Текст книги "История Венгрии. Тысячелетие в центре Европы"

Автор книги: Ласло Контлер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 53 страниц)

Всей своей деятельностью Сечени доказал, что никоим образом он не был равнодушен к идее национальной независимости, но все же считал, что политика конституционных претензий и обид, избранная национальной элитой в качестве основного способа общения с Веной, бессмысленна. Ему хотелось направить внимание и энергию своих знатных земляков к тем сферам, в которых они могли бы с большей пользой и смыслом проявить свой патриотизм. Иными словами, он предлагал воспользоваться опытом других стран, также игравших роль «младших партнеров» в разных политических конгломератах Европы, – например, Шотландии, в XVIII в. доказавшей, что ни для модернизации страны, ни для формирования в ней влиятельного общественного мнения и глубокого национального самосознания вовсе не обязательна полная политическая независимость – она лишь желательное дополнение к первым двум реалиям. Политика королевского двора и зависимость Венгрии от Австрии, конечно, во многом объясняют бедственное положение страны, однако главной его причиной было сохранение феодальной системы. Сечени пришел именно к такому выводу и всей своей общественно-предпринимательской деятельностью, равно как и известными теоретическими и полемическими работами, стремился доказать его истинность.

Центральной темой его главной работы «Кредит» (1830) было парализующее влияние на экономический потенциал страны отсутствия у нее капитала и возможности приобрести кредит. Некредитоспособность страны, в свою очередь, обусловливалась действием в ней таких допотопных законов, как aviticitas (неотчуждаемость помещичьей земли) и fiscalitas (возврат земли в государственную казну в случае вымирания помещичьего рода). Из-за таких нормативов, восходящих к Позднему Средневековью, венгерский дворянин, даже владея обширными имениями, бесплатным трудом множества крестьянских рук и будучи полностью освобожденным от выплат и налогов, не мог подчас уплатить свои долги или же произвести модернизацию своего хозяйства по причине отсутствия и денег, и приемлемых для кредитора залоговых гарантий. (Сечени сам испытал дикость этого положения вещей, когда в 1828 г. банкир отказал ему в выдаче займа.) Полемика против этих ограничений в «Кредите» затем была продолжена в последующих работах Сечени: «Мир» (1831) и «Стадиум» (1833; с наброском примерного графика проведения необходимых реформ), дополняемая критикой гильдий, монополий и иных форм бюрократического вмешательства в коммерцию и промышленность. Сечени ратовал за полную их отмену, как и за отказ от внутренних акцизов и сборов, от подневольного труда земледельцев, от девятины и судебных функций помещиков. Наконец, разоблачив всю экономическую неэффективность феодальной системы даже с точки зрения тех, в чьих интересах она вроде бы сохранялась, он подчеркнул нравственные страдания и чувство несправедливости, постоянно испытываемые непривилегированными сословиями, участь которых он предлагал облегчить и защитить «бастионами конституции».

В течение 1830–31 гг. произошел целый ряд событий как за пределами страны, так и в самой Венгрии, сформировавших очень благоприятную для инициатив Сечени общественную атмосферу. В отличие от освободительных движений 1820-х гг., охвативших главным образом южные государства Европы и подавленных, за исключением греческого, под натиском объединенных сил реакции в лице великих держав, революционная волна 1830-х гг. обрушилась в основном на Западную и Центральную Европу. Утверждение конституционной монархии во Франции и некоторых германских государствах, образование независимой Бельгии, избирательная реформа в Великобритании явились долговременными результатами этого всеобщего революционного подъема. Однако даже те эпизоды борьбы, которые закончились поражением, как, например, восстания в габсбургских владениях в Италии, в Папской области и особенно попытка Польши стряхнуть с себя российское ярмо, также не могли не затронуть венгерское общественное сознание. Баррикады в Париже в 1830 г. если и вызвали прилив энтузиазма в Венгрии, то разве что среди молодежи, прежде всего, у студентов. Дворянство отнеслось к ним с осторожностью, предопределившей ту покорность, с которой государственное собрание осенью 1830 г. проголосовало за все предложения австрийского двора по военным налогам и воинскому призыву. Однако объявление поляками независимости и жестокое подавление восстания в сентябре 1831 г. вызвали демонстрации сочувствия и готовность венгерских дворян всячески помогать полякам, например, сбором средств во время восстания и предоставлением после его разгрома убежища польским дворянам-иммигрантам, с которыми они имели многообразные отношения и до восстания. С начала 1831 г. правительство Вены, поддерживавшее царскую Россию, становится объектом все более и более решительной критики.

Другие события этого порядка были связаны с крестьянским восстанием в Венгрии, вспыхнувшим летом 1831 г. Это было самое крупное восстание после крестьянской войны 1784 г. в Трансильвании. Непосредственным поводом к восстанию стала эпидемия холеры, унесшая около четверти миллиона жизней. Меры предосторожности, предпринятые властями, вызвали ярость обездоленных батраков в пяти комитатах на северо-востоке Венгрии. Эти безземельные крестьяне жили на заработки с сезонных работ на полях Среднедунайской равнины. Правительство, опасаясь распространения эпидемии, выставило кордоны, не пропускавшие батраков к местам работы, лишив их, таким образом, средств к существованию. Примитивные методы дезинфекции способствовали распространению слухов о том, что власти сами отравляют колодцы. Гнев выплеснулся в неорганизованный мятеж, в котором приняли участие около 40 тыс. румынских, словацких и русинских крестьян. Мятеж был быстро подавлен. Многие напуганные восстанием помещики стали во всем обвинять реформаторов с их идеями и требовать жестоких наказаний для острастки. Однако теперь уже было много и дворян, которые признали, что напряжение, давно уже свойственное отношениям между помещиком и крестьянином, достигло критической отметки и что в сочетании с этническими конфликтами это будет постоянно таить в себе угрозу общественному спокойствию, и, значит, реформы станут неизбежными. Как внешние, так и внутренние события 1830–31 гг. привели к резкой поляризации общественного сознания в Венгрии.

Взгляды Сечени не были полным откровением. К ряду аналогичных выводов приходили такие деятели, как Берзевици, или – тоже экономист – Янош Балашхази. Однако общественное положение Сечени, его авторитет вкупе с логической стройностью его доводов сделали именно его программу построения капитализма и освобождения предметом горячего одобрения или же яростной критики. Одни считали «Кредит» основополагающей работой, другие находили, что книга заслуживает костра. Йожеф Дежевфи выступил публично с опровержением аргументов этого труда. В чем-то он шел даже дальше Сечени по пути радикальных реформ, однако, в целом, его собственные взгляды опирались на избитые идеи дворянского Просвещения, согласно которым феодальные корпоративные структуры нужно не отменять, а обновлять, создавая, таким образом, конструктивную оппозицию Вене. Сечени, напротив, надеялся переманить и магнатов, и двор на сторону поборников реформ. Обе эти позиции, по существу, оказались нереалистическими. Весной 1832 г. издание «Стадиума» было запрещено. Книга была напечатана в Германии на следующий год. Сечени совершенно разочаровался в дворянском парламентаризме, где делами в основном заправляли влиятельные помещики средней руки, и несколько отошел от общественно-политической деятельности, причем как раз в то время, когда всеобщее восхищение им достигло своего апогея.

Даже внутри либерализма политические концепции начали дробиться и множиться. Это и привело к постепенному расхождению взглядов между Сечени и его близким другом, политическим союзником и постоянным спутником в их совместных путешествиях в 1820-х гг. – трансильванским бароном Миклошем Вешшелени. Его политический трактат «О заблуждениях» разделил судьбу «Стадиума» в части цензурного запрета. Трактат содержал в себе и большую часть практических предложений Сечени, изложенных, правда, менее систематически, и многое другое. В отличие от Сечени, Вешшелени считал, что освобождение крестьянства от феодальной зависимости должно не просто проходить под контролем государства, но сопровождаться демонтажем абсолютизма, в котором он усматривал основную причину отсталости, и созданием конституционно-монархического строя, основанного на гражданской свободе. Он также полагал, что корпоративные структуры и дворянская оппозиционность вполне пригодны для реализации антиабсолютистских политических реформ и что они сами уже содержат в себе семена современной конституционной государственности. Надо только убедить дворян в том, что предлагаемые реформы – это не столько дань моде с ее вечным стремлением к дурной новизне, сколько возврат к конституционным ценностям старины, к «дворянской демократии». Сечени не одобрял подобного фрондерства Вешшелени. Он слишком хорошо знал правительство Габсбургской монархии и международное положение. Его опасения, что Вена может нанести ответный удар прежде, чем Венгрия успеет окрепнуть в достаточной мере благодаря экономической, социальной и культурной модернизации, были обоснованными. Именно по этой причине он изо всех сил старался избегать прямой конфронтации и по возможности перенести реформаторскую деятельность в политически нейтральные сферы.

В определенной мере, оба этих подхода впоследствии доказали свою жизнеспособность. Практическая деятельность Сечени, конечно же, имела воспитательное значение как для элиты, так и для рядовых депутатов, которые на заседаниях государственного собрания в 1830–40-х гг. выступали за реформы со все возраставшими умением и решимостью. Однако обращения Вешшелени к дворянству комитатов и его программа по укреплению дворянского движения и превращению его в современную оппозицию, представляющую национальные интересы и потому поддерживающую внутренние реформы, казались куда более притягательными и исполненными силы, нежели осторожные, взвешенные предложения аристократа Сечени. Тем не менее, вопреки ожиданиям Вешшелени, во главе дворянского движения оказались не представители высшей знати, а сельские помещики в основном из среднего дворянства. Именно они обнаружили наибольшую восприимчивость к идеям Сечени и к социальным моделям Вешшелени, скопированным по западным образцам. Среднепоместное дворянство продемонстрировало свою приверженность реформам и свой нравственный авторитет на собраниях сословно-корпоративных органов власти всех уровней. Тех самых органов, к которым со столь глубоким недоверием относился Сечени – «отец венгерского либерализма». В процессе обсуждения в 1831–32 гг. коммерческих, конституционных, правовых и земельных проектов на заседаниях парламентских комитетов дворянское движение за реформы, как и надеялся Вешшелени, обнаружило себя вполне реальной политической силой. Вместе с недворянской интеллигенцией (honoratior) и с наиболее образованной частью аристократии оно в течение всего последующего столетия стало доминировать на венгерской политической сцене в качестве «исторического» среднего класса. В начале 1830-х гг. реформаторски настроенное среднее дворянство по-прежнему было еще в меньшинстве. Однако избрание в 1832–36 гг. многих из них, таких, как Ференц Деак, Габор Клаузал, Иштван Безереди или Кёльчеи, в депутаты государственного собрания, протоколы комитатских собраний по указанным выше проектам и, в определенной степени, даже наказы, которые получили депутаты от своих избирателей в комитатах, позволили дворянским реформаторам появиться на съезде с программой всеобъемлющих реформ.

Непосредственной целью на заседаниях государственного собрания 1832–36 гг. для оппозиционеров были, по словам Кёльчеи, «свобода и собственность». Они хотели создать «единство (национальных) интересов», освободив крестьян от крепостной зависимости посредством «договорного откупа» (т. е. на основе личной договоренности каждого крестьянина с помещиком относительно размеров компенсации за свою свободу и за землю, приобретаемую земледельцем в собственность). После продолжительных дебатов этот проект был провален, и оппозиции пришлось удовлетвориться возможностью освобождения крестьянства от феодальных повинностей, но без земли. Аналогичная судьба ожидала и попытку оппозиции отменить aviticitas, а также ее предложение законодательно санкционировать право крестьян на владение землей или же требование присоединить к Венгрии Трансильванию. С последним предложением сам Вешшелени выступил также в 1834–35 гг. на государственном собрании Трансильвании, частично побуждаемый желанием таким образом усилить позиции довольно слабо организованной и не отвечавшей велениям времени либеральной оппозиции в этом княжестве.

Если судить по практическим результатам, то первое реформаторское заседание венгерского государственного собрания оказалось в значительной степени провальным. Но при этом оно способствовало расширению социальной базы реформ, поскольку привлекло к своей работе внимание всего общества, дав стимул к разработке новой стратегии борьбы, к мобилизации общественного мнения в стране. В 1832–36 гг. на венгерской политической сцене заявили о себе «молодые парламентарии» – довольно многочисленная группа, состоявшая из юных, радикально настроенных студентов двадцати с небольшим лет, которые или представляли отсутствовавших на заседаниях магнатов, или были делегированы комитатами для копирования официальных документов. Некоторые молодые люди присутствовали на заседаниях, пользуясь правом свободного посещения парламента. Даже самим фактом своего присутствия, подчас весьма заметного, они оказывали существенную поддержку депутатам-либералам. С лозунгом «Нация и прогресс», заимствованным у Сечени, но при этом выступая активными сторонниками представительной демократии, многие из этих молодых людей сумели сыграть ведущие роли в венгерской политике эпохи либерализма. Их первой серьезной акцией стало копирование документов для «Известий государственного собрания», которые стали появляться с декабря 1832 г. Издание газеты организовал Лайош Кошут, в то время сам бывший молодым юристом. Этот отпрыск безземельной помещичьей семьи из комитата Земплен был делегирован на съезд несколькими своими земляками-магнатами в качестве их представителя. Поскольку официальные отчеты о заседаниях государственного собрания были неполными, печатались ex post facto,[21]21
  Исходя из совершившегося позднее (лат.).


[Закрыть] а также подвергались цензурному контролю, что еще более обесценивало их надежность в качестве источника информации о том, что же действительно происходило в стенах парламента, «Известия» Кошута приобрели важное значение в качестве средства привлечения общественного мнения страны к проблемам, обсуждавшимся на государственном собрании. Распространяясь в виде литографических листков, частных писем, они обходили закон о цензуре, но при этом циркулировали в сотнях экземпляров и становились известными тысячам читателей и еще большему числу слушателей, благодаря чему явились столь же важным фактором формирования общественного мнения в Венгрии, как и сочинения Сечени. По окончании сессии государственного собрания Кошут из Пожони переехал в Пешт, где стал издавать, также минуя цензуру, «Известия законодательного органа». В этой газете он публиковал материалы, отражающие жизнь комитатов, при этом сам старался принимать непосредственное участие в дебатах на комитатских собраниях. Кроме того, он резко выступил против мер королевского двора по отношению к лидерам дворянской оппозиции после закрытия сессии государственного собрания.

К этому времени международное положение империи Габсбургов упрочилось. В 1833 г. ею были подписаны договоры о взаимных союзнических обязательствах против любых внешних и внутренних врагов с двумя другими авторитарными державами региона – Пруссией и Россией. В самом начале 1835 г. венское правительство предприняло ряд согласованных действий, направленных на то, чтобы сбить активность венгерской оппозиции. В этом же году умер Франц I, оставив на троне после себя своего слабоумного сына Фердинанда V. Вся власть в стране оказалась фактически сконцентрированной в руках Меттерниха, в то время главы только что образованного высшего правительственного органа Staatskonferenz, и его коллеги и соперника графа Франца Коловрата, отвечавшего за всю внутреннюю политику и внутренние дела империи. Недавно назначенный канцлер Венгрии граф Фидел Палфи был вполне исполнительной марионеткой. Он якобы взялся дирижировать (после закрытия сессии государственного собрания Трансильвании в 1835 г.) следствием и судебным разбирательством деятельности Вешшелени, обвиненного в государственной измене, а также (после окончания работы венгерского государственного собрания в 1836 г.) возбуждением уголовного дела против Ласло Ловаши и некоторых других лидеров из «молодых парламентариев». Арест Кошута, активно выступившего в поддержку Вешшелени, последовал в мае 1837 г. Сам Вешшелени смог еще раз проявить свою легендарную физическую силу и мужество: во время катастрофического разлива Дуная весной 1838 г., унесшего жизни более 400 человек и разрушившего половину зданий Пешта, он спас многих людей, прежде, чем был арестован, а затем довольно быстро освобожден из-под стражи по причине резко ухудшившегося состояния здоровья. Остаток своей жизни ослепший Вешшелени провел в уединении, совсем отойдя от политики. Ловаши, приговоренный к десяти годам тюремного заключения, в одиночной камере лишился рассудка. А Кошут отбывал свой трехлетний срок, читая классику политологии и политэкономии и изучая английский. Из тюрьмы он вышел с еще большей решимостью бороться и с неизмеримо возросшим авторитетом в глазах современников.

Освобождение Кошута произошло в мае 1840 г. по политической амнистии, объявленной императорским двором, где уже осознали, что политика репрессий не принесла желаемого результата. Хотя все меньше и меньше комитатов открыто продолжали протестовать против деятельности правительства, все они не спешили с выражением своей признательности и благодарности в адрес Вены за оказанную им милость. С их стороны это означало бы признание законности действий австрийских властей. Напротив, оппозиция, влияние которой в это время постоянно возрастало и которую тогда возглавлял Ференц Деак, настояла на включении в повестку дня государственного собрания, созванного в 1839 г., вопроса о свободе слова и мнений. Умно маневрируя, Деак с помощью группы магнатов из верхней палаты собрания, куда входили, помимо Сечени, граф Лайош Баттяни, барон Йожеф Этвёш и др., смогли провести решение об отказе государственного собрания обсуждать проблемы налоговых сборов и воинской повинности прежде, чем будет рассмотрен и решен вопрос о свободе слова. Венское правительство, вновь столкнувшись с внешнеполитическими сложностями, и при этом подталкиваемое группой молодых венгерских консерваторов во главе с графом Аурелом Дежевфи на серию ограниченных реформ вместо репрессий, пошло на компромисс. Палфи уже был снят ранее, и государственное собрание в 1839–40 гг. добилось не только амнистии для всех политических заключенных, но и приняло ряд важных законов по реформированию общественно-политического строя в стране. Была определена фиксированная сумма откупа, выплатив которую, крестьяне получали возможность стать независимыми землевладельцами. Иными словами, идея откупного раскрепощения была полностью реализована, хотя она оказалась недостаточной для фактического решения проблемы: к 1848 г. всего лишь 1 % крестьянских общин были раскрепощены таким путем. Государственное собрание добилось также дальнейшего расширения сферы официального использования венгерского языка. Инициировало оно и эмансипацию евреев – процесс, который растянулся на последующие полвека, – разрешив им почти свободно выбирать себе место жительства, род занятий или профессию, а также даровав им право на владение недвижимостью. Законы, принятые в 1840 г. в области коммерции, промышленности и банковской системы, создали законодательную базу, весьма благоприятную для развития венгерского капитализма в ближайшие несколько десятилетий.

Австрийский двор от ответных административных мер воздержался, и ситуация стала складываться в пользу политики развертывания реформ. В 1840-х гг. в Венгрии появилось множество благотворительных организаций, ассоциаций социальной защиты, обществ взаимопомощи, комитетов содействия экономическому и культурному прогрессу. Они становились массовыми, способствуя разрушению барьеров между различными сословиями. Общее число участников примерно 600 общественных организаций в Венгрии и Трансильвании к 1848 г., по всей видимости, достигло не менее 100 тыс. человек. Некоторые из более, чем 200 казино и читательских клубов, насчитывавших десятки тысяч членов, политизировались, став своего рода питомниками разных политических партий, появившихся в 1846–47 гг. В знак временного примирения Кошута не только освободили из тюрьмы, но и разрешили ему издавать с января 1841 г. новую либеральную газету «Пешти хирлап» («Пештский вестник»). По сути, правительство рассчитывало одним выстрелом убить двух зайцев: во-первых, оно надеялось, что неистовый характер Кошута приведет к расколу либерального движения, а во-вторых, что с помощью цензуры его самого можно будет держать под контролем. В реальности оказалось, что традиционная цензура была совершенно не готова справляться с теми трудностями, которые возникли при столкновении с абсолютно новым для нее типом политической журналистики, созданным Кошутом. Опираясь на разветвленную корреспондентскую сеть, образованную еще во времена «Известий законодательного органа» и теперь охватывавшую всю страну, Кошут заполнял свою газету самыми острыми и свежими фактографическими материалами и, что было еще важнее, пользуясь своим незаурядным талантом писателя-публициста, давал собственную оценку самым насущным проблемам современной жизни. Его насыщенные правдивой информацией статьи содержали все детали его программы реформирования Венгрии. За несколько месяцев все это принесло «Пештскому вестнику» более 5 тыс. подписчиков, что, в целом, составляло 50-тысячную читательскую аудиторию, или четверть всех потенциальных читателей периодики того времени в стране. Само собой разумеется, что другие газеты последовали примеру Кошута, совершив, таким образом, подлинную революцию в венгерской журналистике. Пресса, прежде представлявшая собой сухую хронику событий, превратилась в сферу информационного общения, где события не только регистрировались, но и активно обсуждались. Авторы пытались дать им всесторонние оценки, интерпретации, выразить свои мнения, предоставить пищу для ума читателей, заставить их задуматься, определиться со своими позициями и взглядами.

Не привела редакторская деятельность Кошута и к расколу либерального движения Венгрии, хотя среди широкого спектра носителей либеральных воззрений было очень немного деятелей, кто, подобно ему, обнаруживал бы восприимчивость к собственно демократическим идеям. Он был достаточно гибок и дисциплинирован, чтобы воздерживаться от шагов, которые могли бы стоить ему поддержки самых влиятельных из либералов, возглавлявшихся Деаком. В течение нескольких месяцев существования «Пештского вестника» в передовых статьях освещались самые вопиющие случаи социальной несправедливости и самые наглядные примеры отсталости страны. Рассказывая о случаях порки крестьян плетьми по приказу зарвавшихся помещиков или же о безобразном состоянии дорог, Кошут пытался убедить читателей, что все эти примеры – не случайное стечение обстоятельств, а прямое порождение существовавшей в стране общественно-правовой системы. Эту болезнь он предлагал лечить путем создания подлинной «общности интересов», осуществления социального и политического освобождения человека, более справедливого распределения общественных обязанностей и тягот, достижения экономического прогресса и модернизации производства, при этом ссылался на накопленный опыт капиталистической индустриализации и политического либерализма в странах Западной Европы и Америки. Вместо аристократии в качестве движущей силы процесса реформирования общества он рассматривал среднепоместное дворянство, которое, как он рассчитывал или, скорее, надеялся, в достаточно полной мере, уже прониклось идеями просвещения и свободы духа, чтобы выступать за его программу реформ. Одним из важнейших положений этой программы являлось требование незамедлительного раскрепощения крестьян, которое, по убеждению Кошута, должно носить обязательный характер и оплачиваться из государственных фондов. Это, в свою очередь, требовало отмены налоговых льгот для дворянства. Однако яростное сопротивление подавляющей массы помещиков включению требования о пропорциональном распределении муниципальных налогов в наказ депутатам, избранным на сессию государственного собрания 1843–44 гг., побудило Кошута сделать еще шаг вперед и расширить действие конституционных норм на недворян, а также добиться реформы для тех групп населения, которые уже находились «под защитой» конституции, например, для олигархической верхушки свободных городов.

Если не считать требования административного объединения Венгрии с Трансильванией, Кошут не выдвигал предложений, связанных с изменением действовавшей конституции. Тем не менее, в некоторых из своих статей он подчеркивал значение для страны экономической независимости, которую рассматривал как предварительное условие независимости политической. Его знакомство с работами немецкого экономиста Фридриха Листа, посвященными критике теории laissez-faire,[22]22
  Безучастность, равнодушие (франц.). Имеется в виду минимальное правительственное вмешательство в экономику.


[Закрыть] и нависшая угроза присоединения монархии Габсбургов к созданному в 1839 г. таможенному союзу германских государств (Zollverein), которая могла привести к уничтожению всех внутренних таможенных барьеров, действовавших в империи с 1751 г., и к тому, что скромным венгерским фабрикам пришлось бы напрямую конкурировать с мощной немецкой индустрией, сделали Кошута, бывшего защитника свободной торговли, поборником экономического протекционизма. Развернутая им агитация имела следствием создание местных организаций общенационального движения «Покупай венгерское!». Кошут был избран председателем «Общества защиты отечественной промышленности», основанного в 1844 г. видными аристократами-либералами. Поскольку у Венгрии не имелось серьезной индустрии, экономическое значение этого движения было весьма ограниченным, но оно существенно способствовало процессу формирования национального самосознания и сепаратистских устремлений. В целом, и Кошут, и «Пештский вестник» также поощряли процесс мадьяризации страны, хотя оговаривали опасность чрезмерно активной пропаганды венгерского языка.

За деятельностью Кошута с возраставшим беспокойством следили из Вены. Более того, в самой Венгрии его программа встретила резкую критику. Одна группировка его противников была представлена аристократическим движением новых консерваторов (или «осторожных прогрессистов», как они сами себя величали) во главе с Аурелом Дежевфи. Они проповедовали идею укрепления центрального правительства путем его опоры на аристократическую элиту Венгрии. В этом случае, полагали «осторожные прогрессисты», будет достаточно минимума преобразований, лишь бы они привели к усилению эффективности административного аппарата и к более полному удовлетворению различных корпоративных и национальных интересов. Разумеется, речь, в первую очередь, шла об их собственных интересах. Их отношение к реформам было противоречивым: часть требований они вроде бы поддерживали, как, например, положение о договорном освобождении крестьянства от феодальных повинностей или требование всеобщего равенства перед законом, но об отмене права aviticitas, которое считали «фактором национального самосохранения», и слышать не желали. Соглашаясь с тем, что дворянство также должно платить муниципальные налоги, они взамен этого требовали увеличить число своих голосов в представительских органах местной власти прямо пропорционально своему финансовому вкладу в их фонды. Они призывали к созданию объединенного фронта всех имущих против неимущих, ведомых Кошутом, который, как они считали, был отравлен плохо переваренными им либеральными и радикальными аксиомами, и надеялись вбить клин между ним и такими деятелями, как Сечени, Баттяни и Деак.

Между тем, Сечени и сам был настроен против издателя «Пештского вестника», которого уже в июне 1841 г. атаковал в памфлете «Народ Востока», по объему не уступающему книге. Конфликт между двумя ведущими деятелями эпохи модернизации Венгрии – это тема, придающая изменениям в стране подлинно драматический накал. Она естественным образом стала одной из самых популярных и в высшей степени плодотворных тем для венгерской исторической науки, прежде всего, для истории венгерской политологии вплоть до наших дней. В глазах Сечени Кошут был политическим наследником Вешшелени, даже более одаренным, чем его предшественник, и поэтому еще более опасным. Вроде бы не призывая открыто к фактическому пересмотру статей существующей конституции, Кошут играл на национальных чувствах земляков, и требование самоопределения, пусть в скрытом виде, вполне отчетливо просматривалось в его программе действий. И чем успешнее казалась деятельность Кошута, тем более серьезные последствия ожидали страну в случае ответных действий Вены, которые непременно таким образом будут спровоцированы. В этом Сечени нисколько не сомневался. Конечно, его с Кошутом противостояние вызывалось не только различием их политических взглядов и нравственных оценок, но в какой-то степени и личной завистью со стороны Сечени к более молодому и влиятельному политику. Он упрекал Кошута в том, что тот нахватался «французских манер» и, тяготея к дешевой популярности, чрезмерно усердствовал в поверхностной критике режима, слишком враждебно настраивал общественность против существующего порядка и против власти. Подготавливая таким образом революцию, Кошут якобы подвергал опасности дело реформ. Сечени также в своем знаменитом выступлении в Академии (1842) критиковал чрезмерную увлеченность части либералов венгерским национализмом (отождествляя их с Кошутом и его кругом) и объяснял обострившееся чувство национализма у этнических меньшинств исключительно необходимостью самозащиты перед угрозой мадьяризации страны. Подобные идеи Сечени едва ли могли привлечь к нему основные массы молодых либералов, которых он безуспешно пытался объединить в умеренный либеральный центр. Критические суждения такого рода характерны для всех полемических работ Сечени, направленных против Кошута, начиная с «Народа Востока» и кончая «Фрагментами политической программы» (1847). И хотя он признавал талант и силу убежденности Кошута, а Кошут неоднократно заявлял, что его политические взгляды вполне совместимы с убеждениями этого «величайшего из венгров», Сечени двигался не к центру либерализма, а к политическому вакууму, тогда как Кошут превращался в одного из самых влиятельных вождей оппозиции.