Текст книги "Без выбора"
Автор книги: Леонид Бородин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 28 страниц)
Нет, отпускать меня не в их планах. В планах обыкновенное жульничество: сломать, прежде чем сдохну. Рентгеновский аппарат сломался... Все ясно. Играем!
Нынче думаю, что ошибался. Я ведь не знал, что во Франции в популярнейшем издательстве "Галлимар" уже вышли четыре мои книги, несколько книг в Англии, Германии и Италии. Что с подачи Георгия Владимова я "вписан" в ПЭН-клубы Англии и Франции, что от французского ПЭНа – премия, что на радио "Свобода" читаются мои книги...
Освободившись в 87-м, от множества людей слышал, что познакомились с моими писаниями по "Свободе". И даже сам в том же году слушал чтение по "Свободе" книги "Год чуда и печали" в прекрасном музыкальном сопровождении.
Шла, как нынче принято говорить, раскрутка. И после моего освобождения она еще продолжалась. Лишь после моей поездки в США выяснилось, что "ошибочка вышла". И "Запад" начисто забыл о моем существовании. Любопытно, что первыми почуяли ошибку "раскрутки" шведы. Закупив у издательства "Посев" четыре мои книги для перевода, от перевода, однако, воздержались, а потом и отказались вовсе, когда выяснилось подлинное "мурло" автора закупленных писаний.
Я же до момента освобождения и долгое время после писательство свое рассматривал как забаву, точнее, как хобби, как способ временно отвлекаться от чего-то первично важного, и лишь когда выяснилось, что ничего этого "важного" не существует, то есть что в "смуте" мне делать нечего и что всякое участие в политическом процессе, процессе распада – а это почти десятилетие – аморально и противно душе, тогда только я несколько по-иному взглянул на свое пристрастие к писательству.
* * *
На фоне беды, надвигающейся на Россию, когда б знать о том, сколь ничтожными, мелочными и эгоистичными смотрелись бы мои проблемы весны 86-го. Да они и были таковыми.
Поскольку не драмой завершилось, а фарсом. Свидания я добился.
И "опекуну"-мальчишке выказал фигу... Буквально ошарашенный моим коварством, он, заверивший начальство в успехе "разработки", выходя из камеры, так хлопнул дверью, что из дверного проема вывалился кусок штукатурки. Но именно в те дни мне уже было не до него. Вторая встреча с врачом закончилась душевным стрессом. Верил, не верил – и сейчас толком не пойму и не помню, помню смятение, необъяснимое отчаяние и нехорошее, нездоровое возбуждение, всплески беспредметной ярости и наоборот несколькочасовой апатии, когда сидел на шконке не только без движений, но, кажется, даже и без мыслей вовсе. Помню, вскидывался вдруг и произносил вслух: "Опять жить". И начинал топать по камере туда-сюда... Какое счастье, что был тогда один! Что никто не видел этой позорной ломки...
Самое странное, что далее – ямы в памяти. Не помню этапа назад в зону, общение с сокамерниками – сплошные обрывки... Но именно в это время я начал писать "Царицу смуты" и первую главу, что без малейших изменений через восемь лет вошла в повесть, отправил в письме жене, оно передо мной, это письмо, и я тщетно пытаюсь понять, почему это вдруг тема народной смуты четырехсотлетней давности вдруг овладела сознанием узника, не имевшего ни крохи информации о надвигающихся событиях... А ведь овладела настолько, что как только прекратил писать – далее все в памяти отчетливо и подетально. Вот только не помню, почему прекратил писать. Возможно, из страха, что отберут, что пропадет...
Два события с определенно мистическим знаком случились в эти же дни.
Через неделю по моем возвращении в зону завыла овчарка на проходной. Выла подряд три или четыре ночи. Я, уже "вернувшийся жить", со смущением души вслушивался в этот вой и, не выспавшийся, весь последующий день тщательно скрывал от сокамерников и напавшую душевную маету, и сонливость...
Прошла еще неделя, и мы узнали, что умер начальник лагеря. Я решил, что он умер вместо меня. Или даже за меня, что теперь он – седьмой...
(Совсем недавно случилось нечто подобное. В день, когда мне делали сложную операцию, за тысячи километров от Москвы умерла женщина, много лет любившая меня.)
И еще. Однажды ночью, надломившись, обвалилась многометровая труба нашей кочегарки. Утром следующего дня мы из получаемой прессы впервые "выковыряли" информацию о том, что в стране происходит что-то чрезвычайное, именно чрезвычайное, а не необычное просто.
Я же вдруг решил, что надо раз и навсегда залечить горло, сам придумал способ залечивания и не отказался от него, как ни отговаривали. Весна уже прорезалась, но морозы не уходили. Я же, выходя на прогулку, заставлял себя – и это получалось – десять-пятнадцать минут спать на скамейке, чтобы свободно вдыхать морозный воздух. К лету от хронической ангины не осталось и следа.
Через полтора года я освободился под аккомпанемент государственного развала. Начиналась новая эпоха, в которой места себе я не видел.
Девяносто третий
Так назывался читанный в детстве роман Виктора Гюго. Роман о гражданской войне во Франции. Все симпатии автора на одной стороне– на стороне революции. Но то ведь роман, а не историческое исследование, и представитель противной стороны честен, смел, благороден. По совокупности действий он почти герой. Почти. Но...
"Нельзя быть героем, сражаясь против своей родины".
Таков приговор автора. И он едва ли справедлив, потому что в гражданской войне все стороны сражаются со своей Родиной. Одни с прошлой, другие с будущей. Некоторые умудряются воевать и с той, и с другой...
Но не всякая гражданская война, так сказать, революционна по сути. "Пугачевщина", к примеру, к революции никаким боком. И вовсе не по причине заведомой обреченности. То всего лишь хирургия запущенной болезни организма. Более удачная или менее удачная... И всегда не без последствий...
У "настоящей" же гражданской войны бывают две стадии. Вторая – это когда ценности, за которые кладут головы, определены и сформулированы до лозунгов, когда непримиримость ежемгновенно демонстрирует подвиги самоотверженности, когда примирение или даже временное замирение принципиально невозможно. Это война до окончательной победы...
Но существует еще и предшествующая стадия, когда социальные эмоции возобладают над неоперившимися программными установками, когда народные страсти провоцируются экспромтами только еще формирующихся сторон противостояния, когда самая дикая вспышка ярости отнюдь не исключает замирения или полной капитуляции одной из сторон. В сущности, это и есть состояние смуты – смущены души людские непониманием происходящего с ними истинная потеха для бесов, ничто своим именем не называется, потому что еще и имени не имеет, но только кличку... Например: газета "Московский комсомолец"! В соотнесении с содержанием – анекдот! Вспомним, у "Ильфаипетрова" – в столовой название супа: "Позор убийцам Карла Либкнехта и Розы Люксембург!" А чем слабее: "Либерально-демократическая партия Жириновского"?! Мало того, что демократическая, но еще и либеральная! Все понимают, что бред, но на то она и есть – "кликуха", ее нельзя менять, в отличие от фамилий и псевдонимов, имидж вдребезги...
Целевые лозунги в эпоху смуты столь же фантасмагоричны: "Тащи всяк суверенитету от пуза!" Или: "Даешь взад Советский Союз!" Лексически будто бы взаимоисключающие, но в сути равно разрушительные, типично "смутные" призывы. Только первый углублял процесс развала, а второй закреплял уже свершившийся – каково было слышать в том же девяносто третьем ошалевшим от "на халяву" обретенной самостийности прибалтам и украинцам с "московской стороны" это самое "даешь взад"! А вот фиг вам! Мы, на всякий случай, – в НАТО!
Но собственно фантасмагоричны были эти два одиозных лозунга-призыва по причине равной нереальности их, так сказать, актуализации. "Самозахватчики" суверенности ныне пятятся, хотя при этом и "упираясь рогом". Иная реальность.
Относительно же "даешь взад"... Год или два тому видел по телевизору. Популярный политик обращается к Думе: "Поздравляю вас! Мы снова живем в союзном государстве!" Это после очередных переговоров с Белоруссией.
Вопрос: как так может быть, что, к примеру, лично я, никак в политике не задействованный, не знающий деталей политического расклада, я изумляюсь скороспелости заявления, а зал, полный профессиональных политиков, этому заявлению рукоплещет?
Ответ: как такового государственного бытия еще нет. Смута. И собственно политиков еще нет. Есть вчерашние "полевые командиры" смуты, у которых хватает ума не разбегаться по полям. Догадываются, что в поле могут оказаться с одними ординарцами. Только это и удерживает... Что-то с реальностью не так. Массы... То ли "хотят, но не могут", то ли "могут, но не хотят". И потому пусть пока да здравствуют конституционные нормы – гаранты того, что ни один раньше другого, слегка замешкавшегося, на лихого коня не вскочит и за шашку, задиристо сверкая очами, не схватится.
Но было и другое. Был наш "девяносто третий", который, по крайней мере москвичам, забыть никак невозможно...
Бережно хранимую видеокассету достаю из шкафчика, вставляю в магнитофон, и в этот вечер меня уже ничто иное не способно интересовать или волновать.
С двадцать первого сентября несколько дней и ночей с перерывами на короткий сон и перезарядку батарей снимал я созревание мятежа, восстания, бунта, путча, наконец, – это кому как больше нравится – и финал... Естественно, только часть финала: постыдное поражение вождей, сдачу на милость победителя тех, что почти две недели подряд "драли глотки" на балконе, возбуждая людей на подвиг, а теперь бросили их на горящих этажах умирать, даже не вспомнив о них во время переговоров о капитуляции.
В предшествующие капитуляции дни и ночи я видел и другие, любительские и профессиональные видеокамеры, направленные на балкон-пьедестал, откуда безостановочно вещали восставшие парламентарии. Но и до сих пор мне не попадались кадры, снятые мной. Возможно, они только у меня и сохранились, что, правда, маловероятно...
Ночь на двадцать второе сентября. На балконе человек, ведущий митинг, объявляет, что слово предоставляется "депутату... нашей любимице... Светлане Горячевой":
"Мы, народные депутаты России, собрались сегодня здесь для того, чтобы стоять насмерть, до конца... Что бы это нам ни стоило! Мы не покинем это здание... Мы будем здесь... Мы выполним долг перед вами, перед народом... Даже если попробуют нас отсюда физически устранить, то это можно будет сделать только тогда, когда мы будем мертвыми... Дорогие друзья, хочу сказать вам, что мы это делаем ради вас, ради будущего России...
Да здравствует Россия, великая Россия! Да здравствует наше будущее государство, воистину демократическое!"
Как показала история всего человечества, лозунг "Умрем, но не сдадимся!" не только один из самых эффективных, но и самых осуществляемых, ибо содержит в себе великую магию, способную нейтрализовать мощный человеческий инстинкт – инстинкт самосохранения.
И как заканчивает свое пламенное выступление Светлана Горячева:
"Да здравствует Россия! Наша великая Россия! Да здравствует наше будущее великое государство, воистину демократическое!"
Итак – умрем, но не уйдем, не отступим. Ради народа, ради России...
И собравшиеся под балконом единогласно скандируют: "Ра-си-я! Ра-си-я!"
Что ж, история полна примеров гибели героев ради народа, ради масс. Кого могли не тронуть слова, произнесенные на срыве голоса маленькой женщиной на высоком балконе! Никто не может представить смерть "любимицы народа", и не "ура" в ответ снизу, но "По-бе-да! По-бе-да!". Конечно, победа, если женщина готова умереть за народ, за Россию...
Но последующий оратор уже несколько по-иному изображает перспективу "парламентского сидения":
"Мы будем здесь до победы. До того самого момента, когда этих государственных преступников в наручниках и под конвоем отведут в "Матросскую тишину"!"
И далее, что очень значимо:
"Если мы продержимся здесь эту ночь до завтрашнего дня (имеется в виду 21-22 сентября), то можем считать, что дело Ельцина завершено в нашей стране".
Так говорил Михаил Астафьев, пожалуй, самый большой оптимист из народных вождей 93-го.
Не менее пламенная Сажи Умалатова, усомнившись в скорой капитуляции Ельцина, тем не менее тоже полна оптимизма:
"Я надеюсь, еще раз повторяю, с сегодняшнего дня наступит мир и покой..."
Заканчивается же речь Сажи Умалатовой несколько иначе, чем С.Горячевой:
"Умрем, но Родину отстоим! Да здравствует Союз Советских Социалистических Республик!"
Еще громче, еще вдохновенней толпа скандирует: "Са-вецкий Са-юз! Са-вецкий Са-юз!"
Между прочим, готовность стоять насмерть была заявлена только женщинами. Ни один из выступавших на балконе мужчин такого финала не предусматривал...
Ночь от ночи, день ото дня с 21 сентября по 3 октября все реже будет звучать с балкона осажденного дома слово "Россия" и все чаще "Даешь Советский Союз!".
У меня в кадрах по первым дням осады еще мелькают по меньшей мере полдюжины разных знамен... В последних кадрах – уже один красный цвет...
Кого-то это очевидное покраснение тревожит. И вот в кадре Сергей Бабурин.
Не на трибуне. Среди народа. Он привычно спокоен, говорит негромко, но как всегда со значением:
"Если придут люди, я не очень в это верю, но вдруг, но если сюда придут люди с трехцветным флагом, который нынче является государственным, давайте спокойно воспримем, чтобы сейчас все знамена были на защите конституции. Все без исключения. И красные, и белые, и трехцветные – любые! Потому что мы должны сообща защитить конституционный строй".
А далее так:
"Сейчас уже поступают сообщения с Дальнего Востока и из Сибири, и назначаются практически во всех регионах сессии Советов, идут собрания во всех воинских частях, и я думаю, через... – тут С.Бабурин смотрит на часы,час у нас будет перечень тех Советов или тех областей и краев, которые уже определились в своих позициях. На сегодняшний момент ни один регион Ельцина не поддержал".
И тут, конечно, – УРА! Безусловно, поспешное, поскольку куда важнее было бы знать, какие регионы и в какой форме готовы поддержать восставших...
На этот вопрос попытался ответить Зюганов:
"Друзья! Мои коллеги только что завершили разговор со всей страной... Будьте уверены, Советы народно-патриотических сил, партии и движения, промышленники и производственники, рабочие и крестьяне, социалисты и анархисты – все единым строем (!) выступят за сохранение целости страны, за защиту конституции, за наш Верховный Совет и съезд!"
Промышленники и производственники... социалисты и анархисты... А коммунисты? Ни о коммунистах, ни о коммунизме или социализме – ни слова. С точки зрения политической тактики выступление Зюганова, безусловно, было самым изящным, поскольку далее исключительно в утонченной форме глава российских коммунистов высказал все, что он думал об этом самом съезде, которому столь весьма необоснованно предрекал всенародную поддержку "единым строем":
"Когда съезд принимал решение о том, чтобы ввести президентскую форму,он был хорош..."
То есть когда он (съезд) предал идею социализма...
"Когда он утвердил закон о выборе президента за один месяц, чего отродясь не было, он тоже был демократичен..."
То есть когда холуйничал перед президентом...
"Но когда съезд увидел, куда эта камарилья ведет страну..."
То есть когда спохватился и понял, что натворил...
"...он оказался неугодным".
Итак, активного участия своей партии в событиях Зюганов не обещал. На радио "Свободная Россия" мне как-то предлагали прослушать выступление Зюганова, где он рекомендовал членам КПРФ воздержаться от участия...
За все время активной смуты я для себя отметил только два воистину мудрых политических решения. О втором скажу позднее. Первым же, без сомнения, было решение Зюганова вовремя уйти из "Белого дома" и сохранить партию от "попутного" разгрома Ельциным в случае ее причастности к мятежу.
Как известно, история не знает условно-сослагательного наклонения. Но мы-то его знаем и то и дело применяем к истории, и в этом применении всегда есть свой, особый смысл.
Так вот, если бы дело "Белого дома" выигралось, то, без сомнения, через неделю у власти оказались бы коммунисты как единственная относительно сплоченная социальная группировка, проникнутая достаточным единомыслием, чтобы выдавить с верхнего этажа новообразовавшейся власти всяких разных и разнообразных, а всех прочих "кооптировать" в партию и подчинить их партийной дисциплине.
Еще когда под балконом с камерой в руках слушал выступление Зюганова, ожидая и не дождавшись от него коммунистических призывов, пытался вспомнить нечто похожее в прошлой истории... Вспомнил. Лето 1917 года. Решение партии временно снять с повестки дня лозунг "Вся власть Советам!"... Опять же лето того же года и мятеж, на плечах которого ленинцы надеялись прийти к власти...
* * *
Не уверен, представится ли еще удобный случай высказать личное мнение о Г.Зюганове.
Если в сонме самозванцев, прохвостов, рвачей и проходимцев у нас все же сформировалось несколько профессиональных политиков западного образца, что само по себе не плохо и не хорошо, то первый из таковых – несомненно, Г.Зюганов. Все зрящие телеящик запомнили мужеликого крепыша, умеющего со знанием дела являться и гневным трибуном, и интеллигентным собеседником, и настырным спорщиком, и милягой-плясуном. Последнее, впрочем, не оригинальность. У нас и Ельцин выплясывал, и Жириновский солировал...
Я же о другом. Последние ельцинские перевыборы проходили под знаком неизбежности победы коммунистов. То есть Зюганова. Запомнилось интервью с А.Невзоровым. Интервьюер спрашивает:
"Как вы думаете, вообще, на что Ельцин рассчитывает?"
Невзоров только руками разводит:
"Самое большое, на что он может рассчитывать, это процентов на пятнадцать".
Меня, помнится, тогда поразил сей оптимизм. Лично я был уверен, что Ельцин останется у власти. Победит или не победит, но останется. За ним, за Ельциным, словно числилась какая-то "незавершенка", тень его еще была чуть-чуть впереди него, а не сзади – тень его эпохи...
В патриотическом же лагере скорого торжества не скрывали. Зюганова в полном смысле зацеловывали. Рассказывали, как в одном общественном месте весьма известный литератор стучал кулаком по столу:
– Этого гада я лично буду допрашивать!
Имелся в виду некто из ельцинской команды. Вот так! Уже и допрашивать готовились. Оно и верно, накопились людишки, к кому у многих множество весьма строгих вопросов... А у литераторов, у некоторых по крайней мере, еще с прежних времен сохранилась, а в нынешние времена усугубилась мечта актуализоваться этакими полутайными советниками власти. Как в еврейском анекдоте: оставаться писателем, но еще и немножко советовать... хотя бы и на общественных началах...
Нужно отдать должное, Зюганов держался много скромнее своих адептов.
Проиграл. И что же? На другой день он уже был объявлен виновником провала. Еще вчера любовью слезившиеся глаза теперь при его имени выдавали прищур разочарования. Любимец народа как-то сразу стал никем, если не хуже того...
Кто другой отступился бы. Или, во всяком случае, ушел бы в длительный отпуск-отдых на поправку нервов.
Мне же повезло быть свидетелем прелюбопытнейшей сцены. На третий или на пятый, не помню, день после выборов в одном общественном месте проходило некое культурно-патриотическое мероприятие. Я пристроился к одному из хвостов очередей в гардероб и тут же увидел – вошел Зюганов в сопровождении всего кого-то одного. Еще я увидел, что хвосты очередей оглянулись, все увидели всего лишь вчерашнего кандидата в президенты России... и ни один клянусь, ни один! – не только не подошел, ни один даже не поздоровался... Все продолжали стоять-топтаться... И Зюганов, вчерашний вождь, любимец патриотов, как простой смертный, встал в очередь, и выстоял ее, и так же в сопровождении всего лишь одного человека ушел в зал...
Будь я лично знаком с ним, исключительно по протесту подошел бы и пожал ему руку хотя бы за то, что, как нынче модно говорить, человек умеет держать удар и знает подлинную цену любви и нелюбви политиканствующей публики.
Прошло время, и он снова набрал очки. Без особого труда, потому что за его спиной равных ему нет, за его спиной ортодоксы, которые только на плечах искусника-политика и могут оказаться при власти, а оказавшись да укрепившись, хорошо, если по-хорошему, а то и по-плохому спровадят умника на пенсию. Это если он сам не переиграет их всех и не отбрыкнет... Как многажды случалось в истории. И в принципе не исключаю, что если нынешний президент не справится с ситуацией, то или вождь коммунистов на плечах партии может прийти к власти, притоптав партию до социал-демократического состояния, или партия на плечах вождя войдет во власть, затоптав своего непоследовательного, неортодоксального рукопутеводителя.
Таковое, впрочем, могло произойти и в девяносто третьем, если опять же подпустить в соображение условно-сослагательное наклонение...
Между прочим, через год или чуть более после событий октября девяносто третьего при встрече с А.Баркашовым я задал ему вопрос: как он решился встать под знамена столь "некомпетентных" политиков, как Руцкой и Хасбулатов? А.Баркашов только отмахнулся в том смысле, что где бы они оказались, эти руцкие и хазбулатовы, назавтра, когда б дело "выгорело".
Что ж, и у Баркашова были свои основания для использования ситуации, тем более что именно "баркашовцы" продемонстрировали в известных событиях и дисциплину, и организованность, и способность к установлению "революционного" порядка на тех микротерриториях, что были временно отвоеваны "Белым домом". В телепрограмме когда-то "популярной" Беллы Курковой, где она всякий раз срывалась на истеричный визг, комментируя события октября 93-го, именно в этой программе свидетельствуют работники мэрии, что с захватом первых этажей тут же начался откровенный грабеж ларьков... И что отряд всего лишь из пятнадцати человек – баркашовцы во главе с каким-то Сашей – в считанное время взял под контроль это огромнейшее здание, дав возможность всем материально ответственным лицам беспрепятственно выйти из мэрии с деньгами и ценностями, и установили охрану у кабинетов, где "заседали" ельцинские "эмвэдэшники", не допустив над ними расправу. Приняв самое активное участие в событиях, баркашовцы сумели не только избежать больших потерь, но фактически и "не засветиться" перед множеством телекамер...
* * *
"Белодомовцы", коммунисты, "баркашовцы" всяк на свой лад имели намерение изменить, как ныне модно говорить, парадигму российской истории. Кому-нибудь это, возможно, и удалось бы, когда б исторический фатализм не складывался из непросчитываемого количества векторов – обстоятельств, против которых "не попрешь". И главнейшее из обстоятельств– духовное состояние народа, оно и решило судьбу события. К народу призывал и вопил о помощи "парламент" – народ не откликнулся. И на действия Ельцина не отреагировал. Когда говорят, что народ-де безмолвствует, то это вовсе не означает, что он не действует. Народ – вершитель истории. Чем не цитата из учебника по историческому материализму!
Потому не Ельцин с танками и спецназом покончил с инициативой последнего Совета депутатов, но именно он, народ, как бы при этом он ни сочувствовал "последнему".
Еще есть вопрос об ответственности за последствия, в данном случае кровавые последствия. Но и этот вопрос тоже не столь однозначен...
Но прежде еще о событиях, предшествовавших кровавой развязке, поскольку в них с большей или меньшей отчетливостью просматривается финал..
Я снова включаю записи последних дней и ночей сентября девяносто третьего.
Вот объявляется с трибуны, что Ельцин больше не президент. И далее:
"Человек, совершивший тягчайшие государственные преступления, человек, посягнувший на конституцию Российской Федерации, втоптавший в грязь закон, справедливость и человечность..."
И далее в порядке очереди.
Горячева:
"...ноги вытерли о нашу конституцию..."
М.Челноков:
"Друзья, вспомним некоторые моменты деятельности теперь уже бывшего президента России Ельцина. Он почти каждую неделю нарушал конституцию Российской Федерации..."
Степанков:
"...должны выступить против антиконституционных действий президента..."
А.Митрофанов от имени политсовета Фронта национального спасения:
"...Фронт национального спасения обращается ко всему народу выступить на защиту конституции..."
Зюганов:
"...все единым строем выступят... за защиту конституции, за наш Верховный Совет..."
Бабурин:
"...мы должны сообща защитить конституционный строй..."
Н.Павлов:
"...конституция на нашей стороне..." и т.д.
Что ж, в какой-нибудь "франции" можно поднять "весь народ" на защиту конституции. Но в России... Вспомним: "Все на защиту Учредительного собрания!" Было... Нет, за такие "мелочи", как конституция, "учредиловка" или говорильня-парламент, как бы он там ни назывался, русский народ класть головы не пойдет.
За Россию-матушку, за царя-батюшку, за веру православную и торжество всемирового коммунизма, за счастье всего человечества – это мы можем!
Возможно, именно Зюганов, исключительно изящно лягнувший Верховный Совет за прежние прегрешения, но закончивший свое выступление здравицей съезду, возможно, он подтолкнул Н.Павлова на откровение, никак не вписывающееся в общую тональность всех прочих речей, звучавших с балкона "Белого дома" в течение этих сентябрьских дней девяносто третьего.
Сравним.
М.Челноков:
"Друзья, товарищи! Свершились великие события, которые будут записаны в анналы истории..." и т.п.
И вот Н.Павлов:
"Больно, стыдно и очень грустно мне сегодня, потому что в течение трех лет, в течение трех долгих лет мы колебались, мы видели, как шаг за шагом, как день за днем попирается конституция (опять конституция!)... И мы все что-то ждали. Мы очень долго ждали и наконец дождались. Мы отбросили колебания, мы отбросили страх (!), и мы поступили так, как должны были поступить давно..."
Разумеется, не покаяние было целью выступления Н.Павлова, а иначе мог бы он припомнить, как, забегая вперед своего паровоза – Ельцина, то есть до Беловежского сговора, демократический Верховный Совет Российской Федерации совершил подлинное государственное преступление, заключив договор "на государственном уровне" России с Бурятией. За одно это он, Совет, должен бы быть разогнан как предательский по отношению к исторической России. Только в данном случае некому было разгонять, поскольку Верховный Совет того времени услужливо расстилал дорожку своему тогдашнему вождю в ту самую Беловежскую пущу.
Как ни оценивай политику нынешнего президента, но что было бы, когда б нынешняя Дума или Совет Федерации заключили подобный договор, к примеру, с Тувой или Якутией?
Однако ж смута – на то она и смута... "Мутно небо, ночь мутна..." Это как если бы у всех кораблей, бороздящих моря и океаны, одновременно вышли из строя компасы, исчезли звездные ориентиры и погасли маяки...
И еще о "безмолвствующем народе".
Напрашиваются два взаимоисключающих толкования. В итоге семидесятилетней "воспитательной работы" народ России превратился в "советский народ", то есть в народ, характеризуемый прежде прочего своей политической ориентацией. Можно ли представить: в Англии – королевский народ; во Франции – республиканский народ; в Америке – президентский народ? Сущий фокус еще и в том, что "советской власти" (то есть политической власти Советов депутатов трудящихся) никогда не существовало – был филиал коммунистических органов власти, не только подконтрольный и подотчетный коммунистическим органам – райкомам, обкомам и т.д., но и формирующийся поименно ими же – райкомами, обкомами...
То есть "советский народ", по сути, удивительнейшая мифологема, но при всем том – "работающая" или, по крайней мере, работавшая мифологема. Казалось бы, исторически сравнить не с чем. Разве что "американский" народ, назвавшийся по материку, каковым обладает лишь частично, хотя, конечно, это несколько иной случай, однако ж тоже весьма многозначительный...
Но вспомним, какие слова произносил бунтовщик или даже разбойник, прежде чем положить голову на плаху: "Прости, народ православный!" Не русский и уж тем более не российский – православный! Так что мифологема "советский народ" не упала с потолка. И никто из хитроумных, сев за стол и закатив глаза к потолку, придумать ее не мог. Она объявилась и родилась естественно и мистически (то есть противоестественно) одновременно. Российский коммунизм в его пиковые годы, в сталинские разумеется, был дивной калькой русского царства, где вместо Богоданного царя – данный судьбой и исторической неизбежностью вождь в сане святого, вместо Откровения марксизм, вместо Святой Троицы – великая троица Маркс-Энгельс-Ленин. И главное: вместо религиозного, православного миропонимания материалистическая концепция бытия. Ей мы и обязаны всем, что с нами происходило самого дурного, всем, что происходит с нами ныне и, по всей вероятности, еще долго будет происходить. А происходить еще будет. Бог знает что и сколько, потому что само по себе материалистическое миропонимание, утратившее коммунистическое воодушевление, утратившее дух бунта против Бога, способно мгновенно скисать до стадии самого мерзкого, самого дикого социального маразма. Именно протестом против этого завоевывающего страну маразма объясняется всплеск коммунистической идейности. Но еще в большей степени он объясняется невозможностью обращения-возвращения подавляющего большинства народа из состояния советскости в состояние православности. Материалистическое сознание, утратившее вдохновение люциферического бунта, парализует в человеке, если так можно сказать, те центры в душе, посредством которых душе открывается трансцендентное...
Вот так, через паралич гражданского чувства, через "советскость без коммунизма" и через уже несоветскость, но и не православность, можно попытаться просчитать причину равнодушия масс к событиям в Москве и в августе девяносто первого, и осенью девяносто третьего. Это о массах. Но несколько слов и о вождях.
Напоминаю, что только из женских уст (Горячева, Умалатова) прозвучала в девяносто третьем с балкона "Белого дома" готовность умереть или победить. Мужчины-вожди в победе не сомневались или, по крайней мере, сомнений не высказывали. Но как только усомнились, тут же и сдались на милость победителя, оставив умирать на горящих этажах ими распропагандированную молодежь. Это к вопросу об ответственности за пролитую кровь.
Видел в телевизоре по-детски торжествующее лицо Ельцина. Противно. Страшущий Черниченко с его "Раздавить гадину!".
Но вот на днях Хасбулатов на фоне оставленных ему Ельциным апартаментов недоумевает, почему это никто не обращается к нему за помощью в урегулировании чеченской проблемы. Ведь он не просто известный человек, но так или иначе личность историческая...
