Текст книги "История Венгрии. Тысячелетие в центре Европы"
Автор книги: Ласло Контлер
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 35 (всего у книги 53 страниц)
Решая насущные вопросы, связанные с укреплением национальной обороноспособности и в значительной степени обусловившие их приход к власти, левые из Революционного совета с великим усердием взялись за реализацию главной своей задачи. Надо было наверстывать упущенное время. Базовые принципы «революции астр» не имели глубоких корней в венгерском обществе, но они, по крайней мере, могли рассматриваться в плане развития тех процессов, которые в течение двух предшествовавших десятилетий вызывались кризисом внутриполитического режима дуалистической монархии и попытками разрешить его демократическими способами. Напротив, эгалитаризм аграрно-социалистических движений носил туманный и утопический характер. Райские видения бесклассового общества, которое проповедовалось социал-демократами, воспринимались как научно– фантастическая картина неопределенного будущего. Ничего подобного не содержалось в конкретных программах действий политических партий вплоть до конца 1918 г. Если рассматривать революционные преобразования под другим углом зрения, то получается, что реформы, проводившиеся (или, скорее, пропагандировавшиеся) правительством Каройи, при всем их радикализме не меняли в корне баланса политических сил и собственности в стране, перестраивая лишь взаимоотношения между правящей элитой и массами. Реформы Каройи, в отличие от нововведений Революционного совета, не отвергали таких базовых ценностей, как частная собственность или политический плюрализм.
В течение двух недель после прихода к власти Революционный совет предпринял целый ряд мер, эффективно разрушивших фундамент буржуазного миропорядка. 26 марта все фабрики, заводы и шахты, на которых трудилось более 20 (вскоре этот показатель уменьшился до 10) наемных работников, а также все транспортные предприятия, финансово-кредитные организации и доходные дома были национализированы (владение жилой площадью, превышавшей норматив в одну комнату на человека и три комнаты на семью, было признано незаконным). 4 апреля все крупные и средние земельные владения, т. е. почти 60 % пахотных земель в стране, были объявлены «собственностью пролетарского государства» и переданы кооперативам, состоящим из представителей сельского пролетариата (маленькие и карликовые наделы были оставлены их владельцам). Школы и прочие образовательные учреждения, значительная часть которых находилась в ведении церковных организаций, были также национализированы. Преподавание в них Слова Божия было заменено изучением общественных наук. Все эти преобразования оказались значительно радикальнее тех, что в это же время проводились в Советской России. Считалось, что, поскольку Венгрия была страной более развитой, чем Россия, ей не нужны такие промежуточные шаги и меры, как, например, первоначальная раздача земли крестьянству. В сфере административно-политической реорганизации страны вопрос шел о замене старого бюрократического аппарата на местах – в районах, городах и комитатах – на Советы рабочих, солдат и крестьян. Депутатов в Советы избирал расширенный состав электората, из которого по иронии судьбы были исключены все бывшие «эксплуататоры», т. е. большинство лиц, единственно и обладавших избирательным правом до 1918 г. включительно. Выборы состоялись 7 апреля 1919 г. и проводились по одному-единственному списку кандидатов, подготовленному новой Социалистиче– ской партией. Особенно велика была роль будапештского Совета рабочих, непосредственно контролировавшего деятельность правительства. Венгерский съезд Советов на правах учредительного конституционного собрания, делегаты которого избирались городскими и областными Советами, заседал с 14 по 23 июня. Он проголосовал за социалистическую конституцию страны. Инфраструктура правоохранительных органов также претерпела радикальные преобразования: уже 25 марта были созданы революционные трибуналы, обязанность судей в которых исполняли рядовые граждане, не имевшие специальной подготовки. Процедурно-процессуальные церемонии в этих органах правосудия были также предельно, в ущерб законности, упрощены и ориентированы в основном на решение главной задачи – покончить с контрреволюционной пропагандой, паникерством и подрывной деятельностью. Однако в их компетенцию не входило вынесение смертных приговоров. Для этого были созданы чрезвычайные революционные трибуналы, при необходимости подавлявшие сопротивление гражданского населения и тем обеспечивавшие диктатуру пролетариата. Глава чрезвычайных революционных трибуналов Тибор Самуэли разъезжал в своем «поезде смерти» по районам волнений и председательствовал на заседаниях выездного суда. Ему помогала целая группа боевиков, чья преданность делу революции не вызывала сомнений, как, например, пресловутые «ленинцы», сформированные для усиления Красной гвардии и взявшие на себя традиционные функции полиции и жандармерии. Помимо обычных убийств реальных или предполагаемых врагов, на счету «элитных» отрядов бойцов было исполнение не менее 120 смертных приговоров, вынесенных трибуналами по явно политическим мотивам.
Масштабы и скорость перемен во многом объяснялись необходимостью убедить народ в неизбежности осуществления социалистической утопии. Программа социальных мероприятий, рассчитанная на решение жилищного вопроса в стране, наводненной беженцами, меры по демократизации системы образования, национализация крупных фирм и установление эффективного контроля над производством и распределением товаров народного потребления и продуктов питания – все это действительно было с одобрением встречено широкими слоями населения, особенно в городах. Немало представителей интеллектуальной элиты, приветствовавших осенью 1918 г. демократические реформы, также поначалу соблазнились благородством целей Советской республики. Среди них оказались не только такие коммунисты, как Лукач, ставший «народным комиссаром просвещения» (фактически министром образования в Революционном совете), или Кашшак, но и большинство писателей из круга журнала «Нюгат», ставших сотрудниками директориума писателей, а также Барток и Кодай, возглавлявшие музыкальное ведомство. Среди новой профессуры Будапештского университета значились Манхейм, Бабич, психолог Шандор Ференци, искусствовед Лайош Фюлеп и историк Дьюла Секфю (хотя последний не вступил в должность).
Со временем, однако, большинство этих людей стало испытывать глубокое разочарование, как и многие представители средних классов и интеллигенции, в частности видные деятели Октябрьской революции 1918 г., один из которых, Яси, эмигрировал уже в начале мая 1919 г. (Правда, Каройи оставался в стране до конца июля и даже предложил свои услуги для переговоров между Советской Венгрией и Антантой.) В это время Секфю уже работал над своей очень значительной монографией «Три поколения» (1920), в которой сражался не только против коммунистической революции, но и против демократии и либерализма, вымостивших, по его мнению, путь Беле Куну. Мориц поначалу также воспринимал происходящее с большим энтузиазмом, но затем стал сетовать, что Советам не удалось удовлетворить крестьянскую потребность в земле. Дежё Сабо, также первое время симпатизировавший революции, вскоре опубликовал «Опустошенную деревню» – произведение антиурбанистической, антиреволюционной и антисемитской направленности, особенно популярное в межвоенный период.
Революция и деревня и в самом деле не смогли найти общего языка. В обстановке дефицита сырья и топлива для техники, предположительно более эффективной на больших полях крупных кооперативов, чем на маленьких наделах, план по национализации земли восстановил против себя не только зажиточных крестьян, реально потерявших свою землю, но и беднейшие слои крестьянства, домашних слуг и батраков, мечты которых стать независимыми фермерами были попраны теми же самыми революционерами из города, которые прежде подбивали их захватывать землю. Декреты о насильственном изъятии сельскохозяйственных излишков и реквизициях еще более подорвали авторитет власти на селе. Правительство, в свою очередь, взваливало на крестьянство вину за дефицит продуктов питания, что, обостряя и без того серьезные противоречия между городом и деревней, служило поводом для введения режима централизации всей хозяйственной деятельности под управлением Совета народного хозяйства. Антиклерикальные мероприятия власти также вызывали раздражение среди традиционно верующего крестьянства, озабоченного безопасностью «семейного очага». Все это было хорошей почвой для контрреволюционной пропаганды, которая не уставала подчеркивать «иностранное» (т. е. еврейское) происхождение революции (более половины комиссаров действительно были евреями). Организованная контрреволюция состояла из двух групп, и обе они, базируясь вне территории, подконтрольной правительству Куна, действовали в стране через своих сторонников: это Венгерский национальный (или «Антибольшевистский») комитет, созданный в апреле в Вене представителями почти всех старых партий и возглавлявшийся графом Иштваном Бетленом, и контрреволюционное правительство графа Дьюлы Каройи, образованное 5 мая и расквартированное сначала в Араде – в зоне французского влияния, – а позднее переехавшее в Сегед.
Как ни парадоксально, но Советская республика продержалась у власти более четырех месяцев, чему, конечно, способствовало постоянное усиление диктаторского режима, но главное то, что она временно преуспела в решении национального вопроса; и пала она не вследствие активизации внутренней контрреволюции, а тогда, когда уже не могла удерживать ситуацию на фронтах, сражаясь против войск Антанты и ее союзников. Коммунистический переворот в Будапеште в первые же дни выявил наличие разногласий среди участников мирной конференции. Американцы и англичане рассматривали это событие как следствие попрания венгерских национальных интересов в связи с экстравагантными требованиями Франции, стремившейся всячески облагодетельствовать своих протеже в регионе. Было решено удовлетворить запрос Куна о переговорах и в рамках этого решения направить в Будапешт генерала Яна Христиана Смэтса, премьер-министра Южной Африки, – главным образом для сбора надежной информации о реальной ситуации в Венгрии на начало апреля 1919 г. Смэтс, по-видимому, признал необходимость уменьшить нейтральную зону в восточной части Венгрии и в своем докладе в Париж даже поддержал венгерское контрпредложение о созыве представителей всех заинтересованных сторон, включая проигравших войну, для обсуждения послевоенных границ. Это контрпредложение в общем было нереалистическим, тем более, что Смэтс также убедился в большевистском характере венгерского правительства. Это придало вес уже широко обсуждавшимся общественностью идеям французского премьер-министра Клемансо о необходимости подавления немецких реваншистских замыслов, а также о защите Западной Европы от русской заразы путем создания cordon sanitaire из новых государственных образований в Центральной Европе.
Соответственно в середине апреля на восточной границе Венгрии началось крупное наступление румынских войск, которое вскоре было поддержано чехословацкой интервенцией с севера. К началу мая значительная венгерская территория к востоку от реки Тиса оказалась в руках румынских оккупационных властей, казнивших, интернировавших или депортировавших многих местных политических и общественных деятелей – без всякого учета их партийной принадлежности. Чешские войска оккупировали промышленный район Мишкольца. Однако с середины мая явно превосходившие силы атакующих стали встречать все более упорное сопротивление противника по той причине, что Революционный совет сумел провести кампанию по военному призыву, существенно пополнившему ряды армии, которой от ее предшественницы достались вооруженные силы, насчитывавшие всего-навсего 40 тыс. человек. Это был период, когда, по словам одного из провинциальных журналистов, «коммунист встретился с националистом на общей почве защиты Отечества». В армию влились не только индустриальные рабочие Будапешта или беженцы из восточных окраин Венгрии, но многие талантливые офицеры, такие, как Аурел Штромфельд, который вскоре стал начальником генерального штаба. Как ни удивительно, но около дюжины будущих генералов венгерской армии, сражавшихся на фронтах Второй мировой войны, в 1919 г. дрались под знаменами Советской республики. В результате такой мобилизации, а также ударов, нанесенных румынам войсками украинской Красной армии, был освобожден район Мишкольца, а северной группировке Штромфельда удалось вбить клин между чешской и румынской армиями, вторгнувшись в Словакию, где 16 июня была даже провозглашена советская власть, впрочем, оказавшаяся крайне недолговечной.
Однако мировая революция, которую ждали коммунисты и которая, по их расчетам, должна была смести коррумпированных буржуазных политиканов, участвовавших в мирной конференции, и их союзников, так и не началась. Баварская советская республика, о создании которой было объявлено 7 апреля 1919 г., едва смогла дожить до мая. Коммунистический переворот, планировавшийся агентурой Куна в Вене, не получился, а контрнаступление армии генерала Деникина в России развеяло всякие надежды на поддержку из-за Карпат. Столкнувшись с ухудшением внутриполитической ситуации в стране, накалявшейся недовольным крестьянством и вылившейся в мятеж слушателей военной академии в Будапеште, правительство после жарких споров в конце июня решило выполнить требования мирной конференции и отвести войска из Словакии за демаркационную линию. Штромфельд, протестуя против этого решения, ушел в отставку, а его коллеги-офицеры стали постепенно пополнять ряды Национальной армии, созданной при контрреволюционном правительстве Сегеда. Главнокомандующим этой армией был назначен контр-адмирал Миклош Хорти, бывший адъютант Франца Иосифа и последний командующий военно-морскими силами Австро-Венгрии.
Кун, поддержанный частью других народных комиссаров, решился на отчаянный шаг, чтобы успехами на фронте вновь завоевать поддержку теперь безразлично, а то и враждебно настроенного по отношению к нему населения. Он заявил, что, поскольку Красная армия добровольно покинула Словакию, а румыны отказались выполнить свое обязательство и выйти из нейтральной зоны, внезапное наступление должно начаться вдоль русла Тисы. В первые дни оно развивалось успешно, но затем стало выдыхаться и закончилось для Красной армии беспорядочным бегством. 1 августа, когда румынские войска уже подходили к Будапешту, комиссары сдались, согласившись с аргументами профсоюзных лидеров и социал-демократов относительно того, что спасти Венгрию от полной иностранной оккупации можно только путем создания правительства, приемлемого для стран Антанты. Кун и другие комиссары бежали в Вену, где получили политическое убежище, и на следующий день было объявлено о создании нового венгерского правительства во главе с Дьюлой Пейдлом – профсоюзным лидером, выступавшим против объединения всех рабочих партий и движений и не имевшим ничего общего с советской властью.
В ситуации, омрачаемой тяжелым опытом проигранной войны и двух неудачных революций, спорадическими вооруженными столкновениями с последними сторонниками второй из них на западе страны – при том, что восточная ее часть все еще была оккупирована иностранными войсками, а в Сегеде продолжало действовать контрреволюционное правительство, – не было ничего удивительного в том, что попытки профсоюзного правительства упрочить свое положение, заклеймив диктатуру пролетариата, с одной стороны, и отвергнув консервативную реставрацию, с другой, закончились ничем. Оно само рассматривалось как тайно пробольшевистское, и не только реакционными кругами, но и теми силами, с которыми рассчитывало сотрудничать, – с либералами, крестьянскими демократами и христианскими социалистами, к тому же оно не получило признания Антанты. 6 августа 1919 г. это правительство было свергнуто в результате государственного переворота, поддержанного румынской армией, занявшей к этому времени Будапешт.
Новое правительство, возглавляемое Иштваном Фридрихом – мелким промышленником, одно время служившим государственным секретарем в кабинете Каройи, тотчас же занялось отменой всех нововведений, ассоциируемых с деятельностью Советской республики (в основном денационализацией), заодно уничтожая и достижения демократической революции (например, урезая гражданские свободы и социальные гарантии). Вместо революционных трибуналов появились трибуналы контрреволюционные, активно забивавшие тюрьмы рабочим людом, крестьянской беднотой и интеллигенцией. К началу 1920 г. они вынесли столько же смертных приговоров (прежде всего, «прислужникам красного террора», таким, как «ленинцы»), сколько до них – их коммунистические коллеги. Грубо они обошлись и с интеллектуальной элитой страны. Барток и Кодай были подвергнуты судебному преследованию, Мориц вообще оказался за решеткой, а десятки деятелей науки и искусства, таких, как Лукач, Манхейм, Полани, Корда, социолог Арнольд Хаузер и художник Ласло Мохой-Надь, покинули страну.
Репрессии правительства были не единственной и даже не основной причиной, побуждавшей людей оставлять страну или же предпочитать уединенное затворничество. Помимо кабинета Фридриха, «усмирением» страны занималась также румынская армия, которая в августе оккупировала даже северные районы Задунавья, систематически отправляя к себе домой в качестве «военной репарации» венгерский скот, технику и продукцию нового урожая. Была еще и третья сила – Национальная армия Хорти, которая к этому времени перенесла свою штаб-квартиру в Задунавье, отказавшись подчиниться новому правительству. Без всяких формальных оснований армия контролировала на своей территории деятельность местных властей, выполнявших ее приказы. Отдельные ее подразделения заслужили печальную известность акциями неприкрытого террора. За три месяца на их совести оказалась смерть почти 2 тыс. человек, работавших прежде в Советах или просто подозреваемых в причастности к советской власти, а также красноармейцев и других людей, никакого отношения к диктатуре пролетариата не имевших, но зато бывших евреями. Помимо тех, кто был расстрелян или повешен, около 70 тыс. человек за тот же период оказались в тюрьмах или специальных лагерях.
Как ни странно, западные союзники отказались признать легитимность правительства Фридриха, несмотря на то, что нормализация ситуации в Венгрии была совершенно необходима им для завершения работы мирной конференции. Дело в том, что кабинет Фридриха был назначен эрцгерцогом Иосифом, которого самого годом раньше Карл IV объявил своим личным представителем, почему он и считал себя «регентом». Это могло таить в себе угрозу реставрации династии Габсбургов. Румыны никак не уходили, что также не способствовало нормализации положения в стране. Вывода румынской армии не так-то просто было добиться, потому что Румыния выражала свое несогласие с планами мирного урегулирования, по которым ей доставалось несколько менее обещанного в 1916 г. Кроме того, от румынского правительства требовали гарантий соблюдения у себя дома прав национальных меньшинств, а оно рассматривало это требование как ограничение собственного суверенитета. Первым результатом миссии английского дипломата Джорджа Клерка, направленной мирной конференцией в октябре 1919 г. в Будапешт, стало начало вывода румынских войск из страны. Однако освобождаемые румынами земли, несмотря на протесты социал-демократов и других левых партий, тотчас же занимала Национальная армия Хорти, 16 ноября торжественно въехавшего в Будапешт. Его речь, произнесенная перед столичными знаменитостями и отцами города, в которой он заклеймил его как «грешный город», отвергший свое героическое прошлое, Священную корону и национальное знамя ради красных тряпок, вполне соответствовала атмосфере и настроениям того времени. Остававшиеся приверженцы двух революций уже были так или иначе нейтрализованы. Большинство людей, разочарованных и в вильсонизме, и в большевизме, надеялись залечить душевные раны, нанесенные войной, вернувшись к привычному порядку, авторитетной власти и традиционной христианско-национальной системе ценностей.
В связи с ростом влияния Хорти и изменениями в соотношении политических сил Клерк перестал настаивать на том, чтобы в новом коалиционном правительстве, созданном по требованию стран – участниц мирной конференции, доминировали социал-демократы и либералы. Поскольку Хорти командовал единственной в стране армией, которая могла поддерживать порядок и при этом подчинялась власти, состав нового правительства должен был быть приемлемым лично для командующего и для военных в целом. В результате 24 ноября 1919 г. был создан кабинет Кароя Хусара, в котором члены Объединенной христианско-национальной партии и других аграрно-консервативных политических групп численно преобладали над представителями Партии мелких сельских хозяев, социал-демократами и либералами. Правительство Хусара вскоре было признано мирной конференцией, и 1 декабря Венгрия получила столь долгожданное приглашение прислать свою делегацию в Париж.
Однако прежде, чем приступить к обсуждению договора о мире – жизненно необходимой, хотя и болезненной процедуре определения условий интеграции Венгрии в политическую систему послевоенной Европы, – стране предстояло пройти выборы. Хотя великие державы настаивали на проведении всеобщих выборов на основе тайного голосования, обстоятельства не позволяли надеяться на то, что они могут привести к сколь-либо демократическому результату. Правительство Хусара скрепя сердце согласилось на свободные выборы, однако это не мешало отдельным подразделениям Национальной армии, а также вновь объявившимся правым экстремистским организациям вроде Союза пробуждающихся венгров заниматься настоящей террористической деятельностью по запугиванию кандидатов и избирателей, голосующих за социал-демократов, и иногда даже тех, кто был готов отдать свои голоса сельским хозяевам или либералам. В знак протеста социал-демократы объявили бойкот этим выборам, состоявшимся 25–26 января 1920 г., и вообще ушли с политической сцены вплоть до середины 1922 г.
Победу на выборах одержали Партия мелких сельских хозяев и Объединенная христианско-национальная партия, став самыми крупными парламентскими партиями и разделив на двоих 150 из общего числа 218 депутатских мест в однопалатном парламенте, главной задачей которого стало определение политического устройства страны и выбор главы государства. От республиканизма, слишком связанного еще с воспоминаниями о двух революциях, почти единогласно решено было отказаться, монархисты же разделились на легитимистов и «свободных избирателей». Для тех и других монархизм означал установление исторической преемственности между новым режимом и законностью венгерских претензий на обладание землями, некогда объединенными Священной короной Иштвана I Святого. Легитимисты – аристократы и другие представители традиционных политических сил, сохранявших верность династии, вместе с еврейским средним классом, враждебно настроенным против Хорти, – считали, что возрождение Венгрии прямо зависит от реставрации монархии Габсбургов. Вторая группа монархистов состояла в основном из реалистов, понимавших сложившуюся ситуацию и то, что великие державы, а также соседи Венгрии ни в коем случае не допустят возврата Габсбургов. Однако были среди них и политики, по-прежнему убежденные в необходимости обретения страной политической независимости, и просто деятели, лично связанные с Хорти по разным причинам. Они доказывали, что венгерский трон свободен и что единственным достойным кандидатом на регентство – восстановленный в новое время средневековый институт – является Хорти. Как бы придавая весомость этим доводам, армия заняла площадь перед зданием парламента, и 1 марта Хорти, избранный регентом Венгрии, с обычным для президента объемом властных полномочий, в сопровождении офицерского эскорта вошел в это здание.
Через три дня было сформировано новое коалиционное правительство во главе с Шандором Шимони-Шемадамом, состоявшее из членов Партии мелких сельских хозяев и Объединенной христианско-национальной партии. Перед ним сразу встала столь ответственная задача, как подписание мирного договора. Венгерская делегация, руководить которой был назначен граф Альберт Аппони, пользовавшийся большим доверием всех политиков страны, 6 января 1920 г. прибыла в Париж. Она подготовила великое множество исторических, этнических, экономических и стратегических аргументов, доказывавших необходимость переработать условия мирного соглашения, которые в основном уже были подготовлены к весне 1919 г. и представлены венгерской делегации вскоре после ее прибытия на конференцию. Венгерские делегаты потребовали пересмотра части согласованных границ, предложив провести на спорных территориях референдумы-плебисциты. Союзники вновь, как и прежде, по-разному отнеслись к венгерским предложениям. Американцы и англичане первоначально собирались оставить за Венгрией все смежные с послевоенными границами районы, населенные в основном венграми. Поэтому премьер-министр Великобритании Ллойд Джордж вновь подчеркнул, что мир в Центральной Европе не будет прочным, если одна треть всех этнических венгров останется на территории соседних государств. Однако, в конечном счете, чтобы не дестабилизировать обстановку, ущемив интересы новых политических образований, арбитры оставили условия мирного договора без изменений, отвергнув только наиболее абсурдные требования (вроде создания «славянского коридора» между Братиславой и Загребом, притязаний Чехословакии на промышленный регион Мишкольца или Румынии – на земли вокруг Дебрецена).
Мирный договор был подписан 4 июня 1920 г. в большом Трианонском дворце Версаля. С венгерской стороны подписи под договором поставили два представителя правительства Венгрии, которые более не собирались продолжать свою общественно-политическую деятельность, поскольку, по этому документу, страна лишалась двух третей своей бывшей территории (без Хорватии) и около 60 % населения, из которого почти половина была мадьярской по происхождению. Часть венгерской земли досталась не только ее новым соседям (Чехословакии, Румынии, Королевству сербов, хорватов и словенцев – позднее ставшему Югославией – и Австрии), но даже Италия (Фиуме) и Польша сумели поживиться за счет Венгрии, территория которой уменьшилась с 282 тыс. до 93 тыс. кв. км., а население – с 18,2 млн. до 7,6 млн. человек. Более 90 % всей отторгнутой венгерской земли досталось Румынии, Чехословакии и Югославии, а число венгров, проживавших в каждом из этих государств, превысило 30 % от всего их населения, причем почти половина из 3,2 млн. венгров, оказавшихся за границей и ставших этническим меньшинством, продолжала жить компактными колониями и поддерживать связь с родиной. Теперь Венгрия, не в пример ее новым соседям, если не считать Австрию, стала национальным, этнически почти однородным государством, поскольку 90 % ее жителей были мадьярами (немцы, составлявшие чуть более 6 % населения, образовали самое многочисленное из этнических меньшинств). Но и при этих обстоятельствах югославские войска отказывались покинуть район Печа вплоть до августа 1921 г. Напряженность возникла и с Австрией по поводу Бургенланда – территории на западной границе, частично захваченной венгерскими войсками, которые ушли оттуда только после объявленного Антантой ультиматума, а сами представители Австрии и Венгрии на двусторонней встрече договорились о проведении в декабре 1921 г. плебисцита в Шопроне и на прилегающей к нему территории (несмотря на небольшое численное превосходство немецкого населения в этом районе, оно, в конечном счете, предпочло Венгрию). В результате такого территориального передела венгерская экономика большинством современных обозревателей оценивалась как почти не жизнеспособная. Страна полностью лишилась соляного промысла и добычи драгметаллов, у нее осталось всего 10 % леса и железной руды, только половина от некогда процветавшей пищевой перерабатывающей промышленности, которая, тем не менее, чаще все равно простаивала из-за дефицита сырья в связи с резким сокращением пахотных площадей. Все это обусловило прямую зависимость Венгрии от экспортно-импортных операций, чего прежде никогда не было, а теперь для страны стали ощутимы любые изменения в мировой экономической конъюнктуре. Помимо территориальных потерь, положение Венгрии усугублялось также необходимостью, по условиям договора, выплачивать репарации. Ей запрещалось отказываться от суверенитета (т. е. вновь объединяться с Австрией) и содержать собственную армию численностью свыше 35 тыс. пехотинцев, набираемых на добровольной основе.
В тот день, когда был подписан Трианонский договор, сотни тысяч протестующих граждан вышли на улицы Будапешта. Этот день превратился в кошмар, всегда преследовавший сознание и память венгров. Сами размеры потерь не с чем было даже сравнить, разве что с турецкими завоеваниями в XVI в., причем грабеж этот теперь обставлялся разного рода сомнительной аргументацией, как бы предназначенной его оправдать и лишь еще более ожесточавшей сердца венгров. Вдобавок ко всему, договоры, защищавшие права венгерского меньшинства в соседних государствах, в большинстве своем так и остались на бумаге. Однако не только участь соотечественников в соседних государствах, но и целый ряд собственных социально-экономических проблем можно было объяснить несправедливостью мирного договора. Это создавало очень удобный идеологический фон для усиления националистических настроений, без которых ни один реакционный режим, противящийся сколь-либо серьезным реформам, не может удержаться у власти. Необходимость пересмотра порочного мирного договора, на который удобно было списывать все собственные недостатки и недоработки, стала альфой и омегой венгерской политики на протяжении 25 межвоенных лет. Не случайно все партии из довольно широкого политического спектра в стране в той или иной степени поддерживали лозунг «Справедливость для Венгрии!» вне зависимости от содержания, какое они в него вкладывали, и путей его реализации. Зловещая тень Трианона, вновь замаячившая накануне Второй мировой войны, незримо всегда присутствовала на венгерской политической сцене, иногда надолго застывая или скрываясь за фасадом социалистического интернационализма. Жива она и поныне, когда положение венгерских диаспор за рубежом и отношение к этой проблеме со стороны партийных и общественных деятелей входит в число главных направлений внутренней и внешней политики государства. Рассматривая эту проблему в более широком контексте, можно сказать, что, если политика Венгрии эпохи дуализма отравила межнациональные отношения в Центральной Европе, то послевоенное урегулирование ничего не сделало для их оздоровления, а, напротив, придав им трагическое звучание, сохранило национальный вопрос в том архаичном виде, в каком он существовал в XIX в., вплоть до самого конца XX, а, вполне возможно, и до начала XXI в.