Текст книги "Дикая омега (ЛП)"

Автор книги: Ленор Роузвуд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)

Глава 40

АЙВИ

Глубокая, тянущая боль внизу живота напоминает: я всё ещё раскрыта до невозможного, распята на том альфе, который всё ещё заперт во мне узлом.

На Валеке.

Даже опустошённый, этот исполин остаётся тёплой, тяжёлой глыбой мускулов, нависающей надо мной, прижимающей меня к постели. Стоит лишь подумать об этом – и кровь во мне вспыхивает, и чрезмерная чувствительность снова собирается в одно: голод. Желание. Жар.

Жар уже не бешеный, не выжигающий мозг, как в самом начале. Теперь она стала как тлеющий уголь – стоит только подуть, и пламя взорвётся вновь.

И мысль об этом… должна бы меня ужасать.

Но вместо страха в животе нежно разворачивается волна удовольствия: меня снова будут разбирать по частям.

Снова. И снова.

Чума снимает маску – и чёрные, как воронье крыло, волосы рассыпаются по плечам. Его прекрасное лицо обнажается впервые за ночь. Я поднимаю взгляд к его необычным, светло-голубым глазам. И то, что вижу… заставляет меня вздрогнуть.

Уязвимость. Настоящая. Голая. Как будто он позволяет мне заглянуть в тайный щелчок между рёбрами. Этот опасный, непостижимый мужчина вдруг становится открытым, почти хрупким.

– Ты была такой смелой, маленькая омега, – шепчет он, и его голос ложится на моё потрёпанное сознание как мягкая повязка. – Такой сильной. Всё выдержала. Ради нас.

Его похвала накрывает меня тёплой, уютной волной. Я чувствую себя… любимой. Нужной.

Валек сильнее обнимает меня, притягивая к себе, и низкий рык поднимается в его груди. Но даже в этом дикарском, первобытном состоянии он терпит присутствие Чумы.

И я знаю – лишь ради меня.

Чума наклоняется, его дыхание касается моих губ, и я дрожу от одного ожидания. Первый лёгкий поцелуй – вспышка тока. Я растворяюсь в нём, утопая в нежности, которой никто никогда мне не дарил. Он целует так, будто поклоняется.

Когда я отвечаю ему, углубляя поцелуй, он встречает меня с такой же жаждой – трепетной и уважительной одновременно.

Я теряюсь между объятиями Валека и поцелуями Чумы. Мир сужается до двух тел вокруг меня. Двух разных стуж, двух огней.

Чума скользит ладонями по моему телу, будто изучает, вдыхает, запоминает. Я выгибаюсь навстречу, прося – без слов, без стыда. А Валек рычит одобрительно, пальцами лениво поглаживая мою талию, как бы говоря: «Да. Делай что хочешь».

Они будто знают мои желания прежде меня самой.

В ответ я тянусь к Чуме – целую линию его челюсти, спускаюсь ниже, к горлу. Он дрожит. Стонет тихо, как будто ему запретили когда-либо звучать громче.

А я… я таю от этого.

Это власть. Новая, неизведанная. Опьяняющая.

Я никогда не думала, что «спаривание» может быть таким. Что я могу чувствовать себя сильной, даже отдавая им контроль.

Пальцы сами находят путь под его расстёгнутую рубашку. Тёплая кожа. Мышцы под ладонью. Тонкие рубцы – следы прошлых битв. Я никогда не позволяла себе касаться альфы вот так. Не хотела.

Но сейчас… любопытство сильнее инстинктов.

Я веду ладонью ниже – по его животу. К основанию его огромного члена под тканью брюк. Щёки вспыхивают, но рука не останавливается.

Он горячий. Тяжёлый. Пульсирующий.

– Лучше уж сними, – хмыкает Валек своим хищным, лениво-злым голосом. – Дай девочке то, чего она хочет.

Чума усмехается тихо – и быстро избавляется от одежды. Вернувшись ко мне, он склоняет голову:

– Делай всё, что захочешь. Я весь твой.

Мелкая дрожь проходит по мне, когда пальцы обхватывают его ствол. Такой большой. У него лёгкий изгиб вверх… и я сразу представляю, куда именно он будет упираться внутри меня.

Валек смеётся – низко, гулко, довольный.

– Любопытная маленькая кошечка, – урчит он. – Ну-ну… изучай. Он не возражает.

Его слова подталкивают меня вперёд. Я веду рукой вверх – кожа бархатная, а под ней железо. Чума резко выдыхает, мышцы живота каменеют.

Я поднимаю на него взгляд – через ресницы, смело. Его глаза потемнели, губы приоткрылись.

– Вот так, милая омега, – шепчет он, запуская пальцы мне в волосы. – Я весь твой.

Странная уязвимость в его взгляде выбивает у меня воздух. Этот могущественный альфа, способный на чудовищную жестокость, без колебаний отдаёт себя в мои неопытные руки. Я провожу пальцами вдоль толстой вены на его длине, обвожу набухшую головку, влажную от его возбуждения. Он стонет – низко, почти звериным рыком, – и этот звук бьёт прямо мне между бёдер.

Валек возобновляет своё поклонение моему телу: его мозолистые ладони скользят по моей чувствительной коже. Его губы находят мою шею, зубы едва касаются того места, где бешено пульсирует моя кровь – и по позвоночнику бегут электрические разряды.

Я выгибаюсь навстречу его прикосновению, оказываясь между двумя огнями – изысканной пыткой Валека и раскалённой тяжестью Чумы в моей ладони. Это почти слишком… почти. Но я хочу больше. Их прикосновений, их запахов, их безусловной, обжигающей преданности.

Окрылённая их реакцией, я позволяю руке скользнуть ниже по длине Чумы и обхватываю его узел, сжимаю крепко. Его тело напрягается, и он издаёт низкий стон, наклоняясь ко мне, будто не в силах удержаться.

– Блять… – выдыхает он.

Это первый раз, когда серьёзный, слишком рациональный альфа позволяет себе сорваться – и меня обдаёт волной силы от осознания, что я могу довести его до такого.

Я изучаю его узел, пальцами вожу по выпуклостям, чувствуя, как он пульсирует под моей ладонью. Такой горячий, такой тугой – и я не могу не восхищаться тем, какую власть держу сейчас над ним. Этот загадочный, опасный альфа, всегда собранный, всегда холодный – сейчас распадается у меня в руках.

– Готова, чтобы я вышел? – спрашивает Валек, его губы касаются края моего уха, заставляя меня дрожать.

Мне страшно – его узелок хоть и спал немного, за те минуты, что мы были сцеплены, – но больно всё равно будет. И всё же мысль о том, что Чума займёт его место… слишком соблазнительна. Я киваю.

Валек начинает медленно выходить; его узел цепляется за моё тело, будто я пытаюсь удержать его внутри.

– Расслабься, – шепчет Чума, целуя мою шею и протягивая руку между нами, чтобы погладить мой клитор. – Глубокий вдох.

Я слушаюсь – и всё равно проходят минуты, прежде чем Валек осторожно, терпеливо высвобождается. Меня тут же накрывает пустота, но её смягчает предвкушение. Очень скоро меня снова наполнит другой альфа.

– Она твоя, – рык Валека – низкий, одобрительный, почти довольный.

Я чувствую, как его тёплое семя медленно вытекает из меня, – и это чувство наполненности нравится мне куда сильнее, чем я готова признать. Но я в жаре, и моя омега мурлычет оттого, что наконец получает то, что ей нужно.

Чума сжимает мои бёдра, легко поднимая меня – его хватка крепкая, но ласковая, – и усаживает на свои колени. Я чувствую обжигающую жару его члена у своих влажных складок; соки Валека смешивается с моим собственным соками омеги, и я дрожу от желания. Чума смотрит прямо на меня – и глубина его взгляда лишает меня воздуха.

– Ты готова, маленькая омега? – шепчет он, большим пальцем проводя по моей нижней губе. – Я не хочу причинить тебе боль.

Его забота… она как тёплая волна, накрывает меня, обезоруживает. Я киваю, прижимаясь щекой к его ладони, давая ему немое разрешение. Пока что.

Он подводит себя к моему входу – уважительно, почти благоговейно. Широкая головка его члена раздвигает мои складки, и я задыхаюсь, чувствуя, как он растягивает меня. Горячая, упругая боль вспыхивает внутри сладкими искрами. Он замедляется, позволяя мне привыкнуть, не отводя взгляда.

– Дыши, малышка, – мягко просит он, его руки рисуют успокаивающие круги на моей талии. – Позволь мне войти.

Я выдыхаю – и плавлюсь.

Он входит глубже. Ещё. И ещё. Заполняет меня медленно, до самого конца, пока я не оказываюсь полностью, целиком, по самый корень насажена на него. Его узел упирается в мой вход, и я тихо выдыхаю, дрожа.

Чума обнимает меня, прижимает к своей груди. Его сердце бьётся ровно, уверенно. И впервые в жизни я чувствую себя… драгоценной. Сокровищем.

Он начинает двигаться – медленно, неглубоко, поднимаясь навстречу моим дрожащим бёдрам. Его движения запускают звёздный дождь где-то в глубине моего живота. Я цепляюсь за его плечи, впиваюсь ногтями в кожу, теряюсь в этой медленной, мучительно-сладкой ритмике. Его губы накрывают мои– поцелуй горячий, требовательный, обещающий.

– Отдайся мне, крошка, – мурлычет он в мои губы.

И я отдаюсь.

Я двигаюсь на нём сама – так, как никогда не смела; кручу бёдрами, опускаюсь глубже, ищу угол, от которого мир расплывается. Это новое – самой контролировать, сидеть сверху на альфе, пользоваться его телом так, как хочу я. От этого кружится голова.

Ритм Чумы становится резче, сильнее, он подхватывает мой темп, сталкиваясь со мной в идеальном слиянии. Накал внутри скручивается, и я знаю – я уже на грани.

– Чёрт… – рычит Валек. Его голос возвращает мне память о втором альфе в комнате. Я поднимаю глаза – и вижу, как он смотрит только на меня. Голодно. Грязно.

– Надо будет попробовать эту позу, – хрипит он.

– Очень рекомендую, – выдыхает Чума, целуя мою шею, убирая волосы с плеч.

Я запускаю пальцы в его длинные, чёрные пряди, наконец позволяя себе насладиться их шелковистостью. Такой контраст с грубой силой его тела.

– Кончи для меня, сладкая омега, – рык Чумы обжигает кожу. – Я хочу это почувствовать.

Эти слова ломают меня.

Оргазм накрывает меня, выгибает, с силой сжимает его внутри меня. Я и не знала, что спаривание может быть таким… правильным. Таким ярким. Столько раз подряд.

Пока я трепещу в его руках, Чума пользуется моментом: он резко толкает меня вниз – и я вскрикиваю, чувствуя, как его узел проскальзывает внутрь. Первое мгновение обжигающе тугое, почти болезненное, но я уже знаю, как справиться. Я дышу. Я принимаю.

И он связывает нас.

Чума рычит у моего горла – низко, дико, так, что по коже бегут мурашки. Его руки сжимают меня крепче, прижимают к себе, его узел пульсирует глубоко внутри.

– Вот так, – шепчет он, его губы касаются моего виска. – Такая умница… берёшь мой узел.

– Она и правда умница, – хрипло добавляет Валек, проводя ладонью по своему уже напряжённому члену. – Такая хорошая маленькая омега.

Их слова обрушиваются на меня мягкой волной, разливаясь по груди тёплым, почти обжигающим светом.

Меня… хвалят.

Меня ценят.

Такого со мной не было никогда.

Меня никто и никогда не лелеял вот так – будто я делаю всё правильно, будто я не ошибка, не бракованная версия того, кем должна быть. В Центре Перевоспитания всё всегда сводилось к тому, что я делаю неправильно: как я «плохо подчиняюсь», как я «недостаточно покорна», «недостаточно гибкая».

Я слышала только упрёки. Только приказы. Только обвинения.

А сейчас…Сейчас эти альфы смотрят на меня так, будто я – нечто драгоценное. Бесценное. Их. И от этого в груди становится тесно… но впервые – приятно.

Но здесь… В объятиях Чумы, под взглядом Валека – тёмным, прожигающим, будто я самое манящее существо, какое он когда-либо видел, я впервые чувствую себя видимой.

Спустя секунды или вечность Чума задыхается, его тело напрягается, и он кончает с хриплым, звериным рыком, его семя бьёт высоко, наполняя меня рывками, каждый из которых я ощущаю до дрожи. Он утыкается лицом в мою шею – и в последний миг отворачивается, чтобы не оставить метку.

Валек срывается на глубокий, хриплый стон, и я поднимаю взгляд как раз в тот момент, когда его разряд пульсирует по его пальцам – густо, сильно, неудержимо. Его голова откидывается назад, ударяясь о спинку кровати, белоснежно-светлые волосы падают ему на скулы, на суровое, обострённое страстью лицо. Он выглядит как грех, воплощённый в теле воина. От одного вида по моему телу прокатывается новая дрожь наслаждения, и я сжимаюсь вокруг узла Чумы инстинктивно, будто моё тело само знает, как принять обоих альф, как откликнуться на их желание. Как принадлежать им – пусть и только в этот миг.

Я прижимаюсь лбом к плечу Чумы, вдыхая его запах – холодный воздух, цитрус, и что-то строгое, чистое, очень его. Это успокаивает. Привязывает. Заземляет.

– Я знаю, это было много, малышка, – шепчет он, поглаживая мою спину. – Но ты такая сильная. Такая смелая.

Его слова вызывают слёзы. Я столько лет слышала только о том, что я сломанная, бракованная – а теперь…Теперь меня хвалят за то, что я просто есть. Я прячусь у него на груди. Но Чума осторожно поднимает моё лицо за подбородок.

– Не прячься от меня, – тихо говорит он. – Тебе больше никогда не нужно от меня прятаться.

Я дрожу – и тянусь к его губам, вкладывая в поцелуй то странное, нежное чувство, что распускается внутри меня. Он отвечает с той же мягкой, тягучей привязанностью. Его язык ласкает мой, будто изучает, узнаёт. И впервые размыкается узел внутри моей груди.

Это же просто жар, напоминаю себе. Это всё пройдёт. И чувства – тоже.

Правда?

Но его руки, его дыхание, его медленные, почти благоговейные поглаживания…Это слишком реально. Слишком правильно.

Пока я всё ещё сижу на нём, сцепленная его узлом, Чума гладит мои бёдра, мои рёбра, будто пытается запомнить каждую линию. Я чувствую себя оголённой, и не телом – душой. И странно… это уже не так страшно.

– Блядь… – выдыхает Валек. Его голос хриплый, тёплый, довольный.

– Мм, – отвечает Чума, вибрация его голоса проходит сквозь мою грудь. Я лежу на нём, раскинувшись, Я лежу на нём сверху, раскинув ноги у него по бокам, моё тело полностью раскрыто и уязвимо, а моя потная, дрожащая киска насажена на всю его длину, до самого конца, до тугого, набухшего узла, который запирает меня на нём так плотно, будто мы – единое целое.

Когда последние волны оргазма наконец отступают, ко мне подкрадывается усталость. Всё, что произошло за этот день… вся ярость, дикость и глубина нашего спаривания – накрывает меня разом, как тёплый, неподъёмный шторм. Я обмякаю, прижимаюсь всем телом к груди Чумы, мои руки и ноги становятся тяжёлыми, будто налиты свинцом, веки опускаются сами собой, и я едва держусь в сознании.

Чума почувствовал мое состояние. Он тут же подхватывает меня, аккуратно укладывая к себе на грудь и прижимаясь к изголовью.

– Спи, крошка, – шепчет он, перебирая мои волосы. – Я держу тебя.

Валек протягивает руку, кладёт на моё бедро, большим пальцем чертит ленивые круги.

– Мы держим тебя, – поправляет он. – Ты в безопасности.

Безопасности.

Слово, которое когда-то было шуткой. А теперь…

Теперь оно звучит как сон.

Слишком хороший, чтобы быть правдой.

Пока что я позволяю себе закрыть глаза, растворяясь в этой странной, пугающе уютной безопасности.

В какой-то момент мы меняем положение – или, вернее, это они перекладывают меня, и вот я уже лежу на кровати между ними: с узлом Чумы всё ещё глубоко внутри меня и Валеком позади, его сильная рука защищающе обнимает мою талию.

Неужели… так чувствуют себя другие омеги?

Когда о них заботятся? Ценят? Когда они окружены стаей, которая удовлетворяет каждую их потребность, не для наказания, не для контроля – а просто потому что… хотят?

Этого не может быть.

Не должно быть.

Это слишком хорошо, слишком тепло, слишком нежно, чтобы оказаться реальностью.

Но сейчас… сейчас я ничего не могу с собой поделать и тихо мурлычу, утыкаясь лицом в крепкое, тёплое тело, позволяя себе забыться хоть на миг.

Глава 41

ПРИЗРАК

Шаг. Вперёд. Назад.

Хруст гравия.

Тени деревьев, лапы веток тянутся.

Звёзды кружат над головой – холодные.

Безразличные.

Пальцы сжимают винтовку, ремень впивается в изуродованную ключицу.

Неважно.

Я почти этого не чувствую.

Только запах.

Её запах.

Сладкий. Пьянящий.

Мёд и специи, и что-то тёмное, густое, затягивающее.

Омега.

Моя омега.

Но нет.

Не моя.

Никогда не моя.

Монстр.

Недостоин.

Шаги быстрее, тяжёлые удары подошв.

Рык срывается, разрывая ночную тишину.

Не получается убежать.

От тяги, от голода.

От этой ярости —

загрызть, заполучить,

вцепиться зубами в мягкую кожу

и взять.

Тело дрожит, пальцы сжимаются в кулаки.

Рык.

Нет.

Так думать нельзя.

Не буду.

Она не добыча.

Не игрушка.

Но запах…

Внутренний зверь воет, скребётся под рёбрами, рвётся наружу.

Айви заслуживает лучшего.

Не крови.

Не жестокости.

Не рваного металла, не треска костей, не мокрого хруста плоти – того, что я умею.

Того, чем я являюсь.

Разрушать.

Калечить.

Портить всё, к чему прикасаюсь.

Сейчас с ней другие.

Тэйн.

Валек.

Чума.

Виски.

Обращаются с ней, как с добычей, как с чем-то, что можно метить и делить.

Белая ярость вспыхивает, затмевая зрение.

Хочу порвать их.

На части.

На куски.

За то, что думают, будто могут претендовать на неё.

Моя омега.

Моя.

Рык. Удар кулаком в ствол дерева.

Кора летит в щепки, ствол жалобно трещит.

Боль взлетает по руке – возвращает в тело.

В реальность.

Дыши.

Просто дыши.

Хрип, тяжёлое дыхание сквозь фильтры маски.

Нельзя думать так.

Нельзя быть таким.

Я должен быть больше, чем чудовище.

Ради неё.

На ветру – запах Тэйна. Сосна и дым.

Близко.

Напрягаюсь, сильнее сжимаю винтовку.

– Призрак.

Его голос низкий, спокойный.

Осторожный.

Как будто говорит с бешеным зверем, который не различает своих.

Может, он прав.

Поворачиваюсь, рык растёт в порванном горле.

Он стоит расслабленно, руки опущены.

Не угроза.

Никогда не был.

– Почему бы тебе не зайти внутрь? – спрашивает он, понимание мерцает в его тёмных глазах. – Айви спрашивала о тебе.

Айви.

Имя – как мазь на ожог.

И как нож.

Длинный, рваный выдох вырывается из меня.

Хочу к ней.

Хочу видеть.

Чувствовать её дыхание, впитать её запах, утонуть в её присутствии.

И боюсь.

Что не смогу остановиться.

Но всё равно двигаюсь.

К ней.

Всегда к ней.

Но не могу.

Не так.

Не в таком состоянии.

Зверь внутри рвёт решётку, гремит, воет.

Требует крови.

Требует её.

Резко трясу головой, будто пытаясь вытряхнуть мысли.

Тэйн тяжело вздыхает, проводит рукой по волосам.

– Я знаю, что тебе тяжело, – бормочет он. – Её запах, эта течка… такого я никогда раньше не испытывал. А ты… ты ведь никогда не сталкивался с омегой в жаре, так что…

Жаре?

Что за «жар»?

Он моргает. Медленно.

Понимает, что я не понимаю.

– Это… сложно, – говорит. И сразу сдаётся, бросает попытку объяснить.

Жар.

Так вот что это.

Жар – это… огонь.

Горение изнутри.

Пламя, выжигающее мысли.

Не могу думать ни о чём другом.

Не могу чувствовать ничего, кроме неё.

Только она.

Всегда она.

Рык. Отворачиваюсь, пальцы вгрызаются в спутанные чёрные волосы.

– Она нуждается в тебе, Призрак, – добавляет он. – Она нуждается во всех нас.

Закрываю глаза.

Сжимаю челюсть до боли, натягиваю каждое сухожилие, удерживая зверя на цепи.

Я знаю.

Знаю, что ей нужна защита.

Нужна безопасность.

И поэтому я здесь, снаружи.

Потому что я – угроза.

Большая, чем любой враг.

Но убью любого, кто придёт к ней.

Любого.

Открываю глаза.

Медленно.

Встречаю взгляд Тэйна.

Он смотрит, оценивает.

Кивает.

– Ладно, – произносит он. Смирение в голосе. – Но если передумаешь…

Не передумаю.

Не могу.

Не пока её запах не изменится.

Снова не станет тёплой ванилью и солнечным светом.

А не этим.

Не огнём.

Не расплавленным янтарём, который течёт по венам и будит хищника.

Не этим искушением.

Не тем, что зовёт отпустить поводок, открыть клетку, дать чудовищу править.

Тэйн разворачивается.

Идёт обратно внутрь.

Назад к Айви.

Назад к стае.

А я остаюсь в холоде.

Там, где и должен быть.

Где моё место.

Где оно всегда будет.

Хожу. Рычу.

Сражаюсь с тем, что живёт под кожей.

Жду рассвета.

Жду облегчения.

Жду, когда её запах угаснет.

Когда придёт покой.

Но он не приходит.

Он держится. Тянется.

Дразнит.

Обещание.

И проклятие.

Айви.

Моя.

Но не моя.

Никогда моя.

Терпеть.

Держать.

Бороться.

Ради неё.

Даже если сломаюсь.

Монстр не выйдет.

Не при ней.

Никогда.

Глава 42

ТЭЙН

Кошмар хватает меня железными когтями и утягивает вниз, в самое дно той пропасти, где живут мои худшие страхи.

Ужас знакомый до боли – он всегда там, в теневых углах сознания, терпеливо ждёт момента, когда я стану уязвимей всего.

Призрак – мой брат, не по крови, но по всему важному, вторая половина моей сломанной души – теряется в каком-то дикому бешенстве. Он – буря, ярость, хищная стихия, которая разрывает нашу стаю, неостановимая, неконтролируемая.

Знакомый сон, который мучает меня каждую ночь.

Каждый раз я знаю, что должен сделать.

Каждый раз… я не могу.

Каждый раз… проваливаю.

Это та жертва, на которую я… не способен.

Не готов. Не хочу идти.

Но сейчас всё не так.

Что-то меняется. Что-то переламывает привычный сценарий.

Прямо посреди хаоса – она.

Айви.

Наша омега. Наш свет среди этой бесконечной тьмы. И она – в зоне поражения, под ударом безумия Призрака.

Страх накрывает ледяной волной, сжимает грудь так сильно, что невозможно вдохнуть.

Я должен защитить её. Закрыть собой. Не потому что должен. Потому что во мне говорит инстинкт. Потому что это вписано в кости, в кровь, в самые клетки.

Остальные кричат – и в каждом крике отчаяние, ярость, требование. Они хотят, чтобы я отпустил Призрака. Чтобы избавил нас от угрозы. Пока не поздно.

Но я застываю. Палец на спусковом крючке не двигается.

Это же мой брат. Моя ответственность. Я не могу просто погасить его жизнь, как гасит свечу лёгким движением пальцев.

Должен быть другой выход.

Хотя бы искра человеческого в нём ещё жива – что-то, до чего можно добраться.

Но Призрак бросается на Айви – рычит, глаза бело-голубые, пустые, незнающие, кто она. И всё во мне щёлкает. Становится твёрдым, как алмаз.

Я сделаю всё, чтобы её защитить.

Всё.

Даже если это значит – положить собственного брата в землю.

Мы сталкиваемся, два титана, сцепившиеся насмерть.

И выживет только один.

Эта мысль пронзает меня ножом, поворачивает лезвие в ране. Кровь летит на бетон, размазывается красными, нереальными мазками. Кости трещат, ломаясь, будто сухие ветви. Стенки комплекса отдают удар эхом.

Мой брат должен бы уже быть мёртв, но он опять поднимается. Он хватает меня за горло и поднимает так, будто я ничего не вешу. Я пихаю дуло винтовки ему прямо в раскрытую пасть.

Это кадр прямиком из ада.

Я чувствую, как сам исчезаю – человек растворяется, остаётся только альфа, зверь, который сделает что угодно, чтобы защитить своё.

Крик Айви пронзает воздух – каждый раз как стрела, вонзающаяся мне прямо в сердце.

Нужно закончить это.

Нужно......

Я проскакиваю в реальность с резким вдохом, рычание Призрака всё ещё звенит в голове. Пульс грохочет в ушах, словно барабанная дробь – из адреналина, ужаса, злости. Но когда туман сна рассеивается, я понимаю: это был не рык.

Это… храп.

Глубокий, раскатистый, дрожащий, как будто кто-то распиливает дом напополам. Я моргаю, пытаясь собраться.

Твёрдый пол подо мной безошибочно напоминает, где я. В коридоре, у входа в комнату Айви. Там, где я решил ночевать. Не смог заставить себя лечь рядом с ней – не после того, через что ей пришлось пройти. Но уйти слишком далеко… оставить её вне досягаемости… Мысль была невыносимой.

Когда глаза наконец привыкают к полумраку, я замечаю ещё одну фигуру, осевшую у дальней стены. Виски – голова запрокинута, рот приоткрыт, спит сидя, как брошенный на ходу манекен.

Его тихое сопение выплывает раз в несколько секунд – звук нелепый, почти комичный, особенно на фоне того, как меня всё ещё трясёт после сна.

Похоже, я не единственный, кто не смог заставить себя уйти от нашей омеги слишком далеко.

Я поднимаюсь – рывком, со стоном. Суставы хрустят, будто я старик. Протягиваюсь, разминаю плечи – мышцы стонут в ответ после ночи на голом полу.

И всё, о чём я думаю:

Лишь бы ей там спокойно дышалось.

Лишь бы она спала, не дрожа, не боясь.

И что я снова услышу её запах. И пойму, что она рядом. И что никто… никто в этот раз её не заберёт.

С тяжёлым вздохом я пересекаю короткое расстояние до распростёртого на полу Виски. Пинаю его носком ботинка – аккуратность тут ни к чему. Иногда ему полезно напоминать, где его место.

– Подъём, спящая красавица, – бормочу хрипло, голос ещё шероховатый от сна. – Пойду проверю Айви.

Виски вскакивает с глухим всхрапом, чуть не падая назад. Моргает в ступоре, нахмурив брови.

– Что за… Который сейчас час? – рычит он, протирая лицо рукой. – И почему у меня спина будто через мясорубку пропущена?

– Рано, – бросаю, уже разворачиваясь к двери Айви. – И это то, что будет, если спать, сидя, как чёртова гаргулья.

Но стоит ладони коснуться ручки двери, я замираю.

Что-то изменилось.

Аромат Айви – обычно густой, обжигающий, сводящий с ума в разгар её жара – стал другим.

Приглушённым.

Мягким.

Будто бушующее пламя, которое несколько дней рвало её изнутри, наконец сбросило силу, оставив после себя лишь тёплые, ровные угольки.

– Хм, – произношу я, вскидывая бровь на Виски. – Похоже, у других с узлами дела пошли лучше, чем у нас.

В груди неприятно ёкает. Это не ревность… не совсем. Но угрюмая, тяжёлая нота всё же появляется, оставляя горечь во рту.

Я давлю её, задвигаю глубже.

Не моё. Не сейчас.

Это не про меня.

Не про мою жажду вбить в неё свой след и назвать своей.

Это про неё.

Про то, чтобы ей было лучше. Безопасно. Спокойно.

Виски бурчит что-то в ответ – невнятно – и, скривившись, медленно поднимается на ноги.

– Ладно, – цедит он. – Тогда в следующий раз я первый.

Я фыркаю.

– Посмотрим, – бурчу в ответ, безо всякой злости.

Между нами странно тихо. Мирно, даже.

Но прежде чем мы успеваем продолжить препираться, дверь внезапно открывается – и на пороге возникает Валек. Целиком заполняет проход, тёмный взгляд скользит между нами под насмешливым углом брови.

– Вы, уроды, заходить собираетесь? – протягивает он своим ленивым акцентом. – Или так и будете торчать тут? А я-то думал, Чума у нас главный крип.

Я прохожу мимо него, немного задевая плечом и не удостаивая комментарием.

Комната погружена в полумрак – только слабое рассветное сияние просачивается сквозь занавески, разливаясь мягким, почти нереальным светом.

И в этом свете, в самом центре гнезда – она.

Наша омега.

Она выглядит умиротворённой, лицо расслабилось, привычная складочка между бровями разгладилась. Рыжеватые пряди веером рассыпались по подушке – огненный нимб на фоне белоснежных простыней. Чума лежит рядом с ней, перекинув руку через её талию в почти собственническом жесте, а его лицо наполовину скрыто в изгибе её шеи.

Что-то болезненно сжимается у меня в груди при этом виде – мерзкая мешанина чувств, в которых я даже не хочу разбираться. Ревность сцепляется с облегчением, собственничество – с благодарностью.

Они уберегли её, дали ей то, в чём она нуждалась, когда я не смог. Я должен бы быть им за это благодарен, но альфа во мне рвёт на части, хочет вырвать Айви из их рук и поставить на ней свой знак, показать всем, кому она принадлежит.

Я загоняю эти мысли обратно, запираю их вместе со всеми прочими тёмными импульсами, которым не имею права поддаваться.

Вместо этого тихо зову её, чтобы не напугать и не выдернуть резко из сна:

– Айви? Как себя чувствуешь?

Её ресницы дрожат, поднимаясь, и те самые невероятные аквамариновые глаза медленно открываются. Секунду они мутные от сна, расфокусированные, мечтательные. Но стоит им задержаться на мне – и в глубине вспыхивает искра ясности, разгоняя остатки тьмы.

Она шевелится, кривится от лёгкой боли, поднимаясь на локтях. Простыня сползает, обнажая молочно-светлую кожу плеча, изящную линию ключицы. Мой взгляд непрошено цепляется за самый страшный шрам – тот, что на её плече. И, как всегда, во мне поднимается вопрос, на который я не имею права просить ответа… но желание убить того, кто это сделал, рвётся наружу.

Я сглатываю – горло сухое, как выжженная пустошь.

– Лучше, – хрипит она, голос ещё шероховатый от сна. – Кажется, жара, наконец… прошла.

Облегчение накрывает меня волной, такой мощной, что ноги едва не подкашиваются.

Она в порядке.

Она прошла через настоящий ад, потом получила пулю, потом ещё и пережила жестокий период жары – и всё равно осталась здесь.

С нами.

Со мной.

И самое удивительное – в её взгляде нет больше той судорожной настороженности, будто она в любую секунду сорвётся и сбежит.

Но я не позволяю себе надеяться. Пока рано.

Виски оживает от её слов, на лице расползается ухмылка.

– В таком случае ты, должно быть, голодная, – потирает он руки, предвкушая. – Могу состряпать нам завтрак. Продемонстрировать свои навыки шеф-повара.

Валек фыркает, откинувшись на дверной косяк, скрестив руки.

– Шеф-повара? – протягивает он с ядовитым презрением. – Это ещё спорный вопрос.

– Что объясняет, почему у него до сих пор нет видимых кубиков на животе, – вставляет Чума, с трудом поднимается, растрёпанные волосы закрывают ему пол-лица. Я впервые вижу его таким… раскисшим. Это странно.

– Да пошли вы оба, – огрызается Виски, показывая Валеку средний палец, потом поворачивается и демонстративно показывает его Чуме. – Ни один из вас, ублюдков, не признал бы хорошую еду, даже если бы она откусила вам член.

Их перепалка уходит для меня на второй план.

Я просто смотрю на Айви. Поглощаю её взглядом, как человек, умирающий от жажды, смотрит на воду.

Она наблюдает за ними, уголки губ чуть приподняты. И этот едва заметный отблеск улыбки – такое облегчение. Такая драгоценность после месяцев того, что печаль и страх жили в её глазах как постоянные тени.

Я знаю, что она ещё не доверяет нам полностью. Её стены не рухнули. Но…

Она начинает расслабляться. Начинает понимать, что мы хоть и пещерные мужчины, наполовину дикие, но не чудовища. И что мы никогда не причиним ей вреда.

Даже Призрак.

По крайней мере, я хочу в это верить.

Но прежде чем я успеваю что-то сказать, по коридору грохочет звук – как выстрел в тишине комнаты. Мы все напрягаемся, головы одновременно поворачиваются к двери. Тяжёлые шаги приближаются.

В проём врывается массивная фигура, вихрь движения и сдерживаемой ярости. Призрак занимает весь дверной проём, грудь ходит ходуном, взгляд бешеный, обжигающий. Лёд растекается по моим венам. Остатки кошмара цепляются за сознание липкими когтями.

Это оно?

Тот момент, когда он окончательно сорвётся?

Когда зверь в нём выйдет наружу?

Придётся ли мне… остановить его? Убить собственного брата, чтобы защитить стаю. Айви.

Неужели мой сон был, чёрт возьми, предзнаменованием?

Я уже двигаюсь – встаю между ним и кроватью. Остальные встают рядом, создавая массивную стену из мускулов и угрозы. Никто даже не задумывается – все готовы встать между опасностью и нашей омегой.

Её защита – это единственное, что объединило нас так, как Совет мечтал годами. И, возможно, именно это и разрушит нас в итоге.

Но Призрак не атакует. Вместо этого медленно поднимает руки.

Конвой едет, – показывает он руками, жесты резкие, нервные, но отчётливые, несмотря на его обычно неуклюжие лапищи.

Облегчение обрушивается на меня волной – такой сильной, что ноги едва держат. Я выдыхаю, дрожащей рукой заправляя волосы назад.

Призрак не терял контроль.