Текст книги "Месть демонов (СИ)"

Автор книги: Лена Белова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 22 страниц)

========== Глава 1 ==========

Люблю старые кварталы нашей столицы. Полюбил с недавних пор.

Странное дело, раньше меня всегда восхищали высотные новостройки. Смотришь вверх, а крыш не видишь – так они высоко! А можно подойти к зеркальной стене и посмеяться над своим кривым отражением. И вроде бы ничего необычного: идешь и дурачишься. Но было в этом что-то особенное, почти волшебное. Улыбаешься невесть чему, и кажется, что за спиной вот-вот крылья вырастут. На душе так легко и светло становится, словно переносишься в детство. Хотя, в те времена я ребенком и был.

Но потеря матери изменила меня навсегда. На сердце камнем лег груз… даже затрудняюсь сказать, чего. Вины, ответственности, печали, запоздалого раскаяния за былую беспечность? Эти чувства сплетались, питали друг друга и от этого становились сильней.

Я много раз пытался от них избавиться, и снова стать тем, кем был раньше. Выходил на широкие улицы, глядел, как лучи играют на зеркальных поверхностях небоскребов, и все ждал, когда меня вновь подхватит волшебная легкость. Но она не возвращалась.

Я часами бродил в самых богатых кварталах, но не чувствовал ничего. Все краски как будто выцвели, утратив свою привлекательность. А дома-новостройки казались холодными, бездушными, безразличными к моему горю.

Тогда меня и потянуло сюда – в крохотный, всеми забытый уголок старого города, сохраненный ради истории.

Не знаю уж, почему, но маленькие неказистые домики стали моему сердцу милее современных высоток, а кривые узкие улочки, затененные сенью деревьев, пленяли сильнее проспектов и магистралей.

Мне нравилось бродить меж старых, полузаброшенных построек и слушать, как шуршат под ногами опавшие листья. В новом городе так не походишь: земля покрыта асфальтом, а листву всегда убирает техника. Красиво, но неестественно. А здесь, в этих тесных двориках было что-то живое. Здесь царила особая атмосфера, исцеляющая душу и дарующая покой.

Гуляя среди ветхих домишек, я отчетливо ощущал отпечаток, наложенный временем. Все, что было вокруг меня: сами постройки, заброшенный и заросший сад, покосившиеся и давно не работающие фонари, лавочки у подъездов – все хранило в себе долгие жизни людей, со всеми их радостями и тревогами. Старый город помнил своих обитателей, помнил, как сплетались нити их судеб, но вряд ли открыл бы эти тайны случайному прохожему вроде меня.

Но мне они были и не нужны, хватало пленительной атмосферы. За это я и любил старый город: он был наполнен чем-то неуловимым, но вместе с этим необычайно важным. Новостройки в сравнении с ним казались пустышками: люди еще не успели привнести в их стеклянные стены тепло, не успели наполнить их красками мыслей и чувств.

Возможно, минуют столетия, и высоченные новостройки тоже обретут душу, но скорее всего их к тому времени просто снесут, заменив еще более новыми и пустыми домами. Жаль… Как-то больно на сердце становится, когда все вокруг холодное и равнодушное.

Потому-то я и приходил сюда.

Несколько лет назад это казалось бы мне немыслимым, но теперь я мог провести в этих старых кварталах весь день – часы здесь летели с космической скоростью. Устав бродить по разбитым переулкам, я обычно садился на широкие, тихо поскрипывающие качели и, запрокинув голову, любовался золотой листвой клена, казавшейся очень яркой на фоне небесной сини. А иногда прохаживался по саду, то и дело наклоняясь к земле, чтобы подобрать приглянувшийся листик.

Осенние листья я мог разглядывать до бесконечности: с мастерством природы не в силах сравниться ни один из современных художников. Странно, что люди почти никогда не обращают на них внимания. Похоже, мы уже разучились ценить их чарующую красоту – один из ценнейших даров природы.

Я разглядывал каждый листок, стараясь запечатлеть в своей памяти все, вплоть до мельчайшей прожилки. Я подносил его к самым глазам, а иногда глядел сквозь него на солнце и поражался тому, какой он прозрачный и тонкий.

Случайному наблюдателю показалось бы, что я сошел с ума, но наблюдать за мной было некому. Поэтому я и чувствовал себя здесь комфортно: что ни говори, а сложно сохранять спокойствие, когда на тебя устремлены десятки холодных, пристальных глаз. А здесь никого. Только я и спокойный, мудрый, всеобъемлющий старый город, повидавший на своем веку если не все, то многое.

Он стал для меня единственным местом, где я мог спрятаться от мира, от общества, от собственной жизни, которая в последнее время стала пугающей и абсурдной, словно ночной кошмар. Это место было единственным, где я мог спастись, да и то не ненадолго: от проблем, тянувшихся за мной нескончаемой лентой, было не убежать.

Однажды я все-таки повстречал в этой глуши человека. Я сидел на одной из лавочек и предавался воспоминаниям, когда дверь ближайшего подъезда со скрипом открылась, и на крыльцо вышла сухая старушка, прихрамывая и опираясь на деревянную клюку.

Я приготовился отвечать на возглас: «Ох, батюшки! Какими судьбами Вас сюда занесло?!», но мне не пришлось. Старушка приветливо улыбнулась, отчего морщинки на её лице стали еще заметнее, кивнула и присела на лавочку рядом со мной. Я от изумления чуть не позабыл кивнуть ей в ответ. Давно не видел такой спокойной реакции на встречу со мной. Обычно люди, едва заметив меня на улице, начинали перешептываться, показывать пальцами, фотографировать. Так и хотелось подойти, вырвать из рук устройство и с силой швырнуть его об асфальт, чтоб неповадно было. Но я никогда не позволял себе такой вольности, зная, что иначе на следующий день об этом уже будут трещать все СМИ. А так хотелось, чтобы меня оставили в покое… Но если ты правитель галактики, на такое уповать не приходится.

«Интересно, знает ли бабушка, кто сидит сейчас рядом с ней? – подумалось мне тогда. – Нет, навряд ли».

Она была так стара, что, должно быть, не успевала следить за стремительным ходом событий. Наверно, ей даже не интересно было, кто сейчас правит галактикой.

– Яблоки у нас хорошие в этом году уродились! – сказала старушка, обращаясь ко мне, словно к знакомому. Так непривычно, и так… приятно.

Что-то щелкнуло у меня внутри, и глаза увлажнились: уже несколько месяцев никто не разговаривал со мной просто так. Все мое общение с людьми сводилось к диспутам и совещаниям. На меня лавиной сыпались обвинения, жалобы, вопросы, просьбы и даже протесты. И я не знал, куда деться, куда сбежать. А тут вдруг яблоки… Просто яблоки, и больше ничего. Ни агрессии, ни требований, ни канцелярской сухости.

Бабушка протянула руку и сорвала плод с растущей рядом с лавочкой яблони, после чего отдала его мне:

– Возьми, попробуй. – Обращение на «ты» тоже вызвало мощный душевный отклик: простое, легкое, без холодной пародии на учтивость и уважение, к которой я так привык за последнее время. – Пусть оно мелкое да неказистое с виду, зато сочное, настоящее. Не чета тем, что у вас там в супермаркетах продают…

Я осторожно надкусил, хотя яблоко запросто поместилось бы в рот целиком. Оно и впрямь оказалось вкусным: плод будто вобрал в себя все, что только могут дать жаркое лето, лучи солнца и легкий, ласковый ветер.

– Спасибо, – поблагодарил я старушку, которая даже не представляла, как много для меня значат эти простые действия и слова.

А она принялась рассказывать о том, что у нее протекает крыша, что птицы свили на чердаке гнездо и радуют по утрам песнями, что она подкармливает брошенную кем-то кошку, и о разном другом. А я слушал, почти не вникая в суть, и кивал головой. Что-то теплое разливалась в душе, согревая заледеневшее сердце.

Когда она закончила историю о мышах, что завелись в подвале, меня тоже прорвало на откровенность, и я рассказал едва знакомой старушке о Возрождении и его ужасных последствиях, о гибели Элвиса, о том, что случилось с моей матерью, и о том, в каком незавидном положении я оказался: нести ответственность за всю галактику – врагу такого не пожелаешь.

Бабушка слушала, то и дело сочувственно вздыхая и качая головой. Вряд ли она понимала, о чем я рассказываю, но ощущала, что у меня какое-то горе, и проникалась моим настроением. И одного лишь этого участия хватало, чтобы я перестал ощущать себя одиноким.

С тех пор мы с бабушкой стали видеться чаще. Я даже крышу ей залатал, и был очень рад этому. Словно маленькая победа – хоть с чем-то могу справиться, хоть кому-то могу помочь.

Странная получилась дружба, но вскоре я понял, что нас многое объединяет. Казалось бы, такие разные судьбы: она – дряхлая старушка, живущая в своем не менее дряхлом квартальчике, из которого сбежали все; я – молодой опальный политик, не справляющийся с возложенной на него ответственностью. Но нас объединяли чувства, зачастую не зависящие от возраста, образа жизни и статуса. Мы были одиноки, покинуты, брошены.

От старушки уехали родные и соседи, не пожелав жить в древнем доме, и лишь она одна осталась верна своему жилищу. Я лишился матери и друзей; меня насильно впихнули в общество расчетливых и равнодушных людей, видящих меня только как политическую фигуру. Очень слабую, несмотря на моё положение.

И это одиночество нас сближало, заставляя делиться самым сокровенным. За это я полюбил этот крохотный кусочек Зары еще сильней.

Вот и сегодня я снова пришел сюда. Улыбнулся ветвистым кленам, встретившим меня тихим шелестом еще не успевшей опасть листвы, машинально провел рукой по шершавой скамейке и принялся ждать.

В этот раз я пришел сюда не для того, чтоб насладиться целительным одиночеством. У меня была важная встреча. Важная и секретная, потому что была она, мягко говоря, незаконной.

Я рассмеялся, представив лица своих подчиненных, узнай они, какую аферу я затеял. Но они виноваты сами: загнали меня в тупик. Хотя, их можно понять – на них тоже давили.

Какой это все-таки сложный, жестокий, эгоистичный мир – политика. Каждый блюдет свои интересы, а на то, что будет с другими, ему наплевать. Что ж, если они лгут мне, почему бы и мне не солгать им, почему не привлечь на свою сторону внешние силы?

Так я оправдывался перед собой за опрометчивое решение, принятое накануне ночью. Но в глубине души все равно противным и въедливым червяком жило подозрение, что я поступил как-то неправильно, как-то… по-детски. Но если размышлять здраво – это решение было самым разумным. Просить помощи лучше, чем действовать интуитивно и в результате запутаться еще больше.

Внезапно подул резкий, по-осеннему холодный ветер. Я поежился, зябко кутаясь в плащ.

Ну и где же он? Я оглядывался по сторонам, но пока моему взору открывался лишь до боли привычный пейзаж старого города.

В душу уже закралось подозрение: а придет ли он вообще? Порядочным человеком его не назвать, хоть в свете последних событий он и вызывал у меня больше симпатии, чем коллеги. Он вполне мог бросить слова на ветер – с него станется.

Я сел под старым раскидистым кленом, предпочтя пестрый ковер из осенних листьев облезлой и хлипкой лавочке. Было холодно. Темнеющее небо заволокли тучи, накрапывал скучный дождик – обязательный атрибут межсезонья.

Я то и дело поглядывал на часы и дышал на руки, чтобы немного согреться. Пожалуй, это был первый по-настоящему холодный день осени…

Время тянулось медленно, словно бы издеваясь. Мне казалось, что прошло уже минут десять, ан нет, минутная стрелка соблаговолила подвинуться лишь на пару делений.

Глубокий вздох и снова взгляд в никуда. Как долго его еще ждать? И есть ли в моем ожидании смысл?

Вот уже совсем стемнело, и старый квартал погрузился во мрак. В окошке на втором этаже зажегся свет: бабушка, единственная жительница этих трущоб, вернулась из магазина. Она выходила на балкон, звала меня выпить чаю, но я отказался: назначенная встреча была слишком важной.

Минут сорок я глядел на светящееся окошко, а потом и оно погасло – хозяйка квартиры легла спать, утомленная долгой ходьбой.

Стало совсем темно. Температура упала: изо рта у меня вырывался белесый пар. Поначалу я нарочно выдыхал ртом и глядел на белое облачко, растворяющееся во тьме, но вскоре эта детская забава мне надоела.

Половина двенадцатого. А этот, с позволения сказать, человек обещался быть на закате. Наверное, он все-таки забыл.

– Ну и черт с ним, если так! – вслух проворчал я, поднимаясь на ноги с заледеневшей земли и собираясь уходить. – И без него справлюсь!

– Да неужели? – ответил мне ехидный голос из пустоты. – Может, в таком случае мне уйти?

Я вздрогнул, но быстро взял себя в руки: когда подолгу работаешь с такими людьми, как Рэй и Ника, невольно привыкаешь к подобным штучкам.

– И давно ты здесь? – спросил я у молодого с виду парня, секундой ранее появившегося передо мной.

– Как договаривались, на закате прибыл.

– То есть все это время ты сидел здесь и даже не удосужился снять иллюзию и заявить о своем присутствии?

Мне захотелось ударить Рэя чем-нибудь тяжелым, но я сдержался. Ни к чему было проявлять эмоции, да и под рукой не нашлось ничего подходящего. А еще он мог дать отпор, хотя едва ли стал бы: он никогда не принимал мои нападки всерьез.

Его губы расплылись в широкой, почти что хамской улыбке.

– Ну, про иллюзии и заявление о присутствии речи в нашем договоре не шло, разве не так?

– Но это подразумевалось!

Я с трудом сохранял спокойствие: выходит, Рэй все эти часы попросту надо мной глумился. Убить за такое мало… Но если я его убью – кто тогда мне поможет? Да, тут скрывать нечего: Ученый был моим единственным шансом выпутаться.

– В политике и переговорах ничего и никогда не подразумевается, – нравоучительно заметил Рэй, для пущего эффекта подняв указательный палец. – Поэтому ты никогда не должен оставлять своему оппоненту лазеек. А то видишь, как иногда получается. Я смешал тебя с грязью, – ну хоть бы нотка стыда проскользнула, – и при этом, заметь, не нарушил ни единого правила нашего договора, – Ученый торжествующе рассмеялся. – Это станет тебе хорошим уроком. Учись прорабатывать детали и не упускать из виду ничего. Иначе противники непременно воспользуются твоим легкомыслием.

– И ты туда же! Я думал, хоть ты окажешься человечнее. Так нет же. Ну ладно, в будущих наших встречах обязательно буду учитывать, что ты – законченный свинтус. Вот скажи честно, зачем ты так издевался?

– Во-первых, хотел показать тебе, как политики пользуются такими лазейками, чтобы впредь ты был бдительней. Во-вторых, было интересно узнать, как быстро угаснет твоя вера в меня.

– И как тебе результат?

Я спросил это нарочито холодно. Разговаривать с Рэем было неловко. Дело в том, что во время прошлого разговора с ним я был несколько не в себе.

Вчера вечером состоялось очередное собрание, на котором меня обливали грязью и грозно требовали, чтобы я немедленно разобрался в ситуации. А как в ней разбираться, я не знал.

Это был не первый подобный случай, но впервые неприязнь ко мне была настолько прозрачной. Раньше они еще сдерживались, а на этом собрании словно с цепи сорвались. Не иначе, как и на них надавили, и волна негодования пошла по цепочке, становясь все безжалостней и сильней. А я как всегда крайний, и потому, дойдя до меня, волна достигла своего апогея. Я еле продержался до конца заседания.

Когда оно было окончено, я первым вышел из кабинета и кинулся к себе. Упал на кровать, расплакался: сдерживать слезы не было сил. Разбил о стену пару стеклянных безделок, швырнул на пол подушку, простынь и одеяло. Распахнул окно настежь, впуская прохладный ветер, приносящий запахи осени и дождя.

Я не мог больше этого выносить, просто не мог… Всем было плевать на то, что проблема мне не по зубам. Они хотели, чтобы я её решил, и не желали ничего слушать. Так жестоко и так глупо! Все равно, что заставлять первоклассника решать интегральные уравнения, а затем бить его головой о стену за то, что у него не получается. Зачем это делать? А затем, чтобы не решать уравнение самим, переведя стрелки на еще более неопытного и слабого.

Я не знал, что делать, и понял, что угодил в очередную западню, подготовленную для меня жизнью.

«Отдавать власть другим нельзя, об этом Ника в самом начале предупредила – неизвестно еще, что у них на уме. А сам я не справляюсь. И если не найду выход, власть так или иначе отберут, и даже пересмешник не поможет…» – Осознание этого медленно убивало.

Я чувствовал себя запертым в каменном мешке, стены которого все сжимаются, грозясь раздавить в лепешку.

Слезы катились градом, дышать удавалось с трудом, а еще труднее было бороться с безумным желанием забраться на подоконник и прыгнуть вниз, чтобы все тревоги и проблемы исчезли, растворившись в холодной, безжизненной пустоте.

Но я знал: будь мама со мной, такой поступок безмерно огорчил бы её. Нет, нельзя было сдаваться.

Мне нужна была помощь. Пусть даже не совет, а моральная поддержка, которая не даст сойти с ума окончательно. Подумав так, я схватил коммлинк и позвонил Леоноре.

«Абонент занят. Вы можете оставить голосовое сообщение», – отозвался автоответчик. Вероятно, Леонора была на каком-то задании. Что ж, после того, как Агенты лишились Фригги, это неудивительно.

Набрал номер Тора. Абонент был недоступен. Попытался связаться со Сьюзен. Несколько минут слушал долгие, омерзительно-нудные гудки, потом не выдержал, сбросил.

После того, как я перебрал всех друзей, но никто не ответил, я почувствовал себя по-настоящему одиноким. Хотелось даже Ричарду позвонить, который теперь учился в элитной школе-интернате, но я удержался: хороший отец никогда не будет валить на ребенка свои проблемы.

Рэй был последним вариантом. Выходя с ним на связь, я уже с трудом соображал, что делаю. Рэй принял вызов и, наверное, сразу об этом пожалел. Я рассказал ему все, задыхаясь и захлебываясь слезами.

Это стало ошибкой. Рэй не Фригга, которая поймет, простит и забудет эти эмоции, Рэй найдет в этом повод к насмешке. Да, он надо мной смеялся, изредка пуская ехидные комментарии вроде: «Неужели злые дяди обижают?» или «Ну, а ты как думал, это политика, а не детский садик!», но мне было все равно. Я говорил и говорил, совершенно не следя за языком. Говорил и понемногу успокаивался. Наверное, мне просто нужно было выговориться.

– Не, я из твоих нюней ничего не понимаю! – заметил под конец разговора Ученый. – Давай завтра прилечу на Зару, и разберемся во всем».

Так мы с ним и договорились о встрече.

Сейчас я был спокоен и жутко стыдился того вчерашнего всплеска. Рэй ведь этого сто лет не забудет, начнет напоминать и подкалывать, и никуда от этого не денешься.

– Признаюсь, я впечатлен, – улыбнувшись, заметил Ученый. – Я думал, ты сдашься гораздо раньше. А ты до последнего верил.

– А что мне еще оставалось делать… – Я вздрогнул, поняв, что нечаянно высказал эту мысль вслух.

– Действительно. – Хоть Рэй и пытался держаться насмешливо, на какую-то долю секунды в его глазах промелькнула печаль, и на душе у меня стало легче. – Ладно, рассказывай, чего там у тебя стряслось.

– Вот, сам посмотри. – Я протянул ему портативный компьютер, куда заранее загрузил весь архив документов. – Если в двух словах, то на нас давят представители соседней галактики.

– А ты что, надеялся, что они так легко забудут все то, что натворил сперва ты, а потом… Фригга?

– Но ведь мы в итоге спасли их.

– Спасли. От самих себя. И то не полностью. Ты читал, какие они цифры здесь приводят? Сколько убитых, раненых, сколько разрушенных до основания зданий, и какие средства нужны на восстановление?

– Читал?! Да я наизусть их уже заучил! Но что толку?

– В том-то все и дело, – кивнул Рэй и вновь углубился в документы.

Читал он минут двадцать, то и дело фыркая и презрительно комментируя: «Интересно, где были твои мозги, когда ты это подписывал?», «М-да, этот случай, пожалуй, рекордный по уровню идиотизма», «Я, конечно, всегда знал, что с политикой у тебя туго, но чтобы до такой степени…».

Покорно выслушав все насмешки, я спокойно спросил:

– Так что, ты сможешь помочь? Дать совет, как из этого выпутаться?

– Ну… – Он почесал в затылке, наигранно задумавшись. Я видел, что Рэй хочет заставить меня понервничать, и потому назло ему держался спокойно. – Заварил ты тут, конечно, кашу, и с полтычка даже я в этом адовом клубке не разберусь…

– Так значит, пасуешь? – Я решил, что взять Рэя «на слабо» – мой единственный шанс.

– Ну почему же? Если подойти к вопросу с умом, вполне можно отыскать выход и худо-бедно разрулить ситуацию.

– То есть ты скажешь мне, как теперь действовать?

– Всенепременно. Отправляйся-ка ты подальше от Зары. Чтобы завтра утром и духу твоего тут не было, уяснил?

– Прости, что? – Я был готов к чему угодно, но только не к такому совету. – Хочешь, чтобы я трусливо сбежал, бросив свой народ на произвол судьбы?

– Если точнее, то на мой собственный произвол. Я боюсь, что и будучи марионеткой, ты сумеешь наломать дров, и потому буду работать сам. А ты отдыхай с чистой совестью: все, что можно было испортить, ты испортил. Мои поздравления: твой возвышенный долг перед народом исполнен!

– Ты что, хочешь использовать мой облик и тем самым обманывать всех вокруг? Не боишься, что тебя раскроют?

– Такая вероятность имеется, но я приму все меры предосторожности: не сегодня родился. Все равно это лучше, чем пускать дело на самотек и позволять тебе и дальше усугублять ситуацию. Так что посиди смирно, пока я все не улажу.

– А ты уладишь? – спросил я с сомнением.

Рэй был превосходным политиком, но уж в слишком сложную ситуацию я угодил. Межгалактические отношения считаются одними из самых запутанных и неоднозначных.

– Гарантии дать не могу, но постараюсь. В конце концов, эта грязная лужа для меня как дом родной. И с уродами мне справиться будет проще, ведь я в какой-то мере один из них. Так что не бойся: я разберусь с теми дядями, которые тебя обижали. Думаю, это будет даже забавно.

Я еле удержался от того, чтобы скорчить гримасу: как все-таки обидно терпеть насмешки ради того, чтобы тебя вытащили из беды.

– Спасибо.

Что там ни говори, а Рэй все-таки откликнулся на мою просьбу.

– Ладно, хватит болтать, я работать пошел.

Он и в самом деле собрался уйти, но я схватил его за рукав, внезапно вспомнив об одной важной вещи.

– Постой! Рэй… Как она там?

Мне не потребовалось пояснять, кого я имею в виду.

– Нормально. Да. Все хорошо. – Его голос прозвучал напряженно, и это меня встревожило.

– Рэй.

– Да?

– А если откровенно?

– Слушай, Локи, у тебя своих проблем по горло, зачем тебе чужие?

– Речь идет о моей матери! Отвечай!

– Ладно… – протянул Рэй неохотно. – В общем, тревожусь я за неё.

– А в чем дело?

Я затаил дыхание и прижал правую руку к сердцу. Все мои политические проблемы вдруг показались несерьезными и даже смешными. Если с мамой действительно что-то не так…

– Она заболела.

Как же иногда раздражает привычка Рэя цедить информацию в час по чайной ложке!

– Чем заболела?

– Тобой.

Рэй внимательно поглядел на меня, ожидая реакции.

– В смысле?

– Ты ведь помнишь, что она никогда и ни при каких обстоятельствах не должна была увидеть тебя вновь?

– Ну.

– А она видела тебя мельком сквозь иллюминатор, мы не досмотрели. А потом она еще и на твои фото в ГалаСети наткнулась. И понеслось… Ты снишься ей каждую ночь, и бывает так, что она и думать ни о чем другом, кроме тебя, не может. Она часами просматривает твои фотографии и… плачет.

– Плачет?! Но почему?

– Потому, что никогда не увидит тебя вживую. Видишь ли, она думает, такому важному человеку, как ты, плевать на неё, думает, вас отделяет бесчисленное множество социальных ступенек. Вот и страдает. Ты запал ей в душу, стал её главной мечтой, но мечтой неосуществимой.

Узнав эту новость, я испытал противоречивые чувства. С одной стороны, было приятно, что мама обо мне думает и мечтает встретиться, но с другой – Фриггу было жалко до боли. Все-таки не надо было мне в тот день провожать «Северную Звезду». А может, ей бы и одних фотографий хватило… Кто знает?

– А с этим ничего нельзя поделать? Нельзя ей как-то помочь? – спросил я, жалея, что нельзя прилететь к Фригге или хотя бы сообщить ей, что мне вовсе на неё не плевать.

– К сожалению, современная наука в этом плане бессильна. Но я не отчаиваюсь и пробую бытовые методы: пытаюсь отвлечь её от болезненных мыслей. Но удается мне это далеко не всегда. Что ж, поживем – увидим.

– Знаешь, а ведь я тоже ужасно скучаю по ней, вспоминаю, вызываю в памяти её образ… Мне так не хватает её! Я бы все на свете отдал за одну только мимолетную встречу с ней! – эмоции выплеснулись сами, я не сумел их сдержать, но попытался хотя бы закончить на спокойной ноте: – Но я знаю – нельзя, можешь не повторять.

– Ей хуже, – покачал головой Рэй. – Намного. Ведь ты знаешь, откуда у тебя такие мысли и желания, а она – нет! Она и понятия не имеет, почему её так к тебе тянет, и это её пугает до слез. Она думает, что сходит с ума. Посуди сам, разве можно так сильно полюбить человека, с которым ты даже ни разу не разговаривал, и видел лишь мельком? Вот и она считает, что нет, и потому её чувства кажутся ей ненормальными.

– А если она узнает правду о своем прошлом, ей станет легче? – спросил я, понимая, что надежда моя наивна и призрачна.

– Скорее наоборот. Неизвестно, что произойдет с её разумом, если она узнает, какая страшная участь её постигла. Мы не будем рисковать. А теперь иди. Наш разговор окончен.

Произнеся все это, Рэй бесцеремонно растворился в воздухе, даже не удосужившись попрощаться. Я махнул рукой в пустоту и поспешил к оставленному мной у дворца «Экстриму», на ходу раздумывая, куда же теперь отправиться.

========== Глава 2 ==========

Мой выбор пал на базу Агентов: шагая к космическому кораблю, я вспомнил, что Леонора еще давно просила меня заглянуть к ней, чтоб разобраться с бывшими вещами и документами Фригги, которые теперь автоматически перешли в мою собственность.

Свой «Экстрим» я увидел издали – он одиноко стоял посреди площадки. Эта картинка – маленький, едва заметно серебрящийся кораблик среди безжизненной пустоты – отозвалась в моем сердце болью. В глубине души я даже догадывался, почему для меня это не просто деталь, выхваченная из серых и однотипных будней.

Накрапывал мелкий, досаждающий своей монотонностью дождь, и капли прозрачными бусинами оседали на обшивке «Экстрима». Я почему-то вспомнил, как Рэй купил мне его на выставке, не моргнув глазом заплатив из своего кармана неимоверное количество юнитов. А потом мама возмутилась, что бывший преступник выбросил на ветер деньги, которые могли бы помочь нуждающимся.

Вспомнил, и по щеке скатилась слеза. И почему все мои мысли, какими бы отстраненными они ни были, рано или поздно извилистыми тропинками возвращаются к самому близкому и дорогому мне человеку? Я пытался не подпускать их к запретной теме, окружить образ матери невербальной, но прочной стеной, отгородить его от сознания. Пытался упорно и долго, но… нет.

Все возведенные мною преграды рушились, не выдерживая натиска эмоций. И все повторялось заново. Эх, сколько бы я дал за то, чтобы забыть, стереть свое прошлое из памяти и начать жить с чистого листа. И пусть в моей жизни появятся новые люди, которых я смогу искренне полюбить, и к которым смогу искренне привязаться.

Сейчас я так не смогу. И дело будет даже не в том человеке. Он может быть замечательным, может быть даже лучше мамы, но мое сердце останется холодно, а душа не пожелает раскрыться. Я замкнусь в себе, а этот новоявленный «идеал» в лучшем случае станет для меня мимолетным отдыхом, а в худшем – начнет раздражать.

Я чувствовал, что уже никогда не смогу быть с кем-то открытым и искренним, а рана, образовавшаяся в душе, никогда не исцелится. Напротив, с каждым днем она будет все разрастаться, пока не поглотит меня целиком, и я ничего не смогу с этим поделать.

Я чувствовал, что медленно умираю… И спастись я мог, только стерев себе память и начав все с нуля. Но у меня не было права на такой ход: я должен помнить все, чтобы… чтобы…

Смутная мысль формировалась в моей голове, приобретая все более четкие очертания, но так и не сложилась в логическое умозаключение. Я просто знал, что обязан помнить, и для меня уже нет пути в новую жизнь. И не потому, что так сказали Рэй и Ника (а они говорили, и не один раз). На их мнение мне было плевать.

Да, я отказался от этого легкого и безболезненного метода. По правде говоря, он никогда не казался мне совершенным. Был в нем один крупный изъян, о котором я знал не понаслышке.

Вместе с воспоминаниями я неминуемо потеряю частичку собственной личности, и, скорее всего, частичку значимую. Странно… иногда мне хотелось стать другим человеком, сбросив с плеч груз непосильного бремени, а иногда хотелось остаться таким, как сейчас: разбитым, измученным, едва живым. Вот ведь ирония… Столько всего пережил, а разбираться в собственных чувствах так и не научился. И теперь вокруг не было никого, кто помог бы мне это сделать. А раньше у меня была мама… И снова мысли вернулись к ней!

Я с досады пнул ногой обшивку корабля. Даже его внешний вид заставлял вспоминать Фриггу. Для полета в другую галактику мы были вынуждены замаскировать «Экстрим» под «Северную Звезду», и эту маскировку я так и не снял.

И теперь огромные синие звезды, сверкающие на ослепительно-белоснежных крыльях, пленяли мой взор, как в тот раз, когда я увидел этот корабль впервые и поразился его совершенству. Мы с матерью тогда летели за Рэйчел и Дэмисом, и Фригга рассказала мне о своей ошибке, а потом мы стали напарниками…

Нет, нельзя думать об этом! Я не должен забывать, но и прокручивать все время в голове не должен тоже. Надо жить настоящим, не оглядываясь назад без веской причины.

Но маскировка «Экстрима» под «Северную Звезду» не давала покоя. Я сел в кресло пилота, открыл панель управления, нашел раздел «дизайн покрытия» и дал волю своей фантазии.

Я решил создать композицию, которая станет отражением моих эмоций. Мне уже давно хотелось выразить все то, что таилось внутри, подарить ощущениям и мыслям наглядные очертания. Возможно, так мне было бы легче в них разобраться.

И я принялся рисовать. Это не было полноценной картиной, несущей в себе однозначный смысл, это была просто игра разных красок.

Я экспериментировал с холодными тонами: бирюза, аквамарин, циан, лазурь и еще около сотни оттенков причудливо переплетались, образуя временами гармоничную, а временами резкую и угловатую картину. Я не пытался создать что-то великое, а просто хотел передать свои чувства, не всегда гладкие и красивые.

Работа захватила меня целиком. Одна за другой исчезали мысли, вплетаясь в палитру оттенков и становясь её частью. Обретая воплощение, они отпускали меня, переставали мучать… чтобы через какое-то время нахлынуть опять.