Текст книги "Дикая омега (ЛП)"

Автор книги: Ленор Роузвуд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)

Глава 27

ТЭЙН

Я прижимаюсь к разваливающейся каменной стене, ледяной ветер хлещет по волосам, а где-то впереди трещат выстрелы. Вспышки от винтовок Валека и Виски мерцают на хребте, как злые звёзды – и каждая вспышка означает, что ещё один часовой падает в снег с обрубленным будущим.

У стены, сжавшись, сидит Призрак – огромный, напряжённый, как сжатая пружина. И впервые за долгое время в его зверином взгляде нет мутной пелены. Он ясный. Он сфокусирован. Хищник, который оценивает добычу перед тем, как разорвать ей горло.

Гордость греет меня так же сильно, как и страх. Чёртов выродок наконец-то собран. И, как бы мне ни хотелось отрицать, делается очевидным: Айви на него действует. Стабилизирует. Укрощает. Косвенно, мимолётно, но эффект есть.

И это только заставляет меня ненавидеть Совет ещё сильнее. Использовать омегу как какой-то амулет, как приманку, как поводок на наших шеях… пихать её в самую мясорубку только для того, чтобы держать нас под контролем…

Пальцы сжимаются на винтовке, суставы наливаются болью.

Я с самого начала знал, что это идиотская идея. Омега не должна находиться среди нашей кровавой работы. Не должна видеть этого. Быть частью этого. И уж точно не должна сидеть сейчас где-то рядом с Валеком – пока он наслаждается бойней, а она жмётся за его спиной.

От одной мысли выворачивает желудок. Злость. Отвращение. Чёртово бессилие. Она не должна быть здесь. Не должна стоять среди этого дерьма – среди крови, пуль, взрывов. Она должна быть в безопасности. Защищена. А не размахиваться Советом, как человеческим щитом.

Треск автоматов приближается. Грохот, крики, еле заметный запах разорванных тел.

– За мной, – рычу я Призраку и Чуме, рванув через пролом во внешней стене.

Двор – чистый хаос.

Тела валяются в истоптанном снегу, алые пятна расползаются, как отвратительные цветы. По нам бьют из укрытий – в воздухе свистят пули, камень крошится, пахнет порохом и горячим металлом.

Один из охранников выпрыгивает из-за баррикады, винтовка направлена прямо в грудь Призрака. Он даже не останавливается. Одним взмахом руки швыряет оружие в сторону, другой – хватает мужчину за глотку и поднимает в воздух, словно тот пустой мешок.

Глаза охранника вылезают из орбит. Ноги дёргаются. И Призрак просто… сжимает. Ломает. Бросает тело в сторону и двигается дальше.

Я иду следом по его следу, как по дороге из разрушений. А Чума – плывёт через бойню с той своей извращённой хищной грацией, лезвия сверкают мокрой сталью.

Будто прорвало дамбу. Будто всем нам впервые дали волю. И впервые у нас есть что защищать.

И вдруг – визг. Резкий, рвущий. Я вскидываюсь, мышцы натягиваются – голос омеги?..

Но нет. Не Айви. Это какой-то головорез выбежал из корпуса, грудь у него разорвана – где Призрак вскрыл рёбра голыми руками. Мужчина валится вперёд, а за ним возвышается Призрак, пар клубится из трубок на его маске.

Я заставляю себя вернуться к делу. Внешние укрепления уничтожены. Осталась только усадьба – и те, кто засел внутри.

Я влетаю в парадные двери, сирены завывают, воздух гудит от треска выстрелов. Порох. Кровь. Эхо шагов и стонов. На лестнице я замедляюсь, оглядывая роскошный коридор.

За одной из дверей прячется наш клиент – альфа-финансист, который финансировал половину чёрного рынка региона. И который идеально подходит, чтобы Валек надел его кожу и вошёл в их круги, как чёртов змей.

Отвращение накрывает волной. Вот этот? Этот скунс командует живыми людьми? Этот прячется за их спинами, пока они умирают за него? Я сворачиваю за угол – и нахожу его. Он стоит у массивной двери своей панической комнаты, рука на ручке.

Он оборачивается – и глаза расширяются, когда он видит мою фигуру, загораживающую свет.

– А, пёс Совета собственной персоной, – шипит он. – Пришёл добить меня?

Скривлённая ухмылка на его лице заставляет меня вскипеть. Этот червь. Этот трус. Осмелился судить меня?

– Ты не представляешь, на кого работаешь, – бросает он, пальцы медленно тянутся к ручке. Я нахмуриваюсь. Что он знает? Что, блядь, этот слизень пытается сказать?

Я открываю рот, чтобы потребовать объяснений – но он, пользуясь моментом, выдёргивает пистолет и стреляет, как бешеный. Пули отлетают от моего бронежилета, грудная клетка гудит от ударов. Он успевает заскочить внутрь и захлопнуть тяжёлую стальную дверь.

Со звериным рёвом я обрушиваю очередь, забивая дверь пулями до перегрева ствола. Пахнет дымом, металл стонет. Я меняю магазин за магазином, пока наконец не слышу скрежет – механизм дохнет, и панель приоткрывается.

Я впихиваю пальцы в щель и раздираю дверь голыми руками. Она визжит, выгибается – и с треском отходит.

Финансист забивается в угол, его оружие трясётся в руках.

– Я… я заплачу тебе! Скажи цену! Любую! – хрипит он.

Я отвечаю молча.

Двумя шагами пересекаю комнату, хватаю его за горло.

– Ты прав, – рычу я, сжимая. – Я понятия не имею, на кого работаю. Не по-настоящему.

Не то чтобы этот сукин сын собирался сказать мне правду. Всего лишь бредни отчаявшегося человека, который цепляется за последнюю соломинку, пытаясь удержать хоть какую-то власть, пока мир вокруг него разваливается на куски.

Совет может быть кучкой прогнивших бюрократов, нажравшихся собственной властью. Но они всё ещё самая близкая к «закону» сила, какая осталась у этого расколотого мира.

Так ведь?

Или я просто закрываю глаза на очевидное?

С яростным усилием я сжимаю его горло, глядя прямо в глаза, пока последняя искра жизни не гаснет. Потом разжимаю пальцы – и тело падает на пол, как обмякшая тряпичная кукла.

Снизу доносится дикий вой – рвущий, звериный.

Я напрягаюсь, мгновенно узнавая этот гортанный звук.

– Блять, – выдыхаю, уже несусь вниз по лестнице.

Если Призрак сорвался прямо сейчас… а Айви где-то рядом…

Я впечатываюсь в поворот, почти скользя по полу – и замираю.

Призрак стоит над изувеченными останками того, что когда-то было человеком. Он методично размазывает труп по полу чем-то тяжёлым, поднимая и снова обрушивая импровизированное оружие.

Кровь брызжет на его одежду, маску, стены. Пол превратился в месиво – мясо, кости, рваные внутренности.

Нет. Не дубиной.

Оторванной рукой.

– Призрак! – рявкаю, поднимая винтовку. – Немедленно стоять!

Он замирает. Целиком. Как будто кто-то нажал паузу – тело неподвижно, ни одного сокращения мышцы.

Медленно поворачивается ко мне.

Его ледяные глаза пустые. Совсем пустые. Никакой мысли, никакого человека за ними.

– Спокойно, брат, – выдыхаю, чувствуя, как каждая клетка тела становится натянутой, как леска. – Всё кончено. Мы взяли цель. Хватит.

Он наклоняет голову вбок. У него в груди поднимается низкий, предостерегающий рык. Он делает тяжёлый шаг ко мне. Потом ещё один. Мускулы на руках вздуваются, под кожей перекатываются тугие жгуты силы.

Кажется, что он вот-вот бросится.

– Тэйн! Тэйн, приём! – раздаётся в ухе хрип Валека.

Я дёргаюсь, но ствол не опускаю.

Одним движением активирую гарнитуру.

– Что? Не лучшее время, блядь, – рявкаю тихо.

– У нас проблема, – Валек рычит так, что слышно сквозь ветер. – Это маленький крольчонок.

Глава 28

АЙВИ

Я продираюсь сквозь промёрзшие заросли, колючие ветви хлещут по лицу, пока я несусь всё глубже в горы. Сердце грохочет в ушах, каждый рваный вдох жжёт лёгкие.

Но я не могу остановиться.

Не могу даже сбавить шаг. Ни на секунду.

Тяжесть винтовки Валека бьёт по плечу, ремень болезненно врезается в кожу. Его сумка снаряжения глухо бьёт мне в бок на каждом шаге, содержимое гремит – будто куча рассыпавшихся костей. Но я сжимаю всё это мёртвой хваткой. Не могу бросить.

Это моя единственная спасительная ниточка в этой дикой, беспощадной глуши.

Позади – треск веток. Хруст шагов, догоняющий меня. Я бросаю быстрый взгляд через плечо, холодный страх скручивается кольцом в животе.

Ничего.

Только бесконечные ряды иссохших стволов, закутанных в привидения снежных наметов.

Новая струя адреналина пронзает тело – и я ускоряюсь, хотя лёгкие уже вопят от боли.

Они не должны меня поймать.

Не снова.

Не после всего.

Я лавирую между тёмными стволами, ныряю под низко нависающие ветви, которые оставляют на щеках жгучие полосы. Мир расплывается – белый, серый, тени, пятнистая кора.

И вдруг – вспышка воспоминания. Я снова ребёнок. Бегу по лесу на тонких, быстрых ножках, за спиной всё ещё звучат крики солдат. Они заметили меня у своего блока, но я легко от них ушла.

Вот только от голода – нет. Он гнал меня по пятам всегда.

Впереди в кусты юркает кролик, маленькое белое облачко хвоста исчезает в снежной пыли. Я замираю, позволяя ему подумать, что я его не вижу.

Мама сказала, что нам нужна еда. Что мы не протянем ещё неделю без мяса. Она такая слабая… глаза провалились, кожа сереет, дышит тяжело.

Это мой шанс спасти её.

Я крадусь вперёд и вижу зверька в терновнике. Он крошечный. Беззащитный. Он просто грызёт кору, не подозревая.

Глаза наполняются слезами, когда я поднимаю камень в маленьком детском кулаке.

Я не могу. Не могу навредить такому безобидному существу.

И тогда голос мамы – хриплый, почти потусторонний – всплывает в голове.

Выживают сильные, детка. Слабые не выбирают.

Сжав глаза, я опускаю камень.

Воспоминание рушится, как разбитое стекло, когда я врываюсь на небольшую поляну. Грудь ходит ходуном. Я оглядываюсь, вслушиваюсь. Секунду слышно только надсадное шипение моего дыхания.

И вдруг – тихое бульканье.

Я резко разворачиваюсь, вскидывая винтовку – и только потом понимаю, что вижу. Ручей. Почти весь взят ледяной коркой, но маленькая полоска чёрной, живой воды бежит, бурля.

Жажда полосует меня изнутри, сухая, мучительная. Я не пила со… со вчера.

До боя.

До резни.

До…

Выталкивая воспоминания, я почти падаю на колени, торопливо расстёгивая сумку Валека. Внутри бренчат несколько фляг, инструменты, полезные мелочи, которые он успел набросать перед нашим безумным скачком через горы.

Я стягиваю балаклаву, открываю флягу. Прижимаю край к губам. Ледяная вода вливается в горло – и это рай. Настоящий. Она смывает липкий привкус страха и крови, оживляет меня, будто вспышка света.

И всё равно я заставляю себя остановиться. Нужно пить меньше. Осторожнее. Кто знает, сколько мне придётся идти, пока я найду новый источник? Сколько дней буду плутать по этим безжалостным вершинам – одна, загнанная, на грани выживания? Снег здесь пить нельзя – он заражён. Вся эта зона – проклятая.

Я закрываю флягу, прячу обратно. Движения резкие, неловкие – усталость впивается в кости, тяжёлое, свинцовое оцепенение. Каждая мышца ноет, каждый сустав дрожит от последствий безумного, панического бегства.

И я знаю: это только начало. Но я не могу отдохнуть. Ещё нет. Не раньше, чем между мной и той проклятой резнёй в особняке появятся километры.

Мой взгляд падает на край ошейника, всё ещё висящего у меня на горле – этот холодный, безжалостный обод стали, клеймо пленницы. Игрушки, которую можно отслеживать, контролировать, ломать.

Стиснув зубы, я хватаю болторез, который заметила в вещах Валека, когда рылась в поисках воды. Металл больно впивается в ладони. Пара злых рывков – и я просовываю лезвия под край. Сталь визжит, когда я давлю, мышцы дрожат от напряжения.

Острое ребро впивается в кожу. Я шиплю сквозь зубы, но не сдаюсь.

Ещё чуть-чуть.

Ещё…

И ошейник наконец разлетается с глухим клац.

Я швыряю искорёженные половинки в снег и вдыхаю, как утопающий, распахивая лёгкие. Впервые за чёртову вечность чувствую, будто могу дышать без цепи на горле. Но я не настолько глупа, чтобы думать, что свобода долговечна. Эти ублюдки уже идут по моим следам – с любыми ресурсами, с любой яростью, что у них есть.

И когда они меня найдут…

Холод просачивается в кровь. Я стискиваю винтовку так, что пальцы белеют.

Нет. Живой они меня не возьмут. Буду драться до последнего вдоха – и заберу с собой столько, сколько успею, прежде чем они уложат меня в землю. Особенно теперь, когда я обернулась против одного из их собственных.

Всё. Пределы есть у каждого.

Даже у самых бешеных альф.

Позади хрустит ветка – звук громкий, как выстрел. Я разворачиваюсь, винтовка вскидывается автоматически, палец ложится на курок.

Но это не Призраки.

Из-за деревьев выходят двое мужчин в тускло-зелёных униформах, ружья лениво болтаются в руках.

– Что это у нас тут? – протягивает один, голосом, набитым мерзким весельем. – Похоже, Красная Шапочка заблудилась по дороге к бабушке.

Я понимаю: в бегстве балаклава слетела, волосы рассыпались по спине огненной массой.

Они должно быть личная охрана олигарха. Отставшие от команды, пережившие первую атаку. Они скользят по мне взглядами, замирая, когда замечают оружие.

– Где взяла, крошка? – спрашивает второй, склонив голову. – Играла в переодевания в папкином снаряжении?

Снисходительная ухмылка сама вызывает у меня оскал. Я молчу, держа винтовку ровно. Они начинают смещаться в стороны, перекрывая пути к бегству.

– Не дуйся, – насмешливо бормочет первый. – Давай-ка отдашь пушку, пока сама себе что-то не прострелила?

Я перевожу прицел на него, снимая предохранитель с чётким щёлк.

– Возвращайся на пост, – сиплю, и даже сама пугаюсь того, как хрипло звучит мой голос. – Твои дружки уже мертвы. И ты к ним присоединишься, если сделаешь ещё шаг.

Они оба замирают. Глаза распахиваются. Потом высокий ржёт так, что эхо идёт по лесу.

– Хорошая попытка, сука. Но нет ни единого шанса, что такая дохлятина перебила нашу всю...

Выстрел гремит, отдача бьёт мне в плечо, и пуля срывает его с ноги. Он валится назад, глаза круглые, как монеты, алое пятно растекается по форме. И через секунду он лежит неподвижно.

Второй вскидывает ружьё сразу, движения резкие, отточенные. Но я уже падаю, ударяясь в землю, как камень, когда от его пули разлетается кора у меня над головой.

Я вжимаюсь за корявый ствол дуба, захватывая воздух рвано, судорожно. Он палит снова и снова, щепки сыплются мне на плечи, запах пороха режет нос.

Крепче прижимая винтовку Валека к груди, я ползу прочь, глубже в тени, пытаясь уйти от линии огня. Мне нужно укрытие. Нужно...

В руку бьёт огонь.

Резкий, обжигающий. Что-то рвёт плоть – и меня разворачивает на месте, бросая в снег.

Я вскрикиваю, роняя винтовку. Кровь хлещет сквозь пальцы, горячая, липкая, металлическая на вкус.

– Попалась, маленькая сучка, – рычит он, приближаясь.

Я вжимаюсь спиной в дерево, дыхание рвётся, взгляд мутный от боли и ярости. Пальцы шарят по снегу в поисках оружия – любого – камня, ветки, чего угодно. Но он уже надвигается, ствол ружья упирается мне в лицо.

– Думала, одолеешь меня? – оскаливается он. – Тупая маленькая пизда.

Он нависает надо мной, и вдруг – резкий толчок. Он со всей силы бьёт прикладом прямо в раненую руку. Боль взрывается, белая, ослепляющая. Я воплю, сворачиваясь, мир рассыпается на искры. Он темно хохочет, уже наваливаясь на меня, пытаясь прижать к промёрзшей земле.

– Вот так, покричи для меня, – ликует он, горячий смрад его дыхания бьёт мне в лицо. – Я ж тебя долго мять собира...

Что-то огромное и яростное врезается в него сбоку с силой, будто поезд на полной скорости сходит с рельс. Они кувыркаются в снегу, клубком рук, ног и слышится звериный рёв.

Я, захлёбываясь воздухом, приподнимаюсь, прижимая разодранную руку к груди, пытаясь понять, что происходит. И тут вижу его – возвышающегося над охранником, будто жнеца, пришедшего за своей жатвой.

Призрак.

Его гигантская тень ложится на снег, плечи согнуты, из трубок на маске валит пар, смешиваясь с каждым рваным, механически-заглушённым вдохом.

Охранник пытается отползти, глаза бешено мечутся, его ружьё валяется заброшенным – он помнит только одно: бежать. Хотя бы попытаться. Но Призрак двигается быстро – пугающе быстро – и через мгновение хватает мужчину могучими руками.

Я только и могу, что смотреть, застыв, как в кошмаре. Призрак поднимает его и впечатывает в мерзлый снег так, что кости, кажется, трескаются даже на расстоянии. Охранник бьётся, сучит ногами, пытается вырваться, но эти движения – комариные укусы для зверя, который держит его.

Глаза Призрака пусты. Ледяные. Нечеловеческие.

Он наклоняется – и резким движением сворачивает ему шею. В воздух взлетает кровавый фонтан. Хрящи хрустят, сухожилия рвутся, как мокрые верёвки. Я вздрагиваю, когда его голова поддаётся, как переспевший плод, и позвоночник ломается под чудовищным усилием.

Раздаётся влажный, мясной хлюп, и голова отделяется от тела.

Призрак медленно распрямляется, всё ещё сжимая окровавленный клочок мяса в кулаке. Его одежда, маска, вся поляна – забрызганы кровью, кусками плоти, розовыми ошмётками.

Я задыхаюсь, когда он поворачивается ко мне.

Его взгляд – пустой, волчий, стеклянный. Ни тени узнавания. Ни единой искры той странной связи, что мелькала между нами в горах.

Это не Призрак.

Это Бестия.

И она идёт за мной.

Он делает тяжёлый шаг – снег под ним оседает, красные хлопья срываются вниз. Я вжимаюсь в ствол дерева, пальцы судорожно шарят по снегу в поисках оружия.

Пальцы натыкаются на холодную сталь.

Винтовка Валека.

Я хватаю её, вскидываю, прицеливаюсь одной здоровой рукой.

– Не… – сиплю, голос ломается. – Пожалуйста… Призрак… не заставляй…

Он не слышит. Даже не моргает. Просто идёт, ровно, неумолимо, как лавина.

Пять шагов…

Четыре…

Три…

Два…

Пожалуйста… Боже… я не хочу этого…

Его тень накрывает меня полностью. Так близко, что я вижу собственное отражение в ледяных линзах маски. Вижу свою смерть в них. Я нажимаю на курок.

Ничего.

Винтовка не стреляет.

Пустой магазин.

Пустая надежда.

Пустая защита.

Лёд проливается по моим жилам. Меня охватывает ужас такой силы, что я едва дышу. Это конец. Тут, сейчас.

Призрак метается вперёд. Его рука взмывает – огромная, сильная, окровавленная – и сжимает мое горло.

Я взлетаю над землёй, болтаясь в воздухе, как тряпичная кукла. Его пальцы втыкаются в плоть, ломают воздух в моих лёгких. Я царапаю его запястье ногтями, но это всё равно что когтить камень.

Кислорода нет.

Мысли расползаются.

В ушах гудит, будто мир захлопывается.

Глаза Призрака – последняя вещь, которую я вижу. И в них – пустота. Холодная, бесконечная пустота.

Так вот как всё заканчивается, думаю я странно спокойно.

Вот как я умру.

И темнота накрывает меня, как вал снега.

Глава 29

ПРИЗРАК

Кровь.

Так много крови.

Слишком много.

Льётся с хрупкого существа в моих руках.

Её пульс трепещет, как пойманная птица.

Птица, зажатая в моём сокрушающем хвате.

Шея. Рука.

Везде кровь.

Плохо. Очень плохо.

Нельзя дать ей истечь.

Перехватываю её.

Прижимаю ладонь к ране, пытаюсь остановить поток.

Сжимаю слишком сильно.

Она бьётся, хрипит, захлёбывается.

Дикие сине-зелёные глаза вцепляются в мои.

Широкие. Полные ужаса.

Сине-зелёные сине-зелёные…

Страх страх страх.

Из-за меня.

Монстра.

Её ресницы дрожат… опускаются… скользят по бледным щекам.

Она обмякает.

Сопротивление уходит из её тела, утекает, как кровь в снег.

И что-то взрывается внутри меня.

Паника?

Незнакомое, чужое чувство, которое я не могу осознать.

Брось её. Сейчас же.

Монстр.

Я разжимаю пальцы – она падает в снег.

Безвольно.

Но грудь поднимается и опускается.

Безвольно… но не мертва.

Надо сохранить ей жизнь.

Срываю перчатку, прижимаю пальцы к её шее.

Пульс есть. Слабый, но есть.

Облегчение наваливается, как тёплая волна.

Лёгкость растекается в груди.

Непривычно – заботиться, выживет ли добыча.

Не добыча.

Омега.

Моя.

Здесь слишком опасно.

Слишком холодно.

Я поднимаю её на плечо.

Её маленькое тело висит на мне словно лёгкая, голодная пичужка.

Она почти ничего не весит.

Её ноги болтаются, волосы струятся вниз – как знамя.

Перехожу на свою ломаную, хищную рысь.

Прорываюсь сквозь лес.

Через колючие кусты.

Через ветки.

Снега слишком много.

Слишком холодно.

Мало времени.

Нужно укрытие.

Где-то безопасное.

Чтобы лечить раны.

Нора.

Найти нору.

Улавливаю запах влаги.

Сырого камня.

Тепла.

Укрытия.

Впереди – пещера.

Нагнувшись, иду на запах.

Нахожу тёмное углубление, заросшее терновником.

Протискиваюсь внутрь, сгибаясь, почти ползу.

Осторожно – не ударить её о камень.

Не разбить ей голову о свод.

Опускаю её на земляной пол.

Омега лежит неподвижно, глаза закрыты.

Грудь едва поднимается при каждом коротком вдохе.

Такая бледная.

Такая тихая.

Я наклоняюсь ближе.

Мой собственный хрип – слишком громкий.

Дыхание зверя.

Дракон, сторожащий своё сокровище.

Демон, заполучивший ангела.

Жива. Она жива.

Нужно увидеть раны.

Мои дрожащие пальцы возятся с застёжками её куртки.

Не получается.

Слишком сложно.

Слишком долго.

Я просто рву ткань.

Взгляд скользит по её хрупкому телу.

Её груди поднимаются и опускаются, дышит.

Свежая кровь течёт из руки, окрашивает белую как снег кожу.

Рана намного хуже, чем порез на шее.

Слишком близко к сердцу.

Слишком близко.

Я не могу оторвать взгляд – от раны, от неё.

Она идеальна.

Мне нельзя даже смотреть.

Раздираю рукав, вырывая полосу ткани.

Сворачиваю её в тугую повязку.

Обматываю вокруг раны.

Мои руки слишком большие, слишком грубые.

Не могут завязать узел.

Не могу помочь.

Рвущиеся, злые звуки поднимаются в груди – низкое, звериное рычание.

Я откидываюсь назад на корточки, уставившись на свои ладони.

Большие.

Сильные.

Созданы для насилия.

Для разрушения.

Не для этого.

Не для помощи.

Не для спасения.

Попробовать ещё раз.

Ещё.

Сильнее прижать.

Больше крови – размазать.

Она должна морщиться, дёргаться.

Её рука болит.

Её горло болит.

Она чувствует боль.

Бесполезный, отвратительный монстр.

МОНСТР.

МОНСТР.

МОНСТР.

Я вырываюсь наружу, в тускнеющий дневной свет.

Со всей силы врезаю кулаками в ствол дерева.

Рычу.

Оскал.

Рву.

Ещё.

Ещё.

Снова.

Всплеск щепок, выгрызенной коры, содранной спины.

Ствол трескается, грохочет, сосна рушится в снег.

Бесполезно.

Я годен только убивать.

Только рвать, ломать, разрывать на куски…

Только разрушать.

Но что-то меня останавливает.

Звук.

Тихий, болезненный всхлип.

Тянется из устья пещеры.

Запыхавшись, я бросаюсь обратно.

Все в коре. В смоле. В грязи.

В лесном месиве.

Слушаю.

Одна мысль сжирает всё остальное:

Омега.

Моя омега.

Моя омега, которая меня ненавидит.

Которая смотрела на меня с ужасом.

Отвращением.

Брезгливостью.

И ведь она даже не видела моего настоящего лица.

Верно?

Паника. Я хватаюсь за маску, проверяю, что она на месте.

Есть.

Мне нужно к ней.

Снова.

К её боку.

Защитить.

Я пригибаюсь и вхожу в пещеру, сгорбленный, почти ползу.

Омега не двигается. Только дышит.

Мои зубы сжимаются.

Нельзя дать ей истечь кровью.

Она заслуживает жить.

Она слишком долго боролась, чтобы умереть вот так.

Пальцы подрагивают, тянутся к её руке.

Надо сделать правильно.

Запах крови резанул нос, пропитал всё вокруг, пропитал меня.

Голод вспыхнул.

Я борюсь с собой. С этим зверем внутри.

Хочется наклониться ближе.

Почуять сильнее.

Попробовать.

Нет.

Придушить зверя.

Она – не добыча.

Не пища.

Она – моя.

Чтобы защищать. Беречь.

Не рвать.

Не пить.

Рву новую полосу ткани со своего рукава.

Прижимаю к её руке.

Моё лицо хмурится от сосредоточения.

Нужно быть очень аккуратным.

Очень точным.

Руки дрожат, когда я завязываю узел.

Достаточно туго, чтобы кровь перестала литься.

Но не так, чтобы причинить боль.

Не причинить вред.

Не идеально.

Но она – выживет.

Мой взгляд скользит от её руки к её груди.

К пульсу, бьющемуся в окровавленной шее.

К подъёму и спаду её груди.

Я склоняюсь ближе.

Вдыхаю.

Кровь и торт.

Странная смесь.

Дыхание сбивается, рвётся сквозь фильтры моей маски.

Моя омега не шевелится.

Спокойна – несмотря на всё.

Несмотря на бойню.

Столько насилия.

Столько крови.

Рваный порез уродует её горло.

Её обнажённое горло.

Кровь уже не идёт… но кожа – голая.

Где ошейник?

Проклятое стальное кольцо исчезло.

Нигде нет.

Выброшено.

Она сама его сняла.

Перекусила.

Освободилась от цепей, что мы на неё надели.

Хорошо.

Ниже – больший шрам. На плече.

Старый, но грубый.

Столько отметин. Столько следов.

Столько пережила.

Дикая, свирепая.

Дикая, идеальная, неудержимая.

Не кролик.

Лисица.

Под стать её рыжим волосам.

Я тяну руку – пальцы дрожат.

Касаюсь её шеи.

Ключицы.

Волос.

Шёлк, запутавшийся в моих грубых ладонях.

Она шевелится.

Я замираю.

Не дышу.

Я – монстр.

Демон.

Призрак.

Она откроет свои сине-зелёные глаза.

Увидит, что я осмелился.

Осмелился смотреть.

Осмелился касаться…

Но я не могу отвести взгляд.

Не хочу отводить.

Запомнить всё, каждый миллиметр, пока её не отнимут.

Как отнимают всё.

Всегда.

Я ошибался.

Она не может быть моей.

Благословения не предназначены для чудовищ.