Текст книги "1855-16-08"

Автор книги: Леонид Жирков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 28 страниц)

Жирков Леонид Сергеевич

1855-16-08

Необязательное предисловие (С).

Из отчета комиссии по проверке происшествия в 6 альфа секторе Большой Лаборатории Времени (перевод с Вейского, 25637 год Вегранской эры):

... В результате выхода из строя по вышеуказанным причинам сингулярного фазового синхронизатора триангуляционная диссипация по В-параметру привела к созданию локального пробоя пв континуума с переносом около 6 млн. стоунгов материи из хронокластера 34а657пр-О в хронокластер 34а897рн-Е. Сохранение работоспособности субблока Эйч привело к синхронинформацитринизации переброшенной материи и материи кластера...

Приложение 1. В связи с происшедшим возможны переносы меньших количеств материи в близлежащих хронокластерах. Однако, в связи с авральной работой по ликвидации последствий большого переноса, отследить все перемещения не представляется возможным. Для снижения возможного психологического шока аборигенов в случае местного переноса предлагается предоставить информацию о большом переносе в местной сети как научно-фантастическое произведение в жанре альтернативной истории"

Приложенте 2. Как показало дальнейшее исследование, при затухании возмущения, как остаточное явление произошел перенос весьма небольшого количества материи из хронокластера 34а489пр-О в хронокластер 34а362вв -Е со смещением ...

Примечание на полях:

"А дальше, как всегда, идет наказание невиновных и награждение непричастных".

Пролог. Завещание императора.

– Саша! В плохое время передаю тебе Империю. Долго над этим думал, отстали мы Саша от Европы. Только с турками и смогли на первых порах справиться ...

– Батюшка, зачем Вы так, говорите, Господь милостив ...

– Молчи и слушай отца! Бомбические пушки оказались хороши только против турок. Пароходофрегаты союзников правят бал на Черном море. Парусные корабли доживают последние годы.

– Батюшка! Зачем Вы напрягаетесь? Доктор Арендт сказал, что Вам покой надобен!

– Сашка, молчи и слушай! Запомни, когда в сорок восьмом году Паскевич уничтожил венгерских бунтовщиков, тогда произошла самая моя большая ошибка. Поклянись, что ты уничтожишь Австрию как страну.

– Клянусь!

– Развали ее на несколько независимых стран, за предательство. Можешь знамена повстанцев передать их преемникам. Польшу освободи, не нужно нам Царство Польское, отбери у австрийцев Краков и все польские области. А Польшу натрави на Пруссию. Тоже хороши союзники! Пусть поляки против пруссаков бунтуют. Понял ли?

– Понял батюшка.

Лежавшего на совершенно простой кровати императора Николая Павловича, накрытого солдатской шинелью, скрутила судорога.

Цесаревич торопливо промокнул выступившей на лбу у отца пот. Через несколько минут приступ прошел. Но голос повелителя одной шестой части суши земного шара стал заметно слабее.

– Саша!

– Да батюшка, я здесь!

– Англичанам, не верь никогда, и внукам своим заповедай, чтобы не верили! Самый гнусный народец, и Империя их гнусная. Предадут всегда. В союз с Англией как при брате моем покойном, чтобы никогда не вступала Россия. Используют всех они только к своей выгоде, сами же ничего для союзников делать не хотят. Все чужими руками жар загребать привыкли. Понял?

– Да батюшка!

Цесаревич встал на колени у постели Императора.

– Саша!

– Да отец!

– Отмени крепостное право, чем раньше, тем лучше. Я хотел, но не успел. Ты сделай это! Привлеки Киселева, у него есть здравые мысли. Англичане вешают работорговцев-капитанов везущих негров-язычников в Америку. У нас, у каждого помещика белые рабы одной веры с помещиками. Стыдно сие!

Взгляд Императора стал напряженный, глядя в глаза сына, он сказал:

– Не знаю, как ты сможешь, но рабства в России более не должно быть, и чем быстрее, тем лучше! Обещаешь?

– Обещаю!

– Все Саша!

– Батюшка!

– Все, во что я верил, 'Священный Союз', завещанный мне братом, вера в то, что монархи должны поддерживать и помогать друг другу, неизменность государственного устройства в России, все пошло прахом. Русской кровью поддерживал я равновесие в Европе, помог и султану и Цесарю Австрийскому в свое время. Видно по всему совершенно напрасно. Лучше бы врагам их помог!

Спасли наши воины государство Австрийское, да вот как оно нам отплатило в годину испытаний. Императора Австрийского Франца-Иосифа Первого, сделай пожалуйста последним Австрийским Императором. Уничтожь Австрию, этот гнойный нарыв на теле Европы, сделай на границах России дружественные государства: Польшу, Чехию, Венгрию, Валахию. Обещаешь?

– Обещаю!

– Прости меня сын. Постарайся быть лучшим Государем, чем я. Австрию, уничтожь!

– Клянусь отец! Я выполню все, что ты мне сказал!

– Сейчас оставь меня. Позови духовника ...

Глава 1. Не суди по одежке.

Переформированный в августе шестнадцатого года 485-ый Еланский пехотный полк, первый полк 122 – ой пехотной дивизии направленной, в распоряжение генерала от кавалерии Брусилова на Юго-Западный фронт, прибыл к последней железнодорожной станции по нашу сторону фронта. Эшелоны полка выгружались в городке Тарнополе. Тут же одновременно с пехотой, разгружались эшелоны 122 -ой артиллерийской бригады и 47-го тяжелого артдивизиона.

Полк следовал в авангарде дивизии, растянувшейся своими эшелонами на сотни километров. Согласно полученному ранее уведомлению, у станционного коменданта должен был дожидаться приказ командира корпуса о дальнейших действиях полка.

На станции творилась нечто невообразимое: снующие по разным важным и не очень делам солдаты разных родов войск; иные бегущие за кипятком, другие возвращающиеся с питательного пункта. Встречались и бегущие к своим вагонам, что-то прячущие под полой и воровато оглядывающиеся. Повсеместно сновали торговки из местного населения, чуть в стороне видно было степенных хохлов на возах запряженных волами, мобилизованных для военных перевозок и терпеливо дожидающихся распоряжений. В нескольких играли гармошки, и толпился народ вокруг плясунов. Все это напоминало о вавилонском столпотворении.

В окрестностях станции, разливался сильный запах нечистот, смешивающийся с запахом дыма полевых кухонь питательного пункта и хлорной извести использовавшейся для дезинфекции.

Командир прибывшего полка, генерального штаба полковник Ларионов Андрей Васильевич, высокий, почти саженного роста (без двух вершков), тридцати шестилетний офицер с 'Владимиром' четвертой степени с мечами и бантом, в сопровождении адъютанта полка капитана Гребнева, вошел в помещение комендатуры. Ранее в мирные годы здесь сидел начальник станции, и все блистало чистотой, сейчас, деревянные полы с облезшей краской были затоптаны и загажены настолько, что невозможно было рассмотреть цвет их первоначальной окраски. На стене, среди прочих плакатов призывающих подписываться на военный заем, жертвовать в пользу раненным, Ларионов увидел плакат начала войны, уже пожелтевший и местами ободранный. Громадный русский солдат в бескозырке, держал за ус императора Вильгельма, изображенного художником в виде маленького человечка, собираясь дать ему щелчок по носу. Союзник германского императора, император австрийский был столь же мал размером.

Были на плакате и стишки:

Чтож, теперь узнаешь вкус.

Потяну тебя за ус,

Чтоб не думал о Руси,

На, щелчком ты закуси.

А союзник твой, австриец,

Этот жадный кровопиец,

На колени встал от страха

И пополз как черепаха.

– Смотрите Сергей Аполлонович, старый знакомый.

– Простите?

– Я про плакат говорю, с четырнадцатого года не видел, а здесь сохранился.

– А-а! Вы про этого монстра с выпученным правым глазом. Лучше Андрей Васильевич, посмотрите сюда, – капитан указал на скромный лист бумаги с напечатанными пишущей машинкой строками:

'По распоряжению начальника штаба 14-го армейского корпуса разыскиваются:

1) Еврей по имени Генцель, извозчик, житель города Сосновиц.

2) Еврей Сымха Мошкевиц, житель города Бендина.

В случае появления в районе расположения войск вышеназванных лиц, таковых обязательно задержать и препроводить в штаб армии для подробного опроса.

Обер-офицер для поручений Бородин'.

– Шпионы?

– Черт его знает! Давайте определимся, где тут размещается комендант.

– Согласен.

Ларионов поймал за пуговицу тужурки проходившего мимо железнодорожника и задал ему вопрос:

– Скажи, любезный, где тут комендант помещается?

– Это, Ваше благородие, в энтом здании, как войдете, по коридору пройдите и направо третья дверь. Там их кабинет.

– Спасибо братец. Идемте Сергей Аполлонович.

В коридоре постоянно ходили, какие-то люди. Напоминало это 'броуновское движение' растревоженный муравейник. Протолкнувшись сквозь поток, офицеры, предварительно постучав в дверь, вошли к коменданту.

Военный комендант, капитан интендантского ведомства, вынужденный одновременно отвечать на бесконечные вопросы, отдавать распоряжения о перевозке мясных туш ближе к позициям, об организации питания прибывших частей, об исправлении запасного насоса на водонапорной башне, и еще множества неотложных вещей, судя по его виду, был совершенно затуркан и замотан.

Он поднял покрасневшие от бессонницы глаза с набрякшими веками, увидел полевые погоны вошедших офицеров, встал из-за стола.

– С кем имею честь?

– Командир четыреста восемьдесят пятого полка, и соответственно начальник эшелона сто двадцать два сорок восемь, полковник Ларионов.

– Адъютант полка, капитан Гребнев.

– Военный комендант станции Тарнополь, капитан Батицкий. Присаживайтесь господа. Прошу меня извинить я вынужден закончить.

Кроме коменданта в кабинете находился еще инженер-железнодорожник. Обращаясь к нему, комендант заканчивал видимо важный и неотложный разговор:

– Павел Матвеевич, я прошу Вас, восстановите Вы этот проклятый насос! Я знаю, что у Вас нет какого-то там станка. Но насос непременно надо сегодня, крайний срок -завтра, починить. Иначе придется паровозные тендеры из ведер заливать.

– Я, Викентий Васильевич не отказываюсь, по поводу станка, я бы с несколькими рабочими добрался бы до Злочева и посмотрел в тамошних мастерских.

– Сколько потребуется времени, Вам на сей 'анабасис'?

– Сегодня соберемся, завтра доберемся, за половину дня выточим этот проклятый поршень, демонтируем станок, через день вернемся, подгоним, соберем и испытаем насос.

– Когда? Когда насос заработает?

– Как вернемся, насос к вечеру заработает. На третий день. Раньше никак. А станок уж потом соберем.

На лице капитана появилось страдальческое выражение, словно инженер сделал при нем гадкий поступок. Видя его реакцию, на изложенную программу, сорокалетний на вид инженер, с аккуратной щеточкой усов, сочувственно сказал:

– Да не переживайте Вы так, резервный насос спокойно это время отработает.

Капитан обреченно кивнул головой.

– Давайте, давайте. Только поскорее.

– Я заберу с собой токаря Ляпина и механика Гузенко. И еще несколько рабочих.

– Да берите с собой хоть все мастерские! В добрый путь! Лишь бы толк был.

– Тогда до послезавтра, Викентий Васильевич!

– Я надеюсь на Вас!

Железнодорожник поднялся и вышел. Комендант, простившись с инженером, перевел взгляд на офицеров.

– Простите господа.

– Ничего, ничего. Господин капитан, мы собственно зашли узнать, нет ли каких сообщений для нас... Нам было обещано.

– Да, да, безусловно. Есть, есть у меня пакет для Вас. Сейчас один момент, – говоря это, комендант открыл стоявший в углу сейф, достал оттуда конверт из плотной коричневого цвета бумаги с сургучными печатями, и журнал в котором командир полка после предоставления коменданту своего офицерского удостоверения и предписания штаба дивизии расписался в получении секретных бумаг.

Вскрыв конверт, наскоро пробежав глазами полученные распоряжения, помрачневший полковник передал бумаги полковому адъютанту.

– Ваше мнение Сергей Апполонович?

– Столь любимый нашим любезным Куропаткиным, отряд трех родов оружия.

– Согласен. Впрочем, вспоминая историю, сию любовь надергать кусков из разных частей завел еще Ванновский.

– Не к ночи будет помянут!

– Ну не надо так строго, Сергей Аполлонович. Займитесь розыском подчиненных мне частей, командиров я жду у себя через полчаса.

– Слушаюсь господин полковник!

Полковой адъютант вышел.

К Ларионову обратился комендант.

– Господин полковник! Я имею к Вам просьбу!

– К вашим услугам!

– Я прошу Вас, Вы ведь на Злочев будете двигаться? Возьмите в обоз повозку с моим инженером и его рабочими.

– Всенепременно господин комендант, – в голосе Ларионова послышалась скрытая ирония, – позвольте откланяться. Честь имею!

Видимо почувствовав эту иронию, капитал тыловой службы встал из-за стола, одернул китель, гордо вскинув голову, произнес:

– Всего Вам доброго господин полковник и удачи на фронте! Вы не думайте, что я интендантского ведомства по складу характера. Я по случаю застрял здесь комендантом, до ранения был строевым офицером.

Комендант вытянулся еще больше и быстро проговорил:

– Ротный командир 41-го Сибирского Стрелкового. Под Праснышем получил огнестрельный перелом левого бедра, к службе в строю не годен и вот застрял в тылу. Не сочтите трусом. Честь имею!

Короткий кивок головы и Ларионов увидел плескавшуюся в глазах обиду.

– Простите меня капитан, невольно обидел Вас. До недавнего времени батальонный командир, лейб-гвардии 4-го стрелкового Императорской Фамилии полка. Под Праснышем были соседями.

Офицеры обменялись рукопожатием и распрощались. Дорога одному лежала на фронт, другому к множеству совершенно неотложных тыловых дел.

Глава 2. Марш.

Выйдя на перрон полковник, подумал, что попал в неудобное положение из-за своего свойства характера делать скоропалительные выводы и умозаключения. Сам себя, убедив, что перед ним 'тыловая крыса', повел себя недостойно, как оказалось зря. Как многие офицеры фронтовики, он не любил тех, кто 'окопался' в тылу. Неудобно получилось. Хорошо хоть догадался извиниться.

Размышляя о том, что будь даже капитан не боевым офицером, хоть и не получившим наград, но получившим память о фронте в виде простреленной бедренной кости, а действительно той самой 'тыловой крысой', без него ведь все равно было бы, не обойтись.

– Нет гвоздя в подкове, подкова пропала,

Подкова пропала, лошадь захромала,

Лошадь захромала, командир убит,

Конница разбита, армия бежит,

Враг ворвался в город, пленных не щадя,

Потому что в кузнице, не было гвоздя!

Бормоча себе под нос детскую английскую песенку, Ларионов думал о полученном приказе, в котором было сказано: выдвинуться в район Злочева, к исходу дня 16 октября.

На время следования он являлся также начальником для трех батарей 122 артбригады, батареи 47 мортирного дивизиона, и 122 артиллерийского парка. Совершить марш, произвести рекогносцировку на местности, приготовив артиллерийские позиции для артобстрела укреплений австрийцев. С утра семнадцатого октября произведя артподготовку перейти в атаку на австрийские позиции приковав к месту прорыва резервы противника. Основной удар по врагу должны были произвести остальные полки сто двадцать второй дивизии, который должны были выгрузиться на станции Тарнополь через двенадцать часов. Его полк, был предназначен в жертву. Полковник мрачно подумал о том, что для успеха вех, кто-то должен погибнуть. Не отделяя себя от своих подчиненных, Ларионов начал считать и себя мертвым. Оставаться в тылу, когда батальоны пойдут в атаку, он считал для себя невозможным.

Отдельно была поставлена задача об организации управления корпусом недалеко от места прорыва полка. Командир корпуса видимо нисколько не сомневался в том, что линия фронта отодвинется от села Горево на двадцать верст. Видимо поэтому, Ларионову на время марша, подчинялись командиры корпусных: искровой и саперных рот.

'Судьба на всех одна, повезет, не останусь на австрийской проволоке, не повезет, так не я первый, не я последний'.

* * *

Думая про себя о последних судорогах 'Брусиловского прорыва' Ларионов не ждал от предполагаемого наступления дивизии ничего хорошего. Раньше надо было господа Ставка! Сейчас наступательный порыв войск уже иссяк. Подкрепили бы вовремя Юго-Западный, глядишь, и Австро-Венгрия стала бы отдельно Австрией, отдельно Венгрией и отдельно Чехией. Сейчас поздно. Потери в войсках во время 'прорыва' были очень большие, об этом Ларионов знал из письма младшего брата, воевавшего в 101-ой дивизии генерала Гильчевского, командиром роты 404-го Камышинского полка. Полк брата, в статской жизни помощника присяжного поверенного, формировался из ополченческих дружин, как и его 485-ой полк, только угодил под раздачу раньше. Потуги высшего командования продолжить наступление у Ларионова не вызывали энтузиазма. А задача поставленная полку командиром корпуса, оставляла очень мало шансов выжить. И полку и его командиру. Ларионов, несмотря на недолгий стаж командования полком, уже не отделял себя от своих людей.

Подходя к штабному вагону, полковник увидел выстроенных, чуть в стороне от железнодорожный путей своих солдат. Даже не маленький полковой обоз, из девяноста четырех повозок был выстроен за четкими квадратами рот.

'Ну, прямо тебе Императорский смотр на 'Царицыном лугу'!

Около собравшихся чинов составлявших штаб полка, стояли несколько незнакомых офицеров.

'Попутчики прибыли, пойдем знакомиться'.

* * *

– Господа офицеры!

– Господа офицеры!

– Здравствуйте господа!

– Здравствуйте, господин полковник!

Офицеры по очереди представились.

– Командир первого дивизиона, сто двадцать второй артбригады, подполковник фон Шведе!

– Командир первой батареи, сорок седьмого тяжелого артдивизиона, подполковник Марков-второй!

– Начальник сто двадцать второго летучего артиллерийского парка, полковник Лямин!

– Командир двадцать четвертой, отдельной саперной роты капитан Коростылев!

– Командир тридцать первой, корпусной, искровой роты капитан Фатеев!

– Командир полусотни тринадцатого донского полка хорунжий Корнеев! – звякнув тремя солдатскими "Георгиями" и двумя медалями хорунжий.

– Очень приятно господа! Командир четыреста восемьдесят пятого Еланского пехотного полка, полковник Ларионов. На ближайшие двое суток ваш прямой и непосредственный начальник, согласно приказу командира корпуса. Если ваши люди готовы к движению, то надо выступать.

Рядом с полковником встал полковой адъютант.

– Господа офицеры! Извольте получить приказ на марш!

Гребнев раздал офицерам неведомо, когда написанные, размноженные и подписанные им 'С подлинным, верно, капитан г.ш. Гребнев' приказы на построение и движение.

– Когда успел, Сергей Аполлонович?

– Мне, штабной крысе, полагается в первую очередь о бумажках думать, пока шел к штабному вагону в уме все составил, дошел на бумаге набросал, писаря размножили, я потом и подписал. Оригинал в штабном вагоне, ждет вашей подписи Андрей Васильевич.

– Спасибо!

– В первый раз получаю приказ на марш до его начала! – Сказал полковник – начальник артпарка.

– Похвально! Похвально! – произнес командир батареи тяжелых орудий, невысокий сухощавый подполковник Марков-второй, – Мне тоже очень приятно, получить приказ до начала движения.

Хорунжий откозыряв, хотел удалиться к своим казакам, выступавшим, согласно приказу, в голове колонны. Но Ларионов сказал ему, чтобы тот задержался. Отойдя чуть в сторону от офицеров, командир полка, глядя на грудь хорунжего, где наличествовали все знаки его солдатской доблести, которые после производства в офицеры, должны были представлены ограниченным количеством наград, из высших степеней, сухо задал вопрос:

– Почему нарушаете статут?

Лицо хорунжего покраснело, но ответил он твердо, с сознанием своей правоты:

– Господин полковник, я не на базу нашел награды, вот и ношу. Что ж в кармане, что ли носить? Потеряются, не дай Бог, где потом испрашивать дубель?

Хорунжий немного помедлил и добавил с вызовом:

– Войсковой старшина Голубев, командир полка, ничего против не имел.

– Если неумышленно потеряете, я сам испрошу для Вас дубликат. Сейчас Вы прикомандированы к моему полку, и я для Вас Царь, Бог и воинский начальник. Приведите себя в порядок, оставив награды положенные для ношения.

Хорунжий сделал лицо, как будто съел что-то кислое и ответил согласно уставным нормам:

– Слушаюсь господин полковник!

Пока хорунжий, недовольно бурча себе под нос, откреплял крест и медаль четвертой степени, командир полка, обращаясь к офицерам, сказал:

– С Богом господа!

Все сняли фуражки и перекрестились. Офицеры разошлись к своим ротам и батареям. Марш начался. Ларионов прикинув с началом движения, на какое расстояние вытянется колонна, поморщился про себя. Выходило никак не меньше пяти верст. Один его полк займет три версты, а еще корпусные роты, артиллерийский парк, батареи, так все пять. Учитывая неизбежное растягивание колонны, выходило, что никак не меньше шести. 'Пять пишем, шесть в уме'!

Инженер железнодорожник со своим куцым обозом из трех повозок, пристроился к артиллерийскому парку. Полковник Лямин не возражал. В инженере Павле Матвеевиче Колмогорове он нашел благодарного слушателя, а местами и интересного собеседника.

* * *

В четырнадцатой роте полка, как, наверное, и в остальных ротах, с началом марша начались разговоры солдат. Не бывавшие еще в бою солдаты из ополченцев и только что призванные, пытались угадать свою судьбу, вылавливая крохи информации от бывших уже на фронте однополчан.

– Дядька Тарас, а какая она война, – спрашивал бывалого солдата молодой парень последнего призыва.

– Ну вот, счас дойдем до позиций, там тебе Трегубов и будет война! Сам все увидишь. Дай только дойти.

– Дядька Тарас, а как там, на позициях будет?

– А это все как Господь предопределит и начальство прикажет.

– А Вы как предполагаете? – не унимался парень.

– Мнится мне, что в наступление нас бросят. – Авторитетно проговорил рядовой Митрохин, побывавший уже и под артиллерийским обстрелом, и ходивший в атаки на 'австрийца'. Многие прислушивались к его рассуждениям.

– Почему?

– Да что ты пристал ровно короста? Сам не видишь? Антилерия с нами идет? Идет. Запас снарядов везут? Везут. Для чего нашу дивизию сюды направили? Пироги кушать? Тут и без нас солдатов хватат для обороны. Значится, в наступление пойдем.

– Да-а-а.

– Вот тебе и да-а-а. – передразнил собеседника Митрохин.

– Страшно, поди, в атаку идтить?

– Все Васятка увидишь.

– Ты Митрохин не пугай парня, сам небось в атаке не из первых был, – вступил в разговор ефрейтор Курышев, имевший на груди георгиевскую медаль.

– Да я что, господин ефлейтор?

– Ефрейтор!

– Виноват! Господин ефрейтор, Васятка спрашиват, я отвечат!

– Смотри у меня! А, ты Трегубов не боись! Дойдем, там увидим, что нам предстоит. Или грудь в крестах ...

– ...или голова на проволоке. – Закончил мысль ефрейтора рядовой Митрохин.

Разговоры в строю прекратил повелительный крик унтера командовавшего взводом:

– Кто хайло в строю раскрыл? Вот я вас!

* * *

Во время движения, Ларионов периодически давал команду 'Подтянуться!'. Расстояние до Злочева от Тернополя согласно имеющейся карте Генерального штаба составляло пятьдесят восемь верст. Солдаты пробегали некоторое расстояние, чем ближе к концу колонны, тем большее. Такое движение очень утомляло. Вместо ровного походного шага, периодические пробежки весьма влияли на усталость.

За время движения, предусматривалось два малых привала и один большой. Весь марш надо было осуществить за двадцать восемь часов. Но человек предполагает, а Господь располагает, как, ни гонял свой полк Ларионов в окрестностях Саратова, роты все равно растягивались во время движения как каучук. Два раза приходилось останавливать голову колонны, для того чтобы все подтянулись. Больше всех по поводу задержек, проявлял недовольство инженер Лушин. На 'карте' стояло его слово, данное коменданту станции.

Высказанное им недовольство темпом продвижения к цели, Ларионов парировал предложением не ехать на повозках среди артиллерийского парка, а двигаться своим ордером, выражаясь по-морскому. И тогда никто не станет задерживать господина инженера. Инженер не стал обострять отношения и умолк. Хотя иногда что-то и бурчал себе под нос.

* * *

После большого привала, когда усталые солдаты запрягали усталых лошадей в повозки и орудийные запряжки, когда усталые шофера искровой роты садились на сидения своих автомобилей – радиостанций, на горизонте по направлению движения многие видели необычное явление на небе. Солдаты описывали потом это словами 'Большие ворота, прямо светлые на краю земли. Офицеры сошлись во мнении, о том, что это весьма напоминало северное сияние в виде Золотых ворот города Владимира. А те, кто не видел таковых, согласились с теми, кто таковые видел. Только масштаб их превосходил все мыслимые размеры. Одновременно со световыми явлениями в небе, практически у всех создалось впечатление, что земля под ногами дрогнула.

Дорога до того пролегавшая параллельно исковерканному железнодорожному полотну ведущему к взорванным мостам, стала круто забирать влево, впереди были переправы через две реки, потом начинался лес.

Солдаты глотали пыль. Несмотря на то, что в октябре должны были быть дожди, а уж на праздник Покрова и снег должен был выпасть, было не по-осеннему тепло. Полк совершал марш, имея шинели в скатках. Несмотря на осень, пыль стояла как в июле, Многие из молодых солдат, прикладывались на ходу к фляжкам, по лицам людей из под фуражек струился пот, прочерчивая дорожки.

Ехавшие верхом командир полка и полковой адъютант, наблюдая за движением рот, пустились в воспоминания.

– Сергей Аполлонович, Вам ничего не напоминает наш марш?

– Четырнадцатый год. Все стремятся войти в соприкосновение с противником, впереди кавалерия, которая изображает завесу, а пехотные полки, маршируют в таком же облаке пыли. Наша четвертая стрелковая дивизия, наглоталась пыли по самое немогу. Прежде чем схватились с германцами, дорогу к ним проклинали все, от офицеров до последнего рядового.

– У нас в третьей гвардейской дивизии, было очень похоже. Тоже глотали пыль.

– Слава Богу, впереди лес, там наверняка будет прохладнее, да и то, что сейчас осень, позволит избежать тепловых потерь. Скажу Вам, что в нашем полку, когда выдвигались к линии фронта, было много тепловых ударов. Представьте, идее солдат и вдруг падает. Не из-за того, что он несет на себе, а из-за жары. Сейчас должно быть легче.

Густой смешанный лес, в котором не было слышно птичьего гама – видимо 'певцы' уже отправились в теплые края, выглядел сумрачно и неприветливо. Лиственные деревья стояли одетые вместо зеленого убора, в желтый и багряный наряд. Сосны, изредка встречающиеся среди осин и берез, гордо несли короны своих иголок. Въезжая под сень деревьев, Ларионов подумал о том, что совсем не прочь последовать за птицами. Было бы хорошо, отправиться, к теплому морю. Выкинуть из головы Великую войну и бездумно поваляться на песочке слушая ласковое шуршание прибоя. Ощущение морского прилива было настолько осязаемо, что командир передового отряда дивизии вздрогнул, 'Привидится же такое!'.

Колонна втянулась в лес. Разговоры в ротных колоннах даже без окриков унтер-офицеров постепенно стихли. Слышен был только мерный хруст шагов, шуршание опавших листьев, позвякивание амуниции, стук копыт обозных и артиллерийских лошадей, скрип колес. Вверху, в кронах деревьев зашумел ветер. Погода была не по октябрьски теплой, шинели были в скатках, воротники суконных гимнастерок у многих солдат были расстегнуты. Перед отправкой на позиции, полк обмундировали во все новое и не обмятые воротники многим натирали шеи. Пыль, так донимавшая до входа полка на поле, на лесной дороге отсутствовала. Ротные и батальонные командиры, как и предписывалось уставом, были верхом, при взгляде на многих из них, у Ларионова вставала в памяти характеристика данная Денисовым из 'Войны и Мира', пехотинцам, влезшим на лошадь*.

Привычный ход полка, сопровождаемый звуками движения батарей, ласкали слух полковника. Неожиданно к Ларионову подъехали адъютант и казначей полка.

– Господин полковник!

– Слушаю вас господа!

– Вы обратили внимание, что лес сей довольно большой, мы движемся по нему уже час, а он все не кончается?

– Да действительно идем уже около часа.

– А между тем, на карте у меня показана ширина леса не более двух верст. Я вот с Иваном Артуровичем, попытался определиться, и по солнцу, и по компасу идем мы совершенно верно, на юг. Но лес ведь почему, то не кончается!

– Сейчас я по своей карте посмотрю. Чудес не бывает!

– А я господин полковник, скажу, что у меня ощущение, что полк, обоз, артиллерия, мы все идем по какому-то туннелю! Смотрите! Деревья над дорогой смыкаются! Точно какой-то туннель! Да и вообще какой-то могильный холод в этом лесу! – казначей зябко передернул плечами.

– Будет Вам Иван Артурович! Тьфу, тьфу, тьфу! Для многих фронт, конечно, может обратиться в могилу, но нельзя, же так! Солдаты могут услышать! – говоря это, Ларионов расстегнул полевую сумку, достал карту и внимательно смотрел на стрелку компаса.

Командир полка озадаченно поскреб пятерней коротко стриженые волосы на макушке, надел фуражку и спросил:

– Сергей Аполлонович, кто у нас лучше всех в седле держится?

– Батальонный адъютант второго батальона поручик Нежинцев и ротный командир четвертой капитан Готье.

– Давайте команду нашим 'гусарам', проскакать сии дебри, и доложить когда они закончатся.

– Слушаюсь!

Про себя Ларионов подумал, что действительно странно, лес судя по карте должен был бы уже закончиться, и судя по компасу, направление движения было верным. Вперед проскакали два офицера названные полковым адъютантом.

'Непорядок, надо было бы не всю полусотню казаков отправлять, а хоть десяток при себе оставить, подумал Ларионов.

– Знойко как то стало, – сказал ехавший рядом казначей.

Действительно в лесу стало прохладно, сырой, холодный воздух, стал забираться под

гимнастерки.

– Октябрь месяц, тем более, что Покров уже был, что же вы хотите Иван Артурович?

* – 'Собака на заборе'.

Погода осенью меняется очень быстро.

– Мне кажется, что всем нам немного прохладно Андрей Васильевич. Может, дадите команду 'Шинель в рукава'? – спросил подъехавший к командиру полка подполковник Ремезов, командир первого батальона.

– А потом всем опять станет жарко, и опять прикажете останавливаться, чтобы скатки скатать?

– Не знаю, но холодно в лесу.

– Сейчас, по всей видимости, выйдем из леса. Наши посланцы возвращаются и пара казаков с ними.

Глава 3. 'Отпечаток каблука'.

Поручик Нежинцев, подъехав легкой рысью, обратился к полковнику:

– Господин полковник, только послушайте, что говорит сей 'чичероне'!

Казак с нашивками приказного, приложив руку к фуражке, доложил:

– Вашевыскородие! Их благородие господин хорунжий приказали передать, что от опушки море справа по ходу в полуверсте.