Текст книги "История Венгрии. Тысячелетие в центре Европы"

Автор книги: Ласло Контлер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 53 страниц)

Сечени первым привлек внимание к проблеме многонационального характера населения Карпатского бассейна. Эта проблема оказалась самой сложной, практически неразрешимой дилеммой из всех политических задач, стоявших перед венгерским либерализмом, в основе которого лежала идея о возможности распространения гражданских и юридических прав, которыми пользовалось дворянство, на недворянские сословия. Либералы надеялись, что, поскольку этот процесс будет осуществляться под руководством самих дворян, они смогут сохранить за собой и свое положение, и политический вес, приобретя заодно еще и нравственный авторитет вкупе с солидными капиталами. Такое расширение сферы действия прав и привилегий должно было привести к замене сословно-корпоративного политического образования natio Hungarica современной венгерской нацией, состоящей из свободных граждан. В то же время венгерские либералы считали, что язык и этнос – еще не достаточный фундамент для создания современной нации, нужна также единая для всех граждан история и многовековая традиция государственности. Из всех национальных меньшинств они не отказывали в праве на национальное самоопределение только хорватам. Реформаторы были представлены в основном венгероязычным дворянством. Поэтому вполне логичным представляется их вывод о том, что историческое прошлое и государственность Венгрии, а также венгерский язык как средство официального и социального общения должны стать общим достоянием всей венгерской нации в широком смысле этого слова, включая как мадьярских, так и немадьярских простых людей, наделенных абсолютно равными правами граждан одной страны. И хотя публично либералы выступали за использование венгерского языка лишь в культуре и общественной жизни нации, в хозяйственной и законодательной сферах, а также в области высшего образования, на деле они часто оказывали поддержку инициативам отдельных комитатов или же крупных землевладельцев по ускорению процесса ассимиляции немадьярского населения на их землях путем введения венгерского языка как единственного через систему начального обучения, церковное богослужение или иными путями. Одержимость учением Гердера,[23]23
  О движении общества к гуманизму, о своеобразии и равноценности культур различных народов.


[Закрыть] страх перед химерой панславизма (идеей братского объединения всех славянских народов) и вера в то, что по причине отсутствия у национальных меньшинств собственного деятельного дворянства они легко отрекутся от своей этнической самобытности, в совокупности предопределили радикализм позиции венгерских либералов по национальному вопросу. Обусловливались их взгляды и собственно теоретической аксиоматикой дворянского либерализма, полагавшего, что концепция «единой венгерской политической нации» подразумевает разрушение как сословных, так и этнических перегородок. Либералы считали, что внедрение принципа индивидуальных прав человека сделает коллективные, корпоративные права ненужными даже в глазах представителей национальных меньшинств, которые, подобно тому, как раскрепощенное крестьянство сразу примирится со своими помещиками, легко ассимилируются в единую «венгерскую нацию». В целом, эти представления были иллюзорными. Тем не менее, они отражали и положительную сторону венгерского национального движения – его интернационализацию, особенно привлекательную для жителей городов, приветствуемую не только еврейскими горожанами-интеллигентами или же немецкими бюргерами, проживавшими в столице, но и многими словаками, сербами, греками, армянами и представителями других этносов. С тех самых пор, как венгерскую политическую элиту стали обвинять в насильственной мадьяризации населения страны, появились сведения о многочисленных случаях добровольной мадьяризации граждан.

Что же касается понятия «единая политическая нация», то эта концепция была абсолютно чужда взглядам лидеров национального движения среди этнических меньшинств, особенно подчеркивавших роль собственных языков и этносов для достижения подлинного самосознания народов. Они не сразу смогли бросить вызов идее исторической цельности такого понятия, как «Венгрия», и поначалу довольствовались сопротивлением собственной насильственной мадьяризации, требуя для себя языковых и культурных прав. Однако сам факт признания того обстоятельства, что территория (реальная или воображаемая) принадлежит языку и его носителям, на ней проживающим, уже содержал в себе зародыш тенденции, которая рано или поздно приведет к требованию политической независимости данной территории. С учетом этнического состава и картины расселения языковых групп по территории Венгрии вплоть до конца Первой мировой войны, эти противоборствовавшие воззрения не могли не вызывать растущего напряжения. Согласно данным известного эксперта в области статистики Элека Феньеша, население Венгрии в 1842 г. составляло почти 13 млн. человек. Только 38 % от этого числа, а именно 4,8 млн., являлись мадьярами, румын было 2,2 млн. человек (17 %), словаков – 1,7 млн. (13 %), немцев – 1,3 млн. (10 %), сербов – 1,2 млн. (9 %), хорватов – 900 тыс. (7 %), русинов – 450 тыс. (3,5 %), евреев – 250 тыс. (2 %); имелись также представители как минимум еще десяти мелких этнических групп. Только часть всех этих народов проживала в виде компактных общин или диаспор. Остальные были переплетены с другими наподобие многоцветной мозаики или лоскутного одеяла, что делало совершенно невозможным сколь-либо точное выделение «национальных округов». На этом фоне, в принципе, вполне невинно звучавшее, хотя и не лишенное некоторого националистического энтузиазма высказывание румынского историка Когэлничану (сделанное им в стенах Академии наук в Яссах в 1843 г., вскоре после того как Молдавия добилась для себя частичной независимости): «Я считаю своим отечеством любую землю, где говорят на румынском языке», – обретало несколько зловещий оттенок смысла.

Все эти причины обусловили особенно буйный расцвет в 1820–40-х гг. национальных культур Карпатского бассейна. Михай Вёрёшмарти оставался ведущим поэтом венгерского национального романтизма, продолжая создавать эпические поэмы на историческую тематику и философскую лирику, в которой выражал собственное отношение к либеральным реформам и связанные с ними надежды. Его «Призыв» (1837) стал текстом второго национального гимна, помимо «Гимна» Кёльчеи. Фольклорная поэтика, которая после Чоконаи выродилась в художественный провинциализм, вновь возвратилась в большую поэзию в творчестве Шандора Петёфи и Яноша Араня. Их популярный эпос – «Витязь Янош» Петёфи и «Толди» Араня, воспевающие героев низкого социального происхождения, – превосходная лирика и великолепные любовные песни, пленительная красота их венгерских пейзажей, поэзия о людях из народа и для народа, в целом, обеспечили этим двум поэтам славу самых известных венгерских стихотворцев всех времен. Особенно это относится к Петёфи, который, помимо всего прочего, создал еще и высокие образцы подлинно революционной поэзии благодаря сочувственной к простому народу, а также критической направленности многих его произведений с социальной проблематикой.

В это же время в венгерской литературе появился жанр исторического романа. Пионерами его стали трансильванский барон Миклош Йошика и Жигмонд Кемень. Научное изучение венгерского фольклора началось с собирания произведений устного народного творчества, а также памятников средневековой письменности. Работа историков из ордена иезуитов, начатая в XVIII в., была продолжена подготовкой и последующей публикацией официальных документов и других письменных материалов по истории Венгрии. Исторические труды на венгерском языке, рассчитанные на широкого читателя, появились в начале XIX в. и в течение довольно долгого времени концентрировали внимание в основном на славных, героических страницах венгерского прошлого. В лице Михая Хорвати, который начал публиковаться в 1840-х гг., Венгрия получила первого своего историка в современном понимании этого слова, ученого, интересовавшегося историей общественных структур и социальных конфликтов.

В эти же 1840-е гг. Ференц Лист – музыкант-космополит, царивший в концертных и бальных залах Парижа и Вены, – вдруг осознав свои национальные корни, ввел в классическую музыку Европы мелодии вербункоша,[24]24
  Вербункош (от нем. Werbung – вербовка) – мелодии, вначале сопровождавшие набор рекрутов, а позднее ставшие средством выражения национального венгерского песенно-танцевального искусства.


[Закрыть] популярные еще у предыдущего поколения Венгрии благодаря творчеству Яноша Бихари и его цыганскому оркестру. Эти мелодии превосходно передавали романтические настроения эпохи и эмоциональность венгерского народа. Тогда же формируется венгерское оперное искусство, начало которому было положено оперой Ференца Эркеля «Ласло Хуньяди» (1844). В Венгрии издавна гастролировало великое множество театров и театральных трупп, но в 1837 г. на народные пожертвования здесь был создан собственный Национальный театр, предназначенный для постановки оперных и драматических произведений. Конечно, само здание театра было довольно скромным, особенно если его сравнить с великолепными сооружениями – дворцами правосудия, залами общественных собраний и ассамблей или с Национальным музеем в Пеште (1847), а также с бесчисленными дворцами, особняками и загородными виллами, возведенными по канонам классицизма такими венгерскими архитекторами, как Михай Полак, Йожеф Хильд и др. В этот же период Венгрия получила и своего первого художника европейского уровня – Миклоша Барабаша, создавшего целую галерею образов своих знаменитых современников.

Культурная жизнь национальных меньшинств в этот период в основном была сосредоточена на проблемах нормирования языка, на культивировании собственных языков и литератур. Как уже отмечалось, единственным этносом, в какой-то степени признаваемым венгерскими либералами, были хорваты. Хорватский литературный язык после неудачной попытки искусственно соединить все три его диалекта все же родился, но родился под флагом политического движения иллиризма (призывавшего к объединению всех южных славян). Поэтому его отцом стал идеолог этого движения Людевит Гай, выбравший из всех диалектов один – с самой богатой письменной традицией и более всего похожий на сербский язык (в то время уже обладавший собственной утвержденной грамматикой и нормированной лексикой благодаря усилиям Вука Караджича в 1810-х гг.). С целью закрепления новых языковых норм и правил в 1835 г. была основана газета «Хорватске народне новине» (позднее новости стали называться «иллирийскими»), а в стенах Хорватского народного дома в Загребе, бывшего дворца Янко Драшковича, разместились различного рода культурные организации и объединения. Венгерские реформаторы признавали справедливость требований, связанных с применением хорватского языка в делах внутреннего управления Хорватией, однако они активно протестовали против расширенного толкования этого требования и попыток хорватов (которых подстрекал Коловрат, весьма охотно пользовавшийся хорватским прецедентом против «вредной и даже враждебной мадьяризации» Венгрии) сделать свой язык также официальным языком государственного собрания. Венгерские либералы считали, что государственным языком для законодательного органа страны должен быть только венгерский язык, сколь бы это ни оскорбляло национальные чувства хорватских депутатов.

Словацкая проблема носила несколько иной характер. Лютеранская интеллектуальная элита некоторое время еще продолжала настаивать на преимущественном употреблении чешского варианта словацкого литературного языка, который был систематизирован еще в конце XVIII в. Бернолаком и на котором Ян Коллар создал свой апофеоз славянства, священное для панславизма произведение – поэму «Дочь Славы» (1827). Обеспокоенность, которую вызывала у окружающих пропаганда панславизма, дала толчок антиславянским выступлениям в «Пештском вестнике», а они, в свою очередь, заставили сотни словацких священников посылать бесчисленные петиции в Вену. В результате в 1845 г. появился словацкий вестник новостей, издававшийся Людовитом Штуром, открылись различные культурные организации и учебные заведения. Ориентируясь на широко распространенный среднесловацкий диалект и на собственно словацкий этнос, независимо от попечительства чешского дворянства, с которым Коллар и его соратники прежде связывали все свои надежды и чаяния, Штур и круг его единомышленников открыли новый этап в истории национального словацкого движения.

Одержимость угрозой панславизма несколько притупляла восприимчивость венгерских либералов к национальным устремлениям со стороны румынского меньшинства, хотя они вполне четко были сформулированы уже в конце XVIII в., а затем распространялись таким влиятельным печатным органом, как «Газета де Трансильвания», издававшаяся с 1838 г. Георге Барициу. Помимо целенаправленной деятельности в области развития и обогащения родного языка (обновление которого продолжалось и в течение второй половины XIX в. под сильным влиянием французского и итальянского языков), газета очень активно вела борьбу с мадьяризацией венгерского общества.

К середине 1840-х гг. либерально-национальное движение в Венгрии, казалось бы, набрало полную силу, в какой-то степени соперничая с национализмом всех иных этносов, проживавших на землях, некогда принадлежавших Королевству Венгрии. Весьма многочисленной оказалась группа оппозиционеров-либералов на сессии государственного собрания 1843–44 гг. Тем не менее, они сочли эту сессию для себя провальной. После горячих дебатов, особенно с хорватскими депутатами, там был принят закон о признании венгерского языка официальным, а также закон о праве недворян владеть землей, к этому времени имевший скорее символическое, нежели практическое значение. Куда более важные законы о муниципальной реформе и о таможенных тарифах съездом были отклонены. Ход полемики и результаты сессии убедили политических соперников в необходимости перестроить свои ряды. В мае 1844 г. правительство Вены – Staatskonferenz – решило доверить бразды правления Венгрией новым консерваторам, назначив графа Дьёрдя Аппони вице-канцлером Венгрии, а барона Шаму Йошику – Трансильвании, а также заменив во многих комитатах ишпанов и усилив вес и значение так называемых администраторов – королевских комиссаров, которые фактически являлись на местах чиновниками центрального аппарата, преследовавшими свои собственные политические цели. Одновременно Меттерних не преминул воспользоваться разногласиями, проявившимися в лагере либеральной оппозиции. Разочарованный ничтожностью результатов государственного собрания, Йожеф Этвёш в конце 1843 г. предложил свою поддержку правительству империи в случае, если оно пойдет на реализацию программы реформ.

Этвёш, по-видимому, был самым опытным, толковым и тонким политиком из всех венгерских реформаторов XIX в. Родился он в знатной семье. С самого детства много ездил по Западной Европе. В 1840 г. он, пережив банкротство, стал профессиональным политиком и свободным писателем, возглавив группу либеральных реформаторов – «централистов». В эту группу входили историк Ласло Салай, Агоштон Трефорт, Антал Ченгери и др. Они поклонялись английским вигам, Бенжамену Констану и Алексису де Токвилю, ратуя за создание единой централизованной системы управления страной. Они отвергали «муниципализм», в венгерских условиях означавший усиление реакционного потенциала консервативного провинциального дворянства, и выступали за сильную исполнительную власть, которая, по их мнению, должна подчиняться только парламенту, освобожденному от практики слепого исполнения наказов своих избирателей, а также за реорганизацию системы местного самоуправления с целью уравновесить ею власть центрального правительства. Критика всего устройства политической и общественной жизни, ограниченной узкими рамками отдельного комитата, весьма ощутимая в социальном романе Этвёша «Деревенский нотариус» (1845), сделала централистов в глазах Меттерниха достойной политической силой, с которой следовало сотрудничать хотя бы для того, чтобы оттеснить в сторону Кошута. В середине 1844 г. издатель «Пештского вестника», являвшийся доверенным лицом австрийского правительства, спровоцировал отставку Кошута. Кресло главного редактора газеты было предложено Салаю. Кошут, однако, вскоре нашел новый выход для своей энергии и новый рупор для обнародования своих идей – «Общество защиты отечественной промышленности». Слишком теоретизированные материалы авторов-централистов, а также некоторая расплывчатость их политических целей представлялись крайне невнятными целому ряду читателей из пестрой аудитории, в свое время привлеченной яркой публицистикой Кошута. «Пештский вестник» лишился многих из прежних подписчиков, но газета все равно оставалась самым влиятельным печатным органом оппозиции.

В целом, политическая атмосфера в стране начала обнаруживать отчетливую тенденцию к усилению консервативных элементов. Этому способствовала система власти, установленная в комитатах администраторами. Либералы в 1845–46 гг. организовали несколько политических конференций для обсуждения сложившейся ситуации, но на создание общенационального движения либеральной оппозиции реформаторов смогли подвигнуть только потрясения 1846 г. Во-первых, венгры близко к сердцу приняли события, происходившие в соседней Польше. В феврале антигабсбургское восстание шляхты Галиции было легко подавлено, в значительной мере, благодаря той помощи, которую местное крестьянство оказало властям, убив собственноручно или же передав им несколько сотен плененных мятежных помещиков. Во-вторых, в ноябре была создана венгерская Консервативная партия, в программу которой, подготовленную Эмилем Дежевфи и Анталом Сечени, вошел целый ряд реформаторских предложений, заимствованных у либералов, тогда как основные требования реформаторов остались без всякого внимания.

В это время никто иной, как сам Кошут, вновь взял инициативу в свои руки. В страстных статьях, публиковавшихся в еженедельной газете «Общества защиты отечественной промышленности», он принялся убеждать колеблющихся дворян в необходимости немедленных действий. Он указывал на недостаточность консервативной программы реформ и на то, что вариант с польской шляхтой может повториться и в Венгрии. Он предупреждал дворян, что реформы неизбежны и что они будут осуществлены «либо с ними [с дворянами] и благодаря им в случае, если они сами этого захотят, либо без них и против них, если так будет необходимо». Сечени вновь принялся разоблачать Кошута как «зачинщика революции» в своих «Фрагментах политической программы», опубликованных в начале 1847 г. Однако к этому времени комитет объединенной оппозиции, возглавлявшийся Баттяни, уже подготовил проведение национальной конференции, на которой по настоянию Кошута в марте 1847 г. был подготовлен манифест оппозиции, окончательно утвержденный в июне после заключительной правки, внесенной в документ Деаком.

Это была программа новой оппозиционной партии. В ней отстаивалась необходимость создания ответственного представительного правительства и защиты гражданских свобод людей в дефеодализированной Венгрии. Именно эта программа стала основой для тех наказов, которые Кошут получил от своих избирателей из округа Пешт при избрании его в депутаты государственного собрания. Открывшаяся 12 ноября 1847 г. его сессия оказалась последней в истории венгерского феодального парламентаризма. При рассмотрении этих событий в ретроспективе, можно отметить, что данная ситуация весьма напоминала ту, что сложилась во Франции в 1788 г., когда началось последнее заседание сословного Национального собрания. Однако у французов не было столь тщательно прописанной программы действий по трансформации существующего строя, как у венгров. Но в обоих случаях очень немногие люди могли предсказать ход последовавших событий, а именно что собрание сословий, апеллируя к авторитету короля и, следовательно, выражая свою готовность подчиняться существующим законам, за несколько недель доведет дело до демонтажа феодальной социально-политической системы и вместо нее сумеет возвести основы современной гражданской буржуазной государственности.

Революция и война за независимость 1848–49 гг

Сначала казалось, что Вена сумеет достойно противостоять вызову, брошенному ей либералами. Предпринимавшиеся ею меры вроде бы подтверждали мнение консерваторов, что правительство открыто для реформ. Его предложения по отмене aviticitas, о компенсациях за вольные грамоты, о реформе тюремной системы внесли раскол в ряды оппозиции. Как и деятельность Сечени, который добился своего избрания в нижнюю палату, чтобы противодействовать там влиянию Кошута и вынести на рассмотрение съезда грандиозный план по финансированию строительства железной дороги Пожонь – Пешт – Дебрецен (первый отрезок от Пешта до Ваца был уже открыт с 1846 г.). Несмотря на все нападки оппозиции, Вена решительно сохраняла в комитатах свою систему администраторов. К февралю 1848 г. дебаты в государственном собрании окончательно зашли в тупик, из которого едва ли имели шанс выбраться, не докатись до Венгрии волна европейских революций.

Революции 1848 г. были вызваны целым комплексом причин, среди которых можно назвать и недовольство людей консервативной международной системой, установленной в 1815 г., и серию экономических и финансовых кризисов первой половины 1840-х гг., и связанный с их пересечением и взаимовлиянием эмоциональный эффект, который, подобно цепной реакции, охватил весь континент (при том, что эмоциональное воздействие не могло иметь сколь-либо глубокого практического значения, а при чисто внешнем сходстве революционной идеологии восставших народов цели, ход и результаты борьбы весьма различались, отражая преимущественно местные проблемы и обстоятельства). Венгерская революция идеально вписалась в эту цепную реакцию, которая началась в Палермо, перекинулась на Париж, Центральную Италию, Пьемонт, Вену и Будапешт, а затем докатилась до Берлина, Милана, Венеции, Праги и Бухареста. Хотя первый революционный толчок сотряс политическую почву в Неаполитанском королевстве 12 января 1848 г., за день превратив его в конституционную монархию, истинным катализатором для европейских революций стали события, которые 22–25 февраля разыгрались в Париже. По словам Баттяни, все политические новаторы с 1789 г. начали «поглядывать на этот город» в поисках вдохновения и все никак не перестанут этого делать. Новости о низложении «короля банкиров» Луи Филиппа объединенной группой нуворишей, рвавшихся к личной политической власти, радикалов, стремившихся к расширению избирательного права, и социалистов – к социальному равенству – то есть к целям, не имевшим ничего общего с задачами, которые в тот период стояли перед либералами Центральной Европы, – достигли 1 марта Пожони и вызвали там сильное возбуждение, чем тотчас же не преминул воспользоваться Кошут. В пламенной речи, произнесенной 3 марта, он призвал своих коллег-депутатов «поднять уровень своей политики до высоты текущего момента» и потребовал немедленной реализации всей программы реформ, предлагавшейся оппозицией. В специальном обращении к монарху эти требования были сформулированы сжато и категорично. Речь Кошута, переведенная на немецкий, тогда же достигла Вены и подлила масла в огонь уже полыхавшего восстания. 13 марта Меттерних был лишен всех своих полномочий, и государь пообещал народу конституцию и гражданские свободы. Под влиянием этих революционных новостей палатин эрцгерцог Стефан незамедлительно одобрил в верхней палате петицию Кошута. 15 марта делегация венгерского государственного собрания выехала в столицу империи Габсбургов, чтобы лично передать этот документ правителю. Население Вены встретило делегацию с большим воодушевлением.

В тот же день восстание началось и в Пеште. Кошут действительно после 3 марта обратился к оппозиционным кругам официальной столицы Венгрии, чтобы они своими петициями поддержали его борьбу на государственном собрании. «Двенадцать пунктов», набросанных Йожефом Ирини, пошли еще дальше послания Кошута королю, также требуя (первым пунктом) свободы печати и равенства всех граждан перед законом. Ирини, изобретатель безопасной спички, был представителем группы радикально настроенных интеллектуалов, которых стали называть «молодыми мартистами»[25]25
  В российской историографии это объединение имеет название «Молодая Венгрия».


[Закрыть] и к которым принадлежали также Петёфи, будущий великий романист Мор Йокаи, поэт Янош Вайда и десятки других политически сознательных молодых интеллигентов. Их регулярные собрания в кафе «Пильвакс» посещались также студентами – в то время в Пеште их было около тысячи, – бюргерами и даже людьми из низших социальных слоев. Они планировали устроить 19 марта митинг, чтобы петицию смогли поддержать более широкие массы населения. Однако под влиянием известий о революции в Вене, которые пришли 14 марта, они решили действовать незамедлительно. На следующее же утро под их руководством собрались студенты, которые пошли сначала к бывшему издателю газеты Кошута, чтобы он напечатал в обход цензуры «Двенадцать пунктов» и только что написанную Петёфи «Национальную песню», затем, уже во главе 20-тысячной толпы, – к зданиям городских собраний Пешта и Буды и, наконец, – к зданию губерниума. Все эти учреждения поддержали «Двенадцать пунктов». Всеобщий энтузиазм вылился в акт публичного освобождения из тюрьмы единственного политического заключенного в Венгрии – радикального писателя-утописта Михая Танчича и представление в Национальном театре запрещенной драмы Катоны «Банк-бан».

И хотя революционные выступления не были ограничены территорией Пешт-Буды и массовые митинги состоялись также в Дьёре, Секешфехерваре, Дебрецене, Пече, Темешваре и других провинциальных центрах, революционные радикалы никогда не претендовали на роль главных движущих сил революции. Пешт не был Парижем: Кошут приветствовал «патриотические чувства» жителей города, но всегда, апеллируя к ним в предупреждениях, направленных колеблющимся венгерским дворянам и в посланиях в Вену, тем не менее, давал очень ясно понять, что не допустит «узурпации» столицей роли полновластного «хозяина», поскольку она сама является лишь частью всей страны. Государственное собрание, подчинившееся Кошуту, оставалось главным средством преобразования государства, особенно после того, как известия о революции в Пеште достигли Вены. Послание государственного собрания было одобрено, и 18 марта Staatskonferenz назначил графа Лайоша Баттяни премьер-министром Венгрии, поручив ему сформировать свой кабинет. В тот же день массовое революционное движение началось в Милане, заставив Австрию взяться за оружие, чтобы удержать свои итальянские владения. Эти обстоятельства вкупе с тем, что происходило в самой Австрии, почти парализовали центральный аппарат империи vis-à-vis с венграми. Единственным эффективным ходом австрийского двора с целью противостоять венгерскому давлению было назначение Й. Елачича, верного офицера габсбургской армии и страстного хорватского патриота, баном Хорватии. Однако истинное значение этого хода проявилось позднее, несколько месяцев спустя.

Повсеместно в Европе в 1848 г. достижения революции должны были закрепляться наспех созванными конституционными или общенациональными ассамблеями. Однако ко времени, когда их удавалось, наконец, собрать, баланс политических сил явным образом начинал склоняться в пользу контрреволюции. Напротив, в Венгрии революционный взрыв произошел в тот самый момент, когда заседала последняя сессия феодального государственного собрания. И хотя он вроде бы должен был просто-напросто продемонстрировать наличие у венгерского народа его старинных феодальных свобод, на деле за три недели своей работы сессия создала законодательную базу для той программы преобразований, которая вырабатывалась целым поколением реформаторов в борьбе, продолжавшейся в течение двух десятков предшествовавших лет. Тот факт, что, создавая новые законы, государственное собрание нарушило фундаментальные положения dietalis tractatus – процедурные требования старой конституции, – делает заявления относительно «законной революции», часто использовавшиеся для характеристики этих событий, скорее апологетическими, нежели точными в строго научном смысле. Как бы там ни было, венгерская революция не только торжествовала победу, но и сумела кодифицировать свои достижения в законах, принятых весной 1848 г.

Пакет из 31 «апрельского закона», по сути являвшийся новой конституцией, в некоторых деталях воспроизводившей бельгийскую конституцию 1831 г., был санкционирован 11 апреля 1848 г. Фердинандом V. Венгрия стала наследственной конституционной монархией, сохранив при этом единство короны и прямую связь с Габсбургской монархией, поскольку обе они управлялись одним королем. Государь оставил за собой право объявлять войну и заключать мир (хотя законы не запрещали Венгрии проводить свою собственную внешнюю политику или же «оказывать влияние» на международную политику империи через «министра при особе короля»), а также назначать высших должностных лиц государства. Однако легитимная связь Венгрии с Австрией становилась слабее, поскольку палатин объявлялся заместителем короля, обладающим всей полнотой власти в отсутствие последнего. Однако решения обоих не считались действительными до тех пор, пока не были завизированы хотя бы одним из министров местного правительства. Правительство, в свою очередь, несло ответственность перед законодательным собранием страны, которое должно было созываться ежегодно и состояло из верхней палаты (титулованная знать и выдающиеся деятели) и нижней палаты, депутаты которой должны были раз в три года переизбираться на основе довольно либерального закона о выборах. Размер избирательного имущественного ценза был достаточно скромным, благодаря чему право голоса приобрели 7–9 % населения вместо прежних 1,6 % (по этому показателю венгерское законодательство было прогрессивнее английского Билля о реформе 1832 г. или же Прусского кодекса 1848 г.). Было провозглашено объединение Венгрии и Трансильвании. Необходимо было создать новую венгерскую администрацию. Некоторые ограничения, связанные с прессой, возмущали радикалов Пешта, не мешая им, однако, вести в расцветшей периодической печати оживленные дискуссии и энергично критиковать правительство. Граждане стали равными перед независимыми судами, и каждому по закону гарантировались личная безопасность и неприкосновенность его собственности. Все христианские течения объявлялись равноправными. Полная эмансипация евреев не была провозглашена, чтобы не спровоцировать антисемитских выступлений. На практике революционное правительство очень терпимо относилось к евреям, завоевав этим их непоколебимую лояльность. И наконец, самое важное: «апрельские законы» отменили все налоговые льготы, aviticitas и другие ограничения, мешавшие свободной циркуляции земли, материальных ценностей и трудовых ресурсов; они также освободили крестьян из-под судебной власти помещиков, от личной зависимости и манориальных повинностей. И хотя было очевидно, что многие из 900-тысячной армии безземельных батраков и помещичьей челяди так и останутся неимущими сельскохозяйственными работниками, у 600 тыс. крестьян появилась возможность стать собственниками наделов, прежде арендуемых ими у помещиков, которым правительство гарантировало выплату государственных компенсаций, не уточнив сроки выплат.