Текст книги "Дикая омега (ЛП)"

Автор книги: Ленор Роузвуд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)

Глава 25

АЙВИ

Я смотрю, как суровые пики Краснозубых гор скользят мимо вертолётных окон – заснеженные вершины цепляют брюшки низких, свинцовых облаков. Во все стороны тянется необъятная, дикая пустошь – мир, который не имеет ничего общего со стерильными стенами Центра Перевоспитания, бывшего моим единственным существованием многие годы.

Часы пролетают, как минуты. Я впитываю каждый миг, каждый кусочек этого вида. Я никогда не знала, что значит иметь дом – настоящий – но странная тоска, которая сжимает мою грудь, наверное, похожа на то чувство, когда возвращаешься в место, где вырос. Где все воспоминания – тёплые, горько-сладкие. Леса, горы, свобода. Глаза предательски щиплет, но я моргаю сильнее – я не дам этим альфам увидеть слабость ни на секунду.

Сегодня они тише обычного. Даже Виски не выдал ни одной из своих придурковатых шуточек. Это не страх – им, этим зверям, страх давно не знаком. Это что-то другое: возбуждение, смешанное с той мрачной трезвостью, которую приносит осознание – они могут пойти впятером, а вернуться… меньшим числом.

Меня это должно пугать. Но когда тебя сотни раз доводили до состояния, где ты молишься о смерти… угроза опасности теряет свой яд.

Когда мы приближаемся к цели – уединённому особняку, затерянному среди высот и скал, – моё сердце бьётся учащённо, смесью азарта и нервозности. Тонкие струйки дыма лениво поднимаются из труб.

Вот оно.

Мой первый вкус истинной свободы – пусть и прячущийся под маской опасной миссии бок о бок с этими брутальными Призраками.

По спине пробегает дрожь, поднимая гусиную кожу на руках, несмотря на тяжёлую тактическую экипировку, которую они велели надеть поверх моей одежды. Ткань грубая, непривычная, далеко от тонких, рваных рубашек Центра. Но гораздо сильнее одежды давит другое – пустой, разряженный винтовочный макет за спиной. Лёгкий, холодный, бессмысленный. Пустая игрушка, чтобы выглядеть «солдатом», если меня кто-то увидит.

Никакого доверия.

Просто декорация.

Я – пленница, тащимая в пекло.

Агнец среди волков – хочу я того или нет.

И всё равно – внутри меня вспыхивает опасная искра. Безумная, но живая. Этот рейд может стать моим шансом. Если я разыграю карты правильно – смогу уйти. Сбежать, исчезнуть в этих бесконечных горах.

Я буду совсем одна. Без союзников. Без укрытия от хищников и морозов. Без еды. Без тепла. Только я, моё хитроумие – и любой мусор, который успею украсть, если сорвусь с поводка.

Если повезёт – найду патроны для пустой винтовки.

Голоса рассудка шипят, показывая, как легко я могу умереть: разорванная когтями хищника, замёрзшая до каменной неподвижности, разбившаяся о скалы, или, хуже всего – попавшая в лапы альф, которые голоднее меня.

Челюсть сжимается. Ладонь крепче хватается за бесполезное оружие. Нет. Я не дам страху затуманить мозги. Я пережила слишком многое.

Это мой шанс. Может быть – единственный.

Глухой голос Виски вырывает меня из мыслей:

– Вот и оно.

Он сидит вперёд наклонившись, смотрит через мощные бинокли. Я вижу дым, лениво тянущийся над лесом. Решимость в груди тяжелеет, превращается в камень.

– Дым идем из домика. Кажется, наши мальчики на месте, – продолжает он.

Мой взгляд резко дергается к столбам серого дыма, поднимающимся сквозь деревья. В груди твердеет решимость. Что бы ни случилось, я должна быть готова схватить свой шанс.

Никаких сомнений. Никакой пощады. Только одержимость выжить – та самая, что держала меня живой все эти годы.

Вертолёт резко кренится, уходя в широкий разворот, чтобы не вспугнуть цель. Сквозь затемнённое стекло я вижу лучше: огромное поместье, спрятанное в ложбине между двумя гигантскими вершинами. Дыхание перехватывает – ансамбль из бревенчатых домиков вокруг настоящего стеклянного дворца, всё это окружено высоким забором, утыканным колючей проволокой и охраняемым вооружёнными патрулями.

О том, чтобы просто войти через парадные ворота, можно забыть сразу.

У Тэйна дёргается мышца на каменном подбородке, пока он оценивает территорию, его пронзительные обсидиановые глаза не упускают ни одной детали.

– Похоже, наша разведка не преувеличивала, – роняет он, и в его голосе впервые слышится тень одобрения. – Это место заперто крепче, чем банковское хранилище.

Валек двигается рядом, пряжки и ремни на его снаряжении тихо поскрипывают, когда он выпрямляется из своей ленивой полулёгкой позы.

– Чем больше охраны, тем лучше, – мурлычет он своим гладким, хищным шёпотом. – Значит, у нашей маленькой пташки будет много жирных ублюдков, которых можно выпотрошить.

Меня пробивает дрожь от того почти сладострастного наслаждения, с которым он говорит о смерти. Остальные, кажется, уже давно к этому привыкли. Для таких извращённых тварей – это просто очередной рабочий день.

Призрак, как обычно, молчит. Просто сидит, и его ледяные глаза прожигают меня из-под капюшона, отбрасывающего густую тень на его маску. Он не мигает. И дело не только в том, что левый глаз не закрывается полностью из-за шрама.

Хотя я не уверена, вообще ли он смотрит на меня. Иногда кажется, что он проваливается куда-то внутрь себя. Исчезает в тёмных уголках своего разорванного сознания, застывая пустым, стеклянным взглядом.

Как тот самый зомби, которым его дразнит Виски.

А может, его разум сложнее, чем у всех остальных альф здесь вместе взятых, и ему просто нечего сказать.

Вертолёт резко наклоняется, пилот ищет место для посадки. От напряжения у меня ноют пальцы от того, как сильно я вцепилась в бесполезный ремень винтовки. Её пустая тяжесть за спиной кажется обузой.

Наконец «птица» опускается на узкий хребет в нескольких милях от цели, лыжи скрипят по свежему снегу. Винты замедляются, их вуп-вуп-вуп затихает, пока двигатель выдыхает последние обороты.

Тэйн мгновенно встаёт. Даже со своим черепным шлемом я всегда узнаю его по этой манере двигаться: как лев.

– Слушать сюда, – рычит он, раздавая приказы. – Подходим к комплексу пешком с юга, обходя патрули. Радиомолчание, как только будем в километре от объекта. Чума, ты идёшь со мной и Призраком. Валек, Виски – займёте позиции и прикроете нас с пятидесятых калибров.

Виски стонет:

– Я никогда, блядь, ничего не взрываю.

Тэйн делает вид, что его не слышит:

– Держите омегу при себе. Если говорите о ней в эфире – зовите «маленьким кроликом», и она – «он». Понятно?

У Виски вспыхивают глаза. Я с трудом сдерживаюсь, чтобы не закатить свои.

– Кстати, – добавляет Тэйн, бросая мне чёрную балаклаву, а потом – вязаную шапку с длинными клапанами по бокам, словно висячие кроличьи ушки. – Надень. Твои волосы слишком заметны. Но нам нужно отличать тебя безошибочно.

Я натягиваю балаклаву, закрываю нижнюю часть лица, и засовываю волосы под шапку. Вероятно, выгляжу именно так, как их новый позывной для меня. Но если это позволит мне смешаться с местностью, когда я сбегу – пусть так.

– Айви, ты держишься в центре, ясно? – говорит Тэйн, будто читая мысли. – Ни шагу в сторону. Ни геройств. Один неверный шаг – и я свяжу тебя по рукам и ногам и понесу до самой цели. Поняла?

Меня обжигает волна унижения – он говорит со мной, как с непослушным щенком. Но я знаю цену своеволию. Любой протест – ещё крепче цепи.

Поэтому я просто коротко киваю, мое лицо – это каменная маска, после чего выхожу из вертолёта. Мои ботинки хрустят по свежему снегу, ледяные вихри крутятся вокруг ног.

Один за другим призраки спрыгивают на хребет – отточенная, беззвучная машина смерти. Даже Призрак, при всей своей чудовищной, невероятной массе, движется удивительно плавно, каждый шаг вызывает мини-лавины с уступов.

Я не могу оторвать взгляд от дикого альфы. Его дыхание – то странное, ровное, затяжное шипение через фильтры – почти завораживает.

Лёгкое касание локтя заставляет меня вздрогнуть. Я резко оборачиваюсь и замечаю что Чума стоит рядом, а золотые линзы направлены на меня.

– Осторожно, – негромко говорит он, глубокий, глухой тембр вызывает во мне неожиданную дрожь. – Я просто хотел помочь.

Он жестом предлагает протянуть руку, чтобы помочь мне спуститься. Его вежливость ставит меня в тупик.

Я борюсь с собой – принять или отказаться.

Отказ = лишние придирки.

Согласие = маленькая уступка.

Чёрт с ним.

Я вкладываю ладонь в его, дёрнувшись, когда он кладёт вторую руку мне на талию и легко, почти лениво, ставит меня на хребет.

Даже худощавый, он всё равно альфа. Сила абсолютная.

Мои ботинки хрустят, проваливаясь в мягкий, девственно-свежий снег. Чума отпускает меня, отступая на шаг, давая пройти вперёд – ровно туда, куда велел Тэйн. Пара заблудших снежинок цепляется за мои ресницы, тает на горячей коже, оставляя ледяные поцелуи, от которых по голым рукам бегут мурашки.

Остальные из отряда уже выстраиваются, оружие наготове, а их глаза шарят по безмолвной гряде.

Ледяной горный воздух обжигает лёгкие каждым вдохом. Под ногами хрустит снег, пока мы всё глубже продираемся в дикую, безжалостную глушь, а суровые пики Краснозубых гор нависают со всех сторон, как стражи, следящие за каждым шагом.

Я не свожу глаз с массивной, сутулой фигуры Призрака впереди. Его огромная тень разрезает атмосферу, прорубая путь через глубокие сугробы, и я вынуждена ориентироваться на него, словно на движущуюся крепость.

С каждым мучительным шагом ледяные хлопья взрываются вверх, жаля моё лицо, цепляясь за ресницы. Холод просачивается сквозь слои тактической экипировки, пробираясь до самой кожи и поднимая мурашки по голым рукам. Но я сжимаю челюсть и продолжаю идти. Ровно, чётко.

Я не стану слабым звеном. Не позволю себе стать ей.

Глубокие сугробы жадно поглощают мои армейские ботинки почти по колено, и каждый шаг даётся так, будто я пробираюсь по вязкому морю мокрого песка. Бёдра горят от напряжения, икры ноют, словно кто-то впился в мышцы раскалёнными когтями. Пот медленно стекает по позвоночнику, несмотря на леденящий холод, приклеивая выбившиеся пряди волос к раскрасневшимся щекам.

Из груди вырывается раздражённый выдох, когда я снова теряю равновесие и подаюсь вперёд. Я готовлюсь к удару – к тому, что снег сомкнётся вокруг меня ледяным коконом…

Но массивная ладонь хватает меня за бицепс, стальными тисками выдёргивая обратно на ноги с такой лёгкостью, будто я ничего не вешу.

Я резко втягиваю воздух, когда меня выпрямляет, а снег взлетает вокруг сапог морозным облаком. Сердце громыхает в ушах, и я вскидываю взгляд – прямо в ослепительно-ледяные глаза Призрака.

Дикий альфа возвышается надо мной, а между нами пульсирует его странное, протяжное «фуух» – тяжёлое дыхание, просачивающееся сквозь фильтры маски. Он смотрит на меня один-единственный напряжённый миг, и в этом взгляде нет ни малейшего намёка на то, что творится у него в голове. Его холодный взгляд даже холоднее, чем ветер, хлещущий по моему лицу.

А потом – просто отпускает мою руку. Ничего не говоря, разворачивается и продолжает свой широкий, размеренный шаг, будто я была всего лишь очередной занозой на пути.

Я сглатываю, стоя как вкопанная, и на секунду только и делаю, что смотрю на огромные следы, тянущиеся впереди. Протоптанная им дорога будто насмехается надо мной – ну давай, попробуй угнаться за таким зверем в его темпе.

Резкий смешок за спиной выдёргивает меня из оцепенения.

– Хочешь, понесу тебя, Принцесса? – раздаётся насмешливый хрип Виски, и даже по одному тону слышно, что ухмылка у него до ушей. – А то вдруг замедлишь нас, не дай бог до веселья дойдём, а ты выдохлась.

Боже. Да лучше пусть зовёт «кроликом», чем ЭТИМ.

Жар вспыхивает у меня в щеках – смесь унижения и бешенства. Я резко разворачиваюсь к самодовольному альфе, челюсть сведена, пальцы сжаты в кулаки так сильно, что перчатки натягиваются.

На мгновение я буквально балансирую на лезвии – между тем, чтобы хлестануть его таким ответом, что язык у него свернется, или врезать ему так, чтобы он наконец понял, что меня нельзя трогать.

Но я выравниваю дыхание, оставляя лицо пустым, как маску.

И просто поднимаю средний палец. Медленно. Выдержанно. Грязно-красиво.

Задерживаю жест на секунду – чтобы наверняка – и разворачиваюсь обратно, снова упрямо шагая по засыпанным снегом следам Призрака.

Смех Виски разрывает воздух за моей спиной – глубокий, тёплый, раскатистый, уносящийся по ледяному ветру. И что самое поразительное – в нём нет ни капли злобы, ни даже той обычной снисходительности, которой он так любит меня душить. Только чистое, неподдельное веселье. Будто мой неприличный жест стал для него лучшей шуткой дня.

Я рискнула глянуть через плечо, хмуря брови. Даже каменная физиономия Тэйна слегка треснула – на долю секунды в его глазах мелькнуло что-то похожее на улыбку.

Я не понимаю. Любой другой альфа уже бы рявкнул, вцепился, сломал – за такую дерзость, да ещё от омеги. Я видела это в Центре тысячи раз: один взгляд не туда, одно слово шёпотом, – и вот уже кровь на плитке, тело тащат прочь, а вокруг тишина, будто человека никогда и не было.

Но эти альфы… Они просто смеются, будто я им показала детскую шалость, а не прямой вызов.

От этого в груди странно кольнуло – что-то между облегчением и растерянностью. Противно тёплое, непривычное чувство. Я тут же давлю его, зарываю поглубже. Мне нельзя расслабляться. Ни на секунду.

То, что они не взорвались сейчас, не значит, что не взорвутся потом. Альфы всегда остаются тем, кто они есть. Жестокие, властные хищники, созданные, чтобы давить слабых и ломать тех, кто пытается поднять голову. Призраки не исключение. Они просто… ещё не показали истинные зубы.

Я поворачиваю лицо к ветру, позволяя ледяным иголкам притупить жар на моих щеках, и сосредотачиваюсь только на одном – поставить ногу вперёд. Потом ещё. И ещё. Снег хрустит под ботинками ровным, почти успокаивающим ритмом – как метроном, заглушающий навязчивые мысли и сомнения, роющиеся в моей голове.

Время расползается, теряет форму. Мы идём всё выше и выше, а зубчатые пики Краснозубых Гор тянутся мимо бесконечной скорбной процессией – снег, камень, ледяная пустота. Лёгкие жжёт с каждым трудным вдохом, разреженный воздух кружит голову, мутит так, будто я снова после инъекций в Центре. Но я лишь сильнее стискиваю зубы и иду дальше. Я не покажу слабости. Ни им, ни себе.

Я чувствую взгляды на себе. Тяжёлые, оценивающие, цепкие, как пальцы, хватающие за шкирку. Они идут позади и рядом, вымеряют мою выносливость, ждут момента, когда я наконец споткнусь, когда стану той самой «хрупкой маленькой омегой», какой они меня считают.

Но хуй им. Я пережила куда хуже, чем холод и тяжёлый подъём. Меня снег точно не сломает.

Я опускаю голову и сохраняю ровный шаг, игнорируя огонь в мышцах и стягивающую боль в груди. Шаг, вдох. Шаг, вдох. Снова и снова, пока движение не превращается в медитацию, в единственный смысл существования.

Постепенно я проваливаюсь в этот монотонный ритм, позволяя мысли раствориться, а километры – ускользать куда-то под ноги.

Глава 26

ВАЛЕК

Мои ботинки хрустят по промёрзшей земле, когда я иду через заснеженный лес. Ледяной горный воздух режет лёгкие каждым вдохом, но я только наслаждаюсь этой жгучей болью. Она держит меня собранным. На охоте это важно.

И мне это нравится.

Мой взгляд скользит к Айви – маленькой дикой омеге, идущей впереди. Её хрупкое тело утопает в тактическом снаряжении, но двигается она с той самой кошачьей грацией, что мне в ней нравится. Каждый шаг – точный, выверенный, будто она родилась в этих горах, а не в железных стенах Центра. Даже со спины я ощущаю напряжение, стянутое в её мышцах, – вечная настороженность, которая в ней никогда не исчезает.

По спине пробегает дрожь, и мороз тут ни при чём.

Эта девочка… что-то во мне пробуждает. Примитивное. Голодное. Темноту, которой я всегда позволял существовать лишь на поводке. Желание преследовать её, загнать в снег и забрать себе – настолько сильное, что затмевает всё остальное.

Но рядом с этим звериным хотением живёт другое чувство. Не менее яростное. Инстинкт заслонить её всем телом, растерзать любого, кто посмеет дотронуться. Разорвать. Вырвать кишки. Переломать кости.

Эта двойственность выбивает почву из-под ног. Словно внутри меня дерутся два зверя. И обе твари до смешного живучи.

Я никогда не считал себя человеком. Я убийца. Монстр, который с детства знал вкус крови лучше, чем вкус хлеба. Убивать – легко. Приятно. Привычно. Сердце у меня не дёргается, когда я перерезаю чью-то глотку. Никогда не дёргалось.

Но мысль о том, что кровь Айви может пролиться… что её хрупкое тело может перестать двигаться…

В груди что-то щёлкает, пропуская удар. Холодный страх змеится в жилах.

Недовольно хмурясь, я отрываю взгляд от гипнотического покачивания её бёдер и возвращаю вниманию окружающей тишине. Впереди идёт Призрак – его громадная фигура будто вырублена из скалы. Он рассекает сугробы, как хищник, рождённый в этих краях.

Мой хват на винтовке хрустит из-за напряжения, когда перед глазами вспыхивает воспоминание: как он схватил Айви. Чужие руки на ней. Слишком сильные, слишком непредсказуемые.

На секунду я был готов всадить пулю ему между глаз. И плевать, что он дикий брат Тэйна.

Я не знал, что он собирается сделать. Вывернуть ей руку? Бросить с обрыва? Его мозги – это чертово болото, где гниёт всё, что когда-то называлось здравым смыслом.

Даже я – более предсказуемый, чем он.

Мысль о том, что я едва не потерял контроль, колет изнутри. Я не позволяю себе промахов. Никогда. Моя дисциплина – моё оружие, ничуть не хуже ножей.

Потерять контроль, даже на удар сердца…

Непростительно.

Я стискиваю зубы, запирая опасные импульсы глубоко внутри – за стальными дверями, откуда обычно вылезают только крики моих жертв. Сейчас – не время. Запах крови уже витает в морозном воздухе. Скоро начнётся охота.

Далеко впереди клубится дым – серый шрам на горизонте, поднимающийся в серое небо. Наше цели – всего за стеной деревьев: укреплённая усадьба, обнесённая колючей проволокой и набитая вооружёнными охранниками.

Гнездо шершней. И мы идём разорвать его голыми руками.

Улыбка тянет мне губы. Я живу ради таких моментов. Ради последней секунды тишины перед бурей. Ради горячего всплеска, когда сталь входит в тело, а воздух наполняется порохом и криками.

Но эта новая жажда внутри меня – та, что тянется к Айви, – ломает привычный мир.

Я не хочу её крови. Не хочу её страха.

Я хочу сохранить её.

Это… слабость.

Опасная, смертельная слабость.

Тэйн поднимает кулак – универсальный жест. Мы достигли опушки. Скелетные стволы деревьев открывают вид на имение.

– Виски, – шепчу я, голос сиплый, низкий. – Ты со мной. Пора искать наш насест.

Громила коротко кивает, оглядывая хребты и выступы скал. Я перевожу взгляд на Айви. Она смотрит прямо на меня – её глаза, яркие, как ледяная вода, пронзают в самое нутро. Чёрная балаклава только подчёркивает цвет радужки.

– А ты – со мной, маленький кролик, – говорю я.

Имя скатывается с языка само собой. И меня раздражает, что Тэйн велел всем сегодня так её называть. Я придумал это первым. Это моё. И мне не нравится слышать, как оно звучит из чужих ртов.

Но спорить сейчас – не время.

Её глаза на мгновение твердеют, вспыхивает короткий вызов, но потом она коротко кивает и становится рядом, пока я веду нас вверх по узкой звериной тропе, петляющей всё выше в зубастые скалы.

Виски идёт впереди, винтовка у плеча, ствол плавно описывает дуги, прочёсывая окрестности. Да, этот идиот играет в клоуна при каждом удобном случае, но когда ставки достаточно высоки – он превращается в безмозглого, но чертовски эффективного хищника. А с Айви в наших рядах ставки выше, чем когда-либо.

Я замыкаю колонну, держа Айви между нами, пока мы поднимаемся навстречу леденящему ветру. Её запах всё ещё подавлен – и это раздражает сильнее, чем должно. Я ловлю себя на том, что скучаю по нему.

Но Чума был прав. Она отвлекает и без аромата.

Желание схватить её, притянуть к себе так плотно, чтобы её хрупкое тело буквально растворилось в моём – чуть ли не обрушивается на меня сверху, как лавина. Я сжимаю челюсть до боли, удерживая этот поток звериной тяги.

Да что со мной, блять, происходит?

Я не какой-то сопливый щенок, живущий ради собственного члена. Я был один на один с десятками омег – их запахи висели в воздухе как туман, густые, приторные… и ничего, кроме лёгкого раздражения, я никогда не ощущал.

Но она…

Она – как сирена, ведущая меня на скалы одним только движением бёдер, что становятся полнее и мягче с каждым днём. Это безумие. Чистое, разъедающее безумие. И я ни черта не понимаю, как его остановить.

Впереди Виски замирает, поднимая кулак. Я мгновенно напрягаюсь, просчитывая угрозы, даже не моргнув. Но затем он кивает в сторону выступа, торчащего из горы – зубчатая площадка с идеальным обзором на долину и засевший в ней объект.

Улыбка медленно тянет мои губы.

Идеально.

– Здесь и работаем, – бросаю я Виски, уже снимая винтовку с плеча. – Я забираю верх.

Он хмурится, но спорить не решается – не в момент начала охоты. Кивает, устраиваясь у скал, тяжёлое оружие ложится на камень, ствол скользит по дуге в поисках первой цели.

Я поворачиваюсь к Айви, ловлю её взгляд – прямой, хищный, слишком смелый.

– Со мной, маленький кролик, – произношу я, начиная подниматься по обледенелому камню.

И она… Она даже не колеблется. Просто кивает и лезет следом.

Слишком легко.

Слишком уверенно.

Слишком соблазнительно.

Каждое её движение – мягкая, гибкая линия, будто у неё под кожей не мышцы, а струны, натянутые до идеала. И с каждым сантиметром подъёма желание внутри меня становится хуже, плотнее, горячее.

Чёртова омега.

Узкий выступ наверху едва вмещает нас обоих. Айви прижимается спиной к ледяному камню, выглядывая у меня из-за плеча. И её тепло – её чёртово, мягкое, живое тепло – прожигает мне спину сквозь все слои экипировки. Её дыхание касается моей шеи, едва заметное, но от него по коже поднимается дрожь.

Я ложусь на камень, принимаю стрелковую позу, одним глазом впиваясь в прицел. Имение – как на ладони. На стенах – охранники, двое на парапете, один в башне. Ждут врагов. Не знают, что враг уже смотрит им прямо в горло.

Мой палец ласкает скобу спускового крючка. Знакомое, почти интимное движение. Вот он – мой первый. Солдат в дозорной вышке. Скучает. Щурится от ветра.

Бессмертный – ещё секунду.

– Может, отвернёшься на этом моменте, Принцесса? – мурлычу я через плечо. Айви, вжавшись в угол, смотрит на меня так, будто ей до лампочки кровь. Последний подкол – но он… опасен. Потому что я хочу не просто задеть её.

Я хочу быть у неё под кожей. Пролезть внутрь. Занять все мысли, все слабости, все пустоты. Заполнить их собой. Как компенсация за то, что я хочу оказаться глубоко между её бёдер.

Но Айви не моргает. Не вздрагивает. Только смотрит. Глаза стекленеют – то ли равнодушие, то ли холодный опыт.

– Не волнуйся за меня, – выдыхает она.

Наши взгляды сталкиваются, и в этой короткой тишине между нами рождается что-то острое и опасное. Потом я разворачиваюсь к прицелу. Вдыхаю. Задерживаю дыхание. И нахожу свою цель.

Выстрел гремит, как громовой удар, отдача врезается в плечо, а часовой оседает на настил в кровавом всплеске. Губы сами растягиваются в хищную ухмылку, пока я передёргиваю затвор и снова ловлю следующую цель в перекрестье.

Вот оно. То, ради чего я существую. Азарт охоты. Пьянящая власть – раздавать жизнь и смерть каждым нажатием спускового крючка. Хотя, если честно, я бы предпочёл тёплую близость клинка, запах горячей крови на расстоянии вдоха – но и это сойдёт.

Я плавно тяну спуск – и второй часовой взрывается облаком алого тумана, когда пуля пробивает ему череп. И я просто… вхожу в ритм. Мир сужается до тоннеля прицела. Только я, дыхание, металл и цели, падающие одна за другой – как уродливый парад домино, вычерчивающий по снегу багровые дуги.

Со стороны усадьбы раздаётся резкий треск автоматов – короткие очереди, отдающиеся эхом.

Тэйн и остальные прорвались внутрь. Сеют хаос и кровь, как всегда. Моя улыбка расширяется. Адреналин жжёт каждую жилу, тёмная энергия распирает грудь. Вот оно – настоящая охота. Испытание огнём и сталью. Грань, на которой охотник отделяется от добычи.

На миг я забываю, что рядом – не один. И я даже не пытался скрывать, насколько наслаждаюсь своей работой.

Ну… моему кролику всё равно пришлось бы узнать.

– Наслаждаешься шоу, сладкая? – не удерживаюсь от насмешки, оглядываясь на Айви.

Но слова застревают в горле.

Потому что её вид выбивает мне воздух из лёгких.

Она стоит надо мной, нависает, как хищная тень, сжимая в руке рваный, острый камень размером с кулак.

– Пять из десяти, – произносит она ровно. Глухо. Без капли эмоций.

Последний, мёртвый вердикт – прежде чем она обрушивает импровизированное оружие мне на голову резким, точным, звериным ударом сверху.

И мир мгновенно рвётся пополам.

Проваливается.

Гаснет.

Становится чёрный.