Текст книги "Дикая омега (ЛП)"

Автор книги: Ленор Роузвуд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)

Глава 30

АЙВИ

Треск выводит меня из беспамятства.

Я вскидываюсь, задыхаясь.

Рука пульсирует – будто раскалённый нож загнан глубоко в мышцу. Я морщусь, глядя на разорванную рубашку и тяжёлую куртку, наброшенную поверх моего тела.

Запах камня. Сырых листьев.

Запах Призрака.

Я сажусь медленно, но мир тут же начинает расползаться по краям, голова кружится. На бицепсе – обмотка из ткани, серый лоскут, пропитанный ржаво-бурой кровью.

Но самого Призрака нет.

Пляшущие тени бегут по дальней стене – свет дрожит, извивается. Я ползу вперёд, скрипя зубами, когда боль простреливает руку при каждом движении. Впереди – чёрный провал входа в пещеру.

Снаружи – ночное небо, глубокое, бархатное, усыпанное звёздами.

И там – у небольшого огня – сидит он.

Призрак.

Его огромная фигура заслоняет половину неба, силуэт – словно вырубленный из тьмы, подсвеченный вспышками пламени. Он подбрасывает в огонь огромный кусок расколотой сосны, и искры взмывают вверх, гаснут.

Я застываю. Его голова резко дёргается вверх, бледные глаза тут же находят меня. Страх сжимает мне горло. Ещё секунду назад я висела в его руке, его пальцы давили на шею, мир мерк… и тьма поглощала меня.

Он поднимается на ноги. Лавина мышц. Глыба теней. Из фильтров его маски идут белые клубы пара. Сквозь вход слышно ровное, гулкое «фууу-ххх», его тяжёлое дыхание.

Передняя часть его серой майки пропитана засохшей чёрной кровью – сплошное мрачное пятно.

Я отползаю назад, прижимаюсь к холодной каменной стене. Страх сжирает меня, я даже всхлипываю. Но он останавливается. Между его бровями появляется глубокая складка, когда он видит мою панику.

Смущение. Стыд. Сбитость. Эти эмоции будто промелькивают по его изуродованному лицу. Его взгляд опускается к моей руке – к крови, проступающей сквозь повязку.

Тихий, низкий рык срывается с его груди. Хриплый, резкий, режущий тишину.

– Ты… ты это сделал? – шепчу я, осторожно трогая повязку.

Он резко кивает. По-своему. Почти рывком.

Меня снова швыряет назад к стене – от облегчения. Силы покидают тело, адреналин тает, оставляя слабость, дезориентацию. Мир сужается в туннель. Я оседаю вперёд – уже уверенная, что ударюсь лицом об каменный пол.

Но удара нет.

Чьи-то огромные руки – его руки – подхватывают меня. Он держит меня осторожно, будто я не покрытая грязью и кровью беглянка, а что-то хрупкое и драгоценное. То, что он боится раздавить.

Он опускает меня на землю медленно. Нежно. Снова накрывает меня курткой, поправляя её вокруг плеч, чтобы я не мёрзла.

Потом снимает рюкзак, достаёт флягу и прижимает к моим губам – потому что мои пальцы слишком дрожат. Вода ледяная, она растекается по пересохшему горлу, и я жадно пью, пока несколько капель не скатываются по подбородку.

Призрак смотрит на меня. И в этих бледных глазах…

Что-то есть.

Не ярость.

Не хищное безумие.

Что-то другое.

Он протягивает мне пайковый батончик. Обёртка серебрится в огне. Но меня коробит от одной мысли о еде. Я мотаю головой, и он, нахмурившись, убирает бар обратно.

Он просто отступает к дальнему краю пещеры и садится, поджав ноги. Даже сидя – он огромен. Он наклоняется вперёд, локти на коленях, тело – сжатая пружина. И всё это время он продолжает смотреть на меня, бесстыдно, внимательно, настороженно.

Взор его глаз пронзительный, как лезвие.

В бровях – тревога.

– Ты знаешь, где остальные? – спрашиваю я. Голос хрипит.

Он качает головой, резко.

– Ты можешь связаться с ними? Передать, где мы?

Призрак поднимает руку к маске. К горлу – закрытому тонкой, но плотной чёрной тканью. Медленно качает головой. Потом касается пальцем уха – там, где должен быть их комм. У него его нет.

Слетел в драке. Или раньше, во время штурма.

После того, как я видела, что он творил, неудивительно – он просто крушил всё, что двигалось.

– Понятно, – шепчу. – Ты не можешь говорить.

Даже если бы мог… комм бы я не смогла настроить. И я сняла этот грёбаный ошейник – последний поводок, что связывал меня с ними. Нас больше не могут отследить.

Я дрожу. Холод проползает в кости, даже под тяжёлой курткой. Что теперь? Я замёрзну здесь? Умру в этой пещере? Или Призрак снова сорвётся – и раздавит мне горло своими окровавленными руками?

Время тянется, огонь из пламени превращается в угли.

Холод сгущается. Воздух стынет так, что дыхание белым туманом висит перед губами. Призрак не дрожит. Он будто не ощущает холода. Вообще.

Без куртки. С голыми руками. Периодически добавляя в костёр новый деревянный лом, размером чуть ли не с меня. Потом его взгляд снова возвращается на мной. Пар выходит из маски, каждый вдох – ровный, глубокий, металлический.

Он – как статуя на входе в эту могилу.

Я больше не чувствую пальцев. Ни на руках, ни на ногах. Трясёт так, что зубы стучат. Каждая дрожь отдаёт болью в руке.

Я умру здесь.

Осознание приходит странно спокойно. Фатально.

Я умру – медленно, мучительно. И бессмысленно.

Если только…

– П-Призрак… – лепечу я сквозь дрожащие, одеревеневшие губы. – Иди сюда. П-пожалуйста.

Он склоняет голову набок, как волк, пытающийся понять странный звук. В его ледяных, звериных глазах борются растерянность и осторожность. Но через мгновение он разворачивается из своего напряжённого полуприседа и медленно подходит – шаг за шагом, будто приближается к дикому зверю, который может сорваться в любой момент.

Ирония почти свербит смехом в горле.

Он опускается рядом со мной. Тепло от его тела – будто открытая дверь в печь. Я почти впиваюсь в это тепло, прижимаюсь, пока не успеваю передумать. Он каменеет. Всем свои телом. Мышцы под моей щекой моментально становятся жёсткими, как камень.

Он… боится.

Боится меня.

Хихиканье, истеричное и вымученное, вырывается из груди облачком пара. Самый пугающий альфа, которого я когда-либо видела, ходячая машина смерти, способная руками вырывать кости из мяса… и его пугаю я.

Но даже при всей этой напряжённости он меня не отталкивает. Просто сидит – застывший, неприкасаемый, – пока я выкачиваю из него тепло.

Его рука вздрагивает. Потом кисть. Любой другой альфа давно бы обнял полузамёрзшую омегу, но только не он. Он будто не знает, что делать. Да он вообще когда-нибудь видел омегу вблизи?

Мысль абсурдная.

Но всё же.

– Эм… – я заминаюсь, разрываемая между страхом и отчаянной потребностью не умереть от холода. – Ты можешь… обнять меня, если хочешь.

Он снова склоняет голову, брови сдвигаются к переносице. Его глаза впиваются в меня, как клинки.

– Р-рукой, – уточняю я, едва не стуча зубами, когда он явно не понимает, о чём речь.

Тишина. И пристальный, дикий взгляд.

Медленно, очень медленно, я тянусь к его предплечью – оно толщиной с мою грёбаную ногу – и он снова каменеет, когда кончики моих пальцев касаются его шершавой, изуродованной кожи. Я пытаюсь поднять его руку – бесполезно. Она тяжёлая, как гранит.

– Ты можешь поднять руку? – спрашиваю я тихо, боясь спугнуть единственный источник тепла. Единственный шанс остаться в живых.

Рука двигается. На дюйм. На два. На три.

И это он делает так осторожно, будто держит на ладони бомбу.

Я шевелюсь так медленно, словно приручаю паникующего быка или дикого жеребца. Забираюсь под его руку сама, устраиваюсь боком, осторожно уклоняясь от бурых пятен крови, засохшей на его майке.

Не только кровь. Куски плоти тоже.

Мне абсолютно крышу снесло.

Его рука медленно, очень медленно опускается на меня. Осторожно. С опаской. Он задерживает дыхание – клубы пара из маски почти исчезают. Я не слышу его сипов. Он сидит, как статуя, повернув голову набок, и его зрачки расширены почти до чёрных кругов. Я слышу, как он сглатывает.

– Всё хорошо, – бормочу я. – Только на эту ночь.

Он опять просто смотрит. Неотрывно.

Я проваливаюсь. Усталость тянет вниз, в тёмную, бесцветную воду. Не знаю, сколько я там нахожусь – но когда всплываю, пещера уже залита тщедушным, бледным светом рассвета. Солнце робко выглядывает из-за заснеженных вершин.

Призрак склонился надо мной, его пальцы возятся с повязкой на моей руке. Он поднимает взгляд, и в этих светлых глазах – вопрос.

Я киваю. Голос не слушается.

Он аккуратно разворачивает ткань. Засохшая кровь трескается. Рана выглядит ужасно – вздутая, красная, грубая полоска разорванной кожи. Но кровь больше не течёт.

Я сглатываю, наблюдая, как он изучает её с невероятной, неестественной для него осторожностью. Его грубые пальцы едва касаются кожи – ласковее, чем я могла себе представить.

Убедившись, что всё нормально, он откидывается назад и разрывает ещё одну полосу ткани от рукава своей куртки. Оттуда же, где он взял первую повязку.

Пальцы у него не рассчитаны на кропотливую работу. Он пытается завязать ткань… но выходит это так же, как если бы медведю дали иглу для вышивки. Одна грубая сила. Никакой точности.

– Ты… не хотел причинить мне боль тогда, – тихо говорю я, сама не понимаю, откуда это вырвалось. – Правда?

Его взгляд резко впивается в мой, и в глазах вспыхивает что-то обнажённое, болезненное. Сырая боль. Стыд. Вина – такая, что меня выбивает из колеи.

Альфы же не должны ненавидеть самих себя.

Но этот – ненавидит.

Он отворачивается. Сгибается вдвое. Становится похож на каменного горгулью, готового соскочить с карниза рухнувшего собора.

Я колеблюсь, но потом тянусь к его рюкзаку. Пайковая плитка шелестит, когда я вскрываю её, разламывая пополам резким щелчком.

– Вот, – шепчу я, протягивая половинку. Мирный жест. Руку пробирает дрожь.

Он смотрит долго. Очень долго. Его грудь поднимается быстрее. И потом, осторожно, почти нерешительно – он берёт кусочек.

Он смотрит на него. Потом на меня. Потом снова отводит взгляд, заваливаясь в ещё более глубокую яму самобичевания, когда жестом указывает на маску.

– А, – понимающе шепчу. – Прости.

Краем глаза я ловлю, как он снова украдкой смотрит на меня – будто проверяет, не наблюдаю ли я, – и тянется к застёжкам на затылке. Он разворачивается всем телом, чтобы я точно не увидела его лицо.

Мы едим молча. Сухие крошки застревают у меня в горле, царапают, как песок. Когда я заканчиваю, просто приваливаюсь к его спине – слишком вымотана, чтобы думать о приличиях или гордости.

Он напрягается, каменеет... но медленно – до смешного медленно – начинает расслабляться. Напряжение стекает с него, слой за слоем, пока он не превращается в неподвижную стену тепла и силы у меня за спиной.

Я закрываю глаза, позволяя ровному, тяжёлому стуку его сердца убаюкать меня. Я должна бы бояться. Этот зверь-альфа едва не задушил меня до потери сознания и затащил в чёртову пещеру.

И всё же – необъяснимо, нелогично – рядом с ним мне спокойно.

Спокойнее, чем было с тех пор, как те солдаты выволокли меня из моего лесного укрытия, где я брыкалась и визжала, цепляясь за землю всеми силами.

Опасное чувство, я знаю.

Смертельная иллюзия, способная рассыпаться в любой миг.

Но сейчас, в этом замёрзшем мгновении между жизнью и смертью, я позволяю себе верить. Позволяю себе надеяться – хоть на один-единственный удар сердца, – что, может быть, я не так уж одинока, как думала.

Глава 31

ВИСКИ

Ледяной ветер хлещет по лицу, пока я тащу валяющееся без сознания тело Валека по предательскому склону. Чёртов легковес схлопотал нокаут от маленькой омеги. По крайней мере, так он утверждает.

Ну да, хуй там. Всегда те, у кого рот не закрывается, вляпываются первыми.

– Поднажми, – рычит Валек, его хриплый голос сочится ядом, хотя из рассечённой виска уже течёт кровь. – По-моему, ты «массу набирал» слишком усердно.

Я фыркаю, выдыхая туман в ледяном воздухе, и кривлю губы в ухмылке.

– Могу легко скинуть фунтов двести – просто отпущу тебя и узнаешь, каково это, когда эти камни окажутся прямо у тебя в жопе.

– Сто девяносто, – огрызается он, цепляясь ботинками за ледяные уступы, болтаясь у меня за спиной. – Я не ношу достаточно сала, чтобы обогреть маленькую деревню зимой.

Я сжимаю зубы, перекладывая его руку, пальцы впиваются в толстый утеплитель тактической куртки.

– Знаешь, что говорят, бро? Мышцы тяжелее жира. А я на девяносто девять и девять десятых – чистая мышца.

– Ну да, – фыркает он, приподнимая бровь. – А я, значит, святой.

Я уже открываю рот, чтобы выдать ему что-то едкое, но слова застревают в горле, когда моя нога соскальзывает на чёрном льду. Я размахиваю свободной рукой, пытаясь удержать равновесие, и мы оба опасно пошатываемся над пропастью.

Валек тихо усмехается, низко и ехидно:

– Ты грациозен, несмотря на свои размеры. Это я в тебе признаю.

– Мог бы, блядь, проявить немного благодарности за то, что спасаю твою жопу, – бурчу я, выравниваясь. – Тебе повезло, что я здоровый, иначе висел бы сейчас ледяным эскимо где-нибудь на скалах.

Он хохочет у меня над ухом, жестко и громко.

Сжав зубы, я тащу его вверх последние несколько футов, пока мы не взбираемся на хребет. Каждая мышца орёт от нагрузки. Пот покрывает лоб, несмотря на лютый холод, дыхание рвётся тяжёлыми рывками, превращаясь в облака пара.

Я с чистой душой выкидываю его в сугроб.

Пусть почувствует.

Опираюсь руками о колени, сгибаюсь и заглатываю ртом тонкий горный воздух.

– Знаешь, это не моя, блядь, вина, что Совет кормит нас сушёной картошкой и космическим сыром вместо суши, мяса, пиццы...

Валек морщится, поднимаясь на локоть:

– Это вообще не еда.

– Вообще-то ты слыхал про фокаччу и бальзамический уксус, бро?

Он ухмыляется, как бешеная гиена:

– Все что скажешь, бугай.

Всё. Хватит.

Я выпрямляюсь во весь рост и тычу пальцем ему в грудь:

– Да пошёл ты. Не всем удаётся жить на сыром мясе и душах невинных, граф ёбаный Дракула.

Валек раскрывает рот – наверняка собирается вывалить ещё ведро оскорблений после того, как я его вытащил и спас, но я отрезаю его жестким взмахом руки.

– Заткнись. Нам надо найти остальных и разобраться, какого хуя там произошло. Она не могла уйти далеко.

Я оглядываю заснеженный гребень. Свинцово-серое небо низко висит над зубчатыми вершинами. Ни следа Тэйна или других – только зияющая пасть леса, раскинувшегося внизу, голые ветви тянутся к облакам, как когти.

Холодный укол пробегает по затылку. И не из-за ветра.

Я снова смотрю на Валека – уродливый синяк уже лезет на пол-лица, кровь засохла на скуле и в белых волосах.

– Так что, блядь, реально там произошло? – спрашиваю я, чувствуя, как в животе скручивается холодный ком. Думать о Айви одной, в этой снежной жопе мира – невыносимо. – Я думал, ты держишь нашу омегу под контролем. У тебя была одна, блядь, работа.

Челюсть Валека дергается, бледные глаза сужаются в щелки.

– Я же сказал: эта маленькая психичка приложила меня камнем, пока я был повернут спиной. В следующую секунду я уже жрал снег, с раскроенным черепом. У меня нет, блядь, видеозаписи, чтобы тебе доказать.

Я моргаю, пытаясь это уложить в голове. Да, я видел огонь в Айви, видел, как она шла до конца, даже когда сил у неё было – кот наплакал. Но чтобы она вырубила нас, одного из Призраков?

Звучит как полный пиздец. Нереально.

– Хуйня, – бормочу, мотая головой. – Да не могла эта мелкая, блядь, тоненькая омега так тебя наебнуть.

Губы Валека скручиваются в оскал, ярость полосами проступает на жестком лице.

– Ты меня сейчас пиздоболом называешь?

Я поднимаю руки, пытаясь сгладить ситуацию. Да, я люблю доводить этого ублюдка до белого каления, но сейчас он уже горит, и нет смысла подливать бензин.

Особенно когда за моей спиной – пропасть в сто футов.

– Я просто говорю, что ей, наверное, пиздец как повезло. Или угол удачный словила.

– Удачный удар, блядь, – выплёвывает он, резко поднимаясь на ноги, будто у него не было полуразбитой головы. – Наша дикая кошечка сперла мою винтовку и весь шмот – и дала деру в лес.

У меня моментально тяжелеет сердце.

Ситуация обрушивается всей полнотой – и давит, как бетонная плита.

– Может, она с остальными. С Тэйном и....

– Ты реально считаешь, что после того как она огрела меня камнем, она побежала обратно? – Валек перебивает меня, голос капает презрением. – Включи то, что у тебя осталось от мозга, тупорылый.

Я раскрываю рот, чтобы возразить, чтобы хоть как-то зацепиться за надежду, что наша омега в безопасности. Но в глубине я знаю – он прав. Она там. Одна. Без подготовки. Без снаряги. Холод, зверьё, ранения – всё против неё.

Каждый защитный инстинкт, что вбит в меня на уровне ДНК, взрывается, как граната. Перед глазами всплывают картины, от которых меня выворачивает: Айви, разорванная зверем; Айви, замерзшая до смерти; Айви, сломанная, испуганная, зовущая на помощь, а нас рядом нет.

Из груди вырывается низкий, угрожающий рык. Такой, что вибрирует где-то под рёбрами. Даже не просто ярость. Не боевой азарт. Что-то глубже. Древнее. Первобытное. Это зов моей природы – защищать то, что моё.

Наша омега.

Два простых слова, а внутри – будто врубили сигнал тревоги на всю громкость. Она могла нас не выбирать. Не хотела быть частью стаи. Но это больше ничего не значит.

Не когда всё во мне кричит:

Найди её. Защити. Уничтожь всё, что тронет.

– Надо её найти, – рычу я, разворачиваясь к Валеку, глаза у меня наверняка в бешенстве светятся. – Сейчас. Пока...

Я резко обрываюсь – что-то мелькнуло сбоку. Я разворачиваюсь, оскалившись, готовый кинуться в драку. Но это только Тэйн выходит из леса. Чума – как тень идет рядом. Глаза босса сразу находят нас. Холодный, непробиваемый взгляд скользит по мне и Валеку – и ничего не упускает.

– Что там, блядь, произошло? – спрашивает он резко, не тратя времени ни на вежливость, ни на вступление. Подходит к нам широкими шагами, челюсть сжата.

Я открываю рот, но Валек меня опережает.

Конечно.

Его привычная презрительная ухмылка искажает лицо.

– Твоя маленькая подопытная решила съебаться – вот что, – бросает он и тыкает пальцем в сторону склона. – Вырубила меня и ушла в ебаную тайгу с моим снаряжением.

На миг повисает звенящая тишина. Только ветер шелестит по голым веткам. Тэйн молча переваривает информацию.

А потом его челюсть каменеет.

Знакомый тик в скуле – значит, он держит ярость на цепи.

– А Призрак? – выдавливает он, глаза сверкают обсидианом. – Вы его видели?

– Нет. Думал, он разъёбывал особняк с тобой, – пожимаю плечами, чувствуя, как меня странно трясёт внутри. – С тех пор, как мы разделились, я его не видел.

Ноздри Тэйна раздуваются, он втягивает ледяной воздух так резко, будто проглатывает нож. Когда он снова говорит, голос у него – ровный, плоский, как сталь на морозе:

– Он тоже пропал. Свалил из особняка почти сразу после твоего вызова. Мы нашли его следы, уходящие в лес. И следы борьбы. Похоже, он погнался за Айви.

У меня внутри всё проваливается в пустоту. Тот тлеющий уголь ярости вспыхивает в груди белым, ослепительным пламенем.

Если этот ебаный дикарь только коснулся её…

– Идём за ними, – продолжает Тэйн, уже разворачиваясь и заходя обратно в лес. – И когда найдём – Призрака усыпить и связать. Без споров, без вопросов. Просто сделать.

– А что насчёт нашей дикой кошечки? – кричит ему вслед Валек, снова включая свой мерзкий насмешливый тон.

Тэйн останавливается. Плечи у него расправляются, тяжелые под слоями снаряги, будто он готовится нести на себе весь грёбаный мир.

– Айви – не угроза, – рявкает он, не оборачиваясь. – Разберёмся с ней, когда вернём под нашу защиту и вытащим из опасной зоны.

Я косо смотрю на Валека и не удерживаюсь – да, сука, сейчас самое время ему уколоть:

– Слышал, крутой? Похоже, босс не думает, что его драгоценная “психичка” такая уж опасная.

Глаза Валека сужаются до узких морозных щелей.

Но – редкость – он молчит.

И правильно делает, потому что я и так на взводе настолько, что его очередная хуйня вполне может закончиться тем, что я вырву ему позвоночник голыми руками.

Вместо этого он просто поправляет винтовку на плече и идёт следом за Тэйном и Чумой, которые уже исчезают в переплетении тёмных, искривлённых деревьев.

Я задерживаюсь всего на миг.

Оглядываю горизонт, надеясь хоть на слабый намёк – движение, цвет, дыхание – что Айви всё ещё рядом, всё ещё жива. Но вокруг – только снег, только серые небеса, только мёртвая, давящая тишина.

Как будто сам лес проглотил её.

– Блядь, – выдыхаю я и ломлюсь в противоположную сторону, туда, куда тянет моя шкура, мои инстинкты, всё во мне.

Ветки, покрытые инеем, царапают лицо, листья бьют по плечам, будто удерживая.

Но я пру вперёд.

Тэйн будет яриться, пусть. Мне похуй. Я следую за тем, что во мне заложено. За тем, что никогда не подводило.

Держись, маленькая дикая кошка. Мы идём за тобой. Хочешь ты этого или нет.

И если этот ебаный Призрак хоть посмотрел на тебя неправильно…

Даже брат его не остановит меня от того, чтобы украсить снег его кровью.