Текст книги "1855-16-08"

Автор книги: Леонид Жирков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 28 страниц)

– А они сегодня метко стреляют!

'Но ведь Нахимов был смертельно ранен на Корниловском бастионе, а не на батарее нумер десять. Слова! Те самые слова! Про них везде написано, значит, из-за нас все сдвинулось, но общая канва сохранилась!? Нет! Нет!'

Двадцатилетний прапорщик артиллерии Андрей Михайлович Снесарев, твердо шагнул вперед отталкивая адмирала Нахимова и принял в голову предназначавшуюся ему пулю.

Глава 35. Санкт-Петербург.

В последних числах июня, начале июля, прибыли на Качу четвертая и пятая пехотные дивизии. Государь Император, указал князю Горчакову, чтобы дивизии эти не были дробимы по частям, а образовали резерв свежих войск для нанесения поражения неприятелю. Тем же письмом, главнокомандующий в Крыму извещался, что с целью ликвидации 'осиного гнезда в Евпатории' надлежит сформировать первый корпус Приморской армии.

В состав корпуса предлагалось включить вторую и третью гренадерские дивизии, идущие форсированным маршем из Балты и Ольвиополя, первую драгунскую, седьмую резервную и сводно-пехотную дивизию из вторых бригад шестой и девятой пехотных дивизий.

Из артиллерии в состав корпуса должны войти восьмая, девятая, десятая и одиннадцатая артиллерийские бригады, стоявшие в главном вагенбурге у села Бакшая.

В качестве усиления корпусу передавались два батальона и две батареи Сибирской стрелковой бригады.

Командиром корпуса назначался генерал-лейтенант Ларионов, ранее никому в армии неизвестный, но хорошо знакомый князю Горчакову как скромный полковник, командир, так громко заявившей о себе Сибирской бригады.

Русская армия переставала быть обороняющейся стороной и переходила к решительным действиям. Его Величество, счел пребывание Ларионова в действующей армии более целесообразным, нежели в Гатчинском дворце. Тем более, что полковник Гребнев, флигель-адъютант, и с недавних времен стал главным советником Императора. Правда роль его в происходящих событиях не освещалась, и новоявленный полковник, оставался как бы в тени.

Главнокомандующий в Крыму, не чувствуя себя полководцем, до сих пор предпочитал метод пассивной обороны и воздерживался от решительных действий. Военному министру, он писал:

'Было бы просто сумасшествием начать наступление против превосходного в числе неприятеля, главные силы которого занимают, кроме того, недоступные позиции. Первый день я бы двинулся вперед; второй – я бы отбросил неприятельский авангард и написал бы великолепную реляцию; третий день я был бы разбит, с потерею от 10 до 15 тысяч человек, и четвертый день Севастополь и значительная часть армии были бы потеряны. Не крепи я всеми силами оборону, Севастополь уже более месяца принадлежал бы неприятелю, и ваш покорнейший слуга был бы между Днепром и Перекопом. Я бы желал, любезный князь, чтобы вы убедились в одной истине, которую я считаю непреложною, а именно, что принятая мною система осторожности есть, конечно, наилучшая, которой можно было последовать, и что полученные чрез нее результаты доставили неисчислимую выгоду для России'.

В разговоре с Коцебу, Горчаков 'умыл руки'.

– Павел Евстафьевич, Государь принял решение о переходе к решительным действиям и возложил за них ответственность не на нас. И, слава Богу!

Чрезвычайно низкорослый (два аршина без вершка), с неизменной язвительной улыбкой на лице, держа в голове то, что русские без немцев ничего добиться не смогут и предвкушая, что именно он в конце концов будет во главе армии, начальник штаба ответил своему начальнику:

– Быть по сему!

* * *

Головокружительный взлет Ларионова, из полковников в генерал-лейтенанты, из командиров полка, в командиры корпуса, отнюдь не повлияли на его здравомыслие. Он не считал себя лучше или умнее других генералов. Он просто был опытнее их на шестьдесят лет. Ощущая в себе умение и смелость принять правильные решения, расстраивался только от того, что рядом не было Гребнева. Генштабиста милостью божьей, умеющего все предусмотреть, рассчитать и всех кого надо предупредить. Да чего греха таить, человека, ставшего его ближайшим другом.

Обращение на 'ты', которому положил начало 'сухой' брудершафт, переросло в дружбу, которой у обоих офицеров не было с юнкерских времен.

* * *

– Вот это комфорт и простор! Целый вагон!

Ларионов вполне оценил расторопность и деловую хватку жандармского штабс-капитана сопровождавшего маленькую делегацию. После бешеной гонки на перекладных по маршруту Симферополь – Екатеринослав – Харьков – Курск – Орел – Тула – Москва, все чувствовали себя разбитыми и смертельно уставшими. Остановка в Москве была непродолжительной и через три часа по прибытию, уладив вопросы с генерал-губернатором Закревским, именуемым москвичами не иначе как Чурбан-паша, Васильчиков распорядился о поездке на вокзал.

В данном случае, подчиняясь распоряжению Императора, генерал-губернатор приказал выделить отдельный салон-вагон, всячески пытаясь понять тот пиетет, высказываемый князем Виктором Илларионовичем к каким-то пехотным полковнику и капитану. И Гребнева, и Ларионова для предстоящей им поездки в Петербург, в Симферополе переодели в форму, принятую в 1855 году, пошитую мобилизованными для этого сразу тремя портными. А вот на самом вокзале Николаевской железной дороги, распоряжался и договаривался жандармский штабс-капитан. Ларионов и Гребнев более привычные к кавалерийским чинам ОКЖ, несколько раз оговорились, назвав его штаб-ротмистром*, пришлось извиняться ловя недоуменный взгляд офицера.

Оставив без удовлетворения любопытство московского генерал-губернатора, делегация отправилась в Петербург. В самом начале пути, после милой российской музыки в виде трех свистков обозначавших отход поезда, адъютант и ординарец Васильчикова накрыли стол, и путешественники смогли насладиться едой не впопыхах на почтовой станции, а совершенно спокойно, никуда не торопясь. Блюда и закуски были хоть и холодные, но очень аппетитные. Бутылка вина, запасенная денщиком Ларионова Трофимом Власовым, оказалась весьма кстати.

Все очень устали, и после короткого завтрака путешественники разошлись по купе.

Из дневника капитана Гребнева.

Охрана наша устроилась у обоих входов в вагон, мы с Андреем, несмотря на усталость, разговорились о довоенном времени. Насмотревшись на современные моды, хоть и мельком виденных дам, оба мы чувствовали себя пришельцами на другую планету. Постепенно разговор перешел на семьи, и я узнал, что Андрей был женат, венчался в десятом году. Но супруга его, Татьяна Георгиевна, через год умерла. Врачи говорили скоротечная чахотка.

Андрей не рассказывал как потом жил, но про один роман упомянул. Это было в пятнадцатом, он как раз долечивался, жил дома, в Зимнем** ему только перевязки делали. Выйдя как-то в город, встретил молодую даму в 'Бродячей собаке'. Андрей страстный любитель поэзии, говорит, что в квартире на Литейном у него осталась большая библиотека в основном составленная из книг со стихами. Вот и в кафе это забрел, чтобы послушать тамошних 'властителей дум'.

С дамой, в одиночестве сидевшей за столиком, Андрей познакомился, приятно провел вечер и как вежливый человек, предложил ее проводить. В результате, они проснулись в квартире на Литейном. Окончился роман, так же неожиданно, как и начался. Встав поутру и не обнаружив рядом с собой Лены, Андрей нашел в гостиной на столе две четвертушки со стихами. Он их хранит и даже показал мне. Попытки найти ее окончились неудачей, а потом Андрей уехал на фронт, в свой полк и более не встречал свою поэтессу. По-моему, он до сих пор влюблен.

Два листка, которые мой друг достал из бумажника, и позволил прочесть, произвели на меня странное впечатление, вспомнились училище, тонкая кисть Нади К. лежащая на обшлаге моего юнкерского мундира. Сладкий запах ее духов, который кружил мне голову почище шустовского коньяка. Как быстро бежит время!

Вот стихотворения, которые Андрей разрешил мне переписать.

Мой сероглазый рыцарь,

Трепетна слов основа,

Дальше не будет дальше,

Снова не будет снова.

Зреет любовью слово,

А прорастает фальшью,

Снова не будет снова,

Дальше не будет дальше.

* * *

И дрожит, и дрожит,

Паутинка белесая осени,

И покой на душе пустоват,

И не то, чтобы грязно,

А как-то набросано,

Откружился, отпел, отплясался

Мой бал-маскарад.

Я иду меж берез,

по тропиночке узенькой,

И шуршит под ногами листва,

Все теперь все равно

Все, что было и не было,

Может быть, может быть

Я была не права'

–

* )Кавалерийские звания в ОКЖ, ввели в 1882 г. После чего в русском языке утвердилоь словосочетание 'табуреточная кавалерия', как обозначение чего-либо не настоящего.

**) Во время ПМВ, в Зимнем дворце размещался военный госпиталь.

* * *

По прибытии в Петербург, путешественников встретил на вокзале флигель-адъютант Императора князь Щербатов, и, не мешкая вместе с ними, отправился в Гатчину. Гатчинский дворец Павла Петровича, недавно был перестроен согласно пожеланиям Николая I, главным архитектором императорского двора Романом Кузьминым. Как место для встречи с людьми, существование которых не должно было предаваться широкой огласке, Гатчина подходила идеально.

Встреча Ларионова, Гребнева и Александра II, произошла в башенном кабинете Павла Петровича. Пройдя через вестибюль, нижнюю кавалерскую и секретарские комнаты, офицеры оказались в овальном кабинете имевшем два входа, а уже из него вошли башенный кабинет. Щербатов и Васильчиков согласно полученным ранее распоряжениям остались в овальном кабинете.

Представившись государю, офицеры, получив разрешение, прежде всего, выложили на стол доказательства своей принадлежности к будущему. Александр Николаевич с интересом осмотрел документы, монеты, банкноты с датами, оружие. Пригласив гостей садиться Император, отложил в сторону приготовленные полковником и капитаном доклады, а также пухлый том составленный группой инженера Колмогорова в Северном укреплении.

– Господа, я конечно самым тщательным образом изучу предоставленные документы, но сейчас я хочу именно живой рассказ. Давайте вы вкратце расскажете об истории моего царствования, и событиях воспоследовавших. В протяжении рассказа, я буду задавать вопросы, на которые по мере сил вы постараетесь ответить, согласны?

– Так точно, Ваше величество! – хором ответили оба.

– Начните, пожалуйста, с ваших биографий. Кто первый? – улыбаясь, спросил Александр Николаевич.

– Позвольте мне, Ваше величество. Как младшему в чине, – капитан Гребнев вопросительно посмотрел на Императора.

– Пожалуйста.

Рассказ о своем происхождении, и как они оказались в Крыму, занял у обоих офицеров совсем немного времени. Но вот потом, круг обсуждаемых вопросов значительно расширился. Стоявшие перед Империей проблемы, пути и способы их решения потребовали присутствия при беседе соответствующих министров. Прервавшись на обед, который был проведен тут же в овальном кабинете, Александр Николаевич вызвал пересуды дворцовых служителей этим из ряда вон произошедшим нарушением этикета. На обеде, кроме Государя, князей Щербатова и Васильчикова, обоих 'путешественников во времени', присутствовал только министр двора, граф Адлерберг. Император верил ему как себе, и счел возможным посвятить его в происходящее.

– Владимир Федорович, – обратился к нему Александр Николаевич, – устройте, пожалуйста, наших гостей и их денщиков, во дворце. Что касается моего пребывания здесь, известите кого надо, что я занимаюсь рассмотрением неких реформ, упоминание о которых сейчас преждевременно.

– Слушаюсь Ваше величиство.

– И еще, пригласите завтра во дворец князя Орлова и генерала Дубельта.

– Будет исполнено.

* * *

Из дневника капитана Гребнева.

'Надо многое записать, пока не забылось и пока свежи в памяти детали. Еще в Крыму, при отъезде в Петербург, мы договорились с Андреем, что не будем ничего скрывать о событиях первого марта. Известие о грядущей смерти так подействовало на ЕИВ, что он некоторое время расхаживал по кабинету в сильном душевном волнении. Даже сведения о том, что Россию ожидают очередное польское восстание и очередная, кровопролитная война с Турцией, не произвели на него такого действия.

'Что они имеют против меня, эти несчастные? Почему они затравят меня, словно дикого зверя? Ведь всегда стремился делать все, что в моих силах, для блага народа! Чем больше свободы, тем больше ожесточения! Отчего так?' К глубокому нашему сожалению, мы не могли дать ответа на эти вопросы. Армия вне политики!

Единственно, чем смог Андрей успокоить ЕИВ, это тем, что большинство заговорщиков пока находятся в нежном возрасте. А от тех, кто уже достиг совершеннолетия и злоумышляет, защиту и предупреждение покушений должна осуществлять специальная служба охраны. Упомянут, был капитан Степанов, как самый информированный в этом офицер.

Уже улыбаясь, Государь, сказал, что вопросы охраны и предупреждения покушений, он обсудит позже, а капитан Степанов, это просто кладезь полезных знаний и умений. Офицер, железнодорожник, понимает в разведке и в контрразведке, еще и исторические знания в такой специфической области.

'Но господа сейчас самый главный вопрос это победоносное завершение войны. Что вы имеете сообщить?'

План, который изложил Андрей, заключался в нанесение наибольших потерь французам, как наиболее многочисленной части армии союзников и понуждение Франции к выходу из войны, вплоть до сепаратного мира. Задача эта по нашему мнению, должна решаться как военными средствами, так и средствами дипломатическими. Что касается военных мер, то снарядов для нанесения еще двух, трех чувствительных и очень чувствительных ударов в Крыму у нас пока достаточно, а вот что касается дипломатии, то Карл Васильевич как канцлер, для этого не годится. Его отношения с Меттеринхом, и оглядки на Буоля ... Государь прервал меня.

'– Я понял вас! Кто? Горчаков?

– Да Ваше Величество. В тысяча восемьсот семидесятом, именно Александр Михайлович, добился денонсации Парижского трактата и Россия стала вновь строить на Черном море корабли'.

Вот так 'питомец мод, большого света друг, обычаев блестящих наблюдатель', стал канцлером. Для противодействия давлению Австрии Андрей предложил передать Горчакову сведения о движении к австрийской границе уже не бригады, а Сибирского армейского корпуса.

Несмотря на явно сквозившее в словах ЕИВ, враждебное отношение к двуединой монархии, он тем не менее задал вопрос.

'Уместно ли использовать обман в международных делах? Не имею никакого желания прослыть лжецом'.

Тут вступил уже я: 'Никто не говорит об обмане. Слухи о Сибирской бригаде уже наверняка разошлись по Европе. Вооружение, тактика, наконец осколки снарядов, вызывают недоумение и горячий интерес не только во Франции, Англии и Турции. Надо только пять-шесть батальонов внутренней стражи и с оренбургской линии переименовать в бригады, добавить к ним казачий полк и артиллерийскую бригаду, назвать все это Сибирским корпусом и назначить командира. А дальше австрийцы пусть фантазируют и обманывают себя сами. А дабы придать достоверности, напечатать в газетах о том, что обученные по новому регламенту войска выдвигаются к границам Империи. Сейчас не принято хранить в секрете сосредоточение войск, этим надо воспользоваться'.

ЕИВ расхохотался, ему очень понравилась эта идея. Зная из курса военной статистики о положении Австрии в 1856 году, когда она, будучи совершенно не готова к войне, ультиматумом вынудила Россию принять условия союзников в Париже, мы начали уговаривать ЕИВ в правомерности блефа.

'– Хорошо! Вы меня убедили! Но сформируем не один армейский корпус, а два. Пока один будет пугать австрияков, второй должен очистить Крым. Как говаривал мой предок, быть по сему!'

Для ЕИВ рассказ о том, что в дальнейшем появится Германская Империя, и это государство во главе с императором Вильгельмом Вторым будет угрожать России и Франции, показался фантастическим. В 1855 году есть Пруссия и Австрия, нет даже предшественника Империи – Северогерманского Союза. Даже Вильгельм Первый еще не король Пруссии. Но информацию Государь принял к сведению.

'Сейчас, конечно войну еще и с Австрией, Россия вести не сможет. Но вот в дальнейшем, ...а не допустив возникновения Германской империи, мы в будущем ситуацию в Европе не доведем до обострения и начала вашей войны (Второй Отечественной). Чем дольше в германских землях разрозненное болото – тем лучше'. В словах ЕИВ, явно чувствовалось личное отношение к Австрии и к Францу-Иосифу I.

Оставив дела внешнеполитические, Государь стал расспрашивать о результатах намеченных реформ. По его словам, даже победа в войне не сможет исправить то состояние, в котором находится сейчас Россия. Положение, когда подкрепления, обеспечение войск европейских держав в Крыму доставляются туда гораздо быстрее морем, чем нами по суше, совершенно нетерпимо. Это как в капле воды, показывает нашу отсталость. Надо сделать рывок, подобно тому, который сделала Россия при Петре Великом.

В меру своих сил и знаний, мы постарались ответить ЕИВ. Крестьянская, судебная, земская реформы, изменения в городском самоуправлении и народном образовании, получили, конечно, в наших ответах не полное освещение, но тут Государю должны были помочь бумаги Колмогорова. Он снова пообещал их тщательно изучить. На наши слова, что очень большим тормозом в развитии России стала половинчатость именно в отмене крепостного права, ЕИВ живо заинтересовавшись как содержанием, так и выполнением этой действительно важнейшей реформы, подверг нас форменному допросу. Получив наши половинчатые ответы, не успокоился.

'Вы говорите, что было неправильно произведено, это только часть общего целого. А как надо было проводить эмансипацию крестьян? В отсутствие достаточных средств в казне, как не вызвать недовольство дворянства? С какими средствами для существования останутся помещики?' Вопрос повис в воздухе. Действительно КАК надо сделать? Как минимизировать вред и чтобы все остались довольны? Мы обещали еще раз подумать, хотя то, что все довольны не будут ЕИВ прекрасно понимает и сам.

Поскольку сейчас самое главное это война, перешли к делам военным. Что касается военной реформы Милютина, тут у нас нашлось, что сказать. Обсуждение того, что нам было ближе всего, прошло с большой пользой.

Про флот Андрей много сказать не мог, да и я честно говоря не чувствовал себя в этом вопросе достаточно уверенно. Опираясь на рассказы отца, здравый смысл и тенденции в развитии кораблей разных классов, попытался обрисовать ЕИВ, будущее морских сил. Достаточно долго рассказывали о военной авиации, от нее перешли к моторостроению, а уже от моторов к общему развитию промышленности, связь осуществляемая радиотелеграфом, телефония, производство тракторов, всего честно говоря, не упомню. Да всего и не запишешь.

Государь совершенно очаровал меня. Его доброта, сердечность, обходительность и простота в общении очевидны. Как человек военный, он прекрасно понимает значение реформ, ну а наша задача, что они прошли наименее затратно и с наибольшей пользой для России'.

* * *

Через два дня Александр Николаевич, на очередной встрече, неожиданно объявил:

– Полковник Ларионов! Поздравляю генерал-лейтенантом и георгиевским кавалером.

– Благодарю Вас Ваше Величество!

– Капитан Гребнев! Поздравляю тебя полковником, флигель-адъютантом и георгиевским кавалером!

– Благодарю Вас ...

Император махнул рукой, прерывая благодарность новоиспеченного полковника.

– Это не все господа, Вы Ваше превосходительство получаете корпус в Приморской армии, Подчиняетесь адмиралу Нахимову. С разделением властей на морские, сухопутные и находящиеся в Симферополе отныне покончено. В ближайшие дни Светлейший князь Горчаков сдаст командование обсервационной армией генералу Лидерсу. Ваша задача, генерал, в первую очередь очистить от неприятеля Евпаторию и Балаклаву. А далее, загнать неприятеля на мыс Херсонес и сбросить его в море. При необходимости, генерал Лидерс, главнейшей задачей которого будет упорядочение сильно запущенных продовольственных и госпитальных дел, выделит Вам дополнительные силы и средства. Бумаги в этом пакете. – Император показал на лежавший на столе пакет с документами.

Сегодня же с князем Васильчиковым, который будет у Вас начальником штаба, отправляйтесь.

– Слушаюсь Ваше Величество! Разрешите идти?

– Ступайте, и надеюсь Вы обяжете меня еще не раз наградить Вас.

Короткий кивок, четкий поворот и в Крым, к войскам.

– Вас, полковник, я задержу при себе – слишком много вопросов у меня осталось без ответов.

* * *

'ВЫСОЧАЙШАЯ ГРАМОТА

Командиру 1-го армейского Корпуса, НАШЕМУ Генерал-лейтенанту Ларионову

В ознаменование особенной НАШЕЙ к вам признательности, за неутомимую деятельность и опытную распорядительность, оказанные вами во все продолжение настоящей войны против войск коалиции, и в особенности за примерный подвиг мужества и храбрости в деле 20-го Июня, при Юшуни, где вы с храбрыми войсками, под начальством вашим находившимися, усиленными переходами настигли и нанесли совершенное поражение скопищу неприятеля, ВСЕМИЛОСТИВЕЙШЕ жалуем вас Кавалером Ордена Святаго Великомученика и Победоносца Георгия четвертой степени, знак коего при сем препровождаю, пребываем к вам ИМПЕРАТОРСКОЮ милостию навсегда благосклонны

А Л Е К С А Н Д Р

В Санкт-Петербурге, Июля 12-го дня 1855 года'

Глава 36. Путь к Евпатории

Отход кавалерии союзников от Юшуни скорее напоминал паническое бегство. Вырвавшись из мешка организованного русскими войсками, генерал де Алонвиль не смог собрать своих кавалеристов в хоть какое-то подобие регулярных частей. Что касается турецких командиров, то они даже не пытались навести порядок. Лишь англичане, хладнокровно двигались в походной колонне среди этой толпы объятых ужасом людей и животных.

Страху добавляли казаки. Впрочем, боялись их совершенно напрасно. Казаки преследовали бегущих, с весьма утилитарной целью, ловили лошадей для последующей перепродажи господам офицерам. Но улюлюканье и дикие выкрики, перемежающиеся редкими выстрелами лучше плети подстегивали бегство.

Даже в такой трагической обстановке, в голове у генерала стал рождаться ПЛАН. Его тридцатилетний военный опыт подсказывал, что русские не ограничатся восстановлением "status quo" на Юшуньских позициях. Нет, эти варвары вошли во вкус и теперь не успокоятся, пока не отберут Евпаторию. База в этом городе и была для того, чтобы одним фактом своего существования, постоянно служить дамокловым мечом над путями сообщения Крыма с внутренними губерниями России.

На скаку не очень удобно думать, но тело автоматически управляло конем, а голове теснились мысли.

"Не вышло, кавалерийский наскок не привел к успеху. Русские с легкостью вышибли из нас дух и обратили в бегство.Участь пехоты и артиллерии, видимо ужасна. Они либо погибли, либо их сейчас гонят в эту ужасную Сибирь. Оттуда, из ледяного ада пришли эти демоны, которых называют Сибирской бригадой. Какие еще сюрпризы готовит нам царь? Как можно отплатить русским, чтобы смыть позор сегодняшнего поражения?"

И кое-что генерал придумал именно в момент панической скачки.

"Если русские действительно пойдут отбирать у нас Евпаторию, им можно устроить засаду. Из походной колонны войска не сразу развернутся в боевой порядок, каре за пять минут не построишь, пушки на позицию сняв с передков не поставишь, а за это время галопом кавалерист проскачет не меньше трех километров. А потом ...". Генерал даже зажмурился, представляя себе картину рубки бегущих, брошенные орудия, трофеи, карьером мчащихся казаков которые, одни наверное вырвутся из толпы охваченной паникой.

"Кажется казаки отстали, пора наводить порядок и где ... где мой адъютант?!"

* * *

Французский генерал напрасно думал, что русские войска немедленно двинутся к Евпатории. Силы, отправленные Горчаковым к болевой точке – Юшуни, были недостаточны для штурма укрепленного города. При первом штурме, которым руководил генерал Хрулев, ныне командующий войсками Корабельной стороны, город был обнесен только невысокой каменной стеной с немногочисленными батареями.

Теперь наряду с легкими полевыми орудиями стояли крупнокалиберные пушки левого борта линкора "ГенрихIV" севшего на мель во время осеннего шторма и превращенного в форт. Перед стеной был достаточно глубокий ров, а дома расположенные на окраине превращены в редуты. Евпатория стала крепостью.

Прекрасно зная об этом, с штурмом не торопились. Была послана реляция в Симферополь, а в Петербург сообщили по телеграфу. Подсчет трофеев, сбор и похороны погибших, отправка пленных в Екатеринослав, разбивка лагеря, все были заняты и все были при деле. Ларионов и Гребнев, в сопровождении Васильчикова отправились в Петербург, командование войсками шестнадцатого года принял подполковник Ремезов Петр Ильич. Стрелковые батальоны, вернее попавшие в их состав продолжили осваивать оружие. Готовились ротные и батальонные учения.

Лагерь приобрел довольно мирный вид. Ровные ряды палаток, тщательно утоптанная линейка, аккуратные дорожки к палаткам. Высланы в сторону степи полевые караулы и заставы. Днем строевые занятия, словесность, инженерная подготовка. Вечером под звуки оркестра кавалерийского полка – развод караулов.

В лагере кавалеристов ряды коновязей были длиннее, но так же ровно стояли палатки. Распорядок дня был иным. Трехкратная приборка лошадей, их выпас и водопой, учения в конном строю. Как и у пехотинцев, жизнь текла ровно, где-то даже с ленцой, потому как стояла жара. Во всем лагере, прямо таки служба в мирное время.

По вечерам господа офицеры, в основном играли в карты. Были и энтузиасты. У прапорщика Чепелева, субалтерна третьей роты, в полевой сумке, среди уставов нашелся "Строевой кавалерийский устав" двенадцатого года издания, который он и отдал кавалерийским офицерам. Желающие припасть к источнику знаний, собирались в палатке офицерского собрания и горячо спорили о роли кавалерии.

Через неделю такого мирного житья, со стороны Перекопа показались колонны русской пехоты.

Подтягивались полки третьей гренадерской дивизии. Командир дивизии генерал-лейтенант Крылов, представил командиров полков князю Радзивиллу. После взаимного приветствия, командиры полков с разрешения генералов отправились к полкам отдавать распоряжения об устройстве лагеря.

– Лев Людвигович, получил повеление Его Величества прибыть в Крым и временно стать Вашим подчиненным. Возникло много вопросов, вы позволите?

– Конечно, Сергей Сергеевич, что знаю, скажу, а, что не знаю, извините. – князь развел руки.

Предположение Крылова, что дивизии, а вслед за третьей, шла еще и вторая гренадерская, направляются на помощь Севастополю, оказалось не верным. Гарнизон Севастополя после прихода Сибирской стрелковой бригады удерживает позиции прочно.

Здесь, сосредотачиваются войска, предназначенные для формирования второго армейского корпуса Приморской армии. Но предстоял еще пятидесятиверстный переход для соединения с еще некоторыми частями. Рандеву с девятой артиллерийской бригадой и седьмой резервной дивизией назначено в селе Кучук.

– А дальше ...

– Евпатория?

– Да.

– Кто примет корпус?

– Пока не знаю, сообщили из Петербурга, едет. А кто? – Князь Радзивилл опять развел руками.

– Подождем, передохнем, дивизия шла форсированным маршем, отдых людям необходим.

– Отдыхайте, Ваше превосходительство, – шутливо протитуловал князь генерала, – прошу сегодня отобедать у меня.

– Благодарю, непременно.

* * *

С подходом полков второй гренадерской, осталось только дождаться приезда командира корпуса. Фанагорийский гренадерский генералиссимуса князя Суворова полк пришел последним, место его расквартирования, находилось дальше всего.

Блюдя традиции, полк не имел отставших. В отличие от других, которые не могли этим похвастаться, за полком не тянулись ни команды, ни одиночки. Смотр полка, который командир дивизии генерал-лейтенант Жерков, кстати, полный тезка генералиссимуса, провел, представляя полк Льву Людвиговичу, прошел с большим подъемом.

– Здравствуйте молодцы-фанагорийцы!

– Здравия желаем Ваше превосходительство! – слитный рев тысяч глоток в ответ.

– Давайте, Александр Васильевич, посмотрим на гренадеров поближе.

Обходя строй, князь иногда задавал вопросы, смотрел состояние снаряжения, оружия. Все нижние чины, от совсем молодых до седых ветеранов-фельдфебелей, выглядели бодрыми и здоровыми. Амуниция подтянута, ружья блестят свежей смазкой, штыки сверкают на солнце. Желтые гренадерские погоны прочно пришиты к шинелям, ранцы чистые, все, что положено в них имеется.

Даже сапоги после семисотверстного перехода были в порядке.

Глядя как в ротных колоннах, плывет сомкнутая масса гренадеров, генерал Радзивилл восхищался состоянием полка.

– Прекрасный полк! Чувствуется, что полковник Корф, природный командир!

– Нельзя иначе, Лев Людвигович, полк имени светлейшего князя Суворова! Традиции!

* * *

Девятнадцатого июля, после бешеной шестидневной скачки на перекладных, генерал-лейтенант Ларионов и его начальник штаба князь Васильчиков прибыли в полевой лагерь. Взаимное представление генералов прошло буднично. Ларионов вполне доверяя князю Радзивиллу не стал проводить смотр обеим гренадерским и драгунской дивизиям. Отдав их командирам приказ на выступление завтрашним утром, Андрей Васильевич отпустил их. Командир драгунской дивизии, сдав командование князю Радзивиллу, принял от него улан. Такую "рокировку" Ларионов обговорил с Александром II. Кроме должности командира драгун, генерал-лейтенант Радзивилл стал заместителем Ларионова.

Лев Людвигович был просто ошеломлен от карьерного взлета вчера еще никому не известного полковника. Чин генерал-лейтенанта, Георгиевский орден на груди, и все за три недели! Неплохо так съездить в Петербург!

Откровенно говоря, князь таил надежду, что командиром корпуса назначат его. И это несмотря на то, что в телеграмме из Петербурга прямо и недвусмысленно сообщалось, что командир корпуса едет. Было у него такое, прямо-таки детское желание. Ведь получил он генерал-лейтенанта вне очереди. Значит, оценили его храбрость и безупречный послужной список? Впрочем, обижаться на Императора князь не стал, резонно посчитав, что Государю виднее.

Генерал-лейтенанты Крылов и Жерков, в общих чертах посвященные в события, произошедшие до прибытия их дивизий в Крым, удовлетворили свое любопытство, посетив бивуаки стрелковых батальонов и батареи Сибирской бригады. Назначение на должность командира армейского корпуса Ларионова, они восприняли спокойно. Возможность отличиться и получить столь почитаемую награду – белый эмалевый крест, вполне реальна, а там и карьерный рост не за горами.

Общегенеральский мундир Ларионова с галунными погонами вместо эполет не вызвал большого интереса у окружающих. А вот надетая утром в день выступления, гимнастерка с полевыми погонами произвело некий фурор. Приказ командира корпуса, переодеть нижних чинов в мундиры, а шинели сдать в обоз, вызвал переполох и головную боль у фельдфебелей и командиров нестроевых рот. На возражения генералов и полковых командиров о столь вопиющем нарушении указа Александра I, об обмундировании войск в походе, Ларионов показал им собственноручно подписанный Александром Николаевичем соответствующий приказ. Недовольство мгновенно утихло.