Текст книги "Напарник обмену и возврату не подлежит (СИ)"

Автор книги: Лена Тулинова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц)

– Иди-иди, пока голова на плечах, – напутствовал его вслед Солто.

– Где мой стажёр? – спросила Ферра.

– Его приставят охранять курьера, – сказал Луиджи. – Там будет две смены по два человека, вот Гатто и поехал с одним таким. Повезло тебе с напарничком, смотри какой исполнительный.

– Да, повезло, – рассеянно ответила Ферра, думая вовсе не о юном Чезаре-Котёнке.

– Правда, он на тебя всю бумажную работу свалил, – засмеялся коллега, – так что, пожалуй, даже вдвойне повезло.

– Бумажную работу на меня свалил вовсе не стажёр, – кривовато усмехнулась Ферра, покосившись на шефа.

Тот сделал вид, что не расслышал.

– Хочу напомнить, что против братства нам придётся действовать аккуратно, – сказал он. – Ну, и так, чтобы комар носа не подточил. Мне уже с утра пришло письмо счастья от их поверенного.

– И что там было? – живо спросил Луиджи. – Предложение руки, сердца и вечной дружбы?

– Сердца пока, по счастью, не было, но написано довольно забавно, – скривил губы Солто. – Выбор очевиден: или я буду плохо спать, или получу приличную сумму.

– Ко мне сам Франческо Де Ритта подошёл в баре, – то ли похвасталась, то ли доложила Эрманика.

– Ну вот, а мне никто ничего, – огорчился Луиджи. – Как теперь жить, зная, что Братству ты неинтересен?! Ни единого предложения!

– Как жить? Спокойно, – пожала плечами Ферра. – Радоваться, что ты им безразличен и рук, ног и сердец тебе никто присылать и уж тем более отрезать не станет.

– Ффф, матерь божья, Эрми, что ты такое несёшь, – расфыркался Луиджи и принялся мелко, многократно креститься.

– Ничего не несу, кроме недобрых вестей: Де Ритта всерьёз решил взяться за Орнеллу и постарается её уничтожить, – ответила Ферра. – Выбор у неё, прямо скажем, небогатый.

– Или тюрьма, или смерть? – уточнил шеф.

– А не надо было нарываться, – заключил Луиджи. – Сидела бы с мамочкой в Московии, ждала бы нового фильмеца с папашей и радовалась бы жизни.

– Некоторые не умеют радоваться, – появляясь прямо за спиной коллеги, сказал Альтео.

– Я рада уже тому, что сегодняшний день наполовину прожит, – сказала Эрманика.

Луиджи умчался к лестнице, затопал по ней на второй этаж, а Ферру за локоть придержал Солто.

– Как твои занятия с камой Нетте-Дженца? – спросил он уже совсем другим, почти отеческим голосом.

– Прекрасно, – ответила Ферра, пожалуй, слишком резко и холодно. – Сегодня с её другом-медиумом хороним моего воображаемого друга. Так что я больше не буду никого пугать разговорами с пустотой!

– Неожиданно, – кашлянул шеф. – В таком свете я начинаю думать, что и нашему психологу нужен психолог.

– Это часть терапии, – сказала Эрманика. – Такой… наглядный урок.

– И медиум?

– А что медиум? – спросила Ферра. – Он её друг, в нашем штате не числится.

– Медиумы – шарлатаны, а не маги. Даже церковь не включила их в список прощения, – сообщил Солто. – Как бы он тебя не облапошил.

– Но он ведь не требует ни денег, ни имущества, – удивилась Ферра. – Какая у него выгода?

– Не знаю, – признался Солто. – Но ты всё-таки будь осторожна.

***

Цветы нашлись в лавке на углу Виа Мирра и Страда Сан Ладзаро. Бледно-розовые и тёмно-красные розы в высоких вазонах, скромные белые хризантемы, вызывающе-жёлтые ветки акации с остро пахнущими цветочками-шариками… Ферра даже пару раз чихнула на них, а затем шёпотом спросила у Альтео:

– Какие цветы ты бы хотел?

– Вон те, – сказал ди Маджио. – Их можно посадить там, под персиковым деревом… Будет красиво.

Гиацинты в обёрнутых в гофрированную бумагу глиняных горшочках стояли отдельно. Они едва начинали цвести, но уже издавали роскошный аромат, который ни с чем не перепутаешь.

– Хотите? Уступлю недорого, – с надеждой в голосе предложила цветочница, заметив, что Ферра смотрит на толстенькие стебли с фиолетовыми и нежно-лиловыми бутонами. – Собирались разбудить их к концу поста. Чтобы на Пасху брали! А они вон как, на месяц раньше проснулись, ишь, торопыги.

– Давайте, – согласилась Ферра и выбрала несколько горшочков.

В них дружными семейками росли из двух-трёх луковок почти распустившиеся гиацинты – белые, розовато-сиреневые, фиолетовые. Бабушка очень любила гиацинты, а Ферра, в целом тогда равнодушная к цветам, любила бабушку. Нельзя было не любить эту энергичную худощавую женщину, которая с одинаковым удовольствием и рвением бралась что за уборку, что за возню в цветнике, что за любое другое дело. Бабуля была из того поколения, когда основным призванием женщины было выйти замуж, сидеть с детьми и смотреть за домом. Потеряв двоих сыновей во время смуты и ещё одного на войне, бабушка потеряла интерес к единственной дочери. И любовь в ней вспыхнула только с рождением маленькой Ники.

Ради неё купили новый дом. Ради неё разбили сад и везде сажали цветы. Эрманика должна была вырасти маленькой принцессой, пойти учиться в какой-нибудь хороший университет, стать врачом или адвокатом.

А гиацинты… Бабушка держала в прохладном подполе луковки, которые «будила» за какое-то время до Пасхи. Для маленькой Эрманики всегда оставалось загадкой, как предугадать точное время, чтобы стрелки начали распускать первые цветочки именно в Страстную пятницу, а к Воскресению благоухать вовсю! Когда Пасха была поздняя, это казалось невозможным, гиацинты, вот как сейчас, рвались из темноты на волю уже в конце февраля! Но у бабушки получалось. Каждый раз день в день. И она говорила: это символ возрождения из небытия. Это первый знак того, что чудо произойдёт.

И каждый год чудо происходило.

***

Когда пришли Космо и Леона, Ферра уже всерьёз жалела о том, что не может удавить Альтео ди Маджио собственными руками.

– Я в жизни ещё не видела такого болтливого покойника, – пожаловалась она медиуму, – а я их, поверьте, с моей работой повидала немало.

– А что не так? – спросил Космо, оглядывая плоды старания Ферры.

В просторной «общей» комнате она поставила посередине старый стол из кладовки, застелила его белой скатертью с красной кромкой. На столе улёгся Альтео, сложив руки за голову. На нём был костюм. Раньше ди Маджио никогда не менял одежду! Всегда появлялся в серых брюках в тонкую синюю полоску, подтяжках и белой рубашке с расстёгнутым воротом. Ферра привыкла к такому Альтео ещё в детстве… в её семь или восемь лет, когда смешливый темноволосый мальчик на несколько лет старше вдруг появился рядом и сказал «привет». Помимо этой одежды, уже на взрослом Альтео всегда была шляпа. А сейчас на нём вдруг появился такой красивый чёрный костюм с белым парчовым жилетом и таким же галстуком, и белая роза в петличке. Аккуратно приглаженные тёмные волосы казались париком.

– Всё ему не так, – вздохнула Ферра. – То он утверждает, что должен лежать в настоящем гробу, то ему не нравится, как я покрасила коробку…

– И положила туда красный бархат! Красный! – возмущённо сказал ди Маджио. – Когда я просил белый шёлк!

– У меня нет белого шёлка!

– А твоя блузка?

– Это единственная нарядная блузка в моём шкафу, почему я должна её резать?! Вот видите, Космо, это просто какой-то кошмар. Вы где-то видели, чтобы кто-то так препирался по поводу своих похорон?

– Ни разу, – радостно ответил медиум. – И я очень доволен, что вижу и слышу это. Потрясающий материал, никогда такого не видел…

– Постойте-ка, а разве вы уже не проводили такие обряды? – с беспокойством спросила Ферра.

– Упокоение призраков и устранение фантомов моя работа. Но я никогда не сталкивался с такими явлениями, как ваш Альтео – только слышал о подобном, равно как и о том, с помощью чего решаются такие проблемы.

– Я требую священника, – капризно сказал ди Маджио. – Почему нет священника?! Кто-то же должен читать молитвы или там петь псалмы, а?! Какие это похороны, если не пришёл падре!

– Угомоните его как-нибудь, пожалуйста, пока я не сошла с ума окончательно, – взмолилась Ферра, стискивая руки на груди. – Он стал таким невыносимым в течение последних пары часов, что мне кажется – у меня голова треснет от его болтовни.

– Леона, ты ведь обещала, что позовёшь капеллана, – сказал Космо.

– И он обещал прийти, – рассеянно ответила Нетте-Дженца.

Она не слышала препирательств с Альтео, точнее, слов призрачного парня, но понимала, о чём напряжённо беседуют Космо и Ферра. Понимала, что в этом разговоре принимает участие и ещё один собеседник. Но ей всё же было не по себе.

– Это отдаёт каким-то то ли запретным колдовством, то ли и вовсе святотатством, – сказала психотерапевт, помещая своё полное, монументальное тело на диван подальше от стола. – Поэтому я не уверена, что священник…

– Священнику до жути любопытно, что вы придумали, – сообщил от дверей падре Амадини, служивший в полицейском управлении.

Ферра его практически не знала, но этот развязный, немного пошловатый парень с его зализанными гелем волосами ей никогда не нравился. Когда случалось что-то из ряда вон выходящее и требовался священник, Амадини был тут как тут. Но вот даже сейчас – разве не мог он хотя бы притвориться священнослужителем, раз уж не получается быть им? Небритый, частенько брякающий не к месту сомнительные изречения, лишь слегка напоминающие цитаты из Писания, плохо учивший в семинарии латынь, Амадини казался Эрманике пародией на то, каким должен быть настоящий капеллан.

Но ди Маджио был готов и на такого священника.

– Отлично, – сказал он. – Этот парень хоть дьявола отпоёт, лишь бы было весело.

– Привет, Амадини, – сказала Ферра. – У нас тут задумано унылое веселье в стиле «схорони воображаемого друга». Этого «друга», разумеется, никто, кроме меня и медиума, не видит.

– Ого! – удивился и обрадовался развязный падре. – Я участвую! Хотя… разве тебе не жаль расставаться с таким напарником? С ним можно и выпить, когда больше не с кем, и посмеяться над тем, над чем больше ни с кем не посмеёшься. И даже посоветоваться. А главное, уж этого-то никогда не убьют.

– У меня толковый стажёр, может, он моим напарником и будет. А может, дадут другого. Но уж точно не такого, который может вломиться ко мне в душ или в туалет или будет сидеть на капоте машины, когда я её веду. И не такого, которого невозможно заткнуть!

– Это всё про меня, – с нежностью сказал Альтео. – Ну, если ждать больше некого и нечего, давайте приступим к моим похоронам. Командуйте, Космо!

– А потом найдется, чего пропустить пару стаканчиков? – спросил Амадини с усмешкой.

– А как же воздержание в святой-то день? – спросила Нетте-Дженца.

– Ещё ведь даже не пятница, хотя и в пятницу я могу, – сказал развязный падре, ухмыляясь ещё шире. – У меня с богом отношения – лучше не надо. В смысле – не надо мне лишний раз напоминать всевышнему, что я есть. Смешаться с толпой и не отсвечивать.

– Вы приготовили что-то, что сможет символизировать гроб? Выкопали могилу? – спросил тем временем Космо.

– Я приготовила, – сказала Ферра. – Пойдёмте на задний двор.

Старое абрикосовое дерево разрослось так, словно хотело заменить собой целый сад. Здесь Ферра устроила что-то вроде крошечного кладбища. Деревянную коробку от дедушкиных шахмат (которые давным-давно порастерялись) Эрманика пожертвовала неохотно, но решительно. Она покрыла потрескавшееся дерево слоем быстросохнущей чёрной краски, а изнутри приклеила красный бархат – от уже давно вышедшего из моды маминого платья. Альтео, как выяснилось, мечтал об ореховом гробе с белым шёлком, и его недовольство как-то странно задело Ферру.

Но в целом она всё-таки подготовилась именно так, как просил её Космо. Теперь же она, медиум, а также падре и Леона встали, опустив головы, и выслушали подходящую случаю проповедь, после которой Амадини спросил:

– Желаете что-то сказать, кама Ферра?

– А? Да, – встрепенулась Эрманика. – Сказать? Он правда со мной с детства был рядом, появился, когда мать с отцом разошлись – уже в третий или четвёртый раз, со страшным скандалом. В доме стало вроде бы спокойней, только мать стала всё время прикладываться к бутылке. Мне было одиноко… Дедушка с бабушкой тогда ещё работали, их не было целыми днями, я оставалась одна. И вот однажды мне стало очень страшно одной. Дом большой, пустой, да ещё началась гроза. По-моему, тогда-то и появился Альтео. Мы потом с ним часто играли вместе. Он подбивал меня на шалости, а когда я пыталась как-то оправдаться, мне влетало вдвойне: за него и за меня. Но я не помню, когда Альтео ди Маджио исчез. Он просто стал появляться всё реже и реже, пока не пропал совсем. Кажется, мне было тогда лет семнадцать или около того. Он исчез и не появлялся до прошлого года, когда… Мы не попрощались, и, наверное, меня это очень задевало, поэтому я так злилась, когда Альтео явился как ни в чём не бывало. Он мешал спать, не давал покоя, в больнице несколько раз доводил меня до истерики, а теперь… Пожалуй, вчера Альтео неплохо проявил себя. И мне даже показалось, что мы могли бы если не подружиться, то хотя бы сработаться. Но он сам хочет уйти. И вот теперь я стою здесь и прощаюсь с ним.

– Аминь, – серьёзно сказал Амадини, – а теперь давайте предадим тело земле.

Что ж, коробка утонула в рыхлой почве достаточно быстро, тут и работы-то было – на пару взмахов лопатой, не более. Космо при этом старательно выписывал руками какие-то диковинные пассы.

– Кенотаф, – сказала Леона. – У древних греков это так называлось: кенотаф, могила без тела. Этакие… ненастоящие похороны в надежде, что душа найдёт дорогу на тот свет.

– Надеюсь, вашему другу это поможет. Ну что, это всё? Я могу уйти? – спросил падре.

– Конечно, – сказал ди Маджио, сидя под деревом. – Понятно же, что дело не в тебе. Пока-пока, падре Амадини, жаль, что ты меня не видишь и я не могу составить тебе компанию в баре!

– Стойте! Он же ещё не исчез, – сказала Ферра, не зная, радоваться ей или огорчаться.

Но вот Космо – тот явно расстроился.

– Или мы что-то упустили, драгоценнейшая Эрманика, – сказал он, – или же способ нерабочий. А мне говорили, что это работает! Обидно.

– Конечно, обидно! Мне не открылись врата и я не увидел ту самую грань, потому что никакого моего умирания не произошло. А я хотел именно умереть.

– Что-то ещё держит вас, уважаемый Альтео, – ответил Космо.

Ферра заметила, что Леона Аурелия чувствует себя неловко, и указала на неё медиуму.

– Да, это так, – сказала психотерапевт, когда её спросили об этом прямо. – Похоже на какой-то фарс. Да ещё святотатственный! Молитва, проповедь, похороны со священником – а тела при этом нет.

– Тела и быть не может, – ди Маджио улёгся поудобнее на вскопанном участке земли. – А! Я знаю! Космо, ты плохо старался, потому что ничего про эту грань ведать не ведаешь. Что странно. Но ты ведь куда-то уводишь призраков и фантомов?

– Я увожу их не за какую не за грань, я просто указываю им путь, – пояснил Космо.

– И что я должен увидеть?

– Всегда по-разному бывает, – ответил медиум охотно, – кто-то видит тоннель, кто-то дорогу, а кто-то, случается, садится в лодку и плывёт по реке.

– Кама Нетте-Дженца, а вы что думаете о пути, который мог бы привести вас… туда? – Ферра указала пальцем в небо.

– Я бы хотела уйти, – нахмурилась Леона, мелко перекрестившись и поцеловав крестик. – Мне уже совсем не нравятся ваши разговоры! Душа возносится, незримая и свободная, и всякие там реки, лодки и тоннели не имеют к этому отношения.

Но, помолчав, добавила:

– Мне кажется, я бы просто оказалась у белой двери и постучалась бы в неё, и мне бы открыли.

– А я нырнул бы в облака, такие розовые, белые и сладкие, как сахарная вата, и оказался бы уже на той стороне, – мечтательно сказал Амадини.

– У каждого своё представление об одном и том же, – заключил ди Маджио.

– А куда ты уходил в прошлый раз? – спросила Ферра.

– Я просто прятался от тебя в сером тумане, таком густом, – задумчиво сказал призрачный товарищ. – И он словно не пускал меня к тебе. Но грани там никакой не было, я бы даже сказал, что туман не отпускал меня и туда… В смерть.

Ферра на всякий случай пересказала его слова для Нетте-Дженцы и Амадини.

– Твой братец просто хочет остаться, – сказал Амадини. – А я, пожалуй, пойду. Ещё успею помолиться перед сном.

– Подождите, падре, – воскликнула Ферра. – Альтео, а может, надо выполнить твою последнюю волю? И тогда ты сможешь увидеть ту грань?

– И тебе тоже не хочется, чтобы он ушёл, – заключил падре. – Я слышу это в твоём голосе. Ты вот-вот заплачешь…

– Спой, пожалуйста, – попросил Альтео. – Смогу я уйти или нет, а твой голос услышу. Спой то, что никогда не пела и так, как никогда не пела. Спой бабушкину песню. Ту песню, понимаешь? И, быть может, всё решится само собой.

– Он просит спеть, – сказала Ферра, повернувшись к медиуму, падре и Леоне.

Психотерапевт пожала полными красивыми плечами.

– Вы говорили, что поёте только в ванной. Я это помню. Если вы сможете спеть сейчас, при зрителях, это в любом случае будет прогрессом. Возможно, даже примирением с самой собой. Так что не повредит ни вам, ни вашему, – тут Леона запнулась, – вашему другу.

– О, и я бы послушал, – обрадовался Амадини.

Космо лишь пожал плечами.

– Я не знаю. Но постараюсь ещё раз найти ту дорожку, которая уводит моих подопечных прочь.

В его голосе слышалось разочарование. Кажется, медиум всерьёз хотел испробовать какой-то новый для него метод и был огорчён.

Но это было лучше, чем то, что подозревал шеф Солто! Никакая не махинация, а просто любопытство учёного или нетерпение мага, которому показали новую комбинацию жестов для успешного воздействия.

– Мне… петь? Может быть, вы тогда уйдёте в дом, а я тут… – неуверенно сказала Ферра.

– Нет, я должен присутствовать как проводник, а Леона нужна мне для подпитки, – быстро сказал Космо.

– А я просто останусь, я священник, а это похороны, – заявил падре, хотя почему-то Эрманика стеснялась его меньше других.

– Нет, пусть остаются. На моих похоронах и так до обидного мало людей, – вставил Альтео.

– Хорошо, – она прикрыла глаза. – Я спою. Как уж получится. В конце концов, жизнь – это не мюзикл… В том смысле, что музыка ниоткуда не появится, а голос внезапно не станет лучше, чем у певицы в опере.

– Бабушкину песню, – напомнил Альтео, и Ферра, кивнув, запела.

Мы вышли из воды, из пены моря,

Я помню, мы с тобою были рыбы.

Сейчас же мы с тобой два апельсина:

Качаемся на ветке, напевая:

Мама, смотри, там птица, мама, она летит,

Мама, смотри, над морем снова ласточка кружит!

Ласточка-птичка, мама, ласточка там летит,

То над водою низко, то в вышине она парит.

Песня была старая, её перепевали сотни раз по всей Ремии, а может, и по всему миру. Поэтому, когда к припеву голос Ферры немного окреп, хорошо знакомый мотив подхватил и Амадини.

У него был приятный, ласковый тенор. Падре старательно выводил:

Но ветер дует и качает ветку,

Держись, родная, чтоб мы не упали.

Мы хрупкие, мы упадём на землю,

Мы созданы из хрусталя и разобьёмся.

Вступила третьим голосом и Леона, с таким видом, словно это была какая-то церковная песня. А ведь мотив был довольно легкий, приплясывающий! И только слова будили что-то смутное, то ли тревогу, то ли печаль…

В твоих глазах сверкает нежный жемчуг,

В моих глазах темна вода морская.

Любовь стареет, если взгляды остывают,

Но возвращается, когда её окликнешь.

Мама, смотри, там птица, мама, она летит,

Мама, смотри, над морем снова ласточка кружит!

Ласточка-птичка, мама, ласточка там летит,

То над водою низко, то в вышине она парит.

Альтео, по-прежнему лёжа на земле, сложил руки на груди и запел сильным, красивым голосом:

Не плачь, тебе отдам я своё сердце,

Неважно, что я без него останусь,

Лети, лети над морем и над сушей,

Я буду пеной, ты – весёлой птичкой.

Последним, надтреснутым фальцетом, вступил в их квинтет Космо:

Мама, смотри, там птица, мама, она летит,

Мама, смотри, над морем снова ласточка кружит!

Ласточка-птичка, мама, ласточка там летит,

То над водою низко, то в вышине она парит.

Они спели припев ещё раз. И на последнем слове Ферра поняла, что всё изменилось. Откуда-то подул тугой, тёплый ветер, всколыхнул голые ветви абрикосового дерева, уронил один из горшочков с гиацинтами, приготовленными к пересадке. Поющие на секунду задохнулись, потому что ветер сбил им дыхание, и умолкли.

Что-то переменилось. В воздухе запахло дымом и морем. Чиркнув крылом возле самого носа Эрманики, пролетела какая-то птаха, а затем всё стихло. Альтео ди Маджио пропал.

ЧАСТЬ 2.

ГЛАВА 1. Одинокая фея в лазоревой чаще

– Космо?

Медиум сидел прямо на холодной земле, глядя прямо перед собою широко раскрытыми глазами. И даже не моргал. Его остекленевший взгляд пугал уже по-настоящему. Зато чувство неловкости, мучившее Ферру вплоть до того, как они спели бабулину песню, само собой прошло.

– У нас получилось? – спросила Нетте-Дженца, необычно бледная и какая-то растерянная.

– Да получилось, конечно, – уверенно сказал капеллан Амадини, хотя его-то никто и не спрашивал. – Я прямо почувствовал! А теперь, пока никто оттуда не смотрит, идём в дом, Ферра, я бы с удовольствием пропустил пару стаканчиков.

Леона Аурелия при этих словах фыркнула, словно негодующий кит, и, поспешно попрощавшись, ушла. Космо же сказал, как во сне:

– Я посижу тут… ещё немного. Мне надо прийти в себя. Простите, Камилла…

– Эрманика, – поправила Ферра.

– А… да, в самом деле, – Космо не смотрел на неё, его взгляд по-прежнему был пустой и отсутствующий. – Дайте мне минут десять, чтобы немного…

Ферра не стала дожидаться окончания фразы, тем более, что медиум явно и не собирался договаривать. Она вытерла испачканные руки тряпицей, заранее заготовленной специально для этого, и окинула «могилу» хозяйственным взглядом. Гиацинты в маленьких глиняных горшочках ждали пересадки, но Эрманика решила, что сделает это потом. Завтра.

– Так чего тебе налить, Бенцо? – спросила она у капеллана, когда они вошли в пустой дом.

– У тебя тут… как будто ещё пяток призраков живёт, – окинув взглядом просторную общую комнату, сказал Амадини. – Не пахнет хорошим домом.

– Ты в общем-то можешь выпить и в баре, – угрюмо ответила на это Ферра.

– У тебя есть кофе? – спросил падре.

– А как же пара стаканчиков?

– Я не пью в пост, – скупо улыбнулся Амадини. – Но иногда обожаю выводить из себя таких, как наша кама Нетте-Дженца. Это действительно смешно.

– Смешно смеяться над верующими? – покачала головой Ферра.

– Смешно смотреть, как ханжи борются с собой, не зная, что правильнее: праведно вознегодовать или мудро сдержаться, – улыбка Амадини стала ещё шире. – А ты думала, священники всегда должны ходить с лицом, постнее прошлогоднего сена и с мыслями только о Боге? У нас есть чувства, и не в последнюю очередь – чувство юмора.

Эрманика была вынуждена признаться самой себе в том, что действительно считала священников исключительно «постными». Ей и встречались в основном такие, к примеру, приходской священник, к которому дед обожал ходить на проповеди по воскресеньям. Скучнее для маленькой Эрманики ничего не было, даже школа казалась куда веселее. Умел ли улыбаться святой отец из местной церкви? Были ли у него всяческие чувства, оставалось для всех секретом.

Амадини точно был не таким, и что бы он сейчас не говорил, спиртным от него частенько попахивало. Но в пост или нет – настолько Ферра не принюхивалась.

– Так что? Не жалко тебе твоего воображаемого напарника? – спросил Амадини, когда Ферра принесла из кухни свежесваренный кофе.

– Не такой уж он и воображаемый, как выяснилось, – ответила она. – Космо сказал, что такие вот фантомы получаются из неупокоенных душ детей, которые могли бы стать магами, если б не умерли.

«Меня убили», – сказал Альтео.

В этом была какая-то загадка, и внезапно Эрманика задумалась именно об этом. Кто и когда мог убить ребёнка, совсем маленького, судя по обрывочным сведениям? И нельзя ли пошарить по всяческим архивам, чтобы выяснить судьбу семьи ди Маджио? Только неизвестно, с какого города Ремии начинать.

Впрочем, она в любом случае начала бы с Ситтарины. Здесь он появился впервые, в этом самом доме, где так страшно было маленькой Эрми.

– Ферра, – окликнул Амадини. – Ты засыпаешь.

– Я? Нет, – встрепенулась Эрманика. – Задумалась, извини.

– Я говорю: если твой воображаемый маг совсем не то, о чём ты раньше думала, если не ты его придумала, то почему он должен был исчезнуть силой твоего внушения и воображения?

– А я не думаю, что он исчез насовсем, – спокойно ответила Ферра. – Я думаю, для него это некая игра. Вернётся через пару дней.

Или через пару лет. Она как-то даже забыла спросить, где, собственно, мог находиться ди Маджио, когда его не было. Хотя он мог и не помнить. Он говорил, что многое не помнит.

– Ладно, я пойду. Завтра утром дела, надо бы выспаться.

– Кофе тебе не помешает уснуть? – усмехнулась Ферра.

– А почему он должен помешать?

Амадини ушёл, а Ферра выглянула в окно. Космо так и сидел под деревом. Заподозрив неладное, она вышла и потрогала медиума за плечо. Тот взвился так, что Ферра едва не прихлопнула его магией – первым порывом было обездвижить, прижать к земле, а уже потом разбираться.

– Что-то не так? – спросила она у медиума.

– Простите, кама Ферра, – пожилой мужчина попросил помочь ему подняться, зашёл в дом и только там сказал, что немного закоченел.

Новая чашка кофе согрела его, и Космо немного расслабился.

– Что случилось? Почему вы после сеанса вели себя так странно?

– Вам разве известно, как должен вести себя медиум после сеанса? – иронично засмеялся старик.

– Вы уходите от ответа, Космо. Если не хотите, чтобы я применила к вам какую-нибудь технику допроса, говорите прямо, не увиливайте.

Она устала и хотела остаться одна. Но Космо, уйди он сейчас, непременно стал бы причиной бессонницы. Этакой занозой, которая мешает сосредоточиться или расслабиться. Эрманика то и дело бы возвращалась к его странному поведению и не сумела бы сомкнуть глаз. А наутро была бы вся нервозная и злая, и тогда занятие с Леоной Аурелией пройдёт плохо, что ещё отдалит получение вожделенного допуска к работе.

– Я не увиливаю, – сказал Космо. – Можно ещё кофе?

Она сварила очередную порцию, но сама воздержалась. Если всякий раз пить кофе с собеседником, то точно глаза не будут закрываться.

– Эрманика, мы все ошибались, – сказал медиум, отпив немного кофе. – Эта грань всё меняет. Все наши представления. И если Кристо сумел вернуться оттуда, то и кто-то ещё… может.

– Что вы увидели?

– Я увидел луг, реку и солнце с той стороны, – сказал Космо. – Но это не была та река, через которую я помогал переправляться потерявшимся теням. Это была самая обычная речка и самое обычное солнце, только как будто не из нашего мира. Даже не знаю, что подсказало мне… Разве что показалось, что солнце заходит не с той стороны?

– Почему вы решили, что это именно та грань, о которой говорил Альтео? – заинтересованно спросила Ферра. – Что дало вам понять?..

– Я должен вам признаться. У меня была тень, фантом, – сказал Космо. – В юности. После того, как священник провёл обряд экзорцизма, Камилла ушла, и она сказала, что уходит именно за грань. Ни про реку, ни про дорогу, ни про двери она не говорила. Очень хорошо помню, речь шла именно о грани. Я увидел её там, за рекой. Камиллу. Она была готова вернуться, но потом… просто махнула рукой. За эту грань ушел и ваш друг Альтео. Я видел, как они поздоровались, Альтео и Камилла, а я никогда раньше не видел, чтобы духи или фантомы вот так… встречались.

Космо помолчал и сам себе кивнул:

– Это была грань, о которой говорила Камилла. Та самая грань, за которую она ушла.

– А она возвращалась? – решила уточнить Ферра, вспомнив, что совсем недавно Космо оговорился и назвал её этим самым именем: «Камилла».

– Нет, – покачал головой старик. – Но я и по сей день жалею об этом, я любил Камиллу и хотел бы, чтоб она вернулась.

– Мне кажется, я тоже буду жалеть об уходе Альтео, – пробормотала Ферра.

– Нет-нет, не стоит расстраиваться, Эрманика. Ведь ваше решение было верным, а прощание – правильным. Вы погорюете о нём, как о покойнике, а затем утешитесь. В некоторых странах… в некоторых конфессиях принято поминать человека, да и в нашей вере многие еще вспоминают о сороковинах.

– Ну да, тут попробуй не вспомнить, пост-то как раз сорокадневный, – вздохнула Ферра. – Аккурат в Пасху…

– Так вот, лучше не поминать, – сказал Космо серьёзно. – Мало ли каким он вернётся.

– Вообще-то тут вы правы, – ответила Эрманика, которая уже начала рассматривать такую возможность. – В детстве Альтео был тем ещё озорником. А вернувшись взрослым, показался мне безответственным, словно подросток. Как будто ему не тридцать лет, а всего лишь тринадцать. И больше вредил, чем помогал.

– Но вы захотите его видеть. Я знаю, – с нажимом сказал Космо. – Знаете, Эрманика, я, конечно, не Лео… Не Леона Аурелия, не психолог. Но я бы посоветовал вам найти себе близкого человека. Настоящего, живого, а не фантомного. Вам нужно уйти от одиночества, расстаться с прошлым.

– И жить дальше, – спокойно кивнула Ферра. – Я знаю все эти советы наизусть. Я подумаю.

– Вот и хорошо, – медиум допил кофе и посмотрел на донышко чашки.

– Умеете гадать по кофейной гуще? – спросила Эрманика.

Космо вздрогнул и отставил чашку подальше.

– Прощайте, кама Ферра. Надеюсь, больше не встретимся, – сказал он быстро.

Когда он ушёл, Ферра с любопытством заглянула в его чашку. Но там, разумеется, было лишь немножко осадка да кружевной узор пенки.

В ту ночь она спала хорошо, но видела грань – ту самую грань, о которой столько говорилось. Только трава была сизовато-голубая, подёрнувшаяся росой, а за рекой цвела целая роща деревьев с незнакомыми лазоревыми цветами. Они сливалось бы с небом, не будь оно зелёным, а не голубым.

И на берегу реки стояла одинокая фигура с крыльями. Было очень далеко, но Ферре всё-таки показалось, что крылья эти, похожие на стрекозиные, а не птичьи, отблёскивают металлом в лучах закатного розового солнца.

Которое должно было заходить там, за рощей, но медленно падало за горизонт за спиною Эрманики.

***

На другой день у Эрманики был законный выходной среди недели, а в пятницу пришлось выйти из дома. И уже собравшись, она протянула руку к звонким хрустальным трубочкам.

Колокольчик…

– К чёрту, – сказала Ферра, отдергивая руку. – Хватит этого. Это уже напоминает, как его, какое-то там очередное расстройство.

«Не какое-то, а обсессивно-компульсивное», – непременно подсказал бы Альтео ди Маджио.

Нет, это невыносимо.

Рука так и тянулась коснуться колокольчика, но вместо этого Ферра схватила с вешалки шляпу.

– Дед когда-то говорил: не выходи из дома без бумажника, зонтика и шляпы, – сказала она вслух. – Так и ходил с зонтиком даже в самый ясный день. Да. И вот я тоже вместо всех этих лишних движений лучше буду брать шляпу. Каждый день. Не буду выходить без неё, и даже пару новых куплю к лету! Из соломки и шёлковую!