Текст книги "Заколдованная (сборник)"

Автор книги: Леонид Сергеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 35 страниц)

– Эти дома берутся с тыла, там все подъезды выходят во двор, сечешь обстановку? А вот эти берутся с улицы, но там одностороннее движение, поэтому к ним подкатим напоследок, когда будем возвращаться, уловил?

Надо сказать, водил Генка свой «Запорожец» потрясающе, такого я никогда не видел. Бывало, весь перекресток забит, а он умудрится протиснуться меж грузовиков и легковушек к выезду в какую-нибудь арку и шпарит по дворам. Смотришь, уже вынырнул за светофором. Все лазейки в Мневниках знал. И еще одно важное добавление: Генкина юркая машинешка никогда не ломалась, и в этом тоже Генке плюс; представляете, как надо следить за техникой, чтобы она не выходила из строя?! И при всем при том Генка знал некоторых постоянных клиентов. Не раз меня заранее предупреждал:

– Этот довольно забористый, никогда не дает. И не намекай. Не вздумай! А то еще пожалуется начальству, усек?

Мы с Генкой быстро поладили, хотя и начали работать не в сезон, когда заказов было мало и частенько у водителей с пешеходами возникали ссоры: пешеходы были недовольны, что шоферы берут агентов со стороны, тех, с которыми сработались. Чтобы не вызывать лишних кривотолков, мы с Генкой сразу договорились встречаться не в бюро, а на одной из улиц по пути в Мневники. В первые дни работы штурманом, по совету Алексея (мы с ним остались друзьями), я брал для Генки заначку – пятерку, чтобы в случае плохого навара приплюсовать ее к общей сумме и не выглядеть перед «шефом» плохим специалистом. Но воспользоваться заначкой мне пришлось лишь однажды. Тот день был самый дурацкий: не везло с первого заезда. Вначале попался привередливый старикан.

– Что вы мне притащили?! – кричал он. – Видите, здесь написано черным по белому: «Прошу одно место. Купе. Желательно нижние место. Поезд вечерний». А вы мне что притащили?! Плацкарт, да еще утренний поезд! А где я буду ночевать, вас спрашиваю?! Я еду в санаторий! Безобразие! Этот билет мне не нужен. Отказываюсь от него.

Я изобразил улыбку и начал уговаривать старика.

– Утренние и дневные поезда лучше всего. За разговорами с попутчиками и не заметите, как время пролетит. А вечерние и ночные – хуже всего. Никогда не выспишься. Кто-то хлопает дверью, кто-то храпит…

– О чем вы говорите! – не успокаивался старик. – Я еду в санаторий. И начинать отдых с мучений?! Нет уж – спасибо! Зачем мне это надо?! Отказываюсь от билета.

– Ну как же так, «отказываюсь»! – уже без улыбки сказал я. – Ну представьте себе, что вы вызвали рабочего циклевать полы, а он заболел и пришел на другой день, а вы его уже не ждете. Надо же ценить труд других… На вечерние поезда почти нет билетов. Все компостируют транзитникам, да из одного состава вообще сделали «поезд здоровья». На станции назначения вы будете в три часа ночи. Пока на вокзале попьете кофе, полистаете журналы, уже и автобусы пойдут. Ничего нет страшного.

– Все равно – нет, – мотал головой старик.

Тогда я привел самый последний довод, которому, как прикрытию, научил меня Алексей:

– И потом, этот билет всегда можно сдать. Вы его возьмите, а если сможете достать другой, его просто сдадите.

Еле уговорил старика, до отказа дело не дошло, но, конечно, и мелочишки не получил.

После этого было несколько более-менее удачных заходов, но потом опять, словно в противовес, пошли проколы – два «залетных» пакета, то есть адресаты, вываливающиеся из общей раскладки. Один куда-то в Троице-Лыково, другой – в Черницыно. Это выливалось в потерю двух-трех часов. Я посоветовался с Генкой.

– Ерунда! – махнул рукой Генка. – Оставь эти дикие пакеты. Я напишу: «Звонили – нет дома». Завтра пойдут в новую подборку. Ты давай разноси остальные, да веселее, в нашем деле дорога каждая минута, усекаешь?

Мы развезли еще штук пятнадцать пакетов, причем последние три были в один новый дом, который еще только заселялся. Во дворе стоял электрик и всем объявлял:

– Лифты будут работать только завтра. Рубильники отключены и опечатаны.

– Как же таскать мебель?! – возмущались жильцы.

Электрик только пожимал плечами, но после перебранки, угроз и уговоров согласился включить лифт «под свою ответственность», при этом, негодяй, назначил точный тариф: пятьдесят копеек за этаж. Мне, разумеется, пришлось побегать по лестницам: на восьмой, девятый и шестнадцатый этажи. Вышел из дома взмыленный, плюхнулся на сиденье машины и долго не мог отдышаться. А Генка сидит себе, газетку почитывает. И я подумал: «Несправедливо получается, но, с другой стороны, если бы не Генка, не было бы у меня никаких пакетов». Приходилось терпеть, а иначе как?

В этот день у меня навар был всего двадцать два рубля – по одиннадцать нам с Генкой, но с моей пятеркой у него получалось шестнадцать.

– У тебя легкая рука, – отчеканил Генка при прощании. – Надо же, даже в такое время прилично выжимаешь. К Новому году нам будет совсем лафа, на праздники-то народу много разъезжается, улавливаешь?

Всю зиму я прокатал с Генкой, и, надо отдать ему должное, – в праздники, во время запарки, он, не поморщившись, помогал мне. Мы с ним разбредались: пока я обегал один квартал, он успевал объехать дальний кусок нашего района и тоже разнести пару-тройку пакетов. Слабовато, но все ж подмога. После окончания работы мы с Генкой делили выручку, он выбрасывал меня у ближайшего метро и гнал в бюро отчитываться.

За зиму я окончательно освоил ремесло агента и – хотите верьте, хотите нет – даже выработал свой стиль. Сейчас объясню, в чем он заключался. Если, к примеру, я заходил к адресату в первой половине дня, то сразу говорил:

– Я решил вас отпустить пораньше.

Если во второй половине, то:

– Наверное заждались? Но ничего, зато мне есть чем вас порадовать.

И если приходил вечером, то тяжело вздыхал:

– Такой тяжелый день, еле до вас добрался.

И все это, как вы догадываетесь, конечно, говорил с широкой, располагающей улыбкой – ее я отработал еще дома, перед зеркалом. Ну и независимо от времени, когда пришел, дальше от меня следовало:

– Давайте посмотрим, что я вам принес. Так, вы просили…

И дальше импровизировал на тему: «билет – поезд – пассажир» и непременно хвалил город, в который клиент собирался. В заключении я говорил:

– Сколько должны? За билеты столько-то, остальное – сугубо ваше личное дело, как вам подскажет голос совести, ваше душевное движение, – и, совсем расплывшись, тихо добавлял: – Формально – ничего.

Вы обратили внимание на слова «ваше душевное движение»? Согласитесь, это я неплохо придумал. Ненавязчиво как-то и тонко – срабатывало безотказно. Пользуясь этой схемой, я получал от пятидесяти копеек до двух рублей за визит, а иногда, когда заказчик получал по пять-шесть билетов, навар достигал и трех рублей.

Со временем мы с Генкой обслуживали и «залетных» адресатов. Я звонил им в полдень:

– Ваш пакет по недоразумению попал ко мне… Если успею… Сидите ждите…

И в трубку слышалось:

– Мы вас отблагодарим. Только, пожалуйста, привезите.

Вот так я и работал, и каких только клиентов не встречал! Однажды принес билет старушке, у которой жило, вы не поверите, пять собак и семь кошек. Сама старушка была вся в лохмотьях, как груда тряпья, но в собачьих мисках лежали добротные куски студня. Старушка встретила меня радушно, усадила пить чай с вареньем, представила всю свою кошачье-собачью братию.

– Вон те соседи ворчат, – старушка кивнула налево, – не любят животных. А эти, – старушка кивнула направо, – хорошие. Дают мне кости… Вот собралась сына навестить, да не знаю, присмотрят ли они за моими собачками. Обещали, но кто их знает. Люди они хорошие, но все же подхода к животным не имеют. Чувствую, прям изведусь вся… А ты, сынок, сильно похож на моего сына… Ты ешь варенье-то, ешь…

Старушка дала мне за билет двадцать пять копеек, и я долго и сердечно ее благодарил. Сами понимаете, мог бы и не брать эту мелочь, но мало ли что! Мог бы, например, отказом обидеть старушку; теперь-то наверняка до вас дошло, что разнос билетов еще и деликатное дело.

В другой раз принес семь билетов одному военному; он дал мне семь рублей «за услугу», а его жена налила огромную кружку молока и завернула с собой десяток горячих пирогов. Видали, как бывало?! Любой позавидует. Эти семь рублей долго были не только моим личным рекордом, но и лучшим достижением в бюро за весь несезонный период. Я гордился этой семеркой, как спортсмен, ставший чемпионом мира. Честное слово. Кстати, позднее, работая самостоятельным пешеходом и набегая за день не один десяток километров, я не раз подумывал, если уж на то пошло, мог бы стать и чемпионом среди марафонцев.

С наступлением весенних дней бригадир наконец доверил мне собственный район, вернее, часть района однорукого старика пешехода Ганзы. Ганза считался полупешеходом – он ездил на велосипеде. Ездил не торопясь, вроде бы с ленцой, – катаюсь, мол, в свое удовольствие, – но все делал как надо, «эффективно», как выражался наш бригадир-заправила.

Бывший фронтовик, Ганза работал в бюро чуть ли не со дня его основания и поэтому за ним «навечно» были закреплены лучшие точки: Песчанка и Щукино. Раньше он успевал объезжать весь район, но с годами стал сдавать и в сезон брал на подмогу напарника. Прослышав про мои подвиги, Ганза предложил мне один летний сезон поработать с ним. Себе он, конечно, снял пенки – взял Песчанку, мне отдал Щукино и еще Октябрьское поле и Первый Волоколамский проезд. Так я стал самостоятельным пешеходом.

Ганза был маленький, конопатый, сутулый, ходил в засаленном пиджаке, один пустой рукав которого был заткнут в боковой карман. Ганза носил кепку и полевую сумку через плечо.

– Я в этом районе прижился, приспособился к обстановке, – тихо и вкрадчиво объяснял он мне в первое утро нашей разноски. – Сказать по правде, раньше я выполнял работу шутя, а теперь сказывается возраст. И были у меня всякие жохи-напарники. Всяких насмотрелся. Был один доходяга, затяжной пьяница. Я его быстро турнул. Трезвый бегал как лось и вел себя с клиентами культурно, жох был отличный, ничего не скажу и врать зря не буду, но как опрокинет рюмку за воротник, – все, не человек. Ну мне это и опостылело. Всех пьяниц я бы скопом на свалку. Ты, я прослышал, непьющий. Это хорошо.

– Ну как непьющий, – обиделся я. – По праздникам и после работы немного…

– Ну это святое дело, – поспешно согласился Ганза. – После работы можно выпить. Такая у нас работа. Побегай с наше, ведь так? Я говорю во время работы, вот о чем я говорю… И был у меня хороший жох – молодой парнишка, симпатяга. В актеры готовился… Лопотал без умолку да с прибаутками. Клиенты его любили страшно… Но он был, как бы тебе сказать… Несдержанный, рисковый малый. Не раз привозил возвраты, да с бригадиром не стыковался, говорил заносчиво, а власть надо уважать. Я тут навел справки – ты вроде работаешь спокойно.

Ганза ездил на велосипеде, который привязывал цепью с замком к изгородям, деревьям и водосточным трубам. Если во дворе находился знакомый дворник, или на лавке сидели знакомые старики, Ганза просто оставлял велосипед у подъезда и просил присмотреть за ним. С клиентами Ганза говорил трафаретно и всем лепил одни и те же ахинейские бессмыслицы:

– Явился к вашему удовольствию; желаю приятного удовольствия…

И при этом любовался до слез какими-нибудь безделушками, вроде слоников, но отказов не имел и получал неплохой навар – скорей всего, его просто жалели как калеку.

Щукино – красивый, зеленый район, пока бежишь, озоном надышишься, но вот пятиэтажек там, скажу вам, многовато и дома разбросаны, так что за семь часов я набегал в общей сложности по двадцать-тридцать километров. Даже подсчитал: в среднем на три пакета уходил километр, представляете?

Летом для пешехода идеально иметь сорок пакетов в день. Их без напряга, при определенной тренированности, можно разнести за семь часов. Но в первый месяц, случалось, я не успевал с разноской и тогда брал такси и уже о деньгах, ясное дело, не думал – только бы разбросать, чтоб не было возврата. Потом изучил местность, стал резать углы, экономить время. Что выматывало – это пятиэтажки без лифта, да еще буквенные корпуса: пойди найди какой-то там корпус «Т», если он по улице под одним номером, а по переулку под другим! Но тут уж срабатывал мой опыт, да и я наловчился на ходу, не сбивая дыхания, выспрашивать нумерацию у прохожих. Что говорить – уставал прилично, выматывался так, что домой еле ноги волочил; зато похудел, живота – как не бывало. Жена говорила, что я даже помолодел. Но это, я думаю, она просто льстила мне, как бы подогревая интерес к работе. Для нее-то, как вы догадываетесь, наступила золотая пора – знай себе прибарахляется, она прямо расцвела на благодатной почве, а из меня, естественно, выжимала все соки.

Так вот, в конце рабочего дня я привозил ведомость и деньги Ганзе в бюро, он отчитывался, а я направлялся к дому.

Всякие выпадали дни. Бывало, навар еле тянул на десятку, но бывали дни как целая цепь подарков.

Однажды – смех, да и только – с утра попал на свадьбу. Не успел войти, усадили за стол, навалили гору еды… Оказалось, я принес билеты для свадебного путешествия, и меня отблагодарили как следует.

После свадьбы влетел к одному адресату, а его нет дома. Выругался, стою в нерешительности: то ли извещение писать, то ли заказ аннулировать. Вдруг смотрю, по лестнице нетвердо поднимается мужчина с сумкой.

– Ой, миленький, – обратился ко мне. – А я только в магазин вышел. Мне баба деньги дала. Если бы не дождался, ох и дала бы мне баба.

Мужчина провел меня на кухню, угостил чаем, убирая со стола грязную посуду, пожаловался на дочь, «неряху и эгоистку».

– И почему я должен за ней убирать? Что я, нянька им, что ли? – искренне возмущался он, подливая мне чая. – На внешность она ничего, но характер – не приведи бог. Не знаю, какой дурак на ней женится… Ей уже двадцать пять – и все не выходит, – он удрученно покачал головой. – Все же жалко ее. Неужели уж она хуже всех, не может выйти замуж?!

Мужчина меня хорошо отблагодарил, и не только как доставщика, конечно, а и как сочувствующего слушателя.

Во второй половине дня меня занесло к одинокой, скучающей женщине. Я заметил ее еще издали (вычислил квартиру по этажам) – она стояла на балконе в яркой юбке, которая туго обтягивала широкие бедра; но когда я поднялся, она уже была в полурасстегнутом халате, на сильно напудренном лице сияла улыбка. Женщина чуть ли не за руку втащила меня в комнату, достала из шкафа шампанское и попросила «скрасить ее одиночество». Она даже не взглянула на билеты и не спросила, «сколько за них должна», но сразу полулегла на тахту, еще больше расстегнула халат, и я понял – она готова отблагодарить меня другим способом. Немного стушевался, конечно, не без этого.

– Вы знаете, так душно. Я буду сидеть в халате открытой, вы не смотрите, – очень ласково проговорила женщина.

Когда мы выпили и я сверил билеты, женщина скинула тапочки и, вытянув ноги, совсем легла на тахту.

– Вы знаете, ужасно душно. Я полежу совсем открытая. Вы не смотрите.

Думаете, я залился краской? Не совсем, но что-то вроде этого. У меня в руках было еще много пакетов, а со свадьбой я вышел из графика, и время уже поджимало нешуточно. Только поэтому, а не по каким-то там нравственным причинам, мне пришлось отказаться от романтического времяпрепровождения. Расписываясь в ведомости, женщина разочарованно вздохнула, а когда я встал, поджала губы и отсчитала за билеты сумму с точностью до копейки. Она явно дала мне понять, что предлагала несравненно большее вознаграждение, но я, болван, этого не оценил. Странно, но, впервые не получив чаевых, я не огорчился – был уверен, да и вы уверены, что это не проявление жадности, а маленькая месть одинокой женщины. Больше того, спускаясь по лестнице, я почему-то впервые задумался о том, какими жалкими выглядят мои заботы о наваре в сравнении с заботами многих моих клиентов. Я вспомнил, как однажды принес билеты в квартиру, где стоял гроб и вокруг сидело множество плачущих людей. Потом выяснилось, что умер муж клиентки, а ей предстояло через несколько дней ехать к больной дочери. Представляете, каково мне было туда являться?

Так что всякое бывало, всякие выпадали деньки. Жизнь-то ведь, она идет полосами… И о человеке нельзя судить однозначно: нет же людей с одними достоинствами или с одними недостатками, согласны?

Доставщиком я проработал почти три года. За это время мы с женой не только залатали все дырки, но и накупили всякого барахла, и квартирка наша стала как игрушка – скопище самых модных вещей. Больше того, мы записались на машину – этот символ независимости, если сказать красиво, и даже запланировали приобрести главный предмет собственности – дачу. Материально мы опередили всех знакомых.

– Мы не мещане, – говорила жена, – просто хотим жить по-человечески, ни в чем не нуждаться.

Теперь, кто бы к нам не заходил, у нас всегда был коньяк, сервелат, фрукты. Один близкий приятель, руководствуясь благими намерениями, уговаривал меня бросить все это и вернуться в отдел. А я тащил его к нам в доставщики.

– Пойми! – убеждал я его. – На окладе ты ждешь зарплаты, а здесь живые деньги. Каждый вечер в руках кругленькая сумма. И жена довольна…

Приятель мотал головой, ухмылялся – мы говорили на разных языках, но расставались дружелюбно, только в душе я считал его дуралеем, а он наверняка таковым считал меня.

Но вскоре все стало меняться. Друзья у нас собирались по-прежнему, но теперь они вели разговоры в основном с женой, общаться со мной им стало неинтересно. Бывало, за весь вечер со мной никто не говорил ни слова, я выпал из их жизни. На меня смотрели как на обслуживающий персонал, да еще всячески подчеркивали это. Они толковали про науку и технику, про свои диссертации, разные открытия, а я сидел, хлопал ушами и думал: «А ведь когда-то это была и моя жизнь, но они ушли вперед, а я все гоняю, как ишак, все подсчитываю на бумаге рубли, все выверяю, прикидываю».

Известное дело, отрицательные примеры высвечиваются еще больше примерами положительными. Короче, я стал терзаться, что три года ухлопал зря, что во мне, как бы это поточнее сказать, происходит разрушение личности, что ли. И это ощущение потери времени впустую на давало мне покоя. Разум требовал забросить все к черту и вновь устроиться инженером, а лучше поступить в НИИ, заняться наукой, но тайный голос нашептывал: «Нет тебе пути назад, ты совершил непоправимую ошибку, мир науки тебе недоступен».

После этих посиделок, поверьте, жизнь становилась невмоготу. Я испытывал настоящее чувство страха за будущее. Но это еще не все. В гости особенно часто наведывался блондин-гигант, неприятный на вид тип с нагловатым взглядом. Когда-то его привел с собой мой приятель, и с тех пор он зачастил. Он был говорун, каких поискать, трепач с жалкими потугами на юмор. Из его рта прямо текла серебряная струя – это когда он говорил с моей женой, когда же удостаивал двумя-тремя фразами меня, то извергал водопад презрения. Он старался меня поддеть своими «мизерными заработками за серьезную научную деятельность», точно я получал деньги задарма, а не отрабатывал свое честно. Главным для него было – унижать людей. Что говорить, зловредней типа я не встречал. А перед моей женой он выкаблучивался как только мог, отпуская тошнотворные комплименты, болтал о своей докторской диссертации, воображал из себя черт-те что; во всем этом трепе так и сквозило желание прославиться, но жена слушала его разинув рот, ее сердце таяло от восторга. Она почти чокнулась, и увивалась вокруг него – противно было смотреть. Это повторялось с разными вариациями при каждом его визите. Их симпатия возрастала у меня на глазах, и моему терпению не было границ. И можете себе представить, до этого моя жена была само целомудрие и застенчивость, этакая тихоня с вялым пригашенным темпераментом, а тут вдруг преобразилась – смеется, чуть не захлебывается смехом, лукавит, глазами так и рыскает. И откуда взялась эта энергия?!

Но самое оскорбительное начиналось, когда гости уходили: жена становилась ко мне придирчива и сварлива, шпыняла по каждому пустяку. Чего только я не выслушивал! И что я зануда, каких мало, и показушник несчастный, и то, что ничего не читаю и не хожу с ней в кино.

– У тебя, кроме выпивки, нет других развлечений, – раздраженно язвила она, совершенно забыв, что сама толкнула меня на «новый» путь, что ее идея легкого обогащения завела меня в тупик, что ради нее я пожертвовал всем и теперь безнадежно отстал от приятелей.

Как-то я высказал ей все это. Она на минуту замолкла и, мне показалось, пристыдилась. Но я ошибся – она замолкла, чтобы собраться с силами и обрушить на меня новый поток оскорблений, а под конец и вообще нанесла жестокий удар по моему самолюбию.

– …Ты всегда был неудачник, – заявила. – Я поняла, ты никогда не напишешь кандидатскую, потому и согласилась на эти билеты. На большее ты не способен.

Вот так все и вышло мне боком. После этого скандала я решил покончить с билетами, но заранее подыскать местечко в НИИ. Только особенно искать не имел времени, а куда ни заходил по пути, все было забито, и незаметно я опять втягивался в свою недостойную, позорную для мыслящего человека, работу. Ясное дело, на душе уже было сверхпаршиво – иногда прямо света не видел от этих дурацких билетов. От постоянных улыбок на моем лице появилась маска с оскалом. Жена говорила, что я улыбаюсь даже во сне и во сне бормочу: «Доброе утро!», «Добрый день!». Ей-то нравилась моя приветливость. А меня эти улыбочки настораживали – я боялся спятить. А больше всего огорчало то, что стояло лето, а я ни разу не выбрался на речку, совсем перестал общаться с друзьями байдарочниками. Мне было не до них, ведь лето – самый разгар работы. Меня окружали новые дружки: водители, штурманы, пешеходы. С ними я вел беседы, выпивал. Вот только старым своим привязанностям я не изменил – как бы ни уставал и как бы ни было поздно – по-прежнему после работы любил пройтись по бульварам, подышать свежим воздухом, сбить темп после дневной беготни.

Однажды выпал мучительный денек. Стояла жарища, и к полудню я проделал изрядный путь, и все по кошмарным дорогам в проездах Волоколамки. Не помню, сколько обежал адресов, но уж немало, и носился что есть мочи, словно за мной гнались бешеные собаки. А жгучее солнце палило нещадно. Наглотался горячего воздуха, рот пересох, тело взмокло, брюки покрылись пылью, о кедах не говорю – сбил начисто. И все на пустой желудок. В общем, набегался, всего ломало, хоть ложись и подыхай, а предстояло еще разнести с десяток пакетов. Правда, мысленно я прикинул навар, и уже получалось неслыханное везенье.

И вот, что бы вы думали, в этот момент я приношу билеты в квартиру старого приятеля, с которым когда-то заканчивал институт. Он открыл дверь, и у него прямо очки полезли на лоб:

– Вот это встреча! Ты что, переквалифицировался?

Он провел меня в комнату, поставил чайник, а я, измочаленный, опустился на стул, смахнул пот и долго не мог отдышаться.

Мы проболтали больше часа. Я рассказал ему о своей работе, он поморщился, махнул рукой, похвастался, что за это время сделал ценное открытие и сейчас увлечен новым направлением в той области, в которой мы когда-то вместе специализировались и о которой я уже имел смутное представление. Ужас какой-то! Он говорил, а я чувствовал пропасть между нами. Поверите ли, эта деятельность в агентстве сильно отразилась на моем умственном развитии. Я понял, как чудовищно низко пал. «Все, хватит, сыт по горло этими билетами! – окончательно решил я про себя. – Ни дня больше!» Приятель обещал мне помочь устроиться в его НИИ и буквально через неделю сдержал слово.

А тогда, выйдя от него, я запустил все оставшиеся билеты в воздух и сразу почувствовал огромное облегчение, точно вылез из болота. Даже раскаленный воздух показался мне прохладным, я почувствовал себя человеком, понимаете?

Вас интересует, как к этому отнеслась жена? С недоверчивой усмешкой – вот так! А ей ничего другого и не оставалось. Она – дурочка, но поняла, что я озверел…

Ну а теперь, когда я заимел любимое дело и получил должность научного сотрудника, она смотрит на меня… ну нет, конечно, не как на бога, но уважительно, смею вас уверить, так оно и есть. Кстати, в ней проснулся запоздалый комплекс вины, и она отвадила от нашего дома того блондина, своего настойчивого воздыхателя.

Ну а по вечерам я, как и раньше, люблю пройтись по бульварам, только не чувствую прежней усталости, вернее чувствую, но это какая-то приятная усталость. Такое впечатление, что я заново родился, честное слово.