыли на трех кораблях еще триста русских и алеутов. Люди разведывали побережье, где обитало воинственное индейское племя чугачей, искали ценные руды, слюду, горный хрусталь. На самом Кадьяке нашли строевой лес, стали мастерить шлюпки.

Через четыре года Шелехов вернулся в Россию. С собой он взял группу молодых алеутов и индейцев, чтобы в сибирских школах обучить их «мореплаванию, арифметике и морской науке».

В разных местах Аляски зарыли пятнадцать металлических досок с государственным гербом и надписью: «Земля российского владения». Русские гербы появились и в жилищах тойонов – индейских старшин.

Шелехов повстречал в Охотске каргопольского купца Александра Андреевича Баранова, и вскоре этого недюжинного человека увидели на Аляске.

Еще тридцать столбов и досок с российским гербом установили на американском Севере. Строились новые поселки, открывались школы. Новоселы обучали местное население ремеслам, знакомили с земледелием. Возникли небольшие верфи, и в аляскинских водах появились корабли, выстроенные из местного леса. Все интересовало Баранова: он изучал обычаи населения, собирал образцы местных руд, завел производство скипидара, изготовил противоцинготную настойку и даже сложил полюбившуюся всем песню: «Ум российский промыслы затеял»…

Из Петербурга на рубеже девятнадцатого столетия пришла весть: образована «Российско-американская компания», в числе ее пайщиков – Александр I.

«Бесчиновный и простой гражданин отечества», как называл себя Баранов, стал главным правителем Русской Америки. Он послал на разведку аляскинских берегов «Северного орла». У пятьдесят седьмой параллели моряки подошли к земле, населенной племенем ситха. Позднее этот остров получил имя Баранова. Тридцать новоселов, в числе их шесть женщин, начали строить здесь будущую столицу края – Новоархангельск. Прибывали новые группы промышленников. Баранов запретил обижать индейцев и заключил с тойонами договор, по которому они уступили этот район русским.

Почти тридцать лет пробыл Баранов главным правителем. Умер он на семьдесят четвертом году жизни, по пути в Россию, в Индийском океане.

Новоархангельск рос. На острове Баранова пилили лес и продавали его в Мексику, Чили, Калифорнию, на Гаваи; вырабатывали свечи; отливали колокола из аляскинской меди. Больше десятка кораблей, построенных в Русской Америке, собиралось, бывало, в бухте Новоархангельска; они ходили в Китай и на Гавайские острова, к Филиппинам, в Южную Америку и к калифорнийскому поселку Росс, увозя лесные материалы, пушнину, рыбу, местные изделия, а иногда и ценный для жарких стран лед…

Население края достигало примерно шестидесяти тысяч человек. Русские женились на алеутках и индианках, подрастало поколение креолов.

Отважные следопыты проникали в глубь Аляски, исследовали ее недра, добывали у Кенайского залива каменный уголь. Горный инженер Петр Дорошин сделал важное открытие: в Русской Америке есть золото. Позднее, в шестидесятых годах, главный правитель края князь Максутов доносил своему начальству: около горы Св. Ильи «найдено золото в столь огромном количестве, что даже находятся самородки ценностью в четыре-пять тысяч долларов». Но и этому известию в Петербурге не придали значения.

Тем временем Соединенные Штаты вступили в переговоры с правительством Александра II о приобретении Русской Америки. Возможность такой сделки вызвала недоуменные толки в русском обществе. «Кто же поручится, что завтра не начнут… продавать Крым, Закавказье, Остзейские губернии? За охотниками до покупки дело не станет!» – возмущалась одна из петербургских газет.

Семь миллионов двести тысяч долларов получила Россия в 1867 году от Соединенных Штатов Америки за Аляску, равную по территории Франции, Германии и Испании, вместе взятым, за Алеутские и другие острова на севере Тихого океана.

Американцы сохранили за островом, где русские построили Новоархангельск, имя Баранова, но городу дали другое наименование – Ситка.

Ко времени моего путешествия в Ситке было больше тысячи жителей. «Справочник аляскинского туриста», который мне вручили одновременно с пароходным билетом, рекомендовал посетить былую резиденцию главного правителя края, она хорошо сохранилась.

Конечно, я сожалел, что не увижу хотя бы мимолетно места, где жили и трудились поколения русских людей. Курс парохода лежал довольно далеко от побережья – в лучшем случае мы могли разглядеть очертания горных хребтов. Но получилось не так – нас ждали приключения.

Моим соседом по каюте на «Баранове» оказался метеоролог Эдвард Вернон, человек лет тридцати пяти, медлительный, робкий и не очень разговорчивый. Он носил старомодное пенсне на черном шнурке, темное пальто с бархатным воротником, потертую фетровую шляпу и удивительно походил на памятного мне гимназического учителя чистописания со странной фамилией Ась. Американская метеослужба направила Вернона на Аляску, чтобы помочь Белякову при составлении прогнозов погоды для экипажа Леваневского.

– Ви мог сказайт рюсски… Мой понимайт…– с невыразимой печалью в голосе проговорил Вернон и попытался улыбнуться.

Я поспешил выразить свою радость и мимоходом заметил, что изъясняюсь по-английски. Впрочем, прозвучало это неуверенно: моему произношению вряд ли позавидовал бы даже житель Соломоновых островов. Для большей ясности мы решили пользоваться обоими языками.

Ежеминутно в дверь просовывалась лысая голова Уильяма-Владислава: осведомившись, все ли в порядке, он исчезал бесшумно, как мышь. Неоднократно коммерческий представитель появлялся в обществе пассажиров и, вздергивая подбородок, знакомил их с советским журналистом. Из «дорогого земляка» он успел уже возвести меня в ранг своего «старого друга». Лишь после третьего гудка Джонсон стал прощаться: энергично потряс мою руку, в который раз сунул визитную карточку с затейливым вензелем и, крича: «Я естем готовий помогайт», – полез через борт. Его тощая фигурка долго еще маячила на пристани.

Спустя трое суток «Баранов» должен был подойти к главному городу Аляски – Джуно, откуда в тот же день отправлялся рейсовый самолет в Фэрбенкс. Тоскливо было на пароходе. Третий класс населяли безработные, гонимые на Север надеждой подыскать там какое-нибудь занятие. В первом и втором расположились бизнесмены и туристы. Лучшие апартаменты занимал мукомольный «король» из Портленда, путешествовавший с двумя сыновьями. Старший, симпатичный и скромный юноша, ни на минуту не расставался с фотоаппаратом. Другой «королевский» отпрыск, веснушчатый, толстогубый увалень лет четырнадцати, хвастал папашиными виллами, яхтой, автомобилями, лошадьми и развлекался тем, что плевал через люк на спящих пассажиров третьего класса. На корме устроились студенты-мексиканцы; из этого оазиса в царстве скуки доносились мелодичные звуки гавайской гитары, обрывки песен.

Лавируя между темно-зелеными островами, «Баранов» приближался к канадской границе. Я ехал в край, который представлял себе по северным романам и рассказам Джека Лондона. Однако со времен, описанных знаменитым американским беллетристом, прошло лет сорок, и многое, конечно, изменилось в «стране золота и белого безмолвия»… Вороятно, там, где Мелмут Кпд, Элам Харниш и другие пионеры начальной поры старательства прокладывали первые тропы, теперь мчатся автомобили? Самолет за четыре-пять часов доставляет почту, которую в былые времена, борясь со стихией, рискуя жизнью, неделями и месяцами везли на собаках. Форт Юкон на Полярном круге, Сёркл, легендарный Доусон и даже отдаленный поселок на мысе Барроу связаны со всем миром радиотелеграфом… Да, перемен много, но природа Крайнего Севера все так же сурова и не прощает легкомыслия… А что осталось от романтической и жестокой эпохи золотоискательства?

Наступил вечер, тихий и теплый. «Баранов» шел вдоль Канадского побережья. В иллюминаторе мелькали редкие огоньки Британской Колумбии. Я достал свою «дорожную тетрадь» и записал: «Судя по американским справочникам, Аляска оказалась «жирным куском»: только золота и серебра отсюда каждый год вывозят на пятнадцать – двадцать миллионов долларов, а в течение последних пятидесяти лет здесь добыли драгоценных металлов на сумму в сто раз большую, чем получило за Русскую Америку правительство Александра II. Потоки аляскинского золота плывут в железобетонные бастионы форта Нокс – подземного хранилища ценностей США… В недрах Аляски нашли уголь, нефть, платину, молибден, железо, свинец, цинк, олово, вольфрам… Есть там гранит, мрамор, строевой лес, пригодные для посевов земли, обширные пастбища. Но людей мало – меньше шестидесяти тысяч. Половина населения – индейцы. Огромны рыбные богатства края: в разгар сезона на промыслах и консервных заводах работают до тридцати тысяч человек, приезжают на заработки китайцы, негры, филиппинцы, японцы…»

Спозаранку мой сосед выскользнул из каюты и пошел нагуливать аппетит. Глянув в иллюминатор, я увидел необъятный, залитый солнцем, искрящийся океан. Почему мы так отдалились от берега? Появился Вернон.

– Доброе утро! Сегодня небольшая облачность, ветер западный, слабый, после полудня, быть может, усилится, – промолвил он скучным голосом и, истощив запас новостей, умолк.

– Где мы идем, мистер Вернон? Куда исчез канадский берег?

– Он у нас по левому борту.

– Вы шутите! Ведь «Баранов» идет на север!..

– Нет, на юг… О, вы еще не знаете? У нас авария – сломалась лопасть винта. Пароход возвращается в Сиэтл.

– Когда это приключилось?

– Поздно ночью. Меня разбудил топот ног, люди бежали на корму. Я пошел узнать, в чем дело. Спустили водолаза… Капитан приказал повернуть.

– И вы не подняли меня!

– А зачем? Ведь вы не возите с собой запасные пароходные винты, – сострил Вернон.

Среди пассажиров нашлось несколько человек, заказавших, как и мы с Верноном, билеты на самолет Джуно – Фэрбенкс. В Сиэтл ушла коллективная радиограмма мистеру Уилсону, президенту пароходной компании: можно ли организовать специальный рейс гидроплана из Сиэтла в Джуно? Вернону и мне был дорог каждый день: в Фэрбенксе ожидался самолет Леваневского.

Капитан «Баранова», бледный и расстроенный, обходил пассажиров, уговаривая «не поднимать шума». Вслед за капитаном в нашу каюту приплелся некий мистер Халлер, престарелый ванкуверский делец. Не тратя времени на предисловие, старик предложил нам присоединиться к судебному иску, который он предъявит пароходной компании.

– По какому поводу иск? – спросил я.

– Возвращение парохода наносит мне личный ущерб, – зашамкал Халлер, барабаня волосатыми пальцами по столу. – Может быть, я из-за этого терплю убыток в… пятнадцать тысяч? Это деловой ущерб. А моральный?! Я думаю, он обойдется компании еще в пять тысяч…

С полной серьезностью старик перечислял случаи, когда при таких же обстоятельствах суд обязывал транспортную компанию платить пассажирам денежное возмещение.

– Наше дело может протянуться несколько лет… Компания выпустит своих болтунов-адвокатов, а мы – своих. Но, будьте уверены, сэр: денежки мы вытянем, вытянем!

Мы с Верноном уклонились от заманчивой перспективы, и разочарованный сутяга ушел искать более покладистых компаньонов.

Радист принес ответ из Сиэтла. Мистер Уилсон обнадеживал: «Пилот первоклассного гидросамолета готов стартовать утром».

К рассвету «Баранов» вернулся в Сиэтлский порт. На берегу суетился неподражаемый Уильям-Владислав. Он усердно салютовал шляпой, а лицо его попеременно выражало то бурную радость, вызванную нашей встречей, то трогательное сочувствие по случаю неудачного плавания. Джонсон взмахивал руками, подпрыгивал и тыкал пальцем в стоящего подле него длиннолицего дядю, ростом никак не меньше двух метров, в морской фуражке с позументами. Эта пантомима, как я не без труда догадался, изображала полет на Аляску.

– Стимшип зламал пропеллер, ай-ай-ай!.. Бери сори… Бардзо жалуе! – метался мой «старый друг».

– Пайлот! Знаменитый сиэтлский пайлот Кюртцер! – внушительным тоном сказал нам первый штурман, раскланиваясь с дядей, который несомненно явился бы украшением любой баскетбольной команды.

Перед нами был владелец и пилот пятиместного гидроплана «Кертис-Райт».

Проведав, что машине Кюртцера на днях пойдет второй десяток лет, пассажиры утратили интерес к воздушному путешествию и решили ждать следующего парохода. Но у нас с Верноном выхода не было: до вылета рейсового «Локхид-Электра» из Джуно остались лишь одни сутки, а очередной самолет отправлялся через пять дней.

ВОЗДУШНЫЙ БИЗНЕС МИСТЕРА КЮРТЦЕРА

Слабая волна покачивала обшарпанный, канареечного цвета самолет на поплавках. Вид машины не внушал доверия – давно уже отслужила она все сроки. Вернон окончательно скис. Он хотел что-то сказать, но, видимо, передумал и потупился.

Пилот пошептался с механиком и, изобразив на длинном лице любезную улыбку, отколупнул от фюзеляжа кусочек ссохшейся краски.

– Будем готовиться к старту, джентльмены?

Мне вспомнился «фарман», на котором я в 1924 году впервые испытал блаженное ощущение полета. Эта комбинация из фанеры, деревянных реек, проволоки и специальной ткани – перкаля казалась превеликим чудом техники. Пропеллер клокочущего, кашляющего, тарахтящего мотора, установленного в средней части «фармана», позади пилотской кабины, «толкал» его вперед, заставляя двигаться с неимоверной скоростью – девяносто километров в час!.. Конечно, по сравнению с «фарманом» пятиместный «кертис» – совершенство, но к середине тридцатых годов кюртцерский гидроплан бесспорно заслужил уже место в музее авиационной техники.

– Вы обязуетесь, мистер Кюртцер, прилететь в Джуно раньше завтрашнего полудня – до старта рейсового «локхида» на Фэрбенкс? – спросил я.

– Доставлю вас в Джуно сегодня к вечеру, – заверил хозяин «кертиса».

– Гарантия?

– Если опоздаем к вылету «локхида», вы не платите мне денег. О’кэй?

– Смотрите, мистер Кюртцер, не промахнитесь!

– Это мой бизнес, – тоном уоллстритского банкира произнес он и распахнул дверцу кабины.

Кюртцер не скрывал своей радости. Давно уже старый «кертис» стоял на приколе, а его владелец бедствовал. «Воздушный бизнес», по-видимому, открывал возможность как-то заштопать прорехи в его дырявом хозяйственном бюджете. Позднее Кюртцер признался, что для нашего полета ему пришлось обегать знакомых, занимая деньги на бензин.

«Кертис» мучительно долго выруливал на старт. Пилот дал полный газ. Пошатываясь, как переложивший ночной гуляка, гидроплан бежал по заливу и упрямо не желал отрываться от воды. Тревожно косясь на механика, Кюртцер раскачивал штурвал, но самолет только клевал носом. Он несся прямо на голландский торговый пароход. У Вернона вытянулось лицо, глаза замигали, будто в них внезапно ударил прожекторный луч. Гидроплан еще раз клюнул, кланяясь голландцу, и вдруг подскочил. Мы были в воздухе.

Интересуясь компасным курсом, я глянул через плечо пилота. На приборной доске зияли отверстия – приборов было куда меньше, нежели гнезд, в которых им положено находиться. «В минуту жизни трудную» Кюртцер по возможности облегчал свою машину, даже компас не уцелел.

– Как мы полетим без компаса? – закричал я во весь голос.

Пилот только повел плечами.

– Вот карта, у нас есть хорошая карта, – указал механик на потрепанный свиток, лежавший у ног Кюртцера. – Можно обойтись без компаса. Чтобы не потерять ориентировку, если на курсе появится облачность, мы полетим низко.

А президент Уилсон рекомендовал «первоклассный самолет»!.. Единственным достоинством канареечного гидроплана было то, что он не падал и как-никак передвигался в желаемом направлении со скоростью полтораста километров. Но едва на горизонте намечались облака, Кюртцер резво снижался, боясь заблудиться в тумане.

Бесчисленные островки, поросшие хвойным лесом, пробегали внизу, метрах в ста. Пароходы, катера, рыбачьи шхуны, оставляя пенистые следы, проносились под нами. Справа из-за холмов вынырнуло селение. Дома на сваях разбросаны вдоль залива, с берега протянулся деревянный причал. Кюртцер бережно посадил машину и подрулил к берегу. Гидроплан прибыл на канадский остров Ванкувер, в поселок Аллерт-бей.

Как из-под земли выскочил старенький форд.

– Прошу, джентльмены!

Автомобиль выпустил струю дыма, затрясся, как в малярийном приступе, и, припадая на бок, заковылял по ухабам. В тучах пыли понеслись вслед красноглазые псы с оскаленными клыками.

В таможне, похожей на лавку древностей, сложив ладони на животе, дремал за столом краснощекий толстяк. Услышав шаги, он приоткрыл глазки, коротко промычал и сунул Кюртцеру разлинованную ведомость. Пилот написал, что трое граждан США и один гражданин СССР летят транзитом через Канаду на Аляску и никаких предметов торговли не везут. Не взглянув на запись, толстяк лениво махнул рукой, давая понять, что аудиенция окончена. Мы были уже за порогом, когда таможенник снова ожил:

– А сувениров вы не везете?

– Нет, сэр, нет!

Изогнутая вдоль залива улица была пустынна. Лишь у высоких, пестро раскрашенных деревянных столбов возились полуголые индейские ребятишки. Столбы эти с резными изображениями чудовищных птичьих голов – тотемы – служат гербом рода; по древним верованиям индейцев, они охраняют от злых духов и иных напастей.

«Кертис» полетел дальше на север. Раскрывались изумительной красоты пейзажи, напоминавшие берега Амура, Волги, Камы. Морские суда и челноки сновали в проливах. Слева пенными горбами вздымался Великий океан, справа белели горные цепи, леса тянулись к сверкающим вершинам. В тихом заливе торчали мачты потонувшего судна, и так прозрачны были воды, что в глубине различался полуразвалившийся остов…

Живописный пейзаж сменили мрачные и необжитые, сплошь лесистые пространства. Гидроплан шел над верхушками вековых сосен. Вдруг открылись просторная бухта, похожая на горное озеро, и прибрежный поселок совершенно сказочного вида. Механик ткнул пальцем в карту: «Бьютедал!» У обрывистого берега лепились «избушки на курьих ножках», окруженные зеленым амфитеатром. Меж великанских деревьев, пенясь и шумя, стремительно низвергались водопады.

Возле сарая с вывеской «Канадская рыболовная компания» на длинной деревянной изгороди сушились сети. У берега толпились рослые светловолосые парни с дымящимися трубочками во рту.

– Как вы очутились в наших краях? Далеко ли летите?

То были норвежцы-рыбаки, переселившиеся на сезон лова из канадского Ванкувера.

– Переночуйте у нас, погостите, – приглашали они. – Ведь Россия – соседка нашей маленькой Норвегии…

На катерах, пробирающихся в лабиринте островков, три раза в месяц сюда доставляли почту. Из газет рыбаки знали о советских трансполярных перелетах.

Я опустил в почтовый ящик открытку с видом Бьютедала; она путешествовала до Москвы тридцать два дня.

Полет продолжался. Солнце скрывалось за лесными чащами. Пилот все мрачнее поглядывал на часы.

– Что слышно насчет Джуно, мистер Кюртцер?

– Я гарантировал, что вы попадете на рейсовый самолет. Так и будет, хотя… ночевать нам придется в Кетчикене.

Сгущались сумерки, когда «кертис» опустился в этом аляскинском городке. Мы пролетели девятьсот километров – почти три четверти пути между Сиэтлом и Джуно. Гидроплан прибыл из-за границы, с канадской территории, и таможенный чиновник, на этот раз американский, также не глядя подписал кюртцерскую ведомость.

На палубе парохода, стоявшего у причала, распевали туристы, возвращавшиеся в Штаты. Другие пассажиры рыскали по местному Бродвею, где зажглись цветистые огни реклам, – Кетчикен подражал «большим».

Второй по численности населения город Аляски, насчитывающий до четырех тысяч жителей, Кетчикен производил впечатление ярмарки. Торговали на тротуарах, из окон домов, в воротах; для приманки туристов лавочники выставили все наличные соблазны. Перед магазинами торчали долговязые тотемы; казалось, эти нагромождения орлиных и вороновых голов сейчас сорвутся с места и закаркают: «Покупайте товары в Кетчикене – городе волшебных сувениров! Покупайте только у нас!»

Вот провинциальный клерк из Алабамы, впервые узревший «страну чудес», в упоении закупает сувениры для дядей и теток, братцев и сестриц. Уж он-то их удивит, он-то им порасскажет!..

– Я вижу в вас знатока, сэр, – змеем-искусителем извивается перед ним торговец. – У меня, сэр, случайно сохранился редчайший уникум, шедевр древнейшего индейского искусства – миниатюрный тотем из бивня мамонта!