Текст книги "Заколдованная (сборник)"

Автор книги: Леонид Сергеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 35 страниц)

Конечно, сейчас, по прошествии нескольких лет, будет нелегко описать тот ураган, то светопреставление, хотя я уверен, справлюсь с этой задачей. Но прежде чем рассказывать об урагане, ответственно заявляю, и возьмите это на заметку – на водных маршрутах нашей средней полосы нет укрытий от ненастий; не ищите дом рыбака или турбазу для диких неорганизованных путешественников – их не существует. Надейтесь только на свои палатки. Только на них!

– И когда на наших речках будут оборудованные стоянки для туристов? – сказал я без всяких задних мыслей, но Котел тут же ожил и разнузданно взялся за свое:

– Кто у нас думает о туристах? Вот в Америке в любом захолустье на дороге гостиница с горячим душем.

– Но здесь не дорога, – спокойно, стараясь не огрублять слова, заметил я, – и гостиницы здесь не нужны. Мы специально уехали от всякой цивилизации. Другое дело – изба для путников. Но хватит болтать, смотри, какое грозовое небо! Надо принять разумные меры предосторожности, подстраховаться.

Котел с Кукой легкомысленно отнеслись к моим словам и беспечно развалились у костра. Я посмотрел на них со значением и стал в одиночку подтягивать растяжки палатки, втыкать дополнительные колья…

А буря уже была на носу: гудели деревья, и облака, подчиняясь какой-то небесной механике, носились над нами, как ошалелые, и волны на реке вздымались, точно водяные холмы, и с угрожающей скоростью обваливался берег, будто срезанный гигантским ножом – отваливались куски огромные, с автобус. Потом сразу стемнело, и сверху рухнула стена воды; тугие струи дубасили по головам, прямо вбивали в землю. Совсем рядом полоснуло, шарахнуло и огромная липа у палатки заполыхала, точно факел. Я бросился сбивать пламя, а Котел вдруг вскочил и нервно засмеялся:

– В огне и воде есть колдовство! Какой-то священный ужас!

Он был запуган вконец и дергался, будто его кололи иголками; с ним творилось что-то неладное, он явно немного тронулся.

– Оглуши меня шаровая молния, есть! Мне по душе такой гнев природы! Ее дикие пляски! Ураганы меня возбуждают, но я полностью владею ситуацией, – растопырив ручищи, Кука побежал укреплять швартовые плота.

Спустя несколько минут, потушив огонь, я решил накинуть плащ, полез в палатку, а там… Котел. Я не поверил своим глазам, даже протер их. Пока мы сражались со стихией, этот жалкий трус отсиживался в палатке, да еще для отвода глаз открыл книгу (предупреждаю: трус крайне опасен; спятит от страха и такого может натворить!). Я высказал Котлу все, что о нем думал.

– Не ругайся, как бандит, – дрожащим голосом выдавил он. – Слабое подобие грозы. Можно сказать, грибной барабанный дождик, и… – он не договорил – молния сверкнула так, что мы ослепли.

Через секунду долбанул гром и сверху полетели градины величиной с кулак. В палатке зазияли дыры, точно пробоины от снарядов; через минуту она треснула на две части, а на наших лицах один за другим появлялись синяки – казалось, в нас палили – не камнями, конечно, – картошкой. Мы хотели прикрыться остатками палатки, но огромный вал воды, высотой с железнодорожный вагон, подхватил нас вместе с вещами и потащил в реку. Рюкзаки затонули сразу, за ними на дно отправилась порванная палатка; одеяло и гитара еще плавали, но уже крутились в водовороте, готовые вот-вот исчезнуть в пучине – до сих пор не могу прийти в себя от этой жути.

– Помогите укротить плот! Где вы околачиваетесь?! – со стороны берега истошно кричал Кука.

Котел потянулся к гитаре, я подплыл к плоту, ухватился за бревна, но они встали на «попа» и накрыли нас с Кукой, словно крышка от гроба. Под плотом я ощупал себя и понял, что скорее жив, чем мертв…

Мы выскочили из воды, как пробки, еле отдышались, но плот сохранили.

Все это я рассказал не для того, чтобы у вас, ребята, заледенели внутренности, а для того, чтобы вы не считали нашу поездку легкой прогулкой. Уверяю вас – все было именно так, как я говорю. Больше того – особо жуткие моменты опускаю, чтобы не травмировать ваши юные души. Оцените мое благородство!

Когда ураган пронесся, все вокруг было усыпано градинами (самые маленькие – с шарик для пинг-понга, но большинство, как я уже сказал, – с кулак), по взбухшей реке плыли смытые заборы и целые острова с кустами и стогами сена – после града кусты облысели, стога примялись к земле. На месте лагеря остались только ружье и топор. К счастью, рюкзаки прибило к деревьям на противоположном берегу, и они застряли меж подмытых корней.

Второй раз у нас все намокло, и снова мы недосчитались многих вещей, в том числе, основных – палатки, одеяла, посуды и продуктов. Такая неприятная арифметика. Прикиньте, каково без этого?!

– Наше положение ощутимо осложнилось, – уныло проговорил Котел. – Можно сказать: свадебный марш Мендельсона перешел в траурный марш Вагнера. Правда, мы полюбовались грозой и вон появилась радуга, загадывайте желания!

– Не говори красиво! И без паники! Ты не проникся важностью момента! – осадил его Кука. – Будем шевелить мозгами, что-то делать или заниматься слабым пустозвонством? Случилось не самое худшее. Да и человек совершенствуется в опасностях, а в благополучии тупеет, не говоря о том, что негативный опыт ценнее положительного. Наступил ключевой момент поездки, выжмем максимум из трудного положения.

– Как это мудро! Один ты можешь спасти нас от голодной смерти, – нахально ответил Котел, недвусмысленно призывая Куку к действию.

И Кука совсем осоловел от слепого доверия: вскочил, поиграл мышцами, давая понять, что они у него твердые, как поленья, издал медной глоткой пробное «ры-ы!» и, убедившись, что его голос в порядке, схватил топор и понесся к кустам. Он начал строить шалаш, но у него получился лишь неказистый навес.

– Ты, Кука, точь-в-точь, как наши строители, – Котел подавил смешок. – Квартиры сдают без кранов, обои – хуже не придумать, полы заляпаны. И люди все переделывают, достают материалы, ищут паркетчиков, маляров. На это тратят уйму времени и средств… Инженер, ученый бегают по конторам, треплют себе нервы. Сколько за это время они могли бы изобрести, создать?!

Знаменательно, даже в минуты нашего бедственного положения Котел долдонил свое, затягивал нас в свои черные сети.

– Отделывать жилье – приятные заботы, – щелкнул пальцами Кука и подмигнул мне.

– Да дело не только в квартирах! – хмыкнул Котел и развязным языком начал муссировать еще какие-то нелепости нашей жизни.

Меня уже не на шутку раздражала его трескучая говорильня.

– Все что ты, Котел, знаешь, мы тоже знаем, – сухо сказал я, – но мы знаем и другое – что при желании всегда можно увидеть плохое.

А меж тем на нашей поляне лужи исчезали с неимоверной быстротой, высыхали прямо на глазах. Впрочем, попробуй напои всю эту уйму зелени. Тут нужны тропические ливни, а не короткая гроза.

Поскольку спички намокли, Кука додумался развести костер следующим образом: высыпал на землю порох из патрона и обложил его сухими ветками, которые наломал под елью; потом взял ружье, прицелился и выстрелил. Раздался оглушительный грохот. Сам Кука кувыркнулся, задрав ноги, одна из веток звезданула Котла по голове – теряя сознание, он вцепился в меня, и мы оба свалились на навес, который тут же рухнул, но… костер запылал. Окрыленный удачей, Кука решил совершить еще что-нибудь героическое и вскоре в осоке подстрелил чирка, правда, поджарив тушку, неожиданно фыркнул:

– Зря укокошил.

Не подумайте, что его мучили угрызения совести. Просто чирок оказался жестким – наверное, он спрятался в осоке, чтобы спокойно умереть от старости.

– Конечно зря, – откликнулся Котел. – И учти, в другой жизни будешь тем, кого убивал. Или даже просто обижал.

После этих слов Котла Кука на минуту задумался, но потом твердо заявил:

– Никакой другой жизни нет. Это говорил еще наш коллега Чехов.

Просушив одежду, мы погрузились на плот и отчалили.

20

Река стала шире и временами шест уже не доставал дна. Стали попадаться моторные лодки, появилась судоходная обстановка: вехи, бакены, буи. Я-то блестяще знал лоцию и свободно разбирался во всей этой кухне, а для моих приятелей плавучие знаки, видимо, были елочными игрушками, иначе трудно объяснить поведение Куки – знай себе прет по фарватеру, хотя я не раз объяснял – маломерный флот не должен болтаться на судоходном пути. Кука правил совершенно безответственно, словно на случай столкновения нас ждали спасатели.

В одном месте, мы долго торчали около понтонного моста, ждали, пока его разведут, а развели его только когда с низовьев реки послышался сигнал буксира. Мы и еще какие-то лодочники – весь «москитный» флот проскочил быстро, а вот буксир пыхтел, топтался на месте с полчаса, и все это время у переправы стояли телеги и грузовики.

– Вот раздолбаи! Неужели здесь нельзя поставить мост на сваях?! – рявкнул Кука.

– Все можно, Кука, если есть хозяин, – причмокнул Котел. – У нас никто ни за что не отвечает.

«Какая в нем нескрываемая радость по поводу всяких нелепостей, недостатков, – подумал я. – По сути, он не уверен в себе, ведь сильный, великодушный человек всегда видит и положительное».

Здесь уместна вставка; правильней будет сказать – философское отступление. Я все думаю вокруг каждого человека есть облако: теплоты, обаяния, ума. Вокруг Котла было облако скуки, опасное зараженное облако, ведь известно – даже плохое настроение штука заразная, а тут такой разрушительный настрой! От Котла даже на расстоянии вытянутой руки веяло холодом. Своим брюзжанием он уже выводил меня из себя. Он трепался с утра до вечера и абсолютно ничего не делал. У Котла нет ни воли, ни энергии, ни мужества – одним словом никчемный, колючий субъект, правильно я говорю?

Недалеко от понтонного моста (ниже по течению) показались дома, одинаковые, как будто кто-то делал куличи; кое-где над трубами курчавился дым. Мы причалили около мостков, на которых старушка развешивала женское белье, огромное, как парашюты. У старушки были выцветшие глаза, а лицо в сетке морщин. Поздоровавшись с нами, она посоветовала привязать плот с другой стороны мостков, куда не заносило пену, а после нашего маневра, попросила поднести таз с бельем.

Вот что мне нравится в деревенских жителях – так это приветливость и то, что они сразу приезжего ни о чем не спрашивают, дают отдохнуть, освоится, говорят о том о сем, а уже потом, как бы между делом, заводят разговор о цели приезда.

Мы двинули вверх к домам по пружинящим настилам, утопающим в лопухах. По дороге Кука спросил у старушки, далеко ли от деревни райцентр (мы решили приобрести новую палатку и все, что утонуло). Старушка сообщила, что по тропе через лес всего восемь километров и предложила туда сгонять на велосипеде внука.

– Садись Котел на раму, прокачу с ветерком, – захорохорился Кука, когда мы вошли во двор старушки, и она кивнула на велосипед.

Котел замотал головой и попятился. Кука повернулся ко мне:

– Ну ты, Чайник, садись. Я в отличной форме, прокачу с комфортом!

Я сел на раму.

– Главное на велосипеде – звонок, – Кука потренькал, оттолкнулся, тяжело вскочил на сиденье, и мы покатили по деревне.

Вообще-то можно сказать, что Кука неплохой велосипедист, если бы еще умел поворачивать. Разогнавшись, он прохрипел:

– Облысеть мне совсем, но дуралеи пешеходы лезут под колеса!

Я посмотрел вперед, а он, недоумок, едет по настилу вдоль палисадников, и все шарахаются в сторону и кричат:

– Осторожно! Неуправляемый!

Я потянул руль на себя, чтобы направить машину на середину улицы, но болван Кука рванул руль в другую сторону, и мы врезались в забор. Велосипед застрял меж реек, Кука оказался по одну сторону забора, я по другую. К несчастью, я упал не на солому, а на доски, но к счастью, в них не было гвоздей. Велосипед не пострадал совершенно. (Как вы догадываетесь, Кука не признал, что дал маху; он вообще никогда не говорил: «я не прав, я ошибся», никогда ни за что не извинялся).

– Теперь смотри, как едут профессионалы, – бросил я Куке. – Пристраивайся сзади.

Кука уселся на багажник, и я закрутил педалями. Я вел машину красиво, элегантно. Мы уже почти выехал из деревни, как вдруг я заметил, что велосипед покатил легче. Обернулся – Кука отряхивается невдалеке и грозит мне кулаком. По закону падающего бутерброда, он грохнулся лицом и ободрал нос.

Все-таки мы добрались до райцентра и в магазине повседневного быта купили одеяло, кастрюли, продукты и палатку, лучшую из тех, что были, но все равно узкую и без дна – попросту говоря, это была не палатка, а конура. Судите сами: в первую же ночевку еле втиснулись в нее, а через час я проснулся от шороха. Кругом кромешная тьма. Чиркнул спичкой – рядом… нет, не грабитель! Крот! Еле выгнал пришельца. Только уснул – разбудило кваканье. Открыл глаза – перед лицом сидят лягушки, подмигивают мне. Такие дела.

Вернувшись в деревню, мы поблагодарили старушку за велосипед и направились к реке. Котел, нет чтобы посуетиться насчет костра, беззаботно бренчал на гитаре. Кука стиснул зубы до хруста и от негодования покрылся пятнами, но я спокойным тоном погасил вспышку его гнева, а Котлу прочитал нотацию.

– Давно подмечено, кто много мелет языком, тот мало делает. Теоретик несчастный! От тебя исходит одно словоблудие, а дел никаких.

Котел посмотрел на меня с бесстыдством, пропищал «не лез в мою душу», но все же принялся готовить обед.

Раскладывая наши покупки на песке, Кука криво усмехнулся:

– Ты, Котел, слишком много сандалишь на гитаре, смотри не надорвись, а то еще дашь дуба.

– Творческий человек умирает не от работы, а оттого что ему не дают работать такие, как вы, – шмыгнул носом Котел.

После обеда мы разлеглись на траве и Кука, естественно, закурил. Он заядлый, яростный курильщик – у него все пальцы желтые от табака. Куревом он «успокаивал» нервы, но они у него, как у всех спорщиков, из проволоки, а вот мои он явно расшатывал, ведь он и засыпал с трубкой во рту, и каждую ночь я боялся, что он спалит палатку.

Но это второстепенно, главное – вы заметили, мое терпение достигло предела? Меня уже раздражало все, даже игра на гитаре Котла и курение Куки, об их спорах и не говорю. «Еще день-другой потерплю и уезжаю отсюда, очень надо тратить отпуск на дуралеев, хватит, хлебнул романтики с ними!» – решил я. Надо сказать, ребята, я не люблю бросать слов на ветер, и не принадлежу к числу людей, которые только грозятся, но не претворяют угрозы в жизнь. Вскоре вы это поймете.

21

Мы уже собрались плыть дальше, как вдруг к нам подбежали босоногие мальчишки и, разинув рты, стали рассматривать наш дредноут.

– Дяди, вы туристы, да? – спросил светловолосый мальчуган.

– Мы путешественники, искатели приключений, – важно пояснил Кука и начал рассказывать о том, как в грозу спасал плот, ну и конечно, в его рассказе мы с Котлом фигурировали в качестве наблюдателей.

– А давайте соревноваться в плавании? – предложил мальчуган.

Котел сразу трусливо увильнул от ответа (как вы поняли, Котел не умел толком ни бегать, ни прыгать, ни плавать, ни ездить на велосипеде – он умел пустозвонить). Но неутомимый Кука загорелся:

– Идет! Научу вас плавать, как следует. Неслабо. Пусть приснится мне кошмар, научу! (он везде корчит из себя десятиборца, но вы уже видели, какой он велосипедист, сейчас узнаете какой он пловец).

Кука разделся, испустил боевой клич и, разминаясь, поигрывая мускулатурой, встал рядом с соперниками. Я подумал, как ему не стыдно – такому детине тягаться с малолетками, но это были ошибочные мысли. Со старта мальчишки так заработали саженками, что я понял – дела Куки плохи. Он плыл как бревно, еле загребая жирными ручищами; казалось, его за ноги держит водяной. А тут еще, как назло, на его пути непредвиденно появился сухогруз. Нет, чтобы пропустить судно – где там! Кука пренебрег важнейшим правилом – не приближаться к судам; он взобрался на сухогруз по кранцам, пробежал по палубе к другому борту и снова нырнул; только пока взбирался и бежал, сухогруз тоже не стоял на месте, и, естественно, Кука поплыл не туда. Но это еще полбеды; пробегая по палубе, нескладеха Кука зацепился за огнетушитель, и дальше сухогруз поплыл весь в пене.

Обратно Кука и ребята плыли рядом, медленно перебирали руками, смеялись. Теперь, когда не надо, остолоп Кука показывал класс: переворачивался на спину, плыл дельфином и громче всех заливался.

– Конечно, ты, Кука, проиграл, но зато не утонул, – сказал я, когда они вышли на берег.

– Нет, победил товарищ Кука, – разноголосо заговорили мальчишки. – Ему сухогруз помешал…

– Если бы Куке за заплыв дали деньги, он знаете как плыл бы! – гнусно захихикал Котел.

– Это твои американцы помешались на деньгах, а я занимаюсь спортом для здоровья, – напыжился Кука. – Американские спортсмены и на соревнованиях выступают ради денег, а наши – чтобы прославить свою страну. На Западе, куда не повернись, нужны деньги. Вызвал скорую помощь – плати. И неслабо! Кстати, запломбировать зуб стоит сотню долларов, а у нас бесплатно.

– Брось! – поморщился Котел. – Ты не хуже меня знаешь нашу медицину. Лекарств не хватает, у врачей нет новейшего оборудования.

– С новейшим оборудованием сделать операцию несложно, – поспешно заметил Кука, – а вот наши талантливые хирурги исхитряются с примитивной техникой делать чудеса.

Ребята стояли рядом и поворачивали головы то в сторону Куки, то в сторону Котла.

– Кончайте вносить смуту в светлые головы! – приказал я.

– Ничего, пусть знают голую правду, – цинично заявил Котел.

Мальчишки засмеялись и с гиканьем побежали в деревню.

– Неслабые, хорошие ребята, – сказал Кука.

– Обыкновенные, – хмыкнул Котел. – Знай себе болтаются без дела, а их сверстники в Америке разносят газеты, моют машины. Их с детства приучают зарабатывать на карманные расходы.

Котел опять разговорился, заблистал ядовитым умом. Я хотел его урезонить, но потом решил – лучше порисовать, тем более что вокруг был огромный выбор пейзажей.

– Наступить мне на ежа, неслабые ребята, – повторил Кука, не слушая Котла. – Жаль, здесь нет лагеря. Наши лагеря отличная штука. Это вам не какое-то там общество маленьких деляг, которые из всего выколачивают деньги. В лагерях коллективизм, всякие кружки, походы, соревнования…

Кука привел убедительные доказательства (в форме беседы с самим собой – видимо, устал от споров с Котлом). В какой-то момент я даже подумал, что Кука мог бы быть моим союзником, то есть между нами могло бы возникнуть частичное единение, не будь он таким дровосеком. У него даже иногда прорезается юмор, вспыхивают проблески ума, но они тут же гаснут; он как тундра, которая весной оттаивает и зеленеет, но под зеленью все-таки остается вечная мерзлота.

Ладно, все это несущественно, пойдем дальше. Так вот, неожиданно потемнело, по лопухам забарабанили капли дождя. Разбивать палатку было поздно, мы схватили рюкзаки и помчали к крайнему дому.

22

Нам открыла полная женщина с узкими глазами. Я наблюдательный человек, от меня трудно что-либо утаить и по призванию я психолог, то есть умею разбираться в людях. Она мне не понравилась сразу.

– Здрасьте, здрасьте! – затараторила она притворным голосом. – Хорошо выглядите. Такие загорелые. Заходите, пожалуйста, – она посторонилась и вся закачалась, как громадное желе.

Мы прошли на террасу.

– Я каждое лето сдаю комнаты дачникам, – проговорила женщина. – И сейчас живут две семьи. И туристы останавливаются. Только все какие-то нерадивые. Поживут с недельку, а картошки слопают три ведра да еще траву перед домом примнут. Вон там, – женщина показала на палисадник, – была такая травка! Услада для глаз. А сейчас не поймешь что! Но вы, я вижу, люди приличные.

– Нам бы какой-нибудь сеновал, – вставил Кука.

– Сеновал забит яблоками, а вот сарайчик свободен. Я соломки вам постелю, хорошо отдохнете. Отдых десять рублей стоит.

Хозяйка направилась в сарай, а Котел прощебетал:

– Что она нам подсовывает? Да еще за деньги!

– Противное явление, – Кука ударил кулаком в ладонь. – Наверняка у нее денег черт на печку не втащит. Но меня не волнуют ничьи накопления. От богатства лучше операцию не сделаешь, лучше картину не напишешь.

Сарай хозяйки стоял в низине и крутился в луже, как наш плот. Развернув его дверью к настилу, мы прыгнули вовнутрь. И очутились в царстве сырости: стены сарая покрывала плесень, а на полу росли грибы – Кука сразу же начал их давить, но через два часа грибы выросли снова. Забегая вперед, скажу, что эти грибы мы срезали, затаптывали – не помогало. Через каждые два часа они вырастали снова. До сих пор не знаю, что это за вид. И, кстати, перед сараем за ночь их повырастало полчище, еле открыли дверь.

Как вы, ребята, догадались, пока мы воевали с грибами, наступил вечер. Дождь продолжал моросить, и у нас не было выбора – пришлось заночевать на соломе. Я долго не мог уснуть. Куку угораздило набить в наволочки вместо соломы колючек, потом кто-то кричал кому-то из одного конца деревни в другой, потом на реке долго гудело какое-то судно. Заснул я только перед рассветом.

Вы, ребята, наверное, думаете, вот сейчас произойдет такое! Напрасно. Не ждите. Если уж на то пошло, я мог бы подкинуть вам острых ощущений – загнуть что-нибудь этакое: как мы увидели шевелящуюся гору из шерсти и опознали в ней живого мамонта. Или (чтоб вы задрожали от ужаса) – как обнаружили остров с людоедами, или как увидели огромные, с бочку, следы снежного человека или (чтоб у вас екнуло сердце) – как наткнулись на груду драгоценных камней и золотишко. Все это я мог бы напридумывать и мог бы загнуть похлеще – о какой-нибудь летающей тарелке, сейчас это модно, – но повторяю: не забывайте, мое повествование преследует четкую цель – дать обстоятельные и достоверные сведения, которые можно использовать как надежное руководство, и я уже говорил, – исследовать совместимость людей в замкнутом проживании.

Обратите внимание: еще при сборах у нас то и дело возникали перепалки. В начале путешествия появилась раздражительность. Теперь атмосфера накалилась до предела, события шли к горестной развязке – вот так все обернулось. Оказывается, можно долго встречаться с людьми и не знать их совсем. И вот только в путешествии они раскрылись, в них проявилось, что подлинное, что наносное. Подобное я называю «эффектом груши». Бывает, посадишь благородный сорт, а неожиданно вырастут дички.

И вот еще что. Пожалуйста, не думайте, что я рассказываю о нашей поездке каждому встречному. Как бы не так! Я чувствую – вы неглупые ребята, в какой-то мере мои единомышленники. Конечно, вам не хватает моего кругозора, моих знаний, таланта, опыта, но не огорчайтесь! Знания и опыт – дело наживное, а вы еще так молоды. Ну, а насчет кругозора и прочего – заходите почаще; общение со мной вам много даст, ведь такие, как я, встречаются нечасто.

23

Утром не выспавшись Котел нес что-то бессвязное о том, что во всех злоключениях виноват я, что надо было разбить палатку, а не лезть в затопленный сарай. Вначале Кука был не согласен с ним, потом его сопротивление ослабло и он начал поддакивать, а под конец насел на меня сильнее Котла да еще на жутком жаргоне. В общем, обрушились на меня с нападками. В целях самозащиты я послал обоих к черту, простите за грубость.

В молчаливом озлоблении мы погрузились на плот. Нас провожал пьяный козел, который объелся перебродившей вишни; он раскачивался на ногах и тупо смотрел на плот, но все же, прощаясь с нами, кивал бородой.

Мы поплыли навстречу восходящему солнцу; миновали два пестрых бакена, ограждавших какую-то подводную штуковину, водолазный бот, стоящий на якоре (река показывала все свои богатства), и легли в дрейф.

Нелишне пояснить: мы уже вступили в полосу среднего течения реки с приличной ветровой тягой. Здесь река сильно петляла и на крутых коленах приготовила отмели, чуть зазевался – готово, плот с хрустом врезался в гальку. Но это не все. Желая поглумиться над доверчивыми путешественниками, река стала выкидывать разные оптические обманы: то облака отразит, чтоб их принимали за острова и причаливали, то на мгновение покажет бакен, покажет и тут же скроет, оставив его отражение. Немудрено, что мы уставали, высматривая подвохи и ловушки, обходя разные одинцы, ухвостья, заманихи. Ко всему, нас сопровождало странное эхо: утром что-то крикнешь в лесистый берег, а вечером – в другом месте! – крик возвращается. И почему-то на воде за нами тянулся след; казалось, кто-то фиксирует путь плота, чтобы по нему отыскать наше пристанище. Понятно, след на реке – довольно странное явление; это все равно, что увидеть в воздухе след птицы.

Ну и последнее – чуть не упустил самое интересное – наша тень. Пока мы плыли, она держалась рядом, но стоило чуть притормозить – ее проносило течением вперед. Вот такие были загадочные явления, малоисследованные чудодейственные механизмы природы!

В то утро Котел полулежал на плоту (словно манекен в витрине) и с мрачным видом щипал гитару. Кука в непробиваемом отупении держал румпель руля. Я знал, если Кука стоит у руля, неприятности не заставят себя ждать. С ним никогда не знаешь покоя, живешь в постоянном страхе, он что хочешь может выкинуть, а расплачиваться придется мне. Поэтому я все держал под контролем – сидел рядом с Кукой и в легкой форме подсказывал, как маневрировать, чтобы не врезаться в топляк или лодку с уснувшим рыбаком (у меня отличный глазомер и очень развито чувство пространства). Можно сказать, Кука неплохо выполнял мои указания, правда, с некоторым опозданием.

Солнце еще еле оторвалось от горизонта, но уже наступила жарища. На открытых участках реки еще туда-сюда – все же продувало, но только плот вплывал в полосу леса, мы задыхались от горячего воздуха.

В одном месте, заметив покинутую стоянку, Кука предложил причалить и позавтракать. Я согласился и стал руководить швартовкой:

– Товсь! Котел, кидай концы. А ты, Кука, прыгай на берег и лови.

Догадливому не надо долго объяснять: только раскроешь рот, ему уже все ясно, но что могут сделать эти нерасторопные неучи? На пустяковое дело они ухлопали полчаса и, конечно, все перепутали: Котел начал выделывать кренделя – бестолково причаливать по дуге, показывая этакое фигурное катание на воде. Кука замешкался, замельтешил и швырнул веревку в дерево, да так сильно, что сам полетел за ней и бултыхнулся в воду. Плот закрутился и застрял в осоке, толщиной с лыжную палку. Дальше – больше. Кука хотел привязать веревку за сигнальную мачту, но я напомнил безмозглому «матросу», что швартоваться за знак береговой обстановки запрещено.

– Знаешь что! – огрызнулся Кука и дальше, как всегда, в наступательной манере, нахраписто понес: – Надоели твои диктаторские замашки, слез бы с плота да присобачил, а то все сидишь, отдыхаешь. Отдохнешь на том свете. Неслабо!

– Там не отдохнешь, там призовут к ответу за все, – хмыкнул Котел. – Особенно Чайника, ведь он ко всему равнодушен, ему на все начхать.

Не скрою, я взвинтился и, разгружая плот, резко бросил:

– Вы оба пустоплеты! Считаю ниже своего достоинства спорить с вами. Привыкли там, в своих компаниях, пикироваться и здесь собачитесь… И несете всем известное. – Этого мне показалось мало и, чтобы отомстить Котлу и Куке за гнусные слова, как бы невзначай, сбросил их рюкзаки в воду, и мне сразу стало легче.

– Ну если тебе все известно, то скажи, почему, например, я не могу жить в городе, который мне нравится? – задребезжал Котел. – Скажем, у моря, в Сочи? Почему для этого нужна какая-то прописка?

– Поезжай не в Сочи, а на Восток, на стройки, – вяло пробурчал Кука, доставая рюкзаки из воды. – Там люди позарез нужны.

– Я не с тобой, а с Чайником говорю, – высокомерно поморщился Котел. – Что, Чайник, скажешь? Молчишь как всегда? Ну а в искусстве? Почему на выставках картины только членов Союза художников?

– В искусстве везде пробиться трудно, – весомо и как можно спокойней ответил я. – На Западе из ста художников пробивается один. Там покупают то, что модно, а у нас – то, что нравится. Понимаешь разницу? (Я чувствовал, что ввязываюсь в спор с Котлом, но речь зашла о живописи и, сами понимаете, я не мог остаться в стороне).

– Верно, но там каждый выставляет, что хочет, – Котел расходился все больше, чувствуя сильную молчаливую поддержку Куки. – А у нас выставляют только упрощенную живопись. Она как фотографии.

Здесь Кука не выдержал. Развязывая рюкзаки, он пробубнил:

– Что ты пристал к Чайнику? На Западе в моде абстракция – всякие кубики, крючки, а у нас ценится реальность, жизнь, как она есть.

– И наши фильмы скучные, – причмокнул Котел, перескакивая в другую область.

– Ерунду мелешь! – бросил Кука. – Наши фильмы более человечные, в них серьезные проблемы, а на Западе что ни фильм – насилие… Искусство у нас высокое, искреннее, душевное. И художников, и артистов неслабых полно! Россию надо любить за одно ее искусство. Возьми народные промыслы: хохлома, гжель, вологодские кружева – это ж чудо! И учти, у нас каждый может заниматься искусством. Есть клубы самодеятельности – лови кайф сколько хочешь!

– У нас все никуда не годится, – пробормотал Котел. – Ни дома, ни машины, ни одежда. Если что и красивое, то заграничное. А об искусстве я и не говорю – скукота.

– Перегибаешь! – вскипел Кука. – Окошмариваешь действительность. Надо восстановить справедливость. Москва, к примеру, одна из самых зеленых столиц. А Ленинград вообще сказка! Какие фонтаны в Петродворце!.. Всюду в мире экономят воду, а мы льем сколько хотим… И искусство у нас прекрасное: балет, единственный в мире детский оперный театр, лучший кукольный… А танцевальные ансамбли? Лопни мой живот, неслабые! У твоих американцев главное – карьера и деньги, а у нас – сделать что-то полезное для общества. А наше гостеприимство?! Зайди в любой дом, выложат последнее. В большинстве случаев. И в этом суть.

– Ты, Котел, не умеешь видеть хорошее, – я усмехнулся, давая понять, что расправляюсь с подобными злопыхателями, как крупная рыба с мальками.

Спокойным тоном я погасил задиристость моих, теперь уже бывших – это стало совершенно очевидно, приятелей. Кстати, вы заметили, чем критичней ситуация, тем большую выдержку я демонстрирую? Но во мне уже гнездилось решение: «как только доплывем до железнодорожной станции, распрощаться с этими истуканами». Надеюсь, вы полностью на моей стороне и давно относитесь к моим дружкам с величайшим презрением.

24

После завтрака мы разбили палатку и легли переждать зной, а поскольку в сарае не выспались, тут же уснули. Нас разбудили голоса:

– Браконьеры! Двое мужчин и одна женщина! (на палатке лежали наши с Котлом рубашки и Кукина кофта).

Перед палаткой стояли двое в кителях и брюках, широченных, как пароходные трубы; один – парень с острым лицом, второй – пожилой мужчина с огромными руками – казалось, на них смотришь через увеличительное стекло; взгляд у мужчины был колючий, как два гвоздя.