Текст книги "1855-16-08"

Автор книги: Леонид Жирков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 28 страниц)

Несколько легкораненых французов привели во второй бастион. Здесь была очень неприятная сцена, в ранце одного капрала, когда он вытряхнул его чтобы доказать отсутствие патронов, были обнаружены в развязавшемся тряпичном узелке ордена св.Станислава и св. Анны третьей степени. Кроме орденов, там же были несколько нательных православных крестов.

Назначено перемирие для уборки тел убитых и раненых, которыми покрыто пространство впереди левого фланга Корабельной. В первом часу пополудни, с обеих сторон были подняты белые флаги. Цепи без оружия расположились одна против другой между укреплениями оборонительной линии и осадными батареями.

Множество офицеров вышли вместе с солдатами, я тоже не удержался и, отпросившись у Андрея, переодевшись в форму, любезно уступленную капитаном Роговцевым, вышел в поле. Французы, огорченные неудачею штурма, были не столь приветливы и разговорчивы, как в прочитанных мною описаниях Восточной войны.

Со стороны французов, несмотря на все мои усилия, не удалось добыть данных о потерях. Да они, кажется и сами точно еще не знают точного числа погибших и раненых. Но можно безошибочно принять, что у них было убито до трех тысяч и ранено не меньше. В числе убитых оказался и сам командующий Пелисье. Вместе с ним под раздачу попал и французский штаб. Сейчас французские войска возглавил ген. Канробер.

Французы, мило улыбаясь, заводили разговоры о 'нахимовских картечницах', невиданных по разрушительной силе бомбах, о дальнобойных картечных гранатах. Я сослался на то, что являюсь пехотным офицером, любопытства их не удовлетворил, другие офицеры тоже благоразумно помалкивали. Этакий заговор незнаек.

Англичане собрали своих гораздо быстрее французов. Тем пришлось заниматься этой скорбной работой до самого вечера. Я заметил, что убитых и раненых французов носили в основном турки.

Перемирие было прекращено с наступлением сумерек.

* * *

Капрал первого полка Алжирских стрелков Роже Сантен, стоял перед галдящими варварами, тыкающими ему в нос узелок и понимал из их воплей только одно слово 'maraudeur'.

Беспомощно оглядываясь, держа левую руку у перевязанной раны, он ожидал худшего. Вдруг все затихли. Подошел русский генерал, Роже понял, что это генерал по пышным золотым эполетам.

Генерал задал несколько вопросов, на французском языке, переговорил с русским офицером. Потом офицер, что-то писал на бумажном листе. Лист положили в конверт и запечатали сургучом. Конверт дали Роже в правую руку, повернули его лицом к французским позициям и дали хорошего пинка, причем генерал прокричал ему, чтобы он отдал конверт первому же французскому офицеру. Капрала сопровождали двое русских: офицер и солдат, поэтому он не имел возможности прочитать, что написано в письме.

На середине между позициями стояли цепи безоружных солдат. Местами были видны группы мирно беседующих офицеров. К одной такой группе, подвели Роже и он отдал конверт лейтенанту зуавов.

Лейтенант де Фош, распечатал конверт и прочитал:

'Monsieur l'officier français!

Ce caporal – le maraudeur. Chez lui étaient trouvés les ordres russes et les croix portées sur le corps, qu'il a retiré sans doute des morts.

Pour ne pas tenter les soldats, voulant cela arranger la justice sommaire, j'ai pris la décision de le rendre pour la cour à la partie française.

Le général Urusov.'*

Французский офицер крикнул команду, подошли два зуава и, взяв Роже под локти повели его в лагерь. Там его втолкнули в землянку, а перед ней поставили вооруженного штуцером часового.

* * *

Дивизионные генералы Франсуа Сертен Канробер и Пьер Франсуа Жозеф Боске, два ветерана войн в Африке, сидели за столом. Стол, был застелен ослепительно белой скатертью. А вот на скатерти были разложены довольно странные предметы. Три цилиндрических стальных стакана с разорванным верхом, осколки, по-видимому, еще более крупных снарядов, круглые свинцовые пули, подобранные с земли и вынутые из ран хирургами. Были здесь и непривычные продолговатые, заостренные пули, состоящие из мельхиоровой оболочки с залитым в нее свинцом. Их тоже вынули из ран.

И мельхиоровые оболочки пуль, и медные кольца обхватывавшие стаканы от картечных гранат, имели явные следы того, что им пришлось прогуляться по нарезам. Осколки бомб были подобраны на месте гибели главнокомандующего со штабом. С разнесенных в пыль батарей, принесли не только осколки, но и медное кольцо, подобное тем которые были на стаканах, тоже со следами прохода по нарезам, но более крупное, примерно пятнадцать сантиметров в диаметре.

_______________________________________________________________________

* – ' Господин французский офицер!

Этот капрал – мародер. У него были найдены русские ордена и нательные кресты, которые он без сомнения снял с мертвых. Чтобы не искушать солдат, хотевших устроить самосуд, я принял решение вернуть его для суда французской стороне.

Генерал Урусов'.

– Что ты думаешь об этом Пьер?

– Мой генерал!

– Брось Пьер, сейчас не до чинопочитания.

– Франсуа, не знаю что сказать, но чувствую, мы вляпались в дерьмо. Русские, это ясно, имеют нарезные орудия. Эти остатки явно свидетельствуют о наличии, по крайней мере, двух типов орудий.

– Еще они имеют штуцера. И имеют их в большом количестве. Мне не дают покоя эти 'нахимовские картечницы'. Они перебили кучу народа, за какие-то пять минут. Откуда все это взялось?

– Давай подумаем вместе Франсуа. Россия – отсталая страна, у которой промышленность находится в зачаточном состоянии. Могли сами русские наладить производство таких пушек, снарядов, щтуцеров, картечниц и пуль, ведь все пули совершенно одинаковые и видно, что делали их не в деревенской кузнице?

– Нет! Но кто-то ведь все это сделал?

– Сделал, на нашу голову. Вот только кто сделал, кто продал это русским, черт возьми!?

– Рассуждая логически Пьер, можно понять, что это не Австрия. Это или Пруссия или Америка. У Пруссии ничего такого нет, если бы было, мы знали бы об этом. Остается Америка.

– Франсуа, Америка не могла бы доставить все это в Россию. Ни одно американское судно не заходило в порты России. На Востоке у русских нет дорог. Они везли бы это год через пространства своей Сибири!

– Кто знает, может быть, они и везли год? А врачи, ведь американцы отправили врачей в Россию?

– Я знаю, что американские врачи в Крыму. И они не на нашей стороне. Но люди могут проехать окольным путем.

Спор генералов прервал осторожный стук в дверь.

– Что?

В двери показалась фигура капитана спаги Мишеля Гранье, адъютанта Канробера.

– Мой генерал! Вас хочет видеть хирург Маршан, он говорит, что это важно.

– Черт! Пусть войдет.

Вошедший в комнату человек, был лыс, на лице имел выражение крайней степени озабоченности и тревоги. Видно было, что он очень спешил и надел сюртук, второпях застегнул пуговицы перепутав петли. Шляпу он держал в левой руке, а правой протянул генералу что-то завернутое в тряпку.

– Мой генерал! Вот!

– Что это?

Канробер взял сверток и развернул тряпку. В руках у него оказался осколок чугуна, формой напоминавший осколок бутылки.

– Я только что прооперировал зуава гвардейского батальона принесенного из ... dokovogo ovraga, это я достал из его груди.

Канробер повертел осколок в руках, часть его была покрыта продольными и поперечными канавками, которые перекрещиваясь, образовывали дольки, а на сильноизогнутой части, видимо, относившаяся к горлышку, генерал различил обрывок надписи: ' ...gland for Rus...'.

Глава 17. Маленькая причина больших потрясений.

– Что это значит!?

Вопрос прозвучал возмущенно, но был скорее риторическим. Тем не менее, врач попытался объяснить:

– Мой генерал! Скромных познаний в английском языке, которыми я обладаю, хватает понять, что здесь написано 'Англия для России'...

– Я понял! Что вы суетесь!? Вот! Вот оно! Недостающее звено!

Доктор сжался, испуганно пятясь к двери.

– Франсуа успокойся! Доктор, кто кроме Вас это видел? – Боске пытался успокоить старого товарища и одновременно задал вопрос врачу.

– Никто мой генерал.

– Молчите и никому не рассказывайте об этом.

– Даю слово мой генерал!

– Идите друг мой. Если вы выковырните из тел бедных французов еще что-нибудь похожее, немедленно доставьте сюда.

– Слушаюсь мой генерал.

Врач вышел. Вид Канробера был страшен. Изрыгающий проклятия и потрясающий кулаками, он был похож на безумца.

– Франсуа успокойся! Успокойся черт тебя подери! Возможно, надпись эта сделана с чисто английским юмором! Такую же надпись они могли написать и на ядрах, которыми потчуют русских. А этот осколок от захваченной бомбы. Вот ...

– Юмор проклятых островитян! Нет, Пьер, нет! Никакая это не бомба, скорее ручная граната. Не говори мне про то, что это трофей, взятый русскими у англичан. Вспомни, как они воюют! На Альме, если бы доблестные французы не ударили во фланг русским, они перебили бы англичан. Их дурацкая атака легкой бригады! Если бы не бригада Майрана, её бы полностью уничтожили. Они, потеряв треть состава, раздули эту историю под соусом жертвенного героизма! Это вояки? Нет! Я сегодня же буду писать Императору! И не этот их чертов телеграф, а личное письмо! Ты видел поле боя у Балаклавы?

– Нет Франсуа, не видел.

– А я видел! Они орали на весь мир про "тонкую красную линию"! Знаешь, сколько лежало убитых cossacs перед фронтом их девяносто третьего полка, которым они так выхваляются?

– Сколько?

– Ни одного! Ни одного! Потому что, cossacs не дураки, чтобы в конном строю атаковать с расстояния в милю пехотный строй. Я спрашивал Мейрана, он все видел и рассказал, как было на самом деле. Проклятые островитяне, всегда воюют чужими руками, совершают подвиги на бумаге!

– Ну, ты не прав Франсуа. Они все-таки хорошие солдаты и ...

– Молчи Пьер, а то поссоримся. Под Inkerman ты их выручил. Они хорошие моряки, а вот в поле, они воевать не умеют, но при этом, в газетах пишут про то, какие они молодцы и герои, а весь мир верит. Тьфу!

Канробер почти успокоился.

– Я больше чем уверен, что все это проделки англичан. Я напишу Императору, что надо заключить с русскими мир. А островитяне как хотят. Я прошу тебя Пьер, после вчерашней встречи с Рагланом, сегодня я хочу узнать всю правду, пойдем со мной.

– Слушаюсь мой генерал!

* * *

– Франсуа, неужели ты действительно думаешь, что имея такое вооружение, англичане дадут его русским, а себе оставят то, что у них сейчас здесь?

– Нет, не думаю. Англичане, конечно, всегда себе на уме, но до такого даже они не додумаются.

– Зачем же ты тогда так говорил с Рагланом? Он ведь действительно очень слаб от холеры, еще умрет.

– Это доктор меня вывел из равновесия.

– Что ты предполагаешь делать дальше?

– Завтра ты возьмешь свою дивизию, возьмешь макаронников и пройдя по правому берегу этой чертовой Черной речки, ворвешься на Северную сторону.

– Слушаюсь мой генерал!

– Я с самого начала говорил о том, что штурмовать крепость, имеющую сухопутную связь с тылом глупо. Подкрепления всегда подойдут совершенно свободно. Её надо обложить со всех сторон.

– А что с тем, что лежит на столе?

– Запакую в посылку и отправлю в Париж. Пусть Мишель передаст это императору.

– Вместе с письмом о мире?

– О мире писать не буду. Это я погорячился. Если Император решит мириться с русскими, буду рад. Не решит, буду воевать. Пока, надо взять их Северную сторону.

– Мишель!

– Мой генерал!

– Узнай, если перебежчики от русских. Если есть, пусть их приведут.

Слушаюсь мой генерал!

* * *

Из дневника генерала Тума

'Погиб генерал Пелисье. Вот и лорд Раглан внезапно умер вчера. Может быть, это изменит кое-что. Следовало бы воспользоваться этим обстоятельством, чтобы впредь иметь лишь одного главнокомандующего. Довольно странно, что мы, имеющие здесь 130 тысяч человек, находимся в зависимости от 25 тысяч англичан, которые ничего не делают'.

Из дневника преподобного Уикендена

'В самом деле, нет более хитрой нации, чем московиты; они могут и желают напускать на себя любой вид, лишь бы осуществить свои намерения. В дипломатии они превосходят все другие народы и точно так же в ведении войны, поскольку дело касается хитрости. Подбросив французам ничтожный кусок металла, они добились того, что те теперь винят во всем нас. Лорд Раглан не смог перенести разговора с французами и умер от огорчения'.

Письмо офицера Пакра родителям.

'После сильной до крайности бомбардировки, три дивизии пошли на штурм Мамелона и редутов. Наши колонны достигали русских батарей, но были буквально истреблены. Сейчас, эти проклятые передовые укрепления по прежнему во власти неприятеля, который, несомненно, радуется нашему поражению. Эту неудачу приписывают англичанам, которые сначала атаковали слишком медленно, а потом по недостатку войск выставленных для штурма редана и вовсе прекратили атаку. Наши потери очень значительны! Целые батальоны были сокрушены картечью. Называют большое количество генералов и высших офицеров, убитых и раненых. Генерал Пелисье погиб на редуте Виктория. Командование принял генерал Канробер, а лорд Раглан умер от диареи'.

* * *

Рано утром, после побудки, артиллеристы батареи подполковника Маркова-второго умывались принесенной в ведрах с Черной речки водой и садились пить утренний чай. Ниже позиций батареи разливался туман, который рваными клочьями поднимался выше и таял в лучах всходившего солнца.

Установившаяся вчера тишина ничем не нарушалась. Не слыша канонады, подполковник чувствовал некоторый дискомфорт. Умывшись и надев китель Марков, ежась от утренней свежести, периодически зевал. По привычке, усвоенной с детства, крестил рот, 'чтобы черти в душу не влезли'. Ожидание затягивалось, и командир батареи недовольным голосом кликнул денщика:

– Ерофеев! Скоро там?

– Сей момент Ваше высокоблагородие.

– Тебя только за смертью посылать!

– Несу, несу.

Денщик на складном столике быстро сервировал завтрак. Хлеб, масло, вскрытая банка консервированной осетрины, кружка горячего чая. Денщик положил на стол салфетку, пристроил на нее вилку и нож.

Намазывая масло на хлеб, Марков с наслаждением любовался чистыми, ласкающими взор красками. Свежая зелень травы, пронзительно голубое небо, тишина.

– Господи! Хорошо-то как!

– Доброе утро господин подполковник! – К Маркову подошел старший офицер батареи капитан Субботин. – Я вижу, Вы природой любуетесь?

– Да, имею такую слабость. Присаживайтесь, Михаил Михайлович, позавтракаем.

– Спасибо, я уже. Мой денщик порасторопнее Вашего, я чай уже пил. Лучше скажите, Сергей Ильич, что день грядущий нам готовит?

– Готовит он нам, добрым молодцам, передислокацию. Прислал мне депешу по беспроволочному телеграфу командир наш, полковник Ларионов. Требует нас в сопровождении роты в Севастополь.

Капитан присел за стол, воспользовавшись вторым раскладным стулом из запасов подполковника.

– А какие задачи ставит? Здесь-то мы уже пристрелялись и промаха не дадим. Зачем же нас с насиженного места дергать?

– Не знаю, Михаил Михайлович. Приказ есть приказ. Сейчас люди позавтракают и 'Орудия на передки'! Да и провианта у нас – кот наплакал. Глядишь, в Севастополе с пайками полегче будет. Как думаете?

– Все так, особенно меня интересуют выплаты полевых, боевых и столовых сумм. Деньги то у нас совсем другие, как с ними будет?

– Как будет, пока не знаю. Решат, наверное. Экий Вы, Михал Михалыч, меркантильный!

– Сами посудите, господин подполковник, попали неведомо куда, воюй незнамо с кем, да еще и денег не плотют! – дурашливо сказал капитан.

– Я думаю, разберутся и с деньгами, и с врагами.

– Как всегда, Сергей Ильич! Вот приедет барин!

– А что Вы от меня хотите? Я сам не больше Вашего знаю! Разберутся! Лучше скажите, батарея к выступлению готова?

– Батарея всегда ко всему готова, – думая о своем, сказал капитан, – люди только волнуются.

– Из-за чего?

– Служат сейчас в Российской Империи по двадцать с лишним лет. Как с нижними чинами поступят? Волнуются из-за семей, куда деваться после войны, да еще много из-за чего.

– Вопросы, на которые я сейчас не дам ответа. Но вопросы очень важные. Будем посмотреть. Давайте команду 'Батарея на передки', и не сочтите за труд – позовите ко мне командира батальона.

– Слушаюсь господин подполковник!

Интерлюдия I. Наблюдательный пункт на горе Сахарная головка. (Н. Тоскин)

– Господи, сколько же их полегло. Который час таскают, а конца краю не видно.

Расположившийся рядом с подполковником Марковым прапорщик Руденко опустил бинокль и горестно вздохнул. Поначалу было весьма интересно наблюдать за солдатами союзников, собирающими своих убитых и раненых товарищей. Удобно расположившись в ровике наблюдательного пункта, офицеры батареи внимательно смотрели на разворачивающийся внизу завершающий акт трагедии.

– Господин подполковник, а Вы на германском фронте, видели, что-либо подобное? – задал вопрос старший офицер батареи капитан Субботин.

– Нет, конечно, Михаил Михайлович. Там не до уборки трупов было.

– Тягостное зрелище! Зачем только люди воюют? – сам себе задал вопрос Руденко.

– Это один из проклятых вопросов, которые должен время от времени задавать себе всякий мыслящий индивид. – ответил ему второй младший офицер батареи, подпоручик Рязанцев.

– Еще вчера эти люди были полны сил, желаний, имели планы на будущее, а сегодня их как дрова кладут на носилки и тащат, чтобы потом закопать в чужой земле. А ведь наверняка у каждого остались матери, жены, невесты.

– Ну, Серж, Вы так в толстовца превратитесь. Не нравится мне Ваше настроение.

– Нет, господин подполковник, в толстовца я не превращусь. Жалко их просто.

– Никто их сюда не звал. Значит, и жалеть их нечего. Давайте не будем философствовать и говорить о духовном, а лучше употребим пищу телесную. Господа не плохо бы закусить! Ерофеев! Готово?

– Так точно Ваше высокоблагородие.

– Пойдемте господа.

Офицеры потянулись к накрытому столику, Серж задержался, вновь приложив к глазам бинокль.

Глядя на картину, раскинувшуюся перед ним, Серж поймал себя на мысли, что уже совершенно по другому воспринимает окружающий мир. Не так скучает по очаровательной Ниночке, с которой провел несколько дней отпуска перед отправкой в действующую армию. Прогулки в весеннем парке, теплая ладонь девушки, которую он несмело держал в своей руке. Радуясь тому, что в полутьме зала синематографа не видно его смущения. Вспомнил как вчера представлял себя героем фильмы. Как здорово выглядела бы картина боя на экране... Атакующие колонны союзников, затаившиеся русские войска, он сам, прапорщик Сергей Руденко, подающий команду на открытие огня (как бы удивилась и гордилась им Ниночка, увидев на экране мужественное лицо своего поклонника), сметающие врагов разрывы.

Сейчас, мысли эти казались ему пошлыми и глупыми. Сергей сморщился, как будто у него внезапно заболели зубы. Образ Ниночки отступил куда-то далеко. Сейчас все мысли Руденко занимали солдаты, которые буднично и равнодушно таскали трупы.

Разглядывая поле смерти в бинокль, по уже появившейся привычке артиллерийского офицера, прапорщик прикидывал, где бы он поместил наблюдательный пункт и оценивал местность. Взгляд перемещался на русские бастионы, бухты, притихшие, полуразрушенные позиции французов, по которым так славно при отбитии штурма отстрелялась его батарея. Взгляд привлекла группа разодетых офицеров союзников, собравшаяся на склоне холма, среди них один был явно фотограф, вместе с помощниками устанавливающий свое громоздкое оборудование,... Фотограф!

– Господин полковник, смотрите!

Руденко протянул руку, указывая направление. Задумчиво сидевший над разложенной на салфетке скромной закуской подполковник обернулся на крик прапорщика, не преминув пошутить над молодым офицером:

– Серж, вы скоро меня генералом величать начнете. Что там случилось? Французы сдаваться начали?

– Нет, еще не начали. Они производят фотографическую съемку!

Приняв протянутый прапорщиком бинокль Марков-2, помолчал, внимательно глядя в указанном направлении. Потом сказал:

– Ну, скорее дагерротипируют. Насколько мне помнится, у них во время осады Севастополя очень популярны были репортажи с карточками. Так что, прапорщик, у вас есть редкий шанс стать знаменитым. Будете потом детям и внукам показывать эти карточки и говорить о том, что и вы на них есть.

Он улыбнулся, потом построжевшим голосом добавил:

– Без нужды по верху не ходить! Там не только корреспонденты европейские нами интересуются, но и коллеги наши армейские.

– Есть!

– Да и еще, господин капитан! – Марков-второй помолчал, задумчиво глядя на синеющее за их спинами море.

– Слушаю господин подполковник!

– После обеда спуститесь вниз, возьмите с собой Сержа, пусть опыта набирается, ефрейтора Федорова, он у нас лучший наводчик, и пару солдат. Где то вон в том районе присмотрите позицию для двух наших орудий. Так, что бы могли стрелять по позициям неприятеля перед четвертым бастионом. Уж больно там батарея большая. Да внимательно посмотрите, чтобы гаубицы и зарядные ящики можно было бы упряжками туда довезти. А то опять на кручу придется на руках закатывать.

– Слушаюсь господин подполковник!

– Потом вернетесь и мне свои соображения доложите.

– А мы надолго здесь?

– Скорее всего, нет. Чувствую, перебросят нас на приморский фронт.

– Почему Вы так думаете, Сергей Ильич?

– Флот армии помог в Севастополе уже изрядно, а долг, как говорится, платежом красен. Союзнички получив афронт на сухом пути, попытаются взять реванш с моря. Вот и наша помощь на приморской батарее лишней не будет. Их флотские тоже с гонором, чую, придется с ними калибрами помериться. А пока, давайте, запасные позиции оборудуем. До темноты успеете, Михаил Михайлович?

– Будет исполнено, Сергей Ильич! Разрешите выполнять?

– Выполняйте.

– Идемте Серж.

И уже в спину спускающимся вниз офицерам Марков крикнул:

– Не забудьте поесть с собой взять.

Глава 18. На приморском фланге.

Умытая утренней росой, трава выглядела такой свежей, что по ней не хотелось шагать. Пружинящая как густой ковер с длинным ворсом, она напоминало детство, покос в деревне и оставляла мокрые следы на шароварах.

Вынужденный выйти в отставку штабс-капитан Субботин получил при увольнении чин капитана. Если бы при мобилизации он попал в артиллерийскую бригаду при второочередной дивизии, он опять стал бы штабс-капитаном. Но поскольку дивизия была ополченческая, он так и оставался капитаном.

В Карпатах дивизия и бригада понесли очень большие потери. Капитану Субботину не повезло, когда его батарея меняла позиции, лихо выезжая из леса на опушку, она попала под раздачу двенадцатидюймовой австрийской мортиры. Капитан был тяжело ранен крошечным осколком огромного снаряда. Долго лечился и после того как комиссия признала его годным, получил назначение в формируемый тяжелый дивизион. Желание капитана попасть в свою бригаду оставили без удовлетворения, мотивируя тем, что бригада, переброшенная на западный фронт, полностью укомплектована, а ему, не следует оспаривать мнения высокого начальства, все решившего за него.

Так Михаил Михайлович Субботин, по недосмотру чинов военного министерства и остался капитаном. Он не протестовал. Разница в столовых деньгах между капитаном и штабс-капитаном хоть и небольшая, но была. После трехдюймовок крепостные шестидюймовые гаубицы образца девятого года, показались ему похожими на огромных бульдогов. Неказистые с закрытыми щитами колесами, они казались ему уродцами, после хищных трехдюймовок. Потом уже отношение к ним стало у Михаила Михайловича меняться, а сейчас капитан просто любил своих 'бульдогов'. Вцепятся, никуда от них не денешься!

Стоявшие на огневой позиции орудия, тоже были покрыты росой. Панорамы и казенники были заботливо укрыты чехлами. Переведя взгляд на людей, старший офицер увидел, что нижние чины заканчивали завтрак. Капитан решил дать им возможность допить чай спокойно. Подозвав фельдфебеля, он приказал готовиться к выступлению.

– Ваше высокоблагородие!

– Что тебе Гриценко?

– Куда выступаем?

– В Севастополь. Бывал там?

– Никак нет!

– Ну, вот и посмотришь. Да! Гриценко, лошади как? Накормлены?

– В лучшем виде Ваше высокоблагородие! Солдаты раздобыли косу и еще вчера накосили.

– Господи, откуда здесь коса взялась, да еще и без хозяина?

– Не знаю Ваше высокоблагородие, – простодушно, но с хитрым выражением глаз ответил Гриценко.

* * *

Согласно приказу Ларионова гаубицы должны были разместиться на батарее номер десять примыкающей к седьмому бастиону. Седьмой бастион размещался на берегу моря над Александровской бухтой. К началу обороны он был почти закончен в камне. Предназначенный для отражения атак, как с суши, так и с моря он был мощным укреплением. Справа к нему примыкала земляная батарея номер восемь, орудия которой стояли от Хрустального мыса до Артиллерийской бухты. В сторону врага были направлены шестьдесят два орудия этих двух укреплений, в том числе десять пятипудовых мортир.

Так же к укреплениям этого узла обороны относилась Александровская батарея, названная в честь императора Александра I. Имевшая на вооружении пятьдесят шесть орудий, батарея была частью каменная, частью земляная. С правого фланга к ней примыкала круглая двухъярусная башня. Она имела одиннадцать саженей в диаметре, а в каждом ярусе по семь казематов. С левого фланга к каменной батарее примыкала земляная, длиною семьдесят сажен.

Десятая батарея была земляная, но её валы были насыпаны еще в тысяча восемьсот восемнадцатом году. За десятилетия, они превратились в непроницаемую для ядер преграду. Расположенная на двух мысах – Александровском и Безымянном, – батарея предназначалась для ведения огня по Карантинной бухте и рейду. Батареей командовал капитан-лейтенант 29-го флотского экипажа Александр Никодимович Андреев.

Интерлюдия II. Десятая батарея. (Н.Тоскин)

Подошедший к огневой позиции шестидюймовок слегка запыхавшийся прапорщик увидел несколько офицеров-севастопольцев, возглавляемых Нахимовым. Они что-то увлеченно расспрашивали капитана Субботина. Прислушавшись к потоку вопросов, обрушившемуся на старшего офицера батареи, Руденко понял, что капитан освободится не скоро, солдат с ним отпустить будет некому. А значит, поручение командира он выполнить в срок не сможет.

Сергей огляделся в некоторой растерянности. Подойти и согласно уставу обратиться к старшему воинскому начальнику, ТОМУ САМОМУ адмиралу Нахимову?! Пару минут прапорщик лихорадочно раздумывал и собирался с духом. Он уже собрался было шагнуть вперед, как вдруг за его спиной кто-то негромко кашлянул и смутно знакомый голос негромко поинтересовался:

– У вас какие-то вопросы к его Высокопревосходительству?

Серж обернулся и с облегчением увидел капитана Степанова. Обычно 'жандарма', как за глаза называли капитана знакомые Сергею офицеры полка, он избегал. Но сейчас он показался молодому офицеру ангелом спасителем, на плечи которого можно переложить проблему общения с высоким начальством.

– Здравия желаю, господин капитан! Нет, вопросов к нему я не имею. У меня есть дело к капитану Субботину. Срочное. Не могли бы Вы...

– Оказать Вам услугу?

– Да!

– Конечно, конечно, если Вы сами стесняетесь.

Степанов понимающе улыбнулся.

– Что ж вы такой робкий, прямо как красна девица. С неприятелем тоже так себя вести будете?

Серж вспыхнул.

– Господин капитан, п-попрошу без оскорблений! Если бы я не имел приказа от подполковника Маркова, то я..., я...

– Вызвать меня на дуэль Вам мешает приказ? Право не стоит юноша. Во время боевых действий, вызвать старшего по чину ...

Разозлившийся от ироничного тона капитана, прапорщик уже не сдерживаясь громко отчеканил, глядя на улыбающегося капитана 'от жандармерии':

– После выполнения приказа моего командира о подготовке позиций к отражению бомбардировки с моря вражеским флотом я хотел бы, господин капитан, получить от вас сатисфакцию за ваши слова!

С огромным удовлетворением Сергей заметил как ирония исчезла из глаз стоящего напротив офицера и уже было злорадно подумал 'Струсил!', как увидел усмешку Степанова.

Сзади прапорщика раздался удивленный голос:

– Голубчик! О какой сатисфакции Вы говорите-с? Вы кто-с?

Сергей резко обернулся. К стоящему в нескольких шагах от него Нахимову, подошедшему на звуки резкого разговора двух офицеров-потомков, спешила замешкавшаяся свита штабных офицеров. За их спинами Субботин вытер со лба выступивший пот и, сделав зверское лицо, погрозил Руденко кулаком. Вскинув руку под козырек, Сергей звонким голосом доложил:

– Ваше высокопревосходительство! Прапорщик Руденко, младший офицер первой батареи сорок седьмого тяжелого артиллерийского дивизиона!

– Тише, тише, прапорщик. Оглушили-с совсем. Вас, наверное, и французы услышат-с, такого голосистого и задиристого. Так что за приказ вы получили-с?

– Командир батареи полковник, то есть подполковник Марков-второй, думает, что союзники с нами на море поквитаться захотят. Вот и поручил мне позиции для наших красавиц присмотреть. Я за людьми подошел, а тут...

– А тут мы и поединок с капитаном Степановым. – Нахимов улыбнулся и потрепал смутившегося Сергея по плечу. – Далеко пойдете-с, юноша. Живете-с насыщенно и интересно. Я думаю, что нижних чинов капитан Субботин Вам даст-с. Надо мне с Вашим провидцем подполковником перемолвиться. Распорядитесь, Эдуард Иванович, пусть с прапорщиком от вас кто потолковее-с пойдет-с и поможет.

Тотлебен кивнул и, отойдя на несколько шагов начал отдавать какие-то распоряжения бывшему рядом с ним поручику. А Нахимов тем временем обернулся к Степанову.

– Ну а насчет поединка, я надеюсь Вы понимаете...

– Так точно, Ваше высокопревосходительство, я и не собирался.

– С Вашим умением стрелять, погубили бы такого молодца не за понюх табаку-с. – Сказал Нахимов капитану, а затем, повернувшись к Руденко, укорил его. – А Вы юноша, впредь думайте, прежде чем-с, на поединок вызывать во время войны. За храбрость в отстаивании чести хвалю-с, а горячностью Вашей не доволен-с!

– Виноват, Ваше высокопревосходительство!

Неожиданно на помощь заалевшему Руденко, пришел Степанов:

– Ваше Высокопревосходительство! Прапорщик, конечно, вспылил, но я сам дал ему повод!

Нахимов улыбнулся, вспомнив как Ларионов, отстаивал честь самого Степанова.

– Вы господа удивительно встаете друг за друга!

Адмирал еще раз посмотрел на вытянувшегося и чертовски смущенного своим конфузом Руденко и засмеялся.

– Капитан!

– Ваше высокопревосходительство!

– Постройте своих людей.

– Слушаюсь! Батарея! Становись! Равняйсь! Смирно! Равнение На Право!

Четким шагом, салютуя шашкой, Субботин доложил:

– Ваше высокопревосходительство! Первая батарея сорок седьмого тяжелого артиллерийского дивизиона по Вашему приказу построена!

– Здравствуйте молодцы артиллеристы!