Текст книги "1855-16-08"

Автор книги: Леонид Жирков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 28 страниц)

– У нас вполне исправно действуют такие охотники, один матрос Кошка чего стоит!

– Ваше превосходительство, я вполне осведомлен о деятельности ваших удальцов. Но в большинстве случаев, они приводят в качестве 'языков' солдат.

– Что значит этот Ваш 'язык'?

– Это, Ваше Превосходительство, жаргонное слово, обозначающее пленного схваченного с целью последующего получения от него нужных сведений. Так вот, много ли о замыслах командования может знать простой солдат? Я предлагаю производить поиски охотников, с целью поимки офицеров.

– Господи! До чего дошло! Офицеров ловить как кроликов! А, если пойманный не станет говорить? Кроме своего имени и номера полка, он имеет право ничего больше не говорить!

'Тьфу на тебя, чистоплюй. Так и в четырнадцатом в благородство играли' – подумал Степанов, но вслух, сказал, другое.

– Конечно, отпустим, пусть идет к своим и расскажет о том, что видел!

– Не забывайтесь, капитан! – побагровел от гнева начальник семнадцатой дивизии генерал Павлов.

– Это бесчестно ...

– Варварство, самое настоящее ...

– Это грязно капитан, принуждать говорить против воли ... у меня нет слов!

Нахимов опять должен был встать и на сей раз повысить голос:

– Молчать! Война вообще грязная вещь! Приходится убивать людей, которые лично тебе не сделали ничего плохого. Стыдно господа! Ведете себя как романтические барышни-с, которые узнали, зачем кучер ходит к горничной. Если капитан возьмется за это, не побоявшись взять грех на душу, то я ему разрешу-с! Дам ему карт-бланш, на любые действия. И более по этому вопросу высказываться не разрешаю-с.

Когда собрание затихло, капитан Степанов высказал свои соображения и предложения по организации охотничьей команды. Господа генералы угрюмо промолчали. Пришлось еще раз взять слово Ларионову:

– Ваши превосходительства! То, что вызывает в вас такую активную неприязнь, для нас уже перешло во вполне приемлемую обыденность. Первоначально, когда началась война, с которой мы сюда попали, тоже было столь рыцарственное отношение к пленным, что зачастую приводило к совершенно не нужным потерям наших войск. Я прошу вас руководствоваться в своих оценках простым правилом: все, что полезно для сбережения жизни наших людей, должно быть использовано без сантиментов. В конце концов, не мы находимся под Марселем или Портсмутом, а интервенты под Севастополем.

После слов Нахимова о том, что он полностью согласен с полковником атмосфера немного разрядилась, собрание перешло к обсуждению диспозиции на завтра. В самом конце затянувшийся на четыре часа совет Нахимов закончил словами:

– Письменный приказ на завтрашний бой, каждый из вас получит через час. Помните господа, и у стен есть уши. А потому меньше разговоров. Полковника Ларионова, прошу задержаться.

Полные впечатлений от бурного военного совета генералы стали расходится, кто к себе на квартиру, кто на бастионы.

Обсудив еще раз накоротке с Ларионовым завтрашние действия, подписав распоряжения начальникам редутов и люнета, Нахимов сказал полковнику:

– С Богом!

Глава 10. На линии.

Ночь упала на истерзанную землю внезапно и сразу. Как это бывает только на юге, небо неуловимо из темно-синего, сразу стало черным. На черном бархате высыпали крупные, яркие звезды. Звездам не было дела до людских переживаний и трагедий, они сияли равнодушной холодной красотой.

Обстрел со стороны союзников с наступлением ночи заметно стих, но совсем не прекратился. Как выразился многоопытный фельдфебель Аким Иваныч, воевавший с четырнадцатого года, 'беспокоящий огонь – и убить не убьют и спать не дадут'. Роту саперов, предназначенную для рытья окопов, вел к месту работ младший ротный офицер, прапорщик Иволгин. Ускоренный курс инженерного училища, восемь месяцев, вместо пехотных трехмесячных школ прапорщиков, все равно не давал ему уверенности в себе. Иволгин очень волновался.

В ночи раздавались звуки шагов, позвякивание инструментов и тяжелое дыхание уставших людей. После перехода, все рассчитывали на отдых, но вместо ночи в палатках на бивуаке, роту погнали на тяжелую ночную работу. Стрелки тринадцатой роты, которые должны были занять окопы, придут под утро, на готовенькое. Несмотря на объяснение, что тем придется сидеть в окопах безвылазно весь следующий день, саперы, привыкшие только руководить 'крупой' были недовольны.

Ломая спички от волнения, прапорщик изучал в укромном месте план работ. Подозвав взводных унтер-офицеров, выслушав их, он отдал приказ и людей, наскоро разметив позиции, развели на работу.

* * *

– Черт бы взял эту землю, после травы сплошная глина. Как камень.

– Бога не гневи! Вон во втором взводе, под глиной самый настоящий камень и есть.

– Не дай Бог, все руки собьем...

– Никита Федорыч, расскажи про войну ...

Буквально вгрызаясь в землю лопатами и кирками, саперы вели свои солдатские разговоры. Со стороны третьего взвода послышался смех. Там ефрейтор Куприянов, передав лом другому саперу, рассказывал как полковник Ларионов, влупил их ротному.

– А ты почем знашь? Нешто под столом там подслухивал?

– То-то и знаю, 'солдатский телеграф' донес, деревня!

– Не из деревни, из села мы. А ты, городской штоль?

– То-то, и городской.

– Прекратить разговоры! Я тебя Куприянов под винтовку, на редут под обстрел поставлю, ежели еще языком своим балаболить будешь!

– Молчу Аким Иваныч! Молчу!

– Кончай разговоры! Работайте! К утру готово должно быть!

– Аким Иваныч! Покурить бы! Смерть охота!

– Прапорщик не дозволяет.

– Так он у люнета счас! Мы по быстрому...

– Ладно, только шинелью накройтесь. Не дай Бог увидит!

* * *

На редутах и люнете, севастопольские солдаты и матросы, тоже занимались земляными работами. С наступлением темноты, вынесли раненых. Обратной дорогой притащили орудийные станки взамен разбитых. Сейчас с хрипом поднимали на них орудийные стволы. Работами руководили начальники укреплений.

Примерно через три часа, после начала работ саперами, на люнете появились полковник Ларионов, капитан Коростылев и провожавший их лейтенант 4-го флотского экипажа Брылкин.

Бросившийся к начальству с докладом Иволгин, зацепился за камни, упал больно ушиб локоть.

– Экий Вы неловкий, прапорщик.– Сказал ему ротный командир: – осторожнее в темноте надо. Ну что у Вас?

– Господин капитан, грунт тяжелый, в наставлении ...

– Я знаю, что написано в наставлении. Господин полковник, позвольте все самому осмотреть?

– Да, конечно, Аркадий Олегович, мы пока с Дмитрием Николаевичем пойдем к редутам, потом вернемся.

– Господин полковник, Вы по балке осторожнее, там неудобно все ...

– Спасибо прапорщик. Идемте Дмитрий Николаевич.

Брылкин, как знающий местность, шел, впереди предупреждая Ларионова о препятствиях.

Через пятнадцать минут фельдфебель саперной роты уже докладывал Ларионову о ходе работ.

– Ваше Высокоблагородие! Так, что на аршин уже заглубились, но тяжело очень, а люди и так уставшие. Да там вот, изволите видеть, не земля, сплошной камень. Ломами и кирками бьем по очереди, а все равно все руки отмотали. Помощь бы нам ...

– Нет, фельдфебель, сегодня не ждите. Передайте людям, завтра сутки отдыха. Никуда и не на что людей привлекать не будем. Отоспятся и отдохнут. Но сегодня, кровь из носу, чтобы окопы были готовы.

Фельдфебель, судя по его расхристанному виду, сам только что долбил камень ломом, обреченно вздохнул.

– Дайте людям возможность перекурить и передохнуть четверть часа, и за работу.

– Слушаюсь, Ваше Высокоблагородие!

– Пойдемте к редутам, Дмитрий Николаевич, показывайте дорогу, а то тут в темноте черт ногу сломит.

– Пожалуйте за мной, Андрей Васильевич. – Предупредительно сказал лейтенант, которому Ларионов после представления сразу сказал: 'Без чинов'. По дороге лейтенант продолжил рассказ о Нахимове:

– По званию он хозяин Севастополя, постоянно бывает на укреплениях, вникая во все подробности, если кто из генералов ссорится, достаточно одного его слова для прекращения этого. Но вот с воровством, ничего сделать не может-с. Ведь как мы мерзли зимой, а полушубков нам не привезли. Говорят, украли.

Ларионов знал эту историю. Давным-давно, еще в прошлой жизни ему довелось познакомиться с одним письмом. Письмо, кстати не подписанное, видимо принадлежало перу знающего и болевшего за дело человека. 'Деньги, выделенные на постройку зимних вещей разворовали, но часть полушубков все, же сшили. Но когда встал вопрос об их отправке в Севастополь, оказалось, что деньги на перевозку разворованы. Доставили полушубки только в июле, но они были такого скверного качества, что сваленные в одном из сараев Симферополя, начали разлагаться и издавать страшное зловоние. В то же время, подрядчики неслыханно обогатились ...'.

– Дмитрий Николаевич, а сейчас привезли полушубки?

– Нет, Андрей Васильевич. Не слышал об этом.

'Вот чем надо бы заняться капитану Степанову. А не вопросами разведки и контрразведки. Впрочем, он и железной дорогой заняться сможет, там ведь тоже подрядчики, и народовольцами надо заняться. Видимо будет очень востребованный человек. Прямо хоть в министры внутренних дел его надо ставить'. Вспомнив малоподвижное лицо бывшего ротмистра, Ларионов усмехнулся, представив как Леонид Михайлович, начинает допрашивать какого-нибудь ворюгу.

* * *

Командовавший, обоими редутами капитан-лейтенант Шестаков, только что, со своими матросами водрузил на станок ствол единорога весом в полтораста пудов, и сейчас вместе с артиллеристами в изнеможении сидел, прислонившись к валу укрепления.

Разглядев при свете коптилки незнакомое начальство, он встал, и набравшими упругость движениями решительно шагнул для доклада. Ларионов сказал ему просто:

– Спасибо господин капитан-лейтенант, я все вижу. Есть решение штаба крепости вывести Вас и Ваших людей, за исключением артиллеристов, на отдых.

– Я остаюсь, здесь мои матросы, я старший артиллерийский начальник в редутах, уйти не могу. – Уверенно ответил капитан-лейтенант, недоумевая, что за незнакомое начальство изволило появиться. Он мог ждать Нахимова, генерала Васильчикова который постоянно обходил укрепления, или начальника дистанции генерал Тимофеева, а тут, какой-то незнакомый, явно офицер, но в совершенно несуразной форме. Лейтенанта Брылкина, Шестаков знал, только поэтому и сдержался от грубого " А, Вы кто собственно такой, милостивый государь?". Ларионов, почувствовав неприязнь лейтенанта, сухо представился:

– Командир Сибирской бригады, полковник Ларионов. Слышали про такую?

– Так точно, господин полковник. – Ответил Шестаков, и подумал: – "Вот тебе и форма-невидимка!".

– Через час, подойдут мои люди и сменят пехоту. Из артиллеристов, мне потребуются три расчета на пять орудий. Они должны будут сделать по несколько выстрелов, и прекратить стрельбу.

– Почему? – непроизвольно вырвался вопрос у Шестакова.

– Дабы создать у неприятеля впечатление, что батареи редутов подавлены.

– А дальше? Простите, господин полковник! Что будет потом?

– Потом господин капитан-лейтенант, уже наша забота. Так что выделите мне артиллеристов, возьмите погибших и потрудитесь вернуться в Севастополь. Это приказ. Вот распоряжение Павла Степановича.

Растерявшийся от такого оборота, капитан-лейтенант, прочитав при свете переносной лампы поданное ему распоряжение Нахимова, стал командовать. А, Ларионов подумал, что моряк, будучи не на редуте, возможно завтра не погибнет, как было в прошлой или будущей истории.

* * *

Такое же приказание Ларионов отдал, вернувшись на люнет. Командовавшие там батальонный командир Муромского полка майор Беляев и лейтенант Торопов Моисей Сергеевич, командир батареи своего имени, тоже сначала противились, но увидев подпись Нахимова, вынуждены были подчиниться.

Как помнил Ларионов, майор должен был погибнуть. Раненого Торопова, моряки вынесли из боя, и он умер гораздо позже, своей смертью.

* * *

Штурм передовых укреплений русского левого фланга, стал для командующего французскими войсками генерала Жан-Жака Пелисье настойчивым, даже маниакальным желанием. Большая часть его военной карьеры прошла в Алжире и он привык мало считаться с решениями, принятыми в Париже. Подобно маршалу Сент-Арно, он славился жестокостью принимаемых решений и мер, с помощью которых добивался их исполнения. Но если Сент-Арно напоминал конкистадора, действующего на свой страх и риск и не слушающего никого, Пелисье считал необходимым чисто внешне считаться с желаниями Императора.

Военное окружение Наполеона III считало бесцельным осаду и штурмы Севастополя. Скорых успехов это не сулило, а вот растущие потери, которые несли войска осадной армии, все более действовали на общество. План, разработанный в Париже, предусматривал снятие осады с города, переход на сближение с армией Горчакова под Симферополь, и последующий разгром русских в полевом сражении. Далее предполагалось: заперев полуостров у Перекопа, обложить Севастополь сплошным кольцом осады.

В отличие от маршала Сент-Арно сдавшего командование, по причине несогласие с этим планом ведения войны и уехавшего во Францию, новый командующий также категорически не желавший снимать осаду, прикрылся фиговым листком, ссылаясь на важную телеграмму которую он-де послал в Париж и сейчас ожидает ответа. Армия вполне разделяла желание командующего поскорее покончить с этой, так называемой крепостью. Один удар и затянувшаяся 'легкая прогулка' будет окончена. Горячую поддержку планам командующего высказывал и начальник инженеров Ниеля, недавно присланный из Франции.

Захват редутов и люнета, был лишь первой частью в плане овладения Севастополем. Пелисье важно было поставить Париж перед фактом победы и развязать себе руки. Вторым этапом должен был стать удар опять же по левому флангу русской позиции.

– Малахов курган – вот ключ к Севастополю! Захватив эту высоту, мы поставим русских на колени и принудим сдать город. – Говоря это, почти переходя на крик, полный, седой генерал отчаянно жестикулировал.

Среди членов французского штаба, стали даже вестись разговоры о том, что командующий не совсем вменяем. Все мысли о Малаховом кургане!

По диспозиции на завтрашний день редуты должны были атаковать восемнадцать батальонов, на люнет направлялись двадцать один. Из этих батальонов два были из императорской гвардии Наполеона III. Гвардейские егеря и зуавы готовились к штурму.

Англичане должны были силами легкой пехоты, штурмовать 'Большой редан'*.

* * *

В три часа после полуночи, назначенные в дело пулеметчики и стрелки, быстро и сноровисто разместились в окопах и гнездах. В окопах перед Селенгинским редутом и Камчатским люнетом разместилось кроме стрелков тринадцатой роты, два взвода 'гренадер'. Они вызывали живейший интерес своим оружием и снаряжением не только у 'севастопольцев', но и у стрелков и пулеметчиков бригады.

_____________________________________________________________________

* – Так союзники именовали третий бастион.

Уж очень непривычный вид. Карабины, конфискованные Ларионовым у артиллерийских расчетов, вместо пехотных винтовок, объемистая сумка с гранатами, тесаки. На головах вместо привычных фуражек, стальные шлемы. Командовал гренадерами, капитан Степанов, буквально вырвавший это право у Ларионова.

– Вы Леонид Михайлович, прямо князь Ижорский, требуете у меня возможности проявить себя в деле, как он при штурме Нотебурга у Петра Великого. Вы ведь не мальчишка, 'клюкву' имеете! Надо бы поостеречься, кто кроме Вас донесет до Государя наиболее убедительно, то, что ждет Империю.

– Я понимаю Вас. Но, мне господин полковник, необходимо показать, что я не трус, и не отсиживаюсь за чужими спинами.

После короткого размышления Ларионов дал 'добро' на эту, как он выразился 'авантюру', потребовав от капитана клятвенного обещания не рисковать понапрасну.

Моряки и солдаты, добровольно оставшиеся для того, чтобы помочь саперам капитана Коростылева побыстрее отрыть окопы и укрытия, теперь покидали укрепления, желая остающимся удачи в предстоящем деле. От уходящих, успевших найти земляков, слышались приговорки:

– Тула козырем пошла! Давай Иван, не тушуйся ...

– Земляк, Рязань косопузая ...

– Это тебе, 'соленые уши', удачи ...

Перед уходом саперы натянули над вырытыми окопами с засевшими в них 'гренадерами' и пулеметчиками, рыбачьи сети, переплетенные травой и ветками акации.

* * *

Поручик Белькович обосновался в Камчатском люнете вместе с первым взводом. Его полуротный, прапорщик Иван Иванов, носивший соответствующее прозвище 'Квадрат' и имеющий тело, также напоминающее эту геометрическую фигуру, разместился с третьим взводом в Селингенском редуте. Второй взвод, под командой второго субалтерна прапорщика Петрова, засел в Волынском. Четвертый взвод, вместе с еще двумя пулеметными расчетами, под командой начальника пулеметной команды штабс-капитана Цветова готовил позиции на третьем бастионе.

Смертельно уставшие моряки-артиллеристы, притулившись у своих орудий, несмотря весь интерес к новеньким, спали, не обращая никакого внимания на время от времени содрогавшуюся от падения вражеских ядер землю. Только двое или трое пренебрегая отдыхом, и покуривая трубочки, рассказывали собравшимся вокруг стрелкам о севастопольском житье-бытье.

Через некоторое время, обстрел почти совсем прекратился и все, кроме сонно позевывавших наблюдателей, завернулись в шинели.

Глава 11. La garde meurt, mais ne cède pas!*

Бомбардировка к утру совершенно затихла.

Ларионов, разбуженный денщиком Власовым в шесть утра, облился водой, побрился и одел все чистое. Наскоро позавтракав солдатской кашей из котелка, заботливо обернутого 'Савельичем' в шинель, чтобы не остыла по дороге от полевой кухни до Николаевской батареи, где в казематах разместили большинство офицеров бригады и, выпив чаю, полковник умчался на Малахов курган.

Не услышав, с утра звуков канонады, Ларионов забеспокоился, или союзники изменили намерения и перенесли время атаки, или его данные были не верны, и штурма вовсе не

______________________________________________________________________

* – Гвардия умирает, но не сдается!(франц.)

будет. Очень не хотелось оконфузиться.

На кургане, находился уже вполне оборудованный артиллерийский наблюдательный

пункт. К приходу Ларионова, связь была проверена и фон Шведе, обменивался мнениями о предполагаемых действиях союзников с командовавшим на Малаховом кургане, капитаном второго ранга Керном Федором Сергеевичем.

Восходящее солнце било в глаза и мешало рассмотреть, что делается на вражеских батареях и в лагере. Но вот осмотреть позиции, которые вчера заняли его люди около редутов, Ларионову после короткого разговора с фон Шведе и Керном удалось вполне. Как и говорил Коростылев, накрытые сетями с травой окопы и пулеметные гнезда, были практически незаметны. Землю и камни использовали для обсыпки редутов, что выглядело вполне естественным. Дерн был не потревожен, и сливался с сетями.

'Премудрый карась! Как ловко все замаскировано, молодец!' – подумал полковник о командире саперов.

В половине восьмого на кургане появился капитан Гребнев. Он также был побрит, а усы благоухали фиксатуаром и торчали воинственными пиками. Ларионов пошутил, что пора по местной моде отращивать бакенбарды, на манер тех, которыми щеголял Керн.

– А усы такого фасона, Сергей Аполлонович, сейчас не в моде.

– Ничего! Сейчас не это главное, что-то наши 'друзья' помалкивают. Уж очень это подозрительно. Может, догадались?

Помрачневший Ларионов ничего не ответил и стал смотреть на вражеские позиции, сделав ладони 'козырьком' над окулярами бинокля. Тягостное напряжение нарастало. Начнут или не начнут?

* * *

В девять утра одновременно заговорили английские и французские орудия. Видимо на осадных батареях поменялись орудийные расчеты, и пушки заговорили с новой силой. Самый сильный огонь был направлен на Селингенский и Волынский редуты и Малахов курган.

На осыпаемых градом ядер и бомб укреплениях это вызвало вздох облегчения. Началось!

Сложив стереотрубы и дальномер, на Малаховом кургане все попрятались в блиндажи. У орудий остались только расчеты моряков, которые перезаряжая орудия с привычной сноровкой, оживленно отвечали врагу.

Из блиндажа Ларионов позвонил капитану Фатееву, поздоровался и поинтересовался, есть ли связь с батареей подполковника Маркова. Убедившись, что все в порядке, стал собираться на второй бастион, в гости к капитан-лейтенанту 36-го флотского экипажа Ершову. На самом деле Ларионов хотел поближе посмотреть на пулеметное гнездо в Килен-Балке. Гребнев увязался идти вместе. Его тоже очень интересовало, как обосновался 'Засадный полк'. Оставив скучать офицеров– артиллеристов в блиндаже, Ларионов и Гребнев стали спускаться к куртине, соединявший Малахов курган со вторым бастионом.

Вчера, вместе с диспозицией начальники дистанций, получили строжайший приказ Нахимова, о запрете нахождения лишних людей под обстрелом:

'...всем начальникам священную обязанность, на них лежащую, именно предварительно озаботиться, чтобы при открытии огня с неприятельских батарей не было ни одного лишнего человека не только в открытых местах и без дела, но даже прислуга у орудий и число людей для различных работ были ограничены крайней необходимостью. Заботливый офицер, пользуясь обстоятельствами, всегда отыщет средства сделать экономию в людях и тем уменьшить число подвергающихся опасности. Любопытство, свойственное отваге, одушевляющей доблестный гарнизон Севастополя, в особенности не должно быть допущено частными начальниками... Я надеюсь, что господа дистанционные начальники войск обратят полное внимание на этот предмет и разделят своих офицеров на очереди, приказав свободным находиться под блиндажами и в закрытых местах. При этом прошу внушить им, что жизнь каждого из них принадлежит отечеству, и что не удальство, а только истинная храбрость приносит пользу ему ...'*.

'Лишних' не было видно, но все равно уже несли вниз, к подножию кургана, раненых и убитых.

* * *

В три пополудни, когда по плану разработанному для обмана союзников, уже давно смолкли орудия батарей Малахова кургана и редутов, Ланкастерская батарея англичан, состоявшая из сорока восьми орудий, вместе с французскими батареями правого фланга перенесли огонь на Камчатский люнет.

Восстановленные за ночь неимоверными усилиями фасы укрепления, стали напоминать подушку, которую рубят целым десятком сабель.

'Не было бы счастья, да несчастье помогло', имея в виду прибытие бригады, сказал генерал Хрулев, глядя на избиваемый разрывами бомб люнет. Ругая гибельное, совершенно бессмысленное распоряжение Жабокритского, так легко одобренное Остен-Сакеном двадцать второго мая, и включенное в диспозицию, вновь назначенный начальник войск Корабельной стороны, Хрулев, втихомолку переходил на совершенно извращенные способы описания умственных способностей сказавшегося больным предшественника.

Присутствовавший при этом начальник четвертой дистанции, командир первой бригады девятой пехотной дивизии генерал Юферов, только удивленно крякал, услышав особенно заковыристый оборот.

Подтверждая мысли Ларионова о расхождении происходящего с историческими данными, сигнал, взвившейся ракетой над редутом 'Виктория', появился в пять часов пополудни вместо шести. Осадные батареи смолкли и в атаку устремились назначенные к штурму батальоны.

* * *

Из письма капитана первого ранга Юрковского.

'У нас на кургане живет одна из сестер милосердия, зовут ее Прасковьей Ивановной, а фамилии не знаю... Бой-баба такая, каких мало!.. Солдаты с радостью дают перевязывать ей свои раны... А как странно видеть под ядрами женщину, которая их нисколько не боится...'

Воспоминания лейтенанта Жерве.

'Да, ночь эту я никогда не забуду. Работа была у нас ужасная; по крайней мере 2000 человек толпились на маленьком пространстве, чтоб достать несколько земли для заделывания повреждений от денной бомбардировки; а в это время буквально не проходило минуты, чтоб не раздавался выстрел... Самая жаркая и спешная работа была на моей батарее, которую разбили ужасно. Я не помню, чтоб все предыдущие бомбардировки были, хоть мало-мальски похожи на эту; в этот раз был решительный ад. Это видно было, что они готовились к чему-то необыкновенному... Поверите ли, друзья мои, что штурм в сравнении с бомбардировкой веселое дело... все-таки лучше, чем хладнокровно смотреть, как одной бомбой вырывает несколько десятков человек. Никогда не забуду я этот случай, когда в эту бомбардировку у меня на батарее разворотило одну амбразуру; я, подойдя к ней, заставил прислугу, состоявшую из девяти человек, поскорее поправить, чтоб через самое короткое время орудие это могло

____________________________________________________________________

* – Подлинный приказ Нахимова.

действовать. Они принялись за работу, и я некоторое время следил... потом пошел к другому орудию, чтоб посмотреть, хорошо ли там стреляют; не успел я отойти несколько шагов, как вдруг слышу крик; обращаюсь назад, и что же вы думаете? Всю прислугу положило... бомбой насмерть... Одним словом, в тот день я насмотрелся таких сцен, что не мудрено, если в 30 лет состаришься...'

* * *

– Не так, как нас учили. – Вполголоса произнес Гребнев, обращаясь к Ларионову. Они стояли рядом, глядя в бинокли, на появившихся из траншей французских солдат.

– Вот плоды вашего появления – замолкшие раньше времени орудия батарей и редутов. Да и третий бастион молчит. Видимо решили, что всё и всех подавили. Осталось дойти к дереву и сорвать плод победы. – Сказал вставший рядом с 'потомками', генерал Хрулев.

– Ба! Да Пелисье, видимо собирается наличными силами, взять не только редуты и люнет, но и нас грешных с Малахова кургана попросить! – удивился Ларионов, – только вот не ждёт сюрпризов.

Лавина вопящих французов двигалась по Киленбалочному плато в направлении редутов и Камчатского люнета. Таранный удар французской пехоты казалось нельзя ничем не остановить.

– Может, зря мы вам доверились? Опоздаем с резервами и ...

– Не беспокойтесь Ваше превосходительство. – Успокоил Ларионов генерала Тимофеева, которому в той, другой истории, предстояло погибнуть от пули в голову, при контратаке на занятый французами Камчатский люнет.

– Что-то больно много французов!

– Подполковник! Приготовьтесь к открытию огня шрапнелью, по их исходному рубежу. – Обращаясь к фон Шведе, и не обращая внимания на слова Тимофеева, приказал Ларионов.

– Слушаюсь!

Ларионов взял телефонную трубку и скомандовал командиру искровой роты, лично сидевшему на связи:

– Фатеев, немедленно свяжитесь с Марком два, пусть внимательно наблюдает, и при открытии огня батареями подавит их! Повторите!

Выслушав ответ, передал трубку телефонисту и снова приник к биноклю.

Толпа атакующих французский солдат стремительно накатывалась на позиции обороняющихся, поглощая оставшееся до рубежа открытия огня пространство.

* * *

Как только прекратился обстрел, и раздались вопли выбирающихся из траншей французов, маскировочные сети над окопами пулеметчиков и стрелков полетели в сторону. На земляных столах появились 'Максимы' со снятыми щитами, первые номера, откинув крышки, продернули концы лент в приемники, и буквально через пять секунд, по свистку капитана Степанова, семь пулеметов начали кровавую работу.

На расстоянии менее сотни саженей, практически в упор, остроконечные пули патронов образца восьмого года, пробивали тела нескольких человек. Слова начальника пулеметной команды, о том, что 'Максимом' можно стричь траву, вполне оправдывались. Французы под огнем ложились на землю, как трава, срезанная косой 'литовкой'. Избиваемая струями огня с правого фланга, потеряв сотни впереди бежавших товарищей, остатки пехоты из колонн генерала Мейрана: войска генерала Лаваранда, назначенных для нападения на Волынский редут, и генерала Фальи – против Селенгинского редута, убедившись, что впереди только смерть стали скатываться в Килен-балку.

Килен-балочное плато, покрытое тысячами тел убитых и раненых французов, стало похоже на пестрый, шевелящийся местами ковер. Пулеметы, стрекотавшие как швейные машинки, собрали здесь немалый урожай. Второй номер расчета старшего унтер-офицера Коробкова, молодой деревенский парень, глядя на эту картину, выпустил из рук пулеметную ленту и, согнувшись, начал с надсадным кашлем выдавливать из себя остатки завтрака, вперемежку с желчью. Опытный и многое видевший наводчик ефрейтор Убейвовк, сунул ему флягу со словами:

– Умойся и утрись.

* * *

Назначенные к атаке на Камчатский люнет, называемый союзниками Мамелон, дивизия генерала Каму, шесть батальонов бригады Вимпфена, в резерв им – пять батальонов бригады Верже подверглись еще большему избиению. С этой стороны Килен-балки действовали четыре 'Максима'. Убедившись, что устилая землю сотнями и тысячами убитых и раненых, путь к Мамелону невозможно преодолеть, французы посыпались в Килен-балку слева.

Капрал Алжирских стрелков Роже Сантен, замешкался буквально на секунду, когда почувствовал, что кто-то ткнул его в правый бок железным пальцем. Нет, капрал не погиб, споткнувшись, он просто упал и выполняя приказ двинулся вперед ползком, волоча за собой штуцер.

Выпустив непрерывным огнем, по четыре ленты, пулеметы потребовали доливки воды в парящие кожуха.

По дну Килен-балки, до того как в нее слева и справа, спасаясь от неминуемой смерти стали скатываться солдаты штурмующих колонн, двигались батальоны императорской гвардии и резервные батальоны генерала Брюне, подгоняемые его командами:

– Гвардия в огонь!

Огонь в упор открыл пулеметный расчет младшего унтер-офицера Величко. В первые же секунды тела поверженных врагов стали расти с устрашающей быстротой. Деваться французам было некуда. Бежать, подчиняясь приказу можно было только вперед. Впереди была смерть. Выставленный по уровню груди прицел, позволял 'Максиму' в достаточно узком пространстве балки, собрать обильную жатву смерти. Трупы и раненые, в узком пространстве балки громоздились так, что французы вынуждены были остановиться. Зажатые с трех сторон они были растеряны от неправильности происходящего. Вместо победного штурма, может быть штыковой схватки на разрушенных укреплениях с русскими варварами, кругом была только смерть. Пулемет поперхнулся и изжевав очередную ленту, замолк. Следующая, вставленная от волнения наперекос вызвала вполне понятную задержку.

* * *

Глядя на пространство перед редутами и люнетом, капитан Степанов, буквально кожей ощутив прекращение огня пулемета в Килен-балке, и предполагая худшее, крикнул:

– Гренадеры! За мной!

Выскочив из окопа и подбежав в секунды к краю балки, восемьдесят человек начали кидать гранаты в зажатых внизу французов. Те сначала пытались отвечать и даже подстрелили некоторых 'гренадеров', но раз за разом падающие сверху клубки смерти быстро подсказали правильное решение.