Текст книги "1855-16-08"

Автор книги: Леонид Жирков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 28 страниц)

– А еще?

– Резекция стопы по Белли – проводится после восстановления кровоснабжения в ноге. Она необходима при омертвении всех пальцев или переднего отдела стопы. Заживление после резекции стопы достаточно долгое, но в результате успеха сохраняется опорная функция ноги в полном объеме.

– Господа! Давайте же посмотрим, как все это выглядит, – прервал разговор действительный статский советник, доктор Граббе.

Следующие несколько часов, тела погибших защитников Севастополя служили для демонстрации новейших методов хирургии.

* * *

Екатерина Михайловна Смирнова, прибывшая в Севастополь с первой группой сестер милосердия Крестовоздвиженской общины под руководством Екатерины Александровны Хитрово, была очень дружна с Екатериной Михайловной Бакуниной. Две москвички, две полных тезки, Катя Смирнова и Катя Бакунина, познакомились в полицейской больнице, что в Малом Казенном переулке. Той самой, что в сорок четвертом году основал доктор Гааз, для бесприютных и малоимущих.

Когда Великая княгиня Елена Павловна организовала Крестовоздвиженскую общину помощи раненым и больным воинам, и в Петербурге сестры готовились отправиться в Севастополь, Екатерина Бакунина, узнав об этом, решила записаться в сестры. Чтобы испытать себя, она поехала к знакомому доктору, ординатору в полицейской больнице, которую граф Закревский* называл "самой гнусной" из всех московских.

Именно там, девушки и познакомились. Катя Смирнова, дочь коллежского регистратора, пришла в больницу навестить отца. Ограбленного и избитого чиновника самого низкого ранга привезли в полицейскую больницу и оставили выздоравливать. С помощью жены и дочери, Михаил Павлинович выздоровел и готовился переехать домой.

Разговорившись, девушки решили ехать в Севастополь в качестве сестер милосердия вместе. Были некоторые препятствия, им хотели отказать. Но когда Катя Бакунина написала в письме Великой Княгине, что 'если дочь Бакунина, который был губернатором в Петербурге, и внучка адмирала Ивана Лонгиновича Голенищева-Кутузова желает ходить за матросами, то странно, кажется, отказывать ей в этом', все устроилось.

Когда сестринский отряд приехал из Петербурга в Москву, девушек зачислили в его состав. Как настоящие москвички, помолившись в часовне Иверской Божией Матери, они со всеми сестрами приняли благословение митрополита Филарета.

В Севастополе сестрами распоряжался Николай Иванович Пирогов. Катя Смирнова, очень понравилась великому хирургу своим хладнокровием, умением оказать помощь и быть незаменимой при операциях. Когда непонятно откуда взялась Сибирская бригада, а в операционной появился доктор Иванов, Николай Иванович попросил Катю помочь __________________________________________________________________

* – Граф А.А.Закревский военный губернатор Москвы.

новому врачу в операции. Самое удивительное, что Пирогов сам при этом ассистировал коллеге.

Михаил Павлович (почти Павлинович, как папенька), очень понравился Кате. Уверенный в себе, знающий и чувствовалось опытный хирург. Среднего роста, с приятным русским лицом, добрыми серыми глазами. Очень понравились Кате и его руки, сильные и так ловко управляющиеся с инструментами. Особенное впечатление на нее произвели его слова о том, как можно предотвратить заражения ран стерильными инструментами. Его полные уверенности слова о том, что большинства болезней, даже и в гражданской жизни можно предотвратить простым мытьем рук. В словах доктора, чувствовалось, что он готов выложить очень и очень многое, что все, что он говорил, это лишь малая толика его знаний. Почувствовав за время работы с Николаем Ивановичем непреодолимый интерес к медицине, Катя живо заинтересовалась человеком, который столь много знал. Вечером, после 'представления' устроенного в импровизированном 'анатомическом театре', она поймала себя на том, что постоянно думает о докторе. Николай Иванович, которого все сестры уважали и любили, сказал, что Михаил Павлович, будет гордостью отечественной медицинской науки.

Катя поделилась своими мыслями с подругой и девушки проговорили целый вечер.

Глава 20. Кому завтрак, кому военный совет.

Завтрак в доме у Нахимова, на Екатерининской улице, куда были приглашены Ларионов, Гребнев и полковник Мезенцев, из утреннего приема пища постепенно перешел в обсуждение создавшегося неопределенного положения людей попавших из шестнадцатого года, на пятьдесят девять лет в прошлое. Особенно усердствовал

Порфирий Исаевич:

– Ваше высокопревосходительство, я обратился к адмиралу Метлину, как к лицу, которое отчасти может разрешить вопросы, возникшие у меня и у офицеров 'бригады', – при этих словах, Мезенцев иронично посмотрел на Ларионова, – очень острый вопрос, денежное довольствие и оклад жалования.

– В чем проблема Порфирий Исаевич?– намазывая масло на кусок хлеба спросил командир бригалы.

– А в том, Андрей Васильевич, что офицеры видят, что, несмотря на разрушения, в городе действуют две гостиницы и несколько трактиров. В городе, особенно на Северной стороне есть дамы и барышни. Сами знаете, большинство офицеров нашей 'бригады', молодые люди, прапорщики которые отнюдь не все взяты из запаса и отставки. Я бы даже сказал, что последних раз, два и обчелся. Пригласить в ресторан, тьфу ... трактир барышню нельзя, букет цветов купить нельзя. Просто поухаживать с пустым карманом и неопределенным положением, тоже нельзя. Молодежь хочет общаться с девицами, несмотря на окружающую обстановку, жизнь ведь не прекращается от того, что мы вдруг провалились в прошлое.

– Пусть общается, когда не занята по службе, – неосторожно сказал Гребнев.

Нахимов с лукавым прищуром смотрел на своих гостей, видимо забавляясь разыгрывавшейся словесной баталией. Мезенцев, высказавший нравоучительным тоном сентенцию об отношениях молодых офицеров с особами противоположного пола и сосредоточенно Разделывавший яичницу в тарелке с помощью ножа и вилки, от слов капитана даже подпрыгнул на стуле.

– Вы молодые люди, даже не понимаете, как вы неправы! По службе они заняты, но есть и природные рефлексы, особенно у юношей! Кто такие наши прапорщики и подпоручики из военных училищ?

– Окончившие гимназии, реальные училища, студенты, не окончившие курса, ну и подпоручики военного времени, ускоренного выпуска, – немного подумав, сказал Ларионов.– Люди они конечно молодые, но зачем так заострять внимание на том, что они не смогут поухаживать за барышнями?

– Затем, что не только поухаживать за барышнями них нет возможности, из-за отсутствия средств, но и положение их весьма неопределенное! Между тем, офицеры севастопольского гарнизона имеют вполне такие возможности.

– А в чем неопределенность положения-с, спросил Павел Степанович, – о чем вы говорили с адмиралом Метлиным?

– Ваше Высоко...

– Без чинов Порфирий Исаевич!

– Во-первых, продовольственный вопрос. Мы обсудили, Павел Степанович, что нормы довольствия несколько хм ... разнятся, тут требуется и Ваше участие. Во-вторых, это финансы. Деньги, имеющиеся у нас в денежном ящике, да и те средства, которые были на руках у офицеров и нижних чинов, сейчас хождения не имеют. Тут еще и третье!

– Что же, Порфирий Исаевич?

– Если мне не изменяет память, то указом ныне здравствующего Государя Александра Николаевича, в 1856 году, какого числа не припомню, изменился класс по 'Табели о рангах' для присвоения личного дворянства. Переход из одного сословия в другое, стал осуществляться по всем видам служб с девятого класса. Право на потомственное дворянство, стал давать чин полковника, сиречь четвертый класс в военной службе или чин действительного статского советника. Чины с четырнадцатого класса по десятый, именовались в будущем, впрочем, не таком далеком, просто 'почётными гражданами'. И еще ...

– Что же еще Вы нам приготовили? – невежливо прервал своего заведующего хозяйством Ларионов.

– Это не я, это уже Государь Александр Александрович приготовил. – Усмехнулся въедливый Мезенцев. – В восемьсот восемьдесят четвертом году, чин майора был упразднен. Равно как и чин прапорщика. Классификация чинов сдвинулась, капитан стал восьмым классом в 'Табеле о рангах' вместо седьмого, а прапорщик запаса тринадцатым классом вместо четырнадцатого.

– Порфирий Исаевич, это все конечно интересно-с, но к чему Вы это говорите-с? И не ответили-с Вы на мой вопрос?

– Простите Павел Степанович, отвлекли молодые коллеги, – Мезенцев укоризненно посмотрел на Ларионова и Гребнева, – я к тому, что капитан Сибирской 'бригады', это майор вашего пехотного полка, а наш прапорщик, это ваш подпоручик.

– И что из этого-с? Ведь дело касается, насколько я понял-с столовых, квартирных, и прочих выплат-с? Что сказал-с Метлин?

– Адмирал Метлин, сказал, что при таких условиях, он не берет на себя смелость, выплачивать жалование, пусть Государь решит как нас теперь считать, какому чину, какие деньги положены. Столовые, квартирные, да и жалованье на его взгляд имеют слишком большую разницу. Этот вопрос, он не взялся разрешить. Сказал, что растраты казенных денег без основания выплат, он допустить не может.

– Да -а– с! Вопрос. Приказать Метлину я не могу-с. Деньги, не моя епархия-с!

– Дело не только в деньгах Ваше высокопревосходительство, – Забыв о разрешении Нахимова обращаться к нему 'без чинов' начал говорить заведующий хозяйством, – очень много вопросов возникает и у нижних чинов и у офицеров. Какой будет срок службы, куда они смогут определиться на место жительства. Война войной, но наступит ведь и мирное время! Дадут ли землю для ведения хозяйства? Вопрос о деньгах для офицеров, и простите меня Павел Степанович, для нижних чинов, это только самая вершинка айсберга утопившего 'Титаник'.

После этих слов, пришлось объяснять Нахимову, что такое 'Титаник' и, причем тут айсберг. Вернувшись к высказываниям Мезенцева, Нахимов клятвенно пообещал написать несколько писем: князю Горчакову о промысле Божьем, приведшим в Севастополь потомков (копия с подачи Ларионова барону Вревскому) и Государю с рекомендациями для капитанов Гребнева и Степанова.

Несколько тысяч рублей, бывших у Нахимова, он предложил обменять на красивые банкноты времен Николая II. Полковник Мезенцев, несмотря на возражения Ларионова, ухватился за возможность пополнения полкового денежного ящика 'двумя руками'.

Завтрак у военного губернатора Севастополя превратился в обсуждение хозяйственных, финансовых и продовольственных дел. И если с продовольствием вопрос кое-как утрясли, то с финансами, на уровне Нахимова, решить было ничего нельзя. Пришлось в список тем для обсуждения с Государем, наряду с прочими записать и это.

* * *

Военный совет союзников, хронологически распался на две части. После смерти генерала Пелисье, временно принявший командование генерал Канробер сначала собрал только французских генералов. Учитывая, что после смерти лорда Раглана, занявший должность главнокомандующего английскими войсками, генерал Симпсон не имел авторитета предшественника, Канробер, узурпировал верховную власть. Мнением турок и сардинцев, Канробер вообще не интересовался.

Решив в первой части заседания организационные вопросы о перемирии для сбора тел погибших и выноса с поля боя раненых, перевозки во Францию останков генерала Пелисье, генералы приступили к самому животрепещущему вопросу. Как выразился начальник инженеров генерал Ниэль:

– Вопрос один! Что делать дальше? Атаковать русские укрепления южной стороны города в настоящий момент, это безумие. Какие же способы возможны для достижения целей войны?

Канробер, несмотря на свою мягкость характера, доказал свое право называться опытным 'африканским' полководцем. Железной рукой утвердил свой план дальнейших действий.

Из состава союзных войск составить ударный корпус, для форсирования реки Черная, занятия Мекензиевых и Инкерманских высот, с последующей атакой Северной стороны. Для предупреждения действий русских сил со стороны Байдарских ворот, было решено выставить резервную бригаду сардинцев.

– Не далее как неделю назад русские легко отступили с правого берега Черной речки именно в том направлении. – Давил на своих генералов Канробер.

– Мой генерал! Хватит ли сил у сардинской бригады? И смогут ли итальянцы удержать русских? – задал вопрос командир второй бригады второй пехотной дивизии генерал Верже.

– Они обязаны, если придется, пусть лягут костьми, в конце концов, для чего сюда прибыли войска Сардинского королевства? Присутствовать на войне или воевать?

– Мой генерал, они так ослаблены потерями от холеры, что едва ли смогут выставить в заслон две тысячи человек.

– А от них больше и не требуется! Пара тысяч стрелков, несколько орудий на высотах, все будет в порядке! Далее, для противодействия резервным силам русских базирующихся на Бахчисарай и Симферополь, необходимо произвести диверсию со стороны Евпаторийского отряда силами двух турецких и одной египетской дивизий в сопровождении кавалерии Искандер-бека и полевой артиллерии.

– Направление на Севастополь? Опять Альма?

– Нет! На север, в сторону Перекопа, чтобы отвлечь русских от глупых мыслей о помощи их войскам на Северной стороне. Перебежчик поляк, сказал, что войск на Северной стороне всего пять тысяч человек. Правда, там формируются еще два батальона, этой их Сибирской бригады, но больше еще двух тысяч, русских войск там нет. И не будет. Несколько десятков орудий, с расчетами из моряков, вот и все русские силы. Если действовать быстро, энергично и согласованно, то орудия, которые без сомнения русские перетащили со своих приморских батарей на сухопутный фронт и которые принесли нам так много жертв, не могут быть быстро возвращены обратно.

– Мой генерал! Будет ли участвовать флот в артиллерийской поддержке войск, штурмующих Северную сторону Севастополя?

– Несмотря на сопротивление адмирала, – последовал кивок в сторону адмирал Пено, – он, все-таки согласился выделить три линейных корабля и шесть фрегатов для обстрела Северной стороны. Разговор с англичанами, еще впереди, они тоже не хотят рисковать своими посудинами после первой бомбардировки.

– Что же Вы, мой адмирал, хотели игнорировать наше общее дело? – спросил жгучий брюнет, с усами и бородкой a la Napoléon III, командир первой пехотной дивизии, генерал Гербильон.

– Мой генерал! – последовал ироничный поклон от адмирала Пено, в сторону Гербильона, – после первой бомбардировки, мы вынуждены были ремонтировать наши корабли в течении трех недель,– естественно нам не хочется повторения пройденного.

– Я попрошу вас господа не пикироваться! – генерал Канробер, отнюдь не хотел ссор, армии с флотом, и решительно пресек начавшиеся счеты между их представителями.

Совещание перешло к определению, кому выпадет честь взять Северную сторону. В этом пункте, Канробер, опять проявил 'железную' волю. Учитывая, потери французской армии, он продавил предложение высказанное генералом Боске о привлечении турецких и итальянских войск. На англичан никто не рассчитывал, поэтому было решено, что их позовут позже. От французской армии решено было выделить второй корпус, от итальянцев – корпус под командованием генерала Ла-Мармора, от турок – дивизию Осман-паши.

Командующим ударного корпуса, Канробер, назначил генерала Боске. Потом стали подсчитывать численность войск, которые будут у него в подчинении. Для начала занялись подсчетом сил французов.

Вторая дивизия генерала Каму: первая бригада генерала Вимпфена в составе третьего Зуавского полка, пятидесятого линейного полка, первого полка алжирских стрелков, вторая бригада генерала Верже: шестой и восемьдесят второй линейные полки.

С артиллерией дивизия считалась в восемь тысяч штыков и двенадцать орудий. Второй половиной ударного корпуса французов, предназначено было стать войскам резервной дивизии генерала Гербильона: первая бригада генерала Сенсье, в составе сорок седьмого, пятьдесят второго линейных полков и четырнадцатого стрелкового батальона, бригада генерала Клера, шестьдесят второй и семьдесят третий линейные полки. С дивизией должны были выступать две батареи. Общая численность дивизии составляла пять с половиной тысяч человек и двенадцать орудий.

После подсчета своих сил, генералы начали считать силы союзников, но в конечном итоге, пришли к общему мнению, что этих самых союзников надо пригласить для разговора.

Началась вторая часть военного совета. Первым пришел командующий сардинским корпусом генерал Ла-Мармора. Потеряв от холеры своего брата Алессандро, того самого, который предложил ввести в состав итальянской армии берсальеров, генерал отнюдь не горел желанием прославить уроженцев солнечной Италии в битвах с русскими варварами. Но под давлением собравшихся французских генералов, и имея в виду цели своего премьера де Кавура, генерал согласился принять более активное участие в битве 'Европы против Азии'.

Состав сардинского корпуса после подсчета сил и средств, выглядел так: дивизия генерала Дурандо: первая бригада генерала Феванти: 3-й, 4-й, 5-й и 6-й линейные и второй берсальерский батальоны. Вторая бригад генерала Чиальдини с 9-ым, 10-ым, 15-йым 16-ым линейным и третьим берсальерским батальонами. Дивизия генерала Тротти, состоявшая из бригад генералов Монтескио и Моллара, была по составу аналогична первой дивизии. При каждой из дивизий была артиллерия, состоявшая из двенадцати полевых орудий.

Сардинский корпус, общим счетом в семь тысяч человек. Его решил возглавить сам генерал Ла-Мармора. Резервную бригаду в тысяча семьсот человек, при кавалерии генерала Савоару, возглавлял генерал Джустиниану.

Разговор с приглашенными турками, со стороны Канробера, вылился в поток директив. Осман-паша, согласился с Канробер-эфенди, что война и победа нужна туркам гораздо больше, чем франкам. Таким образом, в состав ударного корпуса Осман-паша согласился выделить двадцать два батальона турецкой пехоты и двадцать четыре орудия полевой артиллерии.

Общая численность ударного корпуса, составила тридцать одну с половиной тысячу штыков, и семьдесят четыре орудия.

Разговор с заменившим лорда Раглана генерал-лейтенантом Симпсоном, свелся к объяснению плана генерала Канробера. Как уяснил себе британец, план заключался в том, что при атаке позиций блокадного корпуса русских при Евпатории, штурме Северной стороны и одновременном штурме южной стороны Севастополя, несмотря на все ухищрения русских, они не смогут противостоять объединенным силам союзников. Он дал согласие.

* * *

Из дневника капитана Гребнева.

После завтрака у Нахимова, наш 'обер-интендант', полковник Мезенцев, быстрой рысью удалился за полковым казначеем, чтобы воспользоваться великодушным предложением адмирала. Андрей счел возможным поговорить с Павлом Степановичем о людях, ставшими впоследствии гордостью и славой России. При упоминании о графе Толстом, почему и как он был отправлен из действующей армии, Нахимов высказал мысль о том, что нельзя выказывать отношение к человеку, тем более офицеру, что жизнь его драгоценна. Дословно он сказал:

– Нельзя офицеру крылья подрубать, В вашей истории написал он скверную песню и потому был удален из армии. Сейчас он имеет возможность проявить все лучшие качества русского офицера и дворянина. Будет хороший артиллерист. Где Вы говорите, он служит?

Андрей ответил, что служит Лев Николаевич на четвертом бастионе, самом атакуемом и обстреливаемом укреплением Севастополя. Если в нашей истории (у меня так и просится на язык заменить слова 'нашу историю', на 'нашу реальность'), великий писатель, уцелел и во время осады, и в сражении у Черной речки, то сейчас никто не сможет дать никаких гарантий. А потери для русской словесности и для мировой литературы могут быть совершенно необратимы.

Нахимов остался непреклонен. Он сказал, достаточно разумную вещь:

– Если ваш Толстой хороший офицер, его нельзя просто так отправить в Петербург, он будет против, да и любой на его месте был бы против, найдите предлог, не унижающий его чести. Вы говорили еще о нескольких офицерах Андрей Васильевич? Потрудитесь обосновать и их отзыв из армии. Но это должен быть веский довод, не унижающий их чести и офицерского достоинства.

Я опускаю своеобразие речи Нахимова, записывая только его мысли высказанные вслух.

Андрей красноречиво посмотрел на меня, и я понял, что обосновывать отправление ценных людей из Севастопольской мясорубки придется мне.

Нахимов стал писать письма, мы с Андреем стали вполголоса обсуждать, что и как надо объяснить Императору Александру, попутно возник разговор о том, что русские генералы этого времени были готовы положить собственную голову дабы никто не сомневался в их храбрости и презрению к смерти, но думать совершенно не умели или не хотели, а может быть их этому и не учили.

Нахимов очень заинтересовался моими взглядами на подвиги Тучкова-четвертого, генерала Раевского в сражении у Салтановки, и тем, что тело генерала Кутайсова, так и не было найдено. Я попытался провести грань, между воодушевлением которое испытывают войска, ведомые в штыковую атаку любимым генералом и тем состоянием, которые солдаты и офицеры испытывают в случае его гибели. Первоначальный порыв отомстить врагу, в конечном счете оборачивается растерянностью людей оставшихся без руководства. Примеры из 'нашей реальности', когда полки атаковали германцев во главе со своими командирами, стали для адмирала новым словом в военной науке. Хотя никакой науки в том, чтобы возглавить в критический момент войска не было. Наука, начиналась с момента, когда генерал начинал думать, просчитывать действия противника, рассчитывать свои силы и направлять на критический участок ударный кулак.

В конце концов, Нахимов выгнал нас из комнаты, попросив дать возможность спокойно и обоснованно написать письма.

Андрей увлек меня на улицу. Севастопольская улица, именно Екатерининская, представляла собой довольно жалкое зрелище. Всего несколько домов не были повреждены артиллерийским огнем врагов. По моему беглому взгляду, во всем городе неповрежденных домов было не более трех десятков.

Сегодня, правда, осадные батареи молчат с самого утра, видимо вчерашний 'урок', союзники вполне поняли. На каждый их выстрел, найдется 'шрапнельный град', прореживающий расчеты артиллеристов. Адмирал по этому поводу сказал, что давненько он не ощущал такой тишины. Нет не только артиллерийских выстрелов, нет даже ружейного огня. Такое впечатление, что осаждающие Севастополь союзники, притихли, и готовят какую-то каверзу.

Андрей после разговора с адмиралом, стал в шутку именовать меня майором. Потом припомнил и рассказ Чехова 'Отменили'.

Глава 21. Черная речка (подготовка декораций).

Батальон штабс-капитана Логинова окопался основательно. Командир батальона не признавал выполнения распоряжений наполовину. Если есть приказ, значит, окопы и траншеи должны быть полного профиля, если понадобятся ходы сообщения, они должны быть отрыты так, чтобы никакая скотина со стороны противника их не увидела.

Пока была на позициях батарея гаубиц, штабс-капитан, строил оборону с тем расчетом,

чтобы никто не смог подобраться к позициям артиллеристов. С востока, юга и запада, все было перекрыто позициями его трех рот. Четвертая была в резерве, готовая прийти на помощь с угрожающего направления.

Подпоручик Шевелев, находившийся при радиостанции, передал приказ полковника Ларионова, и артиллеристы начали готовиться к маршу на Севастополь. Батальон оставался без шестнадцатой роты, без запасов продовольствия, без четкой задачи.

После того, как батарея ушла в Севастополь в сопровождении роты, штабс-капитан чувствовал себя обворованным. Украли роту! Можно сказать из под носа увели! Связисты, правда, оставались на месте. Запрос по поводу довольствия, принес невнятный ответ о трудностях снабжения.

Логинов плюнул 'Опять снова-здорово! Чем хочешь, тем и корми солдат. Придется заняться самоснабжением'. Озадачив связистов, Логинов стал ждать ответа, прикидывая свои возможные действия. Приняв решение, штабс-капитан кликнул ординарца:

– Кузнецов!

– Я, Ваше благородие!

– Позови ко мне командиров рот, одна нога здесь, другая там! И поручика Нестерова позови.

– Слушаюсь!

Ординарец убежал выполнять приказание, а Логинов стал ждать прихода офицеров, прохаживаясь по окопу и напевая себе под нос песенку, что всегда у него проявлялось при крайней задумчивости.

Верь и надейся – Русь безопасна!

Русского войска сила крепка!

– Господин штабс-капитан! Депеша из Севастополя!

Не ожидая ничего хорошего из сообщения, Логинов чисто машинально спросил:

– Ну, чем нас порадуют?

– Сообщают, что в лагере союзников началось движение к Черной речке. По всей видимости, они будут пытаться выйти к Северной стороне.

– Какими силами?

Державший бланк телеграммы унтер-офицер связист, растерянно произнес:

– Об этом ничего...

– Как всегда! Штабные предупреждают! Дай телеграмму!

– Слушаюсь!

– Так, о продовольствии молчок, враги идут, задача не допустить, предпринять все меры... Да, что они там, с ума посходили?! У меня всего три роты, а предлагают воевать с корпусом, а то и не одним! Хоть бы роту вернули!

Штабс-капитан горестно задумался. Вспомнив вчерашний разговор с подполковником Марковым, опять почувствовал раздражение. "Выделить для сопровождения батареи шестнадцатую роту. Хотелось бы, чтобы в такой момент в батальоне было шестнадцать рот вместо четырех, а так только номера у них большие: тринадцатая, четырнадцатая, пятнадцатая. Шестнадцатую украли! Можно подумать она у него лишняя была! Тьфу!"

В это время пришли командиры оставшихся в его подчинении рот и чуть позже подошел батальонный адъютант.

– Господа, хотел я собрать вас для обсуждения вопроса снабжения, да вот поручик Шевелев депешу с этим умником прислал, обрадовал.

Офицеры, вымуштрованные штабс-капитаном, ждали продолжения и оно последовало.

– Унтер-офицер, свободен!

– Слушаюсь! – гонец развернулся через левое плечо и исчез.

– Идут на нас, то ли два корпуса, то ли один, начальство само не знает толком.

– Это даже не смешно! Как раз утром ушла батарея!

– С орудиями мы хоть против кого бы продержались, а помощь будет?

– 'Сикурсу' не обещают, продовольствия не посылают, воюйте!

– А, что господа, ведь им придется Черную речку форсировать? Отрыть окопы, напротив трактирного моста, пулеметы поставить и никто не пройдет, можно еще и дать им переправиться, а потом и положить.– высказал предположение командир тринадцатой роты подпоручик Воскресенский.

– Идут-то они с обозом? – предположил поручик Носов, командир пятнадцатой роты.

Лица офицеров оживились. Перспектива сидеть на голодном пайке никого не радовала.

– Предлагаете поручик выйти на большую дорогу и кистенем помахать?

– Да что-то вроде того. Раз свои не хотят, так пусть враги кормят.

– Давайте господа, обсудим предложение нашего 'атамана Кудеяра'.

Демократично сказал командир батальона, но никого не обманул. Все прекрасно знали, что решения штабс-капитан принимал единолично.

* * *

Штабс-капитан Логинов Анатолий Михайлович, в статской жизни инспектор классов частной гимназии господина Перепелкина в городе Иркутске, происходил из семьи ссыльного студента, привлеченного по делу петрашевцев. Отца его, Михаила Дмитриевича, не отдали в солдаты и, слава Богу, не вывели на Семеновский плац. Ему просто дали несколько лет поселения в Восточной Сибири. Определили срок наказания в виде ссылки на три года, кстати, при императоре Александре Освободителе, так что командир батальона совершенно справедливо считал, что если попадет в Петербург, то сможет лицезреть собственного papa , в достаточно нежном возрасте.

Михаил Дмитриевич в Сибири устроился репетитором, а потом и домашним учителем у детей вице-губернатора Восточной Сибири генерал-майора Кишинского Лаврентия Семеновича, который был ветераном Крымской кампании Восточной войны. Он участвовал в Альминском и Инкерманском сражениях, командовал артиллерией отряда генерала Липранди в сражении у Черной речки.

Нравы в Сибирском наместничестве были довольно простые, в домах губернатора и вице-губернатора собиралось довольно пестрое общество. Там можно было встретить чиновников из ссыльных, бывших польских повстанцев, командированных чиновников из Петербурга, сибирских купцов, промышленников, офицеров гарнизонных батальонов. Приличное общество города Иркутска, сильно отличалось от Петербургского света. Образованных людей в Сибири было крайне мало, поэтому там не особенно обращали внимание на то, по какой причине человек переселился из Центральной России. На первый план выходили его деловые качества и его полезность в деле освоения бескрайних земель.

Отец Анатолия Михайловича так и осел в Сибири. Женился на дочери мелкого чиновника. Стал служить, постепенно набирая 'вес' в департаменте народного образования. Войну четырнадцатого года статский советник Михаил Дмитриевич Логинов уже не застал, умер в девятьсот четвертом, на шестьдесят первом году жизни. Успел воспитать и направить на путь служения народному просвещению своих трех сыновей. Анатолий запомнил отца таким, каким он стал уже к тридцати пяти годам. Отец был веселым человеком, любил мать, любил своих детей, любил службу. Михаил Дмитриевич, давно избавился от юношеского максимализма, желания изменить все сразу и сейчас, приведшего его в Сибирь. Постоянно разговаривая с сыновьями, он пытался вложить им в сознание мысли о том, что нельзя добиться изменения жизни общества резкими, одномоментными движениями.

'Только постепенное движение, изменения всего уклада жизни русского общества, просвещение народа, приведет к благоденствию. Первейшая задача человека образованного, передать свои знания людям. Лучший путь для этого, стать учителем!'. Слова отца упали на благодатную почву. Три брата стали учителями, поддерживая традиции семьи.

В четырнадцатом году Анатолий Логинов, прапорщик запаса, был призван на службу Царю и Отечеству. Попал служить он во второочередную дивизию, формировавшуюся в Саратове.

Ополченческая дивизия, направленная на фронт во время несчастного Горлицкого прорыва, понесла очень большие потери. Она буквально таяла под огнем тяжелых орудий врага. Прапорщик Логинов, чудом оставшийся в живых в то время, когда жизнь офицера на фронте измерялась даже не неделями, а днями, зачастую часами, выжил под ураганным артиллерийским огнем австро-германцев.

Мало того, что выжил, людей сберег и при удачной контратаке, рота его захватила два германских орудия. Прапорщик Логинов, согласно статуту получил Георгиевский орден.

Императорский орден Святого Великомученика и Победоносца Георгия, позволил ему получить следующий чин. Подпоручик Логинов во время тяжелых боев при отступлении третьей армии генерала Радко-Дмитриева, как имеющий старшинство в чине среди немногочисленных живых субалтернов, возглавил батальон, потерявший почти всех офицеров. 'Старший прапорщик в четвертом батальоне' – так называли его в шутку уцелевшие офицеры полка.