Текст книги "Месть демонов (СИ)"

Автор книги: Лена Белова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 22 страниц)

Но это будет потом. А сейчас я позабыл обо всем и наслаждался свободным полетом фантазии. Никогда не думал, что создание картины может так сильно повлиять на сознание. Хотя, если бы я не был так сильно подавлен, наверное, этого бы не случилось. Не даром ведь говорят, что истинные шедевры создаются на пике тяжелых переживаний. Ведь искусство – это прежде всего воплощение ощущений, эмоций и мыслей, а уж потом пресловутая техника.

На одной технике работу не сделать шедевром, теперь я был в этом уверен. Создатель может быть мастером, но если он не оставит в своем детище частичку души, это будет просто хорошо сделанная работа. Такую вещь легко продать богачам, что кичатся своею библиотекой, но при этом едва ли прочли их неё хоть одну книгу; богачам, что покупают картины, чтобы только удивить свое окружение.

Да, на таких вещицах можно неплохо заработать. Но не больше. Истинный шедевр – это не техника и аккуратность. Шедевр – это отпечаток души. Шедевр не создать на заказ. Никогда. Они всегда возникают спонтанно и едва ли зависят от воли создателя. Шедевр не может понравиться всем, в отличие от качественной, созданной на продажу работы. Шедевр уникален и неповторим. Технику можно скопировать, а эмоции и чувства – никогда.

Я смешивал цвета и наносил их на поверхность «Экстрима», заведомо зная, что если людям понравится композиция, и они попросят её воссоздать, я откажусь. У меня не выйдет этого повторить, как бы сильно я ни старался.

Я чувствовал, что создаю шедевр. Наверно, впервые за всю мою жизнь. Это занятие так увлекло меня, что я не мог остановиться и все накладывал новые штрихи и пятна поверх старых, так что цветовая гамма все время менялась.

Мне казалось, я могу играть с красками вечно, но, разумеется, только казалось. Настал момент, когда я почувствовал, что мне больше нечего привнести в картину. Я уже выразил все, что мог.

Закрыл приложение и вышел на улицу: было интересно поглядеть на результат этого короткого забытья со стороны.

Увиденная картина ошеломила. Я никогда не учился ремеслу художника, и рисовал только в детстве, но сейчас результат превзошел все мои ожидания.

Рисуя, я не стремился создать какие-то образы, это вышло само собой: где-то поверхность «Экстрима» походила на вечернее небо, где-то навевала мысли о штормящем океане или заснеженных горных вершинах. На первый взгляд – простая цветовая палитра, а присмотришься – целый мир.

Обойдя корабль пару раз и вдоволь налюбовавшись его новой расцветкой, я возвратился в салон и завел двигатели. Сырая осенняя ночь не располагала к долгим прогулкам, да и хотелось как можно быстрее покинуть Зару – планету, с которой у меня связано так много горьких воспоминаний.

Похожие ощущения у меня были, когда я улетал, передав бразды правления в руки Джареда. И это стало одной из моих страшных ошибок. Хитрый Компьютер лишь притворялся добрым и понимающим, на деле же он хотел захватить над нашим миром тотальный контроль. И я по доброй воле передал галактику в руки бесчувственного кибернетического тирана. А вдруг я и сейчас поступаю не лучше? Вдруг с Рэем получится так же?

Эта мысль заставила меня вздрогнуть и обеспокоенно прикусить губу. Я обязан был подумать об этом раньше! Что, собственно, дает мне право безоговорочно верить человеку, который в прошлом не раз показывал себя не с самой лучшей стороны?

Все-таки права была Фригга, когда сказала, что стоит кому-то проявить по отношению ко мне доброту, как я тут же забываю о его былых прегрешениях. Что, если Ученый, уже успевший изучить мой характер как свои пять пальцев, просто этим воспользовался? Что, если он никогда не испытывал ко мне ни жалости, ни сострадания, а я поверил ему, словно малый ребенок?

Все-таки Рэй слишком сложен и неоднозначен. Наверное, я никогда не смогу понять его до конца. Порой мне казалось, что я понимаю его, но скорее всего только казалось.

Нет, я не мог прочесть мысли Рэя и узнать, что у него сейчас на уме. И все же пришлось ему довериться, на свой страх и риск.

Бывают такие моменты, когда приходится закрывать глаза и делать шаг в неизвестность. Возможно, ты свалишься в бездонную пропасть, а может, попадешь в другой мир… Ты не узнаешь, что там, после этого рокового шага, пока не рискнешь. А рискнуть придется в любом случае: замешкаешься, и земля сама уйдет у тебя из-под ног.

– Не подведи меня, Рэй, прошу, – одними губами прошептал я, глядя в лобовое стекло. – У меня больше никого не осталось. Совсем.

***

Полет длился долго. Мучительно долго. Монотонно гудели приборы, постепенно согревая в выстывшем салоне воздух, и меня заодно с ним. Но только не мою душу.

Я моргнул, и вновь по щеке прохладной каплей скатилась слеза. Да сколько ж можно уже, в конце-то концов? Прошло уже несколько месяцев, и я должен был привыкнуть к холодному одиночеству. Но я не мог. Напротив, с каждым днем моя боль накапливалась, и я чувствовал, что не за горами тот день, когда она полностью меня уничтожит, одержав верх над здравым смыслом и заставив сделать что-то непоправимое.

И почему я так и не смог научиться жить без матери, без её глубокой любви и практически неиссякаемой мудрости? Неужели, пройдя столько жизненных испытаний, я так и не сумел окончательно повзрослеть? Как бы мне хотелось задать эти вопросы ей и послушать, что она скажет в ответ! Да что там, просто поговорить, пусть даже речь пойдет о какой-нибудь ерунде. Впрочем, почему бы этого не сделать, если заняться все равно нечем?

Я достал из портфеля лист бумаги и синюю ручку. Старомодно? Согласен. Наверно, кому-то это может показаться смешным – писать от руки в век господства компьютерных технологий. Что ж, пускай посмеется, мне уже все равно.

Последнее время я предпочитал писать вручную, вместо того, чтобы отработанными до автоматизма движениями барабанить по сенсорной клавиатуре. Мне нравилось аккуратно выводить изящные прописные буквы, следя за их величиной, наклоном и формой, а затем любоваться вышедшими из-под руки строчками.

Я осторожно коснулся рукой сухого, чуть шероховатого листа бумаги. Это было особым ритуалом, который я неизменно повторял, приступая к письму. Зачем я делал это? Честно, не знаю. Почему-то мне было важно ощутить эту суховатую, но в то же время воздушную текстуру. Возможно, она вызывала ассоциацию с чем-то до боли родным и близким. Например, с руками мамы.

Бывает, я долго тереблю этот несчастный листок в руках, пытаясь собраться с мыслями и нанести на него хоть что-то. Но в голове пустота. Нет, не так. В голове хаос из мыслей, образов, воспоминаний, обрывков сновидений и грез, эмоций и чувств, из которого никак не составить хоть мало-мальски связного текста. Это не пустота, а напротив – излишняя загруженность сознания. Но сейчас выразить мысли было легко. Возможно, моя работа с дизайном «Северной Звезды» помогла все упорядочить?

«Здравствуй, мама», – так начал я свое письмо, на деле обращенное в пустоту. «Я знаю, ты никогда не прочтешь этого, но если бы только могла…» – Буквы последнего слова расплылись: на бумагу в том месте упала прозрачная капля.

«Мне так много нужно сказать тебе, даже не знаю, хватит ли этого листа. Мне не хватает тебя, мама. Прости. Ты столько сил приложила к тому, чтобы научить меня самодостаточности, но… ничего не вышло. И дело не в тебе, нет. Это я оказался плохим учеником. Плохим и бездарным, прости.

Я знаю, тебе бы не хотелось, чтобы я сейчас страдал и сходил с ума от безысходности, но я не могу по-другому. Чувствую себя, словно Ричард после смерти Сэма и Кайсы. Точь-в-точь, как он описывал. Черная дыра в душе, нежелание жить, мучительные воспоминания… И вроде смотрю на себя в зеркало, и вижу взрослого человека, а в душе… в душе я как был ребенком, так и остался. Почему это так? Почему я не смог повзрослеть? Почему я не могу быть сильным, как ты?

Знаешь, какая-то часть меня до сих пор не верит, что тебя больше нет. Мне кажется, что все это какой-то абсурд вроде ночного кошмара, и я с минуты на минуты проснусь, а ты улыбнешься мне, как раньше. Мне так не хватает твоей светлой улыбки. И почему я это не ценил раньше? Почему я до конца понял, как много ты для меня значишь, только после того, как навсегда потерял? Мне так стыдно, что я не ценил того, что могу говорить с тобой, и… Не знаю, как продолжить, но ты поняла бы меня.

Будь у меня возможность возвратиться в прошлое и прожить свою жизнь сначала, я бы делал все по-другому. И никогда не заставил бы тебя переживать или расстраиваться из-за меня. Я делал бы все, чтобы ты была счастлива. Так же, как и ты делала для меня. Ты вложила в меня столько сил, любви, терпения, понимания и добра, а я не сумел ответить тебе тем же, и теперь страдаю, будто не смог отдать долг. Наверное, самый важный долг моей жизни.

Но прошлого не воротишь, и… я никогда уже не смогу отблагодарить тебя. И даже этих слов ты не прочтешь. Но я все равно напишу: только благодаря тебе я тот, кем являюсь сейчас, только благодаря тебе я приобрел все то, чем могу гордиться. Все хорошее, что только есть в моём сердце – это ты. А что со мной будет теперь… одним только демонам известно. Но я постараюсь не подвести тебя, клянусь. Я пройду тем путем, что ты мне указала, если хватит сил и решимости. Я буду стараться.

Знаю, ты не хотела бы, чтобы я натворил глупостей, и потому попытаюсь вести себя достойно. Так, чтобы ты могла если и не гордиться мною, то хотя бы не стыдиться. Знаю, это сложно, но все же прошу, прости меня, если можешь. Ведь это по моей вине тебе пришлось пережить перерождение, по моей вине ты скатилась во Мрак, став заложницей темного артефакта. Я сделал все возможное, чтобы тебя спасти, но искупить свою вину до конца не сумел. Прости. Ведь сам себя я не смогу простить уже никогда.

Я так много не успел сказать тебе, мама… Не успел сказать, как много ты для меня значишь, не успел сказать спасибо. Времени было достаточно, дело не в этом. Просто… у меня не было осознания, что это нужно сделать. Ты всегда казалась мне такой близкой, такой надежной. Я думал: мир рухнет, а мама все равно останется рядом. Но жизнь оказалась более жестокой, чем я мог представить.

И вот, тебя нет. Есть лишь я и все мои несказанные фразы, такие важные… Я был наивным глупцом, прости. Мне не следовало быть таким беспечным. Я поплатился за свое легкомыслие сполна. Теперь все, что я могу – это зазря переводить бумагу, тщетно пытаясь избавиться от гнетущих мыслей. Да и лист кончается, так что пора ставить финальную точку, хоть и сказал я далеко не все. Попытаюсь выразить это «все» двумя простыми словами – «Спасибо» и «Прости».»

Тут лист действительно кончился, и я даже не сумел поставить подпись. Но это не имело значения.

Я сложил наполовину размокший от слез лист бумаги вчетверо и положил его в портфель… к двум десятком таких же, исписанных расплывшимися буквами свитков.

У меня была уже целая коллекция писем. Писем в никуда. Порой я говорил себе, что пора прекратить ерунду, выбросить эту макулатуру и никогда больше не возвращаться к бесполезному бумагомаранию, но пересилить себя было невмоготу. Так что письма лежали аккуратной стопкой, будто ожидая своего часа. Часа, который никогда не настанет.

Я их ни разу не перечитывал, зная, что приду в ужас от бессвязных фраз и путанных мыслей, но хранил трепетно, словно сокровище. И вот мое собрание пополнилось еще одним листком.

Я знал, что за ним последуют и другие, но это будет потом. А сейчас на душе стало легче. Будто я и впрямь поговорил с матерью, а она меня выслушала. Такая вот симуляция общения – все, что мне теперь осталось.

Работа над письмом помогла успокоиться и хоть на время отпустить тоску по самому близкому человеку. Теперь мне было до странности легко смотреть в иллюминатор и думать о вещах, никак с матерью не связанных.

Постепенно мои мысли перетекли в сон – один из таких, что никогда не запоминаются, но неизменно оставляют неуловимый таинственный шлейф.

========== Глава 3 ==========

На базе уже вовсю хозяйничала осень. Даже странно: разные планеты, а как совпали сезоны. Но здесь осень была другой – мятежной и динамичной.

Резкий, уже по-зимнему морозный ветер рвал угрюмые тучи, позволяя солнцу подарить этому миру если и не тепло, то хотя бы свет. Но тучи не отступали, напирая с северо-запада непреступной армадой, и потому солнце то появлялось, то вновь пропадало, погружая базу в серые сумерки.

Порой начинал лить дождь, но почти сразу же обрывался, чтобы через пару минут обрушиться вновь. А на Заре если зарядит, то на весь день, а то и на несколько. Такое вот разное межсезонье.

Здесь все было каким-то рваным и переменчивым. Природные силы словно вступили в схватку и отчаянно боролись, поочередно одерживая победу.

Немногим нравится такая погода, когда не знаешь, как одеваться и брать ли зонт – все равно прогадаешь. Но я отношусь к тем, кто в этой хаотичной нестабильности видит что-то захватывающее и близкое. Такая погода как нельзя лучше отражала мое состояние, и потому я ощущал с ней сродство.

Глаза слезились от ветра, отросшие волосы растрепались, но на губах играла непонятная, полубезумная улыбка, а внутри… даже затрудняюсь сказать, что со мною творилось. Быть может, именно так начинают сходить с ума?

На базе было безлюдно. Я нарочно пошел к командному центру длинным путем, но мне так никто и не встретился. Впрочем, ничего удивительного: после Возрождения и ужасной истории с Фриггой, вся галактика будто притихла в плане катастроф и прочих неурядиц.

«Черный Квадрат» распался. Ника с головой ушла в какие-то научные исследования, и уже вторую неделю от неё не было вестей. Рэй, если верить его словам, раз и навсегда завязал с преступностью. Аномальный фон после небывалого всплеска стабилизировался в рамках нормы. Меня не покидало ощущение, что все это – затишье перед бурей, разрушительной и беспощадной.

Человек мне встретился только тогда, когда я уже подошел к командному центру. И встреча меня удивила: я никак не ждал найти здесь ребенка.

Однако на ступеньках крыльца сидела девочка лет одиннадцати-двенадцати, почему-то показавшаяся мне смутно знакомой. Едва я взглянул в её серо-зеленые глаза, какое-то волнующие, пробирающее до дрожи чувство охватило меня. Будто я видел их раньше, когда-то очень и очень давно. И мне тогда было… больно?

Сердце заколотилось быстрее, дыхание сбилось, как после быстрого бега, а я все стоял и глядел на девочку, пытаясь понять, что вызывает во мне такой отклик. Я рассматривал её светлые, отливающие золотом волосы, рассыпавшиеся по плечам, её простую одежду – темно-синие джинсы, кремово-бежевую ветровку и бейсболку с небольшим козырьком – хоть какая-то защита от своенравной погоды.

Ребенок заметил мой взгляд и стал в свою очередь изучать меня. Надо было что-то сказать, но нужные слова не приходили. Девочка тоже молчала, видимо, ожидая, что разговор начнет старший.

– Привет, я Локи, я… работаю тут, – выдавил я наконец. – А ты как сюда попала?

Девочка ничего не ответила, но посмотрела так, что меня вновь пробрало необычной, незнакомой судорогой. Было что-то такое в её взгляде… И это пугало.

– Не бойся. – Даже не знаю, кому в большей степени предназначались эти слова: девочке или мне самому. – Тебя как зовут-то хоть, чудо?

Вновь молчание и чарующий, чуть ли не колдовской взгляд.

– Эй, ты меня слышишь?

Я начинал терять терпение и даже злиться. Пора бы уже бросить это вредную привычку: злиться всякий раз, когда попадаешь в непонятную ситуацию. Я же видел, что ребенок хочет общаться, но по какой-то причине не может открыть рот и хотя бы поздороваться.

Девочка кивнула и вновь посмотрела на меня очень внимательно. Наверное, даже после «рентгеновского» взгляда Ники не испытываешь таких ощущений. Зачем она это делает?

– Тогда почему молчишь?

Я постарался спросить мягко, но девочке все равно что-то не понравилось. Следующий её взгляд был наполнен досадой и укоризной.

– Что?

Из глаз девочки фонтаном брызнули слезы. Она резко отвернулась к стене и закрыла лицо руками. И только тогда до меня начало доходить…

– Ты не можешь разговаривать? Ты все понимаешь, но не можешь произносить слова? Прости пожалуйста. Если бы я знал, что ты не можешь говорить…

– Долана разговаривает.

Я вздрогнул, услышав позади себя мрачный бас: к нам неожиданно подошел Тор.

– Она говорила сейчас с тобой. А если ты не сумел понять – это твои проблемы.

– Долана – это вообще кто? Начнем с этого. И что она делает на военной базе?

Я выжидающе поглядел на брата, который, судя по всему, был в курсе, и мог пролить какой-то свет на происходящее.

Тор начал с последнего вопроса.

– Я привез её сюда. Не мог бросить свою дочь.

– Дочь? – Я непонимающе нахмурился, а затем в памяти проступили обрывки воспоминаний, от которых шли мурашки по коже. – То есть, постой… – Сердце в груди пропустило удар. – Ты хочешь сказать, что это…?

– Да, – мрачно подтвердил брат. – Это дочь Аморы. Тот самый младенец, которого ты вытащил из мира демонов и отдал нам с Джейн.

– Не знал, что это девочка.

Ничего умнее в голову не пришло. Я до сих пор был не в себе: слишком уж неожиданный отголосок давно забытой истории.

Я уже несколько лет не вспоминал об Аморе, но эти события оставили на сердце слишком глубокий шрам. Наверное, такие вещи не забываются до конца. Жгучие воспоминания мирно дремлют в душе, ожидая своего часа, а затем пробуждаются, чтобы вновь захлестнуть с головой.

Конечно, я должен был догадаться, едва посмотрев в глаза Доланы. Ведь одиннадцать лет назад я уже смотрел в эти глаза, держа на руках крошечного младенца. Смотрел и не мог от них оторваться.

– Столько времени прошло… – пробормотал я, не зная, куда деть растерянный взгляд. – Ты никогда не говорил о ней.

– Не хотел причинять тебе боль. Я надеялся, со временем ты забудешь и… успокоишься.

Голос брата стал еще мрачнее. За годы общения с Тором я уяснил, что так отрывисто и жестко он говорит, когда из последних сил сдерживает эмоции. Интересно, что могло настолько затронуть его?

– Я не забыл.

– Ты бы не вспомнил, если бы не эта встреча. Я не хотел привозить Долану сюда, но… у меня не было выбора.

– А почему ты её с Джейн не оставил?

Тор ответил не сразу. А когда он нашел в себе силы, я уже понял.

– Как?

Глаза Тора наполнились слезами, хотя я видел, что он противился эмоциям до последнего.

– Не знаю. Не знаю, Локи. Я ходил с Доланой в музей, а она дома работала над каким-то научным проектом. А когда мы вернулись, Джейн… лежала мертвой.

– И ни следов выстрелов? Ни признаков отравления?

– Ничего. Целое расследование проводили, но никто так и не смог сказать, что случилось. Даже зацепок не нашли.

– Но не могла же она просто взять и умереть. Скорее всего следователи как всегда что-то упустили.

– Вот и я так думаю. Поэтому я и здесь. Мне нужна помощь Агентов и Совета Галактической Безопасности, если получится до них достучаться. А то я еще помню Возрождение.

– Но, брат… – Я на секунду замялся, тщательно подбирая слова. – Даже если они и выяснят, что случилось с твоей возлюбленной, тебе это ничего не даст. Джейн мертва, и ты никак не сможешь…

– Вернуть её, знаю! Но зато это, возможно, спасет других.

– В каком смысле? Неужели ты думаешь…

– Да! Я боюсь, что это аномалия, от которой не застрахован никто! Где гарантия, что завтра я не найду мертвое тело дочери или… или со мной не случится подобного? Надо во что бы то ни стало разобраться с причиной смерти Джейн и этим обезопасить других людей.

– Согласен. Думаю, надо обсудить это с Леонорой.

– Ты читаешь мои мысли, – брат мрачно усмехнулся. – Я направился к ней сразу, как только прилетел.

– И?

– Она не пожелала со мной говорить.

– Но почему?

– Понятия не имею. Она заперлась в своем кабинете и никого не принимает.

– Меня примет. – Я не был в этом уверен, но решил, что попробовать можно. – Пойдем вместе. Все равно мне тоже нужно к Леоноре – получить ключ от бывшего кабинета Фригги.

Рабочий кабинет Леоноры располагался на первом этаже, недалеко от главного входа, и потому мы быстро до него добрались. Я уверенно постучал, но нам не открыли.

– Может, она куда-нибудь ушла? – спросил я, отойдя на пару шагов.

– Нет, ты прислушайся. Слышишь?

Я последовал совету и действительно услышал приглушенный голос Леоноры, хоть и не смог разобрать слов. Вероятнее всего, она говорила с кем-то по коммлинку.

– Когда я пришел сюда в первый раз, она тоже с кем-то говорила, – сказал Тор, нахмурившись. – Сколько можно уже, в самом деле?

– А вдруг случилось что-то серьезное? – Я с тревогой покосился на дверь. – Вдруг произошла катастрофа, и Леонора занята этой проблемой?

– Нам только катастрофы и не хватало для полного счастья, – проворчал брат, помрачнев еще больше.

– По крайней мере, это единственный способ объяснить странное поведение Леоноры.

– А почему мы должны его объяснять?! – Находясь в подавленном состоянии, Тор часто бывал неделикатен. Возможно, я и сам в такие моменты веду себя не лучше. – Леонора не имеет права делать вид, будто нас не существует. Эй! – Тор громко забарабанил по двери костяшками пальцев. – К вам сам правитель пожаловал! Или его вы тоже будете под дверью держать?

– Мальчики, подождите еще чуть-чуть, пожалуйста. Я скоро открою, обещаю вам.

Или мне показалось, или голос из-за двери прозвучал как-то надломлено.

– Мальчики, – повторил я с горькой усмешкой. – Забавно. Я стал галактическим лидером, но для Леоноры, наверное, так навсегда и останусь младшим сыном её наставницы. Возможно, оно и к лучшему. По крайней мере, хоть кто-то не ждет, что я буду хватать звезды с небес.

Но брат мою последнюю фразу прослушал: он переключил внимание на свою дочь, которая пришла в командный цент следом за нами.

– Долана, иди погуляй на улице.

Должно быть, Тор не хотел, чтобы ребенок слушал, как обсуждаются обстоятельства смерти её приемной матери.

Девочка покорно кивнула и выбежала из здания.

– А почему она не разговаривает? – повторил вопрос я, когда дверь за Доланой захлопнулась.

– Я же сказал, она говорила с тобой. Но говорила не так, как мы, поэтому до тебя не дошло. Мы с Джейн тоже не сразу научились понимать, и думали поначалу, что наша дочь не говорит. Она даже плакала молча, совсем как взрослая. Её смеха мы тоже не слышали.

– Может, это вызвано тем, что Долана – полукровка? К тому же, она побывала в мире демонов, и это тоже могло наложить отпечаток.

– Но все это не более чем догадки. А что произошло на самом деле… Об этом мы, боюсь, никогда не узнаем. Думаю, ответить на этот вопрос смогли бы только специалисты из ГалаБеза, но ты же их знаешь… им не до того. Но теперь это не так уж и важно. Главное, мы научились её понимать.

– И как же она… общается?

– Невербально. Просто смотрит на тебя, и ты понимаешь.

– Как Ника?

– Нет, это другое. – Голос брата прозвучал раздраженно, и мне стало неловко. Мало кому понравится, если его дочь сравнят с бесчувственной убийцей. – С Никой все просто: если она захочет что-то передать, она насильно запихнет это в твой мозг. Хочешь, не хочешь – услышишь. С Доланой сложнее. Она передает мысли глазами. Наверное, во всей нашей галактике больше ни у кого нет такого красноречивого взгляда.

– Да уж, я заметил.

Мне сразу вспомнилось, как смотрела на меня девочка при нашей встрече. И ведь действительно, будто хотела что-то передать. Но меня этот взгляд почему-то испугал. Наверное, с непривычки.

– Заметил, но не понял. С нами тоже так было. А потом Джейн догадалась, и мы со временем научились общаться с Доланой.

– А меня научишь?

– Хм… не думаю, что этому можно так легко научить. Это не физика, не математика и даже не теория аномалий. Это что-то более тонкое. И научиться можно, пожалуй, только самостоятельно. Методом проб и ошибок. Просто смотри ей в глаза и пытайся понять. Прикладывай к этому все свои силы. Долана говорит только с теми, кто действительно хочет её слушать.

– Наверное, это сложно – понимать все по взгляду.

– Поначалу, да. Но знаешь, пройдет какое-то время, и ты привыкнешь. Поверь, в этом способе есть преимущества. У Доланы поистине удивительный взгляд. Мы с тобой можем передать глазами лишь общую эмоцию – к примеру, гнев или страх, а моя дочь – все что угодно. Больше того, порой она сообщает такое, что вряд ли можно сказать словами. Её язык более разнообразный и насыщенный чувствами, чем наш.

– Интересно. – После всего, что поведал мне Тор, мне и вправду захотелось «поговорить» с девочкой и узнать, какие-такие мысли нельзя передать словами, но можно – глазами. – Если будет свободное время, я обязательно…

Закончить мысль я не успел. Внезапно дверь отворилась, и из кабинета раздался знакомый голос:

– Заходите.

– Ну наконец-то! – проворчал Тор, первым переступая порог. – Я уж думал, нам до ночи придется в коридоре торчать. С какой вообще радости вы… – брат смущенно осекся, встретившись с Леонорой глазами.

Её было не узнать. Я с самого начала подозревал, что случилось что-то плохое, но чтобы до такой степени…

Мне уже доводилось видеть Леонору в подавленном состоянии, но слезы в её усталых и покрасневших глазах привели меня в замешательство – впервые на моей памяти она открыто плакала, отбросив всякие попытки взять себя в руки и успокоиться. Её волосы, обычно аккуратно убранные, липли к болезненно-бледному, мокрому от слез лицу, что придавало ей неухоженный и неопрятный вид.

Никогда бы не подумал, что в нашем мире существует что-то, способное довести Леонору до такого страшного состояния. Хотя, в День Расплаты моя мама выглядела немногим лучше. Нет, об этом лучше не вспоминать…

– Рассказывайте, что случилось, – кивнула нам Леонора, позабыв поздороваться.

Мы с братом переглянулись: начинать серьезный разговор, в то время как Леонора страдала, было неловко. Спросить, какая беда с ней стряслась, тоже никто из нас не решался.

– Я тут по поводу Джейн, – наконец заговорил брат.

– Да, слушаю. – Было видно, что Леонора пытается переключиться со своей личной проблемы на проблему Тора, но удается ей это с трудом. – Так что там случилось с Джейн?

– Погибла при странных обстоятельствах. Её смерть никто не может объяснить. – Брат говорил отрывисто и кратко. Когда мир рушится перед глазами, становится не до витиеватых речей – слова будто застревают в горле, и их приходится выталкивать силой. – Я полагаю, не обошлось без аномалий.

– Ну… это совсем не обязательно. – Леонора шмыгнула носом, совсем как девочка-первоклассница, впервые в жизни получившая двойку. Возможно, это смотрелось нелепо, но я разбил бы нос любому, кто вздумал бы над этим смеяться. – Далеко не все, что непонятно с первого взгляда, имеет аномальную природу. Возможно, вы упустили из виду что-то важное.

– Да? А как вы тогда объясните вот это?!

Внезапно Тор извлек из своего портфеля листок бумаги, обгоревший практически полностью, но при этом хорошо сохранившийся. Я впервые видел такое: обычно после встречи с огнем бумага рассыпается в прах. А этот лист сделался тонким, ломким и почти прозрачным, но полностью сохранил форму. Я нахмурился: мне брат ничего об этом не говорил. Видно, решил приберечь главный козырь напоследок.

– Это часть её исследования. Когда я нашел её тело, она держала его в руках. Сгоревший.

– А на самом трупе…

– Нет, никаких следов возгорания. И как это, интересно, можно объяснить, отбросив в сторону теорию аномалий?

Но Леонора, кажется, снова ушла в свои тревожные мысли.

– Огненные фигуры, огненные фигуры… – одними губами шептала она, глядя на нас невидящим взором.

– Какие огненные фигуры? – осторожно спросил я, наконец отважившись присесть рядом с ней.

– Да я и сама толком не знаю, – всхлипнула Леонора, небрежно смахнув рукой набежавшую слезу. – Может, их и вовсе не существует… Я их ни разу не видела.

– А кто видел?

Задав вопрос, я сразу в этом раскаялся: Леонора вновь разрыдалась. Через минуту она взяла себя в руки, но мне все равно было очень неловко.

– Моя… дочь, – наконец выдавила она, отрешенно смотря в пустоту. – Она в Долине Жизни, и она… умирает.

– Сьюзен?! Что с ней?

– Не знаю. И никто не знает. В том-то вся и беда. Возможно, это все из-за модификаций, что ей пришлось пережить, хотя медики из Долины это отрицают.

– Отрицают и не предлагают собственной версии?

Я вел диалог будто на автомате, а перед глазами стояло болезненное, как и у матери, лицо черноволосой девушки.

– Именно. Правда, ходят слухи об… аномалии. Но если так, нам только хуже. Никто не знает, как спасти мою дочь, потому что она здорова, но из нее по какой-то причине… уходит жизненная энергия. А как спасать человека, если он здоров, никому не известно.

– Действительно, очень похоже на аномалию. А вдруг загадочная «болезнь» Сьюзен и необъяснимая смерть Джейн имеют общую природу?

– Я тоже об этом подумала, как только Тор показал бумагу. Из-за неё я и вспомнила об огненных фигурах. До этого момента я думала, их не существует, но теперь сомневаюсь.

– Да что за огненные фигуры?! – потерял терпение Тор.

Я бросил на него укоризненный взгляд, и брат смущенно замолк.

– Дана говорила о них, когда я прилетала её навестить. – Видимо, Леоноре было проще звать свою дочь по-старому. – Я сперва думала, она бредит… Она просила меня остаться с ней до утра. Говорила, ночами ей страшно одной, потому что к ней приходят…

– Огненные фигуры?

– Да.

– Как она их описывала?

– Как будто люди, целиком состоящие из огня. Она говорила, иногда может явиться одна, а иногда – несколько. Огненные фигуры стоят возле её кровати и будто бы ждут чего-то. Я не поверила этому, ведь Дана говорила путано и бессвязно: она уже совсем обессилела. Но все-таки я осталась с ней в ту ночь, чтобы она не боялась. Да и мне было в радость побыть немного с ней, прежде чем… – Конец этой горькой фразы потонул в слезах и всхлипываниях. – Будь моя воля, я бы вообще от неё ни на шаг не отходила…

– Вы остались с ней, и… как прошла ночь?

– Я же говорила, что ничего не видела. И Дана в ту ночь тоже. Но в следующий раз она позвонила мне часа в два и сказала, что фигуры вернулись. Я думала, моя дочь понемногу сходит с ума. Видения, галлюцинации, страхи и все такое… Но этот обгоревший листок и мертвая Джейн…

– А вдруг эти огненные фигуры убивают людей? – предположил Тор взволнованно.

– Даже если так, нам это ничего не дает. Мы понятия не имеем, как с ними бороться. Мы даже не понимаем их природу. Кто или что они? Откуда они взялись? Хоть я и скептично отнеслась к страхам дочери, я все-таки попыталась найти в архивах что-то похожее, но ничего не нашла. В любом случае, будем думать над этой загадкой.

– А нельзя мне отправиться к Дане сейчас?