Текст книги "Дикая омега (ЛП)"

Автор книги: Ленор Роузвуд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц)

Глава 7

АЙВИ

Лопасти вертолёта гремят над головой, звук нарастает, пока мы снижаемся к огромному комплексу, спрятавшемуся в долине между заснеженных пиков.

Я плотнее кутаюсь в огромную кожаную куртку, запах альфы всё ещё держится на ней. Хвоя, дым… и что-то более тёмное. Более первобытное.

Тэйн.

Так его зовут.

Я украдкой бросаю взгляд на него из-под ресниц, пытаясь соотнести кровавую репутацию спецотряда, известного как Призраки, с мужчиной, сидящим напротив. Широкие плечи. Резко очерченная челюсть. Глаза – как чёрные осколки обсидиана. Лицо, словно высеченное из камня. Львиное. Властное.

И всё же… когда я набралась наглости и плюнула в это лицо – он не ударил меня. Не заставил встать на колени. Не сломал, как любой другой альфа. Только стёр плевок, и в его тёмных глазах едва мелькнуло развлечение.

Непроглядный.

Самая отвратительная черта у альф. Я глубже зарываюсь в его куртку. Только ради тепла. Это ничего не значит. Я не позволю себе поверить, что это что-то значит.

Слишком много омег сгнило, влюбившись в альфу за пару жалких крошек притворной доброты – а потом их находили сломанными, в крови.

Или хуже. Я не опущу свои стены. Не возле него. Не возле них. Он не заставил меня стоять на коленях…

Пока.

Но заставит.

Всегда заставляют.

Вертолёт делает круг над комплексом. Я вижу стену из грубых брёвен, футов двадцать высотой, поверх которой – витки колючей проволоки.

Это не поместье стаи. Это крепость. Внутри – низкие, функциональные здания из бетона и стали. Никакой красоты. Никаких садов. Ничего, что могло бы показаться «домом».

Это база.

Или тюрьма.

Эмилия была права, когда наряжала меня, как овцу на заклание: Призраки – необычная стая.

Она намекнула, что они скорее будут меня преследовать ради забавы, чем трахать. В этом, пожалуй, есть свой плюс.

Голос Тэйна перекрывает рев лопастей:

– Это немного. Но лучше той тюрьмы, в которой тебя держали.

Я не смотрю на него.

Центр Перевоспитания – золотая клетка… по крайней мере верхние этажи. Но клетка есть клетка. И я не настолько наивна, чтобы думать, что это место будет хоть каплю лучше.

Вертолёт садится. Тэйн встаёт, возвышаясь надо мной. Протягивает руку чтобы помочь выйти. Я обхожу его руку и спрыгиваю самостоятельно.

Он хмыкает, выдыхая в холодный воздух белое облачко.

– Пошли.

Я плетусь за ним, держась на расстоянии, пока мы идём к главному зданию – бункеру, а не дому. Несколько мужчин в зимней форме оборачиваются, переглядываются, шепчутся. Слуги. Не заключённые.

Он открывает дверь и проходит внутрь, даже не глядя на меня. Я замираю на пороге. Мелькает мысль: беги. Растворись в горах. Снова стань дикой. Это не впервые.

Но едва я делаю шаг – его голос долетает обратно:

– Даже не думай.

Я вздрагиваю. Захожу внутрь. И дверь за мной захлопывается с металлическим стуком.

Я в логове волков.

Они все там. В огромной общей комнате – камень, сталь, огонь в огромном камине. Пятеро. Все альфы. Все мужчины. Все огромные. И все смотрят на меня. Хищно. Голодно. Так, будто я – кусок мяса, брошенный к стае голодных собак.

У некоторых лица частично закрыты масками – но это не мешает их взглядам впиваться в меня. Рука Тэйна ложится мне на плечо, тяжёлая, горячая. Меня передёргивает. Он толкает меня вперёд – в центр комнаты. В центр прицела.

– Призраки, знакомьтесь с нашей новой омегой, – говорит он, и в голосе – тёмная насмешка. – Её зовут Айви. Из Центра сообщили, что она беглянка, так что подойдите ближе и запомните её запах.

Вот теперь я точно в ловушке. Альфы постепенно приближаются ко мне. Образуя полукруг. Стена тел.

Тепло, запах, сила – накрывает меня, как волна. Мир сжимается вокруг меня. Моё дыхание сбивается. Я никогда не была так близко к стольким альфам одновременно. Никогда не была так окружена. Так загнана.

Так беспомощна.

Я поднимаю подбородок. Спина прямая. Но внутри проходит предательская дрожь.

Я рассматриваю их быстрыми, отрывистыми взглядами, боясь задержаться на ком-то слишком долго – будто прямой взгляд может спровоцировать нападение.

Передо мной стоит альфа в маске, похожей на маску в стиле мрачного чумного доктора – блестящие линзы, вылепленный металл, длинные чёрные волосы собраны в низкий хвост. Рядом – более молодой альфа, плечистый, с взъерошенными каштановыми волосами и дерзкой, ни о чём не заботящейся ухмылкой. Третий возвышается, как палач, его лицо скрыто под кожаным капюшоном с двумя прорезями для глаз – и за ними видны только тени.

Но четвёртый…

Четвёртый – чистый ужас.

Гигант.

Газовая маска с вентиляцией. Глубокие рваные шрамы на тех частях лица, что открыты. Левый глаз будто не закрывается полностью. А правый – ледяной. Мёртвый. Пронзающий насквозь.

Тэйн представляет их, слегка подставляя подбородок:

– Чума. Виски. Валек. Призрак.

Его ладонь сжимается на моём плече сильнее при последнем имени.

Призрак.

Подходит.

Все они – как ожившие кошмары. Кроме Виски – он просто козёл.

Чума делает шаг вперёд.

– Что с ней случилось? – спрашивает альфа. Тот, что называет себя Чумой, и я никак не могу понять, он возмущён тем, что ему подсунули бракованный товар, или всё-таки обеспокоен.

Я не знаю, что им рассказали. Но по тому, как Тэйн вёл себя в Центре, сомневаюсь, что ему сказали правду.

– Случился инцидент, – отвечает он мрачно.

Если уж на то пошло, они бы, наверное, вернули меня обратно, узнай они, как сильно меня использовали беты в Центре.

Я не собираюсь тут оставаться, но мои шансы сбежать отсюда всё-таки повыше, чем из того вонючего подвала.

– Ты говорил, она дикая, – протягивает Виски, его ухмылка становится такой, что я бы, наверное, занервничала, если бы это был кто-то другой, а не он. – А ты красавица, да? С тобой будет весело, дорогуша.

Его взгляд скользит по мне, задерживаясь во всех местах, куда ему точно не следует смотреть. Затем он наклоняется так близко, что его дыхание шевелит мелкие волоски на моей шее, и делает глубокий вдох, впитывая мой запах.

Да. Ублюдок.

– Держи руки при себе, Виски, – рычит Тэйн. – Она не для твоих развлечений.

Виски только ухмыляется, отступая.

Тот, что в маске чумного доктора – Чума, напоминаю себе, хотя такое имя сложно забыть, – делает шаг ближе, наклоняя голову набок. Изучает меня, как какой-то образец. Как мотылька, пригвождённого булавкой и беспомощно трепещущего под стеклом.

Он наклоняется, чтобы уловить мой запах, хотя я понятия не имею, как он вообще может что-то чувствовать под этой странной маской. Похоже на такую маску, в которой носитель вообще ничего не должен чувствовать.

– Она истощена, – замечает он, отстраняясь, его голос звучит металлическим шорохом из-за маски. Холодный. Отстранённый. – Если мы планируем использовать её, это нужно исправить.

Я напрягаюсь, чувствуя, как ногти впиваются в ладони. Я не сломанная кукла, которую можно починить, чтобы потом с ней играть. И не какая-то хрупкая птичка со сломанным крылом.

Тот, которого называют Валек – стягивает свою маску. Под ней – резкие, слишком правильные черты. Красивый. Но опасный, как нож. Он ухмыляется – волчья ухмылка. Глаза – холодные, серые, сверкают. Он наклоняется. Слишком близко. Но я чувствую тяжесть его взгляда из-за кожаной маски – тяжёлого и холодного, как лезвие, прижатое к коже.

Он оценивает. Подсчитывает.

Где лучше сделать первый надрез.

И я…дрожу.

Не от покорности. От ярости. От страха. От всего сразу.

Всё моё тело напрягается, когда он делает шаг вперёд – теперь его очередь. Он стягивает капюшон, обнажая резкие, словно высеченные черты лица – куда более привлекательные, чем я ожидала. Он ухмыляется по-волчьи, сверкая белыми зубами и острыми клыками, а его стальные, ледяные серые глаза вспыхивают, едва встречаясь с моими.

Но я уже достаточно долго жила в этом мире, чтобы знать:

некоторые из самых страшных чудовищ – самые красивые.

В его взгляде вспыхивает злорадная искорка, когда он наклоняется, и платиновая прядь скатывается ему на глаза. На виске – три тонкие шрама, маленькие, но заметные там, где исчезают под линией волос. Словно кто-то царапал его лицо, отчаянно пытаясь выжить.

Когда он подносит лицо к моей шее, он делает глубокий, жадный вдох.

Я чувствую себя скорее едой, чем племенным ресурсом.

– Бесподобно, – мурлычет он с акцентом. Должно быть, вриссийский. Его голос похож на тех нескольких солдат с арктических регионов, что изредка появлялись в лагере, но глубже. Бархатный и хриплый одновременно. Необычное сочетание – и оттого пугающее.

Призрак остаётся неподвижным. Непоколебимым. Монолит из мышц и угрозы. Но я чувствую его взгляд – холодный, выслеживающий. Он отмечает каждый мой вдох. Каждую дрожь.

Чувствую себя будто без кожи. Беспомощной. Словно они видят все мои тайные, спрятанные глубоко внутри меня. Включая мою уязвимость.

Когда очередь доходит до Призрака, огромный альфа подходит ко мне, как хищник, крадущийся за добычей. Его тяжёлые ботинки глухо стучат по полу, кожаные ремни с металлическими заклёпками тихо позвякивают, пока он не останавливается прямо передо мной.

Он должен наклониться очень низко, чтобы добраться до моей шеи.

Сердце бьётся так яростно, что я слышу его в ушах.

Он приближается настолько, что странное эхо его дыхания в трубках и клапанах маски заглушает даже гром моих собственных ударов сердца. Его дыхание становится громче, глубже, когда он втягивает мой запах – и эти несколько секунд я вовсе не дышу.

Его взгляд пуст.

Взгляд дикого, бешеного зверя.

Когда он наконец отступает, меня трясёт, несмотря на все усилия сохранить спокойствие. Несмотря на попытки не показать слабость.

Тэйн сжимает моё плечо, будто заземляя меня. Я делаю медленный вдох, пытаясь собраться. Я не могу позволить им увидеть, как я растеряна. Не могу позволить им почувствовать мой страх.

Но, думаю, уже поздно.

Они – альфы. Хищники высшего ранга. Они наверняка этот вкус чувствуют в воздухе, как металл. И теперь они знают мой запах.

Теперь нет места, где они не смогут меня найти.

Тэйн делает шаг вперёд, вставая между мной и остальными.

– Она не игрушка, – говорит он низко, с авторитетом в каждом слове. – Ожидаю от всех вас приличного поведения, пока она обустраивается.

Он ничего не говорит о том, что будет потом. Но я это прекрасно слышу между строк.

Хорошо. У меня хотя бы будет день или два, чтобы продумать план. Если они послушаются Тэйна – а он явно глава, даже если остальные сами по себе опасны.

Альфы переглядываются. Между ними проходит что-то невысказанное. Нечто, чего я не могу прочитать. Каждое их движение заряжено энергией. Не как у бет.

Первым разрывает молчание Виски – ухмылка как лезвие:

– Как скажешь, босс.

Разворачивается и уходит, насвистывая веселую мелодию. Остальные тоже исчезают в тенях бункера, оставляя меня и Тэйна одних.

Я выдыхаю – плечи опускаются. Ненадолго позволяю себе чуть расслабиться.

Я не доверяю Тэйну. Но, по крайней мере, он кажется наименее безумным в этой стае человеческих волков.

Я острее ощущаю его близость. Тепло его тела. Запах – хвоя, дым… альфа. Он просто смотрит на меня. В глазах – тьма, глубокая и непостижимая.

И я ненавижу, что не могу прочитать его.

Это делает моё положение только хуже.

Моя новая тюрьма.

– Пойдём, – наконец говорит он, убирая руку с моего плеча. – Надо тебя устроить.

И какой у меня выбор? Я в самом сердце их логова. Бежать некуда. Спрятаться негде. Я полностью во власти Призраков.

И что-то говорит мне – милосердия у них нет.

Мы идём по длинному коридору. Отголоски шагов бьют по бетонным стенам. Я пытаюсь запомнить повороты, составить карту лабиринта, но коридоры одинаковые, двери одинаковые. Наконец он останавливается, открывает невзрачную дверь и жестом предлагает войти.

Я замираю. Сердце стучит в горле.

Ловушка?

Клетка?

Попробуют запереть – я оторву их члены. По одному. Но Тэйн просто смотрит на меня с приподнятой бровью.

И я заставляю себя войти.

И…

Останавливаюсь. Потрясённая. Это – спальня. Настоящая. С кроватью, комодом… и столом у окна?

Я моргаю. Наверное, галлюцинация. Но нет – кровать накрыта толстым стеганым одеялом, фетровыми пледами, подушками. Комод – из дуба. Стол – гладкий, деревянный.

Я будто во сне подхожу к окну, кончиками пальцев скользя по гладкой поверхности. За стеклом раскинулась дикая природа, тянущаяся за пределы бетонных и стальных построек до самого горизонта – море вечнозелёных сосен, припорошенных снегом. Небо ясное, холодно-голубое, без единого облачка, а солнце отбрасывает длинные тени, стелющиеся по долине.

Это самое красивое, что я видела в жизни.

– Знаю, это немного, – говорит Тэйн за спиной, и я вздрагиваю. – Мы не успели подготовиться. Завтра привезут материалы, чтобы ты могла собрать гнездо, но пока – хотя бы одеяла.

Я поворачиваюсь. У меня рот приоткрыт.

Немного?

Эта комната лучше всего, что когда-либо было у меня в жизни – даже лучше, чем тот шатёр, в котором мы с мамой жили на окраине лагеря в короткий, но такой счастливый период свободы.

– У меня… будет своя комната? – выдавливаю я, хрипло.

Тэйн моргает, сбитый с толку.

– Конечно. А где ещё ты должна спать?

Я чуть не смеюсь.

Где?

На полу. В цепях. В клетке.

– Я… просто… не ожидала…

Он изучает меня некоторое время. Потом кивает, будто что-то решает.

– Это твоя территория, Айви. Никто не войдёт сюда без твоего разрешения. Даже я.

Я моргаю. Уверена, ослышалась.

Он продолжает:

– Не могу обещать того же про коридоры. Мы – стая альф, а не нянечки. Но здесь ты в безопасности. Насколько возможно. Учитывая то, что я видел в Центре Перевоспитания.

Я молчу. Читаю его выражение. Ищу ложь. Но он альфа. Может делать со мной всё что угодно. Ему незачем врать.

– Отдыхай, – говорит он, отходя к двери. – Мы едим в столовой, но ты, наверное, устала. Я попрошу слуг принести тебе еду, одеяла и кое-какие вещи.

Он выходит. Закрывает дверь. Я жду, пока звук его шагов стихнет. Потом бегу – и запираю дверь. Вряд ли поможет. Любой из них сможет снести её одним ударом. Я сползаю вниз по дереву и выдыхаю. Вот она – моя новая тюрьма.

Он был прав: она лучше прежней.

Но я не настолько глупа, чтобы верить, что я для них хоть что-то больше, чем была для альф в Центре. Свежее мясо. Племенной материал. То же самое. Просто стены новые.

Но впервые за долгие месяцы у меня есть пространство.

Своё.

Закрытое.

И когда я подхожу снова к окну, прижимаясь ладонью к стеклу…

Свобода – так близко, что я чувствую её вкус.

Мне только нужно быть умной.

Мне только нужно выждать.

Глава 8

ТЭЙН

Боксёрская груша яростно раскачивается, когда я вбиваю в неё ещё один сокрушительный удар. Пот стекает по лицу, мышцы горят, дыхание рвётся из груди. Но этого мало. Катастрофически мало, чтобы погасить бурю внутри.

Айви.

Это всё, о чём я могу думать.

Как её глаза широко распахнулись от настоящего шока, когда я показал ей комнату – будто она не могла поверить, что это маленькое, спартанское пространство предназначено только для неё.

Какой должна быть жизнь, чтобы человек ТАК удивлялся элементарным вещам?

От одной мысли у меня закипает кровь. Я бью быстрее, сильнее.

Перед глазами всё ещё стоит она, стоящая у окна – бледные пальцы на стекле, взгляд устремлён в сторону базы, словно это не мрачная, суровая крепость, а мать его страна чудес. Она ничего не сказала, но жажду – яростную, отчаянную – можно было почувствовать кожей. Жажду оказаться там, а не здесь.

Не с нами.

Не со мной.

Блять!

Я врезаю по груше так, что она улетает в сторону почти под потолок. Я ведь её надзиратель, а не спаситель. Не имею права забывать об этом.

Дверь скрипит, открываясь, и я чувствую Чуму ещё до того, как вижу его – присутствие, похожее на тень, скользящую в комнату. Я не оборачиваюсь, продолжая молотить грушу, пытаясь игнорировать тот знающий взгляд, который он наверняка на меня бросает.

– Ты её скоро сломаешь, – говорит он спокойно, голос глухо искажён маской. – И тогда тебе придётся снова подавать заявку на новую. В который уже раз.

Он вообще умеет говорить не осуждающим тоном?

Я рычу, наношу последний удар и отступаю, тяжело дыша:

– Лучше уж груша, чем чья-то рожа.

Чума негромко хмыкает, подходя ближе:

– Учитывая, что ты здесь, а я только что разнял Валека и Виски, я бы сказал, что омега оказывает на нас… противоположный ожидаемому эффект.

Я фыркаю:

– Ну, свою «ожидаемую роль» она тоже пока не выполняет.

– Справедливо, – отвечает он, наклоняя голову. – А когда, по-твоему, заканчивается мораторий на прикосновения?

– Ты спрашиваешь для себя или в целом? – спрашиваю сухо.

Он тихо смеётся:

– Немного и того, и другого. Возможно, я самый цивилизованный в этой маленькой стае дикарей, но я всё ещё альфа.

– Это спорно, – бурчу, снова ударяя грушу. Она уже начинает вытекать песком. – В части «цивилизованный».

– В Центре Перевоспитания с ней явно обращались плохо, – продолжает он своим врачебным тоном. – Если отбросить личное влечение, то я считаю, что к ней нельзя прикасаться, пока она не будет обследована и допущена к… интенсивной активности. И неплохо бы, чтобы она набрала вес. Она довольно хрупкая.

– И я так понимаю, именно ты будешь проводить её «обследование», – говорю многозначительно.

– Что могу сказать, у работы должны быть свои привилегии, – отвечает с кривоватой усмешкой.

Я закатываю глаза:

– Ладно. Никто не прикасается к ней, пока она не будет допущена к спариванию – и пока она сама не согласится. Я вам, ублюдкам, не доверяю. Но тебе достанется честь её осмотреть, когда придёт время. Укусит – считай, производственный риск.

– Принимается, – кивает он, затем добавляет: – Её аромат довольно интересный.

Я смотрю на качающуюся грушу, не поднимая глаз:

– Ага. «Интересный» – одно слово для этого.

Скорее похоже на запах крови в воде. Такой дурманящий аромат, что я не могу выбить его из головы. И если даже этот спокойный, расчётливый врач так же зациклен на ней, как и я…

То я начинаю задумываться:

Совет действительно отправил её к нам, чтобы успокоить нас?

Или они хотят, чтобы она стала нашей, блядь, гибелью?

Глава 9

АЙВИ

Ягоды окрашивают мои пальцы в тёмно-фиолетовый цвет, когда я срываю их с куста и жадно засовываю горсти в рот. Сок стекает по подбородку. Мне плевать. Я уже несколько дней не ела по-настоящему.

Я снова снаружи, возле лагеря – единственного места, которое когда-либо было домом. Единственного места, где я чувствовала себя свободной.

Позади трескается ветка.

Я резко оборачиваюсь, сердце подпрыгивает к горлу.

Фигуры в тёмно-зелёной форме движутся сквозь деревья – солдаты, идущие прямо к лагерю. На мгновение я не могу дышать. А потом бегу. Ноги несут меня по лесной подстилке, ветки хлещут по лицу, цепляются за волосы, но я не останавливаюсь. Сзади раздаются крики. Тяжёлые ботинки топчут листья. Они заметили меня.

Я перепрыгиваю через поваленный ствол – рука хватает меня за плечо, резко дёргает назад. Я бьюсь, как дикий зверь, вгрызаюсь зубами в плоть. Солдат матерится и со всей силы бьёт меня по лицу.

Во рту появляется вкус крови.

Я вскакиваю на постели, задыхаясь, пот заливает тонкую ночную рубашку. Тёплые бежевые стены моей новой комнаты плывут перед глазами.

Сон. Всего лишь сон – но и воспоминание. То, что до сих пор преследует меня спустя годы.

Дрожащими руками я подтягиваю колени к груди и обхватываю их. Шрам на левом плече пульсирует – постоянное напоминание о том, кто я. От чего мне не сбежать, как далеко бы я ни бежала. Моя метка омеги – всё ещё на месте, пусть и под слоем рубцов.

Потому что в этом мире я – всего лишь омега.

Дикая. Неисправимая. Дефектная.

Дикий зверь, которого нужно поймать, сломать, покрыть.

Тошнота поднимается к горлу, едкая, как желчь.

Я думаю о матери – её когда-то яркие глаза померкли от пережитого ужаса. Однажды утром я проснулась, а она была уже холодной, неподвижной, с пустой бутылочкой таблеток на полу. Она больше не выдержала: флэшбэки, ночные кошмары, знания о том, что с ней сделали. О ребёнке, рождённом из насилия.

Обо мне.

Горячие слёзы катятся по щекам. Я злым движением стираю их. Слёзы – это слабость.

А слабость убивает.

Или делает хуже.

Я заставляю себя выпрямиться и встать. В маленьком зеркале на комоде отражается исхудавшее, бледное лицо. Я давно себя не видела – и почти не узнаю девушку, на которую смотрю.

На комоде лежит стопка полотенец, в ящиках – одежда. Простая, но не те обноски, которые мне давали в Центре Перевоспитания – если вообще давали одежду.

Тэйн говорил правду: никто не войдёт без моего разрешения. Даже слуга, которого он прислал вчера с едой, сначала постучал. Но я не притронулась к подносу с варёным мясом, рисом и овощами. Хотя это была бы первая настоящая еда за месяцы.

Я не доверяю этим людям. И после столь долгого голода почти ничего уже не чувствую.

Но вот что я чувствую – так это острую необходимость принять грёбаный душ. И хотя выходить из комнаты мне не хочется, сейчас снаружи тихо, и, кажется, я проснулась позже всех.

Я беру полотенце, отмыкаю дверь, выглядываю в коридор.

Пусто.

Я осторожно выскальзываю, тихо чертыхаясь, когда половицы скрипят под ногами.

Ванная – в конце коридора. Я крадусь к ней, вслушиваясь в любое движение.

Тишина.

Я проскальзываю внутрь и запираюсь. Вдоль стены – ряд душевых кабин. Я, задержав дыхание, заглядываю в каждую.

Пусто.

Сердце сжимается чуть меньше. В Центре не было приватности. Беты следили всегда – их взгляды ползали по нашей коже, словно насекомые.

Я вешаю полотенце, стягиваю влажную от пота рубашку. Кожа покрывается мурашками, когда я шагаю под воду.

Горячая, мягкая, обволакивающая. Не ледяные струи из шлангов высокого давления, от которых я едва дышала, пока кожу не разрывало болью.

Я поднимаю лицо к воде, закрываю глаза. Пар окутывает меня, как кокон. Несколько минут блаженного обмана. Будто я там. Где-то в безопасности.

Неохотно я перекрываю воду и тянусь к полотенцу. Я бы осталась дольше – пока кожа не станет сморщенной, – но я не хочу искушать судьбу.

В любой момент могут прийти слуги.

Или альфа.

Я быстро вытираюсь, надеваю оставленное платье. Ткань мягкая, чистая, с лёгким запахом лаванды. Так не похоже на грязные тряпки из Центра, которые стирали раз в неделю, если повезёт.

Пальцами разбираю мокрые волосы – редкая роскошь заботы о себе. Затем осторожно открываю дверь и выглядываю.

Пусто.

Я на цыпочках направляюсь обратно – и, поворачивая угол, врезаюсь во что-то твёрдое.

Чьи-то руки схватывают меня за плечи, удерживая. Я отскакиваю, крик застревает в горле. В голове вспыхивает: жёсткие руки, прижимают, заставляют подчиниться...Но это не страж. Не бета. Передо мной – янтарные линзы кожаной маски Чумы. Его перчатки медленно ослабляют хватку на моих руках.

Я злюсь, глядя на него снизу вверх, сердце всё ещё бешено колотится после столкновения. Затенённые янтарные линзы упираются в меня, нечитаемые, как всегда. Я резко выдёргиваю руки из его хватки и отступаю на шаг.

– Куда это ты так торопишься? – его голос низкий, гладкий, с ноткой насмешки, от которой у меня поднимаются волоски на коже.

Я не отвечаю.

Он наклоняет голову, изучая меня:

– Осваиваешься?

Я оскаливаюсь, показывая зубы:

– Отъебись.

Из-под его маски раздаётся тихий смешок.

– Дикая маленькая штучка, да? Неудивительно, что они так долго держали тебя взаперти.

Ярость вспыхивает во мне ослепляюще-белой вспышкой. Я бросаюсь на него, пальцы согнуты, как когти. Он легко уходит в сторону и перехватывает мои запястья. Я извиваюсь, пинаю его в голень – он даже не шелохнётся.

– Отпусти, – шиплю я, тщетно пытаясь вырваться.

Его прохладные кожаные перчатки поскрипывают, когда хватка крепнет. Не больно – но будто борюсь с железными обручами. Чума может и не такой громила, как остальные Призраки, но по сравнению с ним беты, что когда-то пытались удержать меня, – просто тряпки.

– Успокойся, – говорит он тем же невыносимо спокойным тоном. – Я не собираюсь причинять тебе вред. Мне просто нужно провести быстрый осмотр, убедиться, что ты здорова.

Я застываю. Кровь стынет.

Осмотр.

Слово вызывает воспоминания, которые я из последних сил пыталась вытолкнуть из сознания:

Холодные металлические столы, грубые руки, запах боли и чужого возбуждения.

– Нет, – шепчу я, голос ломается. – Ты меня не тронешь.

Чума снова склоняет голову, будто обдумывает.

– Я медик, Айви. Моя работа – следить за здоровьем стаи. Теперь это включает и тебя. А твои раны заживают неправильно.

Его безликая маска наклоняется вниз, и я чувствую, как его взгляд скользит по моему лицу и телу. Глаз я не вижу, но ощущаю их прекрасно.

Я снова рычу на него, пытаясь вывернуться, делая вид, что поддалась, а потом резко дёргаясь в другую сторону. Ничего. Хватка не ослабевает.

Я хрипло смеюсь – резко, ломко:

– Я не часть вашей стаи, – сорванным голосом огрызаюсь я. – И никогда ею не буду.

– Пока нет, – безмятежно соглашается он. – Но ты под нашей защитой. А это значит – убедиться, что ты не ранена и не больна.

Паника взмывает в горле, как когтистый зверь. Стены будто сдвигаются. Воздуха мало. Думать невозможно. Нужно бежать. Нужен выход.

Хватка альфы смягчается – не настолько, чтобы я могла вырваться, но кости перестают болезненно поскрипывать. Большие пальцы нежно проводят круги по внутренней стороне моих предплечий.

Его прикосновение должно вызывать отвращение. Но вместо этого по позвоночнику пробегает тёплая дрожь, ноги слабеют. Из горла вырывается тихий всхлип – инстинктивная реакция омеги на успокоение альфой. Я тут же его давлю.

И ненавижу своё тело ещё сильнее.

Особенно учитывая, что ни один альфа, которого я встречала, никогда не пытался меня успокоить.

– Тише, – бормочет он. – Тише, Айви. Я знаю, тебе страшно.

Пауза.

– Тэйн сказал, что был инцидент. Как ты получила эти синяки?

Я молчу. Он продолжает, ещё мягче:

– Если они причиняли тебе боль в том месте… ты можешь рассказать. Клянусь своей жизнью – я никогда не причиню тебе вреда. И никто в стае – тоже.

Я хочу поверить. Хочу утонуть в низком баритоне его голоса, позволить ему притупить мой страх. Я омега. Моя природа тянется к прикосновению, к безопасности, к связи. Даже если это ложь.

Но доверие – роскошь, которую я не могу себе позволить. Никогда.

Я вырываю одну руку и провожу когтями по его маске. Глубокие борозды остаются на тёмной коже. Он отшатывается – не от боли, от неожиданности – и я использую шанс. Вырвавшись, бегу что есть сил. Мои босые ступни шлёпают по полу, волосы липнут к лицу.

Сзади слышу, как он зовёт меня, но я не останавливаюсь.

Не могу.

Я слетаю по лестнице, врезаюсь в стены, скольжу на поворотах.

Почему он не использовал рык?

Странная мысль, но явно не настолько важная, чтобы остановиться.

Входная дверь – прямо передо мной.

Спасение.

Я рывком распахиваю её – и врезаюсь в стену из мускулов.

Тэйн.

Я отшатываюсь, моргаю, глядя в его удивлённые тёмные глаза. Он хватает меня за плечи, нахмурившись:

– Айви? Что случилось? Что произошло?

Я яростно мотаю головой, пытаясь проскользнуть мимо. Его руки мягкие, но непреклонные. Паника сжимает грудь, лёгкие горят. Перед глазами пляшут чёрные точки.

Я хватаю его за форму, но пальцы немеют. Руки обвисают.

Слышу шаги. Голос Чумы.

Нет. Нет, нет!

Колени подгибаются, мир становится жидким, переворачивается набок. Сильные руки подхватывают меня, не давая упасть.

Тэйн, соображает мой затуманенный мозг. Он что-то говорит, губы двигаются, но до меня доходит только гул крови в ушах. Где-то рядом – голос Чумы.

Я не дам ему меня поймать.

Не дам…

Последнее, что я вижу, прежде чем тьма поглотит всё – янтарный блеск линз Чумы, когда он появляется на вершине лестницы, протягивая руку.