Текст книги "Заколдованная (сборник)"

Автор книги: Леонид Сергеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 35 страниц)

Теплый летний вечер

Они сидели в открытом кафе в тени деревьев. Вечернее солнце просеивалось сквозь листву и на их столе дрожали желтые пятна, а на стаканах и бутылке вина сверкали блики. Они сидели напротив друг друга, двое мужчин среднего возраста, двое друзей.

– Такой прекрасный вечер, а на душе тягостно, – проговорил Виктор, нервно теребя сигарету. – Последнее время я сам не свой. На работе все раздражает, сослуживцы уже избегают со мной общаться.

– Хм, что ж ты хочешь, – усмехнулся Игорь. – Тебя, действительно, последнее время не узнать. Что случилось, чего ты расклеился?

– Да дома как-то все неладно. Скажу тебе откровенно – по-моему, Вера разлюбила меня.

– Ну уж! Не преувеличивай! Ты умеешь накручивать себя.

– Эх, Игорь, если бы! Ты, конечно, многое обо мне знаешь, но не все. Клянусь тебе, не все… Мы ведь с Верой прожили почти десять лет. Многие считали, да и сейчас считают, нас счастливой парой. Со стороны, наверно, так оно и есть. На самом деле у нас уже давно все нехорошо. Сейчас попросту плохо. Ты мой друг, я только тебе могу открыть душу, послушаешь?

– Ну что ты спрашиваешь?

– В общем… Как ты знаешь, мы познакомились еще в институте. Ей было двадцать лет, мне на три года больше. Я помню, когда первый раз увидел ее. Представляешь, в вестибюле института толпились студенты, большая группа, но она выделялась среди всех – вокруг нее было прямо сияние.

– Нимб, что ли? – с ухмылкой вставил Игорь.

– Нет, серьезно. В струящимся платье она выглядела, как фея. И на лице – улыбка. Помню, я удивился – каким же прекрасным может быть человеческое лицо. У нее был чистый взгляд, взгляд святой.

– Брось! – поморщился Игорь. – Фея, святая! Ну что ты в самом деле! Ты всегда был фантазер и сейчас фантазируешь. Что за сентиментальные штучки! Взрослый мужик, а несешь чепуху. Давно пора понять – нет святых баб.

– Ну а мне казалось – она из тургеневских времен… Я дарил ей цветы. Однажды, как мальчишка, перед ее домом мелом написал: «Вера! Я тебя люблю». В общем, влюбился. И она вроде… После того, как мы расписались, она сказала: «Я люблю тебя с первой встречи», – приятные воспоминания вызвали улыбку у Виктора, смутную улыбку, которая быстро погасла: – Да, все начиналось прекрасно… Но вот ребенка у нас не было, а я так хотел сына… Вера так и не смогла забеременеть. Да, вот так… Давай выпьем, – Виктор допил вино и, взяв бутылку, снова наполнил стаканы. – Вера все искренне рассказала о себе. У нее до меня было одно серьезное увлечение. Парень спортсмен, «с античным торсом», как она сказала. И вот странно, я так ее любил, что ревновал к этому спортсмену, ревновал к прошлому. Понимал, что это глупо, но ничего не мог с собой поделать. Все представлял, как с этим «с античным торсом» в постели.

– Ревновать к тому, что было, ясное дело, глупо, – согласился Игорь. – У нормальной женщины к двадцати годам и должен быть любовник. И может даже не один. Ну и хрен с ними. Часто женщина забывает об этом. Говорит: «А-а, по глупости». Дура, мол, была. А если она все забыла или хочет забыть, этого как бы и не было.

– Возможно, – кивнул Виктор, – но вот такой я идиот. Но послушай, как у нас все сложилось дальше… Первые год-два все было хорошо. Она говорила: «Ты самый замечательный, подруги мне завидуют»… Но потом все изменилось. Я заметил, что дома она стала рассеянной, ее улыбка стала какой-то тайной, я чувствовал, что она думает о чем-то своем. И она стала слишком много времени уделять своей внешности. Я догадывался – она привыкла нравиться мужчинам, а от соблазнов трудно устоять… Скажи, она действительно красивая?

– Извини, но… обыкновенная, – Игорь немного отпил вина. – Нет, ну симпатичная конечно, но у меня были и получше. Намного.

Виктор допил вино, закурил.

– Ну, в общем, она стала приходить домой поздно. Говорила: «задержалась на работе». А я звонил на ее работу – она уходила, как обычно. Я чувствовал – она что-то скрывает от меня, да попросту врет, но мне так хотелось ей верить… Понимаешь, я отдал ей всего себя. Мне кажется, что я и делаю-то все только для нее. Без нее моя жизнь теряет всякий смысл.

– Ну чего ты все сгущаешь? – резко бросил Игорь.

– Если бы!.. Стыдно признаться, но однажды я решил последить за ней. Как мальчишка прятался за деревьями, киосками… Она вдруг села в машину к мужчине. У меня внутри все заледенело. Я побежал к ним, но машина развернулась и уехала. Поймал такси, чтобы погнаться за ними, но они исчезли… Ты не представляешь, что творилось со мной.

– Представляю, – отозвался Игорь с горькой усмешкой.

– Она вернулась домой поздно, от нее пахло вином. Сказала: «Он просто старый друг». Сказала как-то спокойно, безразлично, словно не видела, что меня всего прямо трясло… Потом я еще раз застукал ее с этим типом. В ресторане. Устроил скандал… Ну, дома мы помирились, выпили и я заставил ее во всем признаться. Она призналась, что была у этого типа дома и между ними все произошло. Сказала: «Всего один раз и случайно». Случайно! Такое ведь случайно не бывает.

– Бывает, – махнул рукой Игорь. – Все бывает. Но ведь она не ушла от тебя, и ты простил ее. Забудь об этом. Плюнь на все.

– Как я могу забыть?! У меня был шок. Я жутко переживал, даже хотел уйти от нее, но не смог. Не хватило сил… Я вдруг вспомнил, как мы с ней клеили обои, когда получили квартиру. Вера на полу мазала обои клеем и подавала мне. Я стоял на стуле и приклеивал обои у потолка, а она проводила по ним мягкой тряпкой. До полуночи клеили, устали адски. Тахты у нас еще не было и мы уснули на полу на одном надувном матраце… Потом вспомнил, как мы поехали за грибами и в лесу заблудились. А я еще вывихнул ногу. И вдруг пошел дождь. Мы встали под ель, но все равно промокли страшно. Уже темнело, наступал вечер и мне стало тревожно, а Вера прижалась ко мне и запела детскую песенку, и сразу стало повеселее. А когда дождь кончился, Вера сняла кофту, перевязала мою опухшую ступню, и мы побрели. Я опирался на ее плечо и на палку. Нашли тропу, вышли к какой-то деревне… Да много было хорошего. Все это было давно, лет пять-шесть назад, но после ее измены, все уже стало не то, на душе у меня уже никогда не было спокойствия… Я-то ей никогда не изменял. Да что там! Для меня не существует других женщин. Понимаешь, я люблю ее. Вот сегодня уехала на дачу к подруге, сказала: «Надо помочь сшить платье». Вернется завтра, а я уже весь извелся, в голову чего только не лезет… Давай это, возьмем еще бутылку?

– Ну, если хочешь, – Игорь развел руки. – Но, может, не стоит? Выпивать надо, когда все в порядке, а когда хреново, надо, стиснув зубы, работать. Я смотрю – ты слишком раскис. Тебе не станет тебе хуже?

– Куда уж хуже?! – Виктор встал и направился к стойке, а вернувшись с бутылкой, сразу наполнил стаканы; быстро выпил, закурил очередную сигарету, глубоко затянулся и, выпустив дым, продолжил:

– После того случая, на некоторое время Вера стала нежной, внимательной, ну такой домашней. Но я все равно был настороже, все время ждал, что она опять загуляет… Понимаешь, она убила мою уверенность в ней, нанесла мне страшную рану. Наш брак стал ненадежным.

– Понятно, – кивнул Игорь. – Мой тебе совет – пошли ее куда подальше. Если до сих пор не можешь ей этого простить, уходи. Чего ты мучаешься, устраиваешь себе нервотрепку?! Если она соврала один раз, она и еще соврет, как пить дать. Если она «случайно» переспала с одним мужиком, она так же «случайно» переспит и с другим, будь уверен. Ценность женщины в ее преданности. Я бы ни минуты не жил с бабой, которая наставила мне рога.

– Говорю же тебе, не мог я уйти. И никогда не смогу. Я люблю ее… Но ты дослушай. На этом ведь не закончилось. Ее хватило на полгода, потом опять началось – то на работе чей-то день рождения и «засиделись в кафе», то «зашла к подруге». И никогда не предупреждала меня заранее, не звонила, что задержится. Такая небрежность. А я весь вечер не находил себе места, выглядывал в окно, не отходил от телефона… Некоторые знакомые мне стали говорить, что видели ее с мужчинами. Некоторые прямо заявляли, что она изменяет мне. Мне трудно было в это поверить. Я пытался у нее выяснить, а она говорила: «Все это бред. Ты изводишь меня подозрительностью и ревностью, все выдумываешь, ты очень мнительный». В общем, жизнь стала невыносимой, я стал выпивать…

– Все ясно. Тот, кто любит сильнее, всегда проигрывает, – уверенно заявил Игорь. – Давно известно, сильную любовь не ценят. В ответ на такую любовь получаешь небрежность… Давай так – без обиды. И говорить все начистоту. Мне никогда твоя Верка не нравилась. Вспомни, еще когда ты женился, я сказал: «Пластмассовая кукла. Экзальтированная особа, любит компании». В ней двойственность. Да, с одной стороны она неглупая, с неплохим вкусом, с другой, пойми – она не знает, что такое совесть, честь. Из нее так и прет самоуверенность. Вообразила о себе черт-те что!.. Ну нахваталась она всего понемногу, язык подвешен. Тоже мне интеллектуалка! Знаю я этих экзальтированных, эмансипированных! Да хороший характер, преданность женщины в сто раз ценнее всякого интеллекта… Обрати внимание, как в компании она старается быть на виду, глазеет на мужиков, крутится около них, каждому отвешивает комплименты. Пойми, как женщина себя ведет, так к ней и относятся…

– Да, это так, – вздохнул Виктор.

Игорь допил вино и рывком, звучно поставил стакан на стол.

– Не хотел тебе говорить, но один мужик – ты его не знаешь – похвастался мне, что твоя Верка его кадрила, сказала ему, что «с мужем живет по привычке», что «по-своему любит мужа, жалеет», а ему намекала про «секс без любви»… Пошли ее к чертовой матери! Тем более, что у вас нет детей, тебя ничего с ней не связывает… И ничего хорошего у тебя с ней не будет. Поверь мне, я знаю о чем говорю… Я давно ушел бы от такой. Я люблю женщин скромных, даже застенчивых, а твоя Верка и не знает, что это такое… Она не стоит тебя. Ты талантливый, порядочный. И однолюб, не то что я, бабник. А твоя Верка просто негодяйка, не ценит тебя… Ты просто привязался к ней. Уходи от нее, иначе доведешь себя черт-те до чего. Собственно, ты уже себя довел – выглядишь хреново, много выпиваешь, куришь одну сигарету за другой. Будь мужиком, возьми себя в руки. Ты еще встретишь отличную бабешку. Вокруг полно одиноких женщин, получше твоей Верки. И ты всегда им нравился.

– Легко сказать «уходи, пошли ее к черту», ведь было много хорошего, как его зачеркнуть?

– Чего хорошего-то? Да и одно предательство, одна измена зачеркивает все. Есть вещи, которые нельзя прощать, неужели не понимаешь?

– Понимаю, – понуро протянул Виктор. – Но, видимо, я слабак, не представляю свою жизнь без нее… Я забыл тебе сказать – в тот вечер, когда она призналась, что «случайно» изменила, она расплакалась, назвала себя «дурой», просила прощения. Мне стало жалко ее.

– Что ты ее жалеешь?! Себя пожалей! – Игорь решительно повел в воздухе рукой. – Вспоминаешь, какой она была хорошей! Вспомни, какой она была стервой, когда врала тебе в глаза. Вспомни компании, где мы бывали, и сколько раз в танце она прямо висла на других мужиках. Как-то я сказал ей: «Не задуши партнера в объятиях», а она: «У меня голова разболелась». Не раз она с кем-нибудь уединялась. Ты не замечал, а я-то все видел, я изучил баб… Помнишь, как она с одним типом на его машине поехала «купить всем шампанское и мороженое»? Они вернулись через полтора часа, и видок у нее был осоловелый. Я-то знал этого типа, он своего не упустит. Ты доверчивый, неопытный, ничего не понял, а мне достаточно только взглянуть на мужика с женщиной, услышать пару фраз, как они говорят друг с другом – и сразу ясно, какие у них отношения.

– Она тогда сказала, что магазины были закрыты, – неуверенно вставил Виктор.

– Врала! Дурак ты, Витька! Мне больно за тебя. Если хочешь знать, этот тип потом сказал мне, что они сгоняли к нему и он переспал с ней. Короче, уходи от Верки немедленно и баста!. Жить тебе есть где, квартира матери свободна. Кстати, сам знаешь, твоя мать сразу ее невзлюбила и не любила до самой смерти… Ты обязательно встретишь преданную женщину, семьянинку. Она родит тебе сына, и все будет как надо. А эта стерва погубит тебя.

– Не могу, – тяжело вздохнул Виктор. – Презирай меня, но не могу.

Безвольность друга уже раздражала Игоря.

– Ну жди, когда она тебя бросит. Вспомнишь меня. Бросит, когда встретит мужика, в которого втрескается. Бросит и глазом не моргнет. Ты что, еще не понял – она не дорожит тобой?!

– Ну и пусть, – безнадежно обронил Виктор и с отчаянием выпил полный стакан.

Игорь повысил голос:

– И сколько ты будешь это терпеть?! Если уж на то пошло… И меня с твоей Веркой однажды черт попутал.

Виктор вскинул глаза и уставился на друга. Игорь понял, что хватил через край, но отступать уже было поздно.

– Да, попутал… Мой жуткий грех. Это произошло четыре года назад. Все это время хотел тебе покаяться, но никак не мог решиться… Помнишь, тогда на даче в Аникеевке, у подруги Верки? Ты в то время почти не выпивал, а в тот день после шампанского тяпнул водки, сильно опьянел и уснул на тахте. А Верка пригласила меня танцевать. И в танце вдруг прижалась ко мне и зашептала: «Ты знаешь, мне вчера приснился сон – мы с тобой были в постели. Ты был бесподобен. Может, нам это устроить наяву? Просто дружеский секс». Я опешил: «Какой же такой дружеский?» «Ну, – говорит, – ни к чему не обязывающий. Просто, чтобы удовлетворить желание». Вот стерва!.. Ну, я тоже был прилично выпивши и потерял башку. Не помню, как мы очутились в хозблоке. Там все и произошло. Не раздеваясь… Потом-то я сразу протрезвел и чувствовал себя погано. А когда увидел тебя, спящего – хочешь верь, хочешь не верь – возненавидел себя, а Верке сказал: «Дружеским сексом занимаются шлюхи. На месте Виктора я бы тебя прибил».

Игорь допил вино и, закурив новую сигарету, опустил голову.

– Помнишь, после той поездки, я с полгода с тобой не встречался? Говорил «болею». Врал! Не мог смотреть тебе в глаза… Потом несколько раз хотел тебе признаться, но так и не решился. Да, вот так получилось. Дай мне в морду, мне будет легче. Дай!

Виктор отвернулся, некоторое время тускло смотрел на уже темнеющую улицу, потом поднялся и, с дрожью в голосе, пробормотал:

– Пойдем по домам.

На углу улицы Игорь обнял друга.

– Уходи от нее, она не стоит тебя. Уверен, ты встретишь отличную женщину и еще будешь жалеть, что столько лет жил с этой стервой.

Был теплый летний вечер, но Виктора знобило. Он брел в сторону дома, еле сдерживая слезы. Навстречу ему попадались смеющиеся парочки, откуда-то доносилась музыка. Виктор ничего не замечал, брел, ощущая внутри невыносимую тяжесть. В какой-то момент ему показалось, что все его тело заковано в железный панцирь.

Когда он подошел к дому, уже сгустились сумерки и на улице зажигались фонари – вначале лишь слабое мерцание, но постепенно оно усиливалось и превращалось в яркий свет.

В пустой квартире Виктор особенно остро почувствовал одиночество. «А она сейчас с кем-нибудь занимается „дружеским сексом“», – зло подумал он и застонал от бессилия, от невозможности что-либо изменить.

Виктор распахнул окно, свежий теплый ветерок ударил ему в лицо. Далеко внизу виднелись огоньки фонарей, освещенные квадраты витрин, маленькие силуэты прохожих, а наверху темнело звездное небо. Запрокинув голову, Виктор смотрел в небо и внезапно оно… посветлело и перед ним возник солнечный день из далекого детства – он бежал по лугу среди цветов, бежал к их дому, а на крыльце стояла его мать – еще совсем молодая, красивая – она махала ему рукой, звала к себе…

Виктор встал на подоконник и шагнул в тот солнечный день… в темную пустоту. И сразу почувствовал легкость, впервые за все последние годы почувствовал необыкновенную легкость, словно птица, которую внезапно выпустили из клетки на свободу. Он летел и улыбался.

Чаепитие с привидением

По части музыки Андрей бесспорно был велик, его владение гитарой производило сильное впечатление. Не меньше впечатляла и его могучая вера в неисчерпаемые возможности своего инструмента, особенно когда он демонстрировал искрометные пассажи, замысловатые ходы или импровизировал, расцвечивал мелодию тончайшими красками, можно сказать – устраивал настоящий водопад звуков. Не случайно сокурсники звали его «знаток нюансов». Уж кто-кто, а они знали толк в нюансах – как никак, заканчивали струнное отделение Гнесинки, а это вам не фунт изюма съесть! Наверняка, среди читателей дураков нет и они прекрасно понимают о чем идет речь. Но это все – увертюра, опера – дальше.

На исходе дня, после занятий в институте, Андрей с зачехленной «семистрункой» являлся в Дом литераторов – знаете его? Ну, кто ж не знает пристанище гениев! Так вот, в том заведении сугубо для литературных людей, наш герой, музыкальный человек, принимал ключи от работников всяких бюро и секторов, до полуночи провожал трезвых, слегка выпивших и вдрызг пьяных господ литераторов, а потом по обыкновению запирал входную дверь, гасил свет в холле и лестничных пролетах, и усталый садился за стол под настольной лампой, предварительно раскрыв ноты «классики» и расчехлив инструмент с неисчерпаемыми возможностями.

Как вы поняли, Андрей работал ночным сторожем, что давало ему, кроме денег естественно, возможность в спокойной обстановке еще больше повышать свое высокое мастерство, совершенствовать и без того недюжинную технику. В данном случае для рассказа-оперы он заменит целый оркестр. Но на минуту задержимся; для полноты картины необходимо представить общий вид вахтерского закутка. Свет лампы четко обозначал формы массивного шкафа и напольных часов, дальше ночное освещение высветляло и утемняло сглаженные очертания тахты с вечно спящим старым котом Борькой, еще дальше в тусклом полумраке читались зыбкие, неустойчивые контуры досок с афишами, за ними зияла плотная бесформенная чернота. Как вы догадываетесь, слабо звенящая музыка гитары как нельзя лучше выявляла глухую тишину Дома.

Здесь и начнем первый акт оперы. Итак, однажды глубокой ночью в мертвой тишине абсолютный музыкальный слух Андрея уловил какие-то странные скрипы, которые доносились из дальних лабиринтов Дома. Борька ничего не уловил и продолжал дрыхнуть без задних ног. Великий гитарист, «знаток нюансов» имел сильно развитые плечи и был не из робкого десятка и, разумеется, сильно не сдрейфил, не разогнал фантазию, то есть не представил домовых, скелетов и прочее, но его чувствительная музыкальная душа ушла в пятки, а по спине, точно рябь по воде, пробежали мурашки. Первой мыслью Андрея было вооружиться гитарой и выйти навстречу опасности, но, как известно, первые мысли всегда слабые, уже через секунду наш герой сообразил, что между разбитой гитарой и разбитыми головами есть существенная разница – инструмент дороже, особенно если головы глупые, а иные по ночами не шастают. Зато вторая мысль была блестящая – схватить тяжелый предмет. К несчастью, такого под рукой не оказалось. Тогда невероятным усилием воли Андрей загнал свою хрупкую душу на место, геройски шагнул в холл и напряг зрение, но, как ни силился, ничего не разглядел.

А скрипы явственно усиливались, к ним прибавился кашель и гулкие шаги – какое-то привидение спускалось по лестнице из верхней Зеленой гостиной. Андрей включил свет в холле и различил на последних ступенях лестницы бесформенное темное пятно. Через несколько секунд пятно материализовалось в «непризнанного гения» поэта Шарута, «непросыхающего» пьяницу в последней стадии, яростного курильщика, завсегдатая Дома; у поэта было заспанное, опухшее лицо, которое обрамляло вполне различимое винное облако – настолько различимое, что Андрей его усек на расстоянии десяти шагов.

– Хорошо, что ты здесь, у меня сумеречное состояние души. У тебя чего-нибудь есть промочить горло? – без вступительного приветствия обратился поэт к Андрею, но услышав в ответ про чай в термосе, поморщился и, явно спутав время суток, буркнул: – Буфет скоро откроют?

Наш музыкальный герой, воспитанный человек, воспитанный, кстати, на «классике», о которой уже упомянуто, предельно вежливо объяснил напившемуся до потери сознания поэту что к чему и еще раз предложил крепкий горячий чай, при этом кивнул на гитару, давая понять, что готов скрасить чаепитие нюансами.

– Пивка бы, куда ни шло, а чай – ну его в болото! – хмыкнул поэт и, рассуждая последовательно, добавил: – Только кишки промывать, – с этим многозначительным добавлением он направился в туалет «ополоснуть башку под краном» и вернулся с сигаретой в зубах, более-менее очухавшийся: – Катануть к вокзалу, что ли? – он плюхнулся на стул. – Ладно, давай чай. Чувствую, моя историческая жена сегодня меня не дождется… А разбудило меня твое ублажающее искусство; думаю: «Где-то танцы начались, надо промочить горло». А это оказывается, ты сандалишь на гитаре.

– Я не сандалю, – обиделся «знаток нюансов». – Я серьезно отношусь к музыке, играю классику.

– Похвально, – изрек поэт, затягиваясь дымом и прихлебывая чай. – А то сейчас полно развелось всяких бардов, им главное – заявить о себе. Играют дребедень или красивую бредятину, если бредятину можно назвать красивой. Шарлатанство это все. А слова у бардов – сплошное графоманство. Все они графы, до единого! Работают по шаблону и всюду мелькают. Так и создается популярность. Все это шуршанье, сиюминутная известность, успех… О таких у меня есть стих, слушай!

Чай благотворно подействовал на сложный организм гениального поэта и он с подъемом прочитал свое произведение; потом, без передыха, еще одно на ту же тему и уставился на Андрея.

– Видал, какая мощь, какой напор?! Чувствуешь внутреннюю конструкцию стиха? – он как бы заманивал своего слушателя на высоты поэзии. – Я гениальный поэт, но меня мало печатают.

Андрей оценил божий дар незваного гостя, похвалил стихи и, с некоторым волнением (не забывайте про тонкую музыкальную душу), налил себе чай. Он не подозревал, что получил два стихотворения лишь для затравки, начального разбега, но вы-то предвидите, чем это кончится, верно? Само собой, дальше на несчастного музыканта обрушится бесконечное чтиво. Знаете, как это бывает! Говоришь поэту: «Извини, спешу, в другой раз», а он хватает тебя за рукав: «Послушай последнее», и мучает тебя, выдает еще штук шесть своих бессмертных творений. Андрею было самое время – взять гитару и продолжить штудировать классику, а он, музыкальная голова, вернулся к началу разговора.

– Слабые песни не всегда от халтуры, скорее – от неумения, непрофессионализма и дурного вкуса.

– А где отбор? – повысил голос, окончательно протрезвевший поэт и затушил сигарету в блюдце. – Выразительная ситуация. Кто выпускает эту внушительную муть на публику? И ведь за деньги. Нажива и высокое искусство – несовместимые вещи (вы заметили, поэты не церемонятся с мощными выражениями?).

– Это верно, – вздохнул Андрей. – Я тоже мог бы играть шлягеры в ресторане. За приличные деньги. Но нет, спасибо. Лучше буду здесь сторожить, но играть то, что нравится… Я счастливый, занимаюсь любимым делом, – наш герой расправил плечи, всем своим видом показывая, что его высказывания не пустые слова и счастье на самом деле распирает его, даже лезет наружу и готово осчастливить других.

Зацикленный на себе, поэт не прочувствовал состояние собеседника, но кое-что до него дошло, он снова закурил и продолжал гнуть свое:

– Нельзя быть слегка нечестным. Встанешь на гибельный путь, с него шишь свернешь – судьба накажет. Один мой знакомый, решил накатать детектив на потребу публики. «Заколочу бабки, – сказал, потом сяду за серьезный роман». Накатал километры, получил кучу денег, сел за роман и… крышка. Да, я об этом написал стих, послушай!

Как водится у поэтов, он прочитал целую поэму и, довольный, что встретил благодарного слушателя, протянул чашку:

– Подлей еще чайку!

На этом заканчивается первый акт оперы и самое время без всякой связки вставить интермедию. Некоторое время поэт сидел неподвижно и величественно молчал.

– По-моему, главное в литературе – найти взаимосвязь всего живого, единство душ, как в музыке органичность, – проговорил Андрей.

– Ну да, вселить беспокойство в читателя за судьбу другого человека, – согласился поэт, – вызвать сострадание, желание помочь обиженным, одиноким, поднять павших духом – вот задача… Ну, и форма должна соответствовать, быть на высоком уровне. Литературная техника может быть изощренной – некое сложное письмо, но точное и ясное, чтоб все работало на целостность. Вот послушай такое…

Здесь начинается второй акт оперы. Поэт нервно курил и читал свои стихотворения, одно за другим, читал в течение получаса – почти весь второй акт оперы; за это время они полностью опорожнили термос, а кот Борька успел три раза поменять позу. Кстати, Борька вообще не любил ни литературных людей, ни музыкальных; первых за говорильню, вторых за звуки – вся эта публика действовала ему на нервы. Он любил красивых женщин.

В один из моментов, когда поэт в отличном настрое закончил что-то лирическое, Андрей взял гитару и проиграл несколько незатейливых музыкальных фраз.

– Это так и просится на музыку, – сказал и в дальнейшем окрашивал литературную беседу нюансами, то есть опера уже вовсю захватила аудиторию, состоящую, к сожалению, из одного кота, к тому же беспробудно спящего и, возможно, видящего во сне красивых женщин.

– Перекладывать мои стихи на музыку – вещь безнадежная, – отмахнулся поэт, разгоняя дым, но будучи, как многие гении, человеком противоречивым, тут же взял свои слова назад: – Впрочем, нет, возможно, если проникнуться. У этих бардов искусство яростное, а у меня сердечное… Вот есть еще такое, – и он с немыслимым напором продекламировал свое лучшее стихотворение, которое оставил напоследок, как бы для финала оперы, причем оставил случайно, по забывчивости, тоже свойственной многим гениям.

Ох, уж эти гении! От них и не знаешь, чего ожидать. Конечно, тяжеловато общаться с ними, зато интересно, согласны? Так вот, последнее, ударное стихотворение произвело на Андрея должное впечатление. В том стихотворении была жгучая проблема – боль за судьбу природы и животных, и эта боль пронзила чувствительную душу музыканта, а поскольку он уже пребывал в творческом состоянии, ему ничего не стоило довести себя до экстаза, когда сочинения сами выходят из-под рук. Понятно, здесь, в финальной части, опера достигла наивысшего накала, даже Борька вскочил, потянулся и уставился на закуток, в ожидании развязки либретто.

– Это готовая баллада, – бормотал Андрей, спешно перебирая струны, – здесь есть и мелодичность и ритмика. Сейчас мы все организуем.

– Да, ладно, – внезапно заскромничал поэт. – Это ты хватил! Сейчас никак не годится, не то время. Давай бумагу, запишу слова, дома попробуешь что-нибудь сочинить. А не получится, отнеси на помойку.

Как многие гениальные люди, поэт небрежно относился к своим творениям, раздавал их направо и налево, правда, – вторые экземпляры, первые – оставлял в голове.

– Зачем дома?! Уже получается! Приблизительно так, – и наш талантливый герой заиграл, напевая поразившие его строчки.

Каждый здравомыслящий человек понимает, что первый проигрыш вышел сыровато, но второй прозвучал вполне прилично, если не сказать больше, ну а на третий, когда наш герой добавил своих фирменных нюансов, баллада уже выглядела законченным шедевром.

Вот так и заразил своим творчеством литературный человек музыкального человека – произошло точное попадание мысли и чувств, но надо иметь в виду – последний был подготовлен к такого рода восприятию и потому их состояния моментально уравновесились, как жидкость в сообщающихся сосудах. Что немаловажно – искусство объединило, слило воедино два крайне разных земных мира: молодого, совершенно не курящего и не пьющего музыканта и поэта в возрасте, отчаянного курильщика и горького пьяницу с большим стажем.

Вот так просто и рождаются великие произведения, и, как все великое, они ярки, просты и прочее. А все почему? Слова-то были нешуточные, они захватывали, теребили душу, звали, уводили и прочее; и главное, эти слова стояли на своем месте, да так органично и цепко, что, казалось, – давно там стоят, все это видели и знали, но не хватило пороху прочитать. А поэт прочитал. И мелодия, казалось, витала в воздухе – протяни руку и бери, но в том-то и загвоздка – не всем дано ее поймать. А наш герой поймал играючи, ухватился за одну ноту и вытянул всю тему, и записал на нотной бумаге. И теперь эта музыка нас будоражит, потрясает и прочее. Короче, прекрасная баллада заполнила закуток, а когда соавторы запели дуэтом, баллада растеклась по всему холлу, достигла отдаленных сводов и проемов, и сквозь стены выплеснулась на улицу, уже светлевшую улицу. Так что первые прохожие оказались и первыми слушателями.