Текст книги "Колька и Наташа"

Автор книги: Леонид Конторович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 22 страниц)

Глава 12. Тореадор, смелее в бой!

Во двор вошла группа бондарей и плотников.

– Эй, эй! – закричал один из них. – Ивановна, вылазь, подмога пришла! Где у тебя полы перестилать? А то как бы наши детишки в этой избе ноги не переломали.

Мария Ивановна выглянула в окно.

– Изба-то ничего, поднимайтесь на второй этаж, тут работенка найдется.

– На этаж, так на этаж, – ответил ей кто-то из рабочих, и они направились к лестнице.

Генка послушал этот разговор и поплелся к Наташе. Она выливала воду в бочку. «Все заняты, все работают. Мне не доверяют, – с горечью думал Генка. – А я не хочу быть последним. Как же сделать, чтобы ко мне изменили отношение?»

– Гена! – позвала его Ольга Александровна. – Помоги мне подклеить карту.

На столе, стоявшем во дворе, лежала старая карта Российской империи. Ольга Александровна склеивала ее.

– Только, пожалуйста, не дергай, а то Петербург окажется в Финляндии. Кстати, Гена, ты почему такой невеселый? Уж не поссорился ли с кем?

– Да не поссорился… Каланча налетел, что не такой раствор сделал.

– А ты не опускай руки. Не получается – переделывай, да если потребуется – не раз, а двадцать раз.

В эту минуту Наташа, выжимая намокший подол платья, крикнула:

– Что ты там разговорами занялся? Давай, налегай.

Генка подбежал к Наташе:

– Ладно. Только ты посиди, отдохни. Я сам.

Наташа не возражала. У нее побаливали от ведер руки: пока Генка вертелся у окна, она наносила пол бочки воды.

Заручившись ее согласием, Генка повеселел.

Сбросив с себя рубашку, он приступил к работе. Он хорошо запомнил, как Дмитрий Ермолаич делал раствор. Теперь он им покажет – Каланче и Кольке. Нечего задаваться. Он не хуже других.

– Тореадор, смелее в бой! Тореадор, тореадор… – напевал он, опрокидывая в колоду ведро то с песком, то с глиной, то с водой.

– Веселый ты, – сказала Наташа, – и смешной. Мне нравятся веселые, знаешь, они какие-то не злые. С ними легче. Только ты зря обидчивый.

Генка кивал ей головой и делал свое дело.

– Гляди не переборщи, – громко посоветовал высунувшийся из окна Колька.

Генка отмахнулся:

– Гляжу! – и стал орудовать с еще большим рвением.

– Честное слово, смешной ты, Генка, – усевшись на бочку и болтая ногами, продолжала Наташа, – то ленишься, то один за все берешься.

Во двор вбежал Борис.

– Привет, хлопче! Наташа, в бочку не свались, потонешь!

Наташа засмеялась:

– Не утону!

– Борька, – позвал его Колька, – слетай на реку, посмотри морды. Может, на уху наловили. А то как бы кто, понимаешь, не наведался.

– Уха? Я мигом, – Борька исчез со двора.

Раздался раздраженный голос Каланчи:

– Минор, тащи замес!

Генка заторопился. Наконец-то его позвали. Изогнувшись под тяжестью наполненного ведра, он заспешил в класс.

За ним шла Наташа.

– Нате, – гордо сказал Генка, – получайте!

Каланча недоверчиво подкинул лопаткой замес.

– Ничего, – процедил он в ответ на вопросительный взгляд Кольки, – бывает хуже.

Колька проверил пальцами раствор:

– Почему ничего? Придираешься, Каланча. Молодец, Минор!

– Я старался!

– Хвалила себя гречневая каша, – ответил Каланча, – иди на свое место, не мозоль глаза…

– Зачем ты так? – вступилась Наташа. – Минор очень старался.

– Да, я старался. И он не имеет права меня гнать. Мария Ивановна сказала: эта школа для всех ребят.

Каланча продолжал упорствовать:

– Не мешай, а то такого пару нагоню.

Тут уж и Колька не выдержал:

– Подожди, Каланча. Так нельзя. Чего Генка плохого сделал?

– Давай, Колька, кирпичи и не рассусоливай! – с досадой сказал Каланча.

– Не любишь ты, Вася, правду!

– Да перестаньте, наконец. Сегодня печь надо кончать, а вы только и делаете, что ссоритесь, – уговаривала Наташа.

Но Каланча совсем разозлился. Он закричал на весь двор:

– Давай, говорят, кирпичи! Довольно языком чесать!

– А ты не кричи. Я тебя не боюсь.

– Ах, так, – Каланча швырнул в угол мастерок, сорвал с себя фартук. – Все за Генку и за Генку. Да пропади все пропадом. Сами печь кончайте, – он бросился к выходу.

– Стоп, машина! – придержал его рукой выросший в дверях Глеб Костюченко.

Он загородил выход и, вытащив большой цветной платок, вытер лицо.

– Пропустите, – буркнул Каланча.

Но Костюченко лишь спросил:

– Чего не поделили, флотцы? А я-то вам хотел доверить одно ответственное дело.

– Какое? – с любопытством спросила Наташа.

– Пошли сгружать стекло. Оно у вас побудет пока. Доверяю.

– Зачем? Не уберегут, – подошла к ним Мария Ивановна. – Здравствуйте, Глеб Дмитриевич. К чему рисковать добром, где его сыщешь? Пусть несут наверх.

– Вперед! – подталкивал ребят к двери Колька.

– За стеклом! – кричала Наташа.

– Отставить! – призвал к порядку матрос, прекратив шумное изъявление радости. – А если подведете, что тогда?

– Мы, – заявил Колька, – не бойтесь, стекло сохраним, а если что случится, то тогда мы другое достанем, даю голову на отсечение. Вот так. Верно?

– Верно! – в едином порыве ответили друзья Кольки.

Костюченко притянул Кольку за белобрысый вихор.

– Хохолок-то у тебя, Коля, отрос знатный. Настоящий чуб, как у запорожца… Добро, флотцы, оставим у вас стекло. А головы мне ваши не нужны. Носите их сами на здоровье. Разрешаю. А теперь к подводе бе-гом арр-ш!

Едва поставили в угол ящик со стеклом, и Глеб похвалил ребят за отремонтированную печь, как во дворе раздалась задорная песенка:

 
Старый барабанщик, старый барабанщик,
Старый барабанщик крепко спал…
 

Все кинулись к окну и увидели важно шагающего Борьку с ведром.

Компания мигом окружила Бориса.

– Ура, ура! – радовалась Наташа. – Окуни!

– Тринадцать рыбок, – кричал Борис, – чертова дюжина, хлопче, и все ого-го – какие.

– Каланча! – позвал Колька. – Разводи костер. Будешь главным коком. Генка за водой, остальные за ножи, чистить станем.

– Ребята, а соль, а перец, а лавровый лист? – беспокоилась Наташа.

– Соль я принесу, – ответил Колька, – а остальное…

– Остальное, – отозвался Каланча, – остальное у теток на базаре одолжим.

– Это ты брось, – нахмурился Колька, – обойдемся, верно, ребята?

Все его поддержали, и Каланча пожал плечами: «Дело, мол, хозяйское».

Уха вышла на славу! К вечеру пришел Дмитрий Ермолаич. Он проверил работу, кое-что поправил, но остался доволен.

Мария Ивановна разрешила ребятам сбегать на речку искупаться.

– А мы еще и порыбачим, – предложил Колька, – может, еще на уху наловим.

– Неплохо бы, – одобрила Мария Ивановна. – А кто постережет стекла до прихода сторожа?

– Найдем, – ответил Колька.

Но никто не захотел остаться. К тому же Генка и Борис спешили домой. Бросили жребий, он выпал на Кольку. Колька приуныл. Без него Наташа тоже отказалась идти на Волгу.

И только Каланча не растерялся:

– Колька, – сказал он, – кто стекла возьмет? Мы за пару часиков обернемся. Айда.

– Идем, – поддержала его Наташа, – здесь же кругом люди.

Генка сказал:

– Я как дома освобожусь, забегу сюда и побуду, только вы побольше рыбы наловите.

– А не подведешь? – спросил Колька.

– Ты что, музыкант, сказано – сделано!

И Колька пошел. «Наловим рыбы, поужинаем. Ермолаича пригласим и Ольгу Александровну», – успокаивал он себя.

Если б он только знал…

Глава 13. На рыбалке

Как и у всех завзятых рыбаков, у наших друзей были свои, только им известные места ловли. В предвкушении рыбалки Колька, Наташа и Каланча пробирались к Щучьей косе, богатой рыбой.

Но когда они вышли на берег – остановились: их место занял портовый сторож Василий Васильевич.

Глухой, подслеповатый старик жевал беззубым ртом. Грустные мысли одолевали его. Паек свой он съел еще вчера, до получения нового осталось три дня, а клева никакого. Тяжело быть одиноким в старости. За пять шагов все как в тумане. А руки? Сильные в прошлом, они теперь напоминали отжившие, высохшие, скрюченные корни.

Старик, приблизив пальцы к самому носу, с удивлением и недоверием рассматривал их, словно впервые увидел.

Каланча толкнул локтем Кольку:

– Спятил старик, что ли?

В это время у сторожа дернуло удочку. Васильич заторопился, попытался подсечь, но – поздно.

Самым мучительным для него было поймать крючок и насадить приманку. На это уходило много времени, в поисках ускользающего в воздухе крючка слабели руки.

– Старик слеп, как кутенок, – лениво сказал Каланча, – заберем у него из посудины рыбу. Я подползу к этому старому сому, вот будет потеха. Посидите, я мигом обтяпаю и возиться с рыбалкой не станем.

Наташа прищурилась:

– Потеха?! Посмей только, я закричу.

– Так говоришь, потеха? – переспросил Колька. – А рыба эта не застрянет у тебя в горле?

– С чего бы? – удивился Каланча.

– А мне кажется, я бы подавился, честное слово. – Колька махнул рукой. – Довольно, пошли ловить!

Каланча оскорблено согласился:

– Ладно!

Они расположились неподалеку от старика.

Васильич не заметил присутствия ребят. Время от времени он подергивал удилище, проверяя, не попалась ли какая-нибудь рыбешка.

У ребят дело шло бойко. Каланча вскоре подкрался к ведру старика. Вернувшись к ребятам, он рассмеялся.

– Ты чего? – спросил Колька.

Каланча поднял свою удочку:

– Ничего у старика нет.

Колька с Наташей переглянулись. Потом посмотрели на шевелившихся в мокрой траве рыб.

– Помочь бы старику, что ли? – сказал Колька.

– Верно, Коля, правильно. Отдай ему все, обойдемся.

Колька понес к старику улов.

– А моих зачем? Не трожь! – недовольно крикнул Каланча.

Колька остановился и протянул ему рыбу.

– Бери!

Каланча потоптался на месте.

– Тоже мне, навязался на нашу голову, старый сом… – Но рыбу не взял.

Колька тихо опустил улов в ведро. В это время старик поймал щуренка. Довольный, он, бормоча что-то, полез в ведро. Рука его дотронулась до живой, трепещущей рыбы. На лице изобразились удивление, растерянность и испуг. Васильич перекрестился, губы его зашептали молитву.

Домой Колька и Наташа возвращались задумчивые, И только Каланча сожалел об отданном улове.

Глава 14. После рыбалки

После рыбалки Каланча расстался с Колькой и Наташей у лавочки.

– Ты разве не в детдом?

– К дружку мне, – буркнул Вася. – Ждет он меня.

…А течение последних дней Каланча упорно и терпеливо охотился за Владькой. Он подстерегал его, где только возможно было. А Владька, словно почуяв недоброе, редко показывался на улице.

Но в этот вечер он попался Каланче.

Владька возвращался из пивной. В корзине позвякивали бутылки.

Владька был совершенно спокоен. Вообразив себя капитаном на мостике парохода, он зажал в руке компас и, поглядывая на него, отдавал команды.

– Держать норд-норд-ост, – басовито приказывал Владька и другим, петушиным голосом, отвечал: – Есть держать норд! – Игра увлекла его. Увидев перед собой Каланчу, Владька от неожиданности уронил корзину.

Каланча ударил его по руке и, схватив упавший на землю компас, пустился бежать.

Владька поднял отчаянный крик, на который выскочил его отец.

– Чего ревешь? Бутылки побил, что ли?

Владька притих и взялся за ручку корзины. Бутылки оказались целыми.

– Не побились…

– Так и выть не к чему! – дал ему подзатыльник Шиндель. – Тоже наследник! Неси домой.

В этот вечер у Владькиного отца был гость. Основательно выпив, Карл Антонович жаловался на тяжелые дни. Он повел гостя в конюшню, показал лошадей, уговаривал купить вороную кобылу.

– Гляди, как ладно скроена. Линия какова! И ноги, батенька, голландские. На овес денег нет, обеднел, вот и продаю.

Как гость ни был пьян, он видел: лошадь стара и доживает свой век.

– Ты бы ее на колбасу, – посоветовал он, – в барыше останешься. А мне ведь кирпич нужен, а не лошадь.

– Есть кирпич, найдем! Еще выпьем, – и забирай.

Вскоре ударили по рукам.

При погрузке на телегу не хватило пятидесяти штук. Владька попытался скрыться в дом, но Карл Антонович подозвал его.

– Куда дел?

Владька попятился.

– Стой! – грозно окликнул отец. – Говори! – и стал медленно расстегивать пояс.

Владька, следя за движением его рук, заикаясь, начал врать. Отец молчал. Владька стал врать смелее. Он свалил все на ребят, ремонтировавших школу. Якобы они поймали его и под угрозой страшных побоев потребовали вывести сто кирпичей.

– Я им дал только пятьдесят. За это они сейчас на меня напали. Хорошо – ты вышел.

– Так ли дело было? – все больше и больше хмурился Карл Антонович.

– Правда, правда, святой крест!

Шиндель затянул пояс.

– Чего же молчал так долго?

Владька с облегчением вздохнул.

– Их много…

Распрощавшись с покупателем, Карл Антонович тяжелым шагом вышел из дому. Вскоре он вошел в особняк миллионера.

В нижнем этаже здания никого не оказалось, лишь наверху переговаривались задержавшиеся рабочие. Карл Антонович поправил очки и открыл дверь ближайшей комнаты. Глаза его остановились на ящике со стеклом. «Что ж, дело», – подумал Карл Антонович, оторвал две доски и вытащил часть стекла.

– За кирпичи, – пробормотал он и наступил ногой на оставшееся в ящике стекло. Послышался треск.

От неловкого движения у Шинделя соскочили очки. Он опустился на колени, заползал по полу, шаря руками. Кто-то приближался. Судя по голосу, это был мальчишка.

Шиндель заторопился.

На улице он успокоился, как вдруг его позвал детский голос.

– Стойте, стойте! – к нему подбежал запыхавшийся Генка. Он пришел в школу, думая, что ребята возвратились с рыбалки и варят уху. – Зачем вы уносите стекла?

– Это мои.

– Нет, наши, школьные. Отнесите обратно или я скажу, что вы их взяли. Я знаю вас. Вы отец Владьки.

– Хорошо, будь по-твоему, помоги мне.

Генка подошел. Карл Антонович крепко схватил его и прошептал, дыша винным перегаром:

– Послушай, Я тебя тоже знаю. Ты сын музыканта. Стоит тебе где-нибудь заикнуться, и я расскажу твоему отцу, что ты с шайкой украл у меня кирпичи. Выдержит ли твой почтенный больной отец такое известие? Я только взял свое – за кирпичи. Так что не вздумай взболтнуть, а то… Запомни, ты меня не видел.

Отпустив оцепеневшего Генку, Шиндель зашагал прочь.

Глава 15. Признание Генки

Весть о разбитых стеклах всех поразила.

Суровая складка залегла у Марии Ивановны между бровей. С укоризной смотрела на ребят Ольга Александровна.

Притихшие Колька и Наташа робко жались к стене. Особенно тяжело было Кольке. Его мучили угрызения совести: и зачем только он доверился Генке, зачем ушел на рыбалку? «Еще голову давал на отсечение, – вспоминал свои слова Колька, – хвастался, а школа осталась без стекла».

Приехал Глеб Костюченко. Он осмотрел ящик и помрачнел. Мельком взглянул на ребят, но так же, как и Мария Ивановна, ни в чем не упрекнул их.

Колька в дверях догнал матроса, неуверенно притронулся к его руке:

– Я хотел… Мы… я виноват, дядя Глеб. Недосмотрели, а рыбалку ушли… Я хотел сказать, мы найдем…

Глеб Дмитриевич легонько похлопал Кольку по спине.

– Случилось, флотец, что ж теперь… Придумаем что-нибудь, Коля. Не из таких передряг выходили. Ты не расстраивайся.

– Что он говорил? – подбежала к другу Наташа, но ее голос заглушил громкий крик Каланчи.

– Колька, – кричал он издали, – танцуй! Что я несу. Перевернешься от радости! Гляди! – Вася потряс компасом. – Лягуха отдал.

При виде компаса Колька на мгновенье забыл о всех неприятностях.

– Покажи!.. Эх… – только и смог проговорить Колька, не имея сил оторвать глаз от дорогой для него вещи. – Как же Владька тебе отдал?

Каланча подмигнул.

– Одолжил я у него, понимаешь, одолжил!

– Как одолжил?

– Взял и все. Получай свою штуковину и крышка.

– Не возьму. Так нечестно. Мы его отдали за кирпичи.

– Так кирпичи ворованные, не Владькины. Эх ты, чудак-рыбак, стащил он их.

– Ну и что ж? Владька не побоялся, тайком от отца дал нам. Отнеси компас, не возьму.

Вася позвал на помощь Наташу.

– Слушай ты, девчонка, втолкуй ему, чтобы не был балдой. Пускай берет.

– Возьми – попросила та, – Это же подарок Андрея Ивановича.

Кольке очень хотелось взять компас, но он оставался непоколебимым.

– Я его променял, он не мой.

Во двор, вяло передвигая ноги, вошел Генка. В пылу спора никто не обратил внимания на его побледневшее, измученное лицо. Каланча, хотя и не уважал Генку, решил искать поддержки и у него.

– Минор, Колька компас не хочет брать. Скажи ты ему.

– Компас? – Генка слегка оживился, но затем безразлично махнул рукой.

Генка не находил себе места. История со стеклом тяжелым камнем лежала у него на душе. Весь замирая, он спросил у Кольки:

– Коль, что нового?

– Стекла у нас побили. Вот и все новости.

У Генки задрожали веки.

Каланча напирал на Кольку:

– Чего ты, Колька, лепишь? В последний раз говорю: бери компас или заброшу на крышу.

Но Колька уже направился в класс.

Генка дальше дверей не пошел. Ноги его словно приросли к полу.

Каланча перебирал осколки и зло сопел носом.

– Маху дали, что на рыбалку ушли. Ну и гады. Узнать бы только кто? Неужели Владька в отместку за компас?

– Где там, – сказал Колька, – он же сам будет учиться в школе.

– Владька побоится, – вмешалась Наташа, – а на нашу школу ему наплевать, да.

Но Каланча не сдавался:

– А если он с отцом! А пьяный тот еще не то натворит.

Генка, услыхав о Владькином отце, вздрогнул, лицо его стало серым.

– Гена, что с тобой? – спросила Наташа. – Переживаешь?

– Угу, – выдавил Генка.

Он вышел на крыльцо, присел на ступеньку. Колеблясь между желанием раскрыть товарищам правду и боязнью мести Шинделя, Генка ни на что не мог решиться…

Следующие два дня Колька, Наташа и Каланча, чувствуя себя виноватыми, старались предупредить малейшее желание взрослых. Охрану дома усилили. Сторожили по просьбе Марии Ивановны родители будущих школьников.

Все это время Генка избегал встреч со своими товарищами.

Однажды Коля увидел его входящим во двор. Генка заметно исхудал, глаза беспокойно блестели.

– Коля, – сказал он, – мне с тобой надо поговорить.

Они уселись в сторонке на фундаменте ограды.

– Клянись, Коля, что ты никому ничего никогда не расскажешь.

– Клянусь молчать до самой смерти.

По лицу Генки он понял: сейчас предстоит узнать большую тайну.

– Так вот, – устало промолвил Генка. – Со стеклами навредил Шиндель.

Колька подскочил.

– Откуда ты знаешь?

Генка поведал ему о том, что произошло в памятный вечер, рассказал он и о разговоре с отцом.

– Когда я вернулся домой, отец лежал в кровати. Он сразу догадался, что со мной произошло неладное. «Что с тобой?» – спросил он меня. – Я говорю: «Не могу сказать, папа». – «Не можешь – не надо. Только будь честен, сынок». Вот. Не знаю что делать. Но, Колька, помни, ты обещал молчать. Генка с облегчением вздохнул, словно избавился от непосильного груза.

– А знаешь, Гена, и я уже который день не знаю, куда себя деть. Мария Ивановна молчит. Глеб и учительница тоже. А я как увижу их, так и кажется, что про себя думают: «Эх ты, зря понадеялись на тебя»… И знаешь Генка. Написал я письмо дяде Андрею. Рассказал обо всем. Хочешь, я тебе прочитаю? Но и ты никому ни слова. Договорились? Слушай: «Здравствуйте, дядя Андрей! Пишу вам в четверг. Еще совсем рано – все спят. Не знаю, дойдет ли письмо, – говорят, у вас там, на Кавказе, идет большая война. А все-таки я напишу. А вы, если не сможете, не отвечайте.

А у нас тут тоже дела. Починяем дом Кирилла Федорова. Теперь в нем будет школа, а Генка возьми и все кирпичи переломай. Ну и мы немножко виноваты. А случилось это так… Нет, пожалуй, не стану писать. Это уже неинтересно.

Прислали к нам учительницу Ольгу Александровну. Она какая-то молоденькая, смешная. Мы сперва думали, что она и не всамделишная учительница. Все шутит с нами, песни поет, окна протирает, мусор выносит. Разве ей положено?

Как-то говорит нам: «Дети, пошли по домам записывать в школу…» Ладно, думаем, пошли.

Пришли мы к кустарю-конфетчику. У него в медных чанах сахар варится. Очень вкусно пахнет. Генка все время даже облизывался.

У конфетчика пятеро мальчишек учеников. Ну и достается им. На улице от жары деться некуда, а в комнате от печей и того пуще. Ребята воду так и хлещут, а хозяин то одному, то другому подзатыльник отпускает, чтоб скорее работали.

Только вы не расстраивайтесь, дядя Андрей, конфетчику попало, и здорово.

Наша учительница сжала кулаки и как крикнет: «Таких, как вы, судить надо. Посмейте еще издеваться…»

Хозяин затих. Запомнит он нас надолго. Молчал, когда мы переписывали ребят.

Заходили мы и к другим. Многие благодарили учительницу. А вот лудильщик Хватов своего Жорку не хотел записывать. Чуть не выгнал нас. Но и Жорку Ольга Александровна записала. А он до чего обрадовался – сначала как засвистит, а потом как закричит: «Лудить, паять самовары!» Тут ему отец отпустил пинка. Но пинок не сильный был, Жорка даже не поморщился.

Дядя Андрей, Наташа чего-то шевелится в кровати, еще проснется. Пишите, а то мы без вас скучаем. И все думаем, что вы вроде и не уехали, хоть уже два месяца прошло… Помните, как мы вас провожали? Даже Наташа заплакала. А Мария Ивановна все терла и терла платком глаза, только дядя Глеб один молчал.

А я не плакал, хоть и говорила Мария Ивановна, что у меня глаза были красные. Ей это все показалось.

Вот и все. Пишите нам. Кланяемся Вам. Коля, Наташа и Гена. Июль 1919 год».

Долго молча сидели Коля и Гена. Им было о чем подумать. Много в жизни сложностей и не сразу в них разберешься.