Текст книги "Изродок (СИ)"

Автор книги: Леонида Подвойская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 38 страниц)

Глава 8

Не пришлось. Назавтра меня привели к нему в наручниках и следак, этак злорадно сощурившись, сообщил, что мой отец…

Пришел в себя я опять на полу, только не в камере, а в карцере. Что произошло после сообщения следователя, я не помнил. Но судя по боли во всем теле, без буйства с моей стороны не обошлось. Со мной уже случалось такое. Даже отец не все знал. Отец… Я перевернулся на живот. Еще больнее. Устроился на одном из боков, который меньше болел. Когда в штурманском учился, пошли в увольнение и нарвались на местных. А что хотите – годами, или уже – веками сложилось. Уводят девчат из-под носа. Оно-то и понятно, местный что предложить может? Вот и получается – влюбляешься, обхаживаешь, лелеешь, планы строишь. А тут вот такой "принц" заезжий ррраз – и в дамки. Так что, понять можно. Когда на кулачках. Но когда у тебя на глазах сразу двоих твоих друзей на ножи… Тогда тоже очнулся – тоже ничего не помнил. Говорили, что покалечил я их крепко, но не знаю, не видел. С этим Тамариным однокашником, еще помню, как… Но там же ничего делать и не пришлось. Дело замяли – местные народ горячий, а одна искра, она ни к чему. И так все вокруг тлеет. В общем, все уладилось. Кроме меня. Комиссовали. Вовремя еще и в глазах какую – то заразу нашли. Фишка в том, что если я зрение напрягаю, то буквы расплываются и я сквозь этот их экран стенку вижу. Ну, это никому в штурманском деле не надо, ты им остроту зрения давай. В общем, распрощался я тогда с небом, а отец и сказал… Впрочем, об этом я уже рассказывал. Отец… Сердце, говорят, не выдержало. После сообщения, направленного по моей просьбе. Ничего, и за это тебе, урод, воздастся! А следствие вскорости и закончили. Другой, правда, следователь. А о судьбе "гаденыша" и конвоиров я узнал попозже.

Так же, как и о судьбе зечар, в камеру которых меня закинули после карцера. В воспитательных, конечно, целях. Вообще-то я думал, что такое только в кино бывает. Такое… мерзкое накопление уродливых генов. И вот этот мир, в отличие от выдуманных, существует даже не параллельно, а рядом с нами. Злобный крысиный мир. Да какой там крысиный! Сравнить – только крыс обидеть. Бычила с явно выраженными признаками умственной деградации, вихлявый гомик и косящий под этакого фартового одессита средних лет паскудник. В общем, ни одного достойного представителя криминала. Вихлястый с криком " здравствуй, милашка" полез, было, ко мне обниматься. Огреб, свалился у ног одессита, заскулил.

– Неправильно ведете себя в гостях, молодой ча-а-век, – протянул тот. – Боря, поучи вежливости.

С Борей мы побоксировали крепко. Правда, мне повезло – ни на что, кроме ударов с хаканием пудовыми кулаками у моего визави ума не хватало. Но камера была тесновата, уклоняться сложно, а подставлять плечи – вскоре они у меня начали просто затекать. Правда, и я доставал. В общем, когда нас разнял рефери, то есть, ворвавшийся наряд, я наверное, по очкам немного выигрывал.

– Ничего, Боренька, ничего, успокаивал потом громилу одессит. Твоя песня впереди. Если человек не понимает учтивого к нему отношения…

– Я его все равно…

– Потерпи, до завтрашнего утреца потерпи. И он будет твой.

– Все, что останется, будет твое! – захохотал присущим только им тонким смехом гомик.

Не надо было им это делать Ну, просто следовало бы учесть и мое состояние. Ночью вломились. Человек пять. Сила солому ломит. Поначалу скрутили, скоты, раздевать начали. Потом – опять провал в памяти. Нет! Помню еще, что осветилась вдруг камера бледно-зеленым светом. Отвисли у них челюсти, у двоих что-то сразу из штанов потекло, а один стал в дверь ломиться. Помню, что въехал со всего размаха этим сволочам по мордам. Именно так – одним ударом. И еще – по тварям в форме, которые, открыв дверь, пялились на все это выпученными глазами. И словно не рукой ввалил, а зеленым пламенем мазанул… Я потом – опять карцер. И следствие не заканчивали – просто наспех скручивали.

В материалах дела не было ничего интересного. А дело оперативной проверки на ознакомление не дали. Секретное. Только судье. Если пожелает. Впрочем… Впрочем в деле была очень интересная фотография – того самого портфеля– чемоданчика. И даже с моей печатью. Они что, не пересчитывали после меня? Ну и козлы же!

Рассматривал дело суд соседнего района. Но вы бы посмотрели на конвой! Словно тигра везли какого! Или змея Горыныча. Хорошо, хоть не в цистерне, как в НИИЧАВО. Что-то я вытворяю, когда сильно разозлюсь, да? Вот и ходите на цыпочках. Это вот тот конвойный на пути туда " бля!" орал? То-то вжался в кузов. Сейчас ка-а-ак зарычу, ка-а-ак брошусь! Нет. Не буду. А то еще стрелять начнут. Доедем тихо – мирно.

А защищала меня адвокатесса из другого района. Это уж по моей просьбе ту мокрицу заменили. Адвокатесса незнакомая. Но прехорошенькая. Этакая лисья мордочка. И сама рыжая. Симпатяга. Или я просто в одиночке истосковался? А вот поддерживал обвинение – ТТ. Сидел, упершись в бумаги, не поднимая глаз. Стыдно? И кто же тебя заставил? Или уверился в правоте обвинения? Тарас Тарасович… Мой учитель. Он говорил мне, обучая составлять бумаги: «Каждое слово и в документе прокурора, и в обвинительной речи должно стрелять!». И сейчас вот, пожалуйста, стреляет. Клеймит позором. Как он же говорил: «Никому нельзя верить?». Вот, и Валька не приехала. А Мамка здесь – в качестве свидетеля. И неплохо держится. «Я не верю в такое обвинение! Это – чистый и добрый молодой человек. Я бы хотела иметь такого сына!». Спасибо. А ТТ сопит. Недоволен? Ладно, вот скоро и развязка. Оглашение документов. Допрос Валентины. Что? И это она говорила? Нет, много правды, но вот так все переворачивать? А мамка говорила "извелась". Нет, но подлость же какая! Это я – злоупотреблял спиртным? Легкомысленно относился к работе? Она что, совсем? Зачем ТТ это в суд приволок? Приобщить к делу, так как не может явиться. Возражаю. Адвокат возражает. Я, конечно, тоже. К делу не относится, а служебная характеристика есть. Где это видано, чтобы приобщать протоколы допросов? Нет, Тарас Тарасович, уголовный процесс мы немного знаем. Ты заяви ходатайство вызвать для допроса, суд вызовет, ты обеспечишь явку, а если по уважительным причинам не сможет явиться, отложим дело. А потом… ага, не хочется по ерунде возиться? Вот и суд не хочет. Ходатайство отклоняется. Ладно. Вот и осмотр вещественных доказательств. Ну? Ну же! Ура! Чемодан, тот самый. Правда, печать уже не моя. Но все равно! Тот самый же. Это подтвердили и понятые.

– Думаю, нет смысла суду вновь пересчитывать, сколько здесь находится валюты, – высказал свое мнение гос. обвинитель.

– Настаиваю на пересчете! Хотя бы в пачках! – заявил я. Адвокат, конечно, поддержал. И объективности ради пересчитали. Восемьдесят аккуратненьких пачечек.

– А теперь, высокий суд, я прошу задать вопрос обвинению, куда здесь впереть еще двадцать?

Ну, это был еще тот удар.

– Если поплотнее сложить… спрессовать… – попытался, было отбиться ТТ. – Ничего не понимаю… Ведь в оперативном… в протоколе… там тот же портфель, но со ста пачками! И такой же полный. Вот, посмотрите – передал он суду для обозрения оперативное дело. То самое, для обвиняемого недоступное.

– Портфели разные, – после длительного колебания констатировал судья.

– Обвинение просит месяц для проверки и получения новых доказательств.

– Ходатайство отклоняется.

– Обвинение ходатайствует вызвать и допросить лиц, проводивших эксперимент.

– Ходатайство отклоняется. Еще ходатайства, дополнение есть? Суд объявляет судебное следствие законченным и переходит к прениям.

Все! Все!!! Судья явно принял решение. И по тому, что не оглашал характеристики и прочую письменную составляющую, – явно в мою пользу. А ТТ в прениях… просил-таки меня осудить! Правда, с учетом всех (это он так надавил) исключительных обстоятельств – к наказанию, не связанному с лишением свободы. Спасибо и на этом. Скомкала свое выступление и Лисичка – адвокатесса. Уже все предельно ясно. Проформа. А вот в последнем слове я задал – таки ТТ! Он только поначалу приподнял свое грузное тело, повернул свое широкое лицо к судье, протестуя. Потом как-то разом обмяк, сидел за своим столиком, словно набитый соломой Страшила. Только не в кафтане, а в кителе. Судья дважды предупреждал меня не переходить на личности, а потом – лишил слова. Ну и пусть.

Когда судья удалился в совещаловку, прокурор быстро выскочил из зала. А Мамка подошла вплотную к клетке, рыкнула на конвой и долго смотрела на меня, радостно улыбаясь. Эх, Зоя Сергеевна! Все-же, какой вы молодец! Как вам теперь у ТТ замом работать? А мне… Мне… Требовать восстановления? Компенсации? Вот выйду – подумаю.

На оглашении приговора не было уже и Мамки. Куда-то по неотложным делам сорвали. А я остался. У адвокатессы остался. И ванну принял и переночевал. У– ух, как переночевал! Прости, Тамара, но тут такие вот дела… К счастью, только к утру вычислили. Ким вычислил, и Лисичка протянула мне свой сотовый.

– Можешь не приезжать, конечно. Можешь и не отвечать. Но знать должен – ТТ застрелился. Вчера. После твоего последнего слова.

– А ты меня последним словом не упрекай! Это он трусости и подлости своей не вынес!

– Он выполнял свой долг.

– Долг? Долг – посадить невиновного? – сажали и при меньших доказательствах. И осуждали за милую душу. Но не про это. Он оставил записку. Там и тебе.

– Не хочу.

– Приедешь? Похороны сегодня.

– Нет… Не могу. Уезжаю. У меня отец умер. Тоже из-за ТТ. Мне домой надо.

– Прощай тогда.

Вот и все. "Прощай тогда". Как будто я виноват. Как будто не меня…

– Боже, какой кошмар, – прошептала все слышавшая Наташка ( так, оказывается, звали Лисичку). – Надо ехать.

– Ну, это без меня. Я сейчас в суд, свои вещички, документы, а потом в дорогу. Есть дела поважнее.

– Понимаю… А я… Это он меня устроил. Я в прокуратуре стажером была. Без должности. А потом место – за тридевять земель. Вот он и помог сюда устроится. Поеду. Тем более, есть окно. Подзащитные переболели.

– Это как?

– Эпидемия какая-то. Кожная. И еще что-то там произошло. Странное. Ты ничего не слышал? – девушка потянулась через меня за сигаретами на тумбочке. Кожа-то какая! Вчера и не прочувствовал толком!

– Нет, я вообще-то больше в одиночке.

– Ты знаешь, что следователь, который вел твое дело рехнулся? И еще там что – то с конвойными и надзирателями. И заключенными. В общем, представители всех слоев тамошнего контингента. Про всех не знаю, а вот два моих – слегли. И так слегли, что их в какой-то центр на обследование повезли. Каких-то редких болезней. Типа проказы.

– Проказы? – встрепенулся я?

– Мг… И у них уже не такая нежная кожа. как у тебя, – мягко скользнула она пальчиками по плечу. Ай, глупости. И не было никогда. Потому, что больше не у кого и нет.

– Кроме тебя, – притянул я Лисичку к себе.

Стажером? У него в прокуратуре? Как он говорил: "Ни одной здесь в прокуратуре не пропустил"? Ну что же, и в этом есть какая-то справедливость. Ты уже… того, а я, вот, унаследовал. Нехорошо подумал, конечно, со зла. Но к Наташке это не относилось. И на наших отношениях не сказалось…

– Ну что же. Прощай. Наверное, и не увидимся.

Мы прощались, когда солнце уже перевалило на вечер и до отхода поезда оставалось всего – ничего. На похороны Лисичка не поехала. Живой ей оказался нужнее. Прости ТТ за такую маленькую месть, но и ты не дал мне попрощаться с отцом.

– Ну, почему же не увидимся?

– После того, что случилось, ты здесь не останешься. как бы не реабилитировали, на тебе клеймо. Даже к нам не переберешься. Не было такого. В лучшем случае – где-нибудь на другом краю света.

– Ну, я тогда просто к тебе приеду.

– Ладно тебе, врунишка. Но будет тяжело – приезжай. Провожать не буду. Зачем дразнить гусей? Мне здесь еще и жить, и работать.

"Гусями" оказались подкатившие на вокзал к отходу поезда Мамка и Саныч. Два зама прокуроров двух соседних районов.

– Ну, удачи тебе, сынок, – обняла меня Зоя Сергеевна. – Пока больше ни о чем говорить не будем. Перегорит, перекипит, пар выйдет, тогда и поговорим.

– Я доберусь до тех, кто…

– Вот я и говорю, не перекипело еще.

– Вот, возьми на дорожку, – протянул мне дипломат Саныч. – Помянешь. Тут…

– Нет! Один раз уже взял. Ученый.

– Ну ты зачем так? Думаешь, мы…

– Не думаю я ничего. Но от вас… ну все, счастливо.

Я влетел в вагон и даже дверь в своем купе задвинул. И не выглядывал в окна до самого отправления. И потом удержался – не посмотрел. Валька, та хоть поняла свою подлость и даже на вокзал не заявилась. А эти – как ни в чем не бывало. Или наоборот – эти хоть что – то прочувствовали, а она… Все-же надо было съездить, хоть в глаза взглянуть. Да и вещи там кое какие. Ай, мелочи. С чем взяли тогда, то вернули. Документы тоже с собой. Бусы – так вообще в укромном месте в столице. А остальное – оторвать и выбросить. Нет! Я вернусь, ребятушечки, ох как вернусь! Думаете, одним ТТ отделаетесь? Следак тот прыщавый в дурдом загремел? Вот скорбный долг выполню, и вернусь. И по цепочке, по ступенечке – от одного к другому:" Тук– тук– тук, кто в тереме живет?" Кто заказал? Кто исполнил? Кто хихикал? Кто молчал? Впрочем, две последние категории трогать не буду.

Глава 9

У могилы я просидел долго. Правда, все больше смотрел на памятник матери. Говорят, она умерла, когда мне было три годика. Не помню. Ничего не помню. И вот – на фотографии – не помню. А отец, он повдовствовал, а потом женился опять. Мачеху помню. С тех пор, как и себя – с четырнадцати лет. И отца тоже – с этого же времени. Когда вынырнул. И вот что страшно. Не больно, а только так… тоскливо, словно умер не родной, а… Нет! Ну, как же не родно?! Да брось ты самому себе-то врать. Близкий. Любимый. Но не родной. Прости, па, что на твоей могиле вот так. Я тебя очень любил… но врать сейчас… Вот тот, который привиделся вместе с испанским Хвостом дракона -тот… Я тупо уставился на венок с потрепанной уже дождем лентой: «Дорогому папочке от сына». Кто-то в мое отсутствие. Кто? Лорка, наверное. Как же его тогда расстроило наше сообщение. Я ему по сотовику – мы с Лоркой сейчас придем, решили пожениться. Нет, продержался ровно. Даже шампанское открыл. А потом, когда я ее проводил и вернулся…

– Ты уже можешь прокормить семью? Уже есть специальность? Нет, водила – это здорово. Но и для тебя, и для девушки твоей – это предательство!

– Да мы будем учиться дальше. Чего ты?

– Гм… учится. А жить тоже порознь?

– Ну…

– Под боком у ее родителей? Или здесь?

– Я думал «или здесь».

– Но сына, я работаю по ночам. И серьезно работаю.

– Мы храпеть, или там кроватью скрипеть не будем. Чтобы тебя дурные мысли от великих не…

Отец залепил мне здоровеннейшую оплеуху, свалившую меня со стула. Поднявшись, я вылетел из квартиры, а потом – и из дома. Навсегда. Устроился в общаге. Учился и таксовал на смену с одним парнишкой. А помирились совсем уже недавно. Его, как знаменитого писателя пригласили к нам на выпускной. Ну, а я – досрочно и с отличием. Гордость университета. Ну, и родительская тоже. Подошел, протянул руку. Потом обнял. Да я не против. Тем более, что сам виноват и был. Все же за такие намеки… Он ведь опять овдовел к тому времени, мой старик. А я… Да и не женились мы все-таки. Прав он здесь оказался. И не в деньгах дело-то. Появились у меня вскорости неплохие бабки. Но об этом как-нибудь потом. А жениться – на самом деле рано. И сейчас миримся – ругаемся. Вот, пойду к ней. И не знаю, чем встретит.

– Лучше не надо. Пойдемте ко мне.

Бычек. Он самый. Присел, рядом, сняв шляпу. Даже перекрестился. «Где ж ты раньше был, цаловался с кем?»

– Все объясню. Пойдем.

– Я к Лариске.

– Нет! Не сейчас.

– Но…

– Она сейчас не одна.

– Врете! Но врете же.

– Не приучен.

Я уже не слушал. Дорога заняла не так много времени, чтобы успеть что-то обдумать. Меня-то она не ждала. Не сообщал. Поэтому на звонок хоть и осторожно, но дверь приоткрыла. Достаточно, чтобы теперь смести и дверь, и ее. Ну да. Не одна. Но их счастье – одеты и не в постели. С другой стороны – день уже.

– Виталя, ты что? Ты откуда… такой?

– Не ждала?

– Конечно, нет. Если ты даже на похороны…

– Венок – ты? Спасибо.

Успокаиваясь, я сел, перевел дух. Посмотрел на соперника.

– Это… мой… преподаватель английского. Я перешла на уровень беглого разговорного. Вот, Олег… Станиславович согласился попрактиковать меня… в бытовой обстановке.

– Ага. Беглый английский? Хорошо! – и я начал. Откуда, из каких глубин памяти выбрались эти знания – понятия не имею. Но крыл я Олега… Станиславовича минут десять без запинки. На английском! Тот вначале вспыхнул, попытался встать с кресла, потом озадаченно откинулся на спинку и слушал, словно наслаждаясь райской музыкой. А когда я закончил, даже зааплодировал. И как-то просто, без рисовки. В принципе из-за этого злость и прошла. Да и пар я повыпустил. Хоть и на английском.

– Ну вы… вы просто… где вы… все это нашли? Это же бриллианты, это же россыпи редчайших английских ругательств, даже англосаксонских! Вы мне их надиктуете?

– А на испанском хотите? Я ведь могу!

– Конечно, хочу! Только медленно! Я записывать буду.

– Лариска, ты действительно поменяла меня на этого идиота?

– А вот это вы зря. Хамство прощаю только на старом англосаксонском, – вскинулся, наконец, этот преподаватель. Стоя он тоже оказался довольно высок и еще – длиннорук. Во всяком случае, до моего фейса дотянулся быстро. Но я был злее, и он оказался на полу. На той самой шкуре белого медведя, на которой мы с Лоркой провели столько восхитительных минут. И без секса ведь! А сейчас на ней лежал на ней, тряся головой, некий преподаватель английского, и опустившись перед ним на колени, заглядывала в его зеленые глаза.

– Ничего страшного. Обычный нокаут. На «десять не встанет, но жить еще будет долго. Лорка, как ты могла? Ведь я… у меня только ты и осталась. Оставалась.

– Уходи! – подняла она взгляд на меня.

– Но он первым же… И потом… чего вы врете? Беглый английский…

– Убирайся, сказала! Да! Мы поженимся! Да! Мы любим друг друга. И он на самом деле препод. А чего мне ждать? Пока ты нагуляешься? Убирайся!

– Счастливо оставаться! Как там – мир да любовь! – хлопнул я дверью.

Но она же права, права, черт побери! Какие упреки? Сам-то, а? Вспомнил! А Валька, а Лисичка, а «платоническая любовь» к Тамаре? Эта девчушка своим взглядом растопила застывший лед потерянной памяти. Красиво сказанул. Только не растопила, а так, какие-то трещинки появились. Но потом… что потом случилось-то? А с Лоркой– может, и к лучшему. Что теперь?

– Теперь пойдем, перекусим. Пора.

Опять Бычек. Ну, этого следовало ожидать. Не для того он на кладбище приперся. И о преподавателе Лоркином не просто так предупредил. Чего он добивается?

– Чего вы добиваетесь? Где вы раньше были? Почему допустили?

– Обо всем по порядку. А пока– поехали – кивнул он на стоящее рядом такси.

Поехали, так поехали. Все равно пока делать нечего. Я устроился на заднем сидении, Бычек – рядом с водителем, и мотор рванулся из города.

Вилла была маленькая, скорее, так, загородный домик. Но какая-то… пропорциональная, что – ли? Уютненькая такая. Всего два этажа, зал с камином, кухня, туалет в ванной на первом. Что на втором, сразу не узнал – хозяин меня туда пока не провел. Здоровенная овчарка в вольере. Молодец! Я тоже больше уважаю овчарок, чем злобных бойцовских тварей. Пристроенный гараж. Гараж? Хм. А я думал, что Бычек…

– Я просто не люблю вождения. Сплошная нервотрепка. Но при необходимости или в отпуск, почему бы и нет, – в очередной раз прочитал мои мысли хозяин. Он открыл гараж… Ну, конечно, что же так могло еще быть? Солидный такой джип. Чтобы не нависал никто над ним.

– Пошли– пошли.

– В дальнем конце участка примостилась срубленная банька. И уже вытопленная. Ну, это он молодец! Конечно, никакая ванная грязи и пота СИЗО не смоет. Правда…

– Все есть. Прикупил. Не переживай.

И все– таки, как снимает баня накипь с души! А тут еще хозяин постарался на славу. Да и каким веничком! И парку подбрасывал дозировано, так, чтобы тело от веника покалывало, и так, до стона, и еще хотелось, и еще!

«А поворотись– ка сынку! Вот так еще! Ну, не стенай! Здорово же! Ладно, все!» – и я кубарем скатываюсь с верхнего полка. А наверху мужики открывают кран и из трубы с диким гулом валит пар. Я с удивлением и восхищением смотрю на отца, который, встав, хлещет себя в этом горячем пару веником. И это – тот отец. А потом я смотрю на свои руки – красные как у рака. Детские еще руки.

– Здоров, хлопец! Если хочешь еще – сам, – вернул меня в реальность Бычек. А потом – в холодный бассейн. Нет, не плавательный, конечно, скорее – бак такой здоровенный. Но – не важно. И посидеть на скамейке под уже остывающим небом. Сволочи! Украли у меня это лето, сволочи! Ну да ладно, не сейчас. Сейчас пойдем, отхлещем Бычка.

Вообще-то, парить я умею. Поэтому удовольствие хозяину доставил еще то. А самого отпустило где-то после четвертого захода. А после пива вообще начал расслабляться. И растер меня хозяин мочалкой как следует. И белье оказалось впору. В общем, за стол я садился уже в более– менее, нет, не умиротворенном, скорее – ровном настроении.

– Ну, с легким паром – открыл вечер Бычек.

Стол был холостяцким, но вполне – вполне со вкусом. А после моего вынужденного поста…

– Ешь – ешь, не стесняйся. Ты здорово за это время съехал.

– Может, все-таки объясните, что произошло? – положил я вилку.

– Конечно. Для того мы и здесь. Давай, пока по второй. И ты ешь, пока я расскажу.

Я согласился, и он рассказал. Все предельно просто. Глубоко копнул – вот и сожрали.

– Но это не я, это вы копнули! Вот вас бы и…

– Я недосягаем. А тобой мне просто затыкали рот. Но ты вырвался. Молодец. Хотя, не гордись. Эти уроды совсем разучились работать. Твое счастье, что там на верхах прокурорские с судейскими сцепились. Команда поступила – при малейшем сомнении оправдывать.

– Но тут и без команды…

– Ты все еще такой наивняк! Сидят и еще как сидят! По наркоте, к примеру, и провоцируют, и подкидывают, и липуют. Цель оправдывает средства!

– Почему вы меня не вытащили? У меня отец за это время умер! Отец, понимаете?

– Я бы тебя обязательно, как ты говоришь, вытащил. Но не из следственного изолятора же! А отец… Давай выпьем.

Видно было, что собирается он что-то еще неприятное выложить. Выпили молча.

– Ну так вот. Отношения у вас последнее время были не очень. Так ведь?

– Ну, мы помирились. Все-таки, отец и сын…

– И дочь.

– Что? Что???

– Да, Виталий. У тебя есть сестренка. Сводная. Маленькая такая еще. Не знал? Ну, отец твой таких обстоятельств не рекламировал. Но в завещании…

– Завещании?

– Да, он же с сердцем слег за день до твоего ареста. И вот твоя эээ мачеха, получается, тогда обеспокоилась. Он же не довольно состоятельным был, правда? А тут кроха, если хочешь… Ты же уже сам… Да и вообще… В общем все свое имущество он завещал дочери.

– И квартиру?

– Все!

– Все… Спасибо, па…

– Ну, не переживай. Выпьем! Как-то мы тост за женщин пропустили.

– Кто она такая?

– Студентка. Восторженная почитательница таланта.

– Лет-то сколько этой почитательнице?

– Уже девятнадцать.

– Угу. Эх, не успел. Вот бы мы с Лоркой ребенка завели в прошлом году, а? Значит так – мачеха младше сына, а внук старше дочери. И эта… свекровь младше ммм невестки? Так что ли?

– На это теперь мало кто обращает внимание. Ты про наследство понял?

– А… Плевать. Пусть радуются. Вы мне скажите, вы назовете мне тех, кто меня упек?

– Конечно. Но сначала – что там в изоляторе произошло?

– Вы про что? А-а-а. Ну… не знаю я. Следак сволочной попался, ну совсем сволочной. Потом… в камеру меня к тварям посадили. Ночью опустить хотели. И скрутили уже было, но вырвался, а потом…

Я увидел, как подался вперед хозяин и решил не врать.

– Потом не помню. Нет, помню, что вмазал им здорово. Помню, что в камере свет включили. Только зеленый почему-то. И все.

– Все? Нет, браток, не все. Вся эта команда очень здорово во что-то вляпалась. Следователь сошел с ума. Прячется под одеялом и дрожит мелкой дрожью. Пара конвоиров и те, кто свел с тобой знакомство в камере заболели чем-то страшным, пока неизведанным. Вначале на что-то типа проказы было похоже. А теперь… Гм… Не за столом будет сказано… Ладно, потом. И еще двое дежурных ослепли.

– Это, наверное, которые камеру открыли.

– Да, они.

– И вывод?

– Общее у них одно – все они касались тебя. Или ты их.

– Но я много кого касался.

– Кстати. Эти Тамарины знакомые – тоже.

– А она? А она?!!!

– Не кричи. Она – в порядке. Как ты уехал, в себя быстро стала приходить. Там еще вот что приключилось, – ее отец… Да сиди же ты! Он тогда слег с глазами, да? Так вот – прозрел!

– Ерунда какая-то, – перевел я дух. – Давайте лучше выпьем!

– Я не против. Но потом, может, объяснишь?

– И не подумаю. Потому, что не понимаю. Вы мне скажите – бусы зачем было…? И кто потом настучал?

Я уже чувствовал, что набрался. Да и вся эта информация наваливалась какой-то бредовой дичью. Но надо же разобраться! Вот… к примеру… эээ… бусы. Ведь, если бы я не поменял, ну, докопался бы Чума? И пусть бы… А то эти… каптерщики получат по вышаку. Нет по пожизненному.

– Нам надо будет вытаскивать ребят. А для этого нужны будут улики. Это – страховка. Ты знаешь, что все эти трассологические и одорологические экспертизы дали положительные результаты?

– Собака понюхала салон и потом облаяла этих обвиняемых?

– Вроде того.

– А вы за это время далеко продвинулись?

– Я все и про всех знаю. Но – бездоказательно. Знаешь, и это – не первый случай. И мы с тобой свершим свой праведный суд, а?

Он уже тоже заметно опьянел. Или притворялся? Хотя, мы уже на равных выкушали бутылку дорогого коньяка и когда Колобок, тьфу, Бычек, пошел к бару еще за одной, его здорово покачивало. Наполнив рюмки, хозяин поднял свою, посмотрел на свет и изрек:«Виновные будут наказаны, а невиновные спасены». Мы сделаем это?

– О чем речь!

– Значит, ты в команде?

– Ну, конечно!

– Хорошо. Где бусы?

– Завтра будут здесь. А почему такая особая важность? Я понимаю, что дорогие…

– Я же все объяснил. И доходчиво. Все. Завязали?

– Все.

– Жить будешь у меня. Ты же теперь, как это… Рыцарь, лишенный наследства? Извини, если задел. Пойдем, покажу где будешь спать.

Мы поднялись по узенькой крутой лесенке на второй этаж – здесь оказалась спальня, еще один санузел, и небольшая комнатка, типа детской, сейчас заваленной книгами.

– Ты спишь здесь. Завтра я с утра – по делам. А ты отоспись, – и вперед за бусами. А я сейчас свою Альбу покормлю, выпущу. Страж мой неподкупный. Все самое ценное охраняет. Утром назад, в вольер загоню. Так что, не беспокойся. Завтрак там, на кухне оставлю. Не стесняйся. А вечером жду. Самого главного я ведь и не рассказал.

Наклонившись ко мне, уже сидящему на кровати, он прошептал:

– Все это пыль. Самое страшное и непонятное – пропадают дети. По всему миру. Я тут по одному… из наших бонз… не скажу кого… пытался помочь, поэтому на Интерпол дали выход… Десятки. Лучших. Бесследно.

Но об этом – завтра вечером, да?